Текст книги "Седое золото"

Автор книги: Андрей Бондаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

Глава восьмая
Почти откровенный разговор

Прибыли на базу, где за высоким забором прятался оперативный штаб.

Сразу прошли в рабочее помещение, расселись по местам.

– Даю вводную, товарищи! – привычно уже начал Курчавый. – С пьянкой вашей мы потом разберёмся, по всей строгости. Пока – слушайте информацию. Как всем известно, в Архангельске имела место попытка диверсии: некая иностранная гражданка умудрилась переправить в салон самолёта пакет с взрывчаткой. В результате произошёл взрыв в воздухе, самолёт чудом избежал серьёзной аварии. В Москве к этому инциденту отнеслись очень серьёзно. Установлена личность подозреваемой особы. Это некая Мэри Хадсон, уроженка американского города Нью-Йорка. Известна, впрочем, нашим службам и под другими именами-фамилиями. Уехала из Америки почти восемь лет назад, в возрасте девятнадцати лет. Всё это время считалась сочувствующей коммунистическому движению. Одно время была близка к группе Григория Димитрова. Несколько месяцев даже провела под следствием – после инцидента со зданием Рейхстага. Отпущена за отсутствием улик. В 1936 году курировала, по нашей просьбе, некоторые вопросы, связанные с проведением в Берлине олимпийских игр. Участвовала в испанских событиях – организовывала эвакуацию в СССР детей испанских патриотов. Однако сейчас всплыли, благодаря усилиям наших товарищей из внешней разведки, и противоположные, негативные факты. Существуют, например, фотографии, где мисс Хадсон снята во время дружеской беседы с Геббельсом. Понимаете, что это значит?

– То есть версия о немецком следе уже раньше рассматривалась и сейчас получила дополнительное подтверждение? – уточнил Ник. – Именно поэтому нам тогда, в Морье, оставили занятия по немецкому языку, а по английскому отменили?

– Правильно всё понимаете, товарищ Иванов, – согласился Курчавый. – Особенно, когда спиртным не злоупотребляете.

– Мы, это, не будем больше, – смущённо прохрипел Лёха.

Не удостоив Сизого даже взглядом, капитан продолжил:

– Более того, было установлено, что в Барселоне наша симпатичная американка занималась эвакуацией не только детишек в СССР, но и антиквариата разного – уже в Германию. Горько сознавать, что советские офицеры Токарев и Кузнецов, хорошо вам всем известные, оказывали ей в этом содействие. За незаконную оплату их услуг в иностранной валюте. В чём Токарев и сознался – после нашей с ним продолжительной беседы. Но, к сожалению, только в этом. Вернее, в остальном – не успел сознаться. Москва его к себе затребовала. Во время транспортировки в аэропорт задержанный Токарев был убит. Если быть совсем точным: застрелен неизвестным снайпером с расстояния порядка восьмиста метров. Снайпера задержать не удалось.

– Да это же точно она! Здесь она, Пётр Петрович, видели её здесь! – взвыл Ник.

– Вы имеете в виду мисс Мэри Хадсон? – спокойно уточнил капитан. – У неё что – крылья выросли? И кто же видел её? Кто – конкретно? Уверены, что это не ваши пьяные галлюцинации? – усмехнулся даже.

Рассказали ему, перебивая друг друга, о том походе в Нахаловку, о девице рыженькой, изысканно одетой, что Банкин в халупе заметил.

Перестал усмехаться Курчавый, тут же приказал майору Петренко готовить группу захвата.

Перед началом операции, надо майору должное отдать, подготовку развёрнутую провели, серьёзную. План наиподробнейший этой Нахаловки расстелили на столе, нашли нужный дом, отметили карандашом все пути возможного отхода – где необходимо расположить секретные посты. Всё просчитали: одна группа атакует напрямую, другая – с тыла, с небольшим отставанием, шесть постов, по два человека в каждом, дежурят на всех ближайших перекрёстках.

Нику и Ерофею Бочкину капитан даже разрешил непосредственное участие в операции принять.

Нику – потому как в лицо американку знал. Бочкину – потому как "застоялся без оперативной работы".

