Текст книги "Выжжено"

Автор книги: Андреас Эшбах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

Отменная группа. Сплошь замечательные люди, с которыми легко было найти общий язык.

Ему следовало отойти от них как можно скорее.

Он снял себе квартиру. Это было далеко не просто, потому что, вообще-то, у них не оставалось свободного времени. По утрам он уносил из зала для завтраков местную газету к себе в комнату и вечерами выписывал телефонные номера маклеров по недвижимости, которые помещали там свои объявления. Днём он использовал всякий перерыв, чтобы по своему немецкому мобильному телефону, использование которого в США было баснословно дорого, назначить встречи с маклерами на ближайшую субботу.

Первая квартира, какую ему предложили, больше походила на стройку, чем на место, где можно было жить. Вторая была чем-то вроде шкафа для одежды, расширенного пристройками. Но уже третий объект оказался хорошеньким деревянным домиком с двумя комнатами, кухней, ванной и верандой, полностью меблированным вплоть до телевизора, холодильника с машинкой для кубиков льда и кондиционера. Очень уютный, очень американский домик. Наличествовала даже типичная складная дверь с сеткой от мух. Как в кино.

– Сколько? – спросил Маркус.

– Сто долларов в неделю, – сказала маклерша. – Электричество и воду оплачивать отдельно.

– О'кей. – По сравнению с ценой за квадратный метр надстроенного платяного шкафа это был просто подарок. – Где мне подписаться?

Разумеется, его переезд не прошёл незамеченным, и, разумеется, ему задавали вопросы.

– Ты что, сумасшедший? – хотел знать Леон де Рийк, голландец. – Тут тебе каждый день постель заправляют и комнату пылесосят, и фирма всё оплачивает – а ты ищешь себе квартиру?

– Мне очень нужно, – уверял Маркус. – Понимаешь, это у меня давно: проживу в отеле неделю – и мне уже хватило.

Марина, миниатюрная полька с русыми кудрями, спросила:

– Тебе что, уже надоела наша компания?

– Нет, что за ерунда, – заверил Маркус самым убедительным тоном, на какой только был способен. – Разумеется, по вечерам я буду приезжать сюда, как обычно. Ясно же: что мне торчать дома одному? Просто я хочу спать в своей постели, которую сам заправляю, вот и всё.

– Это ослабит наш командный дух, – сказал Жан-Марк. Они опять сидели вместе над темой швейцарского банковского права. – Хотелось бы мне знать, почему ты на самом деле так поступил?

Маркус подался вперёд.

– Честно? Между нами? Вообще-то причина детская. Я просто хочу пожить как американец. Покупать в американских супермаркетах, готовить американскую еду в американской кухне и так далее. Иначе всё это для меня не приключение. А времени всего полгода; это не много. Только никому не рассказывай, – добавил он для верности, чтобы Жан-Марк уж точно игнорировал эту просьбу.

Француз с укором поднял бровь.

– Я лично еле выношу эту страну. Не могу дождаться, когда же истекут эти шесть месяцев. Но, – он пожал плечами, – chacun à son goût. [5]5
  Chacun à son goût – здесь: каждому свое (фр.).


[Закрыть]

Дальнейшей целью было не нажить себе врагов. Это была бы плохая стратегия. Однако какое будущее было у их команды? Какими бы симпатичными ни были его коллеги, через полгода они вернутся в свои местные отделы сбыта. И после этого смогут писать друг другу лишь электронные сообщения, где речь будет идти в основном о программных продуктах. И раз в полгода, столкнувшись на каком-нибудь конгрессе или семинаре – а то и в аэропорту, – будут говорить друг другу: «А помнишь?..»

Маркус не хотел быть частью такого будущего.

В первые два вечера после переезда он появлялся в отеле и общался со всеми как ни в чём не бывало. По крайней мере, он тщательно следил за тем, чтобы появиться в нужный момент: когда все сидели за столом. Ни от кого не должно было ускользнуть, что он хоть и присоединился к ним снаружи, но для него это важно: быть частью команды. Он обходил вокруг длинного стола, похлопывая по плечам, пошучивая и источая жизнелюбие и душевный подъём, хотя после многих часов наедине с немецким налоговым законодательством ему впору было упасть под стол и немедленно уснуть. Потом он втискивался между кем-нибудь и просил принести ему столовый прибор, чтобы остаток вечера пробыть вместе со всеми, как обычно.

