Текст книги "Юные орденоносцы"

Автор книги: Андрей Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

На снегу рядом с тем местом, где была постель, лежал размоченный окурок. Стало ясно, почему так сильно пахло махоркой.

Дорога была каждая минута. Сергей шагнул и… упал. Ноги, как деревянные. Он встал, хотел, не обращая внимания на боль, двигаться, но сил не хватило, опять упал.

«Обморозил ноги», – мелькнула догадка. Но идти надо. От него зависит жизнь многих людей. Они ждут помощи.

Сергей пополз. Со злости даже заплакал. Ни руки, ни ноги не слушались. Полз медленно и долго. От движения немного согрелся и почувствовал, что ноги в суставах уже сгибаются. Встал, сделал несколько шагов, но снова упал. На этот раз уже не от боли, а оттого, что закружилась голова. Сердце билось часто, земля качалась, как люлька.

Уцепившись за куст, он стал подниматься и нащупал рукой мерзлую рябину. Ягод оказалось мало – всего лишь горстка, но от них стало как-то теплее, вроде сил прибавилось.

«Вот кончится война, целое ведро наберу этих ягод и съем за один раз», – подумал Сережа. Уж очень вкусной показалась горьковатая мерзлая рябина.

И все-таки идти было невозможно. Ноги не держали, не слушались, подламывались.

– Ну еще, до дерева хотя бы! Еще!

Так, переползая от дерева к дереву, он добрался, наконец, до опушки леса. Внизу должна быть дорога. Днем здесь шел бой. Сергей свернулся клубком и покатился…

Катился до самой дороги. Потом лежал, ждал, когда перестанет кружиться голова. И тут пришла мысль: сбросить смерзшиеся сапоги и забинтовать ноги маскировочным халатом. Ноги оттер суконной рукавицей, крепко замотал их, почувствовал облегчение. Трудно, больно, но< идти все же можно.

Настороженно тронулся по дороге. По ней двигаться гораздо легче, чем по заснеженной целине. Ночь темная, беззвездная. Небо заволокло. Падает мокрый снег.

Где-то впереди то и дело вспыхивало красное зарево. Это очень далеко стреляли пушки. Даже не слышно было выстрелов.

Вдруг блеснул огонек, раздался какой-то стук. Сергей, как заяц, прыгнул в снег, притаился. И – радость! Русская, родная речь! Лыжники.

– Товарищи! – закричал он громко. – Товарищи!

Лыжники остановились. Двое подошли поближе.

– Кто тут?

– Товарищи! Наши! Я партизан… Из отряда я…

Собрав последние силы, Сергей встал, бросился к бойцу.

– Товарищи! Наших окружили немцы, выручать надо.

Темной мартовской ночью 1942 года Советская Армия нанесла сокрушительный удар по немецким войскам на Московском и Калининском направлениях и прорвала железное кольцо, внутри которого сражались до последнего патрона партизаны. Многие из них влились в состав войск фронта и продолжали освобождение родной земли от немецких захватчиков.

Старики, женщины и дети возвращались домой.

Сергей был отправлен в московский госпиталь.

За окном в госпитальном саду цвела черемуха. Сергей сидел за столом, сочинял письмо матери. Вдруг он услышал по радио свою фамилию: «За подвиг в борьбе с гитлеровцами наградить орденом Красного Знамени…»

– Видал, твоего однофамильца наградили, – кто-то сказал, проходя мимо.

А на следующий день в госпиталь приехал бывший командир отряда Андреев. Он уже майор.

– Собирайся, поедем в Кремль.

В госпитале так и ахнули: веснушчатый плясун Сережка – и вдруг орденом награжден. За что?

Много награжденных было в Георгиевском зале. И генералы, и офицеры, и солдаты, но парнишка лишь один.

Ордена вручал сам Михаил Иванович Калинин.

Когда Сергей услышал свою фамилию, то немного растерялся, сердце замерло, хочет идти, а ноги от пола оторвать не может. Как в железных сапогах на магнит наступил. Но потом ободрился, заулыбался и подошел к Михаилу Ивановичу.