На задержание отправились пешком, чтобы шумом автомобильным не вспугнуть дорогую добычу. Да и недалеко совсем до Нахаловки было, километра полтора. Почему же не прогуляться лишний раз по свежему воздуху?

Разбились на группы, в порядке строгой очерёдности заняли исходные позиции.

Причём, как Ник про себя отметил, всё солидно так проходило, без суеты и спешки.

Но уверенности в успехе у него не было, больно уж привык к последним неудачам, чередой друг за дружкой следующим неустанно.

Нет, понятное дело, любая чёрная полоса всегда заканчивается, рано или поздно. Вот только эти полосы чёрные иногда широченными бывают – до неприличия, а белые, им на смену приходящие, узенькими – до слёз горьких…

По обеим сторонам от входа в нужный дом был высажен густой кустарник. По одну сторону от входа Ник с Петренко расположились, по другую – парочка неизвестных Нику лейтенантов.

Моросил противный мелкий дождик, ветерок холодный продувал существенно.

– А что это за растение такое странное? – спросил Ник, рукой на кусты указывая. – Очень уж на акацию похоже, но разве в здешнем климате акации не вымерзают?

– Точно, акация, – ответил майор. – Только не простая, а камчатская. Её здесь так и называют – «камчадалка». Вы, старшина, не мандражируйте понапрасну, не отвлекайтесь на глупые разговоры, всё отлично пройдёт, не впервой!

Но не уходили сомнения, кошки на сердце у Ника активно скребли: злобные такие, голодные, хищные…

В пятнадцать ноль-ноль, как и было договорено, Бочкин, наряженный под запойного бича, подошёл к двери, оббитой зелёной клеёнкой, постучался условным манером: тук – тук-тук-тук – тук.

Тишина за дверью. Ещё постучался Ерофей, раз, другой. Тишина.

– Эй, хозяева любезные! Откройте, пожалуйста, болящему! Выручайте: горят поршня нещадно, клапана без смазки стучат! Откройте, милыя! А?

Тишина.

Пожал Бочкин плечами недоумённо, взялся за дверную ручку.

– Не открывай дверь! Не открывай! Отставить! – Ник закричал из-за кустов, уже зная, где-то на уровне подсознания, что опоздал.

Взрыв раздался – негромко совсем. Видимо, граната, к растяжке прикреплённая, не очень-то и мощной была. Зато закреплена была по всем правилам науки – полчерепа Бочкину тут же снесло.

Так и не успел молодчик НКВД возглавить, знать – не судьба…

Опять собрались во всё той же комнатёнке. Сидели и хмуро молчали.

Курчавый как-то резко постарел, сразу лет на десять. Раньше его усы просто седыми были, белоснежными, а теперь стали какими-то пепельными, цвета последнего снега по весне.

"Это уже шестой труп, который при мне образовался, – подсчитал Ник. – А если с геологами погибшими посчитать, то и больше дюжины получается. Дорогую цену за это золото, ещё вовсе и не найденное, приходится платить".

– Плохи наши дела, ребятки, – произнёс наконец капитан. – Не удалось противника запутать, хотя бы на время оторваться от него. Следовательно, времени на тщательные раздумья, скрупулёзные исследования совсем у нас нет. Предлагаю незамедлительно решение принять – о выборе объекта. Оборудование туда прямо завтра начнём перебрасывать, людские ресурсы. Форсировать надо события, непосредственно к поисковым работам приступать, не дожидаясь, пока нас всех перестреляют по одному. Тем более что в тундре это осуществить нашим противникам будет гораздо сложнее. Прошу, высказывайте ваши мнения!

"Поспорил бы я с этим последним предположением, – засомневался Ник. – Как раз в условиях тамошней глухомани и тотального безлюдья – куда как просто всю группу уничтожить, одним нацеленным ударом".

Промолчал, конечно, опасаясь, что за труса обычного могут принять.

