Текст книги "Памятное. Новые горизонты. Книга 1"
Автор книги: Андрей Громыко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 47 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]
Непростой букет деятелей
В сложном «букете» государственных деятелей США, входивших в администрацию Рузвельта, находились и такие, как военно-морской министр Джордж Форрестол и военный министр Генри Стимсон. Сотрудникам посольства, мне как послу, а ранее и моим предшественникам приходилось нередко встречаться с ними и обсуждать вопросы военного характера, да и некоторые вопросы политических отношений между СССР и США. Во время войны министры в администрации Рузвельта не только не чурались обсуждения общих вопросов политики, но даже сами проявляли в этом инициативу.
Форрестол мне запомнился сравнительно молодым, по натуре общительным, живым, энергичным. В каждом нашем разговоре он решительно высказывался за необходимость доведения войны до полной победы над гитлеровской Германией и не стеснялся прибегать к самым резким выражениям в адрес ее фюрера.
Форрестол отдавал предпочтение узким встречам. Он бывал у нас в посольстве, сам приглашал меня с женой к себе в гости. Обстановка на этих встречах царила в общем дружелюбная. Форрестол иногда довольно свободно рассказывал о нравах в среде американского большого бизнеса. Знакомым с ней он оказался не столько по собственному опыту, сколько по связям своей жены, которая происходила из богатой семьи.
Однажды Форрестол рассказал нам историю об ограблении его жены, у которой похитили много дорогих украшений во время одного из званых приемов. История эта – о ней, кстати, сообщалось в американской печати – оказалась весьма занятной, пожалуй, не уступающей по сложности сюжета детективным произведениям Агаты Кристи. Юмористические замечания, которыми Форрестол сопровождал свой рассказ, казались, однако, несколько искусственными, так как похищенные «вещицы» стоили немало.
Поскольку военно-морской министр отличался большой энергией и подвижностью, то во время бесед он, казалось, уставал сидеть на одном месте. Форрестолу сподручнее было расхаживать по комнате, размахивать руками, ругая Гитлера и его приспешников. Если же вблизи висела на стене географическая карта, то он обязательно подходил к ней и с учетом конкретной военной обстановки в данный момент делал несколько «стратегических» жестов, водя по карте карандашом. Его комментарии тяготели к морской тематике. Форрестол, однако, не только знал свое дело, но и умел мыслить категориями политики.
В высшей степени неожиданным и трагическим оказался конец Форрестола, который выбросился из окна госпиталя, где лечился. Это произошло уже в пятидесятых годах. Прежде чем совершить свой роковой прыжок, он закричал в исступлении: «Русские танки!»
Как в тайники его психики могли попасть бредовые мысли об опасности, якобы исходящей от Советского Союза, о котором в годы войны против гитлеровской Германии он говорил с восхищением?
От высказываний Форрестола в пользу советско-американского сотрудничества в военное и послевоенное время и до его прыжка из окна прошло немало лет. Не приходится сомневаться и в том, что его сознание уродовалось политикой вражды по отношению к СССР, которую Вашингтон стал проводить после кончины Рузвельта.
Но изображать Форрестола просто жертвой было бы неправильно. Являясь таковой, он вместе с тем и сам выполнял роль одного из тех, кто после завершения войны приводил в движение огромный военный и политический механизм США. А работал этот механизм в направлении, обратном тому, на которое ориентировали страну союзнические договоренности. Справедливости ради стоит отметить, что в свое время к разработке этих договоренностей Форрестол имел непосредственное отношение.
Военный министр США Генри Стимсон – фигура не менее сложная, чем Форрестол. Однако здесь встречалась сложность другого порядка. Во времена президентства Калвина Кулиджа (1923–1929) Стимсон являлся Государственным секретарем США. И потому, естественно, возникал вопрос: зачем Рузвельту, который ревниво следил за тем, чтобы Демократическая партия, приведшая его к власти, не ослабляла своих позиций, привлекать в свой правительственный кабинет этого деятеля, занимавшего весьма видный пост в администрации, когда у власти находилась Республиканская партия? Но Рузвельт был и политиком-стратегом, и политиком-тактиком. Он счел, что включение в состав кабинета республиканца может дать больше плюсов, чем минусов.