– А, вот ты какой, «Подснежник»? – ласково сказал Михаил Иванович. – Слыхал про тебя. Поздравляю с наградой. – И, прикрепляя орден, произнес тихо, чтобы не слышали другие: – За подвиг спасибо. Теперь главное – учиться. Понял? Учиться!

– Понял, – едва выдавил растерявшийся орденоносец.

Люди аплодировали, улыбались, что-то говорили ему, но у Сергея от счастья кружилась голова и он ничего не слышал, никого не видел. Лишь когда сел на свое место, увидел Лилю. Михаил Иванович вручал ей орден Красной Звезды.

Поговорить с ней так и не удалось. Народу было так много, что Сергей не нашел ее в толпе.

– Ну, Сергей, дорогой ты мой Подснежник, – сказал майор Андреев, когда вышли из Кремля на Красную площадь, – я очень тороплюсь. На фронт еду. Прощай.

Сергей только теперь увидел на кителе майора орден Ленина.

В госпитале парнишку обнимали, поздравляли, бесконечно расспрашивали, за что награда? Сергей отвечал всем одинаково: «За борьбу с фашизмом!»

…Через несколько дней Сергей уже стоял на пепелище своего родного дома. Рядом, как могильный холм, крыша землянки, торчит труба из трофейных гильз. Серая, как рябчик, курица клюет что-то в немецкой каске. Кругом ни души. Все в поле. Солнце печет. Во всей деревне не уцелел ни один дом. Люди настроили землянки, курятники, сарайчики.

Зашел юный воин в землянку и удивился: братишка, который до войны не мог самостоятельно на печку забраться, сидит за столом и чистит картошку.

– Витька! Это ты?

– А ты кто?

– Брат твой, Сергей!

– Ты насовсем пришел? – спросил братишка.

– Насовсем! Ну, здорово, браток! – и Сергей обнял Витю.

– Здравствуй! Теперь надо три картошки чистить.

– А почему три? – удивился Сергей.

– Мама сказала варить каждому только по одной…

Развязал Сережа солдатский вещевой мешок, достал буханку хлеба, консервы, колбасу, сахар, положил все это на стол.

– Сухой паек, – пояснил он брату. – Давай-ка нож.

Еще некогда Витька не ел такого вкусного, настоящего хлеба. Там, где огнем прокатилась война, дети долго не знали, что такое хлеб, а взрослые забыли его вкус.

Ел братишка торопливо, будто боялся, что у него отнимут, а у Сергея слезы на глазах.

Открылась дверь, и яркий свет весеннего солнца обласкал дорогие детскому сердцу вещи: сундучок, портрет Ленина в деревянной рамочке, одеяло из лоскутков, чугунки…

На пороге появилась мать. Седая, постаревшая, морщинистая, в слезах, но с той неизменной доброй улыбкой, которая много раз снилась Сереже.

– Сыночек!..

Прижался к материнской груди мальчишка в солдатской гимнастерке и заплакал. Слезы горячие, неудержимые. Хочется высказать матери все: и радость, что встретились, и кипящую в сердце ненависть к врагу, и утешить ее горе, рассказать о старшем брате, о себе, но сдавило горло, говорить трудно.

– А Петя наш…

– Знаю, сынок, знаю… – мать села на сундук. – Надолго ли? – спросила она.

– Ты уж не ругай меня, мама, я пойду туда, где отец. На фронт пойду. Бить их, гадов, надо, бить!

Посмотрела мать на боевой орден сына, рукой погладила.

– А видать, ты за Петю отомстил?

– Отомстил, мама, да еще как…

– Ну и будет, оставайся дома. Отец-то на войне, будет с нас, мы не в долгу перед народом.

– Не могу. Война не кончилась.

– Ох, Сережа, не знаю, что и сказать тебе, – вздохнула мать. – Годков тебе мало, а по делам-то ты уже солдат.

