355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Бондаренко » Седое золото » Текст книги (страница 3)
Седое золото
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 04:11

Текст книги "Седое золото"


Автор книги: Андрей Бондаренко



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)

– Это очень хорошо, – капитан вздохнул облегчённо. – Вот вы старшим по техническим вопросам и назначаетесь с этого момента! Завтра проведём полноценным приказом по группе. Во-вторых, по совету нашего профессора посмотрим одного студента – на предмет включения в «Азимут»… – Опять в бумажку заглянул. – Матвея Кускова, так?

– Всё правильно, – зачастил Вырвиглаз. – Очень способный в геологических науках молодой человек, прекрасные перспективы имеет для развития блестящей карьеры. Думаю, через год может уже приступить к написанию кандидатской диссертации!

– Это ежели не застрелят – по горячке нонешней, – нетактично влез Лёха, демонстрируя свою природную вредность.

Курчавый отреагировал мгновенно:

– А вы, товарищ Сизых, остаётесь на базе, вместе с сержантом Токаревым. Токарев – за старшего!

– Почему это я? – Лёха заартачился. Хотелось ему, наверное, вместе со всеми на авто прокатиться, на Ленинград полюбоваться, особенно – на ленинградок.

– Потому что приказ! И вообще… – Капитан уже ко всем обратился. – Прошу запомнить: на задание группа в полном составе никогда не должна выходить, кто-то обязан оставаться в стороне! Всегда надо помнить, что в корзину с яйцами булыжник может упасть. У рачительного хозяина таких корзин несколько должно быть…

На следующий день на пробежку отправились только Лёха и Токарев – хмурые и недовольные. Остальные проследовали во флигелёк, пристроенный к основному дому.

А там – примерочная-костюмерная. Хмурый еврей, что раньше в роли шофёра выступал, всем подобрал гражданскую одежду, согласно указаниям Курчавого:

– Вы уж повнимательнее, Моисей Абрамович. Иванов у нас сегодня студентом будет, чтобы не входить в незнакомую роль. Кузнецов – мастеровой, сантехник или водопроводчик. Бочкин – милиционер, пусть старшина. Вырвиглаз – по должности своей профессорской. Я в своей повседневной форме поеду, только чуть щёткой пройдитесь…

Постарался Абрамыч на славу, за двадцать минут всех одел.

Ника даже загримировал, чтобы его никто из бывших сокурсников не узнал. Смешно, конечно, кто здесь его может узнать? Да ладно, пускай уже.

Чёрный парик Нику на голову Абрамыч нахлобучил, усы густые приклеил над губой. Посмотрел Ник в зеркало: получился натуральный бригадир молдаванских шабашников, наглый и пройдошистый.

Выдал всем Курчавый пропуска в Горный и, уже на пиковый случай, корочки энкавэдешные, настоящие. Бочкину и Кузнецову ещё и по браунингу досталось.

Понятное дело, не вошли ещё Ник и Вырвиглаз в полное доверие.

«Перестраховка, – подумал Ник. – Хотя начальству виднее. Ему, родимому, и отвечать, если что…»

Расселись по двум знакомым автомобилям. Кузнецов с собой ещё и саквояж потрёпанный прихватил – с инструментом специальным, наверное. Тронулись.

В город въехали, Ник головой во все стороны завертел: дома непривычно низенькие, людей на улицах совсем мало, одеты все – как в фильмах старинных, чёрно-белых ещё. Редкие автомобили навстречу попадались, вон лошадёнка шарабан на резиновом ходу потащила куда-то.

– Ну, какие впечатления? – небрежно поинтересовался капитан.

Подловил-таки! Нику промолчать бы, плечами пожав, мол, – обычные самые.

Так нет, находясь под впечатлением от увиденного, ляпнул неосторожно:

– Чистенько так. Бедненько, скромно – но чисто! Да и тихо неправдоподобно!

Опомнился, тут же заткнулся.

А Курчавый и ничего, не стал в тему углубляться, только под нос себе что-то недовольно пробурчал, типа:

– Ага-ага! Ну-ну! – и уже совсем что-то непонятное: – Волки – они очень умные, куда как редко ошибаются!

