Текст книги "Красавчик. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Не приходилось, – ответил я.

Сан Саныч хмыкнул.

– Не страшно, – сказал Юрий Григорьевич. – Это не сложно. Я тебе покажу. И объясню. Дам всё для этого необходимое. Весь процесс обычно выглядит, как забор крови для анализов. Ничего подозрительного. Это важно, Сергей. В процессе обучения я приведу тебе ещё несколько доводов в пользу сокрытия наших умений от посторонних. А лучше: от всех. Кхм.

Мой прадед взглянул на Сан Саныча.

Тот покачал головой.

– Григрьич, ты же знаешь: я могила, – заверил он. – Варя тоже никому бы не рассказала. Если только…

Александров взглянул на меня: недовольно.

– Может, Красавчик и правда твой правнук? Своему внуку она бы сказала. Наверное. Если бы ты не смог. А как иначе?

– Кхм.

Юрий Григорьевич нахмурился.

– Сергей, ты знаешь, как найти Лебедеву? – спросил он. – Адрес или телефон она тебе оставила?

– Не оставила. Но это не проблема, дед.

Я указал рукой на журнал «Советский экран» и сообщил:

– Там написали, что её отец сейчас работает в Московской горном. Я в этом институте каждый угол знаю. Схожу туда завтра. Там скоро вступительные экзамены начнутся. Профессор Лебедев, скорее всего, потому и вернулся уже в Москву. Я пообщаюсь с секретаршей. За мою улыбку и за плитку шоколада она мне не только адрес профессора, но и гостайну разболтает…

– Не надо, Сергей, – сказал Юрий Григорьевич. – Это лишние свидетели. И профессор, и секретарша. Я сомневаюсь, что актриса проживает с родителями. Она уже не юная девица. А её родители не раздают телефон и адрес дочери всем подряд. Тем более, сейчас. Что ты им скажешь? Что вылечишь Елену? У них возникнут вопросы, Сергей. Которые нам совсем не нужны.

Мой прадед прикоснулся к плечу Александрова.

– Саня узнает для нас адрес Лебедевой. Без лишней суеты. У него есть для этого возможности.

Сан Саныч тряхнул головой.

– Сделаю, Григорьич, – ответил он. – Без проблем.

– Завтра после работы я устрою для тебя, Сергей, тренировку по забору крови у пациента. Придумай легенду для своей актрисы. Легенду, в которой не будет меня, а желательно и тебя: иначе в будущем хлебнёшь проблем. Придумай простое и понятное объяснение своим действиям. Я думаю, что с этим у тебя проблем не возникнет. Вон ты нам сколько всего… объяснил.

Юрий Григорьевич указал на разложенные по столешнице предметы.

– Вот такими будут твои задачи на ближайшие дни, – сказал он. – Саня даст тебе адрес. Ты встретишься с Лебедевой и возьмёшь у неё кровь. Не придумывай ничего сложного и фантастичного. В чудеса люди не верят. Только в науку, в партию и в правительство. Возьми это знание на вооружение. Тогда тебе, Сергей, будет намного проще жить… с твоими способностями и с твоим прошлым.

Юрий Григорьевич улыбнулся.

– Я понял, дед.

– Вот и прекрасно… внучок.

Мой прадед повернулся к Александрову и спросил:

– Саня, а не отведать ли нам с тобой кофе, привезённый из будущего? Как ты считаешь? Уж больно запах у него приятный.

Сан Саныч хмыкнул.

– Это можно, Григорьич, – сказал он.

Взглянул на меня, хитро сощурился.

– Поухаживай за дедами, Красавчик, – сказал Сан Саныч. – Налей нам по чашке своего напитка из будущего. И себе не забудь.

Он снова взял в руки бутылку с коньяком и заявил:

– Потом мы отметим наше знакомство. И твоё удачное путешествие из… Из какого года ты к нам приехал?