Недолго гостил Сергей дома. Через неделю пришел в ближайший авиационный полк, попросился в воспитанники.

– Ладно, как исключение, – сказал командир. – Вижу, что отличился ты: орден уже получил. Оставайся. Будешь учиться на воздушного стрелка-радиста.

До конца войны Сережа служил в боевом авиационном полку. А когда пришла долгожданная победа, старшине Сергею Корнилову исполнилось лишь восемнадцать лет.

Вернулся старшина в родные края, где прошло детство, опаленное войной. Живет и работает теперь Сергей Михайлович Корнилов в городе Белом, Калининской области. Он частый гость в школах города. Есть что рассказать ребятам бывшему старшине.

ВЗРЫВ НА ЗАРЕ

Все время, пока за деревней шел бой, Максимка сидел в холодном погребе вместе со своей матерью и маленькой сестренкой. Иногда снаряд разрывался во дворе, рядом с погребом, и за ворот Максимки сыпался песок.

Наступил вечер и снова ночь. А там, наверху, как вчера, бухают пушки, трещат пулеметы и рокочут танки. Идет бой. Хорошо, что в погребе оказались морковь и миска творогу. Иначе трое суток без пищи не выдержать.

Ночью вдруг все стихло. Кто-то протопал по двору. Закудахтала курица, замычал теленок.

– Грабят! – тихо сказала Максимкина мать.

– Это по какому праву? Я им… – Максимка схватил тяжелую глиняную черепушку и хотел вылезти из погреба и трахнуть по голове грабителя, но мать удержала его.

– Куда ты? Убьют! Это же фашисты…

Заплакала маленькая Анюта. Ей страшно и холодно, она дрожит, не спит. Застучал зубами и Максимка.

– Ты чего дрожишь? – спросила мать.

– М… м… мерзну очень.

– Ну вылезай, да смотри, осторожно. Пальтишко захвати Анюте.

Максимка вылез из погреба. Тепло. Из-за макушек деревьев выглядывает луна, пахнет дымом. Кругом тишина. Лишь где-то далеко-далеко за Пселом строчат пулеметы.

На том месте, где за деревней шел бой, тлеют костры, что-то черное, большое стоит, как дом. Максимка присмотрелся: подбитый танк.

Озираясь по сторонам, подошел к распахнутому окну и заглянул в хату. Все, как было. Встал на завалинку, дотянулся рукой до лежанки и взял стеганое одеяло. Хотел отнести в погреб, но мать сама вышла и сказала:

– Давай, пойду укрою Анюту, а ты походи вокруг. Может, отец где…

Мать не досказала, но Максимка понял ее. Отец где-то воюет, и мать ничего о нем не знает.

Во двор забежала соседка. Увидев Максимку, она поманила его рукой:

– Идем, там, говорят, раненых много… Одной страшно.

– А фашисты где? – спросил мальчишка.

– Ушли через мост, туда, – соседка указала рукой на восток. – А ты чего же телку не спрятал? Увели германцы. И кур ваших переловили….

Вместе с соседкой Максимка пошел в овраг. Там уже ходили люди, разыскивали раненых.

Возле подбитого танка, из которого еще шел едкий дым, столпилось несколько человек.

– Слышишь, стонет…

– Командир. Ох, как его… Обгорел.

Раненого танкиста унесли в деревню.

Среди каких-то ящиков и глыб земли Максимка увидал разбросанные винтовки и автоматы. Поднял сначала одну, потом вторую винтовку, перекинул через плечо два автомата. Посмотрел вокруг: никого. Перебежал в сад и, озираясь по сторонам, закопал их. Может, пригодятся.

За ночь колхозники подобрали раненых и похоронили погибших.

А утром в деревню ворвались фашистские мотоциклисты. Они стреляли из автоматов в собак, выбивали в домах окна, ловили кур и гусей.

