Текст книги "Остров (СИ)"

Автор книги: Андрей Кокоулин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

8.

В человеке, который, подобрав ноги, сидел на асфальте в прорехе между домами и просил подаяние, Лаголев старинного друга узнал с большим трудом. Федька Шишлов зарос, подурнел, обзавелся свирепой бородой и шрамом через всю щеку. Одет он был в серый вязаный, расползающийся, в многочисленных катышках свитер и в брезентовые штаны, испачканные коричневой краской. Ботинки от полной гибели удерживали мотки скотча. Ногти на грязных, морщинистых пальцах были обкусаны и оббиты до черноты. Смотреть на него без содрогания было невозможно.

– Подайте копеечку!

Лаголев сыпнул в чужую ладонь мелочи, прошел шагов двадцать и вернулся.

– Федька?

Старинный друг сморщился, сжался, словно Лаголев не вопрос задал, а шарахнул камнем по плечу.

– Не-не.

– Как «не»?

– Ошиблись вы.

– Это я, Саня Лаголев. Био-Шурик.

Федька все же глянул искоса. На лице его вместе с узнаванием отразилось небывалое облегчение.

– Саня?

– Ну!

Шишлов зареготал и заперхал, выражая свою радость. Ладони его несколько раз ударили по коленям.

– А я думал… – он махнул рукой куда-то в сторону перекрестка. – А тут ты! Это ж встреча какая! Обязательно обмыть надо. Ты, я смотрю, при «бабках».

– Есть немного.

– Все! – Федька принялся подниматься. – Покупаем «пузырек» и отмечаем! Но за твой счет, усек? Я, видишь, на мели.

Он ожесточенно поскреб ребра через свитер.

– Я не пью, – сказал Лаголев.

– А я пью! – заявил Шишлов. – Мне в жизни без алкоголя нельзя. Мне жизнь запивать надо. – Он уцепил друга за рукав. – Так как насчет «пузыря»?

– Может, пива?

Федька сморщил физиономию, но затем одобрил и это предложение. Стало заметно, что у него здорово не хватает зубов.

– Можно и пива, – улыбнулся он, почесав горло под бородой. – С этого начинать даже предпочтительнее. По-научному. Градус должен только повышаться.

– Тогда жди, – сказал Лаголев.

Он решил спасти друга.

– Само собой, Саня! – Шишлов переступил с ноги на ногу и поднял руку со сжатым кулаком, выражая солидарность походу Лаголева в магазин.

Рот фронт.

В магазине Лаголев купил одну банку в ноль тридцать три литра. Не самого дешевого, не самого дорогого. Федька обрадовался подарку, как ребенок, посмотрел лукаво, дернул кольцо, присосался к жестянке. Лаголев смотрел, как он покачивается, вбирая в себя слабоалкогольную жидкость.

– Ф-фу!

Шишлов выдохнул, утер губы рукавом свитера и тут же сплющил опустевшую банку ногой. В руках его появился кулек.

– Оставь, – сказал Лаголев.

– Ну, ты что! – хрипло возразил Федька. – Алюминий!

Он положил жестяную лепешку к трем или четырем соседкам.

– Может, ко мне? – предложил Лаголев.

– Это деловой разговор, – кивнул Шишлов. – Пошли! Только по пути винца купим. Употребляю самый дрянной портвейн. Все полезно, что в рот полезло. И, кстати, тебе выйдет чистая экономия.

– Это уже дома.

– Дома? – Шишлов шмыгнул носом. – А что дома? Жена?

Они медленно пошли по улице. Федька прихрамывал. Жестянки бренчали. На Федькин костюм оглядывались.

– Жена, – сказал Лаголев. – И сын. У тебя же вроде тоже жена была.

– Ушла, – скривился Шишлов и подался ближе к другу: – Веришь, – доверительно сообщил он, – проигрался я в пух и в прах. Машину, квартиру – чуть ли не одним махом. Еще людям остался должен, серьезным людям. Знаешь, сколько?

Лаголев качнул головой. Федька стрельнул глазами по сторонам, словно боялся, что их подслушают.

– Двадцать пять тысяч! – выдохнул он.

– Много, – сказал Лаголев.

– А то! Бегаю вот, скрываюсь. У тебя недельку перекантоваться можно? О тебе, думаю, не знают, мы ж лет семь не контактировали. Пересплю в уголочке на кухне. Или на балконе! – жарко произнес Шишлов. – Сейчас тепло, можно и на балконе.

– У меня нет балкона.

– Жаль.