Первым Вырвиглаз слово взял:

– По нашему общему с товарищем Эйвэ мнению, наиболее перспективным, с точки зрения геологической науки, является участок в устье Паляваама. Именно туда буровой станок и необходимо перебросить. А на реке Белой, я предлагаю, пока ограничится проходкой разведывательных канав и шурфов. Между участками будем поддерживать регулярную связь на секретной волне. В случае необходимости, если на реке Белой будут достигнуты значимые успехи, станок можно будет оперативно туда перебросить. Расстояние, правда, между этими участками весьма приличное – порядка четырёхсот километров. Но, при наличии необходимого числа вьючных животных, этот маршрут дней за двадцать можно пройти. Северных оленей в районе Паляваама в достатке, в Певек, как я слышал, по весне завезли два десятка якутских лошадок. Так что всё решаемо.

– А ваше мнение, товарищ Иванов? – поинтересовался капитан.

– У меня нет возражений, – коротко ответил Ник. – Судя по тому, что в бассейне Паляваама действует вооружённый отряд «пятнистых», наш противник этот район также считает наиболее перспективным.

– Вот и хорошо, что ваши мнения совпадают, – подытожил Курчавый. – Значится, принимаем окончательное решение. Буровое оборудование, через Певек, перебрасываем в район Паляваама. Это направление возглавляет старшина Иванов, к нему в подчинение придаются товарищи Эйвэ и Сизый. В район Белой направляется, через Анадырь, вторая группа. Начальник группы – товарищ Вырвиглаз, помощник – старшина Банкин. Руководителям групп к утру представить мне список необходимого оборудования, продовольствия, разных сопутствующих мелочей. К этому же времени майор Петренко разработает маршруты передвижения групп, определится с транспортными средствами, поставит в известность наших товарищей в Певеке и Анадыре. Я пока остаюсь здесь, в Магадане – для согласования действий групп и общего оперативного управления. Все свободны, товарищи! Приступайте к выполнению поставленных задач. Возникающие вопросы предлагаю отложить до утра.

Все встали со своих мест, сгрудились около дверей, вежливо пропуская друг друга.

– А вас, Никита Андреевич, я попрошу задержаться ненадолго, – голосом Мюллера из знаменитого в иные времена фильма негромко произнёс Курчавый…

– Закрой, Никита, двери поплотней, – попросил капитан, когда все остальные покинули помещение.

Сам, тем временем, извлёк из стоящего в углу одинокого сейфа початую бутылку коньяка, две рюмки, блюдце с конфетами и черносливом. Расставил всё это на столе в художественном беспорядке, в завершении вынул из кармана и бросил рядом с коньячной бутылкой пачку "Герцеговины Флор" и, закинув ногу на ногу, вольготно расположился на самом крепком из стульев – красного дерева, с высокой изогнутой спинкой.

– Присаживайся напротив меня, – предложил. – Наливай по рюмке. Разговор у нас с тобой долгим будет. Причём не просто разговор, а разговор, Москвой санкционированный!

Ник, слегка заинтригованный последней фразой, быстро разлил коньяк, уселся на первый подвернувшийся под руку табурет.

– Предлагаю выпить! – Курчавый высоко поднял вверх свою рюмку. – За понимание и доверие! За – правильное понимание, и полное – доверие!

Чокнулись, выпили.

"Отличный коньяк, – решил Ник. – «Хенесси» отдыхает. А вот тост знакомый, слышанный уже где-то раньше. Что-то похожее генерал говорил в «Особенностях» – то ли рыбалки, то ли охоты".

Не торопясь, закурили, помолчали.

Папиросы тоже оказались первоклассными: ароматные, душистые, не чета уже слегка надоевшему "Беломорканалу".

– Есть убеждение, – осторожно, вдумчиво подбирая слова, начал капитан, – что все эти вражеские происки только одну цель преследуют. А именно: максимально воспрепятствовать группе «Азимут» в поисках месторождения жильного золота, – и замолчал выжидательно.

– А что, могут и другие цели преследоваться? – подыграл Ник, словно бы помогая капитану сказать что-то важное, подтолкнуть его к этому.

– Может быть, имеются и другие, – сказал капитан и задумался. – А знаешь что, – предложил неожиданно. – Плесни-ка ещё коньячку! Может, тогда и разговор пойдёт веселее.

Ник второй раз наполнил рюмки.

Выпили, на этот раз не чокаясь.

