Текст книги "Памятное. Книга первая"

Автор книги: Андрей Громыко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 46 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Джозеф Дэвис – бывший посол

С Дэвисом я познакомился уже на работе в США, где мы нередко встречались, бывали друг у друга в гостях. Словом, поддерживали добрые отношения.

Особняк Дэвиса на окраине Вашингтона выглядел солидно. Он представлял собой, можно сказать, типичный дом американского богача. В жизни мне довелось много раз бывать в резиденциях коронованных особ разных стран. Дворцы эти строились, как правило, в те времена, когда средств на их сооружение не жалели. Миллионы людей могли влачить жалкое существование, но монархи считали для себя обязательным иметь роскошные чертоги. Иначе какие же они монархи? Делалось все это для того, чтобы у обыкновенного человека, который смотрит на дворец Его или Ее Величества, захватывало дух: «Вот это да!»

Америка освободилась из-под власти английской короны еще в 1776 году, короли здесь не признавались, но у местных представителей бизнеса средств накопилось больше, чем у иных монархов в Европе, и эти американцы стали успешно подражать в роскоши дворцам Старого Света. Правда, вовсе не обязательно, чтобы дворцы бизнесменов внешне выглядели внушительно. Иногда даже наоборот. Их внешнюю архитектуру сознательно по виду «демократизировали». Зато внутреннее убранство, считалось, должно не подкачать. Впрочем, это часто можно наблюдать и сегодня.

Примером осуществления таких воззрений может служить загородная резиденция президентов США – Кэмп-Дэвид. Расположенные на ее территории дома представляют собой совсем небольшие приземистые строения. Иногда даже казалось, что они вросли в землю. Но внешность обманчива. Войдя вовнутрь, удивляешься роскоши интерьера. Сразу узнаешь американскую деловитость в архитектуре, отделке интерьера: и роскошно, и удобно, а главное – порядочно спрятано от взгляда извне.

Особняк Дэвиса в этом отношении чем-то напоминал Кэмп-Дэвид. В особняке не было скульптурных изваяний львов, драконов, мадонн. Пренебрегли хозяева и фонтанами. Что же касается собственно интерьера, то, как говорится, у гостей глаза разбегались. Причем преобладали предметы обстановки и произведения искусства не американского, а европейского происхождения. Значительная часть их оказалась вывезенной из Советского Союза.

Здесь мы увидели уникальную мебель, атрибуты будуаров русских императриц, золотую посуду – вещи баснословной цены. Помню, как Лидия Дмитриевна во время одного из обедов пыталась воспользоваться солонкой, дотронулась до нее, а та не пожелала сдвинуться с места. Я заметил некоторое смущение жены.

– Что с тобой? – спросил ее.

– Да вот не могу справиться с солонкой. Она, наверно, прикреплена наглухо, а мне к другой тянуться далеко…

Вещь была массивной. Она оказалась из чистейшего золота и принадлежала когда-то Екатерине И. Словно прикованная, она стояла на столе. Когда тайну веса мы разгадали, борьба с солонкой закончилась решительной победой моей супруги.

Хозяева пригласили нас посмотреть так называемую «русскую избу», находившуюся вблизи от основного дома. Всю ее заполняли дорогие, уникальные вещи, а сама она походила на что-то среднее между музеем и складом драгоценностей. Дэвисы, показывая «экспонаты», вспоминали, когда и где, в каком городе Советского Союза та или иная вещь была приобретена. Что касается времени приобретения, то оно датировалось преимущественно тридцатыми годами, то есть периодом, когда Дэвис был послом США в Москве. Тогда у нас существовали магазины «Торгсин» (полное название – «Торговля с иностранцами»), через которые много вещей, представлявших художественную и материальную ценность, сбывалось за валюту. Все покупалось законно, и хозяева, что было совершенно очевидно, не испытывали чувства неудобства. Они с гордостью расхваливали вещи, приобретенные ими в СССР.

Осматривая все эти ценности, мы не могли отделаться от мысли: «Где же в конце концов все это осядет?» Не скрою, жалел, что шедевры искусства, главным образом ювелирного, созданные руками мастеров нашего народа, скорее всего, разлетятся по местам совершенно случайным в далекой заокеанской стране.

Приходилось мне с женой бывать в гостях у Дэвиса и в те дни, когда он устраивал большие приемы. Имя бывшего посла в Москве и богатство его семьи притягивали представителей «высшего общества», в основном из кругов администрации, конгресса и большого бизнеса. В этом обществе, по всему было видно, в вопросах материального порядка больше понимала толк хозяйка, чем хозяин.

