Текст книги "Ярость благородная. «Наши мертвые нас не оставят в беде» (сборник)"

Автор книги: Андрей Уланов

Соавторы: Роман Афанасьев,Леонид Каганов,Олег Синицын,Михаил Кликин,Сергей Чекмаев,Юлия Рыженкова,Максим Дубровин,Олег Кожин,Игорь Вереснев,Юлиана Лебединская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)

Игорь Вереснев
На безымянной высоте

Алый закат погас, небо добрало черноты, зажгло одну за другой звезды, и как-то сразу навалилась ночь. Настоящая, степная, почти первобытная. Оттуда, из ночи, иногда доносились непонятные звуки, тревожные, чуть пугающие. Но здесь, на их пятачке, огороженном палатками, джипом, кустами терновника, было уютно и хорошо. В костре весело потрескивали полешки, разбрасывая маленькие фейерверки искр, от котелка начинал сочиться густой, пряный аромат ухи, вполголоса бубнил стоящий рядом с рюкзаками радиоприемник.

– О, у вас уже вкусно пахнет! – вывалился из палатки Димка, причмокнул плотоядно. – Счас супца порубаем.

– Не сметь обзывать мою уху супом! – тут же замахнулась на него черпаком Ленка.

– Ой-ой-ой, подумаешь! Мне по барабану, уха так уха. Главное, порубать бы скорее, а то в животе урчит. – Димка плюхнулся на траву, схватил радиоприемник. – Музычку чего не слушаете?

– А там нет ничего путевого, – откликнулась сидящая по другую сторону костра Лера.

– Да? Чего так?

Димка начал медленно проворачивать колесико. В динамике захрипело, потом сквозь хрип прорвался какой-то бравурный марш, потом и того хуже – мужской баритон затянул:

 
«Светилась, падая, ракета,
Как догоревшая звезда…»
 

– Да че за нафик? Че за фуфло в эфире?

– Ты что, забыл, какой день сегодня? – удивилась Ленка.

– А че за день? Помер, что ли, кто?

– Двадцать второе июня сегодня, – подсказала Лера.

– Ну и че?

– Годовщина войны, имбецил, – хохотнул, поправляя дрова в костерке, Анатолий. – Во, подрастающее поколение! Чему тебя только в школе учили?

– Какой войны? А… Ну так это когда было! Пятьдесят лет назад? Не, шестьдесят! Не…

– Ты еще скажи, в прошлом миллениуме.

– А че, не так? Давно же, че ее помнить, ту войну?..

– Добрый вечер, ребята. – Человек выступил из темноты так неожиданно, что и Димка, и Ленка вздрогнули, а Лера, за спиной которой он оказался, даже вскочила. – Что вы тут делаете?

Одет незнакомец был странно, вроде бы в военной форме, но и не совсем военной. Без погон, это уж точно. Среднего роста, молодой – наверняка и тридцати еще нет. Лишь на висках серебрилась в отсветах костра седина.

– Отдыхаем. А что, нельзя? – поднялся ему навстречу Анатолий. – Что, здесь объект какой-то военный, особо секретный?

– Да нет, отдыхайте. Просто костер увидел, вышел проверить. Мода у молодежи пошла нехорошая – солдатские могилы раскапывать. Награды ищут, оружие.

– Тут где-то солдатские могилы? – удивилась Ленка. – Мы днем все вокруг облазили и не заметили.

– Весь этот холм, считайте, одна братская могила. В сорок первом здесь жестокий бой шел. Стрелковая рота десять часов чуть ли не мехдивизию немцев держала.

– Ну это ты, дядя, загнул! – осклабился Анатолий. – Стрелковая рота… Они чем, портянками отбивались? Ты хоть представляешь, что это за силища, механизированная дивизия вермахта? Да там танков одних…

– Представляю, – оборвал незнакомец. Было в его голосе что-то такое… Из-за чего никто не посмел спорить, даже Анатолий. И вокруг костерка повисла тишина. А тут еще и настройка в Димкином радиоприемнике назад соскочила: «…У незнакомого поселка, На безымянной высоте…» Вообще в тему!