– Видишь ли, друг мой, – тяжело вздохнул капитан. – Существует достаточно большая вероятность того, что эта охота ведётся не на «Азимут», а на тебя. Лично на тебя.

– На меня?

– На тебя, Николай Иванов, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения!

Прибалдел Ник знатно: "Вот оно как оказывается! Наверняка, тогда в камере Бочкин и не спал вовсе, подслушал всё, что я Сизому и Вырвиглазу рассказал, да и доложил по инстанции. Поверили, выходит? Почему так легко поверили? Или заранее знали?"

Налил ещё коньячку, махнул рюмашку единым махом, краем глаза отметив, что капитан свою рюмку только пригубил.

– Да, – Курчавый утвердительно кивнул. – Знали мы о твоём появлении. Есть в Кремле человек один, знающий. Понимаешь, по-настоящему – знающий! Кто, что? Не спрашивай, не отвечу. Я сошка мелкая в этом деле, что велят – то и делаю, что разрешают – то и говорю. Вот так. А тот человек, если с тобой познакомиться захочет, повстречаться, то непременно это сделает. Когда нужным сочтёт.

Закурил Ник очередную папироску и честно своим непониманием поделился:

– Если вы знали – из какого времени я сюда прибыл, то почему так бездарно используете? В Магадан загнали зачем-то, сейчас на Чукотку сватаете. Золото? Да бросьте, настоящее золото – это информация! Вы и меня должны рассматривать – сугубо в качестве источника информации. Бесценного источника информации – о будущем! Ну что, разве я не прав?

– Абсолютно ты не прав. – Капитан скорчил кислую физиономию. – Нулевой ты источник информации. Пшик один, а не источник. Забыл, что ли, что все твои песенки-анекдоты оттуда – здесь никто запомнить не может? А эти буровые коронки? Только ты их мог изготовить. А другие нет. Знаешь почему? Да вот эти чертежи твои: ты их видишь в нормальном виде, а для всех остальных – это просто значки непонятные, линии кривые, нарисованные беспорядочно. Я же с токарями заводскими разговаривал тогда. "Детские рисунки, – говорят. – И цифры нет ни одной".

– Не может быть такого! – возмутился Ник. Что-что, а чертежи у него всегда на загляденье получались, по всем правилам оформленные.

– А ты вон там, на стеллаже, возьми лист бумаги и карандаш, – предложил Курчавый. – Да и напиши что-нибудь. Стихотворение, например. Ты же у нас – пиит знатный.

Ник так и сделал, взял бумагу, карандаш и написал:

 
Старый Сад – заброшенный, печальный,
Очень много лет тому назад.
О Любви грустит необычайно.
Старый Сад.
 

Встал капитан из-за стола, к Нику подошёл, на бумагу посмотрел.

– Быть того не может! – громко закричал. – Я же всё вижу, читаю спокойно! А ведь не должен! Как такое может быть?

Разволновался так, что на лбу даже капельки пота выступили, но взял всё же себя в руки, уточнил:

– Это ведь твоё стихотворение, да? А когда ты его написал?

– Моё, – честно признался Ник. – А написал я его с месяц назад, когда мы ещё в том пансионе жили, под Ленинградом. Ко дню рождения Вырвиглаза Владимира Ильича, в качестве подарка.

– Фу-у, – облегчённо вздохнул Курчавый. – Напугал ты меня! Я уж подумал, что полученные инструкции не работают. Так и должно быть: то, что ты здесь придумал или совершил, оно уже навсегда, не отменить. А вот то, что ты оттуда с собой притащил – совсем другое дело. Ты давай, для чистоты эксперимента, такой стих напиши, который точно относится к тому времени!

Написал Ник на листке что-то из Николая Рубцова – так, несколько четверостиший из разных стихотворений.

– Ну, – спросил у капитана. – А это можете прочитать?

– Зачем это ты пихаешь мне в лицо чистый лист? Издеваешься? – обиделся Курчавый. – Лень рукой пошевелить, написать пару четверостиший?

Ещё поэкспериментировали: с отрывками из прозы, с описанием исторических событий той, современной России. Ничего опять не получилось: то клинопись капитан на листе видел, то иероглифы китайские.

