Текст книги "Красавчик. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Андрей Федин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

* * *

От пробежки и занятий на спортплощадке около школы я сегодня не отказался. А вот дневную прогулку по Москве семидесятого года я променял на дневной сон. Проснулся от звонких щелчков дверного замка – это вернулся с работы мой прадед. По звукам голосов я сообразил, что Юрий Григорьевич пришёл не один, а в компании с Сан Санычем.

Я вышел им навстречу, пожал руку улыбчивому сегодня Александрову. Выслушал его приветствия и поздравления с «удачной» поездкой к Елене Лебедевой. Зевнул; ответил на вопросы Сан Саныча: заверил, что «ничего» и «ни о ком» Алёне не разболтал. Мельком взглянул на висевший в ванной комнате платок и пошёл в кухню греть воду для кофе.

Под присмотром Александрова я поколдовал у газовой плиты. Припахал Сан Саныча резать хлеб, колбасу и сыр – не забыл, что тот орудовал ножом, как опытный повар. Растворил в чашках кофе – кофейный аромат отчасти затмил запах одеколона, который в кухне появился вместе с Александровым. Побрёл на поиски Юрия Григорьевича.

Прадеда я застал в гостиной. Тот уже сменил рабочую одежду на домашнюю. Возился рядом с висевшими на стене книжными полками (в моём детстве их на этом месте уже не было). Я не сразу, но всё же сообразил, что Юрий Григорьевич повесил на верёвку под полкой не красный советский вымпел, а пропитанный Алёниной кровью платок.

– Здесь он быстро просохнет, – ответил на мой вопрос прадед. – Кхм. Особенно, если сделаем вот так.

Он повернул стоявший на письменном столе вентилятор, нажал на кнопку. Лопасти вентилятора пришли в движение. Струя воздуха добралась до висевшего под полкой платка. Тот наклонился под углом к полу, затрепыхался на слабом ветру, подобно праздничному флажку. Дед качнул головой, подвесил к нижнему краю платка прищепку – угол наклона платка заметено уменьшился.

– К ночи будет готов, – сказал Юрий Григорьевич.

Мы прошли на кухню, уселись за стол по обе стороны от уже уминавшего бутерброды Сан Саныча.

– Дед, что ещё нужно для лечения Алёны? – спросил я.

Посмотрел на лицо своего прадеда.

Сан Саныч прекратил жевать, замер и поднял взгляд на меня.

– Нам понадобится ещё два таких платка, – сказал Юрий Григорьевич.

Он окинул взглядом накрытый стол, придвинул к себе чашку с горячим кофе.

– Ещё два? – переспросил я. – Дед, ты это серьёзно говоришь? Или вы меня разыгрываете?

Я посмотрел на Сан Саныча – Александров встретился взглядом с моими глазами, ухмыльнулся.

Юрий Григорьевич ответил:

– Никакого розыгрыша, кхм. Я сейчас совершенно серьёзен, Сергей. С такими вещами не шучу.

Я не увидел на лице прадеда и намёка на улыбку. Усмехнулся, развёл руками.

Сказал:

– Дед, ну ты даёшь. Почему ты вчера мне об этом не сказал? Я бы сразу всё сделал!

Сан Саныч вновь хмыкнул. Потянулся за новым бутербродом.

Я вздохнул и спросил:

– Что теперь? Возвращаться к Лебедевой? Сейчас?

Мой прадед покачал головой.

– Ты меня не понял, Сергей, – произнёс он. – Нам хватит одного платка с кровью твоей Алёны. На других платках будет другая кровь. Там будет кровь тех людей, чьи жизни ты обменяешь на жизнь Лебедевой.

Глава 6

За кухонным окном кричали птицы, шелестела листва на ветвях кустов и деревьев. Эти звуки почти заглушили звучавшие во дворе детские голоса. Юрий Григорьевич и Сан Саныч синхронно подняли со стола чашки с кофе, сделали по глотку. При этом они не спускали глаз с моего лица. Прадед смотрел на меня внимательно, серьёзно. Он выглядел сейчас будто учитель, который гадал: усвоил ли ученик его урок. Глаза Александрова иронично блестели. Сан Саныч рассматривал меня с интересом и не скрывал веселье. Он не надкусывал бутерброд, словно ждал продолжение удачной шутки.

