Текст книги "Юные орденоносцы"

Автор книги: Андрей Жариков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Отвести пленных в тыл! – приказал капитан и кивнул на противотанковую гранату в руках Володи: – Ты знаешь, что этой штукой танк разбить можно? Схватил… После боя я тебе устрою «баню».

– А я что, дурак? – простодушно ответил Вовка. – Я же вытащил из нее запал.

Стоявшие рядом солдаты засмеялись.

Капитан сначала улыбнулся, потом насупил брови.

– Ладно, веди их Левашеву. А это тебе. – Командир подарил маленькому разведчику новенький парабеллум, отнятый у немецкого офицера.

…Через пять дней, когда уже был освобожден Мелитополь, Лепешкин навестил Вовку.

– Приехал пороть тебя за непослушание, – шутил он. – Вот в записке, которую ты передал мне, командующий так и пишет: «пороть». Не тебя, а меня хочет генерал «пороть».

«Я больше не буду», – хотел сказать мальчишка, но промолчал.

А подполковник, вынув из кармана медаль «За отвагу», уже серьезным голосом произнес:

– От имени Президиума Верховного Совета СССР вручаю награду.

Потом, прикрепляя медаль к гимнастерке маленького солдата, добавил:

– Кроме того, тебе присвоено звание сержанта.

– Служу Советскому Союзу! – отчеканил Вовка.

Командир был весел. Полк отлично выполнил боевую задачу. Многие гвардейцы и сам командир были награждены боевыми орденами.

В тот же день полк двинулся вперед. Маленький сержант ехал на вороном коне рядом с подполковником Лепешкиным. Медаль он прикрепил на борт шинели. Через плечо на ремне висел немецкий пистолет.

Когда полк проходил по улицам Мелитополя, Володя вдруг увидел Толю. Мальчишка стоял с лопатой возле дома и смотрел на солдат-освободителей.

– Толька! – крикнул Володя и помахал рукой.

Толя узнал приятеля, но нисколько не удивился, увидев его на коне и в военной форме.

– Уходишь? – спросил он.

– Победим гитлеризм, приеду! А что ты делаешь?

– Закапываю воронки. Приезжай, Вовка!

Володя повернулся к приятелю так, чтобы тот увидел медаль на отвороте шинели. Но Толя медали не заметил. Он помахал над головой старой шапкой и крикнул вдогонку:

– А еще потребуется что-нибудь, приходи!

– Ладно, увидимся! – ответил Володя, и ему почему-то стало немного грустно.

Советские войска с боями освобождали деревни и села и шли на запад. Вскоре немецко-фашистские захватчики были отброшены за Днепр.

В боях и походах маленький гвардии сержант закалялся, приобретал боевой опыт, не по годам взрослел, но по матери скучал, думал о ней часто. И вдруг радость! На Днепре во время небольшого затишья Володя впервые за свою жизнь получил письмо. Конверт из старой пожелтевшей обложки ученической тетради. Володя сразу догадался – это от матери. Не дочитав его, он на радостях побежал к разведчикам.

– От мамы!.. – только и мог выпалить он, протягивая письмо Левашеву.

– Читай вслух, – предложил ефрейтору Фома. А тут и другие разведчики стали просить почитать письмо. Левашев кашлянул и, разгладив на ладони листок, начал громко:

«Здравствуй мой сынок, Володя! Вчера зашел председатель колхоза и говорит: „Мария, радуйся! Письмо тебе от Володи“, – и дает голубой конверт. Я так и обомлела. Значит, жив ты, мой родной! А мы думали, что тебя немцы проклятые замучили. Где же ты теперь? Неужели правда, воюешь как настоящий солдат? Ведь тебе…»

Левашев поперхнулся и хотел пропустить, что было написано дальше, но Фома протрубил:

– Читай подряд…

«Ведь тебе только тринадцать годков, – продолжал ефрейтор. – Поди, страху натерпелся… Ты уж попроси командира, чтобы отпустил он тебя домой. Я рубаху тебе сшила.

А мне, родной, тоже досталось от фашистов. Проклятые собрали в селе баб и погнали, словно скот, в Германию. Кормили в дороге жмыхом да сырой свеклой. А били они нас шомполами да плетками. Может быть, и в живых бы мы не остались, если бы не наши солдаты. Спасли нас, родимые, от смерти. Машинами в село привезли.