На двадцать четвёртой линии Васильевского острова остановились, не доехав метров триста до набережной. Вышли из машин, пешёчком, не торопясь, прогулялись до центрального входа. Девушки семенили навстречу: в пальтишках смешных, у некоторых на головах шляпки вычурные, у некоторых – косынки, платки пуховые.

Настоящие девушки, симпатичные и смешливые.

К центральному входу подошли, Ник по сторонам заозирался: в его времена тут всё было разрисовано белой краской – признаниями в любви выпускников к своей «альма-матер», а тут – ни единого следочка.

– Чего это вы, Никита Андреевич, высматриваете? – подозрительно поинтересовался Вырвиглаз.

– Да нет, это я так просто. – Ник даже засмущался. Больно уж важно Владимир Ильич выглядел в своей чёрной классической тройке – не то что профессор, академик целый! Министр натуральный! – Потом как-нибудь расскажу.

Друг за другом, с минутным перерывом, прошли через вахту, встретились в условном месте, около студенческой столовки.

– Диспозиция следующая, – негромко объяснил Курчавый. – Товарищ профессор, Иванов и Бочкин направляются на отлов студента. Бочкину, после означенного отлова, упаковать оного студента и доставить на базу. Задача ясна?

– Так точно! – шёпотом доложил особист, еле сдерживаясь от отдания чести.

– Мы с Кузнецовым следуем за документами и ключами от склада, где находится буровой станок. Встречаемся через час, возле кабинета ректора. Всё, по коням!

Подошли к кафедре родимой, у Ника даже сердце ёкнуло: «изменения» налицо, конечно, но и знакомое проступает повсеместно. Безлюдно было на кафедре, только из одной аудитории раздавался шум и гам, у дверей два хлопчика дежурили – с красными повязками на рукавах и с комсомольскими значками на груди. На дверях объявление: «Срочное собрание четвёртого курса! Обсуждение личного дела комсомольца Матвея Кускова!»

Похоже, вовремя приехали, в самый раз.

Бочкин сразу в карман форменный полез, за корочками, чтобы проход освободить. Но Вырвиглаз его небрежным жестом остановил, к тем красноповязочным подошёл, глянул строго, брови насупил, хлопчики и исчезли тут же, словно в воздухе растворились. Профессор на противоположную стенку кивнул, а там его портрет собственный висит, солидный такой, значимый. Так вот оно: авторитет настоящий, он завсегда своё возьмет: и на зоне, и в заведении учебном!

Под портретом надпись была: «Вырвиглаз Владимир Ильич, профессор, доктор геолого-минералогических наук. 1875 —…». Смотрел Ник на портрет, смотрел, вдруг вспомнил, что видел его уже, тогда, в 1977, когда в Горный поступал. Он и тогда здесь висел. Только вот даты там другие стояли: «1875–1938».

И как теперь прикажете Вырвиглазу в глаза смотреть?

В аудиторию просочились тихонечко, пристроились на заднем ряду.

А в помещении спектакль настоящий разыгрывался, театральный. Зрители поближе к лекторской трибуне расселись, на трибуне оратор – вылитый Олег Кошевой из известного фильма. Рядом с трибуной, на стуле, парнишка сидел: простой совсем, только вот глаза – наглые, бесшабашные. В Русском Музее Ник такие глаза встречал, на портрете Дениса Давыдова.

«Кошевой» тем временем уже начал своё выступление, двумя листками бумаги размахивая:

– Вот, из милиции пришло уведомление: медицинский вытрезвитель № 7 сообщает, что пятого ноября сего года студент Ленинградского Горного Института – некто Кусков – был доставлен в означенный вытрезвитель в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко орал матерные частушки. Что скажешь, Матвей?

– Не был. Не привлекался. Всё лгут проклятые сатрапы, – не очень уверенно заявил Кусков.

– Ладно, – продолжил комсомольский вожак. – Из того же учреждения ещё одна справка пришла. В ней говорится, что всё тот же Кусков шестого октября сего года был опять доставлен, опять же в мертвецки пьяном состоянии. Через три часа проснулся и всю ночь громко читал вслух поэму «Евгений Онегин», естественно, в её матерном и похабном варианте исполнения. Матвей?

– Отслужу, кровью смою, дайте шанс, – голос Кускова непритворно дрожал.

В зале поднялся лёгкий шум, сопровождаемый негромкими смешками.