Что же касается партийной принадлежности Стимсона, то это не могло послужить в глазах Рузвельта препятствием, так как формального членства в Республиканской и Демократической партиях не существует, да и вообще в США не считается таким уж большим грехопадением, когда тот или иной деятель переходит из одной партии в другую. Поступающие таким образом обычно исходят из того, что обе они выражают интересы одного класса – буржуазии, а все остальное, в чем партии расходятся, не имеет существенного значения.
Стимсон запомнился как человек уже преклонного возраста, намного старше Форрестола. Его отличали специфическая англосаксонская уравновешенность, спокойствие, хотя чаще внешнее. Речь и голос его были невыразительными, монотонными. Раньше о таких людях говорили: похож на дьячка. Но слова Стимсона ложились плотно, выглядели обдуманными. Он хотя и скупо, но все же вполне определенно высказывался за развитие американо-советского сотрудничества и после завершения войны.
Если добавить к этому, что начальник штаба армии США Джордж Маршалл тоже многократно высказывался в пользу добрых отношений между СССР и США, то становилось ясным, что верхушка американских вооруженных сил тогда, в период войны, относилась к нашей стране совсем не плохо. Последующие изменения в подходе Вашингтона к Советскому Союзу являлись следствием решений, принятых на высоком политическом уровне, а за ними стоял всемогущий крупный капитал, монополии, военный бизнес. Менялась официальная политика, а с нею и взгляды американских военных деятелей.
Джордж Маршалл был крупным военным и государственным деятелем в период войны. Его знали еще в тридцатых годах как человека реакционных взглядов, тесно связанного с крупными монополиями. В 1939 году он одно время исполнял обязанности начальника Генерального штаба, а в 1939–1945 годах являлся начальником штаба сухопутных сил США. Встречался я с ним в Вашингтоне во время его кратковременных визитов из Европы в столицу.
Заслуживает внимания наша беседа в день вручения советских орденов американским военным высокого ранга. Советское государство наградило тогда генерала Маршалла орденом Суворова I степени. В указе Президиума Верховного Совета СССР за подписями М.И. Калинина и А.Ф. Горкина говорилось, что это была награда за выдающуюся военную деятельность и заслуги в деле руководства американскими вооруженными силами в борьбе против общего врага Советского Союза и Соединенных Штатов Америки – гитлеровской Германии.
…Торжественная церемония в роскошной гостинице Вашингтона «Мэйфлауэр». Как обычно в таких случаях, толпа журналистов, фотокорреспондентов и кинооператоров. Много представителей вооруженных сил США в парадной военной форме. Все подтянуты.
Вручаю ордена и поздравляю награжденных, в том числе старшего по званию среди них Маршалла. Нас тоже поздравляют с успехами на фронтах. Война еще не закончена, но всем ясно, что победа не за горами.
После вручения наград у меня с Маршаллом происходит разговор. Он заявляет:
– И я лично, и мои подчиненные – штабные работники – восхищаемся не только мужеством ваших солдат, но и тем искусством побеждать, которое проявляют ваши военачальники. В целом Красная армия заслужила, чтобы ее называли непобедимой. И это говорю я – человек, скупой на комплименты…
Маршалл в той беседе тщательно избегал обращения к политическим вопросам, относящимся к будущему Европы, и, в частности, к тому, как быть с поверженной Германией.
О том, насколько выделялся Маршалл как важная фигура на американском политическом горизонте, свидетельствует хотя бы то, что администрация США привлекала его к работе всех крупнейших международных конференций и встреч времен Второй мировой войны, в том числе в Тегеране, Ялте и Потсдаме.
Авторитет генерала-штабиста и впоследствии был принят во внимание администрацией. В 1947–1949 годах Маршалл стал Государственным секретарем США. Его именем окрестили план, рассчитанный на проведение в жизнь «доктрины» Трумэна в отношении Западной Германии и некоторых других стран Западной Европы. Цель «плана Маршалла» состояла в том, чтобы укрепить позиции капитализма в Западной Европе и воспрепятствовать там прогрессивным социальным преобразованиям.
