Текст книги "Киндернаци"

Автор книги: Андреас Окопенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Эпизод 34. Конец июня 43-го

Рисунки с негритятами. Уже совершенно ясно, что, дойдя до аммонитов, белемнитов, всей этой высохшей, карстовой, симпатичной улиточно-ракушечной мелочи, всех этих невоенных окаменелостей, этих незамысловатых вещей из животного мира, мы, обитатели унылых пригородных школьных бараков, выходящих на кашляющие белой пылью площадки, вступили в лето, и лето еще только начинается, и для нас настал праздник последнего школьного дня. А потом еще дело – набирай вечно непослушным рейсфедером жирную, уже загустевшую чертежную тушь и выводи на большом листе чертежной бумаги, но на этот раз не чертеж, а, себе на забаву, неожиданно шутливый рисунок с веселыми негритятами; так гениально наш учитель черчения Рихткопф, по прозвищу Башка, решил спущенную сверху во все школы рейха обязательную тему «Германия должна стать больше». Всех нас вполне устраивал такой способ увеличения Германии. И чего только не вытворяли на наших рисунках черненькие закорючечные человечки (мужчины и женщины), негритянское население наших будущих колоний! Вот это веселье так веселье, подходящее для летнего дня! В пятьдесят минут тут, конечно, было не уложиться: «Пожалуйста! Мы хотим, чтобы фильм продолжался дальше: показать, как они лепят горшки, куют железо, как прячутся в своих хижинах (Дичка шепотом, но и не слишком тихо, произносит, что скажут негритянки по случаю визита в новые колонии министра пропаганды Геббельса: „В лес бегите, торопитесь, от беды там схоронитесь!"), как они помогают друг другу разрисовывать черной тушью черные лица и как пьют из закорючечных черных кувшинов закорючечную черную воду какая же это воля-вольная!» И не отдает ли все это после свежеопубликованных нюрнбергских расовых законов легким душком нарушения расовой чистоты? Мне кажется, что там, где речь идет о цыганах и неграх, все страшно, как в случае с евреями. Мне представляется, что в колониях негры спокойно могут быть черными и в этом не будет никакого преступления, мы их любим, мой папа хотя и не является членом национал-социалистической организации, однако состоит в Немецком колониальном союзе, после нашей победы он с нами, может быть, туда и уедет, чтобы как неутомимый искатель приключений слепить из глины и черепков моего чертежа новое большое Хозяйство; в довершение картины я нарисовал кружок крааля для закорючечных черных коров, на гербе разместилось несколько звездочек – поскромнее, чем у американцев, но ведь недаром говорят: «лиха беда начало». Вот и все – я даже не заметил, как время пролетело; и стою уже на пыльной улице, сейчас вскочу в трамвай на открытую площадку и вперед – по пыльной улице, туда, где зелень, и на мне уже любимая красная курточка, в которой я больше всего себе нравлюсь; вот оно – все тут, все готово, все открыто передо мной – лето! Как мы свободны; сколько воли! И впереди увлекательная работа под вольным пологом родного жилья, где ждут мои лупы, растры и цифры; впереди десять лет, целый век каникул – свобода!

Эпизод 35. Июнь 43-го

Тысячелистник. Тысячелистник цветет с июня по октябрь. Производить его сбор рекомендуется в начале цветения. Поэтому я датирую этот эпизод июнем, когда кончаются занятия в школе, хотя сбор мальчишек, проходивший ранним утром, когда стояла непроглядная тьма; скорее говорит о том, что дело было в октябре.

Облик тысячелистника. Запомнить его хорошенько, чтобы не спутать с чем-то другим – бесполезным, ядовитым. Все ли собирают тысячелистник, или только он? С этой минуты он не замечает ничего, кроме тысячелистника. Впечатляющая фильтрация и без того незнакомого еще ландшафта, хотя и расположенного неподалеку от школы и, вдобавок, окутанного мраком, словно во время солнечного затмения.

Никаких песен. Только поиск тысячелистника. Глаз, нацеленный на его белеющие цветки, слеп ко всему остальному, оно остается размытым и после, при ярком свете зелено-желтого дня, в котором лишь кое-где мелькают отдельные кустики тысячелистника.

Подумать только! Все, что тут виднеется, – размывается слепотой – находится в каких-нибудь трехстах-четырехстах метрах, потом – в двух-трех километрах – от школы; взрослому вся окрестность предстанет в виде сплошь раскрашенной карты без единого белого пятна. Учителя – это другие люди: ученые, все знающие, указывающие путь; они тоже собирают, но пореже опускаются, наклоняясь, в мокрое, сухое, мшистое, тенисто-солнечное, и, перемигиваясь, собирают там что-то другое.

Дичка – бывают же в жизни неожиданные повороты – воспылал вдруг симпатией к тому, кто объявил его жирным дураком, и за что бы вы думали – за его наблюдательность, выразившуюся в том, что этот тип знает наизусть порядок букв венского телефонного диска: IFABUMLYZ, Дичка решил, что тот очень умен, и делает дружеский аванс: «Здорово, а ты говоришь!» Тот застыл с недоеденным ржаным блином в руке, а потом, даже не завернув в бумагу, взял и просто засунул свой блин в рюкзак.

Собранные во время этого мероприятия лекарственные травы затем раскладываются для просушки на чердаке.

Эпизод 36. Май 43-го

Похороны бабушки. Она жила на свете всегда и всегда была частью нашей жизни. Я вижу ее такой, какой видел каждый день, и всегда буду так видеть. Неужели это понемногу пройдет, раз ее уже нет – нет нигде на свете, и ее уже никогда не будет с нами, и скоро о ней все реже и реже станут вспоминать в разговорах? Об этом можно догадаться, если сравнить с прабабушкой и прадедушкой, которых я никогда не видел; значит, так оно и есть. Да ведь то же самое и с другими моими бабушкой и дедушкой, вот сейчас я впервые о них вспомнил после четырехлетнего перерыва (в те дни: генеалогическая таблица для школы, официальное подтверждение арийского происхождения из Отдела по проверке расовой чистоты), вот оно, что значат покойники – чистый ноль!

Пускай их так и считают, что «ему лучше не ходить с нами на (Бом-бом-бом), это может оказаться для него слишком большим потрясением», я рад остаться дома, в Хозяйстве, среди разливанного моря майской зелени, среди искусственного настоящего леса, где сосновые макушки как раз принялись сбрасывать светло-коричневые хрусткие колпачки из смолистой клейкой кожицы, выпуская наружу светло-зеленые новенькие кисточки-щеточки, майской ночью можно явственно слышать пощелкиванье, с которым они вылупляются, когда мы гуляем по лесу и по экономии, вдыхая запахи свинарника и сена, душистое дыхание остывающих диких трав и цветущих фруктовых деревьев и, конечно же, запах сосновой смолы, мы гуляем втроем – тетушка, мама и я, между тем как папа еще занят писанием отчетов, а дядюшка с хорошо подлеченными нервами уже опять уехал от нас и где-то там, на вражеской территории, ожидает очередной бомбежки или приказа. Шампанское, которое нам время от времени присылает дядюшка, мы тоже выпиваем втроем, в такие вот ночи, а я как бы нечаянно провожу рукой вверх по тетушкиным шелковым французским чулкам; тонкие платьица с множеством мелких пуговок очень к ним подходят, позволяя, как я говорю не успевшей опомниться от первого удивления и вновь удивляющейся родственнице, «растянуть наслаждение на несколько этапов». Зачем она только принесла мне еще и «Фауста»! Однако сегодня мне благодаря бабушке гарантировано не менее трех часов мертвого покоя, и я, улучив момент, впиваюсь в «Психологию женщины», полную интимных признаний, чтобы этой острой приправой освежить новыми оттенками старые познания и подновить добротную основу своей просвещенности. Родительская комната, такая привычная, опустела, превратилась в детскую, в свинюшник, густой майский воздух врывается через раскрытые окна и двери во все остальные комнаты, в только что открытый сказочный мир взрослых людей, всех этих еще недавно казавшихся такими старыми и скучными воспитателей, ворчунов, запретителей, которые вечно не вовремя вмешиваются в твои дела и все портят, в этот мир женщин и мужчин, чей жизненный интерес, по существу, сосредоточен ниже пояса, так что родительские дома – это, оказывается, любовные гнездышки, а конторы и фабрики – те же бордели. А здесь и мы тут как тут – свежеиспеченные, на пороге вступления, до отвала наигравшиеся и научившиеся, уставшие стоять навытяжку, мы – ребята, пришедшие вам на смену, и девчонки из соседних школ – очень даже замечательные, если посмотреть на них с этой точки зрения. Я сижу беспокойно, заодно делаю открытие, что именно нужно для того, чтобы вызвать тот самый рефлекс, который оказывается восхитительным продолжением приятного волнения у меня внизу и уже не раз приводил меня в смущение, оставляя мокрым, когда я взбирался на шест; опробовав его до конца, я в знак благодарности заношу соответствующие данные в свой журнал опытов, где в остальном содержатся только записи о линзах и призмах с отметкой их фокусного расстояния, да описания наблюдавшейся мною лунной короны и спектров. Каждый опыт, как известно, должен пройти проверку на повторяемость. Повинуясь диктату гормонов, я, вопреки своей крайней бездарности, на радостях, что вот оно началось, пишу даже стихотворение «К моей девушке», мечтая, чтобы она наконец-то у меня появилась: то-то удивится в следующий раз наш вожак и старейшина Ходлер, когда наша компания соберется за столом, чтобы сыграть в «ромми».

Эпизод 37. Февраль 43-го

Эйхграбен. Совок с углями шипит, колется от жара, пахнет болью; вгрызается в толстый черный брус, плавит его, из-под раскаленной смазки от розоватой доски распространяется густой дух тлеющего гикори. «Ты что, очумел? Никогда, что ли, лыжи не ваксил? Откуда у тебя руки-то растут!» В животе екает; деревня, такая маленькая, где-то внизу, неудержимое свободное падение, непривычные длинные лыжи на ногах при каждом шаге осторожно пробуют молочный снежный наст, на глазах покрывающийся сыплющимся сверху снегом, в рот – ураган, отвлеченный урок превращается в стремительный лет, трудность пути, резь и ожог; пятеро захожих постояльцев учиняют в хижине разбой, сигареты превратились в длиннейшие столбцы пепла, жадные руки сыплют пепел в самодельный шнапс, его принес Баладьи, он же, кстати, и гнал самолично, порошок из таблеток антипирина, говорят, еще сильнее заводит. «Эх ты, тюфяк! Захмелеть-то захмелеешь, а толку от тебя все равно ни на грош. Слышь, Курт! Помнишь, как тогда руки себе палили?» (Это про испытание на храбрость возле нужника.) Вот где настоящая зима, так и воет, до Вены отсюда всего двадцать километров, а погода – как будто невесть куда забрались, никогда больше городская смерть не вызовет у меня той жути, что раньше, вот это зима, что и снег затвердел и режется как стекло! «Слышь, мне плохо! Сейчас вырвет!» – «На мое одеяло? Ты что, совсем уже окосел? Попробуй только скажи еще раз, что мой самогон – дерьмо». – «Дерьмо поганое, вонючее». Драка, кровь, фонари под глазами. «Ну и дураки же мы! Слышь, ведь здорово было!»

Эпизод 38. Январь 43-го

Ромми. Витров обрел компанию, в которой он чувствует себя как дома, – кружок любителей ромми. Ромми иногда еще называют покером для дураков, но они не обижаются. Знакомые по Кампу Мучители Витрова в Вене вдруг чудесно преобразились, объединившись в братство картежников. Подумать только – у него есть братья! Игра идет на квартире Ходлера, в невзрачной кухне, в которой хозяйничает его мать, за облезлым, расшатанным кухонным столом, на который натянута облезлая клеенка, ее кто-то, как видно, от скуки еще и ковырял ножом; впрочем, натянута она очень относительно, так как семь заржавленных кнопок, которыми она пришпилена, еле держатся на месте. Тут не только делают прикупы и выкладывают карты, но также пьют эрзац-кофе, немного подслащенный сахарином, мамаша Ходлера – гостеприимная женщина.

Когда везет и у тебя на руках три джокера, ты тихонько вскрикиваешь от восторга. Ты готов играть в карты хоть сто часов подряд, но получается не больше восьми. Скучно бывает только от всей остальной жизни.

– Как думаешь, мы еще удержим Сталинград? – спрашивает Павиани.

– Обязательно, – говорит Витров.

– Зато Африка плакала, – говорит Вульш.

– А мы укрепимся в Тунисе и всех сбросим в море, – говорит Витров.

– Молодчина, парень! – басит Ходлер и стискивает ему плечо.

У Ходлера петлички юного моряка гитлерюгенда, поэтому он – мальчишка из венского предместья – любит разыгрывать из себя эдакую медвежеватую фрисландскую морскую душу. Его вассалы Павиани и Вульш вновь поверили в окончательную победу и верят в нее на протяжении десяти конов. У самодельных карт, которые Витров изготовил себе из картона, чтобы и дома можно было играть в ромми с мамой, нет той чарующей силы, которая чувствуется в настоящих, сделанных из негнущейся мелованной бумаги и покрытых скользким лаком. На столе снова появляется пышущий жаром кипящий кофейник с кофезаменителем. Кофейник желтый, в оранжевых пятнышках. На руках все нужные карты. Приветливость серенькой госпожи Ходлер. Вот такой спуск с блистательных вершин одиночества к счастливым радостям пустяковой игры, спасающей от скуки совместного вокзального ожидания перед грядущей разлукой, когда нас посадят в поезд, отъезжающий на фронт.

Эпизод 39. 01.01.43

Новогодний праздник у Баладьи. Досиживаем последние часы старого года. Траурные окна: на них затемнение, черный бумажный лист, развернутый во всю длину окна, плотно прижат широкими, грубыми досками. Между тем можно и поиграть с игрушками, которые я получил на Рождество (которое принесло-таки кое-какие подарки!). Мы с папой (его присутствие само по себе уже подарок) играем в военные шахматы: фигуры из винно-красного и темно-синего бакелита: танки, бомбы, гранаты, солдаты: танк ходит только по прямой. Тут нас отвлекает мама, она достала уйму разных фигурок, купленных в ходе акции «Зимней помощи», теперь она расставляет и обсуждает всю эту пестроту. Все это скопилось у нас за несколько лет стараниями мальчишек, которые гремят кружками для пожертвований. Теперь все это богатство досталось сынку. Сынок тоже не оплошал, с хлопотливой куриной пунктуальностью он уже снес к праздничку свое яичко – плохонький стишок, исполненный благодарности к родителям и надежд на светлое будущее. С прилежно засвидетельствованной верой в неминуемую победу. Потом он уединился в темном уголке с книжкой и нежданно-негаданно вынес из нее нечто для себя поучительное. Это был новогодний подарок доктора Бичовски: «Календарь врача» за истекший год, нигде не исчирканный, с приложением в виде календаря на следующий год. Мама собирается вклеить в него завтра накопившиеся рецепты разных блюд – пудингов на воде, фальшивого жаркого из овсяных хлопьев и тыквы, фальшивого вина из огрызков яблок с дрожжами, пирога из ржаной муки с сахарином и пуншевой эссенцией. А пока что в нем можно прочитать:

3 января 1912 г.: умер Феликс Дан. 9 января 1827 г.: умер Хьюстон Стюарт, Чемберлен. – Чемберлен?! – 13 января: победа НСДАП на выборах в Липпе. 20 января 1934 г.: Закон об упорядочении национального трудового законодательства. Привлекательность женщины имеет двоякую цель. Все, что в ней привлекает мужчину, идет на пользу ребенку, которого она родит в браке. Генофонд и многодетная семья. Стремление национал-социализма добиться увеличения рождаемости одновременно будет способствовать и улучшению генофонда, поскольку, как мы знаем из опыта, ограничение рождаемости влечет за собой уменьшение естественного запаса ценного генофонда. 7 февраля 1915 г.: зимние бои в Мазурских болотах. 10 февраля 1920 г.: референдум в Северном Шлезвиге. 11 февраля 1927 г.: побоище в зале «Фарус» в Берлине, начало битвы за Берлин. 13 февраля 1885 г.: умер Рихард Вагнер. 17 февраля 1940 г.: нападение англичан на «Альтмарк» в норвежских территориальных водах. 21 февраля 1916 г.: начало сражения под Верденом. Мать как опора будущего нации. Достоинство народа определяется готовностью его женщин быть достойными матерями. Поэтому мы должны возвести женщину-мать на трон, перед которым будут с почтением склоняться мужчины. Для того чтобы наше отечество стало могущественной державой, оно должно сделаться цветущей страной матери и ребенка. У женщины, как подчеркнул фюрер, выступая в 1935 году в Нюрнберге, тоже есть свое поле битвы. Каждый ребенок, которого она подарит нации, представляет собой ее личный вклад в дело борьбы за национальное дело. Мужчина защищает народ, женщина – семью. Поступление сперматозоидов в матку происходит, когда женщина испытывает оргазм, уже через три минуты, т. к. они втягиваются в матку при ее сжатии. При отсутствии оргазма сперматозоиды попадают в матку лишь через час. Поэтому оргазм является важным условием успешного зачатия. 28 февраля 1833 г.: родился начальник генерального штаба граф фон Шлифен. 2 марта 1689 г.: разрушение Гейдельберга французами.; 6 марта 1930 г.: умер гросс-адмирал фон Тирпиц. 7 марта 1938 г.: немецкая армия возвращается в Рейнские земли. 10 марта 1813 г.: учрежден орден Железного Креста. Потеря поколения как следствие поздних браков. В исследованиях, посвященных вопросам демографической политики, неблагоприятные последствия позднего вступления в брак, как правило, сводят к тому, что в этом случае редко достигается желательный уровень рождаемости, предполагающий наличие в семье 3–4 детей. Однако можно указать, что, как следствие этой тенденции, возникает и другой неблагоприятный фактор, а именно, утрата целого поколения. Так, если в семье принято, чтобы мужчины вступали в брак в возрасте 24 лет и в 25 лет у них рождался первенец, то его потомство составит через сто лет четыре поколения и, при условии, что в каждом поколении в семье будет рождаться 3 ребенка, будет насчитывать 120 человек. Между тем при распространенной в нашем времени тенденции к заключению брака в возрасте 32 лет его потомство будет насчитывать через сто лет только три поколения в количестве 39 человек. 16 марта 1935 г.: вновь введена всеобщая воинская повинность. 28 марта 1884 г.: по инициативе Карла Петерса основано Немецкое колониальное общество. 31 марта 1923 г.: французы расстреливают в Эссене 13 немецких рабочих. 18 апреля 1864 г.: штурм укреплений близ Дюппеля. Напрасно было бы искать истинную самоотверженность, являющуюся моральной основой германского воинского духа, в тех семьях, где растет единственный сын, ее следует искать в многодетных семьях, где каждый ребенок привык чем-то жертвовать ради братьев и сестер. 14 мая 1940 г.: капитуляция голландской армии. 17 мая 1933 г.: первое выступление Адольфа Гитлера в рейхстаге. 12 июня 1825 г.: образование студенческих буршеншафтов. Просяница. Здравого смысла нонеча становится поболе. Так вот, надо, чтобы мать взяла мышь, откусила у ней голову и повесила ребенку на шею, тогда станет полегче. Землевладение и количество детей в семье. При переписи населения 1933 г: впервые было обращено внимание на связь между землевладением и количеством детей в семье. Так, например, в семьях промышленных рабочих, не имеющих своей земли, число бездетных браков составляет 24,5 %, что ровно вдвое больше, чем среди тех, кто владеет участком земли (12,6 %), соответственно и процент семей, в которых имеется четверо и более детей, составляет у промышленных рабочих 14,7 %, т. е. вдвое меньше, чем у землевладельцев. Еще убедительнее показатели у крестьян и сельских хозяев; у них более 40 % семей имеют четверых и более детей. Это наглядно показывает всю важность для будущего немецкого народа той политической цели, которую провозгласили национал-социалисты и которая заключается в укоренении человека немецкой нации на родной почве. 1 июля 1884 г.: присоединение Того к Германии. 14 июля 1933 г.: Закон о расовой чистоте. Ребенку нужно прививать любовь к чистоплотности, доходящую до страсти. Ницше. Может ли диабет служить основанием для развода? Одна женщина, вышедшая замуж в 1925 году, в дальнейшем заболела диабетом. На этом основании ее муж потребовал развода. В своем заявлении он в качестве обоснования своего требования указывал на то, что диабет является наследственной болезнью, так что ему грозит опасность произвести на свет больное потомство. Его требование было отклонено судом. В своем решении суд исходил из того, что хотя эта болезнь и может передаваться по наследству, она не относится к наследственным болезням, предусмотренным законом о предотвращении появления больного потомства, отягощенного дурной наследственностью. Мужчина творит историю, женщина воплощает в себе историю. Освальд Шпенглер. 3 августа 1921 г.: День основания штурмовых отрядов СА. 4 августа 1929 г.: IV партийный съезд в Нюрнберге. 11 августа 1778 г.: родился отец немецкой гимнастики Ян. 15 сентября 1935 г.: Флаг со свастикой становится государственным флагом. Нюрнбергские законы. 9 октября 1935 г.: в Билефельде родился Хорст Вессель. 14 октября 1933 г.: выход Германии из Лиги Наций. 28 октября 1916 г.: погиб в бою военный летчик Бельке. 30 октября 1864 г.: возвращение Шлезвиг-Гольштейна в лоно Германии. 31 октября 1517 г.: Мартин Лютер прибивает к дверям дворцовой церкви в Виттенберге свои 95 тезисов. Ого! Что же, и там были враги народа? 16 ноября 1831 г.: умер генерал фон Клаузевиц. 27 ноября 1933 г.: Основано национал-социалистическое объединение «Сила через радость». Кормление грудью у первобытных народов. Как правило, у первобытных народов младенца прикладывают к груди так же, как и у нас. Но когда мать таскает младенца у себя за спиной, она протягивает младенцу грудь через плечо или из подмышки. Иногда матери специально удлиняют для этого свои груди путем их вытягивания. «Всё женщине быть в услуженье».[19]19
  Перевод Д. Бродского и В. Бугаевского.


[Закрыть] Гёте: «Герман и Доротея». 1 декабря 1937 г.: Гитлерюгенд становится государственной организацией. 20 декабря 1924 г.: Фюрер выходит на свободу после заключения в крепости. Из записок Марии фон Клаузевиц: 27 декабря (1812 г.). Преданный, любящий, простой нрав дорогого стоит; сердцу этого и довольно, однако не обойдется без таких минут, когда рассудок вступает в свои права, в эти моменты женщине должно быть тягостно ощущение, что не всегда ее муж оказывается на такой высоте, чтобы она могла смотреть на него снизу вверх. Хотя разведение коз представляет собой очень ценную отрасль для нашего народа, обеспечивая его независимость в обеспечении продуктами питания, однако, учитывая широкие возможности использования козьего молока, мы не нанесем ущерба этой отрасли, включая козье молоко в детское питание лишь начиная со второго года жизни младенца.

Сразу после козочек – черный провал. Фильм, прокручиваемый в слишком ускоренном темпе, так что перед глазами пляшущие искры: возле самых глаз и близко к уху вдруг папин рот – и в нем неожиданно большущая сигара неестественной толщины, от поднесенной спички из нее с громким хлопком выскакивает быстро раскручивающаяся железная пружина.

– Ты заснул, Венку? – спрашивает мама. – Сейчас уже почти полночь. Вставай, вставай!

Как всегда, когда меня называют «Венку», я по-дурацки краснею.

– Ну, как тебе сигара Черчилля?

И еще шутка: приклеенный на кончике швабры игрушечный цилиндрик, после того как его с трудом удалось поджечь, начинает извергать из себя невесомые многометровые змеистые ленты.

– Цилиндр Чемберлена, – говорит папа.

Пфф и нету! Одна вонь осталась от обоих врагов-плутократов, так знакомых по анекдотам и карикатурам.

– А что они, тоже евреи? Кстати, папа, почему про Чемберлена написано в нашем календаре?

– Это другой Чемберлен – немецкий.

И вот уже («Ладно, хватит вам, время-то почти двенадцать!» – Это мама, внезапно побледневшая, стоит с подносиком, на нем серые военные сэндвичи и бокалы для шампанского) папа держит в руках книгу: Хьюстон Стюарт Чемберлен, «Основания девятнадцатого века».

– Умная книжка; для вас, молодых немцев, очень даже интересная.

Открывается страница на букву «J», чтобы прочесть, что сказано про тех, кто «jung» – «молоды». А там стоит «Juden» – «Евреи».

Итак:

ЕВРЕИ (Продолж.)

чаемое мировое господство

ожидание Мессии

противоположность христианству

родство иудейской религии с иезуитством

понятие «греха» у иудеев

принципиальная нетерпимость

сила верования

враждебность всяческому суеверию

косный догматизм

арийское понятие «догмы» неведомо иудаизму

антинаучность

еврейская философия: евреи как теисты и атеисты

абсолютная невосприимчивость к мифу

еврейские правовые понятия

социалистическая тенденция

чуждый нам народ

точки соприкосновения

«еврейский Вопрос»

неугасимая ненависть к Христу

идущее от древнейших времен занятие ростовщичеством

также барышничество

любовь к паразитическому образу жизни

– Ну, хватит вам! Сколько можно читать! Выключаем свет!

Остается гореть лампочка в спальне. Из дальней комнаты доносятся бой часов, пробка шампанского вовремя выпущена из горлышка и улетает с балкона в ветви кленов, звенят узкие бокалы; чтобы 1943 год был счастливым, а еще:

– Давайте вспомним и нашего милого дядюшку! Как-то он там сейчас на фронте, в Нормандии!

А сейчас уже еду один в трамвае, проезжаем мимо лавки Шлейххендлеров, закрытые витрины, опущенные жалюзи, потому что Новый год, – нет, «закрыто за искусственное взвинчивание цен»! Папа уже не будет больше шептаться по-французски с кассиршей – симпатичной старушкой из образованных, вот трамвай уже миновал маленькие трактирчики и фабрички, которые тянутся вдоль длинной серой улицы венского предместья. Эта улица – улица моего детства, долгого детского века, века ребенка – сегодня, когда все магазины закрыты и люди отсыпаются после встречи Нового года, кажется еще более унылой и пустынной, чем всегда.

Нет, это не тоскливое ожидание, не сморивший вдруг сон, не торжественная встреча Нового года с родителями, не проползающие за трамвайным окном дома длинной улицы, а мягкое кресло в доме Баладьи, и я в нем сижу; родителей и сестры нет дома, и вся квартира предоставлена в распоряжение двух мальчиков, они празднуют вдвоем.

– Попробуешь моего самогончика?

В ответ – трусливый отказ, но все же такое предложение подпитывает самолюбие: вот сидят два важных господина, два босса, играют себе в покер, и далеко позади остались годы, когда ты был еще гадким утенком.

– Ты, кажется, хотел посмотреть мой телескоп.

«Мой» – это сильно сказано, на коробке четко виден штамп отца, инженера Баладьи, и все-таки впечатляет это небрежно брошенное: «200-500-кратное увеличение». (А мой-то любимый полевой бинокль с восьмикратным увеличением!) Интересно, мог бы я из зависти убить человека?

– Ты бы пришел как-нибудь ночью!

– Ну что ты. Меня папа не отпустит. Вдруг налет!

– Брось! Какие там у нас налеты!

– Что это у тебя?

– Это моя гордость. Отдельная карта для каждого созвездия, с точностью до сотых долей секунды! Вот смотри – эклиптика!

Мучительно слежу за тем, чтобы не запятнать карту вспотевшими от зависти руками.

Затем, после третьей рюмки, выпитой в одиночестве:

– Давай-ка я покажу тебе кое-что в другом роде!

И вот уже она – обнаженная.

– Моя подружка.

Гость чувствует легкую дурноту.

– Что, нравится?

Шепотом:

– Мы с ней уже трахаемся.

Взяв гостя за руку:

– Пошли туда!

Ведет в комнату, пропахшую духами.

– Тут спит моя сестрица.

Сестре уже шестнадцать лет.

С фотографии перед зеркалом смотрит хотя и хорошенькая, но толстушка.

– Погоди-ка!

Баладьи выдвигает ящик комода, бережно разворачивает во всю длину тончайший, алый, как розовый лепесток, бюстгальтер. Ну и большущий же он! Достает еще и трусики, тоже не маленькие, и гладит мягкой тканью по вспыхнувшему румянцем, такому же алому лицу приятеля и, ловко отыскав самую-самую середку, прижимает к его губам.

– Небось тоже еще не пробовал, да?

Все-таки это была не дурнота. Вот когда потянуло на выпивку!

Налей-ка и мне!

Пока Баладьи пошел наливать, гость находит в углу возле девичьего зеркала овальный в разрезе металлический тюбик с губной помадой, открывает его, из-под крышечки, так и брызнув во все стороны, вырвалось целое море розово-малиново-ландышевого аромата, смешанного со сладковатым, липучим запахом жирного карандаша. Нет, это все-таки совсем не дурнота, а больше похоже на то чувство, когда сидишь, беспокойно ерзая, на чем-то жестком.