– Из двухтысячного, – сказал я.

– Хорошо там у вас, небось, – сказал Сан Саныч. – Девки красивые, пиво вкусное. Капиталистов победили. Теперь вы экскурсии по Луне и по Марсу устраиваете. В пансионаты-то на море, наверняка, дважды в году ездите. У каждого москвича дома по два телевизора. У каждой советской семьи есть автомобиль. Хороший коньяк пьёте не только по праздникам. Не жизнь, а сказка.

Александров вздохнул.

– Вот об этом ты нам, Красавчик, сейчас и расскажешь, – сказал он. – Ври, Красавчик. У тебя это хорошо получается.

Глава 3

Аромат растворимого кофе снова возобладал в воздухе кухни над запахом одеколона (чувствовался здесь теперь и запашок коньяка). «Нескафе Голд» моему прадеду и будущему мужу моей бабушки понравился. А вот мои рассказы о будущем они восприняли с откровенным недоверием. Хотя изначально порадовались моему сообщению о том, что вскоре на дорогах СССР одна за другой появятся новые марки отечественных автомобилей. Я даже изрисовал пару листов – сделал эскизы ВАЗовских кузовов разных годов выпусков. Рассказал, что и сам ещё недавно ездил на ВАЗ-2109 вишнёвого цвета – Сан Саныч в ответ недоверчиво хмыкнул.

На вопрос Александрова о том, что в ближайшие годы «учудит Ильич», я почти ничего нового не ответил. Лишь снова упомянул о войне в Афганистане и о бойкоте западными странами московской Олимпиады восьмидесятого года. Сам я об Олимпиаде мало что помнил. Только то, что в то лето мои родители обсуждали спортивные события чаще, чем обычно. Сказал, что сборная СССР победила тогда в общем медальном зачёте. Добавил, что перед самой Олимпиадой в магазинах Советского Союза появилась наша, советская жевательная резинка. А ещё сказал, что к началу Олимпиады построили рядом с «ВДНХ» гостиницу «Космос».

Сообщил и о том, что во время Олимпиады умер Высоцкий – этот факт мне тоже запомнился. Рассказал, как в восемьдесят втором году наш класс в школе собрали около телевизора – мы смотрели похороны Брежнева. Особенно мне врезались в память кадры, на которых за телом умершего руководителя СССР несли его разложенные на подушках ордена и медали. Наград было много – это единственное, что вызвало мой интерес во время того просмотра. О правлении Черненко я ничего не вспомнил. Фамилия Андропов у меня ассоциировалась с водкой «Андроповка» (хотя я не был уверен, что такая действительно продавалась в магазинах).

О временах правления Горбачёва я вспомнил больше, чем о правлении его предшественников. «Перестройка, гласность, ускорение», – перечислил я Юрию Григорьевичу и Сан Санычу с детства знакомые термины. Сказал, что именно с них начался уже видимый мне развал страны. Дату пожара на Чернобыльской атомной станции я не назвал – лишь год: тысяча девятьсот восемьдесят шестой. Сказал о падении Берлинской стены и о воссоединении ГДР и ФРГ. Рассказал, как мы в школе радовались, когда вывели наши войска из Афгана. Вспомнил, как я вместе с одноклассниками кричал на дискотеках слова из песни Виктора Цоя: «…Перемен требуют наши сердца!..»

Сказал о наступивших в девяностых годах у нас в стране переменах. О павловской реформе, об августовском путче, об опустевших полках в магазинах (у нас, в Москве, это было заметно не так сильно, как в провинции). Об инфляции, об уличной торговле, о первых кооперативах. О подавшихся в бандиты комсомольцах, о прославлявших «западные ценности» бывших коммунистах и том, что в СССР появился президент. Дату распада Советского Союза я озвучил относительно точно: декабрь тысяча девятьсот девяносто первого года. А вот когда распустили Организацию Варшавского договора, я сообщил лишь «примерно»: «в том же девяносто первом».