Впоследствии он стал одним из апологетов холодной войны и создания НАТО, а свою политическую карьеру закончил на посту министра обороны США. Дипломатический фрак и военный мундир оказались как бы слиты воедино у Джорджа Маршалла.
Так мыслил Рокфеллер
В годы войны важным направлением работы посольства СССР в Вашингтоне было информирование американской общественности о ходе борьбы советского народа против немецко-фашистских захватчиков, укрепление в американцах духа уверенности в неизбежности победы над фашизмом. Это считалось нами задачей большого значения. Американцев, особенно после Пёрл-Харбора, все сильнее тревожил вопрос о том, выстоит ли Советский Союз, хватит ли сил у стран антигитлеровской коалиции, чтобы сокрушить фашистских агрессоров.
Ставился этот вопрос и представителями американского крупного бизнеса. Владельцы миллионов и миллиардов долларов очень этим интересовались, и по-своему искренне. Одним из них стал Нельсон Рокфеллер, с которым мне как послу доводилось довольно часто встречаться.
Известно, что Рузвельт стремился использовать имя Рокфеллеров, которое считалось и все еще считается как бы символом богатой Америки, отчасти и для того, чтобы амортизировать критику по адресу своей политики со стороны тех, кто косо смотрел на экономические эксперименты президента. Нельсону Рокфеллеру, наиболее видному представителю этого семейства и обладавшему, в отличие от некоторых других братьев, политическим складом ума, администрация выделила конкретный участок работы – координатора по делам Латинской Америки.
Вряд ли кто в Вашингтоне мог объяснить, что значит «координатор». Но всякий понимал, что семейство мультимиллионеров обращает ноль внимания на официальные титулы. Для него главный титул – «господин доллар» в сочетании со словом «миллиарды». В этих двух словах заключена подлинно магическая сила в условиях Америки, будь то в военное или мирное время.
Разумеется, мои беседы с Рокфеллером меньше всего касались дел Латинской Америки, а больше – проблем международной политики и вопросов отношений между СССР и США. Он обладал довольно подробной информацией в области политики.
– Я принадлежу к числу сторонников поддержания нормальных и даже добрых отношений между двумя нашими державами, – много раз говорил мне Н. Рокфеллер.
Правда, складывалось впечатление, что он не очень четко представлял себе, как эти отношения должны развиваться после войны в сфере политики, экономики, человеческих контактов. Да этого, пожалуй, в администрации тогда никто толком не знал, хотя определенные предположения строились. Опыт предвоенного периода развития советско-американских связей оставался скромным и не на все давал ответ.
Тем не менее это не мешало Рокфеллеру высказывать смелые мысли. Они формулировались таким образом, что его собственные взгляды порой не отличались от взглядов правительства США. Вообще если Рокфеллер касался политики, то вел о ней речь с большим размахом.
– Меня не смущает то, что будут говорить о моих высказываниях политики-профессионалы из администрации, – смело заявлял он.
Занимаемое им положение Рокфеллер рассматривал в качестве ступеньки, с которой мог бы шагнуть и выше по лестнице, ведущей в Белый дом. Это, конечно, не ускользало от внимания Рузвельта и его непосредственного окружения, однако мало тревожило. Президент тогда не видел, да и не имел грозных конкурентов на политической арене США. В целом Рузвельт неплохо использовал для своей выгоды имя Рокфеллера.
В беседах со мной Рокфеллер намекал:
– К моим взглядам на отношения между СССР и США Рузвельт прислушивается.
Мне приходилось принимать эти намеки за правду, тем более что они подтверждались и фактами.
В других условиях наши беседы с Рокфеллером рассматривались бы как сугубо доверительные. Но тогда никто их так не воспринимал, в том числе и я. Они носили откровенный характер. Их направление не расходилось с существом отношений СССР и США как союзников. В то время многие американские деятели считали для себя за честь побывать в советском посольстве, поговорить с ответственными представителями Советского Союза.
Одна из моих бесед с Нельсоном Рокфеллером заслуживает особого внимания. В начале беседы он подчеркнул:
– Хочу быть откровенным и высказать мысли, которые, возможно, еще никому из советских представителей не высказывал.