Колхоз наш пока бедный. Мужиков нет, коней в армию отдали. В поле работают одни бабы да малыши.

Я не работаю. Лежу пластом и кровью харкаю. Это они – изверги, довели меня до могилы. Уж не знаю, выживу ли? Пропиши, сыночек, долго ли еще воевать будешь? А если не пустит тебя командир домой, то служи усердно, начальства слушайся и фашистов бей нещадно. Отомсти им за все наши страдания.

Кончится война – учись на командира. Это тебе завет материнский. Может, и я доживу до тех лет, чтобы на тебя полюбоваться.

Пропиши мне, сынок, сыт ли ты, одет ли, не обижают ли тебя. Под пули не лезь.

Целую тебя крепко. Твоя мама».

– Тут есть приписка, – добавил Левашев и прочел:

«Вовка, это я писал. Мама диктовала. Совсем худо маманьке, сильно хворает. Ну, бывай. Твой брат Виктор».

Фома молча подошел к Левашеву и, взяв у него письмо, гневно сказал:

– Вы слыхали, братцы? Да разве после всего этого можно щадить фашистов? Гнать их и бить беспощадно!

– Правильно! – хором ответили разведчики. – Бить врагов беспощадно!

В тот же день в полку было общее собрание. Гвардии подполковник Лепешкин сам читал для всех письмо Вовкиной матери. Выступили офицеры и солдаты. Все они клялись беспощадно бить фашистов. Тут же коллективно был написан ответ. В письме командир хвалил Володю, рассказывал о его подвигах. Но заканчивалось оно неожиданно для маленького сержанта Валахова: «Будьте спокойны за судьбу вашего сына. Завтра он едет в Москву. Посылаем его учиться в Суворовское училище. Через год приедет к вам на каникулы».

Вовка не знал, радоваться ему или огорчаться. Как поступить в этом случае, подсказал Левашев:

– Приказ есть приказ. Выполняй.

Проводы были сердечными. Солдаты обнимали и целовали своего маленького друга. Подарили ему новенькую шинель с погонами сержанта, сапоги, полевую сумку и компас, трофейные часы, снабдили деньгами на дорогу. До штаба армии, где Володя должен был получить документы, его провожали Фома и Левашев. Всю дорогу вспоминали о минувших боях, говорили о счастливой жизни, которая наступит после войны.

– Мне бы сейчас за плугом походить, – вздыхал Фома и с грустью смотрел на свои большие руки, тоскующие по мирному труду.

– А я по ребятишкам соскучился. В школу хочется, – поддакивал Фоме бывший учитель Левашев.

За разговорами не заметили, как подъехали к штабу. Кругом ходило много офицеров. Маленький сержант еле успевал приветствовать их. Мимо прошел генерал. Володя вытянулся в струнку, поприветствовал его. А генерал прошел мимо и внимания не обратил.

– Не порядок, – пошутил Фома, – Все же ты гвардии сержант, а генерал тебя не заметил.

Расстегнув шинель так, чтобы была видна медаль, Володя юркнул в генеральскую землянку.

– Товарищ генерал! Гвардии сержант Валахов! – представился он генералу. – Разрешите обратиться?

– Обращайтесь, – ответил генерал, не поднимая головы. Он рассматривал какую-то карту.

– Когда вы шли, я отдал вам честь, но вы почему-то не ответили.

Генерал бросил карандаш на стол и, сняв очки, с удивлением посмотрел на мальчишку.

– Дорогой мой сержантик, – заговорил он. – Устал я. Понимаешь, устал, потому и не заметил. Ты уж извини меня.

Вовка улыбнулся и не знал, что ответить.

– Вот и встретились мы еще раз, – сказал генерал. – Звонил ваш командир. Одобряю. Я еще тогда в записке писал Лепешкину: «Пришли его мне, определю». Жаль было расстаться. Ну ладно. Значит, учиться хочешь? – спросил генерал.

– Хочу!

– Вот и прекрасно! В Москву в Суворовское училище поедешь.

Вовка хотел уже выйти из землянки, но, вспомнив своих друзей, замешкался у порога.

– Ну, что еще у тебя? – спросил генерал. – Выкладывай.

Немного смущаясь, маленький сержант рассказал о Фоме и Левашеве и попросил генерала отпустить их домой к мирному труду.