Рассказал о появившихся в Москве рынках, где продавали «почти всё». Сообщил, как именно наша семья в те годы добывала средства на вот это «почти всё». Назвал слово «ваучер». Описал творившийся в стране бардак, который тогда мне виделся «свободой». Упомянул о том, как в Москве из танка обстреливали здание правительства РФ (поделился собственными впечатлениями). О взрыве в вагоне метро («в девяносто шестом – в тоннеле между станциями 'Тульская» и «Нагатинская»), о теракте на станции «Третьяковская». Рассказал, как «в прошлом году» взорвали два жилых дома в Москве – в одном из этих домов погибла семья моего приятеля.

Подробно сообщил о том, чем с середины семидесятых занимались мои родители. Снова проговорил основные этапы своей собственной прошлой жизни (вплоть до поездки на станцию «Пороги»). Рассказал о будущем бабушки Вари и Сан Саныча: о том будущем, которое «было тогда». Выдал всю известную мне информацию о жизни, работе и гибели Аркадия Александровича Александрова. При этом добавил, что теперь всё будет «не совсем так» – если Аркадий всё же женится на Рите. По просьбе Сан Саныча подробно описал его (возможно) будущую невестку (отозвался о Рите исключительно в положительном ключе).

* * *

Ровно в полночь Сан Саныч решительно заявил, что ему «пора». Но сразу он не ушёл – задержался ещё на полчаса. Напоследок я снова напоил его растворимым кофе «из двухтысячного года». Заверил Сан Саныча в том, что в будущем он станет «примером» для внука бабушки Вари. Александров сказал, что из меня «получился хороший мужик». Предположил, что случилось это наверняка не без его помощи, похлопал меня по плечу.

Сан Саныч попрощался с нами «до завтра», пожал мне и Юрию Григорьевичу руки «на прощанье» (под столом около его ног звякнули пустые бутылки). Мы проводили его до двери в прихожей, где Сан Саныч нас ещё и обнял «напоследок».

Мой прадед закрыл за Александровым дверь, повернулся ко мне и совершенно «трезвым» голосом сообщил:

– Сергей, спать будешь в большой комнате на диване. Сейчас принесу тебе подушку и постельное бельё. Ночью укроешься пледом, если замёрзнешь. Во сне я храплю. Буду мешать – прикроешь в комнате дверь.

* * *

Ночью мне приснилось, что познакомился в клубе не с генеральской женой – то была обычная студентка, какие в моей жизни мелькали не один десяток раз (на одну-две ночи). В том сне я отдыхал у Сергея Петровича на даче – он не повёз меня на станцию «Пороги». Вместо пансионата «Аврора» случилась поездка на обычную турбазу в Подмосковье. Где я встретился не с позабытой в двухтысячном кинозвездой из СССР, а с современной «звёздочкой» – такие часто посещали ночной клуб, где я работал.

Храп моего прадеда вернул меня к реальности. Он и раздававшееся за окном робкое птичье чириканье пробудили меня на рассвете. Почти четверть часа я смотрел в потолок и убеждал себя, что всего лишь заночевал в свой выходной в квартире у родителей. Но сам себе не поверил. Потому что мой отец никогда не храпел. В итоге я печально вздохнул и поплёлся в ванную комнату (привычно переступил через скрипучие планки паркета). По пути отметил: в кухне всё ещё пахло кофе и одеколоном Сан Саныча.

* * *

Сегодня на пробежку я впервые надел купленные Сергеем Петровичем в магазине «Спортмастер» найковские спортивные штаны. Вышел из подъезда, вдохнул полной грудью свежий утренний воздух. Птицы уже вовсю чирикали, со стороны соседнего двора доносилось шарканье метлы дворника. Двор выглядел слегка непривычно; но в то же время – хорошо знакомым: словно я действительно просто вернулся в родительский дом, а не явился вчера в гости к своему прадеду, умершему ещё в семидесятом году.