– Повтори ещё раз, дед, – сказал я. – Что тебе нужно?

– Мне нужны ещё два пропитанных кровью платка, – ответил Юрий Григорьевич. – Кхм. Такие же, как тот, который ты вчера нашёл у меня в сейфе. Они нужны, что бы я выполнил твою просьбу: исцелил Елену Лебедеву. Как только получу эти платки – твоя Алёна станет совершенно здорова. Как я и обещал тебе, Сергей. Вон, Саня не даст соврать.

Александров всё же надкусил бутерброд и с полным ртом промычал:

– Угу. Э…ам. У…эт.

– Ты образованный человек, Сергей, – произнёс Юрий Григорьевич. – Кхм. Окончил университет. Наверняка помнишь, что такое закон сохранения энергии. В нашем случае он звучит так: если где-то прибыло, то где-то в это же время убыло. Прошу прощения за упрощение. Но так тебе будет понятнее. Если Лебедева получит здоровье и жизнь, то кто-то их обязательно потеряет.

Мой прадед пожал плечами и шумно отхлебнул из чашки.

– Сергей, ты уловил логику? – спросил он.

Я хмыкнул и произнёс:

– Дед, причём здесь закон сохранения энергии? Ты вообще понимаешь, что говоришь? «Убыло, прибыло»…

Я покачал головой.

Сан Саныч прожевал, указал на меня надкусанным бутербродом.

– А как ты хотел-то, Красавчик? – сказал он. – Как в фильме «Старик Хоттабыч»? Чтобы Григорьич выдернул волосок из бороды и случилось чудо? В жизни так не бывает, Красавчик. Разве ты это ещё не понял? Ты уже не малец. Соображать должен, что у всего в этой жизни есть своя цена. В том числе: у хороших и благородных поступков. Как тебе ценник за жизнь Лебедевой, Красавчик?

Я повернулся к прадеду.

Тот придвинул к себе тарелки с нарезкой, намазывал на хлеб сливочное масло.

– Что ты имел в виду, дед? – спросил я. – Только не нужно законов физики. Что такое закон сохранения энергии я помню. А вот ты, похоже, его значение не понимаешь. Обойдёмся без умных фраз. Поясни своими словами. Какие платки тебе нужны? Зачем? Чья кровь на них должна быть? Где я эти платки возьму? Что ты намерен с ними сделать?

– Кхм.

– Я говорил тебе, Григорьич, – произнёс Александров. – Это никакой не закон сохранения энергии. Это больше похоже на закон сообщающихся сосудов. Я его в школе проходил, точно помню. Григорьич, ты ведь тоже льёшь из одного сосуда в другой. Разве не так? Или это я про закон Архимеда вспомнил? Там тоже про какую-то жидкость было, да?

Алексанров покачал головой, взглянул на меня.

– Вот она старость, Красавчик, – сказал он. – Всего пятьдесят лет. А память уже не та.

Сан Саныч вздохнул и сунул в рот бутерброд.

– Для лечения Лебедевой мне понадобится три пропитанных кровью платка, – сообщил Юрий Григорьевич. – Один платок с кровью Елены Лебедевой. Два других – с чьей угодно кровью. Лишь бы только те люди сейчас были живы. Только учти, Сергей: те двое, чьей кровью ты пропитаешь ткань, умрут. Вот такое вот оно моё волшебство. Кхм.

Юрий Григорьевич пожал плечами.

– Соотношение спасённых к убитым при использовании моей способности два к одному, – сказал он. – Невесёлая математика. Но иначе у меня не выходит. Я пробовал. Вон, Саня не даст соврать. Меньше, чем два к одному не получается. Похоже, что эффективность моих действий плоховата. Потому что половину энергии я теряю. Вопреки тому самому закону.