– А расскажите, что здесь было… если можно, – попыталась разрядить обстановку Лена.

– Почему же нельзя? – голос незнакомца оттаял. – Слушайте, если интересно.

Улыбнулся, присел к костру.

– Вставай, соня, всю жизнь проспишь!

Илья открыл глаза, шевельнул затекшими на жестковатом земляном ложе плечами. Затем сел, огляделся.

Ночь закончилась. Теплый ветерок бросил в лицо густой, крепко замешанный аромат степных трав и свежевырытой земли. И тишину. Удивительную, звенящую хрусталем тишину. Только прямо над головой, в высоком утреннем небе, пел жаворонок.

– Букин, пошли на речку сбегаем, окунемся, пока бойцы отдыхают. – Герка Калитвинцев, командир второго взвода и друг еще по Рязанскому пехотному, сидел на корточках над бруствером и смотрел сверху вниз. – Твои ж позиции прямо у берега.

Илья оглянулся на восток, туда, где сразу за окопчиками его взвода круто уходил вниз заросший терном склон. За рекой, за холмами, за редким степным лесом поднималось солнце. Едва-едва поднималось, на ладонь, не больше.

Илья укоризненно посмотрел на Калитвинцева.

– Ополоумел совсем, да? В такую рань будишь! Наверное, и трех часов не поспали?

– Успеем выспаться. Чистым просто хочется…

Фразу Герка не закончил, а переспрашивать Букин не посмел. Искупаться, и в самом деле, не мешало бы – после марш-броска, после того, как полночи в земле ковырялись… Он поднялся во весь рост, выпрыгнул из окопчика.

– Эх, такой сон из-за тебя не досмотрел!

– Что снилось?

Сон, и правда, был знаменательный. Домик родительский снился, двор, и на лавочке у порога – мама. В голубеньком ситцевом платье, с косынкой на плечах, в точности такая, какой Илья в последний день ее видел. Это когда из отпуска отозвали, когда – война… Только во сне почему-то яблони цвели, будто май. Весь их двор в белом пахучем кипенье, и весь городок. Лишь терриконы поднимались над благоухающе-кипящим морем черными антрацитовыми островами.

…И темные мамины волосы тоже почему-то были белыми. Седыми…

Он пересказывал сон, пока спускались к реке, оскальзываясь на каменистых осыпях, хватаясь за колючие ветви кустов. И когда закончил, Герка кивнул.

– И мне детдом наш снился, пацаны все… Почти все. А девчонки только некоторые.

Со сна вода показалась прохладной. Хотя откуда ей быть прохладной сейчас, во второй половине июля? Пока Илья раздумывал, Герка, начавший стягивать гимнастерку еще загодя, сиганул в воду, радостно ахнул, зачастил саженками…

И вдруг остановился, повернул назад. Выскочил на берег.

– Ты чего так быстро? – не понял Илья.

– Вон, смотри.

Метрах в двадцати левее того места, где они стояли, мелководье поросло осокой. Там, зацепившись за жесткие, толстые стебли, в воде лежали трое. Мертвые. Может, и больше их было, в осоке не видать.

Боец, лежавший ближе всех, был совсем молоденький, мальчишка почти. Опоясывавший его грудь бинт превратился в размокшую грязную ветошь. И нога выше колена была забинтована – видно, досталось парню… А потом еще раз досталось. Второй, с забинтованной головой, лежал лицом вниз. А третьей была женщина. Или молодая девушка – не понять, волосы залепили лицо. Врач, санитарка? Крови на убитых не было, вода смыла. Лишь халат белый изодран на боку и груди, и выпирало оттуда что-то страшное. И у лежащего ничком бойца дыры на гимнастерке, между лопаток и ниже. Большие, ровные. Не осколок, крупнокалиберный пулемет, должно быть.

Холодный озноб заставил Илью передернуть плечами.

– Откуда они здесь? – растерянно взглянул на друга.

– Оттуда. Течением принесло. Слышал, бомбили всю ночь? Станцию наверняка.

Лето закончилось. Сразу. Какое там лето, когда война?