Правда, уходил он чуточку раньше. И отпуская при этом замечания, которые давали понять, что ему ещё есть чем заняться:

– Шестьдесят процентов всей литературы, напечатанной в мире на тему налогов, посвящены немецкому налоговому законодательству, это вам ясно? – таков был аргумент, вызывающий смущение на лицах. – Во всём мире!

И эта цифра даже соответствовала действительности. Вот только для его работы – о чём он, естественно, помалкивал – она не имела ни малейшего значения.

На третий вечер прибор для него стоял уже наготове, поэтому на четвёртый он пришёл лишь после ужина. Он отказался от бильярда посреди игры, извинившись, что хочет спать.

На самом деле он после этого поехал в один из самых больших, открытых круглосуточно супермаркетов за городом, где жители Райской Долины делали покупки явно охотнее, чем внутри города, и запасся всем, чего у него ещё не было, чтобы отныне готовить себе самостоятельно. Там продавалось всё, кроме разве что мини-самолётов и океанических яхт: продукты питания и бытовые приборы, мебель и компьютерное оборудование, одежда и туры в дальние страны, страховки и развлекательная электроника всех видов. Даже если кто-то в час ночи почувствует неодолимую потребность обзавестись бензопилой, охотничьим ружьём и телефонным аппаратом, он непременно удовлетворит её. Тележки для покупок имели размеры малолитражного автомобиля: прокатишь такую тележку через весь торговый зал – и никакого фитнес-центра уже не надо. Фитнес-центр там, кстати, тоже был и работал круглосуточно. И женщины на кассах были так приветливы, будто не представляли для себя лучшего места пребывания в такое время суток.

Америка! Как он любил эту страну, с её неукротимой решимостью сделать невозможное возможным и с её непоколебимой страстью к гигантизму. Он готов был закричать от радости, когда в первый раз извлёк там свою кредитку.

Будильник он ставил на целый болезненный час раньше, чтобы появляться в фирме задолго до приезда группы локализаторов. Половину этого часа он проводил за тем, чтобы попасться на глаза другим, постоянным сотрудникам. Он пожимал руки, делал ободряющие замечания, а главное – тех, с кем здоровался, называл по имени. Узнать эти имена не составляло труда. В Интернете имелась вся схема организационной структуры, и рядом с каждым именем была фотография. Он распечатал себе эту схему и перед сном затверживал имена, как когда-то зубрил английские слова. И, естественно, следил за тем, чтобы бейджик с именем всегда висел у него на груди – так, чтобы собеседнику не составляло труда прочитать его. Прошло совсем немного времени – и на его приветствие впервые ответили: «Хай, Марк!»

Музыкой в ушах.

Ещё один раз он отправился вместе со всеми поужинать. Но вмешивался в любую беседу и торпедировал всех беспрерывными речами по рабочим вопросам до тех пор, пока кто-то – кажется, Павел – не воскликнул:

– Слушай, да ты просто рехнулся на этой работе!

На что Маркус, вперившись в него взглядом, ответил:

– Я просто хочу её сделать. Только и всего.

По тому, как на него посмотрели остальные, он понял, что его запомнят как фрика, одержимого работой, а не как человека, который отвернулся от них. Этого он и хотел. И больше не приезжал, а проводил все вечера на фирме. Ибо есть тайна, которую никогда не узнать тем, кто уходит с работы вовремя: вечерами, когда секретарши, сотрудники администрации и прочий персонал низшего ранга покидают здание, атмосфера меняется. Воцаряется покой. Те, кто остаётся – сообщники, герои, борцы за интересы фирмы, которые не щадят себя в борьбе против конкурентов. Им, наконец, просто доставляет удовольствие остаться среди своих. Узел галстука можно расслабить, шнурки развязать, верхние пуговицы рубашки расстегнуть. Разговоры протекают непринуждённее, голоса звучат доверительнее, смеются больше. Хотя снаружи опускается ночь, в их распоряжении – немереное время.