Мой прадед развёл руками.

– Потому и происходит такой относительно неравноценный обмен энергией. Мы с Саней компенсируем его за счёт выбора личностей пациента и доноров. Во время войны с этим у нас проблем не было. Я со спокойной душой менял две жизни фашистов на одну жизнь советского солдата. Благодаря Саниной помощи. Теперь ситуация изменилась.

Юрий Григорьевич положил на хлеб (поверх слоя масла) сыр и колбасу. Поднял на меня глаза.

– Приятно быть спасителем, Сергей, – сказал он. – Кхм. Проблем с кандидатурами для исцеления моим волшебством не бывает. Вон их сколько сейчас у меня в больнице. Выбирай любого. Все – прекрасные и достойные люди. Вот только где я для каждого из них раздобуду двоих недостойных? Это тогда, в войну, каждый пленный немец казался нам врагом.

Сан Саныч кивнул.

– Кто к нам с мечом придёт, тот от меча и погибнет, – пробубнил он.

– Сейчас иные времена, Сергей, – сообщил Юрий Григорьевич. – У нас в стране нет разделения на врагов и друзей. Точнее, все советские граждане наши друзья. Как выбрать из всех этих «друзей» двоих, кто отдаст жизни для исцеления нужного тебе человека? Мы с Саней подобрали пока лишь один критерий. Но люди, подходящие под него, встречаются нам нечасто.

– Какой критерий? – спросил я.

Александров хмыкнул, активно заработал челюстями.

– Критерий простой, – ответил Юрий Григорьевич. – Под него подпадают люди, которые перестали быть людьми. Как тот человек, чью кровь я сейчас храню в сейфе. Помнишь платок, который ты позавчера нашёл «поиском»? Владелец той крови сейчас жив. Пока. Советский суд не так давно приговорил его к высшей мере социальной защиты.

– Упырь он, – пробубнил Александров.

– Тот человек, – произнёс мой прадед, – я сознательно не называю его имя, приговорён к смертной казни за убийство пяти человек…

– Шести, – сказал Сан Саныч.

Он стряхнул с пальцев крошки и взял с тарелки очередной кусок хлеба.

– Кхм. Да. Наш советский суд уже приговорил его к смерти. Постановление окончательное и обжалованию не подлежит. Поэтому мы с Саней раздобыли его кровь. Она пригодна к использованию до тех пор, пока этому преступнику не пустили пулю в голову. Рассчитываю, что распоряжусь платком с пользой. Как только найду второго такого же кандидата.

Юрий Григорьевич отсалютовал мне бутербродом.

– Пока не знаю, чью жизнь спасёт смерть этого преступника, – признался он. – Решу это, когда обзаведусь вторым платком. Уверен… кхм… что без проблем найду кандидата в спасённые. Как я тебе уже говорил: таких у меня в больнице всегда много. Вот только не все нынешние кандидаты доживут до появления второго платка. Когда я его найду? Кто знает?

Юрий Григорьевич пожал плечами.

– Дед, ты хочешь, чтобы я его нашёл? Кандидата в смертники?

– Кхм. Двоих кандидатов. Для спасения Лебедевой нужно убить двоих. Мне интересно, какое решение ты примешь. Я хочу, Сергей, чтобы ты понял всю ответственность, которая ляжет на тебя после обучения этой новой способности. Чтобы ты понял: она не только спасает жизни, но и отнимает их. Кто умрёт ради жизни твоей Алёны? Есть мысли на этот счёт?

Юрий Григорьевич сделал глоток кофе и сказал:

– Надеюсь, Сергей, теперь ты понял, почему я храню свою способность втайне от других. Представь, что о ней узнают… не те люди. Я говорю о тех, кто свои проблемы ставит выше чужих жизней. Или о тех, кто оправдывает свою жестокость нуждами страны. Представь тот конвейер из смертей, среди которого пройдёт остаток моей жизни. Или твоей жизни.