– Не могу, товарищ сержант! Нам предстоят еще тяжелые бои. Пусть уж потерпят твои друзья еще немного.

– Они не просили. Это я сам…

– Это хорошо, что ты о людях заботишься, – похвалил Володю генерал, – хороший командир из тебя получится. Ну, а сейчас иди, поезд через час отходит.

Около землянки Володю ждали Левашев с Фомой. Тут же стояла грузовая машина, на которой ему предстояло ехать на прифронтовую железнодорожную станцию.

Когда маленький сержант был уже в кузове, Фома, подозрительно потерев кулаком глаза, попросил:

– Генералом станешь – нас не забывай… и застегнись, простынешь.

– Смотри, учись хорошенько! – крикнул вслед отходящей машине Левашев и помахал рукой.

На железнодорожной станции было многолюдно. Все куда-то спешили, суетились. Слышались шутки, а на душе у Володи стало тоскливо. Никак он не мог забыть друзей-однополчан.

В комендатуре его покормили. Потом какой-то майор положил ему в кожаную сумку документы и проводил до вагона.

Пассажиры с удивлением и уважением рассматривали маленького сержанта, расспрашивали, за какой подвиг получил он медаль. Сначала сержант охотно отвечал, а потом ему все это надоело и он, забравшись на верхнюю полку, заснул.

Через трое суток сержант Владимир Валахов прибыл в Москву в Управление суворовскими училищами и предстал перед генералом.

– Гвардии сержант Валахов прибыл на учебу! – доложил он.

– Фронтовик? – спросил генерал.

– Так точно! – Володя то и дело козырял и стучал каблуками, думая, что этим самым выражает свою дисциплинированность и готовность выполнить приказ генерала.

– Ну ладно… козырять ты умеешь, а учиться как будешь, хорошо?

– Так точно. Хорошо буду учиться. Даже отлично, – заверил маленький сержант генерала.

Но своего слова Володя не сдержал. Трижды убегал он из Суворовского училища, и каждый раз его ловили. Дальше Курского вокзала убежать не удавалось.

– И не стыдно тебе? – говорил генерал. – Товарищи на фронте думают, что ты учишься, а ты…

– Учиться никогда не поздно. Я фашистам хочу мстить, – твердил Володя. – Нечего мне с «малышней» за партой сидеть…

– Приказываю учиться, гвардеец! – сердился генерал.

Приказы и уговоры не помогали. Учился Володя плохо.

Однажды после очередного побега, когда офицер-воспитатель привел Володю в Суворовское училище, он увидал на своей койке письмо. Маленькое, треугольное. Письмо было печальное. Брат Виктор писал:

«Вчера умерла мама… Телеграмму хотел послать тебе, да денег не было. О тебе вспоминала. Наказывала, чтобы ты учился. Очень она хотела, чтобы ты стал офицером».

Никто не видал, куда исчез суворовец Валахов. Шинель и шапка на месте, на койке разорванный конверт, все цело, а мальчишки нет.

Все училище было поднято на ноги. Казалось, что нет такого уголка, куда бы ни заглянули офицеры. Известили милицию. И лишь ночью дежурный по училищу, забравшись на самую верхнюю лестничную площадку, услышал: кто-то на чердаке плачет… Это был Володя. Прижавшись к трубе, он сидел на пыльной балке и, закрыв лицо руками, плакал.

Командиры и товарищи как могли приласкали осиротевшего мальчика. Помогли пересилить горе, подсказали, как поскорее избавиться от печали. В труде, учебе любое горе переживается легче. Володя полностью подчинил себя главному делу – занятиям.

А вскоре произошло другое событие. Уже радостное. В гости к Вовке приехал ефрейтор Левашев.

Мальчишка вбежал в вестибюль и увидел своего фронтового друга. Он стоял около стенда и рассматривал фотографии суворовцев-отличников учебы. Стоял на одной ноге. Сердце у Вовки замерло от испуга. А Левашев, шагнув к нему на костылях, заговорил:

– Здравствуй, суворовец! Я тут вот фотографии разглядываю, а твоей почему-то не нахожу среди отличников учебы?

– Как же это, а? – кивнул Вовка на единственную ногу ефрейтора, словно не расслышав вопроса.

– Как видишь… Отвоевался я…

– А как остальные?