Стрелковую дивизию, в которой служили младшие лейтенанты Букин и Калитвинцев, отмобилизовали в первый месяц войны. И бросили на запад, туда, где вероломный враг жег советскую землю. На фронт, чтоб переломить хребет, чтоб могучим ударом… И затем добивать фашистскую гадину на ее территории. Как и положено, как учили.

Вчера после полудня эшелон, в котором везли их полк, миновал эту реку – железная дорога проходила километрах в тридцати к северу. Переехали мост, а сразу за ним – станция. На станции был развернут эвакогоспиталь, грузили раненых в стоявший на соседнем пути санитарный поезд. Раненых было много, очень много. Илья и не предполагал, что их уже столько. И страшно было представить, какие потери несет Красная Армия…

А еще станция была забита беженцами. Люди сидели на телегах, на узлах с нехитрым скарбом. В основном женщины и дети. Стариков было меньше, видно, старики не хотели оставлять свои хаты.

Илья и Герка решили пройтись, ноги размять, пока эшелон ждет отправки. Посмотреть, а возможно, выменять что-нибудь – и едва не заблудились в этом человеческом водовороте. Их закрутило, завертело и выбросило к дощатому забору, огораживающему товарную контору. У забора тоже лежали узлы, на одном сидела девочка лет десяти, чем-то похожая на сестренку Ильи, когда та была такой же маленькой, нянчила в руках тряпичную куклу, приговаривала вполголоса:

– Нэ плачь, Галю, нэ плачь. Тыхэсэнько сыды, а то нимэць почуе, прылэтыть, бомбу кынэ.

Илья услышал, и ему стало страшно. Ведь и впрямь, «юнкерсы» налететь могут, по дороге они уже видели разбомбленные эшелоны. Герка, тот и вовсе головой крутить начал, на небо посматривать.

Потом из водоворота вынесло маму девочки. Увидела их, подбежала, причитать начала:

– Товарышы офицэры, риднэньки! Вы ж нимцив сюды нэ пустытэ? Бо шо ж нам тоди робыты?

Герка ничего не ответил, а Илья попытался успокоить:

– Конечно, не пустим! И так они далеко зашли. Гнать их пора с нашей земли.

…На станции эшелон простоял не долго, снова пополз на запад. Но до фронта они так и не доехали. Через полчаса поезд остановился прямо посреди степи, и приказ поступил: выгружаться.

Их роту выгрузили первой и сразу же – марш-бросок по уходящему куда-то на юг проселку. Задачу поставили простую: занять оборону на ближайшей высотке, окопаться, ждать подхода основных сил. Но идти до этой высотки пришлось часов пять, и окапывались уже глубокой ночью. И все время, пока шли, пока окапывались, далеко за спиной громко, протяжно ухало. Бомбили станцию. Диспозицию до взводных не доводили, но слух разлетелся – немецкая колонна прорвалась на стыке армий, вышла к реке и теперь заворачивала к северу, рвалась к железке, к станции, мосту. Стремилась перерезать коммуникации, ударить по тылам. Хорошо, эшелон со стрелковым полком подвернулся, есть кому остановить гитлеровцев! А там и основные силы развернутся, да как ударят! Мокрого места от гадов не останется.

Но раненых зачем бомбить? А после добивать из пулеметов…

Илья наконец-то смог оторвать взгляд от убитых.

– Думаешь, они с того санпоезда?

– Может, с поезда, может, из госпиталя. Почем я знаю? Со станции, это точно.

– А люди? Там же беженцев полно было?

– Ты мне это говоришь?! – ощерился Герка. – Фашистам пойди скажи! Бить их, сволочей, надо!

– Да… Слушай, ты не видел, наши подошли?

Калитвинцев помолчал немного, потом качнул головой.

– Нет никого. Я перед тем, как тебя будить, на гребень высотки поднимался. Оттуда далеко видно, чуть ли не до самой железки. Пусто.

– Как же так?

– Может, полк у станции оборону занял? Или… их тоже разбомбили. На марше.

– Да что ты несешь?! Как такое… – и язык прикусил. Потому что если Герка прав, то получается… Получается, прорвавшихся гитлеровцев остановить некому?

– Товарыши лейтэнанты, сюды! – разом оборвал все размышления крик выставленного в охранение Близнюка. – Скоришэ! Нимци вжэ!

Это была разведка. Семь мотоциклистов неспешно пылили по проселку. Сверху, со склона высотки, они выглядели маленькими и не страшными. И стрекот двигателей походил на пение кузнечиков.

В полукилометре от того места, где проселок начал взбираться на склон, группа остановилась. Видно было, как командир разглядывает в бинокль позиции роты. Наверняка заметил свежие рытвины среди пожухлой, выгоревшей травы. Эх, достать бы их сейчас из миномета! Или станкачом положить… Только не было у них ни минометов, ни станковых пулеметов – рота выдвигалась на заданный рубеж налегке. По два «дегтярева» на взвод, да винтовки у бойцов, вот и все вооружение. Офицерские «ТТ» и вовсе не в счет.

Один мотоцикл вновь тронулся, свернул с проселка, пополз вверх по склону. Медленно, осторожно. Потом нервы у «гансов» не выдержали. «Та-та-тах!» – зарокотал пулемет в люльке, взбил фонтанчики пыли и раскрошенной глины.

Они успели проехать метров пятьдесят и дать три очереди. А затем одиноко бахнула «мосинка», и пулеметчик в коляске откинулся назад. Вот так вам, будете знать!

Первый выстрел словно сигналом послужил, – отовсюду забахало. Букин опомнился, заорал:

– Третий взвод! По немецко-фашистким гадам – огонь!

Мотоцикл, что карабкался на склон, перевернулся почти сразу. Остальные бросились разворачиваться, сыпанули испуганными зайцами, кто по проселку, кто степью. Спешили выйти из-под обстрела. Да только у «дегтярева» прицельная дальность с полтора километра, и у «мосинки» не меньше, если умеешь с ней правильно обращаться. Из семи мотоциклов ушло четыре.

– Оце мы йим далы, товарышу лейтэнант! – радостно ощерился Блюзнюк. – А хай нэ лизуть. Эгэ ж?

– Да.

Илья тоже улыбнулся. Близнюк был мобилизованный, сорокалетний дядька откуда-то из-под Полтавы. Таких, тридцати-сорокалетних, у Букина насчитывалось полвзвода. Командовать ими, взрослыми мужиками, отцами семейств, он еще не привык. Тушевался, особенно когда обращались к нему как к старшему, на «вы». Вот Герка – тот нет.

– Як гадаетэ, багато там йих?

– Не знаю…

Мотоциклисты уносились к горизонту, к дальним холмам. А навстречу им двигался, поднимался к синему небу, хвост пыли. Навстречу ползли длинной серой гусеницей бронированные чудища. Еще маленькие, еще не страшные. И рокот моторов еще едва слышен, и земля не начала дрожать под железными траками.

– Танки! Т-3, видел я такие во время польского похода, – приподнялся в соседнем окопчике Леня Гаевский, командир третьего отделения. – Хорошая машина, но броня слабовата. Наша «сорокапятка» прогрызет враз!

Да, наверное. Только где она, наша полковая артиллерия? Позицию хорошую выбрали – вся равнина впереди простреливается, ни укрыться, ни затаиться – и подоспели вовремя, заняли оборону на пути у фашистов… Только обороняться, выходит, нечем.

Сзади зашуршала осыпающаяся земля. Илья обернулся, вскочил, вытягиваясь.

– Товарищ старший…

– Отставить, – махнул рукой ротный. Чисто выбритый, пахнущий одеколоном, с орденом «Красной Звезды» на свежей гимнастерке, он будто на парад сегодня собрался. – Как настроение, Букин? Страшно?

– Никак нет.

– Это ты, положим, врешь. В первый бой всегда страшно идти. Я, когда в финскую… Ладно, не время сейчас для воспоминаний. В общем, держись, Букин. Позиция у нас хорошая, немцу высотку не обойти. Слева – река, справа – овраги начинаются. В лоб переть придется. Так что главное для нас – пехоту отсечь. А танки… что ж танки. Танки в ближнем бою гранатами достанем. Да и не рискнет фашист далеко от пехоты отрываться, остановится. Диспозицию понял?

– Так точно, товарищ старший лейтенант.

– Вот и добре. Я в расположении первого взвода буду, если что. Думаю, немец там сильнее всего бить станет, вдоль проселка. Самая прямая для него дорога там.

Он отвернулся, положил руки на бруствер, готовясь выбраться из окопа. И тогда Илья решился спросить:

– Товарищ старший лейтенант, а наша полковая артиллерия где? Полк где?

Ротный помедлил, обернулся. Улыбнулся кончиками губ.

– Артиллерия, говоришь? С артиллерией любой дурак танки остановит. А ты попробуй вот так, – одними «винтарями» и «ТТ» своим…

– Шуткуе командыр, – вздохнул Близнюк, когда старлей пропал в окопчиках второго взвода.

«Шуткуе». Ох, невеселые это были шутки.

Танки больше не шли колонной, веером начали расползаться по степи. И в пыльном облаке видны стали грузовики. Они сворачивали на обочину, останавливались, выпуская, словно горошины из стручка, серые фигурки солдат. Танков Илья насчитал сорок три, а пехоты… Кто ж их сочтет!

– Ну и силища прет! – восхищенно присвистнул Гаевский. – Разделают нашу роту под орех. Самое время отступить…

– Куда отступить?! – чуть не рванулся к нему в окоп Илья. – Приказ был, – здесь оборону держать!

– Да это я так, к слову… Здесь так здесь. Позиция хорошая.

– Дурныци кажэшь, сержант, – неодобрительно покачал головой Близнюк. И добавил ни к селу ни к городу: – А я Люби лыста вчора почав пысаты, та й нэ встыг…

Внизу бухнуло, у дула одного из танков распустилось белое облачко. И тут же что-то засвистело над головой, против воли заставляя подогнуться колени, толкая на дно окопа. Но рвануло далеко, по ту строну холма. И сразу стало стыдно за свой мгновенный испуг, и Илья дернулся вверх и вскочил бы во весь рост, самому себе доказать, что не боится он фашистов, но Близнюк уже подоспел, навалился на плечи, не пустил.

Видно, стрелять прицельно из движущегося танка, да еще вверх, у наводчиков не получалось, большей частью снаряды уходили за гребень холма. Но кое-какие ложились и рядом с позициями, и тогда комья земли сыпались на голову, больно били по спине…

А потом со стороны второго взвода кто-то истошно, по-звериному, завизжал. Тут же, перекрывая визг, заставляя замолкнуть, долетел голос ротного: «Рота!…гонь!» И Герка подхватил команду: «Огонь!», и Илья приподнялся-таки к брустверу, тоже закричал:

– Третий взвод! Огонь!

Пулемет справа, в первом отделении, ударил не дожидаясь его команды, и грохнула над ухом «мосинка» Близнюка… Рота вступила в бой.

Немецкая пехота, почти добежавшая до подножья холма, дрогнула, сбилась с шага. Начала ломать строй, скучиваясь под прикрытие танков. И залегла, зло огрызаясь частым автоматным огнем. Да куда там их «шмайсерам» до «трехлинейки»! Пехоту отсекли так быстро и легко, что Илья даже засмеялся тихонько от удовольствия.

Но первая волна танков ползла вверх по склону, и теперь они не казались маленькими и не страшными. Они ревели, лязгали траками, и земля начинала дрожать под их поступью. Орудия не стреляли: близко, зато пулеметы били, не замолкая, выкашивали и без того невысокую траву, перепахивали брустверы, не давали поднять голову. По крайней мере четыре машины шли на позиции третьего взвода. Они приближались так уверенно и неотвратимо, что ноги вдруг сделались ватными. И этой же ватой заложило уши, и совершенно ясно стало: не остановить, ну никак не остановить их…

– Ой, мамочка! Да раздавит же!

Крик прорвался сквозь вату, заставил оглянуться. Кто-то из бойцов – Илья не разглядел, кто именно, – выскочил из окопа, метнулся назад, к гребню холма.

– Стой, – заорал вдогонку Гаевский, – куда прешь, дурик!

Илья тоже хотел закричать, скомандовать, остановить – даже рот уже начал открывать. Не успел – боец споткнулся о пулеметную очередь. Упал, ткнувшись лицом в мягкую, вспаханную снарядами землю.

Ватное оцепенение прошло. Танки продолжали ползти, ну и что?! Подумаешь, танки! Володя Сулима, комотд-первый, уже кричал своему пулеметчику: «По смотровым щелям бей!», а Близнюк деловито вынимал из подсумка гранаты, приговаривал: «Та йдить вже сюды». Главное они сделали: пехота осталась лежать у подножья холма.

На правом фланге роты, где склон был совсем пологим и по нему, выгибаясь, змеился проселок, первый танк ворвался на позиции. Взревел, перемалывая гусеницами окопчики, начал поворачиваться…. и вдруг дернулся, налетев на хлопок из-под днища, застыл. Готов!

Во взводе Калитвинцева кто-то вскочил навстречу другому танку, попытался замахнуться… упал, пробитый очередью. Но гранату его подхватили и докинули-таки! Второй! Получайте, гады!

Ротный не ошибся. Немцы отступили, оставив один танк на позициях оборонявшихся, а второй, покалеченный, но не обездвиженный, поспешил выйти из боя. Командир колонны понял, что артиллерии у защитников высотки нет, а терять бронетехнику за здорово живешь в его планы не входило.

Танки выстроились у подножья холма. Методично, словно на полигоне, не опасаясь ответного огня, принялись расстреливать линию обороны осколочными. И ничего нельзя было с этим поделать, лишь сжаться в комочек на дне окопа, ждать новой атаки. Надо было просто пережить артобстрел. Только слабой защитой оказались окопчики в полроста. Эх, была бы пушка…

И тут Илья понял: пушка есть! Немецкий танк стоит в двух сотнях шагов. Ходовая часть разворочена, но башня-то целая! И люк раскрыт – у экипажа нервы не выдержали, когда Геркины бойцы начали в упор лупить по смотровым щелям, уйти пытались.

Он закричал, не высовываясь из окопа:

– Сержант Гаевский! С танковой пушкой разобраться сумеете?!

Комотд ответил не сразу. Илья испугался было – убит?! – но тут же услышал:

– Попробую!

– Тогда по команде – за мной, к танку! Один, два – вперед!

Видно, не только Букину мысль о пушке пришла в голову. Едва вскочил, глядь: Герка с одним из бойцов уже на броне. Немцы рядом со своим танком не били, берегли, Калитвинцев без помех юркнул в люк, захлопнул. А пару минут спустя башня начала разворачиваться.

Первые два Геркиных снаряда легли мимо. Но третий припечатал прямиком в двигатель, и хвост черного дыма пополз над стоящими в ряд танками. Есть!

После такого удачного выстрела Герке нужно было уходить немедленно, потому что торчащий посреди холма танк сразу же стал мишенью, и добрая половина орудий била теперь по нему. Но Калитвинцев не ушел. Успел выстрелить еще дважды. В танки больше не целил, понимал, что не успеет пристреляться, бил осколочными по степи, где залегла немецкая пехота. А потом оглушительно грохнуло, расплескивая пламенем, тяжелая танковая башня, словно спичечный коробок, отлетела метров на десять. От прямого попадания сдетонировал боезапас…

Еще через несколько минут немцы опять пошли в атаку. «Огонь! Огонь!» – закричал Илья и за себя, и за командира второго взвода. Но какими же редкими в этот раз были винтовочные щелчки! И, конечно, они не могли положить живую серую цепь, бегущую в поднимающейся за танками пыльной туче.

– Синельников! Синельников! – орал слева Гаевский. – Почему пулемет молчит?!

– Убило Синельникова!

– А с пулеметом что? Пулемет цел?! Да мать же вашу! Товарищ лейтенант, слышите, – первое отделение молчит. Неужто всех накрыло? Или в щели позабивались, как крысы? Я к ним, гляну, а?

– Я сам. Ты со своим пулеметом разберись.

– Лады!

В первом отделении Илья нашел одного живого. Боец Коваленко, пацан еще, восемнадцать весной исполнилось, лежал на дне окопчика, трясся какой-то мелкой, отвратительной дрожью.

– Боец, взять винтовку! Стрелять нужно!

Коваленко затравленно сжался, вытянул вперед левую руку. Гимнастерка на предплечье была разорвана, перемазана кровавой грязью.

– Товарищ лейтенант, так раненый я, раненый…

– Ты что?! Какая рана, это царапина! Вставай! Что у вас с пулеметом?

– Убило всех… кажись.

Он еще поскуливал, но уже поднимался. Букин ткнул ему в руки винтовку.

– Прикрой меня. Я к пулемету, посмотрю, что там…

И вдруг бруствер рядом с лицом начал вспухать, становиться на дыбы, обвалился сверху безмолвной черной стеной…

Коваленко продолжал скулить на дне окопчика, зажимая руками живот:

– Дяденька, не надо, пожалуйста, не надо… Я убитый уже, честно, убитый…

Скулил и смотрел вверх. Там, вверху, над развороченным бруствером, стоял немец с плоским, будто игрушечным, автоматом. Молодой, не намного старше, чем Коваленко, с тонкими губами и одутловатым лицом. Стоял, слушал, склонив голову набок. Понимал ли, о чем ему говорят?

Автомат в руках немца дернулся, и грудь Коваленко провалилась тремя маленькими дырочками. Скулеж оборвался на полуслове. И стало тихо. Где-то дальше, за линией обороны, за холмом, ревели танки, но вокруг было тихо, лишь время от времени – чужая, лающая речь и короткие выстрелы.

Немец повернул голову к Букину, повел автоматом. Ждать, когда тот вновь дернется, Илья не стал, закрыл глаза. В голову ударило, будто оглоблей. И все потухло.

Дворик утопал в майском кипении яблонь. Утопал в тяжелом, дурманящем, солоновато-сладком аромате. Страшном аромате крови и смерти. И мама сидела на лавочке у порога, смотрела остановившимися, невидящими глазами. И рядом сидела Лариска, почему-то маленькая, десятилетняя, баюкала куклу, приговаривала: «Тише, тише, не плачь. А то немец услышит, придет…»

Немец уже был здесь, слышал. Молодой, с одутловатым лицом, кривил тонкие губы, вел стволом автомата. И проваливалась маленькой дырочкой тряпичная грудь куклы, а потом…

Илья открыл глаза. Поднимать веки было тяжело, они словно стали свинцовыми, занемели, но он сделал это. И голову повернул к развороченному брустверу, стряхнул придавившую спину землю.

Почему-то все начиналось сначала. Танки ревели, взбираясь на склон, серая живая цепь бежала следом в пыли – немцы шли в атаку. Но ведь они уже были здесь – или это только привиделось?

Раздумывать не оставалось ни времени, ни сил. Илья отхаркнул соленый скользкий сгусток, захрипел:

– Взвод, огонь! Рота, огонь!

Тишина. Ни выстрела в ответ. Илья приподнялся над бруствером, обвел взглядом позиции своего взвода, потом второго, первого. Только перепаханная снарядами, утрамбованная гусеницами, напитанная кровью земля. Не привиделось, значит. Роты больше нет, все убиты. Все! И некому больше защитить… Одутловатый немец кривил тонкие губы, плоский автоматик в его руках неспешно расплевывал смерть… Ну нет, так не будет!

Илья обернулся к лежащему на дне окопа расстрелянному Коваленко. Наклонился, принялся трясти за плечо.

– Вставай, боец, вставай! Вставай скорее! Близко они, совсем близко!

Он тряс, тряс, тряс, будто пытался вытрясти смерть из застывающих членов, отогнать ее хоть на час, хоть на одну атаку.

– Вставай, боец, вставай! Идут они, и остановить их, кроме нас, некому!

Тряс, тряс, тряс – и смерть не смогла устоять. Запекшиеся кровавой пеной губы дрогнули, шевельнулись веки на закатившихся глазах.

– Товарищ лейтенант… я же убитый…

– Нельзя, нельзя быть убитым сейчас, Коваленко! Кто тогда Родину защищать будет?

И боец подчинился. Начал вставать, взял плохо гнущимися пальцами винтовку. А Илья перевалился через бруствер, пополз к следующему окопчику, где сидел, прислонившись к стенке, посеченный осколками Володя Сулима. И снова тряс, уговаривал: «Вставай, сержант, вставай!» Потом полз дальше, к следующему, к следующему…

Позиции оживали. Наверное, это было чудо. Илья не знал. Даже не думал о таком, некогда было думать. Рота вела бой – это главное. Строчил из пулемета по фашисткой нечисти безногий Синельников, вновь командовал своим отделением Гаевский, дополз-таки до танка обвязавшийся гранатами Близнюк…

Серая цепь дрогнула, попятилась, побежала назад. И вслед за ней начали отходить танки. Снова выстраивались в линию, молотили осколочными, перемешивая с землей защитников высотки. И снова Илье приходилось ползти от окопа к окопу, трясти за одеревеневшие плечи, кричать в неслышащие уши: «Вставай, боец, вставай! Нельзя нам пока мертвыми быть! Еще одну атаку отбить нужно».

И снова.

И снова.

И снова.

Остановила Илью тишина. Алое, испачканное в крови солнце опускалось к горизонту. Бой закончился. Колонна танков и мотопехоты пылила по проселку, уходила к холмам на горизонте. Немцы отступали, потеряв в этом странном бою восемь машин и полторы сотни солдат. Они отступали не насовсем, на время. Их командир сейчас вызывал авиацию, чтоб когда бомбы перепашут степь, начать все заново. Но день для них был потерян.

Немцы отступали, так и не поняв, почему не могут взять ту, ничем не примечательную, безымянную высотку. Они побывали на ее вершине много раз за сегодня, но после каждой атаки, после каждой их победы, высотка вновь оказывалась впереди. Они не испугались, они были слишком сильны, чтобы пугаться. Они успели привыкнуть к легким победам, вкусу чужой крови и к собственной безнаказанности. Их время бояться еще не пришло. Они просто не понимали, что за секретное оружие русских встало у них на пути, а разбираться времени не было. Значит, пусть поработают «юнкерсы».

Веселые искорки прыгали на догорающих поленьях.

– Ленка, у тебя суп, наверное, готов давно! – не выдержал Димка.

– Ой! – девушка вскочила, схватила черпак, сунула в котелок. – Точно, готов! Тарелки подставляйте. – Посмотрела на незнакомца. – Поужинаете с нами?

– Нет, спасибо, ребята. Пора мне. – Поднялся.

– Так что, кто-то из тех, кто высотку оборонял, выжил? – поспешил уточнить Анатолий. – Откуда подробности известны?

– Нет, конечно. В живых здесь никого не осталось.

– Тогда, не обижайся, дядя, но твоя история – это сказка. А что здесь на самом-то деле случилось?

– На самом деле? Прорвавшаяся колонна немецких танков и мотопехоты вышла к станции на десять часов позже, чем ожидалось. А стрелковый полк, который выдвинули им навстречу и который должен был их задержать, немецкая авиация уничтожила еще накануне вечером. Больше ничего неизвестно.

– Да? Ну я поищу информацию, посмотрю в Интернете. А те десять часов, о которых ты говоришь, все равно русским не помогли. И реку немцы форсировали, и еще о-го-го куда дошли.

– Русским… – криво усмехнулся незнакомец. – А вы сами какие?

– Мы? – неожиданно для себя смутился Анатолий. – Да разные. Я хохол, Ленка – наполовину гречанка, Лера, так сказать, из колена Моисеева. Вот Димка у нас точно русский. Да неважно это! По-любому сказку ты рассказал, а не быль.

– Легенда о бессмертном Неизвестном Солдате, – поддакнула Лера. – Прикольно, я такую не слышала.

– А ты ее запиши, – тут же посоветовал Анатолий. – Тебе все равно на будущий год курсовую по народному фольклору писать. – И окликнул уходящего незнакомца: – Эй, дядя, подожди! Ты так и не представился. На кого ссылаться-то, если легенду твою запишем?

Незнакомец оглянулся было, но так и не ответил. Шагнул в темноту, только кубик на петлице блеснул маленькой искоркой…