Мой прадед пристально посмотрел мне в глаза.

– Кхм. Ты хочешь так жить, Сергей? Я не захотел.

Сан Саныч создал очередной бутерброд, положил его перед собой на тарелку.

– Красавчик, а вот я с Григорьичем не согласен, – заявил он. – Давно ему говорю: жалость и совестливость – для слабаков и святош. Лес рубят, щепки летят. Мы взрослые люди. Все эти сказки о ценности чужой жизни пусть слушают дети. Вот я бы ради жизни Григорьича сточил полшприца крови с первого встречного. А что такого? Кто потом докажет убийство?

Александров ухмыльнулся и развёл руками.

При этом он не спускал с меня глаз.

– Вот согласись, Красавчик, – сказал Сан Саныч. – Ведь все же умрут. Рано или поздно. Не наша в том вина. Вот если бы не Григорьич, а я выбирал, кто умрёт раньше, а кто позже… Я бы так развернулся! Только подумай: наши родственники и друзья никогда бы не болели и жили до глубокой старости. Какое нам вообще дело до незнакомых людей?

Александров вскинул руки.

– Ты только прикинь, Красавчик. Никто ведь не повесил бы на меня убийство. Ну, умерли бы пару стариканов с соседней улицы. Такое бывает. Жизнь она такая… иногда обрывается внезапно и без видимой причины. Да и чем не причина: старость? Зато я вылечил бы Григорьичу сердце, Варя не страдала бы от артрита. Вот скажи, Красавчик, есть у тебя болячки?

Сан Саныч легонько стукнул меня по плечу кулаком и по-дружески улыбнулся.

– Тебя бы я тоже подлечил, – заверил он. – В два счёта!

Александров вскинул руки.

– Кхм.

Мой прадед сделал глоток кофе, взглянул на меня поверх чашки.

Я тоже посмотрел на Юрия Григорьевича. Наши взгляды встретились.

– Так что мне нужно сделать, дед? – спросил я. – Найти двух смертников? Я правильно тебя понял?

Юрий Григорьевич кивнул.

– Всё верно. Кхм. Именно так, Сергей.

Сан Саныч снова прикоснулся к моей руке.

– Взгляни на это под другим углом, Красавчик, – сказал он. – Ты сделаешь это ради благой цели. Ведь ты спасёшь Елену Лебедеву! Разве это не благородная цель? Помнишь, что я говорил? Лес рубят, щепки летят. Думай о деле, Красавчик. Не переживай о щепках. Я с самого начала говорил, что Григорьич слишком боязливый и осторожный. Как дитя, честное слово!

Александров качнул головой и взял с тарелки бутерброд.

Я перевёл взгляд с лица Сан Саныча на лицо Юрия Григорьевича.

– Какие сроки, дед? – спросил я. – Как быстро я должен принести тебе платки?

– Пока жива Лебедева, – ответил мой прадед. – Кхм. И пока жив я.

Я кивнул. Взял в руку чашку, вдохнул кофейный аромат.

– Один принесу тебе завтра, – сообщил я. – Почти наверняка. Другой… тут возможны варианты.

Я отхлебнул из чашки уже поостывший кофе.

Александров и Юрий Григорьевич переглянулись.

– Какие ещё варианты, Красавчик? – спросил Сан Саныч. – Что ты придумал?

Он сощурился и чуть склонил набок голову. Мне показалось: Александров взял меня на прицел. С бутерброда моего прадеда на стол упал кусок колбасы. Юрий Григорьевич этого будто бы не увидел. Он замер, по-прежнему смотрел мне в глаза, дожидался моего ответа. Встревожено чирикали птицы за окном, шепотки листвы стали громче.

– Расслабься, Сан Саныч, – сказал я. – Обойдёмся без этих твоих щепок. Дедов вариант работы мне понравился больше. Да и зачем рубить щепки, если уже есть заготовки? Ещё вчера я подумал, что покажу их именно тебе, Сан Саныч. Ну, а кому ещё? Будут вам платки с кровью. И для лечения Алёны. И для тебя, дед. И бабушкин артрит подлечите, если посчитаете нужным.