– Но мы что-нибудь придумаем, – обнадежил Лаголев.

Федька поверил в счастливую свою судьбу.

– Знаешь, – заговорил он, бодро вздергивая ногу при ходьбе, – ты мне «пузырик» в день ставь, и я буду сидеть тихо-тихо. Как таракан. Ну, еще шпротину с хлебом кинешь. Потому что без закуски целый день никак нельзя.

Лаголев улыбнулся.

– Посмотрим.

Вытянулась, прикрылась вдали поворотом Лесная.

– Жуткие, знаешь, люди пошли, – сказал Шишлов обеспокоенно, – видят, что человеку край, что не отыграться ему, и ни гроша за душой, все, говорят, не человек ты уже, а долговая расписка. Сгинь, говорят, со свету.

Лаголев остановился.

– Федор, – взял он друга за плечи, – скоро в твоей жизни все изменится. Это я тебе обещаю. С этого же дня.

Шишлов шмыгнул носом.

– Охотно верю!

– А на счет долга твоего… Не знаю, на работу устроишься да мы поможем…

– А ты, значит, это… Бога за яйца, да?

Лаголев шагнул через дорогу.

– Нет, – сказал он. – Просто у меня есть остров.

Федька пропустил гремящий разболтанными бортами грузовик и заковылял следом.

– Постой, Саня, это что, как у Крузо что ли? Он, твой остров, где, на севере, на юге? Откуда у тебя такие «бабки»? Наследство из-за границы? Или хапнул где-то, что плохо лежит? Ты всегда был головастый!

Он затряс пальцем.

– Придем, увидишь, – сказал Лаголев.

Они зашаркали по тротуару.

– Я бы на теплый остров – с удовольствием, – сказал Шишлов, мимоходом одергивая свитер. – Чтобы солнце и виноградники. Лежишь, винишко попиваешь. Жизнь этого... как его? А! Патриция, во!

– У меня другой остров, – сказал Лаголев.

Родная пятиэтажка засерела облупившимся, траченным дождями фасадом. Старинный друг закрутил косматой, неухоженной головой.

– А где тут ларьки у вас? – нахмурился он. – Ты же мне это, портвешок обещал. Надо бы затариться.

– Все дома.

– Да я бы уже употребил.

– Встанешь на остров, может и не захочется, – сказал Лаголев.

– Чего? – Шишлов хохотнул. – Био-Шурик, ты остров себе дома что ль насыпал? Из первостатейного песка?

Лаголев не ответил.

– Но райончик у вас тихий, кажется, – сказал Федька, разглядывая погнутые детские качели. – Ни ресторанов, ни игорных клубов. Видеопроката даже что-то не видать.

– Этого добра в самом конце Лесной много. Там и «Огонек», и несколько кафе. А видеопрокат у нас через дом.

– Надо было тебе два пива заказать, – вздохнул Шишлов.

Они добрались до подъезда и поднялись на четвертый этаж.

Натка была на работе, сын в школе. Лаголев заставил друга сбросить ботинки и первым делом повел того в ванную. Дал полотенце, показал мыло.

– Мойся.

Федька качнулся в проеме.

– Как-то не по-дружески.

– Ну не могу же я тебя такого, за стол, – объяснил Лаголев.

Возразить ему было сложно. Шишлов похмыкал, покривился и потянул свитер через голову.

– Горячая-то хоть есть?

– С утра была.

– А ты давай тогда на стол че-нибудь…

Федька закрылся в ванной. Зашумела вода. Пока друг мылся, Лаголев вскипятил чайник, сделал несколько бутербродов, вымыл кружки и поставил их на освобожденный от растений подоконник. Обновленная кухня не имела стола, зато рядком у стены с окном расположились аж семь разномастных стульев. Неким заменителем стола служила круглая, принесенная Галиной Никитичной этажерка. В нижнем отделении ее помещалась сахарница и розетки с вареньем, на верхнее ставились чашки и блюдца.

Остров дышал теплом и светом. Даже в шаге от него было щекотно, хотелось жмуриться и какое-то время стоять, глупо улыбаясь. Сейчас вот Федьку еще через тебя пропустим, сообщил острову Лаголев, и добра у нас прибудет.

Он приготовил чистую майку и старенькие, но стиранные спортивные штаны, дождался, пока шум воды в ванной стихнет, и стукнул в дверь.

– Федька!

– Да! – отозвался друг.

– Чистое белье.

– Давай.

Дверь приоткрылась, Шишлов с волосами, облепившими лицо, с мокрой, капающей бородой, протянул руку. Лаголев вложил в нее белье.

