Текст книги "Маски"

Автор книги: Андрей Белый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Точно из пара молочного

Каменным шлемом является белая статуя; дикая дева, над башенным выступом в небе.

Сиреневый колер сквозит; и сиреневый выступ балкона, подпертый колонной, как вздох, вылетает из роя снежинок —

– и —

– столбик снежинок над фризом винтит.

Выше, – в выси – зачесы, как в облаке, пырскают блеском на гривистом гребне.

И – резко рога верещат.

Как из пара молочного, —

– призраки дальних,

квадратов —

– и белых, и желтых и кремовых —

– в слезы ударились окнами!

Кубовый куб бременеет; и – крест колокольни, сквозной, вырезной – бриллиантами —

– плачет: из воздуха.

Выше, —

– из воздуха, —

– круглые и розоватые башенки,

сине-зеленая рябь черепицы и нежные вырезы ясных домовых квадратов; и – перст колокольни худой, как наперст-ницей, блещет; морковного цвета дворец; полуэллипсис красный Суда; и – корона на нем, как на блюде серебряном.

В небе стоит это все!

Прямо, рядом: на розовом выступе – стая, как сахарных, белых колонн; и – воздушная арка ворот бледно-розовых, – в веющем, – в белом!

И – львиные лапы; и – львиные морды…

Подъезд, где какая-то дамочка в серой ротонде звонится; и кто-то над нею глядит из окошка —

– в серебряной

блесни мороза —

– на мельк мимолетных саней; и – на мельк мимолетных прохожих.

Отчетливо, тихо и ясно.

То – миг!

Серебреи, вьюнки

Серебреи зареяли: засеребреили; заверещали из скважин забора…

И —

– арка ворот бледно-розовых смыта метельною лилией, в воздухе взвеянной.

Нет никакого окна; нет колонн; безоконный брандмауэр пришел; и глумится своей вышиной.

И вывызгивает, и высвистывает.

И —

– сиреневый выступ стены,

серебрея, бледнеет: свевается —

– в оры и в дёры пустых рукавов.

И сквозной синусоидой серые, синие

линии —

– вьются и крутятся —

– в месте далеких домовых

квадратов.

И – «дзан»!

Лишь —

– орел золотой над кремлевскою башней да каменный шлем бледной статуи —

– в небе —

– намечены: еле!

Чугунная, семиэтажная лестница торчем поставлена в небо: без стен; чернокрылый каркун машет крыльями; и – треугольником врезался угол трезвонящей крыши с обрывистым жолобом.

Странно моргает метель теневыми, домовыми окнами; и овнорогая морда бросается в бурю —

– с оливково-темного фриза —

– на —

– шапку мехастую с синей подушечкой

и на усы оголтелого кучера, —

– странно летящие: в воздухе!

Саночек – нет; коней – нет.

Людей – нет.

Белоснежный, гигантский клубок, зараспутничал от гор-босверта, рукав занеся над давимою крышей; вороны летели сквозь белую руку его; и прохожий согнулся под ней в три погибели, голову пряча под руки.

И – ррр: —

– батареями грохнуло в рожу распутинцу!

И сквозь летящую бороду, рот разорвавшую, желтым и жестким закатом окалилась даль.

Передергивясь над забором, качаются призраки розово-рыжими космами; снег, как стекло, дребезжит, разбиваяся свистом, как взвизги разбитых дивизий под Минском и Пинском.

И красною гривою врезалось в серо-лиловые линии поля и в сине-пунцовые линии леса – под ясною тучею, над —

– странно безглавой —

– Россией!

И трупы повылезли

Ночь.

Под вагонным окном генерал Булдуков ткнул в бумаги навислину носа, мотаяся черною лентой пенсне и седыми разгрызинами перетрепанных бак; пенсне – падало; и – не писало перо.

Тихо тикали часики; жаром и паром душило; и в желтую лысину блеск электрической лампочки бил.