Конечно, США и Советский Союз – разные страны, – говорил Рокфеллер. – Вы – страна социалистическая, а мы – капиталистическая, если придерживаться ваших характеристик. Я бы сказал по-своему: США – страна частной инициативы, а вы – Советский Союз – страна общественной инициативы. Ну и что же? Оставайтесь тем, чем являетесь. Мы же будем самими собой. Наши порядки нас, американцев, вполне устраивают. Революция нам не угрожает.
Сделал небольшую паузу и тут же заметил:
– Сам президент Рузвельт недавно высказал мне эту мысль. Но, высказывая ее, он сделал важную оговорку. А именно: «Ни одна из двух стран не должна пытаться навязывать свои порядки другой. Такие попытки принесут только один результат – расстройство отношений. Именно эта философия заставила США сделать свой меч союзником меча советского. Победы еще нет, но она придет. Эти два решающих меча обеспечат победу».
Далее Нельсон Рокфеллер заявил:
– Когда я решал вопрос о сотрудничестве с администрацией Рузвельта, то учел его взгляды. И пришел к выводу, что от сотрудничества двух сильных союзников США получат только выгоды. Широкий слой американского бизнеса не только от этого не пострадает, но, напротив, получит огромный рынок для своих товаров. А Советский Союз будет еще долго испытывать нужду в импорте американского оборудования. Да и товаров легкой промышленности вы будете закупать в Америке немало.
Все это свидетельствовало о том, что он смотрел далеко вперед.
– Конечно, – говорил собеседник, – определенная часть делового мира США будет всегда смотреть на вас с опаской. Для нас вы как пришельцы из других миров. Но коль скоро мы убедимся в том, что вы не собираетесь совершать революцию в Америке, то все смелее и смелее будем идти на деловое сотрудничество с вами.
Тут же он сделал интересное заявление:
– Тогда не только я, но и вся династия Рокфеллеров будет стоять за добрые отношения с Советским Союзом, – а потом добавил: – Сейчас я по просьбе президента приобщился к политике.
Незадолго до нашего разговора Нельсон Олдрич Рокфеллер, преуспевающий молодой бизнесмен, стал заместителем Государственного секретаря США. Я слушал его со вниманием, а он продолжал:
– Но ведь рано или поздно я возобновлю деятельность в бизнесе. И тоже буду получать выгоду от торговли с вами. Конечно, известная настороженность к вашей стране у американцев будет, но она не станет решающим фактором. Поможет делу и то, что выгоды от хороших деловых связей обе страны, по прогнозам американских специалистов, могут извлекать в течение длительного времени. Разрушения, которые причинила война, колоссальны. Следовательно, и восстановительный период у вас будет длительный.
Выслушав Рокфеллера, я сказал:
– Вы изложили очень четкую линию возможного отношения делового мира США к Советскому Союзу после победы над гитлеровской Германией. Уверены ли вы, что у американских бизнесменов не возьмут верх, скажем прямо, идеологические мотивы? Уж очень часто приходится слышать и читать, мягко выражаясь, весьма недружественные высказывания некоторых представителей бизнеса по адресу Советского Союза. Пока звучат они приглушенно. А что будет дальше?
Нельсон Рокфеллер на это ответил:
– Многое будет зависеть от того, какими выйдут из войны и союзники, и Германия. Если по итогам войны между СССР и его западными союзниками не будет серьезных разногласий, то дело должно пойти так, как предполагаю я. Правда, еще не ясно, чем закончится война.
Далее разговор перешел в несколько иную плоскость.
– Что касается моей семьи, – рассуждал он вслух, – то, возможно, не все ее члены придерживаются идентичных со мной взглядов на будущее. Но я не вижу среди них никого, кто занимает недружественную к Советскому Союзу позицию. Ведь из семьи Рокфеллеров я, пожалуй, больше других интересуюсь политикой. Остальные – это люди бизнеса, бизнеса и бизнеса. Поэтому они, возможно, с интересом ожидают расширения сферы взаимной заинтересованности двух крупных стран в развитии их экономического и торгового сотрудничества.