– Пожрать-то есть что? – спросил Федька.

Отмытый, он выглядел получше. Но и пятна синяков по всему телу проступили пугающим узором.

– Оденешься, проходи на кухню, – сказал Лаголев.

– Яволь.

Одевался Федька минут пять, что-то роняя с полок и чертыхаясь. Наконец, вышел. Лаголев ждал его у холодильника.

– О как! – оценил обстановку Шишлов, ступая на кухню босыми ногами. – А где стол?

– Много места занимает, – сказал Лаголев.

– Погоди, а рюмочку поднести? Человеку с бани холодная водочка в самое то. Саня, ты меня не обижай.

Лаголев улыбнулся.

– Ты сначала сядь.

Он подвинул один из стульев. Шишлов устроился на нем. В узкой для него майке и синих «трениках» Федька больше походил на хозяина квартиры, чем Лаголев в брюках и джемпере.

– Ну, сел.

– Что чувствуешь?

– Жажду.

– И все?

Шишлов развел руками.

– Я же тебе не принцесса на горошине. Ты что, подложил мне что-то?

Он попытался приподняться, одновременно щупая под собой ладонью, но Лаголев сел рядом и взял его за руку.

– Ты просто сидишь на острове.

– Где?

Тепло привычно нахлынуло, душа распахнулась, взлетела, вверх-вверх, Федька рядом замер, а через мгновение уперся глазами в потолок. Что он там видел, Лаголеву было не известно, но лицо давнего друга менялось, болезненно комкалось, светлело, из щелястого рта с хрипом вырывалось дыхание, и вместе с дыханием, казалось, выбивается в воздух мелкая черная пыль, превращаясь в золотистые искры.

– Е!

Коричнево-розовой кашицей Шишлова стошнило на собственные ступни, и он, торопливо присев, принялся собирать блевотину ладонями, которая неумолимо просачивалась обратно сквозь пальцы.

– Тарелку, Саня! Или миску!

– Брось, – сказал Лаголев.

– Прости, я это…

Федька с посмотрел на испачканные руки. Его стошнило еще раз. Какие-то малоприятные комки брызнули изо рта.

– Я сейчас, – сказал Лаголев и пошел за тазиком и тряпкой.

Вдвоем они быстро справились с уборкой. Впрочем, энтузиазм Шишлова больше мешал. Он скользил и разносил продукты своего метаболизма по кухне.

– Так, сядь, – сказал ему Лаголев.

Федька сел.

– Держи таз.

Друг принял посуду. Вид у него сделался виноватый.

– Саня, прости, пожалуйста.

– Видимо, у тебя запущенный случай, – Лаголев собрал блевотину тряпкой. – Как ты себя чувствуешь?

Шишлов нахмурился, оценивая свое внутреннее состояние.

– Вроде ничего не болит, – с удивлением произнес он. – Даже нога не болит.

– Вот это и есть остров.

Лаголев подтер в двух местах и взял у Федьки тазик.

– Вымой руки вон, в мойке. Выпить хочется?

Друг качнул головой, но, поднявшись, широко улыбнулся.

– А вот, знаешь, да!

Он склонился над раковиной и принялся под струей, морщась, оттирать пальцы.

– Понятно, – сказал Лаголев. – На подоконнике чай и бутерброды, можешь перекусить.

Шишлов повернул голову.

– Не, ты жулик, конечно, порядочный, – заговорил он в сторону коридора, где исчез Лаголев, чтобы слить собранное в унитаз, – Я к тебе со всей душой… – он шумно прополоскал рот. – А ты и угостить друга не удосужился. Баночку пива всего-то и купил. Ты знаешь, как выглядит баночка пива со стороны?

– Как? – спросил Лаголев.

– Как насмешка.

– Погоди. Я сейчас.

Лаголев с тазиком перешел в ванную. Шишлов закрутил кран, встряхнул над раковиной кисти рук, потом вытер их о полотенце, висящее на крючке. Поискал и нашел на подоконнике бутерброды.

– Ты одежду мою не выкидывай, – жуя, невнятно проговорил Федька, – пригодится мне еще. Я же это… бомжую.

– И нравится?

– Ха! Меня вообще-то никто не спрашивал на этот счет.

– Ладно, – появился на кухне Лаголев, – давай мы с тобой еще раз…

– Да ну нахрен! – сказал Шишлов, выложив на подоконник локоть.

– Почему?

– Отходняк у меня после твоего острова.

Лаголев улыбнулся.

– Ты бы в зеркало посмотрелся.