Часто среди гостей мы видели сенатора Томаса Коннели и конгрессмена Сола Блюма, являвшихся председателями комиссий по иностранным делам американского конгресса – соответственно сенатской и палаты представителей. У меня нередко завязывались с ними беседы.

Сенатор Коннели был во многих отношениях интересным человеком. Он относился к числу последовательных рузвельтовцев. Именно президент предложил его кандидатуру на пост председателя комиссии по иностранным делам сената. Во время первых контактов с ним я обратил внимание на здравость его суждений по ряду крупных вопросов политики, относящихся к войне с фашистской Германией. Однажды в гостях у Джозефа Дэвиса Коннели довольно смело высказался за открытие второго фронта в Западной Европе. Это происходило тогда, когда в Вашингтоне на эту тему предпочитали говорить только шепотом. Администрация еще не сформулировала своей позиции по данному вопросу. Даже Дэвис соблюдал осторожность в высказываниях, хотя считал себя сторонником высадки англо-американских войск в Западной Европе. Защищая свою мысль, Коннели заявил:

– Совсем нехорошо, если США примут готовую победу из рук Красной Армии. С точки зрения своих национальных интересов США должны сами проявить себя как военная сила. А путь к этому лежит не только через ленд-лиз, но и через участие в военных действиях. Ведь уже выявилось, что Красная Армия начала одерживать победы и Гитлера ожидает «капут».

Мягче и осторожнее вел себя Коннели позже на конференции в Сан-Франциско. Он оказался намного ближе к трезвой оценке ситуации по основным вопросам устава и роли новой международной организации, чем многие другие члены американской делегации. Это относится и к вопросу о принципе единогласия пяти держав.

Случались с Коннели и занятные истории. На первой половине первой сессии Генеральной Ассамблеи обсуждался вопрос о создании всемирной организации по сотрудничеству государств в области науки, культуры и образования. По ряду вопросов, естественно, имелись несовпадения мнений, главным образом между Советским Союзом и его друзьями, с одной стороны, и странами Запада – с другой. Дошла очередь выступить и Коннели. Он начал так:

– Вот здесь говорили о разных странах – больших и малых. Мое мнение – нужно сделать все для защиты интересов малых стран и в этой области. Например, ораторы упоминали ЮНЕСКО. Эту малую страну нельзя обижать. Ее надо защитить!

Он сказал это энергично.

Конечно, в зале раздался добродушный смех. Коннели просто не успел еще усвоить, что такое ЮНЕСКО. Он и сам потом, когда узнал о своей оплошности, громко смеялся, как умеют смеяться только американские сенаторы.

В довоенные и военные годы и Коннели, и Блюм активно поддерживали курс Рузвельта в отношении СССР.

Встречался я у Дэвиса и с «королями» Голливуда, в частности с Гарри Уорнером – влиятельным местным кинопромышленником. Кинокомпания «Уорнер бразерс» считалась одной из крупнейших в США. Дэвис представил мне Гарри Уорнера следующим образом:

– Разрешите мне познакомить вас с человеком, который дружественно относится к Советскому Союзу и не раз доказывал это.

Мы стояли только втроем, тем не менее он помолчал и с улыбкой добавил для меня лично тихо:

– В отличие от его брата Майерса.

Такому американскому богачу, как Дэвис, – так уж заведено в Штатах – надо показывать себя должным образом в свете. Какой же американец с капиталом не имеет, например, яхты? Она является своего рода визитной карточкой, чтобы быть принятым в «порядочное общество». Дэвисы тоже владели роскошной яхтой. Если не свирепствовал шторм, то пассажиры в ней могли чувствовать себя отлично. Налицо были все удобства, даже какие-то таинственные таблетки, чтобы не укачивало. Поплавали однажды по приглашению Дэвисов и мы с Лидией Дмитриевной на этой яхте. Правда, совсем немного, особенно далеко от Нью-Йорка не отрывались. Осмотрели побережье. Остались в памяти от того плавания хорошие виды на огромный город и в то же время грязь и кучи мусора на берегу, местами нефтяная пленка на поверхности прибрежных вод, масса картонных коробок, битого стекла на причалах порта.

Дэвис выглядел всегда подтянутым, собранным. Ему были чужды показная бравада и своеобразное паясничанье, которыми часто грешат в США некоторые богатые представители делового мира и чиновничества средней руки. Таким, например, ничего не стоило в разговоре положить ноги на стол – вот и смотри на подошвы их ботинок.

Дэвис, не в пример подобным американцам, обладал иными привычками. Ему нравилось на манер знатных англосаксов погарцевать верхом на лошади. В английской столице на такого человека, даже не зная, кто он такой, смотрят с известным уважением, так как только люди с положением в обществе могут себе позволить подобный вид прогулки. Да еще в Гайд-парке или в Кенсингтонском парке…

В американских городах человека, прогуливающегося верхом на лошади, почти не встретишь. Но ведь дом и большой участок земли у Дэвиса находились за городом, и верховой ездой он мог заниматься. К сожалению, в конце пятидесятых годов во время одной из таких прогулок Дэвис неудачно упал с лошади. Он прожил еще некоторое время, но оправиться полностью от этого падения так и не смог. Его жена Марджери пережила своего супруга на несколько лет. Правда, за эти годы она успела вновь побывать замужем, и не раз, в чем ей помогли миллионы.

Наверно, нелегко найти в США книгу, посвященную вопросам внешней политики в период войны, да и после нее, в которой не упоминалась бы фамилия Дэвиса. В 1941 году он возглавил созданный при президенте комитет по объединению деятельности всех организаций, занимавшихся вопросами помощи союзникам во время войны.

Через два дня после нападения Германии на СССР Дэвис заявил:

– Мир будет удивлен размерами сопротивления, которое окажет Россия.

Что это – сила интуиции? А может быть, основательное знание того, что такое Советский Союз? Думаю, и первое, и второе. Но, пожалуй, самое главное – второе.

Дэвис выступал в печати, по радио, на многочисленных митингах, призывая американцев отказаться от предрассудков в отношении Советского Союза и его народа. Настойчиво требовал он и открытия второго фронта. Вышедшие в 1942 году его книга «Миссия в Москву» и фильм под тем же названием способствовали укреплению симпатий к СССР в американском народе. Дэвис был также одним из организаторов Национального совета американо-советской дружбы и почетным его председателем.

Принадлежал он к числу активных сторонников линии Рузвельта на укрепление союзнических отношений между США и Советским Союзом. В мае 1946 года Дэвис заявил:

– Мир можно обеспечить лишь посредством всеобщего признания завета Рузвельта – единства Англии, США и СССР.

За успешную деятельность, способствовавшую укреплению дружественных советско-американских отношений и содействовавшую росту взаимного понимания и доверия между народами обеих стран, Дэвис в мае 1945 года был награжден высшим советским орденом – орденом Ленина.

Этот человек имеет право на то, чтобы память о нем надолго осталась жить в США и в Советском Союзе. Она и живет.

Первая встреча в Кремле

Однако вернемся в 1939 год. Возглавлять работу американского отдела НКИД мне пришлось недолго, всего около полугода. Однажды меня позвал к себе в кабинет один из руководителей наркомата и сообщил:

– Вас вызывают в Кремль, к Сталину.

Новость неожиданная… И. В. Сталина я до этого видел только на расстоянии. Это было на Красной площади, где он приветствовал демонстрантов. И лишь однажды – в президиуме торжественного заседания в Большом Кремлевском дворце, куда меня пригласили вместе с другими представителями предприятий и учреждений, в том числе научных.

В считанные минуты я прибыл в Кремль. В приемной, рядом с кабинетом Сталина, находился невысокий подтянутый человек. Я представился. В ответ он сказал:

– Поскребышев.

Это был помощник и секретарь Сталина. Он вошел в кабинет и доложил о моем приходе.

И вот я в кабинете у Сталина. Спокойная строгая обстановка. Все настраивало только на деловой лад. Небольшой письменный стол, за которым он работал, когда оставался в кабинете один. И стол побольше – для совещаний. За ним в последующем я буду сидеть много раз. Здесь обычно проводились заседания, в том числе и Политбюро.

Сталин сидел за этим вторым столом. Сбоку за этим же столом находился Молотов, тогдашний народный комиссар иностранных дел, с которым я уже встречался в наркомате.

Сталин, а затем Молотов поздоровались со мной. Разговор начал Сталин:

– Товарищ Громыко, имеется в виду послать вас на работу в посольство СССР в США в качестве советника.

Откровенно говоря, меня несколько удивило это решение, хотя уже тогда считалось, что дипломаты, как и военные, должны быть готовы к неожиданным перемещениям. Недаром ходило выражение: «Дипломаты как солдаты».

Сталин кратко, как он это хорошо умел делать, назвал области, которым следовало бы придать особое значение в советско-американских отношениях.

– С такой крупной страной, как Соединенные Штаты Америки, – говорил он, – Советский Союз мог бы поддерживать неплохие отношения, прежде всего с учетом возрастания фашистской угрозы.

Тут Сталин дал некоторые советы по конкретным вопросам. Я их воспринял с большим удовлетворением.

Молотов при этом подавал реплики, поддерживая мысли Сталина.

– Вас мы хотим направить в США не на месяц и, возможно, не на год, – добавил Сталин и внимательно посмотрел на меня.

Сразу же он поинтересовался:

– А в каких вы отношениях с английским языком? Я ответил:

– Веду с ним борьбу и, кажется, постепенно одолеваю, хотя процесс изучения сложный, особенно когда отсутствует необходимая разговорная практика.

И тут Сталин дал совет, который меня несколько озадачил, одновременно развеселил и, что главное, помог быть мне менее скованным в разговоре. Он сказал:

– А почему бы вам временами не захаживать в американские церкви, соборы и не слушать проповеди церковных пастырей? Они ведь говорят четко на чистом английском языке. И дикция у них хорошая. Ведь недаром многие русские революционеры, находясь за рубежом, прибегали к такому методу для совершенствования знаний иностранного языка.

Я несколько смутился. Подумал, как это Сталин, атеист, и вдруг рекомендует мне, тоже атеисту, посещать американские церкви? Не испытывает ли он меня, так сказать, на прочность? Я едва не спросил: «А вы, товарищ Сталин, прибегали к этому методу?» Но удержался и вопроса не задал, так как знал, что иностранными языками Сталин не владел, и мой вопрос был бы, в общем, неуместен. Я, как говорят, «сам себе язык прикусил» и хорошо сделал. Конечно, услышав такой вопрос, Сталин, наверно, превратил бы свой ответ в шутку, он в аналогичных случаях нередко прибегал к ней, как я убеждался впоследствии. Но тогда, в ту первую встречу, искушать судьбу мне не хотелось.

В США в церкви и соборы я, конечно, не ходил. Это был, вероятно, единственный случай, когда советский дипломат не выполнил указание Сталина. Можно себе представить, какое впечатление произвело бы на проворных американских журналистов посещение советским послом церквей и других храмов в США. Они, безусловно, растерялись бы. Мог сбить с толку, заставить строить догадки вопрос:

– Почему посол-безбожник посещает соборы, может быть, он вовсе и не безбожник?

Так произошла моя первая встреча со Сталиным.

Ехал я после нее из Кремля и по привычке анализировать пережитое думал. Вспомнил, что в Москву незадолго до этого был вызван посол СССР в США К. А. Уманский, который, видимо, не вполне удовлетворял требованиям центра. Значит, напрашивался вывод: мне доверяют, дают важное поручение.

Как я понял позже, претензии к послу имелись и у Сталина, и у Молотова. И хотя Уманский в США возвратился, тем не менее по всему было видно, что его работа подходила к концу. После нападения гитлеровской Германии на СССР возникло мнение, что, может быть, Рузвельту будет импонировать, если послом в США станет дипломат, получивший широкую международную известность своей работой в Лиге Наций и в связи с ней. Потому на пост посла СССР в США назначили М. М. Литвинова. Однако на короткое время. Из последующих событий стало видно, что и эта мера для улучшения советско-американских отношений рассматривалась Сталиным как временная.

Вскоре заменить Литвинова на посту посла в США пришлось автору этой книги.

На протяжении почти шести лет пребывания в Москве, до отъезда осенью 1939 года в США, я жил в обстановке энтузиазма и сам был переполнен им. Обучение в аспирантуре, работа над кандидатской диссертацией, ее защита, преподавательская деятельность и, наконец, научные исследования, к которым я приступил в Академии наук СССР (Институт экономики), – все это требовало постоянного напряжения.

Однако на все хватало сил, в том числе на многочисленные командировки в районы Московской области и общественную работу в городе. Был я свидетелем того, как советские люди всю свою энергию и талант отдавали развитию промышленности и укреплению колхозного строя. Видел это каждодневно.

Ударом грома среди ясного неба явилось известие о том, что 1 декабря 1934 года убит Сергей Миронович Киров. Не хотелось верить, что такое могло случиться. Мы читали официальные сообщения. Но вместе с тем задавали друг другу вопросы, которые оставались без ответов. Говорили и громко, и шепотом, но в этих разговорах всегда превалировали вопросы. И самый главный среди них:

– Как это могло случиться в социалистическом государстве, как это в нашей великой стране никто не смог отвести преступную руку убийцы?

А затем добавляли к нему и второй, вытекающий из первого, вопрос:

– Если это случилось, то кто же все-таки не помешал этому или не желал помешать?

Ответы на эти вопросы в те дни никто из нас не знал. Газеты писали о «врагах народа». Других официальных ответов не существовало.

На пути в США

После встречи со Сталиным я и семья сразу же стали собираться в дорогу. До направления на работу в США мне не доводилось бывать за рубежом. Поэтому наше путешествие поездом из Москвы в Геную, где мы должны были пересесть на пароход, чтобы отправиться в США, оказалось наполненным яркими по тому времени для меня впечатлениями.

За пределами СССР и до прибытия в Геную мы пересекли территорию Румынии (здесь остановились на сутки), Болгарии и Югославии.

Италия, по существу, была первой капиталистической страной, где я получил возможность поближе познакомиться с зарубежной жизнью. На каждом шагу в глаза бросались резкие социальные контрасты, особенно в одежде людей.

Обратило на себя внимание и то, что если собирались вместе по крайней мере два итальянца, то впечатление складывалось такое, что один произносил перед другим речь, а этот, другой, не дослушав, начинал сам произносить речь перед первым. И казалось, будто вокруг происходят какие-то митинги или собрания, хотя участвовало в каждом из них часто всего по два-три человека.

Запомнилась и такая типичная итальянская картинка: белье, вывешенное у всех на виду на балконах и в узких улочках, через всю ширину которых протянуты веревки. Невольно напрашивался вопрос: «А как итальянцы отличают свое белье от чужого?» Но выходит, отличают. У нас бы, я думал, запутались, нужен опыт.

В Генуе за недостатком времени многое из того, что обычно осматривают туристы, увидеть не удалось.

Запомнилось, однако, посещение известного своими памятниками кладбища. Мы были там с К. А. Уманским, который возвращался в США. Гид водил нас от одного памятника к другому, энергично, с жаром рассказывая разные истории, которыми овеян чуть ли не каждый камень на этом кладбище. И чем больше слов он произносил, чем дольше мы его слушали, тем рассказы эти становились красивее, если вообще на кладбище можно говорить о красоте.

Своеобразным центром кладбища-музея была скульптура старой итальянки. Каждый, кто впервые приходил на кладбище, считал необходимым подойти к этой «старушке». От гида мы узнали, что с молодого возраста простая набожная генуэзка копила из своих скудных доходов средства на памятник, который должны были соорудить на ее могиле. А сама продавала маленькие булочки – «бриоши». Когда же старушка умерла, то денег, которые она завещала на создание надгробия, оказалось ровно столько, сколько нужно для этой цели. В результате и появился монумент – скромный по размерам, но впечатляющий. Религиозная сторона этой истории давно уже отступила на задний план. Зато скульптура на протяжении длительного времени притягивала к себе внимание туристов всех возрастов.

Погрузились в Генуе на итальянский лайнер «Рекс».[4]4
  Позже во время войны «Рекс» был отправлен англичанами на морское дно в районе итальянского порта Бари. – Прим. авт.


[Закрыть] Пароход отправился в путь. С борта лайнера мы увидели остров Капри, где немало времени провел Максим Горький. Вскоре прибыли в Неаполь.

Раньше мне казалось, что в этом городе все поют. Но ни одной песни нам так и не довелось услышать. Как нарочно, неаполитанцы не пели.

Находясь в окрестностях Неаполя, мы поехали к Везувию. Нас было трое – К. А. Уманский, мой семилетний сын Анатолий и я. Как только гид произнес название этой горы, я сразу же вспомнил «Везувий» моего детства – спичечную фабрику в Гомеле, которая поражала тогда воображение. Почему ее владельцы назвали «Везувием», до сих пор для меня остается загадкой. Быть может, потому, что хотели показать: их товар вспыхивает, как итальянский вулкан.

И вот теперь я находился у подножия настоящего Везувия. Мы посетили раскопки погребенных под пеплом после извержения вулкана древних Помпей.

Так вот они какие – Помпеи! С огромным интересом слушали увлекательный рассказ гида о том, как жили и как погибли обитатели античного города трагической судьбы.

Гид столь подробно и сочно описывал быт и нравы его древних жителей, что те, наверно, вряд ли столько знали о себе сами. Ходили мы по улицам и переулкам Помпей с каким-то волнующим чувством. Поскольку они были лишь частично расчищены от всякого рода обломков, камней, щебня, то археологи местами проложили среди развалин специальные проходы, воссоздав довольно четко схему погибшего города. Работы по его раскопке и расчистке ведутся непрерывно фактически вот уже более двух веков. И никто не знает, как долго еще будут продолжаться. Историки внимательно изучают Помпеи, чтобы больше узнать о том, какими были древние римляне, каков был их быт.

Но даже несмотря на то, что кое-где на местах раскопок беспорядочно громоздятся развалины, общая их картина воспринимается как-то по-особому. Проходишь мимо руин виллы какого-нибудь патриция или домика, где обитали плебеи, и не можешь освободиться от мысли: «А ведь здесь жили не кто-либо, а римляне, с которыми связана яркая полоса не только европейской, но и всемирной истории». Трудно представить, хотя это так, что почти все население города погибло волею беспощадных и слепых сил природы.

Подходя к одному месту, гид несколько приглушенно, напуская на себя уже закрепленную опытом таинственность, сказал:

– А вот сейчас вы увидите нечто трогательное.

Он медленно подвел нас к каким-то развалинам, явно в расчете на то, что его услуга в данном случае будет оценена по-особому.

Мы приблизились к двум окаменелым скелетам людей. В это время гид произнес только одну фразу:

– Об остальном вы догадывайтесь сами.

Некоторое время помолчал, любуясь произведенным эффектом, а затем добавил:

– Через века они, погребенные под пеплом и лавой, как бы подают своеобразный пример всем последующим поколениям: любовь сильнее смерти.

Сказано было небанально и в общем ясно.

На окраине города сохранились остатки форума. Мы его посетили. Пепел и лава, поглотившие амфитеатр во время катастрофы, все же кое в чем его и сберегли: и сегодня вполне можно представить себе общий вид этого памятника античности. Когда смотришь на него в наше время, то думаешь, что, наверно, немало рабов-гладиаторов встретили свой смертный час на этой древней арене. Словом, перед каждым, кто побывал на раскопках Помпей, как бы открывается одна из трагических страниц многотомной истории человечества.

Мы обратили внимание на то, что не только на улицах Генуи и Неаполя, но и на дорогах страны попадалось множество военных. Куда ни посмотри, везде встретишь человека в армейской форме.

Создавалось впечатление, что они непрерывно подносили руку к голове и отдавали друг другу честь, стремились даже в обычной обстановке на улице отбивать шаг, хотя всем известно, что итальянцу, как правило, больше свойственны раскованность и вольность в движениях. Я заметил Уманскому:

– Вам не кажется, что итальянские военные своим поведением уж очень хотят быть похожими на немцев?

– Да, пожалуй, это так, – ответил он.

Нам казалось, что если бы любой из тех военных групп, которых мы видели, дать команду немедленно затянуть лирическую песню или знаменитую «Ave Maria», то солдаты и офицеры запели бы ее с удовольствием как обыкновенные гражданские лица, забыв о всякой армейской дисциплине и армейской форме, в которую их облачил режим Муссолини.

Однако те дни были уже фактически временем войны, а до нападения фашистской Германии на Советский Союз оставалось меньше двух лет.

…И снова – в путь, по волнам, покидая Неаполь. Запомнился один примечательный эпизод на борту лайнера. Он имел место в то время, когда мы пересекали Атлантический океан.

Капитан корабля пригласил К. А. Уманского и меня к себе в каюту. Приглашение это было сделано, видимо, из соображений этикета, состоялось оно 7 ноября – в день 22-й годовщины Великого Октября. Угощая нас отменным итальянским вином, капитан негромко провозгласил тост:

– За Октябрьскую революцию в России, за Ленина!

Мы, конечно, были тронуты таким проявлением внимания и горячо поддержали хозяина. А ведь было все это во времена господства фашизма в Италии.

Мы потом не раз вспоминали этот тост. Говорили, что если бы итальянский дуче про него узнал, то нашему капитану, скорее всего, не поздоровилось бы. Как видно, и в то суровое время были в Италии подлинные патриоты своей страны, презиравшие фашизм, фашистские порядки. Одним из них являлся капитан большого судна «Рекс» итальянского гражданского флота.

Через несколько дней, изведав в Атлантике первый раз в жизни сильный шторм, мы с Лидией Дмитриевной и детьми – семилетним Анатолием и двухлетней Эмилией – достигли американских берегов.