Ведущий собрания успокаивающе помахал ладонью свободной руки, в аудитории установилась относительная тишина.

– И это он совершил в канун годовщины Великого Октября! Впрочем, я к Матвею всегда с недоверием относился. Взять хотя бы его прозвище. Нет, я ничего против студенческих прозвищ не имею, традиции – дело святое. Но, что это за прозвище такое – «Ротмистр»? Контрреволюция натуральная получается! Предлагаю – из комсомола Матвея исключить! И поставить вопрос перед вышестоящими инстанциями об его выдворении из нашего института, со всеми вытекающими последствиями!

Тишина ещё набрала силы, только было слышно, как Кусков декламирует вполголоса:

– Пошлите же за пивом – денщика! Молю вас, о прекрасные гусары! А почему – вы в синих галифе? И для чего вам эти злые лица?

Раздался откровенный смех, восхищённый свист со всех сторон прорезал тишину.

Бочкин поднялся с места и направился прямо к лекторской трибуне, на ходу извлекая из кармана свою волшебную корочку. Подошёл к «Кошевому», продемонстрировал удостоверение в открытом виде, прошептал комсомольскому лидеру что-то на ухо.

Над аудиторией повисла уже полнейшая тишина, на сей раз – кладбищенская.

Бочкин проследовал к Кускову, повторил свои манипуляции. Тот посмотрел на особиста удивлённо и растерянно, но без видимого страха.

– Эй, Матвей! – подал Вырвиглаз свою реплику, руками замахал.

Кусков посмотрел в нужную сторону, узнал профессора, сразу успокоился.

– Прошу продолжать, товарищи! – очень веско предложил Бочкин. – Надеюсь, что у комсомольцев найдутся и другие, не менее важные вопросы для обсуждения!

Взяв Матвея под ручку, уверенно двинулся к выходу.

Все вместе вышли в коридор, Бочкин тут же себя с Кусковым наручниками ловко соединил.

– Приветствую вас, уважаемый Владимир Ильич! – вежливо поздоровался новоявленный Ротмистр. – Не объясните ли, что всё это значит?

– После, Матвеюшка, после, – чуть смущённо ответил ему профессор, – Ты с товарищем поезжай, а я вечерком подъеду, всё тебе объясню. Архиважное дело предстоит, архиважное…

Надо Кускову отдать должное: не стал кочевряжиться и права качать, – головой спокойно кивнул да и пошёл к выходу, Бочкина за собой таща.

– Тот ещё типаж, – прокомментировал Вырвиглаз довольно. – Выпивает только иногда без меры. Но кто нынче без греха?

К кабинету ректора подошли в назначенное время, а там уже ждут: Курчавый, Кузнецов и мужичок с ними, по виду – типичный завхоз.

– Всё нормально? – поинтересовался Курчавый. – Тогда пошли смотреть на чудо аглицкое.

По многочисленным коридорам вышли во внутренний двор. В дальнем углу – дверь массивная, железная, двустворчатая. Около двери застыл часовой с винтовкой, в военной шинели, на голове – будёновка. Больше ни души вокруг не было, только около мусорных бачков копошилась старенькая уборщица.

– Это что ещё такое? – нахмурился капитан.

– Это – баба Дуся, – смущённо пояснил завхоз. – Она на голову больна немного. Сумасшедшая то есть, полностью. Но любят её студенты, не выгонять же.

– Ходют тут всякие, гадют! У-у, суки! Всех убью! – громко выдала баба Дуся, не отрываясь от своего занятия.

Курчавый только рукой неопределённо махнул.

Подошли. Капитан часовому показал своё удостоверение, тот тут же проникся, отошёл в сторонку, козырнув предварительно. Завхоз нашёл нужный ключ, повозился с замком пару минут, отомкнул. С помощью Ника распахнул створки ворот. Скрип металлический раздался – мама не горюй, голуби шумно от мусорных бачков шарахнулись, закружили испуганно над головами.

За дверьми обнаружился просторный гараж, около входа – здоровенный картонный «ящик»: три на три и на три метра.

– Это только сверху картон, – пояснил завхоз. – А под ним доски, я гвоздиком ковырнул, на всякий случай. Ничего?