Рокфеллер как бы между прочим затронул и такой вопрос:
– Какой выйдет из войны Германия? – и ответил сам себе: – То, что она в значительной мере будет разрушена – не подлежит сомнению. Как с ней быть впредь? От этого вопроса союзники никуда не уйдут.
Оговорившись, что это его личное мнение, Нельсон Рокфеллер сказал:
– Если Германия восстановит свой экономический потенциал, то в ее лице США будут иметь серьезного конкурента. Опыт прошлого показал, что она способна быстро восстановить свою промышленность. Однако союзники могут подрезать ей крылья. Особенно если будут действовать согласованно.
Рассуждения Нельсона Рокфеллера во многом были резонны. Но события после окончания войны получили иное развитие. США, сделав своим союзником ФРГ, немало поработали над тем, чтобы не только экономический, но и военный потенциал этого государства был использован в интересах НАТО. Получилось, пожалуй, нечто прямо противоположное тому, что виделось Рокфеллеру в ходе войны.
Справедливость требует признать, что в будущем, даже когда в 1974–1977 годах Рокфеллер был вице-президентом, его отношение к нашей стране было корректным. Он, конечно, был человеком другого социального полюса, но никогда не опускался до проявления открытой вражды к Советскому Союзу, не эксплуатировал «проблему прав человека» и исходил из того, что СССР и США должны сосуществовать в условиях мира.
Нельсона Рокфеллера я встречал и позже, встречал при разных обстоятельствах – в официальном качестве, когда он был вице-президентом, и неофициально. До избрания на пост вице-президента он проводил значительную часть времени в Нью-Йорке в своей квартире мультимиллионера. В память врезался один вечер.
Лидия Дмитриевна и я получили от Рокфеллера и его супруги приглашение, в котором говорилось, что в нашу честь он устраивает обед. В роскошном ресторане, куда мы прибыли, увидели солидную компанию крупных американских бизнесменов с супругами.
Хозяин и хозяйка приема пригласили всех, начиная с почетных гостей, к столу, который был сервирован по-рокфеллеровски: все было устроено так, что роскошь не бросалась в глаза, была какой-то малозаметной, доминировали цветы. Хозяйка сказала, что у нее плохой аппетит, если нет цветов на столе или если они ей не по вкусу.
Я спросил:
– Что же, цветы – это ваше хобби?
Ответ был:
– Нет, не это мое хобби, а нечто другое.
Я заметил, что она медлит объяснить, что же это другое.
Хозяйка заявила:
– Если хотите, я вам открою секрет. Мое хобби – это замена одной квартиры на другую – переезды, покупка мебели, расстановка ее. Обожаю расставлять новую мебель.
Она с особым вкусом произнесла эти слова.
Не скрою, я подумал: «Хорошо тебе, хозяйка, выбирать такое хобби. А как же живут те американцы, которых мы видели несколько дней назад на улицах Бруклина. На ночь они входят в дома с заколоченными окнами, неотапливаемые. Дома эти заброшены собственниками, потому что их невыгодно поддерживать так, чтобы там жили люди. Таких картин мы наблюдали много. Целые кварталы и даже длинные улицы подобных домов».
Но хозяйке приема этого ничего не скажешь. Надо соблюдать правила приличия. Разговор, как это обычно бывает в такого рода компании, шел на самые разные темы: немного политики, немного бизнеса, немного о хобби, о литературе и театрах, а также о детях, родственниках, где кто живет, как проводит свободное время.
Если заходит разговор о детях, то обычно представители того круга людей, которые собрались за столом, очень удивляются, когда узнают, что у кого-то дети живут вместе со взрослыми в городе. Не любили они и не любят такого образа жизни. Делают все возможное, чтобы дети находились вне семьи, преимущественно за городом.
Бросалось в глаза, как и в других аналогичных случаях, что пожилые, степенные бизнесмены-банкиры, как всегда, были не прочь поплавать по морю высокой политики и послушать, а что скажет представитель Советского Союза.
Особенно на эту тему любил поддерживать разговор сам Рокфеллер.