– А че, красавец стал? – Федька сунул в рот остатки бутерброда и прошел в коридор.

Там он, почти уткнувшись носом в зеркало над полкой с феном и расческами, секунд тридцать так и этак поворачивал лицо. Пальцы его мяли и отводили растительность, добираясь до кожи под ней.

– Это что, – спросил он, – у меня шрам исчез?

– Ага.

– Не, ну, круто, конечно.

– Что, хуже стало?

– Да не, – Шишлов появился в проеме, – только меня так узнают с пол-тычка. Физиономия, как с фотокарточки.

– Садись, – предложил Лаголев.

Федька скривился.

– Ты бы лучше налил чего, блин.

– Садись-садись, – потянул его к себе Лаголев, – хуже не будет. Это остров, он многое может.

Шишлов хохотнул.

– В прошлое не возвращает? А то я бы загадал, на какое ставить. Была у меня ситуация, где я миллионов пять, если на старые деньги считать, на рулетке за раз спустил.

– Не возвращает.

Знакомое тепло – как пуховое одеяло в детстве. Тебя закутали в него, ты надышал, согрелся, а свет – словно дымок из макушки.

Хорошо!

– Федя?

Шишлов, наверное, с минуту не решался открыть лицо. Держал ладони прижатыми – ни глаз не видно, ни рта, ни носа. Одни клочья бороды по сторонам.

– Какая же я сволочь, – выдохнул он, опустив руки.

Глаза у друга покраснели, кадык скакал по худому, заросшему горлу.

– Всех подвел, все продал, в бега, сука, ударился. От кого? От себя-то куда денешься? Сдохнуть надо было в подворотне. Но живуч, как клоп. Хотя, наверное, еще годик-два и скопытился бы от какой-нибудь сивухи.

– Не о том думаешь, – сказал Лаголев.

Шишлов кивнул. Глаза его сверкнули.

– Не о том. Надо что-то делать, – он взбил волосы и вскочил. Обернулся. – Жизнь ведь еще не кончилась?

– Зависит от тебя.

– Точно! Саня! – Федька поймал в пальцы и долго тряс ладонь Лаголева. – Ты – молоток, Био-Шурик! Ты просто супер! И остров твой – бомба! Но я не могу здесь сидеть, когда у меня вся жизнь…

Шишлов выскочил в коридор.

– Слушай, – снова заглянул он на кухню, – куртку дай, какую не жалко. И треники я твои пока поношу. Не в прежнем же своем…

– Погоди.

Лаголев пожертвовал другу болоневую куртку.

– Ты только возвращайся, – сказал он.

– Завтра как штык, – осклабился Федька. – И сразу на остров твой. Чистит лучше стекломоя. Шучу. Завтра буду.

Он хлопнул дверью и пропал. Только не появился ни завтра, ни послезавтра.

Представительный мужчина позвонил Натке и снова, как и в прошлый раз, попал на Лаголева.

– Наталью Владимировну можно? – поинтересовались в трубке.

– А вы кто? – спросил Лаголев.

– Я по работе.

– А я – муж.

На том конце провода не стушевались.

– Очень приятно. Но, боюсь, вы не обладаете компетенциями Натальи Владимировны. Уж извините.

– Конечно. Натка! – крикнул Лаголев. – Тебя!

– Сейчас.

Натка появилась в коридоре, на ходу вытирая руки от теста. Они с Машей и Игорем пытались соорудить пирог с лимонной цедрой. Мучная пыль висела в кухонном воздухе. Лаголев вежливо отступил в комнату.

– Да? – сказала Натка, приложив трубку к уху.

Мужчина неразборчиво заквакал в динамике. Ква-ква, ква-ква. Уверенно так, обволакивающе. Ква-ква. Натка слушала его с минуту.

– Извините, Максим Сергеевич, я не могу, – сказала она.

– Ква? – спросила трубка.

Натка оглянулась на Лаголева.

– Я мужа люблю, – просто ответила она.

Звонивший квакнул, умолк, раздались гудки разрыва соединения.

– Быстро ты, – сказал Лаголев.

Натка посмотрела на него веселыми глазами.

– Чего ж он, дурак, в самое неподходящее время набирает? – И спросила: – Готов помочь с пирогом?

Лаголев выпятил грудь.

– К дегустации готов!

Натка захохотала, замахала руками и на полусогнутых уползла в кухню.

Федька не появился и на третий день. У Лаголева выдался неожиданный выходной – Руслан отпустил его до завтра, сказав, что сегодня поработает сам, «вспомнит молодость». Но, возможно, у него были какие-то другие мотивы.