– Ничего, – милостиво кивнул Курчавый. – Вскрывать всё равно будем. В таком виде его на базу доставлять нельзя – внимание нездоровое можно привлечь. Возможно, разобрать придётся и перевозить по частям. Как, Никита Андреевич, справимся?

Не успел Ник ничего ответить…

Полыхнуло вдруг в гараже, жаром пахнуло так, что уши в трубочку свернулись!

Это бабушка-уборщица, божий одуванчик, подошла тихонько, пока все пялились на картонный контейнер, да и метнула в гараж нечто. Судя по всему, обычный «коктейль Молотова».

Ник от неожиданности присел на корточки, закрыл руками голову, отвернулся от жаркого пламени. Что дальше делать?

Секунд через пять опомнился, в сторону отбежал, осмотрелся.

Вон Кузнецов свой потрёпанный саквояж раскрыл, достал большую ракетницу, вверх направил.

Хлоп, хлоп, хлоп – три красные ракеты улетели в небо.

Кузнецов ракетницу в сторону отбросил, выхватил браунинг из наплечной кобуры и побежал куда-то, за ним – красноармеец с винтовкой наперевес.

«Ага, – смекнул Ник. – Это они за старушкой-диверсанткой припустили».

Тут ему на глаза попался водопроводный кран: торчит, родимый, в пяти метрах из кирпичной стены, рядом ведро валяется помятое.

Подбежал, только ведро в руки взял – пожар-то надо тушить! – выстрелы раздались хлёсткие, лупит кто-то шустрый – один выстрел за другим.

Ник, так ведра из рук не выпустив, кинулся к мусорным бачкам – укрытие всё же какое-никакое, затаился.

Прекратились выстрелы, вместо них сверху грохот раздался, как будто кто-то кувалдой бил по металлическому листу.

Выглянул Ник осторожно из-за бачка – человек бежал по крыше. В чёрном кожаном плаще, в шляпе широкополой, только со спины его Ник и рассмотрел. Через несколько секунд нырнул человек в открытый люк мансардный и пропал.

Блин! Был бы пистолет – запросто срезал мерзавца, метров семьдесят всего-то и было до него!

Взгляд вниз перевёл – три фигуры в отдалении застыли на земле.

Подбежал к первой: часовой давешний лежал на спине, будёновка в сторону отлетела, синие глаза неподвижно смотрели в небо, шинель на груди, с левой стороны, потемнела.

В пяти шагах от красноармейца Кузнецов прикорнул, лицом вниз. Перевернул его Ник осторожно: та же история, прямо в сердце прилетела пуля.

К телу уборщицы подошёл – лучше бы не подходил: несколько пуль попали ей прямо в лицо, месиво получилось сплошное, кровавое.

Бросился Ник обратно – как там капитан с профессором?

Курчавый стоял на том же месте, где его вспышка в гараже застигла, отвернулся только от жара пламени. Стоял – словно заморозили его, неотрывно смотрел в землю.

– Что ж ты, Пётр Петрович? – заорал Ник, дёргая капитана за рукав. – Будь у меня пистолет, достал бы я того гада! Всех он убил, и Кузнецова, и часового, и старуху! Чего стоишь-то? Делать-то чего?

Ответил Курчавый только через минуту, голосом тусклым, практически – мёртвым:

– Всё равно уже, Никита. Всё – всё равно. Без станка этого мы с тобой и не нужны никому. Трибунал всем обеспечен. Всенепременно. Не доглядели! Не уберегли! Всё, конец «Азимуту»! Застрелиться, что ли?

– Я на вашем месте, уважаемый товарищ капитан, не стал бы торопиться, – посоветовал Вырвиглаз – спокойно так, буднично. – Пожар закончился. Судя по внешнему виду упаковочного материала, оборудование ваше не пострадало совсем…

Глава четвёртая
Миражи, смерть обещающие

Обернулся Ник, и точно – полностью пожар прекратился, даже дыма нет. Стоит себе картонная «коробка» – цела и невредима, разве что почернела местами. Вырвиглаз уже к ней вплотную подошёл, завхоз ковырялся какой-то палкой в почерневших местах.

– Как же это? – хрипло выдавил из себя Курчавый, ничего не понимая. – Почему же это? А, Никита?