Когда собирается элита американского делового мира, не важно, в большом составе или небольшом, то бросается в глаза одна особенность: эти люди привыкли говорить не торопясь, тихо. Как будто каждый участник желает дать понять: дескать, ему нечего напрягать свой голос, кому надо, услышат. Любой из присутствующих обязан прислушиваться только к его словам-алмазам и ловить их, никто не имеет права ничего из этой бесценной россыпи потерять или даже уронить.
В этом обществе такая манера вести себя выработалась давно. Видимо, она – следствие того, что дела бизнеса – на форуме или без форума – решаются всегда в пользу того, у кого потолще денежный мешок. А крик и шум тут не помогут, если даже за ними стоит в чистейшем виде сама правда. Последняя невысоко ценится, когда ее оппонентом выступают миллионы и их владельцы.
Среди собравшихся по инициативе Нельсона Рокфеллера преобладала именно такая атмосфера. Она сказывалась даже при разговоре на темы, далекие от бизнеса и экономики.
Американская манера поведения людей этого круга существенно отличается, например, от английской. И в среде делового мира, и среди тех, кто связан с политической жизнью Великобритании, больше суеты и шума, что на поверхностный взгляд кажется более демократичным. Споры, вопросы и ответы на них, замечания по адресу оппонента с претензией на юмор – частое явление. Для этого не обязательно наблюдать солидный форум. Даже два-три англичанина могут поднять шумок, хотя к концу разговора они обменяются заверениями в сердечной дружбе и в том, что они друг без друга существовать не могут.
Видимо, не в последнюю очередь объясняется это влиянием того порядка, который принят в английском парламенте. В седовласом Вестминстере, как известно, не разрешается произносить речи, зачитывая текст. Устно, только устно можно обсуждать вопросы, спорить, делать реплики, обмениваться колкостями и крепкими словами. И это должны все слышать, это демократично.
Такой порядок английского парламента как бы радирует из его стен и на общественную жизнь, и в какой-то степени на бизнес.
На встрече с Рокфеллером преобладала специфическая американская атмосфера, даже когда затрагивались вопросы политики. Хозяину не требовалось усилий, чтобы ее обеспечить. Его друзья вели себя чинно, как подобает солидным людям большого бизнеса США.
Хотя то был уже 1947 год, прошло полтора года после речи Черчилля в Фултоне, но у серьезных людей американского бизнеса все же теплилась надежда, что обе страны – СССР и США – многое из того, что появилось в их отношениях в годы войны, сохранят. Время показало, что надежды эти не оправдались.
Начиная с президентства Трумэна наступило охлаждение в советско-американских отношениях, которые временами достигали значительного напряжения, как, например, в период кубинского кризиса, во время инцидента с самолетом Пауэрса и провала четырехсторонней встречи в верхах в Париже. Всесильный военно-промышленный комплекс уже взял определенную линию на расширение гонки вооружений и накопление ядерного оружия.
По окончании обеда Рокфеллер не изменил своей привычке и высказал пожелание кратко поговорить со мной наедине. Сели мы в углу комнаты, каждый с чашкой кофе. Он сказал откровенно:
– Я заметил поправение американского общественного мнения в отношении Советского Союза.
Посмотрел на меня, а затем развил свою мысль:
– Я сам даже не ожидал такого явления. Полагал, что тенденция поддержания корректных отношений с Советским Союзом будет более устойчивой. Но умер Рузвельт, а с ним умерла и та решимость, которая была в достаточном запасе у администрации покойного президента в вопросах отношений с вашей страной.
Сейчас начали дуть другие ветры, – заявил Рокфеллер, – которые неизвестно, куда нас с вами вынесут.
Я в ответ сказал:
– Советская политика в отношении США остается прежней – на поддержание добрых отношений с этой страной. И не Москва виновна в том, что подули другие ветры у нашего бывшего союзника по войне.
Я спросил Рокфеллера:
– А знаете ли вы, что при решении вопроса о том, где быть штаб-квартире ООН – в Европе или США, Советский Союз, а вместе с ним и его европейские друзья проголосовали за США и что именно благодаря этому США были избраны местом пребывания штаб-квартиры только что созданной всемирной организации? Когда я был на конференции в Сан-Франциско во главе советской делегации, то получил из Москвы телеграмму о том, что следует проголосовать за США, если будет решаться вопрос о местопребывании штаб-квартиры ООН.