Генерал Булдуков, перо бросив, похлопывая по серебряным пуговицам, – разогнулся; и, вставши, процокал кровавым лампасом, имея малиновым фоном вагонный ковер; шаг не слышался; выставив свой эполет, оглядел эксель-бант и поправил орла, серебрящегося на груди, генерал в Сослепецкого, ставшего – руки по швам, подрожал неживыми глазными мешками:

– Садитесь, пожалуйста!

И на окно подышавши, к глазочку приставился; мимо окошка свистели сквозные; воздух за воздухом раскидывал в воздух рукав без руки; на путях, точно звездочки, – стрелки; стреляла игла семафора вдали.

Генерал сел с прикряхтом, клокастою бакою – в дым:

– Тэк-с!

И пальцами по серебру портсигара побрякал:

– Так вы на своем еще? Что-с? Все же Киерку – ищут.

Дрожали мешки под глазами:

– Как вы говорите, его псевдоним вам известен? – на палец пенсне насадил.

– Точно так!

– Вы же, – влил с передрогом в стакан из бутылки бургундского, – не соглашаетесь, – тыкнул стаканом, – его псевдоним огласить? Ну… За ваше-с, – он выпил.

И ижицу сделал лицом.

– Ваше превосходительство, – наше ли дело?

– А Англия – что говорит?

Ухо выставил:

– Американцы – и те…

Сослепецкий вскочил:

– Ваше превосходительство, – Протопопов так скажет.

И тут генерал со стенаньем, в котором сказались усталость и долгий запой, – трепетавшими пальцами к лысине:

– Знаю-с: не спрашиваю-с!

И – кровавыми жилками сизого носа – в бумаги:

– Политика Франции в сем деликатном вопросе – иная совсем…

С хитрецою:

– С французами, стало быть?…

Битыми окнами дернулся поезд; из поезда грохали.

А генерал – рассердился:

– Меня не запутайте! – цокнул он ножкою в красном лампасе; заперкал, бутылку схватил; и в окошко ей тыкался:

– Армия-с!

Бросили светами мимолетящие окна; и поезд – который – бросался, на фронт: прочесал; и – мигали спокойные стрелки.

Бумажкою серенькой, – в нос Сослепецкому:

– Вот-с… – телеграмма. На фронте – бубукают: рвака пошла.

Телеграммою – в стол:

– Лопанули Россию – да так-с, что кишки ее вылезли; фронт стал – паршивое логово вшей… В полночь тронемся. А-с?… Англичанин погнал поездами… Бифштекс себе жарит… Которая катит дивизия… Кто и вернется, – так…

Налил бургундского.

– Лютым-лютешенька жизнь… Ну-с, а – я-с… – лбом в бумаги; а пальцем – в ладонь:

– Знать не знаю-с!

Пристукнул; и – побагровел:

– Разговора такого и не было… Что-с?

– Точно так-с!

Сослепецкий вскочил – кругом марш: —

– «д з а н» —

– и ткнулся в прощелк мальчугана, отдавшего честь.

– Генерал – Бидер-Пудер!

– Просите!

И тотчас же —

– с тихим чириканьем шпор замелили куриные ножки лампасами красными: кокала косточка, а не безусый, безбрадый, безвласенький труп – помесь карлы, шута и Кощея, – со слабой улыбкою, с кожей серебряной, как от проказы.

Лицо – проострение бирюзовато-зеленого носа с оранжевой, страшной ноздрей; и, как белые вошки, слезливые чырочки в недрах глазниц; ручки, серо-серебряные, быстро бились из воздуха.

Голосом, слабеньким, как музыкальная и задилинькавшая табакерка, он силился выразить:

– Нэ… вэ… мэ… квэ!

Вероятно:

– Ну вот, – я и к вам!

Только белый Георгий, как впаянный в грудь, безобразие это оспаривал.

В нос Сослепецкому бросилась помесь из запахов: тлена с ванилью; он – в ночь: из вагона.

– Кто это?

– Командующий пятой армией: новоназначенный!

– А из каких нафталинов «о н и» его вынули?

– Право, не знаю.

– Чем славен он?