Лаголев решил сходить туда, где увидел Шишлова в первый раз. Место оказалось доходным – вместо старинного друга там сидел теперь другой заросший и пьяный мужик, который внятно что-либо сказать был не в состоянии. Он только мычал и тряс грязной пятерней, выпрашивая мелочь. Добиться у него, знает ли он Шишлова, видел ли его, Лаголев не смог и направился домой.

Во дворе стояло несколько дорогих автомобилей. Хищные силуэты, тонированные стекла. Лаголев подумал, что кто-то из новых богачей прикупил себе квартиру, а то и целый этаж в их или соседней пятиэтажке. Связать появление автомобилей с собой он не догадался. Только когда в подъезде на него надвинулись с боков двое и, легонько пристукнув и взяв под мышки, потащили вверх по лестнице, Лаголев подумал: ах, вот оно что!

Страха в нем не было. Но смутное беспокойство крутилось в животе червячком. Натка, Игорь, с ними-то что?

Дверь его квартиры оказалась приоткрыта, за ней обнаружился еще один незнакомец, одетый во все черное, молодой, угрюмый, коротко стриженный, с кобурой, выглядывающей из полы пиджака.

– Стойте, – сказал он и приподнял голову Лаголева за подбородок.

– Да он это, он, – сказал один из придерживающих. – Мы его метров за пятьдесят срисовали.

– На ноги поставьте, – распорядился стриженный и скользнул за кухонную дверь.

Лаголева отпустили, но были готовы, если что, зафиксировать по-новой. На кухне что-то звякнуло, стукнуло, и уже другой голос громко сказал: «Ну, веди, веди товарища, не держи меня за барана, Олежка».

Через мгновение стриженный снова возник перед Лаголевым.

– На кухню, – показал жестом он.

– А мои… – произнес Лаголев.

– Все там, – сказал стриженный.

Лаголев шагнул через порожек. Первым делом он нашел глазами Натку и Игоря. Они сидели на стульях у раковины. У сына под глазом наливался синяк. Натка кусала губы. Но оба, слава богу, были целы. Ни разорванной одежды, ни крови. Хорошо. Синяк – это ерунда, подумалось Лаголеву. Заживет. Он едва заметно им улыбнулся.

Затем он обратил внимание на стоящего у окна щуплого мужчину лет сорока, белобрысого, тонкогубого и тонконосого, очень спокойного и этим спокойствием внушающего опасность. На нем были джинсы, серая водолазка под горло и пиджак. Мужчина посмотрел на него задумчивыми глазами, и Лаголев ощутил, будто его взвесили: боец или не боец, как поведет себя в экстремальной ситуации, на что вообще способен. Чувство было неуютное, но Лаголев заставил себя не опускать взгляд. Впрочем, человек в серой водолазке быстро потерял к нему интерес и стал, повернувшись вполоборота, наблюдать за обстановкой за окном. Видимо, большего Лаголев не заслуживал.

Мужчина, понятно, был охранником, и следующим и последним чужаком на кухне являлся тот, кого он охранял.

– А вот и глава семьи!

«Виновник торжества» сам заявил о себе. Это был крупный мужчина за сорок с крепкими, мощными ляжками, мосластыми руками и уже оформившимся брюшком. Лицо у него было широкое, холеное, розовое. Губастый рот, нос с крупными ноздрями, выбритые полные щеки и небольшие, похожие на потертые пуговицы глаза. Лаголев заметил, что за лицом, ногтями, редеющими каштановыми волосами гость трепетно ухаживает. Одет мужчина был в темные брюки, розовую рубашку и клетчатый светлый пиджак. Из нагрудного кармана торчал краешек платка. Два пальца на левой руке украшали перстни.

Располагаясь у подоконника, объект охраны занял сразу два стула, а на соседние по-хозяйски водрузил локти.

– Похоже, все в сборе.

– Здравствуйте, – сказал Лаголев.

Гость промолчал, с кривоватой улыбкой изучая поздоровавшегося. Перстни на пальцах щелкнули друг о друга. Верхняя губа приподнялась, крупные ноздри втянули воздух.

– Чем обязан? – спросил Лаголев.

– Правильный вопрос, – наставил палец мужчина. – Итак, чем ты мне обязан? Может, ответишь сам?

– Ничем.

– Ну, так нельзя, – разочарованно протянул собеседник. – Ты разве не знаешь, кто я?

– Нет.

Щуплый на мгновение повернулся от окна, словно ослышавшись. Под мужчиной в клетчатом пиджаке скрипнули стулья.