– Фома погиб, – глухо сказал Левашев и опустился на стул, стоявший около стенда. – Остальные пока живы, о тебе спрашивают, беспокоятся, почему не пишешь, как учишься. Всем хочется, чтобы ты не терял гвардейскую честь, честь фронтовика.

Суворовец промолчал.

Долго говорили фронтовые друзья: ученик и учитель. Посочувствовал Левашев и несчастью Володи, сказал, что только фашисты виновны в смерти Володиной матери.

– А помнишь наказ матери? – спросил Левашев.

– Помню, – потупился Володя и мысленно давал клятву: «Я буду офицером. Буду учиться только на отлично. А если потребуется еще раз защищать Родину, то не пожалею жизни».

Многое понял в часы беседы с Левашевым маленький сержант. Расстались, как сын с отцом. Даже прослезились оба.

…И в болезни бывает перелом, и в ходе войны, когда силы противника почти равные. Бывает переломный период и в характере человека. Наступил он и у Володи.

Суворовское училище Владимир Валахов закончил с золотой медалью.

Аттестат Володи Валахова.

Он был одним из лучших физкультурников роты, имел три разряда по разным видам спорта.

После окончания Суворовского училища Володя поступил в Ленинградское военное училище и закончил его по первому разряду. Это значит с круглыми пятерками.

Стал командовать ротой.

Вскоре слава о роте Валахова гремела по всему Военному округу.

Нашлось место и подвигу. Целый год рота Владимира Валахова занималась разминированием под Новгородом тех мест, где шли когда-то бои с врагами. Тысячи мин, десятки сотен забытых и брошенных снарядов обезвредили валаховцы. За выполнение этого задания командир роты был награжден командующим ценным подарком.

Теперь ребята Новгородской области могут спокойно бегать по лугам и лесам. Там уже нет мин и снарядов.

Затем офицер Владимир Валахов закончил инженерный факультет одной из военных академий в Москве.

Сейчас он служит в Советской Армии и водит большую дружбу с пионерами и школьниками.

Как-то в тире части появилась ватага ребят.

– Это что за гвардия? – спросил командир полка.

– Понимаете, товарищ полковник, все они члены ДОСААФ, а тира у них нет, – сказал майор Валахов. – Разрешите, я с ними займусь?

– Не разрешил бы, тир сегодня нужен, но, учитывая… – полковник улыбнулся, – словом, вы расскажите ребятам о себе…

ПОДВИГ ЮНОГО ПАРТИЗАНА

Перед боевым вылетом, когда самолет уже стоял на старте, командир машины доложил майору:

– Не пойму, что случилось. Нет стрелка.

– Вот он, Сережка, полетит. Заболел стрелок.

– Вы шутите, товарищ майор. Мне воздушный боец нужен, а не мальчишка!

– Он стреляный воробей. Не подведет. Летите, капитан!

Лицо капитана как-то сразу стало недовольным, глаза блеснули насмешливым огоньком, смерили парнишку с ног до головы: «Тоже мне „стреляный“. Парашют до пяток достает».

– Ладно, пусть садится за пулемет.

– Есть! – ответил парнишка.

Сначала полет группы штурмовиков проходил спокойно. Лишь где-то вблизи Альп, когда под крылом промелькнул передний край и цель была близка, из облака вдруг вынырнули два немецких «фокке-вульфа».

Сергей поймал врага в перекрестие прицела, положил пальцы на гашетку, замер.

– Ты заснул, что ли! – собрался было крикнуть капитан, но в этот момент Сергей открыл огонь.

Трассирующие пули красными стрелами впились в правую плоскость немецкого самолета, и враг отвалил в сторону.

В тот же миг откуда-то сверху соколом упал краснозвездный истребитель и, подойдя вплотную, добил фашиста.

Капитан оказался скупым на слова. Когда возвратились с задания, он даже не сказал, правильно ли действовал воздушный стрелок, а может быть допускал ошибки. Лишь усмехнулся и бросил в сторону стоявшего Сергея:

– Тоже мне воробей…

В столовой Сергей, как всегда, сидел на своем «забронированном» месте возле раздаточной. В шестнадцать лет на аппетит не жалуются…

В середине зала за круглым столом шумно разговаривали офицеры – ветераны полка. Среди них был и капитан. Он что-то рассказывал и громко смеялся, изредка бросая взгляд на Сергея.

Когда Сергей прошел мимо ветеранов, смех мгновенно затих.