Вот только сейчас я не увидел на окнах первых этажей решётки. Напротив родительского подъезда, на месте двух пеньков (привычных для меня ещё со школьных лет) сейчас покачивали ветвями вполне настоящие тополя. Появились тут и деревянные качели – в моём детстве их уже не было. Исчезли металлические гаражи. Напротив среднего подъезда «раньше» находилась песочница для детей, но в нынешнем году это «раньше» ещё не наступило – на месте песочницы блестели от росы стебли сорной травы.

Направление для утренней пробежки я выбрал, пока умывался. Решил не мудрить: побежал по уже разведанному маршруту – вдоль улицы Дмитрия Ульянова в сторону метро «Академическая». Солнце лишь недавно выглянуло из-за горизонта, но улицы столицы уже не выглядели безлюдными. Я то и дело встречал на своём пути по-московски торопливых людей. Они провожали меня взглядами: не только хмурыми. Две улыбчивые молодые женщины мне помахали руками и крикнули: «Физкульт-привет!»

Подошвы кроссовок пружинили, сердце подсчитывало шаги. Меня обгоняли громыхавшие по проезжей части автомобили. Я с удивлением отметил, что по столице ездили не только детища советского автопрома – заметил на дороге и несколько легковых иномарок. Прохожие уступали мне путь, посматривали на меня с любопытством. Я и сам уже сообразил, что в белых кроссовках и в найковских штанах смотрелся на улице Москвы семидесятого года, будто потерявшийся иностранный спортсмен.

Встретившийся мне на пути милиционер беззаботно взглянул на мой наряд и продолжил свой путь. Хотя мне почудилось, что его взгляд ещё десяток секунд прожигал мне спину между лопатками. Я выдерживал бодрый темп, разглядывал витрины и вывески встречавшихся мне на пути магазинов, посматривал на лица спешивших в сторону входа в метро прохожих. Видел произошедшие (точнее, пока не произошедшие) на знакомой мне с детства улице перемены. Но они не казались мне значимыми и грандиозными.

Пробежку я завершил на спортплощадке за забором школы – той самой, в которой я отучился десять лет. Здесь я снова отметил пока ещё не случившиеся изменения. Асфальт на дорожках выглядел ровным (его пока не разорвали на клочки корни деревьев – лишь дети изрисовали мелом для игры в «классики»). Я не заметил надписи на школьных стенах (хотя краска на школьном фасаде уже требовала обновления). Турники на спортплощадке пока не покосились, яркими пятнами красовались ещё не вытоптанные цветочные клумбы.

На спортплощадке я задержался почти на полтора часа. После почти двух дней лежания в поезде физические упражнения выполнял с удовольствием и с желанием. В родительский (прадедовский) двор возвращался неторопливо (в мышцах скопилась приятная усталость). Заметил по пути несколько знакомых лиц – в будущем я их наверняка видел, хотя сейчас не вспомнил имён этих людей. Юрия Григорьевича дома не застал: мой прадед уже ушёл на работу, оставил мне на плите сковороду с жареным картофелем.

* * *

Юрий Григорьевич явился домой днём (я к тому времени уже вышел из дневной спячки, добавившейся в мои привычки за время пребывания в пансионате «Аврора»).

– Обычно я обедаю на работе, – сказал мой прадед. – У нас там хорошая столовая. Сегодня сделал исключение. Была попутная машина. Минут через сорок за мной заедут. Так что поторопись, Сергей. Мой руки. Жду тебя на кухне.

Обедали мы разогретым на газовой плите супом, сваренным «на той неделе» дочерью Юрия Григорьевича (моей бабушкой).

Я озвучил прадеду скопившиеся у меня за сегодняшнее утро вопросы.