– При барабане стоял, на котором сидел князь Барятинский, при полоненьи Шамиля[99]99
  Шамиль (1798 – 1871) – имам Дагестана и Чечни, организатор национально-религиозного движения среди горцев Кавказа.


[Закрыть]…

– И все?

– Нет, – еще: этот старец ночами мазурку с собою самим в пустой зале все тяпает – для поддержания бодрости… Вы представляете: очаровательно!

– Трупы из гроба повылезли – к Константинополю

маршем победы вести: конец – близок!

И —

– в ночь!

Миллионы

И стоны, и дзаны сливалися в плач паровоза; и песни звенели из воздуха; видел: покойники носятся, белые пляшут, – безруко, серебряно.

Разорвалися: —

– заборик – враздрай; под забориком – жалобы:

– Тут тебе уши отмерзнут…

– Отвалятся пальцы…

– Кампанию делаем.

– Будет мамзель тебя: «Воин увечный». Да – «наша», да…

– Уж прямо бы резали.

Вон городьба, занесенная снегом; снега разгребные, ми-ганцы домишек, бугор за путями; с бугра же – качается – маловетвистое дерево.

Сноп: поворот колес красных; платформа облещенная: разодранствр мешков, серых лиц, сероватых шинелей, с желточными пятнами; никнут папашники вшивые; шелест неслышимый:

– Ишь!…

– Знать, не битый.

– Серебряный глист!

– Самоправ: с чорта вырос.

И кто-то на локте с мешка поднялся; и к кому-то; кто сидя, кто лежа на брюхе, кто – вполуразвалку пристроился; давами глаз разгорелись на щеголевато одетого, в мех запахнувшегося офицера: – сплошной кривосуд поднимался от этих к нему присосавшихся глаз!

– По затылку его: ты за доброе дело стоишь.

– Уж таи про себя.

– Что же, битому псу только плеть покажи; он скрях-тит… Говори, братцы, смело: терять уже нечего…

– Два кулака под бока.

– А сел: «До победных проливцев!»

– Из пушки им выстрелить в этот победный проливец!

Не евший годами, засохнувший клоп, ставший шкуркой, когда из матраса кусаться, бежит, – то – брр – жутко!

А тут – не клопы: миллионов семнадцать парней, детин, дядей!

Он прочь – в бледный воздух.

С далеких путей дергал поезд оттуда, где злою щетиной Штыков лихошерстый простор опоясался, где —

– за воздухом безрукий воздух, рукава раскидавши, Россию оплакивал…

«Кхх-пф-пф!»

Желтой короткой юбкой вильнула мадам Тигроватко, подавив на пуфик икрастую ногу:

– Родная моя, – я о вашем отце: переносят не это еще…

Подбородок – на палец; а носом – к Леоночке; на леопардовом фоне головка Леоночки, виделась старой шапчонкой, которую мех горностаевый, драный, белил.

– Ну и вышлют, – неважно, – мадам Тигроватко разглядывала горностаевый мех: подбородок на палец; и носом – к Леоночке:

– Нет ничего тут ужасного; он переедет!

Трепала по щечке:

– Фэ рьен![100]100
  Фэ рьен! (фр.) – Ничего!


[Закрыть]

У Леоночки вспыхнули глазки.

В гостиной, завешанной серо-оранжевой шторою, лопнуло:

Две орьентации!

– Нашим друзьям из разведки нет дела до ваших друзей; но и муж… нелегальный, – эк невидаль? Ищут шпионов, – не левых; и пусть: это нас не касается!…

Пальцами мнение ей подавала на лобик: от кубовых губ: – Нет, вы – милочка; в вас – же не сэ куа[101]101
  Же не сэ куа (фр.). – Я не знаю что.


[Закрыть] – шарм… Развлекитесь, – и выгнулась, треснув корсетом, как будто она исполняла испанские танцы: под треск кастаньет.

– Только вот: одеваетесь; я бы, – и из-за ресницы ее желтый глаз оглядел Леонорину талию, – что это? – палец затыкался в грудь, плечи, спину, – для стиля «дэгу»[102]102
  дэгу (фр) – отвращение.