Ник почесал в затылке и высказал своё предположение:

– Эти западноевропейцы – хитрые до невозможности и предусмотрительные до отвращения. Не иначе, картон этот был пропитан каким-то специальным противопожарным составом: верхняя плёнка обгорела, выгорел весь кислород в гараже – вот пожар и закончился.

Во двор ворвалась разномастная людская толпа: одна половина в тёмно-синей форме, другая – в штатском. Впереди всех бежал натуральный английский денди: в элегантном костюме, на голове – шляпа фетровая, умопомрачительная, антикварная тросточка в руках.

– Старший лейтенант Ливанов, – доложил денди, тяжело дыша. – Прибыл с вверенным мне личным составом по сигналу тревоги! Жду ваших приказаний!

Подстраховался, выходит, Курчавый. Ждал чего-то или просто так, по привычке?

Капитан тем временем уже полностью пришёл в себя, начал приказы чёткие отдавать:

– Лейтенант, обеспечить охрану объекта! Людей расставить, на крышу послать несколько бойцов!

– Я люк покажу, куда тот, в чёрном плаще, улизнул! – вмешался Ник.

– И это тоже, – согласился Курчавый. – Пусть кто-нибудь проверит, хотя поздно уже. Стопроцентно успел уйти. Кстати, Ливанов, есть ли среди ваших людей мастеровые в прошлом, с железом умеющие работать? Слесари, токари, фрезеровщики?

– Так точно, есть, – браво отрапортовал лейтенант. – Двое с Путиловского завода, слесари высшей квалификации, полгода как мобилизовали по партийной линии!

– Вот, в его распоряжение предоставьте, – капитан на Ника кивнул. – Пусть оборудование разберут, в ящики сложат – чтобы вручную грузить-разгружать можно было. Как закончат, незамедлительно эти ящики на нашу базу доставить, под усиленной охраной! Всё ясно?

– Всё! – заверил лейтенант и уже не так уверенно: – А с трупами что делать? Куда их?

Следом за Курчавым подошли к телам. На трупы красноармейца и Кузнецова капитан только мельком глянул, зато около тела бабы Дуси присел, осмотрел обстоятельно, руку протянул, за патлы сальные дёрнул – волосы у него в руке и остались. Парик, оказывается! А под ним – затылок стриженый, мужской.

– Так я и предполагал! – подытожил. – Не простой враг нам попался. Зверь натуральный, матёрый. Наших товарищей – прямо в сердце уложил, а своему «ряженому» – пять пуль выпустил в лицо, чтобы опознать невозможно было. Значит так, лейтенант, трупы – в наш морг доставить, там с ними разберутся! Завхоза арестовать – и в наш изолятор! Всё, выполнять!

Резко развернулся и на негнущихся ногах, неуклюже, словно загребая невидимый снег, пошёл к выходу.

Разборка станка на составные части заняла почти сутки, без сна, с редкими перерывами на перекус. Помощники-то Нику толковые попались, с опытом работ, да вот гайки английские – они все в дюймах, не подходят к ним ключи отечественные, хоть убей! Намучились с ними, даже пришлось пару самопальных ключей наспех изготовить, в институтской слесарной мастерской.

Справились, короче говоря. Масло из гидравлической системы слили – целых два бидона молочных получилось, шланги резиновые все сняли, сложили в отдельную коробку. После уже и остальное «железо» разобрали, запаковали в деревянные ящики. Двадцать восемь ящиков получилось. Хотел Ник спать завалиться, устал всё же, ночь на дворе, да не дал Ливанов, мол: " Велено сразу, как закончите, двигать на базу!"

На рассвете загрузились в три полуторки, двинули на родную базу, согласно полученному приказу.

В ворота въехали, Ник спрыгнул возле избы, а машины проследовали дальше, к очередному бараку, на разгрузку.

Вошёл Ник в избу, в спальню заглянул – ни души, а из кухни-столовой доносятся приглушённые голоса. В туалетной комнате быстро освободился от грима, умылся наспех.

В кухне за столом сидели Курчавый и Вырвиглаз, завтракали и лениво переругивались между собой.

Понятно, остальные на утренней зарядке быть изволят, в соответствии с утверждённым распорядком дня.

Доложил всё честь по чести: так, мол, и так, задание выполнено, груз доставлен, по частям составным, как и было велено.