Я задал ему и другой вопрос:
– Знаете ли вы, каким мотивом Москва руководствовалась, когда давала такое указание делегации?
Рокфеллер ответил:
– Ничего определенного по этому поводу я вам сказать не могу.
– Москва, – заявил я, – в качестве мотива указала на то, что поддержка американцев в вопросе о штаб-квартире будет сохранять их интерес к международным делам. Иначе говоря, у Москвы были опасения, что США могут уйти в изоляционизм. А в таких условиях неизвестно еще, в каком направлении повернут свою политику некоторые европейские государства. Вот какая имелась у Советского Союза вера в добрые намерения той политики, основы которой заложил Рузвельт.
Рокфеллер сказал:
– Сталин действительно проявил последовательность и в известном смысле благородство, если он придерживался тех взглядов относительно США, о которых вы мне только что сказали.
Рокфеллер позднее, когда он стал вице-президентом, не принадлежал к крылу деятелей, настроенных открыто враждебно к Советскому Союзу, хотя он уже не выступал и с прежних позиций администрации Рузвельта в вопросах отношений между двумя державами. В нем давала себя знать двойственность. С одной стороны, он высказывался за необходимость мирных отношений между СССР и США, с другой – в пользу сильной Америки, вооруженной Америки, Америки, в которой крупный бизнес, миллионеры и миллиардеры, вершат судьбами страны и определяют ее политику и во внутренних и во внешних делах.
Сложным представлялось его общественное лицо. Таким я знал этого мультимиллионера-банкира, мультимиллионера-бизнесмена. Позже жизнь Н. Рокфеллера сложилась непросто. Сын его случайно погиб в водах западной части Тихого океана, около берегов Индонезии. Семья его распалась. Остались лишь богатства, о которых сейчас не часто услышишь. Сам он умер при каких-то загадочных обстоятельствах. Случилось это в 1979 году, ему был семьдесят один.
Запомнилась мне также одна из встреч с Томасом Ламонтом, возглавлявшим банкирский дом американских миллиардеров Морганов после смерти самого Джона Пирпонта Моргана – этого американского Креза. Перед президентскими выборами в США в 1944 году Ламонт попросил у меня встречи. В беседе, состоявшейся в нашем консульстве в Нью-Йорке, он высказал неожиданную на первый взгляд просьбу:
– Прошу Москву сделать так, чтобы Советский Союз поддержал кандидата в президенты США от Республиканской партии Томаса Дьюи.
Мы знали, что на этих выборах с Рузвельтом соперничал Дьюи. Однако уже само обращение с такой просьбой представлялось симптоматичным. Оно свидетельствовало о том, что в общественном мнении США еще преобладали симпатии к нашей стране, несущей главную тяжесть борьбы против гитлеровской Германии. Республиканцам уж очень хотелось использовать этот фактор к выгоде своей партии, когда американец пойдет на избирательный участок в день выборов.
Пришлось давать Ламонту разъяснения:
– Наша страна не может вмешиваться во внутренние дела Соединенных Штатов.
Ламонт воспринял сказанное с разочарованием, но одновременно и с известным пониманием.
Да, не часто обращались мультимиллионеры к Советскому Союзу с просьбой: помогите! Однако кое-когда бывало и такое.
У меня, как и у многих моих предшественников и преемников, сложились хорошие отношения с сыном этого банкира – Корлиссом Ламонтом. Его можно смело назвать одним из светлых умов Америки, человеком глубокой убежденности и смелых взглядов. Он порвал и с отцом, и фактически со своей семьей. Основания были чисто идеологические. Порвал полностью и окончательно со всем своим классом.
Всю жизнь К. Ламонт оставался другом Советского Союза. Много полезного он сделал для мобилизации общественного мнения США в пользу сотрудничества между советским и американским народами. Длительное время работал он на посту председателя Национального совета американо-советской дружбы.