[Закрыть], «нихилист» – назовите, как знаете: только штанов не хватает!… К чему безобразиться?

Вдруг:

– В ресторан едем, – что?

Как тигрица ей стиснула талию.

Пырск бриллиантов за окнами снесся: в окошко фонарь, не трезвонивший ветром, мигал.

– Нет, – пошла…

– Не пущу!

И одною рукою – за талию, с тиском; другою, с развернутым веером, – в бок; и ломалася, как балерина; оглядывала черноватой ноздрею; и с треском раздвинула штору.

И —

– «кк-кх» —

– «пф-пф» —

– Пшевжепанский, взяв чашечку с пепельно-серыми бледнями, с золоватыми блесня-ми, заиготал в леопардовый цвет бархатистых и серо-оранжевых стен;

– и заперкавши в чашечку, бросивши чашечку, хохотом лопнул Велес-Непещевич, зашлепываясь в желто-пепельном кресле.

Роланд перед мавром

«Щелк-дзан» – Пшевжепанский вскочил, наклоняясь одной головою; «шлеп-топ» – и Велес-Непещевич, привстав церемонно, одной головою склонился к Леоночке; и – каменел, как мужчина перед непредставленной дамой.

Леоночка, – бросаясь рукой с горностаевой муфтой под мех горностаевой шапочки, рот разевала испуганно, точно она наступила на мерзость; лицо – ее сон, тупо-дикий, больной, где-то виданный, после забытый, но – сон, изменяющий судьбы! Ей будто старинную и позабытую гадину выкинули, чтоб отныне жила она с гадиной этою.

Все – один миг.

– Вы (знакомы уже, – Тигроватко с нее к Пшевжепанскому чертою палкою веера.

Веером: от Непещевича – к ней:

– Познакомьтесь: Вадим Велемирович, – друг!

Шлеп-топ-топ!

– Леонора Леоновна… Тителева.

Непещевицу:

– Конечно.

Леоночке:

– Я – проведу: вам Параша прическу поправит… И – прочее все… Же ву лэсс![103]103
  Же ву лэсс! (фр.) – Я вас покидаю!


[Закрыть]

И с Леоночкой, павшей в безволие, точно колибри под глазом боа, – с переюрками: в двери…

Молчание – длилось…

– В метель, говорите, – Велес к Пшевжепанскому, щелками тыкаясь в выцветы серо-оранжевых стен.

И вскипело —

– «шш» —

– «ссвв» —

– за стеклом.

– Представляете? Да: шашку выхватил, с ветром рубился, – руками развел Пшевжепанский и носиком клюнул. Велес-Непещевич – за грушу; и – скороговоркой хохлацкою:

– Даже не с мельницей?

Шурш из передней: на них.

– Сослепецкого я понимаю, – влетела «мадам», – он же – рыцарь, – взмах перьев, – Роланд.

Как струна, лопнул в нос Непещевич:

– Для пальцев Роланда – хо-хо – мавританское горло готово… Она – часто к вам?

Влокотяся в подушечку, тускло-оранжевую, Тигроватко в мизинец склонила свой нос:

– Забегает ко мне: утешаться!

Горбок почесала.

– И вы утешаете?

– Да.

Облизнулась.

– О, о, – утешайтесь! Зачем ее тащите?

– Слово дала показать ее – Мирре.

А он перенес подбородок натруженный, – красный квадрат, – справа влево; и красным квадратом оскалился:

– Ну, а пока там она, – покажите же комнату.

– Э'бьэн[104]104
  Э'бьен (фр.). – Ну, что же.


[Закрыть], – идем!

Взявши за руки их, головою взбоднула пространство; и – диким галопом, втроем, – в коридор.

И за окнами пырскали змеи сквозные.

____________________

Галопами – мимо обой цвета кожи боа, мимо пятен, чернеющих в бронзово-темном; вломились во мраки, где может подняться лишь вопль; и – сопели.

И жолоб, укушенный ветром, как вепрь, – хрюкал, брюкал.