– Дед, я вот чего не понимаю. Если контакт с кровавым платком заменит тебе контакт с телом пациента. Как ты поймёшь, что именно ты лечишь? Какова вероятность ошибки? Где гарантия, что ты вылечишь именно ту болезнь, которую нужно?

Юрий Григорьевич указал на меня ломтем пшеничного хлеба и ответил:

– Не волнуйся, Сергей. Гарантия стопроцентная. Вылечу твою актрису, как и обещал.

Я покачал головой.

– Всё равно не понимаю. Какая может быть гарантия, если ты пациентку даже не увидишь?

– Зачем мне на неё смотреть? – спросил Юрий Григорьевич. – Кхм. Платка с кровью достаточно. Это ведь не хирургическое вмешательство. Резать Лебедеву я не буду. Я же… этот… как ты меня вчера назвал?

– Экстрасенс.

– Вот-вот. Экста… этот. Даже не гинеколог. Заглядывать никуда не буду. На счёт этого не волнуйся. Кхм. У меня иные методы, Сергей. Сделаю Лебедевой полное исцеление. Вылечу твоей актрисе даже близорукость.

Юрий Григорьевич окунул ложку в суп.

– Лечение отдельных болезней я так и не освоил, – сказал он. – Слышал, что такое возможно. Кое-кто из наших с тобой предков такое практиковал. Но у меня подобное лечение так и не получилось. Лечу, как умею: только всё и сразу.

– Это тоже неплохо, – сказал я.

– Да уж. Никто пока не жаловался. Кроме Сани Александрова. Ему уже два раза аппендикс удаляли. Удалят его и в третий раз, если Саня продолжит питаться так же, как сейчас. Будет знать. Снова поворчит на меня, как после прошлой операции.

– У Лебедевой снова вырастет аппендикс? – спросил я.

Юрий Григорьевич кивнул.

– А куда ж он денется.

– Дед, так ты и потерянные конечности восстанавливаешь? Полная регенерация организма получается?

– Не получается, – сказал Юрий Григорьевич. – С людьми после ампутации я пока не связывался. Связываться не собираюсь. И тебе, Сергей, этого не советую. Такие… такую… заметную регенерацию по-научному точно не объяснишь. Кхм.

Мой прадед покачал головой.

– Такие «чудесные» исцеления исследуют уже не учённые, а совсем иная служба. С которой я тебе, Сергей, связываться настойчиво не рекомендую. Особенно если ты намерен покинуть Советский Союз. Да и вообще не советую: в любом случае.

Я кивнул.

– Понял тебя, дед. Не вопрос. Я и не собирался.

– Вот и молодец. Кхм.

Юрий Григорьевич взглянул на часы.

– Вот ещё вопрос, дед. Как Лебедева поймёт, что болезнь исчезла? Я имею в виду: как она поймёт сама, без обследования у врачей? Это вообще возможно? Какие будут симптомы у твоего лечения? Лебедева их почувствует?

Мой прадед усмехнулся.

– Будут ей симптомы, Сергей, – ответил он. – На работу она проспит. Гарантированно. Спать будет сутки, не меньше. Из пушки не разбудишь. Это первый признак излечения. Будут и другие, столь же понятные. Вспомни, Сергей, у твоей актрисы шрамы на теле есть?

– На колене, – сказал я. – И после аппендицита.

– Вот тебе и другие признаки, – сказал Юрий Григорьевич, – шрамы после моего «лечения» исчезнут. Гарантированно. Саня вон уже два раза в одном и том же месте резали. Кхм. А шрама после операции у него снова нет: исчез в пятьдесят третьем.

– Я понял, дед. Ещё вопрос…

Мой прадед поднял над столом ломоть хлеба и сказал:

– Погоди с вопросами, Сергей. Попридержи их до вечера. Поешь спокойно. Суп остывает.

* * *

Юрий Григорьевич ушёл – я снова отправился на прогулку. На этот раз моей целью стал магазин «Гастроном», существовавший на моей памяти «всегда». Сейчас я с удивлением вспомнил, что в середине девяностых годов этот магазин своё название сменил. Вот только я не отыскал новое название в своей памяти. Потому что мы с родителями между собой всё равно называли этот магазин по старинке.

О местном «Гастрономе» я вспомнил в первую очередь по причине того, что почти не обнаружил продукты в холодильнике своего прадеда (этот холодильник мои родители сменили на новый примерно за год до развала СССР). Юрий Григорьевич пояснил мне, что питался в основном на работе – в будние дни он возвращался домой поздно.

Интерьер магазина я узнал – точнее, вспомнил. Потому что именно таким он был во времена моего детства. Узнал из надписи на плакате у входа, что «Культурно торговать – почётный труд!» На стене позади румяной улыбчивой кассирши я заметил красный вымпел с бахромой. Увидел на нём профиль Ленина, прочёл: «Коллектив коммунистического труда».

Прошёлся мимо прилавков. Обнаружил, что ассортимент в продовольственных магазинах семидесятого года выгодно отличался от памятного мне ассортимента конца восьмидесятых и начала девяностых годов. Я взглянул на мешки с крупами, с сахаром, с макаронами. В молочном отделе обнаружил и молоко, и кефир, и сметану, и творог – лишь не нашёл йогурты.

Около мясного отдела вспомнил рассказы Нарека Давтяна. Потому что обнаружил на стене плакат со схемой раздела говяжьей туши: с теми самыми тремя сортами мяса. Разложенные на прилавке куски говядины и свинины выглядели вполне приличными. Куриные тушки вопреки моему ожиданию не имели синего оттенка, хотя и показались мне мелковатыми.

Ассортимент конфет меня не впечатлил. Конфетные фантики были неброскими. Шоколадных плиток нашёл только три вида. Не увидел шоколадных батончиков, подобных «Сникерсу» и прочим марсам. Зато с колбасой и сыром в нашем «Универсаме» сейчас проблем не было. Сыры с плесенью я и в своём ночном клубе не ел. Потому их отсутствие в ассортименте меня не расстроило.

Ценники я не разглядывал – сегодня меня они не интересовали: я взял с собой в магазин две пятидесятирублёвые купюры. На все мои покупки хватило и одной (даже с лихвой). А вот в две сетки-авоськи продукты поместились с трудом (я похвалил себя за то, что прихватил две авоськи, а не одну). Из магазина я вышел загруженный покупками, позвякивая банками и молочными бутылками.

Сыры, колбасы и молочные продукты – всё это прекрасно смотрелось на полках прадедовского холодильника. Туда же (в холодильник) я убрал и «стратегический» запас шоколадных плиток. Сунул в морозилку пельмени. Спрятал в кухонном шкафу банки с консервами. Принёс из гостиной хрустальную вазу, высыпал в неё купленные в магазине конфеты – полюбовался на получившийся натюрморт.

Пришёл к выводу, что «так жить можно».

* * *

Вечером Юрий Григорьевич устроил мне обещанный курс обучения.

Он учил меня брать из вены кровь.

Мой прадед даже предоставил себя в подопытные.

С поставленной задачей я справился оперативно (после десятиминутной теоретической подготовки). Хотя орудовать не одноразовым стеклянным шприцем мне поначалу показалось рискованным занятием: рискованным не для меня – для пациента.

– Где я тебе возьму одноразовый шприц? – проворчал Юрий Григорьевич. – Какой ещё СПИД? Сергей, не морочь мне голову!

– Ладно, дед, – сказал я. – Тогда сожми кулак…

* * *

Сан Саныч явился в квартиру Юрия Григорьевича ещё засветло.

Он переступил порог и сообщил:

– Нашёл. Адрес Елены Лебедевой. Держи, Красавчик.

Александров ухмыльнулся и протянул мне сложенный пополам клочок бумаги.