Капитан его похвалил:

– Молодцом, Никита Андреевич! Показал себя с самой наилучшей стороны! Не ошибся я в тебе! Позавтракай сейчас и спать отправляйся. Освобождаю тебя сегодня от всех занятий.

Налил Ник в большую эмалированную кружку кофе, бутербродов разных наделал. Красную икру на очередной намазывая, поинтересовался:

– У вас что нового, товарищ капитан? Прояснилось что-нибудь?

– А что, собственно, проясниться может? – нахмурился Курчавый. – Нашли на чердаке плащ, шляпу, чёрные очки, карабин с оптическим прицелом. А толку? Ясно, что диверсия. Ясно, что произошла утечка информации. Где вот только? Завхоза допросили, причём очень серьёзно, – нет, не здесь. Сейчас в порту наши сотрудники работают – на складском терминале, с таможенниками. А если утечка там произошла? – показал пальцем в потолок. – В Москве? Тогда что делать прикажешь?

Что тут подсказать можно? Промолчал Ник, едой занялся, благо всё произошедшее на его аппетит никак не повлияло.

Через пять минут затопали в сенях, широко распахнулась дверь, недостающие члены группы ввалились в столовую, голые по пояс, полотенцами на ходу вытираясь. Снегом сразу запахло, морозцем лёгким, колодезной водой.

– Ура! – тут же Лёха Сизый заорал и полез к Нику обниматься. – Жив, чудило парашютное! А мы тут совсем заскучали – без твоих песенок-незапомянашек!

С Токаревым и Бочкиным Ник за руку поздоровался. Тут в открытую дверь ещё один человек вошёл – весь потный, дышит тяжело, такой впечатление, что помирать собрался.

Ага, это же Матвей Кусков, он же Ротмистр! Да, видимо после возлияний алкогольных, регулярных притом, тяжело переносить физические нагрузки.

Ротмистр отдышался немного, пот с лица смахнул и удивлённо уставился на Ника, словно хорошего знакомого увидел – в месте совершенно неожиданном.

– Никитон? – спросил неуверенно.

Вглядывался в Ника, вглядывался, потом извинился:

– Ой, я обознался, кажется. Больно уж вы на Никиту Иванова похожи, прям одно лицо! Только у того шрам на левой скуле был, а на макушке – клок волос рыжих с проседью.

– Да нет, всё правильно, – вмешался Курчавый, строго так, в голосе – металл сплошной, металлический. – Это он и есть, Иванов Никита Андреевич. Ваш, Матвей, бывший сокурсник. Так что здоровайтесь без сомнений и давайте завтракать. Времени терять не стоит, график у вас сегодня плотный.

Матвей руку крепко Нику пожал и дисциплинированно принялся за еду – с видом спокойным и невозмутимым. Чего-чего, а самообладания ему, похоже, было не занимать.

Хотел Ник уже спать отправиться, да тут Сизый, чавкая очередным бутербродом, интересный разговор начал:

– Вот вы, Пётр Петрович, говорите, что информация о станке могла через порт уйти, через Горный там, даже через Москву. А через нас что, не могла?

– Поясните, уважаемый, сделайте одолжение, – лениво так Курчавый отреагировал, явно не веря в то, что Лёха может что-нибудь путное поведать.

Сизый, впрочем, и не смутился ничуть.

– В то утро, – лоб наморщил, словно вспоминая о чём-то усиленно, – мы с Токаревым на пробежку отправились, а вы все – к Моисею Абрамычу, на переодевание. А после, вы уже минут двадцать как уехали, видел я, как этот Абрамыч, морда пархатая, к воротом двигался, явно на выход. Может, тут оно всё и зарыто, дерьмецо изменное?

Капитан молча встал и вышел торопливо из столовой: впереди – вид его озабоченный, следом – он сам, непосредственно.

– Как это понимать? – поинтересовался Вырвиглаз. – Вы ведь, Алексей, мне сами рассказывали, что в блатной среде «стучать» не принято. Что, «перекрасились» уже? Извините за грубое слово.

– Ничуть не бывало. – Лёха совсем не обиделся. – Просто этот хрен старый, Моисей Абрамыч то бишь, рассказал мне по секрету, что, мол, Корявых-то не на кичу обратно отправили, а шлёпнули в тот же день. И вид у Абрамыча при этом был – довольный до невозможности, как у обезьяны цирковой, обожравшейся ворованными огурцами.