Ящик, веревку, мешок и клещи

«Щелк»: все – вспыхнуло: серое, мертвое, тусклое; где пестрота?

– Здесь и есть?

Тигроватко им бросила черною палкою веера:

– Здесь.

– А не слышно?

– Быка зарезай, – черной палкою веера в пасть. – Там же – кухня; а дверь запирают.

– Простите, – минуточку: сам посмотрю, – Непещевич; и – щелк каблуков лакированных: —

– светом —

– безлобо, безглазо —

– он бросился в черный квадрат; и оттуда – безлобо, безглазо – вернулся он: черным квадратом; и залопотал, хлопоча, как кухарка, над гусем ощипанным:

– Вы приготовите ящик, мешок холстяной, но покрепче, веревку покрепче, рогожу, моточек веревочек, гвозди, иглу для зашивки рогожки, клещи… Все тащить – подозрительно будет: шофер… мы с собою привезем нечто маленькое, да удаленькое.

Телефонный звонок.

И Параша, прислуга, влетела:

– Вас спрашивают, – Пшевжепанскому.

Вылетел.

____________________

Став безобразной, мадам Тигроватко казалась совсем индианкою.

– Ну, а зачем вы меня приплетаете: женщину… Разве нельзя – в другом месте?

Велес с разволнованным, бабьим, с каким-то слюнявым лицом заваракал, как старый фагот, в аллегретто пустившийся хриплым «пьяниссимо»:

– Негде: везде наблюдают… От вас он – на фронт: в запакованном виде… Захватим на улице; и – с ним: сюда… Вы отпустите вашу прислугу, конечно; уедете сами; ключ – нам, чтоб Лебрейль с чемоданом приехала, – с визою, сертификацией, паспортом; место, купе, будет занято; не Булдуков, – ваш Роланд постарается; в «Пелль-Мелле» знают, что может в любую минуту исчезнуть: на фронт… Такова его миссия, данная Фошем: се-крет-ней-шая-я… Больше – негде: везде следит око; а арестовать – невозможно: посольство, английское, тотчас вмешается… Фронт же, – там пули, там газы… Уехать живым ему нужно отсюда… И только отсюда!

Он так посмотрел, что «мадам», закрывая свой нос, из прощелочка пальцев глядела напуганным глазиком.

– Ведать не ведаю…

И – помолчали.

– Что «он»?

– Представляет собой замечательный просто феномен.

И – светски:

– Для дела союзников, – бросился корпусом, – вы предоставите комнату – нам?

Тигроватко ж, спиною к нему, надув губы и носом капризно бодаяся в веер:

– Гамэн… Я не знаю, – зачем это комната вам: еще девочку с улицы мне приведете?

Он – тоже гамэном:

– Француженку вам приведу; с темпераментом; пальцы – стальные; веревку на шее затягивать – может.

«Мадам», сделав вид, что она спохватилась, – на Дверь: громким сестринским голосом:

– Милочка, – скоро?

Кикимора

А капитан Пшевжепанский, оскалясь, кричал в телефон:

– Ездуневич?

– Прекрасно, корнет Ездуневич!

– К кому?

– Где, в котором?

– Дом?

– Шесть?

– Табачихинский?

Из коридорчика, точно из ада, явились: мадам Тигроватко с Велесом; пан Ян, не без юмора, бросивши трубку, руками разъехался:

– Ну, – поздравляйте: увижу сейчас знаменитость.

– Какую?

И щелкнула гнутым листом подоконница.

– Самую, – эту: Коробкина.

Жолоб взвизжал.

Непещевич:

– Скажите!

Мадам Тигроватко:

– Пожалуйста!

И отчего-то все трое, – как лопнут от хохота.

Грохнула крыша.

Мадам приложила свой палец к губам и показывала на гостиную, громко воскликнувши:

– Милочка, – так вы готовы?