Я в три глотка допил кофе, поставил на столешницу чашку.

Показал прадеду и Александрову левую ладонь и произнёс:

– Минуту терпения, товарищи старички. Всего одну минуту терпения. Сейчас я вам кое-что покажу.

* * *

Вернулся я на кухню меньше чем через минуту.

Уселся за стол.

Положил перед собой на столешницу ту самую пухлую картонную папку, которую сунул мне в рюкзак Сергей Петрович Порошин.

Я посмотрел на своего прадеда и сообщил:

– Проблем со щепками не будет. Не переживайте, товарищи старички. К вашим соседям я не побегу, их кровью платки не пропитаю. Это вообще не вариант. Успокойтесь. Не знаю, что бы я делал в ином случае. Пока не хочу об этом думать. Всё же я – дитя перестройки и продукт девяностых. А у нас там, знаете ли, человек человеку волк. Но сейчас у меня есть вот это.

Я постучал пальцем по папке.

Заметил, что Сан Саныч выпрямил спину. В его глазах блеснуло любопытство – как у ребёнка заглянувшего новогодним утром под ёлку. Юрий Григорьевич выдержал покерфейс, с показным спокойствием откусил кусок бутерброда. Пару секунд мой прадед смотрел мне в глаза. Затем будто бы невзначай он тоже опустил взгляд на папку.

– Что там? – спросил Сан Саныч. – Давай уже, Красавчик, показывай.

Я распустил узел на завязках, открыл папку. Поверх других бумаг по-прежнему лежала газетная статья с заголовком «Где я бывал, там оставались трупы. Так получалось». Я посмотрел на фото улыбчивого интеллигентного с виду мужчины в очках – её разместили под заголовком. Ухмыльнулся и передал пожелтевшую от влаги и времени вырезку Сан Санычу.

– Вот вам первый платок, – сообщил я. – Товарища зовут Андрей Романович Чикатило. Серийный убийца, насильник и педофил. Убивал женщин, подростков и детей. Точнее, пока не убивал. В статье написано, что первое убийство он совершил в семьдесят восьмом году. Пока он просто домогается до школьниц. Чикатило арестуют в девяностом году. Не помню, сколько именно убийств на суде докажут. Несколько десятков. В статье это указано. Посмотрите. Суд приговорит его к вышке. В девяносто четвёртом году его расстреляют.

Юрий Григорьевич придвинулся к Александрову и тоже взглянул на фото человека в очках.

– Тут вообще без вариантов, – сказал я. – Такой платок я обменяю даже на лечение прыщей у подростка. Пусть себе летит такая щепка прямиком в ад.

Я достал из папки следующую вырезку и накрыл ею фотографию Чикатило.

Заявил:

– Вот вам ещё один кандидат в щепки. Анатолий Емельянович Сливко. В настоящее время является руководителем детского туристического клуба. Уже убил и расчленил двоих мальчишек. К семьдесят седьмому он году станет заслуженным учителем школы РСФСР, ударником коммунистического труда, депутатом. В статье всё это написано. Его задержат в восемьдесят пятом году. К тому времени он убьёт семерых мальчишек. Им было от одиннадцати до пятнадцати лет. В восемьдесят девятом его расстреляют.

Я выдержал паузу и сказал:

– Его кровью я с превеликим удовольствием смочу платок.

Одну за другой я вынимал из папки всё новые вырезки и складывал их на столе перед Сан Санычем.

– Это история о Сергее Головкине по прозвищу «Фишер». Он убьёт как минимум одиннадцать мальчишек. Сейчас Головкину десять или одиннадцать лет, я точно не помню. Он станет последним расстрелянным в нашей стране маньяком. Потому что смертную казнь отменят даже для них. Вот это статейка о твоём, дед, коллеге из Иркутска. Его назвали «Врач-убийца». Василий Кулик. Сейчас ему четырнадцать лет. Совершит тринадцать убийств и около тридцати изнасилований…

Я перекладывал из папки на стол газетные и журнальные вырезки. Я ещё в пансионате отсортировал их по темам. Касавшиеся убийц и маньяков статьи сейчас лежали над всеми остальными. Порошины на эту тему подобрали самый обширный материал. Словно надеялись передать его в милицию. Или же они предчувствовали: такая информация пригодится моему прадеду.

Юрий Григорьевич и Сан Саныч молча провожали вырезки взглядами – от папки до всё увеличивавшейся в высоту стопки на столе. Они рассматривали цветные и чёрно-белые фотографии. То покачивали головой, то хмурили брови. Мой прадед каждую новую вырезку встречал покашливанием. Сан Саныч – озадаченно потирал пальцем переносицу.

– … Кровь вот этого вот милого товарища я принесу вам уже завтра, – сообщил я.

Уронил на стол чуть пожелтевшую вырезку – поверх статьи о белорусском маньяке. С этого клочка газеты на нас смотрел круглолицый лысоватый мужчина лет сорока пяти с курносым носом и с похожей на меленького таракана родинкой около правого глаза. В названии статьи её автор сообщил: «Даже у опытных сыщиков не выдержали нервы…» Я ткнул в название статьи пальцем.

Сказал:

– Это Василий Семёнович Гарин. Наш с вами земляк. Москвич. Тридцать пятого года рождения. Работает учителем физкультуры. В школе. Владеет автомобилем «Москвич». С виду совершенно безобидный человек. Развлекается тем, что подвозит по вечерам припозднившихся женщин. Только отвозит он их к себе на подмосковную дачу. Там их насилует и убивает.

Я постучал по лицу Гарина кончиком указательного пальца.

– Пишут, что к нынешнему году у него на дачном участке зарыты как минимум три молодые женщины. Сейчас они находятся в розыске, как бесследно пропавшие. Через пять лет их там станет девять. В семьдесят пятом году он возьмёт паузу в убийствах на восемь лет. Потому что женится. В восемьдесят третьем жена с ним разведётся. До восемьдесят пятого он убьёт ещё пятерых.

Я покачал головой и сообщил:

– Совсем слетит с катушек. Нападёт сразу на двух женщин. Но одна из них окажется самбисткой. Скрутит этого товарища и доставит в милицию. Этого момента в статье нет, не ищите. Это мне мой тренер по самбо рассказал. Не поверите, но этот самый Василий Гарин – сейчас его сосед. А та самая несостоявшаяся жертва – дочка его нынешнего тренера по самбо. Вот такие вот дела.

Я хмыкнул.

– Гарина расстреляют. В девяностом. Так написали в газете. Тренер мне рассказал, что у этого Василия Семёновича на даче нашли настоящее кладбище. На суде доказали четырнадцать убийств. Хотя даже журналист вот здесь пишет, что убитых Гариным женщин могло быть значительно больше. Потому что у него в погребе нашли целую кучу женских вещей.

Я заглянул в свою пустую чашку, вздохнул.

Поднял глаза на Александрова и сказал:

– Так что смело бери помощников и лопату, Сан Саныч. Ты же у нас милиционер. Езжай к этому товарищу на дачу. Загляни в подвал, вскопай огород. Не пожалеешь. Найдёшь там много интересного. В статье сказано, что три трупа там уже сейчас лежат. Указаны даже имена всех трёх жертв. Пошарь в городских сводках. Наверняка этих женщин всё ещё ищут.

Сан Саныч посмотрел на фотографию в газете.

– Завтра я наведаюсь к этому товарищу домой, – сообщил я. – Смочу платок его кровью. Считайте меня злым и жестоким, товарищи старички. Но этой щепки мне вот нисколечко не жалко. Я бы шею ему свернул. Но это серьёзное преступление. А вот взять у гражданина анализ крови… без его согласия – всего лишь мелкое хулиганство. Вы так не считаете?