– Смотрите-ка, у него орден Красного Знамени!..

– А ты не знал? – сказал кто-то громко. – Этот хлопец видал бой не только с самолета.

Густой массив бельского леса, окаймленный со всех сторон озерами и реками, издавна называют местные жители «Зеленым островом».

В годы войны «Зеленый остров» был недоступен ни для танков, ни для мотопехоты, ни для артиллерии врага. Да и пешему можно пройти только по известным тропам.

Берега рек и озер болотистые, зыбкие, поросли непроходимым кустарником и густым камышом.

Немногим людям, даже старожилам ближайших сел, известны тропы, ведущие в чащу леса. Да и редко кто отваживался ходить в те глухие места. Чего доброго, с медведем или рысью встретишься. Взрослые пугали ребятишек: «Туда пройдешь, а оттуда не вернешься».

В диких местах гнездятся глухари, тетерева, гуси, журавли.

В конце августа 1920 года в бельские леса приезжал на охоту Владимир Ильич Ленин. Вместе со своим братом Дмитрием Ильичем он ходил на «Зеленый остров», охотился там и даже ночевал в шалаше. Любил рассказывать вышегорским ребятишкам старый охотник Трощенков из деревни Нестерово о том, как провожал Владимира Ильича и еще «каких-то наркомов» на «Зеленый остров».

Рассказ деда Трощенкова Сережа хорошо запомнил. И когда он был звеньевым в вышегорском пионерском отряде, то ходил с ребятами на остров, не побоялся. Искали шалаш Ильича. Но времени с тех пор, когда приезжал Ленин, прошло много и шалаш, наверное, разрушился. Указать точно, где он был, никто не мог. А дед Трощенков уже умер.

В этом дремучем лесу и основался партизанский отряд имени Щорса.

Немало хлопот доставляли партизаны немецким войскам. Летели под откос поезда, горели автомобильные колонны, подорванные на минах, исчезали целые подразделения карателей, рвались склады боеприпасов.

Наравне со взрослыми сражался в отряде совсем еще маленький, лет двенадцати-тринадцати, мальчик Сережа Корнилов.

Это была уже не первая боевая операция, в которой принимал участие Сережа.

Как-то на задание вышли Петр – старший брат Сережи, Василий Панков, прозванный за кашеварство «Василисой», и Сережа. Возглавил группу лейтенант Коля. Вышли глубокой ночью. Через замерзшую речку проползли на животе. Лед был еще непрочный, трещал, прогибался. Того и гляди провалишься и пойдешь на дно раков кормить.

Было безветренно и тихо. Хруст прихваченной морозцем опавшей листвы будил сонных тетеревов. Потревоженные птицы, шумно хлопая крыльями, вылетали из брусничника и, натыкаясь в кромешной тьме на сучья и стволы деревьев, беспомощно падали на землю.

Чем гуще лес, тем труднее идти. Сухой валежник и бурелом вырастали стеной на пути, и разведчикам приходилось уклоняться то вправо, то влево.

Хорошо, что Петр и Сережа знают лес и по каким-то только им известным признакам находят дорогу, а то блуждать бы до утра.

И все-таки разведчики движутся медленно. А время дорого: утром уже пойдут эшелоны с немецкой техникой и вооружением.

Лишь на рассвете партизаны обогнули спящую деревушку на опушке леса и притаились в густом ельнике недалеко от железной дороги. Здесь лес ближе всего примыкал к полотну – можно подобраться незамеченными. Уже хотели выползать из кустов, как вдруг:

– Смотрите, немцы! – сказал Сережа.

Вдоль насыпи, обняв озябшими руками винтовки, медленно шли два высоких гитлеровца. Оба в больших валенках, на голове клетчатые шерстяные платки.

– Плохо дело, дорога охраняется, – сказал лейтенант. – Надо что-то придумать.

– Снять из автомата! – предложил Панков. – Потом рывок к дороге и назад…

– Шуму много будет, – не согласился лейтенант. – Посмотрим, далеко ли они уйдут.

Гитлеровцы дошли до переезда, повернули обратно. В километре от переезда возле самой дороги задымил костер. У костра маячили еще два гитлеровца.

Послышался рокот мотора. Пронеслась на скорости мотодрезина. Проверялась исправность железной дороги. Значит, скоро пустят эшелон, а взрывчатка еще не заложена.