В гостиной стояла Леоночка с красным распухлым, надувшимся ртом перепудренного синевато-зеленого и лупоглазого личика; так изменила прическа: на взбитых волосиках, напоминающих шерсть завитого барашка, тропической бабочкой встал желтый бант, отчего вся фигурка, – безбокая, с грудкой-дощечкою, в стареньком, черненьком платьице напоминала б кикимору, если б не шаль —

– ткань сквозная, тигриная (бурые полосы

в желтом); —

– она закрывала покатые плечи и талийку, падая и волочася по полу.

Мадам Тигроватко все это швырнула из шкафа, сажая под зеркало; прочее – дело Параши: завивка, прическа; сама лишь раскрасила губы.

____________________

– Ну – едемте… А во сервис…[105]105
  А во сервис (фр.). – К вашим услугам.


[Закрыть]

Тигроватко вошла из передней, ведя Непещевича с гром-

кими вскриками о Ван-дер-Моорене: друг знаменитостей Франции!

Видели в окнах: и гонит, и воет, обхватом качаясь, чтоб взвиться со всем, что ни есть, на земле; и – качаться со всем, что ни есть, на земле; басом охало где-то; и писком под окнами белые пыли бесились; и вдруг – между басом и писком, – страдающий, громкий, грудной, человеческий голос.

Велес-Непещевич ведет их

Проход в первый зал, отделенный ступенью; шатня и туда, и сюда: шаркотали, шарчили, шатели, бежали в уборные…

В далях – жары: разлетались света из-за хмари – янтарными, красными, голубоватыми пятнами; даже не комната, а человечник, где головы, плечи, и груди, и спины, слипаясь, закрыли и стены, и столики.

Стены – цвет моли; такие ж диваны у стен; полосатые, голубоватые шторы в квадратах оранжевых.

Тут же – эстрада, где над головачащими, лающим, пьющим, жующим кишением – фрак капельмейстера, куцего; вовсе немые смычки тарантят; и метаются локти; один ерундан барабана.

Велес-Непещевич, Леоночка и Тигроватко не шли, – перетискивались, растираясь боками чрез хавки и гавки; их мелкой трусцой обогнал беломордый пиджак, подрожав подбородком; все бросилось пятнами.

Кто-то курносый, затянутый в серую пару, показывал гребни лопаток; и рот разрывая, бросал кружку пива в такие же кружки; и кружкою бился о них; и ходулила дылда вдали; и обсасывал кто-то, вцепившись в коричнево-желтую кость, – эту кость; и какой-то художник, наверное, сивая масть, закачавшися на каблуках, стал икать на мадам Тигроватко; и дама в фуляровой шали, с гранатовой брошкой, голила руками; ей в спину – ерзунчик: стаканом вина:

– Ооо!

– Отстаньте.

Пристулил к компании:

– Ну, тилиснем!

Хитронырый пролаз – тилиснул, сделав вид, что фривольничает перед маленьким сдохликом (видно – со средствами): деятель желто-оранжевой прессы, а глазки – грязцой поедали грудиночку дамскую, – лиф «Фигаро»: черный, белковый: рюмочка! Сине-лиловый букетец фиалок в корсаже; и – шурш желто-красных «дэссу» из-под юбки, отделанной кружевом.

Бросилось все это из перезвона ножей, из икания, гавка, раскура.

Забились в пороге второй, пестрой зальцы, где ус тараканий, военно, с цоками шпоры, с «пардон» разделяя толпу, волочил мимо стуло.

Вино подают, а не пиво; и – воздух, и – чистые скатерти.

И уж за пестрой эстрадою вздетая комната, – почти пустая; ковер заглушает шаги; заказ столиков по телефону; и ткань – ярко-тигровая: красно-бурая, с черчем полос черно-бурых; и – черное, вылитое серебро канделябров, серп-чато изогнутых; каменно матовы пепельницы; темно-бурый медведь из угла поднимает поднос на серебряный блеск —

– зильберглас: —

– приготовленный столик лакей обирает, расставив, двуухую форму чистейших крахмальных салфеток.

Сюда Непещевич, ведомый почтительно распорядителем в смокинге из обнищавших князей, – дам ведет; ярко-желтая юбка мадам Тигроватко и тигровая шаль Леоночки тонут в оранжево-желтой портьере: и – в креслах.