– Ладно, – не сдавался Ник. – С бумагами всё ясно. Попробуем разговорный жанр. Хотите знать точную дату начала будущей войны с Германией?

– Допустим, – согласился Курчавый.

– Так вот, война начнётся на рассвете буль-буль июня буль-буль буль-буль года. Что за фигня такая?

Минут пять ещё Ник булькал – на самые разные темы, самые разные факты из будущего описывая.

Устал, сдался, ещё коньячка дёрнул – с устатку.

А капитан сидит себе напротив, улыбается покровительственно.

Вот же гад, так и дал бы в морду!

– Хорошо, – признал своё поражение Ник. – Как источник информации – я дерьмо полное! Согласен. Но зачем же я тогда вам нужен? Да и этим другим – чем так интересен быть могу? Или опасен?

Ждал, похоже, Курчавый этот вопрос, сразу ответил, не раздумывая:

– Ты своими знаниями и навыками тамошними интересен. Потенциалом, так сказать. Передать другим те знания – не получится, научить других тем навыкам – и подавно. Но сам, лично, всё это использовать на общее благо, ты, безусловно, можешь. Покойному Бочкину засветил ногой по-хитрому? Засветил! Синяк остался самый настоящий, держался целую неделю. Коронки буровые алмазные, по технологиям явно не здешним, сделал? Сделал! Правда, сомневаюсь, что кто-нибудь кроме тебя, сможет работать с ними. Но у тебя лично – получится! Так что золото к нам само идёт в руки! Шучу, конечно.

– Не так всё просто, – возразил Ник. – Допустим, найдём мы золото. Но совсем не факт, что его сейчас использовать удастся. Не понимаете? Ну, нашли, добыли, вывезли на Большую Землю, переплавили в слитки, на пароход погрузили, чтобы за рубеж отправить – неважно для каких целей, а судно возьми и потони. Потому как нельзя на ход истории влиять! А?

– Рассматриваются такие варианты, – согласился капитан. – А если на том корабле твоего золота только половина будет? А если – одна треть только? Просто – десятая часть? Тогда что? Молчишь? Вот то-то! Вариантов тут – не пересчитать. Например, можно это золото, в слитках уже, спрятать где-нибудь, в надёжном месте. Лет так на шестьдесят. Улавливаешь мысль? Кроме того, после завершения этой "золотой эпопеи" и другие поручения для тебя будут. Интересные!

Тут Нику коньяк выпитый ударил в голову, решил он взбрыкнуть, характер свой, то бишь, продемонстрировать:

– А вот если я откажусь с вами сотрудничать? Типа – расстреливайте, мне по фиг, я и так непонятно кто: то ли зомби, то ли клон из будущего!

– Во-первых, – капитан нахмурился. – Кто такие эти «зомби» и этот «клон» – я не знаю, да и знать не хочу. Во-вторых, ты это словечко «типа» тоже постарайся не употреблять, очень режет слух. В-третьих, тот человек знающий сказал, что может тебе посодействовать с ещё одним временным Пробоем. Если заслужишь. Что скажешь теперь?

Задумался Ник. С одной стороны обратно ему совсем не хотелось. Но если здесь поднабраться всякого разного, новыми навыками обрасти, умениями, вообще превратиться в "настоящего мужика", крепкого и тёртого, то и обратно можно. Разобраться с Ахметом, прочими козлами, всем показать, где эти раки долбанные зимуют. Новую жизнь, так сказать, начать с чистого листа, опираясь на полученный здесь опыт. Дочка, опять же, заждалась.

– Ладно, – согласился Ник. – Поработаем, конечно. Тем более что это всё достаточно занятно. Могу идти, Пётр Петрович? Или ещё что-то ко мне имеется?

Улыбнулся капитан широко, что тот кот, литр сметаны умявший.