Уже повисло над лесом красное холодное солнце.

Через переезд прошла женщина с вязанкой хвороста. Возле шлагбаума остановилась, утянула покрепче веревку и, взвалив за спину хворост, направилась к деревне.

– Рискнем? – сказал лейтенант. – Броском и…

Партизаны переглянулись. И вдруг Сережа хитро сощурился.

– Давайте сюда мешок. Юбку сделаю…

– Не дури, чего надумал? – рассердился старший брат. – Тоже мне, актер.

– Понимать надо: оденусь девчонкой и понесу взрывчатку с кучей хвороста. Видал, немцы пропустили старушку…

– Идея! – вскочил Василий. – Кто, как не я «Василиса»! Я и оденусь старушкой.

– Эге! Не смеши, – возразил Петр. – Таких здоровущих старушек на белом свете не бывает… Лучше я оденусь старушкой.

– Бросьте, хлопцы, – спокойно сказал лейтенант. Он никогда не повышал голоса. – Пусть Сергей наденет «юбку». Порите мешок.

Через несколько минут, когда путевая охрана удалилась к костру, Сергей вышел из леса и пошел в направлении переезда через железную дорогу.

Вот он уже близко у полотна, сел, незаметно вывалил взрывчатку, поднялся и зашагал к деревне. Он уже вне опасности.

Небо закрыли хмурые осенние тучи. Подул холодный, пронизывающий насквозь ветер. Сережа без теплой телогрейки в одном стареньком легком пиджаке. Стынут ноги и зубы выбивают морзянку. Надо бы бегом да в лес, но, убегая, можно вызвать подозрение у гитлеровцев, привлечь их внимание, еще откроют огонь из автоматов.

Сережа обернулся. Там, где брошена взрывчатка, копошился лейтенант… Он устанавливал взрыватель.

Послышался длинный, сиплый гудок паровоза. У Сергея задрожали ноги, потом всего стало трясти, как в лихорадке. Сердце стучало, как молот по наковальне. Ведь если немцы заметят – тогда все пропало!

Из-за леса показался эшелон… Идет быстро, земля гудит. Вот он уже совсем близко, а лейтенант все лежит у самой насыпи. Со страху у мальчишки подкосились ноги.

– Уходи! Беги! – услышал Сережа голос лейтенанта. – Приказываю! Доложи!

Сережа отбежал всего лишь за бугорок, как раздался взрыв и со страшным грохотом и металлическим скрежетом полетели под откос вагоны. Потом еще взрыв, еще и еще…

Затрещали пулеметные и винтовочные выстрелы.

Сережа оглянулся. К небу поднимался черный столб дыма. Мальчик помчался по высохшему бурьяну к лесу… Бежал долго. Только в самой гуще деревьев, наткнувшись на елку, остановился. Отдышался. Снова побежал…

Далеко позади все еще слышались то одиночные винтовочные выстрелы, то пулеметная дробь.

«Не вернуться ли? Помочь бы надо». Но в ушах словно застряли слова лейтенанта: «Приказываю! Доложи!»

…Глубокой ночью, едва передвигая ноги, Сережа добрался до партизанской базы. Брат Петр уже встречал его у реки.

– С вечера жду, – сказал он, прижимая к себе Сережу, радуясь его возвращению. – Замерз, небось?

– Ни капельки. Даже жарко было. Только есть охота. – Сережа не стал огорчать брата рассказами, как ему было холодно и даже страшно.

– «Василису» не видал? – спросил Петр. – Да, не все кругло вышло у нас.

– Случилось что-нибудь?

– Коля-лейтенант погиб, – выдавил брат. – И Василий пока не вернулся…

Мальчишку, как кипятком ошпарило, сердце заныло…

– А может живы, – усомнился он. Так не хотелось верить, что нет в живых лейтенанта-москвича с улицы Горького.

– Я нес его. Он дышал еще. А Вася прикрывал нас. Потом… – Петр запнулся, голос дрогнул, – Коля умер. Ну, чего размокрился? – деланно суровым голосом прикрикнул брат. – Это тебе война, – и, обняв мальчика, повел его в землянку. – Не реви.