Скандал

Мадам Тигроватко становится вдруг своенравным «анфанчиком»; выщипнувши пахитосочку, бисерной струйкой стреляет в какого-то, мимоидущего; штрипки одернув, он сел против них; и – показывал томный носок: цвета «прюн»[106]106
  прюн – цвета сливы.


[Закрыть].

И лакей, отмахавши салфеткой, пронес огурец свежесольный.

Леоночка виделась издали злым, перепудренным личиком и ярким бантом, кричавшим с волос; Непещевич склонился над ней:

– Что вы пьете?

– Я…

И – затруднялась сказать.

– Нет же, Леокадй, – научите ее!

Как во сне —

– прочно вылезла гадина; точно во сне: соблеснулись тигриные полосы с колером серо-оранжевых стен; и припомнились ей желто-красные крапы дешевых кретонов, в которых Терентий Титович, «Тира», – ее ожидал:

Крапы, черные мухи, летали вокруг головы.

Вот гречанка, голея плечами, проходит эгреткою; с ней – перепудренный труп: прыщ его розовато сквозит.

____________________

Из-за дыма далекая зала – цвет моли; в ней – месиво; громко таракают: горлом, ножами, тарелками; кто-то першит, кто-то тащится с кем-то; кого-то зовет за собою; откуда-то щелкает пробка; синеет не дама – щека; и она – примазная замазка.

Кто?

Вскакивает и бросается, чтобы увязнуть в проходе; он рвется замятой визиткой; как будто, надевши ее, оказался в трактире, где пил; в ней и спал; – и – опять затащили в трактирчики; вид парикмахерской куклы, но – трепаной куклы: клоки бронзовой с просверками бороды сохранили едва очертание тонкого клина: парик – съехал набок.

И тотчас —

– за ним —

– шпорой цокая, —

– Тертий Мертетев!

– Миррицкая, Мирра: в шелку темно-вишневом, черными пятнами!

За руки схваченный Миррою, – из-за оливковых, как неживые круги полудохлой очковой змеи, ужасающих странно глазниц золотыми глазами, – живыми, – блеснул, через головы выкинув руку; и психой, которую греют нагайкою, взвизгнул на весь ресторан:

– Она – дочь моя!

Загалготали, вскочили, сбежали, таращась усами, кусаясь зубами; и дамочка бросилась вместе со всеми.

– Пустите, – взвизжало в кольце голосов.

Но Мертетев, отрезавши путь, навалился могучею грудью; и – распорядителю бросил:

– Больной!

Все усатые губы и морды, напучившись дьявольски, точно собаки на кость; только серая пара (в лице – лень тю-фячья) повесила локоть и тихо зевнула в жилетец свой —

– переплетение розовых лапочек в каре-коричневом: из пестрой комнаты.

Распорядитель лакею дал знак подбородком, чтоб мчался: вести, куда нужно иль… вывести.

____________________

Все это издали слышалось еле; и – виделось еле.

Мадам Тигроватко лениво лорнет навела, как с эстрады, – на синее облако дыма:

– Что там?

И лорнировала, как с эстрады, соседнее зальце, где – пятнами стены, кирпичные, с кубовыми кувырками, с лиловыми грушинами (взрезы розовые в черно-бурых кругах): с желтым кантом.

Вон дама с фарфоровой грудью, губами коралловыми из соломинки тянет под кущей из розовых, собственных, перьев на фоне дивана оранжевого с голубыми изливами; с нею же щеголеватый с щеглячьим, щепливеньким личиком юноша; белые ведра («Шабли», мозельвейн) блеск бросают с отдельного столика в дымчато-голубоватой, – с расплясами сурика, – шторе.

Велес-Непещевич назад посмотрел:

– Вероятно, скандал…

На тарелочку, как драгоценность, ему принесли шоколадного цвета сигару; он, сняв сигнатурочку, ловко обрезал, вскурил.

А Леоночка – не повернулась.