– Тогда прошу принять мои извинения! – тут же проникся Вырвиглаз. – Это меняет дело. Тогда – так ему и надо! Пусть сам в этой шкуре побывает, может, и поумнеет. Если выживет, конечно…

"Всё, больше не могу, – подумалось Нику. – Надо к спальне двигать, иначе прямо здесь усну"…

Дальше дни закружились – один за другим, в порядке плановом. Занятий, правда, меньше стало: стрельба, рукопашный бой, из языков только немецкий остался, вместо психологии – взрывное дело, дополнительно – основы шифрования (и дешифрования, соответственно). Все вместе только до обеда занимались, потом уже специализация начиналась. Вырвиглаз в библиотеке заседал, Сизый с Токаревым в тире или в спортивном зале занимались дополнительно, Бочкин и вовсе исчезал в неизвестном направлении, а Ник с Ротмистром сосредоточились на буровом станке.

Сперва полторы недели собирали его – вдумчиво, предназначение и устройство каждого механизма стараясь понять, потом к реальным испытаниям стали готовиться.

Удивительно, но ту свою жизнь Ник почти и не вспоминал. Чего там вспоминать? Суматоха, вечная гонка: то за деньгами, то от кредиторов. И с женой в последние годы совсем не ладилось, как говорится, страстная любовь и бизнес активный – вещи совершенно несовместимые.

Вот дочка только часто снилась. Славная такая девчушка – добрая, ласковая, кудряшки светлые. Ручонки свои тянет: "Папа, папа, почему ты не приходишь?"

Тоска, хоть на стенку лезь!

А в остальном ему тут даже больше нравилось: делом занят серьёзным, товарищи хорошие рядом – таких там и не было вовсе, так – сплошные жулики и карьеристы…

Занятным пареньком Матвей оказался: с одной стороны – шпана обычная, бестолковая, а с другой – романтик законченный. Мог часами рассказывать о путешественниках знаменитых, о своём желании объехать весь мир вдоль и поперёк, о каком-то там ветре странствий и тому подобных глупостях.

А ещё было у него какое-то трепетное отношение к временам гусарским, к события Отечественной Войны 1812 года. Всякие байки и анекдоты о гусарах травил безостановочно, вечерами, отобрав у Ника гитару, романсы пел душещипательные – с надрывом, в том числе и собственного сочинения.

Как-то Ник поинтересовался у Ротмистра происхождением его прозвища, действительно для тех времён небезопасного – на раз-два в контрреволюции могли обвинить.

– Да случайно всё получилось. – Матвей усмехнулся. – В самом начале первого курса дело было. Первая лекция называлась – "введение в специальность". Борис Борисович, заведующий кафедрой, её читал. По-нашему – "Бур Бурыч". Ну вот, забрался он на трибуну и грузит, мол: "Если совсем коротко, то буровики – это гусары нашего славного Горного Института. Вот так – и ни больше, и ни меньше. И в плане – вина, да и в плане дам – также. Кстати, а какие правила гусары соблюдают неукоснительно и скрупулезно? Кто ответит?" Я тут же руку вверх поднял. Встаю и отвечаю: "Ваш вопрос, уважаемый Борис Борисович, прост до невозможности. И ответ на него давно, ещё со времён Дениса Давыдова, известен широким массам. Во-первых, это "гусар гусару – брат". Во-вторых, "сам пропадай, а товарища – выручай". В-третьих, "гусара триппером не испугать". В-четвёртых…" Ну, короче, ещё пару сентенций славных выдал. Удивился Бур Бурыч, ну, и представиться меня попросил. Я и выдал: "Матвей Кусков, в душе – гусарский ротмистр". Вот с тех пор оно и пошло, все стали меня «Ротмистром» называть! А что? По мне, так весьма достойная кликуха!

Ник, в свою очередь, Матвею рассказал свою историю.

Самое удивительное, что тот в неё поверил – сразу и безоговорочно.

– Ух, ты! – вздохнул завистливо. – Надо же, как оно в жизни бывает! Везёт же некоторым. Мне бы в тот коридор, а оттуда – сразу к Денису Давыдову, в жизнь гусарскую: битвы, дуэли, балы!