Успокоившись, Сережа попил горячего чаю с сухарями и тотчас заснул, сидя за столом. Он и во сне все плакал. Проснулся в слезах. Приснилось, будто немцы поймали отца и повели расстреливать. И будто отец его – лейтенант Коля…

Открыл глаза. За столом в той же позе сидел брат и что-то писал. В землянке было жарко и дымно. Коптилка из гильзы мигала. В углу дремал дежурный радист. На жестяной печке, которую смастерил «Василиса», монотонно свистел чайник.

– Петя, а наш отец в плен не может попасть?

Петр снял с Сергея сапоги, раздел и, не ответив на вопрос брата, сказал:

– Ложись, спи.

Брат еще что-то долго писал, грыз карандаш, а Сережа лежал и никак не мог уснуть. Думал о Коле-лейтенанте. Где-то там, в Москве, его родные, и они не знают, что их сын, выполняя боевое задание, погиб. А может быть, им уже давно сообщили о том, что Коля пропал без вести. Вот она какая война…

…Три дня продолжались поиски Василия Панкова. Ходили разведчики в ближайшие деревни, спрашивали у жителей, прочесывали лес, подавали сигналы рожком из бересты, но все безрезультатно. Решили, что пропал без вести. Но однажды утром «Василиса» неожиданно появился. Идет по тропинке, улыбается. Жив-живехонек и невредим. Лицо красное. Из-под кубанки ручьями льется пот.

Первым встретил его Сережа, потому что вдали от землянки кормил белку Машку. Любила Машка сухари. Возьмет в лапы, сядет на сучке и грызет. Совсем не боится людей.

– Живой! Живой! – закричал Сережа.

– Чего кричишь? Если бы я был не живой, то как бы пришел? Идем, поможешь, – сказал Панков и, ухватив Сережу за рукав, повел вниз к реке.

На берегу стояло что-то непонятное на двух колесах и с двумя трубами. Которая поменьше – торчала кверху из круглой крышки, а другая – побольше, была направлена на противоположный берег.

– Это что, пушка какая или миномет?

– И то, и другое, и третье, – ответил «Василиса». – Незаменимое орудие. Верст двадцать тяну, руки до крови истер. – «Василиса» показал закопченные мозолистые большие руки. – Заряжен агрегат, потому и тяжелый. «Кашеметом» называется.

Сережа удивленно покачал головой и подошел поближе. Вдвоем выкатили «кашемет» на дорогу, поставили против землянки командира. Собрались партизаны. На радостях обнимают Василия. Все довольны возвращением партизанского повара. А герой дня заломил кубанку и балагурит:

– Принимайте, братцы, современную технику. «Василиса» подает в отставку!

Кто-то предложил Васе хлеба. Отказался:

– Я сыт по горло, братцы, – он стукнул ладонью по крышке агрегата, – тут еды полно. Ну и тяжела. Придется впрягаться дяде Грише.

А тем временем и сам великан вышел из землянки. В полушубке, без шапки. Трет глаза спросонья, не поймет, по какому случаю шум?

– Это что еще за штукенция?

– «Кашемет»! – поспешил объяснить Сережа.

– Что за орудие?

– Орудие, как орудие. Бьет…

– Эх ты, Сергунька, а еще разведчик, – упрекнул «Василиса». – Я же пояснял, что это «кашемет». Вот сюда закладывается крупа, а вот отсюда вылетает каша. – Он направил трубу на Сережу и ударил по жести кулаком. Запахло гарью.

– Ну и что, кашей стреляет? – спросил Сережа, догадываясь, что Василий шутит.

– А то чем же? Размазней – трах!

– Ты мне толком объясни, – обиделся дядя Гриша. – Я, браток, во флоте был, сухопутную технику не знаю. Что это за пушка? Для дезинфекции, что ли?

– Я и говорю, – ответил Панков, – натуральный «кашемет». Пойдут немцы в атаку, а я их из «кашемета»… Особливо, когда «хайль» будут орать. Так рты и замажу. А бьет, чертяга, метко!

– Тогда кашу надо пересолить, – послышался голос комиссара, – а ты на это мастер. Пересоленой кашей если по немцам ударишь из «кашемета», считай – победил. Они завернут к реке пить воду, а Сергунька подойдет и под зад ногой… А плавают они плохо. Вот и утонут.

Возле походной кухни собрался почти весь отряд. Смеялись от души. Громче всех хохотал Сережа, когда узнал, что Вася прибуксовал обыкновенную немецкую походную кухню.

– Ха, ха, ха! Вот это «кашемет» так «кашемет»! Здорово!

Лишь дядя Гриша был серьезен. Он пробовал, насколько тяжела кухня. А вдруг и впрямь придется вместо тягача таскать ее?

– Нет, ничего, кухонька справная. В крайнем случае на себе можно дотянуть. Пойдет! – великан крякнул и только теперь улыбнулся.

Так и прозвали трофейную кухню «Василисиным кашеметом». Поваром был уже не Василий, а тетя Клава, жена местного лесника. Дом ее спалили немцы, а сам лесник погиб на фронте.

Дяде Грише было поручено буксировать кухню во время переходов. Великан не огорчался. Ему это, что Сереже санки тащить. А выгода прямая – сварит тетя Клава кашу, дяде Грише первый черпак.

Дремучие ели, укутанные снегом, издали похожи на огромных часовых в белых маскировочных халатах. Сережа притаился на сучке, как взъерошенный воробей, и всматривается в мутную снежную даль. Он в дозоре.

Хорошо в дозоре летом: тепло, птички поют. А зимой на ветру долго ли просидишь? Пробирает до костей.

По времени должна скоро подойти смена. И когда с ветки слетела стайка красногрудых снегирей, издавая звук, похожий на судейский свисток, Сережа подумал, что идет кто-то из партизан. Но увидел незнакомого человека, который пробирался по глубокому снегу прямо в сторону Сережи.

«Кто бы это мог быть?» – подумал мальчик.

Сережа взял автомат на изготовку. Вскоре он увидел, что идет никто иной, как женщина. Это уже не так опасно, пусть подойдет ближе. Даже мелькнула мысль: «А вдруг это мама?» Вот она уже совсем близко. Хорошо видно без бинокля, что женщина маленькая ростом, в полушубке, на голове белый платок. Возле дерева остановилась, расстегнула полушубок.

– Фу, жарко, – сказала она.

Сережа спрыгнул с сучка, наставил автомат. Незнакомка с испугу села на снег, но, увидев мальчика, улыбнулась…

– Как ты напугал меня…

– Куда? – строго спросил Сережа.

Девушка посмотрела на него большими голубыми глазами и ответила, улыбаясь:

– А ты кто? Лесник?

– Это не твое дело. Куда идешь?

На морозе девушка разрумянилась и чем-то напоминала снегурочку. Сергей даже разозлился на себя за такие мысли. Он же на посту!

– Нечего по лесу шляться в такую погоду. Замерзнешь. Иди домой!

– А может я немецкая разведчица, ищу партизан!

Сережа шуток не принял, кашлянул для пущей важности, выпрямился, указал стволом автомата.

– Ну-ка, разведчица, марш со мной! Там разберутся.

– А вот и не пойду, – все улыбалась девушка. – Подумаешь, какая строгость.

«На кого же она похожа?» – напрягал память Сергей, но вспомнить так и не смог.

– Марш впереди меня, говорят тебе!

– Товарищ партизан, а как вас зовут?

– Не положено разговаривать. Иди!

– Ты, конечно же, самый главный разведчик? А я сразу не догадалась.

– А ты главная шпионка у немцев? Ишь, разговорилась…

– Дорогой товарищ начальник, может ты скажешь, где землянка командира? А я подарю тебе фонарик. Пригодится разведчику… У меня и рукавички есть, возьми.

– Иди, иди! Не разговаривай!

– Ну, так и быть, раз приглашаешь, пойду…

Когда проходили мимо кухни, дядя Гриша окликнул:

– Сергунька! Ты, никак, снегурочку под Новый год встретил?

Сергей буркнул что-то невнятное и не оглянулся.

В штабе не успел Сергей доложить командиру о том, что он задержал подозрительного человека, как незнакомка сняла варежки и, протягивая командиру руку, сказала:

– Здравствуйте, товарищ Андреев! Связная Лиля. Пришла по заданию секретаря подпольной партийной организации.

– Здравствуйте, Лиля! Слышал о вас. Как вы нашли нас?

Лиля посмотрела на Сережу, улыбнулась.

– Меня встретил ваш разведчик и очень любезно указал дорогу… – Девушка сняла платок, разделась. Сергей узнал ее. Это же Дуся – сестра учительницы.

– Он у нас мальчик обходительный, культурный, – сказал комиссар, не уловив в словах Лили легкой, добродушной иронии.