– В определенных кругах я очень известен, – сказал он.

– Я же не из этих кругов.

– Неуважительно, – качнул головой мужчина. – Меня все знают как Марика, я держу половину города в его, скажем так, неофициальной части. Здесь все так или иначе подо мной, вплоть до ментов. Ты можешь звать меня Константином Ивановичем, поскольку Костя я только для близких друзей.

– Хорошо, – сказал Лаголев.

– Ну, вот, уже лучше. Теперь представься ты.

– Александр Степанович.

– Замечательно! – Марик поерзал на стульях. – Дошли до меня слухи, Александр Степанович, что вы здесь… – он замялся. – Как бы сказать? В общем, что вы тут обладаете семейным чудом. Ты же не будешь этого отрицать?

Лаголев пожал плечами.

– Угу, – Марик наклонился вперед. – Ты не мог бы мне его продемонстрировать? Я хотел бы оценить, насколько твое чудо – чудо. А то на словах – это одно, а в действительности оказывается все совсем другое. Не люблю, знаешь ли, Александр, покупать кота в мешке. Говорят, для этого ты должен держать человека за руку. Что ж, я не против.

Он протянул розовую, пухлую ладонь.

– Пап, – произнес Игорь.

Лаголев улыбнулся.

– Все в порядке, сын.

– Я о нем слышал, – сказал Игорь. – Он – бандит.

– Это не важно.

Марик растянул рот в улыбке.

– Слушай, что отец говорит, – погрозил он пальцем Игорю, – а то так и до беды недалеко. Мать твоя грамотная, молчит. О чем это говорит? О том, что она жизнью научена, когда можно рот раскрывать, а когда нельзя. Краси-ивая.

Лаголев шагнул к бандиту.

– Обойдемся без угроз.

– Хорошо, – Марик запахнул полы пиджака, – а то я смотрю, что ты топчешься. Дай, думаю, заставлю пошевелиться. Вставать надо?

– Нет.

– О, вообще замечательно. Витя, ты на контроле.

Мужчина в водолазке кивнул.

– Как мы договаривались, – добавил Марик.

Охранник кивнул еще раз. В руке его появился пистолет.

– Это зачем? – спросил Лаголев.

– Предосторожность, – улыбнулся авторитет. – Если что-то нехорошее со мной случится, Витя тебя убьет.

– Не случится.

– Ну-ну.

Лаголев сцепил пальцы на ладони Марика. Тепло лизнуло пятки, золотистой волной поднялось выше. Закружило, вымывая из головы тревогу, вызванную непрошеными гостями.

– Стоп!

Марик дернулся, высвобождая руку. Свечение, будто краска, сползло с его лица, но оскал остался.

– Действительно, – сказал он, отпихнув Лаголева к семье, – эффект наблюдается. Интересный эффект.

Он повертел шеей, пошевелил плечами.

– Получается, никакого вранья? – Марик с минуту сидел неподвижно, видимо, оценивая идущие в организме процессы. – Сука, так и хватку потеряешь… И на всех действует?

– Да, – сказал Лаголев.

Марик задумчиво потрогал подбородок.

– То есть, допустим, если я приглашу сюда на пару рюмок коньяка человечка, а ты его обработаешь, он станет… ну, как бы… уже другим человеком, так? Без жесткости? Добреньким, да, прямо скажем?

– Да.

Марик нашел взглядом охранника.

– Хочешь попробовать, Витя? – спросил он, выдирая из внутреннего кармана плоскую фляжку.

Мужчина в водолазке выразил равнодушие в изломе правой брови.

– Могу, Константин Иванович.

Его хозяин рассмеялся и, свинтив крышку, глотнул из фляжки.

– Нет, Витя, ты так квалификацию свою похеришь. Был спец, а станешь… не знаю, кто. А ты мне еще нужен.

– Все? – спросил Лаголев.

– Почему – все? – выпятил губы Марик. – Еще мне сказали, что ты, Александр, и раны вроде как заживляешь.

– Не я, место, – сказал Лаголев.

– Это место? – указал на пол и стулья бандит.

– Да.

– Но посредством тебя?

– Посредством меня.

– Угум, – Марик уставил на Лаголева глаза-пуговицы. – Знаешь, интересно было бы посмотреть. Витя.

Охранник шагнул в сторону Натки и Игоря. Казалось, мигнул свет. Мгновение – и раздался хруст, а сын вскрикнул.

– Сделано, – сказал Витя, отступив обратно к подоконнику.

– Уроды! – крикнула Натка, обнимая Игоря.

Сын, бледный, с искаженным лицом, одной рукой поддерживал другую, на которой неестественно, в стороны, кривились пальцы. Игорю было больно, и он, морщась, с присвистом дышал.

– Зачем? – спросил Лаголев, скрипнув зубами.

– Ну надо же мне было выбрать кого-то для опыта, – сказал Марик, удивляясь глупости вопроса. – Не из своих же. Вот тебе сын, лечи.

Лаголев посмотрел на гостя, но ничего не сказал.

– Игорюшка, – позвал он сына.

Игорь встал.

– Вы за это заплатите, – прошипел он.

Марик фыркнул.

– Какая киношная фраза! Хочешь, Витя проломит тебе череп? Боюсь, после этого никакое лечение не поможет. Мне подвинуться?

– Да, – сказал Лаголев.

Он подтянул сына ближе к холодильнику. Авторитет, глотнув из фляжки еще раз, перебрался на стул правее.

– Ну, я готов. Вы это, повернитесь, чтоб я видел.

– Пожалуйста, – сказал Лаголев.

Он поставил Игоря боком к Марику.

– Смотри на меня, – сказал он ему. – Просто смотри на меня.

Сын мотнул головой, но потом коротко кивнул. Боль и злость мешались в его глазах. Лаголев молча, одним взглядом передал: не надо. Он взял Игоря за руку чуть повыше запястья, решив и дальше показывать бандиту, что только он один и умеет обращаться с островом. Так было безопаснее и для сына, и для Натки. Так создавалось пространство для маневра, если вдруг кому-то из них повезет незаметно завлечь на остров одного из подручных авторитета. Лаголев потихоньку думал об этом.

– Вить, ты тоже смотри, – сказал Марик, – пригодится.

– Зачем? – спросил Витя.

– А вот если какой Колтырь тебя вновь подстрелит, чтобы знал, к кому обратиться. Через меня, конечно.

– Учту, Константин Иванович.

Лаголев смотрел на Игоря. Тепло облекло его с ног до головы, густое, как мед. Злость из глаз ушла почти сразу, но боль несколько задержалась. Он услышал, как потрескивают, срастаясь, пальцы, как сын дрожит, как в груди у него звенит обида. Лаголев зачерпнул от острова ясного спокойствия и послал сыну.

Обида улеглась.

– Ты смотри, смотри, Витя, – будто из другого пространства вещал Марик, – на пальцы смотри. Видишь?

– Вижу, Константин Иванович.

– Бывают же в жизни чудеса.

Лаголев отнял руку.

– Так, малой, – сразу распорядился Марик, – брысь на место. И не отсвечивай. Да, пошевели пальчиками.

Игорь, повернувшись, сжал руку в кулак. Разжал. Сжал снова. Лаголев чувствовал, как ему хочется превратить простое движение в неприличный жест. Молодец, удержался. Сел.

– Хорошо, – кивнул бандит. – Александр, ты тоже… Можешь воссоединиться с семьей. Постой в уголке.

– Что дальше? – спросил Лаголев.

Он встал сбоку от Натки, мельком тронув ее плечо: держись, родная.

– Дальше мы ломаем пальцы твоей жене, – заулыбался Марик. – Надо же закрепить чудо экспериментальным образом. Вдруг у тебя сын просто уникальный, все на нем, как на собаке...

Лаголев, шагнув вперед, закрыл Натку собой.

– Только попробуйте.

Витя со скучным лицом выдвинулся ему навстречу.

– Ну-ну! Тише! – крикнул Марик, предупреждая драку. – Шутка это была, шутка. Витя, вернись к окну.

– Окей, – сказал Витя.

– Вот ведь, и пошутить нельзя, – сказал Марик, дождавшись возвращения охранника на свои позиции, спрятал фляжку и вытянул шею в сторону двери: – Олежек! Олежек, загляни ко мне!

В кухне на голос появился знакомый белобрысый мужчина.

– Давай, Олежек, дуй вниз, скажи Фитилю, чтобы отпустил уже балабола.

– Совсем?

Марик вздохнул.

– Не совсем, Олежик, а на все четыре стороны. Ты понял? И передай, что Константин Иванович долг ему прощает из беспримерной своей доброты. За рассказ вот об этой любопытной квартире прощает.

Подручный кивнул.

– Понял!

– И пусть Лев Арнольдович сюда поднимается. Можешь ему даже помочь.

– Понял. Одна нога здесь…

Белобрысый пропал за дверью.

– Что дальше, что дальше… – пробормотал Марик. Фокус его взгляда снова остановился на Лаголеве. – Александр, а это твое место границы имеет?

– Четверть кухни.

– Ага.

Белобрысый заглянул снова.

– Константин Иванович, – сказал он, состроив жалобную гримасу. – Там на улице народ толпится.

– С какой это стати? – спросил Марик.

– Так все сюда. Типа, на посиделки. У них тут как бы вечера.

– Чего? Гони их к чертям!

– Их там человек пятнадцать.

Марик завел глаза к потолку.

– Ну, вызови ментов, Олежек. Пусть поработают, займутся охраной общественного порядка. Мне здесь собрания не нужны.

– Понял.

– Действуй.

Подручный исчез. Марик посмотрел на Лаголева.

– За деньги народ привечаете или так? – спросил он. И скривился, глядя на реакцию главы семьи. – Что, неужели бесплатно?

– Разве это возможно, постояв на острове? – в свою очередь спросил Лаголев.

– Да я уже понял, что у вас тут сплошная благодать. Чуть сам не вляпался. – Марик передернул плечами. – Хотя мысль интересная. Остров… Остров. Тысяч по сорок-пятьдесят баксов брать за лечение. Особенно, если Крапленого уговорить и на ноги поставить. А за ним и остальные потянутся. Так-то он в немецкой колясочке ездит. Сможешь поставить на ноги парализованного человека, Александр?

Лаголев пожал плечами.

– Скорее всего, да.

– А мозгами Крапленый не поедет?

– Не знаю, – сказал Лаголев.

Марик задумался.

– А может так и лучше будет, – сказал он вдруг, качнув головой. – И ему, и всем. Зато какие интересные комбинации намечаются!

За окном коротко взвыла милицейская сирена. Авторитет встал и сдвинул стул, чтобы посмотреть, что происходит во дворе. Охранник Витя тоже приник к стеклу. Блик проблескового маячка мазнул по окну.

– Ну вот и менты приехали.

У Лаголева мелькнула мысль броситься на непрошеных гостей. И двух секунд ему бы, наверное, хватило. Только поймав внимательный взгляд Вити в смутном отражении, он от этой затеи отказался. Ждут, ждут.

– Так, ладно, – помедлив, уселся обратно Марик, – контингент ваш хилый погонят сейчас по домам ссаными тряпками. А вы готовьтесь, дорогие жильцы, готовьтесь.

– К чему? – спросила вперед Лаголева Натка.

Бандит рассмеялся.

– О! Женщина всегда чует, когда идут хозяйственные вопросы! А их пора, пожалуй, настала. К переезду готовься, хозяйка! – громко объявил он.

– К-как?

– Элементарно, – улыбнулся Марик. – Здесь буду жить я.

В коридоре грянул дверной звонок.

– Добрый день, добрый день, – услышал Лаголев дребезжащий голос.

Секунд через двадцать порог кухни переступил старик в потертом коричневом пиджаке с заплатами на локтях, в мятых черных брюках и в туфлях с оббитыми носами. Крупная голова старика сидела на тонкой шее, большие очки седлали большой нос, из ноздрей лезли седые волосы, мешаясь с короткими седыми усами, нижняя челюсть выдавалась вперед, приковывая внимание к по-жабьи большому рту и влажной нижней губе. Голова старика заметно тряслась, и вместе с ней тряслись пегие, волнисто уложенные волосы.

Вслед за стариком проскользнул Олежек, в руке у него был пухлый кожаный портфель с пряжкой-застежкой.

– Лев Арнольдович!

Марик встал, чтобы проводить старика к стулу. Олежек переставил из угла этажерку ближе к окну и водрузил на нее портфель.

Прежде, чем сесть, старик повернулся к Лаголеву, Натке и Игорю и отрекомендовался, чуть наклонив голову:

– Лев Арнольдович Шмейцер, нотариус.

Глаза за толстыми стеклами очков показались Лаголеву равнодушными глазами долго живущей на свете черепахи.

Устроившись, Лев Арнольдович долго копался в портфеле. Он достал несколько ручек, кипу каких-то бумаг, печать, чернильную подушечку, чистые листы, все это положил на стул рядом с собой, потом порылся в отделениях и извлек на божий свет скрепленные и подшитые бланки договоров.

– Я уж задремал в твоей машине, Костя, – сказал он надтреснутым голосом, подвигая этажерку и раскладывая часть бумаг на ее тесной поверхности, – думаю, уж что там? Потом Олег в стекло пальчиком…