– Имеется, Николай. Или – Никита? Давай я тебя по-старому Никитой звать буду, чтобы не запутаться? Кстати, где сейчас настоящий Никита Иванов, я не знаю, его сразу в Москву тогда отправили, на следующий день после твоего появления. Так что не спрашивай, всё равно не отвечу. Не знаю, честное слово! Ладно, двигаемся дальше. План у меня есть. Понимаешь, если на тебя идёт охота, то что надо делать? Спрятать тебя надо, пусть и ненадолго! Поэтому предлагаю следующее. Прибываете в Певек, начинаете караван собирать для переброски к Палявааму. На сборы неделя уйдёт, на сам переход – столько же, учитывая переправу. За это время много чего, неприятного в том числе, может случиться. Поэтому мы тебя от этих дел освобождаем и сразу в устье Паляваама перебрасываем, на мотоботе. Там у меня капитаном трудится свой человек, проверенный. Сизого с собой возьмёшь. Эйвэ с караваном и один справится, охрану ему надёжную дадим, два десятка стволов. А вы с Сизым тем временем вдоль реки к старому лагерю переберётесь, осмотритесь, обживётесь, дождётесь остальных. Как тебе план?

– Нормальный план, – пожал плечами Ник. – Только вот впечатление сложилось, что недоговариваете вы чего-то, товарищ капитан. Есть такое дело?

– Есть, – покладисто согласился Курчавый. – Вернее, есть вероятность того, что противник может напасть на караван. Или не может? В глаза мне смотри! Может, конечно же! Поэтому мне спокойней будет, если ты от каравана «отстанешь», в сторонку отойдёшь. – И уже строго, видя, что Ника посетили некие сомнения морального порядка: – Это приказ, сержант! Извольте не возражать!

Напоследок, уже просто так, зная, что основные вопросы решены, поделился ещё одним наблюдением:

– Знаешь, на кого ты, Никита Андреевич, похож? Как две капли воды? Видел я в запасниках Третьяковской галереи один портрет. Называется: "Светлейший князь Меншиков, Александр Данилович". Вот там ты и изображён, постарше только лет на двенадцать и в шикарном парике. Как такое может быть? Не родственник ты светлейшему князю? Интересно, а в Москве знают об этом сходстве? Надо будет полюбопытствовать на досуге…

Уже в полной темноте Ник выбрался от Курчавого, спустился по лестнице вниз, вышел на улицу. Ночевать сегодня предстояло прямо на базе, в одном из дальних бараков.

Закурил, хмуро побрёл вдоль забора. Настроение было муторное какое-то, серое.

Впереди, возле трансформаторной будки, мелькнула неясная светлая тень.

Ник насторожённо остановился.

– Это я, Никита, не бойся, – прошелестел тёплый голос. – Это я – Зина.

Ник подошёл ближе, заглянул за будку.

Девушка стояла, прислонившись спиной к деревянному столбу, на котором висели две тусклые лампочки. Стояла, опустив голову, и разглядывала свои сапоги яловой кожи, начищенные до зеркального блеска. Из-под пилотки выбивалась светлая прядь, трогательная и беззащитная.

– Ты не подумай чего плохого, я не какая-нибудь там, – прошептала Зина.

– Я и не думаю, – пробормотал Ник, не зная, что делать.

Девушка подняла голову и посмотрела на Ника.

Какие же у неё бездонные глаза! Синие и грустные. До чего же грустные, Господи, до чего же!

– Поцелуй меня, Никита. Просто так – поцелуй, – попросила Зина.

Целоваться она совсем не умела, её губы были плотно сжаты и тверды.

Но она искренне старалась.

Когда рука Ника медленно скользнула вниз, девушка задрожала всем телом и упёрлась ему в грудь ладонями.

"Ничего себе! – подумал Ник, ослабляя объятия. – От простого прикосновения так дрожит. А что же будет, если до настоящего дела дойдёт? Заинтриговала, чертовка!"

– Извини, пожалуйста, – смутилась Зина. – Просто не хочу, чтобы у нас с тобой так всё было, в спешке. Мы ведь ещё встретимся, правда? Потом и поговорим обо всём. Меня в Анадырь перебрасывают, я же радистка. Если захочешь, то найдёшь потом. А сейчас поцелуй меня ещё раз и иди…

Ник пошёл дальше. Настроение было – лучше не придумаешь, радостное и солнечное.

Хотелось петь и орать на весь белый свет – о том, что жизнь прекрасна и удивительна…