Дом, с котором был спрятан раненый танкист, фашисты спалили. Перепуганные жители стали разбегаться и прятаться. Максимкина мать с Анютой – снова в погреб. А Максимка схватил кусок хлеба да бежать, а куда, и сам не знает. Была за огородом яма, заросшая глухой крапивой и репейником, он нырнул в нее. Вдруг сильная рука схватила его за ворот рубахи. Перед глазами блеснула сталь револьвера.

– Ух, хлопец, напугал ты меня…

– А вы зачем тут? – удивился Максимка, узнав районного партийного работника Сеня.

– Тс! Тихо. – Сень спрятал в карман оружие. – Хорошо здесь. Прохладно, мятой пахнет, вот и отдыхаю…

– Как маленького обманываете, – обиделся Максимка.

– Ну, а коль не маленький, помалкивай.

Едва зашло солнце за лес, как Сень вылез из ямы, пополз между грядок к ивовым кустам и скрылся.

Максимка тоже выбрался из ямы и пошел во двор. В деревне было тихо и пусто.

Открыв дверь, мальчишка увидел плачущую мать. Маленькая Анюта сидела возле ухватов и грызла угли. Перепачкалась. Глупенькая, еще ничего не понимает.

Жизнь при оккупантах стала невыносимой. Они заставляли людей рыть окопы, били плетками, молодежь угоняли в Германию. А уж из хат тащили все, что увидят. Но фашисты, однако, побаивались кого-то. Всюду часовых расставили. Увидят старика или подростка – орут?

– Ты есть партизан! Арестовать!

Возьмут просто так, ни за что, и арестуют.

Однажды в хату пришел незнакомый человек.

– Послушай, Максим, а куда ты спрятал автоматы?

– Ничего не знаю.

– Узнают немцы – несдобровать.

– Сказал – я ничего не знаю…

– А может, перепрячем подальше?

– Вот что, – сказала Максимкина мать, – вы мальца в партизанские дела не впутывайте. Рано ему. Да и сам будь осторожен. Ходишь среди бела дня…

Человек ушел. Заковылял по улице, отираясь на палку.

«Где они, эти партизаны? – думал Максим. – Лес велик. Да и пустит ли мать, если попроситься к ним… А может, уговорить ее? Ведь не маленький я – тринадцать годов».

Перекинул Максим через плечо веревку и пошел в лес. На опушке встретил Кабаниху. Так деревенские ребята прозвали злющую тетку, торговку семечками. Теперь она самогон приловчилась варить да немецких солдат подпаивать. У нее фашисты не увели со двора корову.

– Куда путь держишь? – рявкнула Кабаниха.

– Телку ищу, – ответил Максимка, – не встречала?

– Не хитри, телку твою Гитлер сожрал. Говори, куда идешь?

– Наша телка умная. Она сбежала от немцев…

– У, непутевый. От горшка два вершка, а хитрости, как у старика. Гляди, как бы тебе германец!..

– Тьфу на твоих пьянчуг. Не боюсь!

Кабаниха подняла на плечи вязанку хвороста, заворчала и пошла к деревне.

Максимка углубился в самую чащобу. Он останавливался в зарослях, прислушивался и нюхал лесной воздух: не пахнет ли партизанской махорочкой?

Мальчишка хорошо знал лес и не боялся заблудиться. То и дело находил белые грибы и шептал:

– Надо же, когда ищешь, не находишь, а теперь зачем они мне?

Возле заросшего камышом лесного озера Максимка встретил стадо кабанов. Сначала испугался, на дерево вскарабкался. Но кабаны, заметив его, сами струсили и, попискивая, как маленькие поросята, пустились наутек.

Незаметно наступил вечер. В лесу стало темнеть, а Максимка все еще не нашел никаких признаков партизанского жилья. Да и какое оно, неизвестно. «Может, партизан-то и нет в лесу?» – подумал мальчик.

Вдруг кто-то сзади навалился на него, и хрипловатый голос послышался над ухом:

– Ты что тут вынюхиваешь? Разведчик?

– Я ищу… – хотел сказать Максимка, что ищет партизан, но осекся, прикусил язык.