Мальчишка, одно слово.

Владимир Ильич Вырвиглаз, заслуженный доктор и профессор, также проявил себя как человек неординарный, мечтательный и трепетный – в глубине души. В редкие минуты общих вечерних посиделок, когда слово ему предоставлялось, рассказывал душещипательные бесконечные истории – о любви, сентиментальной и нежной. Такой вот Рыцарь – Верной, но Несчастной Любви.

Время шло. Приближалась весна.

– Скоро уже поедем, – обещал Курчавый и загадочно добавлял: – Полетим, вернее, товарищи! Эх, полетим!

У Ника с Ротмистром всё уже было готово: станок полностью изучен и освоен, метров сто уже набурили – в самом дальнем конце двора.

Ещё на металлическом заводе Ник наделал буровых коронок: пятьдесят штук, в полном комплекте – с расширителями и кернорвательными кольцами.

Не простых коронок, алмазных! Курчавый лично в Москву выезжал за алмазами, получал в ГОХРАНе. Потом рассказывал, как о тех коронках лично товарищу Сталину доклад делал. Может, и правда, хотя и приврать мог запросто – для поднятия боевого духа коллектива.

Два месяца Ник безвылазно на заводе провёл, ночевал прямо в цеху. А что сделаешь? Только когда Ник лично участие в работе принимал – получалось всё. Стоило отъехать, оставив чертежи и инструкции, тут же всё в тартарары летело, сплошной брак пёр.

Видимо, не хотело то время секреты свои этому времени отдавать, то же самое, как с разными песенками и анекдотами.

Однажды ночью, когда Ник у печи плавильной готовые коронки освобождал от графитовых форм, показалось, что наблюдает за ним кто-то. Пристально так, старательно. Резко обернулся: действительно два жёлтых огонька сверкнули за стеллажом и погасли тут же. Волчьи те глаза были, Ник в этом был совершенно уверен. Хотя откуда взяться волкам – в заводском цеху?

Ротмистр тогда тоже хотел с Ником на завод поехать, да Вырвиглаз не пустил. Плотно Матвея в оборот взял, заставил непосредственно геологией заниматься, мол, для этого в «Азимут» и привлекли. Сутками они теперь вдвоём в библиотеке безвылазно сидели, обложившись картами геологическими. Только и слышно было: "Палеозой, мезозой, габро-диабазы, сопутствующие породы…"

В середине марта капель с крыш вовсю зазвенела. Так хорошо вокруг стало, воздух – амброзия весенняя. На рыбалку захотелось – хоть немного отдохнуть, развеяться чуть-чуть.

Подошёл Ник к Курчавому с просьбой, а тот и разрешил неожиданно, видимо, в качестве поощрения за достигнутые успехи.

– Ладно, – проворчал себе в усы. – Сходи, вспомни свою юность, вот и Матвея Ивановича с собой возьми. Совсем замучил его Вырвиглаз, пусть подышит юноша свежим воздухом. В его возрасте это очень полезно.

Показалось, или он действительно небольшое ударение на слове «свою» сделал?

Намекал на что-то?

Епифанцев доставил из ближайшей деревни два ящика рыбацких, самодельный коловорот, удочки, прочие снасти, палатку, банку червей – для наживки.

Решили не медлить. Лёд на Ладоге ещё надёжным был, но стоит на недельку-другую припоздниться – и искупаться в ледяной воде запросто можно.

Ник решил к Зеленцам идти. Зеленцы – это острова в двадцати километрах от берега, во время войны через них Дорога Жизни проходила. В смысле – ещё будет проходить.

Можно было, конечно, и к Кариджскому маяку сбегать, тоже место почётное. Часа четыре до него по торосам добираться, но окуни там ловятся – по килограмму и более, да и щуки крупные попадаются иногда. Но под Зеленцами гораздо лучше, плотвы отборной там можно надрать – сколько унести сможешь.

Как только за окнами начало сереть – тронулись в путь. Экипировались знатно: валенки, свитера верблюжьей шерсти, полушубки специальные – с карманами во всех местах. В левый верхний внутренний карман ракетница сигнальная помещалась, в правый – браунинг, в левый нижний – нож метательный, бельгийский.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю