Текст книги "Красавчик. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Глава 7

Сквозняк на кухне чуть заметно шевелил светлые волосы на голове Александрова. Мне показалось: они испускали едва заметное золотистое свечение. Седые волосы Юрия Григорьевича не светились и не шевелились. Хотя мой прадед сидел к окну ближе, чем Сан Саныч. Он кашлянул. Взял с подоконника футляр, надел очки. Толстые линзы блеснули на его лице. Юрий Григорьевич снова склонился над столом, посмотрел на чёрно-белое изображение Василия Гарина, которое красовалось на клочке газеты. Вырезку он не развернул. Но я заметил, как его глаза пробежались по газетным строкам. Сан Саныч хмыкнул, покачал головой.

– Ты всё это привёз из будущего, Красавчик? – спросил он. – Неплохо ты подготовился. Решил, что искоренишь преступность в Советском Союзе? Что ж сразу-то нам это не показал? Только не говори, что обо всём этом забыл.

Александров повёл рукой: указал на стопку вырезок и на лежавшую передо мной всё ещё не пустую папку.

– Это не я подготовился, Сан Саныч. Это готовились Прошины. Мне всё это досталось по наследству. Я тебе уже об этом говорил. Странный тут подбор статеек, прямо тебе скажу. Информация не самого глобального масштаба.

Я накрыл ладонью лежавшие в папке клочки газет и журналов.

– Сан Саныч, тут море информации по твоему профилю: о маньяках, о насильниках, о педофилах. Я поначалу думал, что передам всё это Аркадию – перед своим отъездом за границу. Потому что с тобой я изначально встречу не планировал.

Александров хмыкнул и спросил:

– Раз уж мы встретились, что ж ты не отдал-то сразу?

– Ты шутишь, Сан Саныч? – спросил я. – Видел бы ты ваши лица, когда я вам предъявил российские деньги и вещи из будущего. Куда ж ещё и вот это было вам совать? Чтоб ваши стариковские мозги окончательно перегрелись?

Юрий Григорьевич оторвал взгляд от газетной статьи, посмотрел на меня.

– Кхм.

Я подумал, что в очках мой прадед походил на строгого учителя, а то и на профессора.

– Наши стариковские мозги пока соображают неплохо, – сказал Юрий Григорьевич. – Ты, Сергей, за них не переживай. Наши мозги закалённые. Выдержат многое. Что там у тебя ещё? Выкладывай нам сразу все сюрпризы.

Мой прадед взглянул на папку.

– Так, всего понемногу, – ответил я. – Если не считать всего вот этого.

Я кивнул на вырезки, сложенные на столешнице перед Сан Санычем.

– Порошиных больше волновали преступники, как мне кажется. Политику они полностью обошли вниманием. Тут есть пара статей об авиакатастрофах. Стихийные бедствия. Авария на «Авиамоторной». Катастрофа теплохода.

Я постучал по папке ладонью.

– Сами посмотрите. Информация интересная. Но совершенно не политизированная. Вообще ничего нет про Афганистан. Про взрыв на Чернобыльской АЭС только коротенькая заметка. Ничего нет про ГКЧП. Ни слова про горбачёвскую перестройку.

Я пожал плечами.

– Спасти СССР Порошины явно не стремились. Может, это и хорошо: не поставили меня перед выбором. Я и с этим-то не знаю, что делать. Хоть садись и пиши письмо Брежневу. Или Андропову: к нему сейчас достучаться проще.

Сан Саныч и Юрий Григорьевич обменялись взглядами.

– Ты… вот что, Красавчик, – сказал Александров. – Расслабься пока. Брежнев и Андропов твоих-то писем пока подождут. Не заскучают: у них есть и другие развлечения. Сначала мы с Григорьичем всё это изучим…

Сан Саныч пошелестел газетной бумагой.

– … Потом решим, что сделаем. Со всем вот этим. М-да.

Я усмехнулся и пожал плечами.

Сказал:

– Изучайте, конечно. Мне не жалко. Что вы решили по моему вопросу?

– Ты… о Лебедевой говоришь? – спросил Александров.

Он поднял на меня глаза.

– О себе говорю, – ответил я. – Все эти твои рассказы о щепках… бред же это, Сан Саныч. Я ж тебя уже сто лет знаю. Ты человек правильный. Справедливый. Все эти рассуждения о полётах щепок в твоём изложении звучали странно и нелепо. Честное слово. Это вы так меня проверяли? Ждали, что я рвану к соседям и пущу им кровь? Тест на вменяемость? Так?

Юрий Григорьевич выпрямил спину, поправил на переносице очки.

Сан Саныч скрестил на груди руки, сощурился.

С десяток секунд мы молчали, смотрели друг на друга.

– Плохо ты меня знаешь, Красавчик, – сказал Александров. – Щепки-то щепками. Это так, для красивого словца было. Но я в своей жизни много чего натворил. Григорьич знает. Может, и хорошо, что я лечить не умею. ТАК не умею лечить. А вот что ты, Красавчик, за фрукт – этого я пока не понял. Но я присматриваюсь к тебе. Прямо тебе об этом говорю: глаза в глаза.

Я кивнул.

– Сан Саныч, это я уже понял. Присматривайся на здоровье. Не возражаю. Так что с твоей проверкой? Я её прошёл?

Александров взглянул на моего прадеда (тот и бровью не повёл), снова посмотрел на меня.

– Пока не знаю, Красавчик, – произнёс он. – Тебе повезло. Выкрутился. А вот что бы ты сделал… если бы не всё вот это?

Сан Саныч указал на газетные вырезки.

Я развёл руками и ответил:

– Понятно, что. Принёс бы деду ещё два окровавленных платка. Сан Саныч, я ведь тоже не в теплице рос. И воспитатели у меня были хорошие. Один только муж бабушки Вари чего стоил. Он, к твоему сведению, на пенсию вышел в звании полковника. Рассказывал мне много интересных историй. В том числе и о людях, которые прославились в девяностые.

Я усмехнулся.

– В девяностые, Сан Саныч, мы с приятелями обсуждали не партийных и комсомольских работников. А бандитов, которые в те годы прибрали к своим рукам большую часть страны. Ты, Сан Саныч, тогда мне многое об этих людях рассказал: кто они, как они сделали карьеру в преступном мире. Ведь многие эти люди начали свою преступную деятельность ещё при СССР.

Мне показалось, что Александров всё же усмехнулся.

– Сан Сныч, ты правильно понял мою мысль, – сказал я. – Я и без этих газетных шпаргалок нашёл бы кандидатов в «щепки». Поверь мне: те товарищи уже не безгрешны. А лет через двадцать так и вовсе по маковку искупаются в чужой крови. Многие из этих людей девяностые не пережили: сожрали друг друга, как крысы в клетке. Для лечения деда и Лебедевой они бы сгодились.

Я дёрнул плечами и заверил:

– Такое пятно на совести я бы пережил.

– Кхм.

– Вижу, Красавчик, – сказал Александров, – у нас с тобой будет ещё много интересных бесед.

– Поговорим, Сан Саныч. Без вариантов. Обязательно поговорим.

Я перевёл взгляд на своего прадеда и спросил:

– Так что вы решили?

– Наш договор в силе, Сергей, – ответил Юрий Григорьевич. – Я вылечу Елену Лебедеву. Как только получу кровь.

Сан Саныч вскинул руку, приподнял белёсые брови.

– Только с этим Василием Семёновичем Гариным ты, Красавчик, не спеши, – сказал он. – Повремени маленько.

Повернул лицо в сторону моего прадеда. Александров указал пальцем в газетную статью.

– Григорьич, имена и даты убийств первых трёх жертв тут есть, – сказал он. – Если это не липа, то имена женщин наверняка есть в списках пропавших. Завтра я наведу справки. Следующее убийство этот Гарин совершит ещё не скоро… если совершит. Так что промедление в один день никого не убьёт. Ну а там, глядишь, и на дачке-то у него пошарим. Если в этой газетёнке не соврали.

Сан Саныч повернулся ко мне.

– Так что ты, Красавчик, повремени с поездкой к этому физруку. С твоей Лебедевой за это время ничего не случится. Информация-то в этой статейке чёткая, вполне проверяемая. Это прекрасно. Если твои Порошины подсунули дезу, я это быстро выясню. Так что пока не дёргайся, Красавчик. Но и сильно не расслабляйся. Не уходи завтра отсюда далеко. Жди моего сигнала.

– Как скажешь, Сан Саныч, – ответил я. – Подожду. Сутки… я подожду.

Выдержал двухсекундную паузу – мерился всё это время взглядами с Александровым.

Добавил:

– Подожду, только из уважения к тебе, Сан Саныч. Гарин убийца. Я это точно знаю: своему тренеру я верю, да и этой статье тоже. Времени до октября у нас не так уж много. Поэтому я не намерен им разбрасываться. Проверяй, что угодно и сколько хочешь. В конце концов, я у этого маньячилы только немного крови пущу. Шею ему не сверну, как бы я этого ни хотел.

Александров ухмыльнулся.

– Сергей, послушай… – произнёс Юрий Григорьевич.

Мой прадед тут же замолчал: его прервала прозвучавшая в прихожей трель.

Это звонил не стоявший в комнате прадеда телефон. Позвонили в дверь.

Мы замерли, повернули лица в сторону дверного проёма; прислушались.

Трель повторилась: звучала она громко, требовательно.

– Кого это чёрт принёс? – сказал Александров. – Григорьич, ты кого-то ждёшь. Кто это?

Юрий Григорьевич пожал плечами.

– Сейчас узнаем, – пообещал он.

Юрий григорьевич выбрался из-за стола и побрёл в прихожую.

Я невольно отметил: у моего прадеда под ногами не скрипнула ни одна планка паркета.

Дважды щёлкнул дверной замок, приглушённо простонали дверные петли.

– Папа, привет! – произнёс звонкий женский голос. – Почему так долго не открывал? Уснул, что ли?

Я почувствовал, как мои губы изогнулись в улыбке.

– Кхм, – кашлянул Юрий Григорьевич. – Здравствуй, Варя.

– О! Понятно. Сан Саныч у тебя. Это же его ботинки? А это что за белые башмаки? У вас гости? Опять коньяк пьёте? Папа, ну сколько тебе говорить⁈ У тебя же больное сердце! Коньяк тебе противопоказан! Сейчас я Сан Санычу всё выскажу по этому поводу!

Я увидел, как Александров вздрогнул.

– Красавчик, убирай всё в папку! – шёпотом скомандовал он.

Сан саныч сгрёб со стола стопку газетных вырезок и вложил её в мои ладони.

Я снова улыбнулся: у Сан Саныча вот так же воровато бегал взгляд, когда бабушка заставала его за распитием спиртного. В детстве меня этот факт удивлял. Одно время я даже полагал, что бабушкино звание «выше», чем полковник.

Я уложил газетные обрезки в папку – в тот самый миг, когда на пороге кухни появилась высокая темноволосая женщина. Она окинула кухню строгим взглядом. Задержала взгляд сперва на моём лице – затем на лице Александрова.

– Здравствуй, Варвара Юрьевна! – сказал Сан Саныч. – Прекрасно выглядишь!

– Привет, Сан Саныч, – сказала моя бабушка. – Опять пьёте?

Она подпёрла кулаками бока.

Александров вскинул руки и заявил:

– Бог с тобой, Варвара Юрьевна. Кофе пьём! Из бу…

– Импортный, – подсказал я. – Контрабандный. Здрасьте.

Встретился взглядом с почти чёрными бабушкиными глазами.

– Здрасьте и вам, – сказала Варвара Юрьевна.

Она взглянула на меня, поджала губы.

– Хороший кофе! – сказал Александров. – Импортный. Вот, понюхай, какой аромат!

Сан Саныч схватил со стола свою чашку и протянул её моей бабушке… которая сейчас бабушкой не выглядела. Я прикинул: бабушке Варе в семидесятом году было около сорока лет. Она сейчас всё ещё красила волосы (закрашивала седину).

Варвара Юрьевна нахмурила брови – в точности, как это делал её отец. Взяла у Сан Саныча чашку, поднесла её к своему лицу. Понюхала кофе – её брови снова пришли в движение: на этот раз они приподнялись.

– Действительно, – сказала Варвара Юрьевна. – Хороший запах. Откуда такая роскошь?

Сан Саныч указал на меня пальцем.

– Красавчик привёз, – сообщил он. – Из Владивостока.

Бабушка вновь одарила меня взглядом – на этот раз она задержала его на моём лице почти на десять секунд. Обернулась, глазами отыскала Юрия Григорьевича. Её ровные тёмные брови ещё чуть приподнялись вверх, карие глаза блеснули.

Варвара Юрьевна указала на меня чашкой и спросила:

– Папа, кто это?

Я услышал в её голосе нотки удивления.

– Кхм.

Юрий Григорьевич стойко выдержал пристальный взгляд своей дочери. Шагнул к столу, положил руку мне на плечо. Варвара Юрьевна моргнула, попятилась на шаг к мойке; чуть склонила набок голову (она всегда так делала, когда удивлялась).

– Знакомься, Варя, – сказал Юрий Григорьевич. – Это мой сын Сергей. Твой брат.

– Вот как… – выдохнула Варвара Юрьевна.

Она прижала указательный палец к губам (будто сдержала рвавшиеся наружу слова), снова взглянула на моё лицо. Я почувствовал, что опять улыбнулся – не сдержал улыбку, хотя и понимал: сейчас она была совсем неуместна.

– Вот как, – повторила бабушка Варя. – Сын. Как давно у тебя появился сын… папа?

Варвара Юрьевна не отвела от меня взгляда, хотя и обратилась не ко мне – к своему отцу. Она лишь отклонила в мою сторону указательный палец, который всё ещё держала у лица. Рассматривала меня: будто с кем-то сравнивала.

– Давно, Варя, – ответил Юрий Григорьевич. – В сороковом году. Но я о нём узнал только позавчера.

Брови на бабушкином лице снова чуть подпрыгнули вверх.

– Да неужели? – сказала Варвара Юрьевна. – Позавчера? Как же это случилось?

Она сделала глоток из чашки Александрова – но не отвела от меня глаз.

– Позавчера Сергей приехал в Москву, – ответил Юрий Григорьевич. – Пришёл ко мне. Кхм.

Бабушка усмехнулась: невесело.

– Вот так просто? – спросила она. – Просто взял и пришёл? Сказал: здравствуй, папа?

– Примерно так и было, – сказал Юрий Григорьевич. – Пришёл. Сказал.

– Зачем?

Варвара Юрьевна всё же посмотрела на своего отца.

– Папа, зачем ты ему вдруг понадобился? – спросила она. – Через столько лет. Что ему от тебя нужно?

Бабушка Варя указала на меня пальцем.

Теперь уже нахмурился мой прадед.

– Варя, ты сомневаешься, что Сергей мой сын? – сказал он.

Варвара Юрьевна взмахнула чашкой, покачала головой.

– Вот в этом я, папочка, не сомневаюсь. У него ж это на лице написано. Он же полная твоя копия. Гляди. Брови, лоб, скулы. Глазища в точности, как у тебя и у моей Насти. Родственничек. С этим и не поспоришь. Мне непонятно другое, папа…

Бабушка Варя взглянула на меня сверху вниз и строго спросила:

– Тебе что от нас нужно, родственничек? Зачем припёрся? Родственные чувства проснулись?

Я приоткрыл рот… но прадед меня опередил.

– У Сергея появилась способность, – сообщил он. – «Поиск». Он приехал, чтобы посоветоваться.

Варвара Юрьевна усмехнулась. Тряхнула головой. Вздохнула.

– Ясно, – сказала она.

В два глотка допила кофе из чашки Сан Саныча.

Посмотрела на Александрова.

– Что сидишь, Сан Саныч? – сказала она. – Неси уже коньяк. Знаю: он у папы в спальне припрятан. Неси, чего смотришь? Сейчас можно. Праздник ведь у нас. Отпразднуем знакомство… с моим братом.

* * *

– Ну, и кто его мать? – спросила Варвара Юрьевна.

Она уселась за стол между моим прадедом и Сан Санычем. Посмотрела на меня: с нескрываемым интересом и без стеснения, будто на стоявший в витрине магазина манекен.

– Его мама – хорошая женщина, – ответил Юрий Григорьевич. – Кхм. Умная. Красивая.

Бабушка Варя (её сорокалетний вариант) усмехнулась и кивнула.

– Это понятно, – сказала она. – Была бы уродиной, ты бы на неё не позарился. Где ты её нашёл, папа?

Юрий Григорьевич нахмурился.

– В больнице, – ответил он. – В тридцать девятом году. Тогда у меня начался кризис среднего возраста.

– Какой ещё кризис, папа⁈ Предынфарктный кобелизм у тебя был, не иначе.

Мой прадед пожал плечами.

– Кхм.

– Мама об этом твоём романе знала? – спросила Варвара Юрьевна.

Она вновь обожгла моё лицо взглядом.

Юрий Григорьевич покачал головой.

– Нет, конечно, – ответил он. – Зачем бы я ей о таком сказал? Кхм. О разводе я тогда не помышлял. Я тогда вообще… не думал, что творил. То было мимолётное увлечение. Короткая вспышка страсти. Мы… оба знали, что продолжения не будет. Она уехала.

Мой прадед махнул рукой, словно указал направление.

– Больше я её не видел, – добавил он. – Никогда.

Мой прадед вздохнул и спросил:

– Что ты, дочь, на меня так смотришь? Неужели ты думала: твой отец идеален? Нет, я не такой. Идеальных людей вообще не бывает. Точнее, они встречаются исключительно редко. Идеальной была твоя мама. Она… Кхм. Твоя мама тогда ни о чём не догадалась.

Юрий Григорьевич опустил взгляд на чашку.

– Как и я, – произнесла Варвара Юрьевна. – Я тоже тогда ничего не почувствовала. Хотя… тогда мне было не до этого. Тридцать девятый год? Я тогда была сопливой девчонкой. Только в школу пошла. Как её зовут? Где она сейчас? Папа, ты её всё ещё любишь?

Мой прадед вздохнул, отодвинул от себя пустую чашку.

– Я любил только одну женщину, – заявил он, – твою маму. Люблю её и сейчас.

– А как же его мама? – спросила Варвара Юрьевна.

Она указала на меня пальцем, усмехнулась.

– Я всё сказал, дочь, – произнёс Юрий Григорьевич. – Больше мне добавить нечего. Это была мимолётная интрижка, не более. И для неё, и для меня. Я тогда много работал. Ты знаешь. На работе, бывало, злоупотреблял… от усталости. Она была красивой женщиной.

Мой прадед вновь шумно вздохнул.

Варвара Юрьевна хмыкнула.

– Неплохо ты поработал, папа, – сказала она. – Постарался. Справного брательника мне смастерил. Вон, какой здоровый лоб вырос. Плечи-то какие широкие! Высоченный, как и ты. Морда смазливая. Взгляд, точно как у тебя. Мать то его как зовут?

Бабушка посмотрела мне в глаза.

– Анастасия, – сказал я.

Почувствовал, как Сан Саныч под столом толкнул меня ногой.

– Да неужели? – произнесла Варвара Юрьевна. – Так же, как и мою дочь? Это ведь не случайно, да, папа?

Она взглянула на Юрия Григорьевича и сказала:

– Папа, а ведь это ты придумал имя для моей дочери. Помнишь? Назвал её в честь бывшей любовницы?

– Не говори ерунду, Варвара! – сказал мой прадед.

Он сверкнул глазами – в точности, как это только что сделала его дочь.

– Анастасией звали твою бабушку, – сказал Юрий Григорьевич. – Ты это прекрасно знаешь.

Он кашлянул.

На пару секунд в кухне установилась тишина, притихли даже птицы за окном.

– Варвара Юрьевна, ты чего пришла-то? – вклинился в разговор Сан Саныч. – Соскучилась по отцу? Или у тебя к нему дело какое? Только не говори, что просто шла мимо. Случилось что? Помощь нужна?

Бабушка Варя взглянула на Александрова – тот ей улыбнулся: открыто, обезоруживающе.

Вздрогнуло от порыва ветра оконное стекло.

– Борщ вам сварю, – ответила Варвара Юрьевна. – Сами вы этого никогда не сделаете. Знаю я вас. Мужчины. Портите желудок бутербродами. Лучше бы в столовой поели, честное слово. Разве это еда?

Бабушка Варя указала на стоявшие на столе тарелки с нарезками.

Сан Саныч потёр ладонь о ладонь и с преувеличенной радостью заявил:

– Борщ – это хорошо! Борщ я люблю! Это ты правильно решила!

Оконное стекло снова вздрогнуло, словно испугалось громких звуков голоса Сан Саныча.

Варвара Юрьевна улыбнулась. Повернула голову и посмотрела мне в глаза.

– Вовремя, как вижу, пришла, – сказала она. – С братцем познакомилась. Сами-то вы меня не позвали. Спрятали от меня родственничка. Партизаны. Как, говоришь, братец, тебя зовут? Сколько тебе лет, тридцатник исполнился?

Я кивнул, сделал короткий вдох…

– Сергей Юрьевич Красавчик он по паспорту, – ответил Сан Саныч прежде, чем я открыл рот. – Приехал в Москву из Владивостока. Гостинцы нам с Дальнего Востока привёз. Кофе вон… и ещё коё-чего по мелочи.

Он похлопал меня по плечу.

– Сергей Юрьевич, – повторила бабушка Варя. – Фамилию папину, значит, тебе не дали. Ну, хоть в отчестве не отказали. Получается: про отца ты не только что узнал. Фамилия у тебя интересная: Красавчик. Тебе она подходит.

Варвара Юрьевна усмехнулась и спросила:

– Так что тебе нужно от моего отца, Красавчик?

– Мне нужно…

Сан Саныч пнул меня под столом – я прервался на полуслове.

Мой прадед шумно выдохнул. Он посмотрел на свою дочь, нахмурился.

Бабушка Варя отреагировала на его взгляд ироничной усмешкой.

– Мы посовещались и решили, – сказал Юрий Григорьевич, – что я обучу Сергея нашим фамильным умениям. Всем умениям, дочка. Так надо. Кхм. Я обучу его и «лечению».

Варвара Юрьевна вскинула брови и спросила:

– Папа, ты сошёл с ума?

Глава 8

– Папа, ты знаешь этого Красавчика всего два дня, – сказала Варвара Юрьевна. – Два! И уже разболтал ему все свои тайны? Что с тобой? Помутилось сознание? У тебя, Сан Саныч, тоже? Мужчины, вы сумасшедшие? Папа, я всё понимаю. Пусть он твой сын, пусть у него уже появился этот твой «поиск». Что с того? Ты ведь сам мне говорил, что «лечение» – страшная тайна. Помнишь наш разговор на эту тему? Я его не забыла. Или с тех пор что-то изменилось? Что-то, о чём я пока не узнала?

Сан Саныч выбрался из-за стола и объявил:

– Я за коньяком!

Скрипнул паркет – Александров сбежал в прихожую. Никто не посмотрел ему вслед. Я и бабушка Варя не спускали глаз с лица Юрия Григорьевича – тот хмурился и разглядывал содержимое своей чашки, словно гадал на кофейной гуще. Мой прадед вздохнул, поднял лицо. Он встретился взглядом сперва со мной, затем взглянул на мою бабушку.

– Варвара, – сказал он. – Это я так решил. Саня меня отговаривал. Но это мой сын, и моё решение.

Он будто бы толкнул свою дочь взглядом: та отшатнулась.

– Папа, но… почему?

Бабушки вопрос прозвучал едва слышно.

– Потому что я тоже человек, – сказал Юрий Григорьевич. – У меня тоже есть желания.

– Какие желания, папа? Я не понимаю?

Варвара Юрьевна развела руками.

– Хочу увидеть правнука, – сказал Юрий Григорьевич. – Хочу, чтобы вы жили долго и были здоровы. Хочу пожить ещё лет десять, а лучше двадцать. Хочу!.. Кхм. Есть у меня в этой жизни ещё кое-какие дела. Мне всё ещё интересно жить, Варя.

Мой прадед чётко проговаривал каждое слово.

– Это мои, собственные желания, дочь. Мне их не навязали. Они всегда у меня были. Вот только до приезда Сергея их осуществление от меня почти не зависело. Скорее, я понимал, что эти желания не сбудутся. Теперь я вижу своё будущее иначе.

Юрий Григорьевич опёрся ладонями о столешницу, расставил локти.

– Разве ты не поняла, Варя, что с появлением Сергея всё изменилось? – спросил он. – Ведь ты же знаешь, как обстоят дела с моим здоровьем. Сколько мне осталось? Месяц, три месяца? Вряд ли я проживу с таким сердцем год. Ты это знаешь.

– Папа…

– Знаешь?

Варвара Юрьевна кивнула.

– Знаю. Папа, я давно тебя уговаривала лечь в стационар…

– Не обманывай себя и меня, дочь, – сказал Юрий Григорьевич. – Лечение в стационаре лишь немного отсрочит неизбежное. Подарит мне полгода, не больше. Сейчас у меня есть возможность получить десять или двадцать лет жизни. Понимаешь это?

– Папа, но ты же не надеешься, что…

– Я надеюсь, Варя, что все эти десять-двадцать лет вы будете у меня под присмотром. И ты, и Настя, и Сан Саныч. И даже потом, когда я умру… а я обязательно умру… вы будете под присмотром у твоего брата. Как бы ты к нему ни относилась.

Бабушка Варя взглянула на меня.

Сестринскую любовь я в её взгляде не почувствовал – лишь ощутил бабушкину настороженность.

– Папа, но ты же понимаешь: это большой риск, – сказала Варвара Юрьевна. – Ты доверишь… эту способность совершенно незнакомому человеку. Пусть он и твой сын. Но мы же его совсем не знаем! За этой его красивой внешностью может прятаться безответственный человек. А то и вовсе негодяй. Не ты воспитывал его, папа. Кто знает, что заложили в его голову воспитатели. Ты слишком торопишься, отец. Что, если он вернётся в свой Владивосток и засыплет его трупами?

– Тогда во Владивосток поеду я, – произнёс у меня за спиной голос Сан Саныча, – и исправлю ошибку твоего отца.

Александров прошёл на своё место, установил в центре стола бутылку с коньяком.

Я отметил, что ни одна планка паркета при его возвращении на кухню не скрипнула.

– Варвара Юрьевна, твой отец прав, – сказал Александров. – Времени у нас мало. Если ты помнишь, Григорьич учился этому своему «лечению» много лет. Да, он делал это методом тыка. С помощью наставника-то он наверняка обучился бы быстрее. Но никто не знает, сколько времени займёт обучение у Красавчика. Надеемся, что он уложится в несколько месяцев. За это время мы с ним хорошо познакомимся. И ты познакомишься. Узнаем, что за фрукт к нам явился из… Владивостока.

Сан Саныч громыхнул дверцей шкафа, поставил на стол рюмки.

– Времени для знакомства у нас полно, – заверил он. – А вот на обучение Красавчика этого времени мало. Григорьич сказал, что приступит к обучению твоего братца уже на этой неделе. Платок с кровью у них для учёбы есть. Там, глядишь, я раздобуду ещё один. Преступность в нашей стране не дремлет. Вон, сигнал недавно поступил: у одного внешне приличного советского гражданина на даче захоронены три женских тела. Проверим, разберёмся. Смочим кровью этого гражданина платочек.

Бабушка Варя подняла на Александрова глаза.

– В каком смысле… захоронены три тела? – спросила она.

Александров развёл руками. Он посмотрел моей бабушке в глаза, глуповато улыбнулся.

– Пока без смысла, – ответил Сан Саныч. – Это предварительная информация, не доказанная. Следствие ещё разбирается. И обязательно разберётся. Со дня на день я жду конкретные результаты. Поделюсь ими с тобой, Варвара Юрьевна, обещаю. А пока… не будем о грустном. Я уверен, что всё у нас получится. И папку твоего мы вылечим. И правнука своего Григорьич на руках подержит. Поздравляю тебя с обретением брата, Варвара Юрьевна! Больше ты не единственный ребёнок у Григорьича. Радуйся. Ну, или смирись.

* * *

Бабушка Варя с нами за столом не засиделась. Она отметила знакомство со мной (мы чокнулись – Варвара Юрьевна пригубила рюмку) и занялась приготовлением обещанного борща. Варвара Юрьевна в приказном порядке загрузила Сан Саныча работой: усадила его за чистку картофеля. Мне работу бабушка не предложила. Хотя вниманием не обделила: она то и дело на меня посматривала, будто следила за мной. Юрий Григорьевич к коньяку при дочери едва притронулся. Я снова приготовил ему кофе: ему и Варваре Юрьевне. А вот Сан Саныч налегал на коньяк смело: пользовался тем, что пока не был мужем моей бабушки. Тот Сан Саныч, который стал бабушкиным супругом ещё до моего рождения, обычно в присутствии жены скрывал свою любовь к алкоголю.

Я снова рассказал о заполненном контрабандными товарами Владивостоке и о холодных течениях в Японском море. Уделил десяток минут истории о нелёгкой работе слесаря на засекреченном дальневосточном заводе «Металлист». Работу завода я не описал, как и не сказал о подробностях работы слесаря: сослался на секретность и на «подписки», взятые «соответствующими органами» у работников завода. Упомянул о своих занятиях спортом. Похвастался спортивными достижениями. Сказал Варваре Юрьевне, что не женат (и не был женат). Признался, что в Москве не задержусь: уеду отсюда ещё до конца осени. Пообещал: сделаю всё возможное для скорейшего освоения новой способности. Заверил, что приму для этого любую помощь.

От разговоров обо мне прадед и бабушка перешли к обсуждению не касавшихся меня дел. Поговорили они о работе. Варвара Юрьевна сейчас трудилась в больнице, главным врачом которой в настоящий момент был Юрий Григорьевич. Заведующей отделением она пока не стала. Хотя бабушка заведовала отделением интенсивной терапии едва ли не всю мою сознательную жизнь. Услышал я и о делах своей мамы (которую Юрий Григорьевич теперь называл моей племянницей). Бабушка будто бы вскользь упомянула о том, что её дочь сейчас «подружилась» с «очень приятным молодым человеком». Но на вопрос своего отца (о сроках появления на свет его правнука) она ответила уклончиво: заявила, что говорить об этом пока рано.

Бабушка доварила борщ, когда на улице уже стемнело. Повесила на дверную ручку шкафа фартук и объявила, что поедет домой. Сан Саныч тут же объявил: отвезёт её на своей машине. Напоследок Варвара Юрьевна выдала серию ценных указаний своему семидесятилетнему отцу. Убрала со стола наполовину опустевшую бутылку с коньяком. Вновь внимательно посмотрела на меня. Мне указаний не выдала – словно я пока не заслужил подобную привилегию. Сан Саныч и Варвара Юрьевна ушли – мы с дедом проводили их до входной двери. Александров уже за порогом обернулся и заявил, что на сегодня с нами не прощается. Бабушка Варя по-хозяйски взяла его под руку и повела к ступеням (подобную сцену я в своей жизни наблюдал уже много раз).

Мы с Юрием Григорьевичем на кухню не вернулись. Прошли в гостиную (где гудел вентилятор), уселись на стулья около аквариума. Я взглянул на трепыхавшийся под полкой платок, окрашенный Алёниной кровью. Дед будто бы озадаченно рассматривал суетившихся в аквариуме рыб и забрасывал меня вопросами. Спросил он меня о том, как жили «там, в будущем» Сан Саныч и Варвара Юрьевна. Я честно ему рассказал всё, что помнил на эту тему. Признался, что в детстве думал: у бабушки Вари звание выше, чем полковник. Потому что своим мужем она командовала, как генерал. Заверил прадеда, что в моём присутствии Александров никогда не повышал на свою жену голос. Рассказал, что бабушка часто бывает на могиле мужа: там она «разговаривает» с ним.

Мой прадед поставил в гостиной раскладушку ещё до возвращения Александрова. Сказал мне, что это спальное место для Сан Саныча. «Знаю его, – пояснил Юрий Григорьевич. – Теперь он с твоими бумажками полночи провозится». Сан Саныч его ожидания оправдал. По возвращении он организовал себе на кухне офис: обложился привезёнными мною из двухтысячного года газетными и журнальными вырезками, запасся чистыми листами бумаги, налил себе в пол-литровую чашку кофе. Меня он вопросами почти не побеспокоил. Выписывал в свои черновики встречавшиеся в статьях фамилии и даты, рисовал между ними стрелки, нечитаемым почерком выводил над стрелками пояснения. Я с четверть часа наблюдал за его работой. Затем пошёл в гостиную.

– Погоди, Красавчик! – окликнул меня Александров, когда я уже перешагнул порог кухни.

Я обернулся.

Сан Саныч указал на меня пальцем.

– К Гарину пока не суйся, – сказал он. – Жди моей команды. Слышишь меня?

– Слышу, Сан Саныч. Слышу.

Прадеда я нашёл в гостиной – тот рассматривал копошившихся в аквариуме рыб.

Он взглянул на меня и спросил:

– Что там Саня? Кхм. Командует?

– Командует, – ответил я.

– Любит он это дело. Оно у него хорошо получается. Слушайся его, Сергей. Саня опытный человек. Плохого он тебе не посоветует.

Я кивнул и улёгся на диван.

– Как ты возьмёшь кровь у этого школьного физрука? – спросил Юрий Григорьевич. – Под каким предлогом? Уже придумал легенду?

– А что там придумывать…

Я зевнул.

– … Возьму его на удушающий. Я же борец. Не вижу в этом большой проблемы. Суну ему в вену иглу, как только он вырубится. Сделаю всё тихо и без пыли. Не переживай, дед. Или мне теперь называть тебя папой?

– Зови меня по имени отчеству, Сергей, – ответил Юрий Григорьевич.

Он пару секунд помолчал и спросил:

– Какой ещё удушающий? Сергей, ты же самбист. В самбо нет удушающих приёмов.

Я улыбнулся, ответил:

– В спортивном самбо много чего нет, дед. Ты по этому поводу не грузись. Кровь маньячилы я тебе принесу, не волнуйся. Сработаю чисто. Без шума и пыли.

– Но только после того, как тебе скомандует Саня, – сказал Юрий Григорьевич.

Он кашлянул.

– Пусть командует, – произнёс я. – Спокойной ночи, дед.

* * *

Утром я проснулся без будильника. Сразу же посмотрел на платок, который чуть покачивался под полкой от сквозняка. Затем взглянул на прикрытое полупрозрачным тюлем окно. За окном ещё не рассвело. Небо выглядело почти чёрным, беззвёздным. С улицы пока доносился лишь шелест листвы и едва уловимый шум проезжей части. На кухне гудел холодильник. В маленькой комнате раздавалось монотонное похрапывание Юрия Григорьевича. На раскладушке около телевизора сопел Александров.