– Кого ищешь? Отвечай!

– Телку. Вот веревочка…

– Идем, – приказал человек и подтолкнул Максимку в спину.

Так с завязанными глазами и привел мальчишку в партизанскую землянку.

Тускло светит коптилка. За столом знакомый человек.

– Товарищ Сень! – обрадовался Максимка. – А я вас разыскиваю… Возьмите меня к себе.

– Куда я тебя возьму? У меня же не детский сад.

– Если примете в отряд, я вам автоматы дам, которые припрятал.

– Парень он большой. Пионер. Может, возьмем? – сказал тот дядя, который приходил за автоматами. Максимка узнал его.

– А как ты нашел нас? – поинтересовался командир.

– Нюх у меня собачий, – ответил Максим, – дымом тянет в лесу. Вот я шел туда, где махорочкой припахивает.

– Ладно, оставайся. Но не хныкать в случае чего… Ясно?

Максим Попков.

Максимка думал, что как только примут его в партизаны, так сразу же дадут пулемет, и он начнет косить немецких захватчиков, как чапаевская Анка. Но оказалось непросто стать настоящим бойцом.

Почти каждую ночь партизаны отправляются в поход. Дождь, ветер, дороги нет, лицо царапают ветки, а они все идут и идут. Идет и Максимка, несет пулеметные ленты и винтовку раненого бойца.

Ночные походы утомительны. Мальчишка валится с ног. Он уже давно не знает, в какой стороне дом, далеко ли до деревни. Деревья высокие, дремучие. Это брянский лес.

Идут партизаны на задание, а Максимка на посту стоит возле штаба. Одежда плохонькая, ветер так и гуляет за спиной. А днем учеба. Не такая, как в школе, а боевая. Надо уметь стрелять из автомата, знать оружие врага, уметь переползать, бить неприятеля прикладом.

Трудно Максимке. Он в отряде самый маленький. Но командир сказал:

– Как Суворов говорил? Трудно в учении, легко в бою!

Скидки на юность мальчику не делали.

Наоборот. Кто чистит командирского коня? Максим. Кто связной штаба? Максим. Кого больше заставляют кашеварить? Опять же Максимку.

Но мальчишке хочется воевать. Отправляются в разведку партизаны, он чуть не плачет. Почему его не берут?

Когда пошли в бой против немецких карателей, Максимку тоже не взяли с собой. Приказали дежурить в медицинском пункте, помогать раненым.

Максимке было обидно. Возвратились партизаны, принесли автоматы, два пулемета, зажигалки. Максимке из трофеев достался фонарик. Сначала обрадовался. Но потом стыдно стало.

– Зачем мне чужие трофеи, – сказал Максимка и отдал фонарик повару. – Тебе пригодится. Ночью в котел заглядывать будешь.

Партизанский отряд увеличивался с каждым днем и немало неприятностей приносил врагу. То разрушат мост, то уничтожат штаб, то освободят наших пленных. Им ни холод, ни темнота не помеха.

Однажды ночью партизаны вступили в бой с немецкими войсками, идущими к фронту. Бой шел до рассвета. Наши напали внезапно. Враг, зажатый в клещи, сначала сопротивлялся отчаянно, а потом стал удирать.

Вдруг через лежащих в снегу бойцов перескочила вороная лошадь с маленьким всадником в седле и помчалась к лесу. Было еще темно, и никто не узнал Максимку.

Где-то у опушки леса застрочил пулемет, и потом все стихло.

Через несколько минут партизаны увидели возвращающегося всадника на вороном коне, а впереди, опустив головы, шли три здоровенных фашиста.

– Принимайте пленных, – раздался звонкий мальчишеский голос.

Через год Максимке выдали оружие: ему исполнилось четырнадцать лет. Правда, росточком он был маловат. Сам командир отряда сказал однажды, хитровато улыбаясь:

– Я тоже в свое время годки прибавлял себе.

Заскрипели, качаясь, корабельные сосны, зашумел лес. Стало темно, как под черным одеялом. Вовсю разыгралась вьюга. Но и сквозь ее завывание слышно было, как где-то далеко стреляли пушки: бух, бух, бух. Мороз такой, что деревья трещат, но в землянке жарко. Железная печка накалилась докрасна.

Максимка, раскинув руки, сладко спит на соломенном тюфяке. Вместо подушки – рваная шубенка, а рядом – автомат.

В полночь в землянку вошел дядя Миша-бородач, партизанский минер. Он присел на край нар. Долго смотрел на спящего Максимку, покачивая головой.

Дверь приоткрылась, и в землянку заглянул командир.

– Ну, «дед», чего мешкать? Пора! – тихо сказал он.

– Неохота мне будить его. Спит крепко.

Максимка сам проснулся. Потер кулаками глаза, улыбнулся, догадался, что неспроста в землянке «дед» – минер. Такой, как он, специалист – один на весь отряд.

– Что, на боевое задание?

– Да, Максимка, на боевое, – ответил дядя Миша. – Одевайся потеплее.

Дядя Миша объяснил мальчику, что нужно делать.

– К фронту идет эшелон с танками и боеприпасами. Мы должны пустить под откос этот эшелон. Остальное расскажу на месте. Ленточку сними. Оружие оставь в землянке. Ясно?

Долго шли партизаны сосновым бором. Впереди Максимка. Лишь он один мог видеть ночью. Конечно, не так уж хорошо, но лучше, чем взрослые. Сзади – дядя Миша и еще человек десять. Дядя Миша сам вез на санках взрывчатку. Так бывало в особо важных случаях.

Наконец бор кончился. На опушке не так темно, как в лесу, но ветер злее. Валит с ног, забирается под рубашку. Максимка раза три терял в сугробе правый валенок, потому что валенки были разные: один – матери, другой – отца. Отцовский, большой, то и дело соскакивал.

– Зачем же ты босой ногой на снег? Я подам. Держись за шею, – дядя Миша запускает руку в сугроб и достает разношенный подшитый валенок, высыпает из него снег и помогает Максимке засунуть ногу. – Вот возвратимся, носки тебе свои подарю. Шерстяные.

Подошли к мосту и притаились неподалеку в кустах.

– Вот так, Максимушка, – сказал дядя Миша, – мы будем сидеть тут. Ты повезешь санки со взрывчаткой. Как заедешь на мост, бросай их между рельсами. Мы так рассчитаем, что поезд будет как бы нагонять тебя сзади. Ты скорее беги и ложись за насыпь. Ну, а там все свершится, как надо. А в случае чего – мы часового снимем из снайперской.

Мальчишка молча кивал головой. Ему было все понятно. Ловко придумали!

– А если впереди поезда пройдет дрезина, – шептал «дед», – ты ее пропусти. Они ведь наших людей иногда заставляют ехать впереди на дрезине. Боятся мин. Ясно?

– Понял, – ответил Максимка. – Но как я все это увижу? Ведь темно.

– В том-то и дело, что эшелон будет идти на рассвете. А если бы ночью, то зачем нам твоя помощь? А так немец подумает, что везешь дровишки. Мы сейчас тебе положим их.

Рассвет подкрался незаметно. Где-то далеко послышался паровозный свисток. Дядя Миша то и дело поглядывал на часы.

– Ну, пора!

Максимка нахлобучил рваный треух и повез санки по заснеженной дороге вдоль насыпи, шагая навстречу колючему ветру. Идет и думает: «Ну как часовой трахнет из автомата в меня?» – и вроде бы слышит басистый голос дяди Миши: «А ты не трусь, сынок, я его держу на мушке. Как поднимет автомат фашист, так и капут ему». А все же страшно. Вот он, немецкий солдат, рядом. Так и кажется, что он подойдет, пнет ногой санки, и все пропало…

Но тот даже носа не высунул из тулупа: подумаешь, пацан с санками. Мало их из села за дровами в лес шастает…

Вот он уже поровнялся с часовым. Хочется идти быстрей, а ноги ни с места, как во сне. Самого то в жар бросит, то в холод, и в глазах все темнеет. Вместо одного кажется два часовых, и оба здоровенные, как каланчи.

Санки вдруг стали легкими, и Максимке кажется, что взрывчатка свалилась… Оглянулся. Сзади показался длинный, пыхтящий эшелон. Мальчишка зашагал быстрей, раскачиваясь, как гусь. Страх прошел. Часовой уже позади. Не поймет Максимка, отчего в ногах отдаются удары: от своего сердца или от колес поезда, который приближается к мосту. Остановился. Пора или не пора?.. Убегать или рано?

Немец машет, чтобы мальчишка быстрее проходил по мосту…

И тот, будто очень испугался, бросил санки между рельсами и удирать… Бежит, а кажется, все на одном месте…

А фашист сзади веселится: га, га, га!.. Смешно ему потому, что паренек снял валенок и бежал, спотыкаясь, с насыпи. А может, часовой предвкушал удовольствие от того, как хрустнут дровишки под колесами тяжелого состава.

Раздался сухой щелчок. «Не в меня ли?» – Максимка оглянулся и увидел, как гитлеровец, задрав ноги, кубарем летит с моста.

Мальчишка пустился бежать пуще прежнего. И едва он скатился с насыпи колобком, вздрогнула земля и раздался взрыв. А он все катился и видел то голубое небо, то снег, то черный столб дыма и падающие сверху обломки вагонов. Как гром гремели танки и вагоны, рухнувшие с моста.

Максимка вылез из сугроба, сел на снег, прислушался. Тишина, Лишь в ушах звенят колокольчики. А на том месте, где был мост, все стоял, но теперь уже не черный, а седой столб дыма. Показалось, что где-то идет поезд: тук, тук, тук, тук! – Прислушался – это сердце стучит.

– Максимка! – услышал он знакомый голос дяди Миши. – Тикай в лес! Да сапог, сапог не потеряй!

…За этот подвиг юный партизан Максим Попков был награжден орденом Красной Звезды.

Почти два года сражался он в рядах народных мстителей. А когда пришла регулярная армия, ушел добровольцем в гвардейский стрелковый полк. Потом, после войны, закончил танковое военное училище и стал кадровым офицером.

Кончилась война. К себе в родное село приехал только что окончивший танковое училище лейтенант Максим Попков. Хорошая офицерская выправка, на груди орден и медали. Матери он сообщил, что твердо решил всю жизнь отдать службе в Советской Армии.

И как многие офицеры, Максим Федорович служил и на севере, и на юге, побывал и на Курилах, потом работал в военкомате.

И где бы он ни был, оставался постоянно другом пионеров. Много лет офицер Попков руководил военной подготовкой в ДОСААФ, учил ребят, как его когда-то в Осоавиахиме, метко стрелять, ходить в разведку.

Сколько интересных и поучительных эпизодов из фронтовой жизни Максим Федорович рассказывал школьникам и никогда не вспоминал о своем. Но однажды в «Пионерской Зорьке» ребята услышали рассказ о Максиме Попкове, и на очередном занятии по стрелковому делу один мальчик спросил руководителя:

– Вы не знаете, где теперь Максим Попков, который пустил под откос фашистский эшелон?

Офицер смутился и пообещал, что когда-нибудь расскажет ребятам о юном партизане Максимке.

А через несколько дней, когда пионеры пригласили майора к себе в школу, тот же мальчик сказал:

– Сейчас мы покажем вам диафильм о Максимке…

Ребята догадывались, что майор Попков и есть тот самый юный партизан.

Пришлось ему сознаться, что они не ошиблись. Много интересного рассказал в тот вечер офицер. С тех пор горячая дружба связывает ребят с бывшим партизаном, а ныне майором Попковым, который живет и служит под Москвой. Теперь он военный строитель.