Когда автобус с остальной командой отъезжал с парковки, Маркус ещё сидел на месте. Он продолжал работать, съедал между делом пару сандвичей и устраивал так, что его отчёты в Германию, Австрию или Швейцарию уходили до десяти часов вечера. После этого наливал себе чашку свежего кофе и прогуливался с ней в руках по коридору. Если обнаруживал дверь, за которой ещё горел свет, он стучался, заглядывал внутрь и говорил что-нибудь вроде: «Хай, что-то у меня глаза стали квадратными. Вот я и подумал, не выпить ли мне кофе, а заодно посмотреть, кто из сумасшедших ещё при деле. Есть у вас пять минут? Меня, кстати, зовут Марк Уэстман». И вот уже затевался разговор с человеком, с которым в нормальной обстановке ему бы никогда не познакомиться и который был ему благодарен за возможность отвлечься.

Это была чистая стратегия. Стать известным как можно большему числу людей. Найти союзников. Завязать сеть контактов внутри фирмы. Карьеру делает тот, кто действует так, будто непременно сделает карьеру. И, вопреки общему мнению, ни один предприниматель не ценит тех сотрудников, которые умеют распределить работу так, чтобы справиться с ней за отведённое для этого рабочее время. Точно так же стратегически верно было просунуть голову в половине одиннадцатого в кабинет главного шефа филиала «Райская Долина» и непринуждённо спросить, не осталось ли у того немного кофе.

Разумеется, Маркус знал, что человека с румяным лицом и залысинами на лбу, задравшего ноги на стол и углубившегося в чтение отчёта, зовут Ричард Нолан. Он даже знал, что тот женат и имеет двух дочерей, одна из которых ещё учится – изучает историю, – в то время как другая уже вынашивает ему первого внучонка. И Маркус знал, что ему принадлежит белый «Линкольн» с красными кожаными сиденьями.

Нолан не снял ноги со стола, а лишь коротко кивнул в сторону термоса, который стоял на холодильнике:

– Должно ещё что-то остаться.

– Спасибо.

Как раз когда Маркус подливал себе кофе и ставил термос на место, Нолан спросил:

– Что это вы так поздно? Вы ведь из группы локализации, верно? Германия, кажется.

– Да. Меня зовут Марк. Марк Уэстман. – Маркус занялся своей чашкой, чтобы унять нервозность: сделал вид, что дует на кофе, прежде чем отхлебнуть. – Мне больше нравится вечерняя атмосфера. Можно сосредоточиться. Это помогает в работе.

Нолан кивнул.

– Понимаю. Да, у меня то же самое.

В том, как он это произнёс, прозвучало что-то вроде: «О'кей, а теперь я бы снова предпочёл, чтобы меня оставили в покос», – так что Маркус ограничился коротким прощанием и вышел.

Несколько дней спустя они снова встретились – в туалете, незадолго до полуночи. И не так случайно, как могло (надеялся Маркус) показаться Нолану.

– Ну? Всё ещё на работе? – спросил тот, когда они стояли рядом у раковин.

Маркус кивнул своему зеркальному отражению, которое выглядело именно так, как и должно было выглядеть: бледный, усталый, круги под глазами. Борец, всё отдавший работе.

– Н-да, сэр, – ответил он. – На самом деле ведь никто не обещал, что будет легко. И что будет присовокуплена экскурсия по достопримечательностям, тоже нигде не написано. – Он пожал плечами. – Что поделаешь? Как-нибудь наверстаем.

Нолан ухмыльнулся. Он тоже казался изрядно уставшим.

– А куда бы вы поехали, если бы у вас было время?

– На Западное побережье, – ответил Маркус, как из пистолета выстрелил. – Первым делом я бы поехал в Калифорнию, в Лос-Анджелес. Голливуд, Сансет Стрип. И посмотрел бы, стоит ли ещё Whiskey-a-Go-Go.

Нолан будто вздрогнул:

– Whiskey-a-Go-Go? А это почему?

– «The Doors», сэр. Не знаю, говорит ли вам это о чём-нибудь. Была такая знаменитая рок-группа в конце шестидесятых. Они написали несколько великолепных песен всех времён, по крайней мере, на мой вкус. – Маркус провёл мокрыми ладонями по лицу. – Ну вот, и мне хотелось бы когда-нибудь пройтись по их следам, как говорят. Там, где всё начиналось.

Когда он снова поднял глаза, то увидел, что Нолан потрясенно его разглядывает.

– «The Doors». Я и не знал, что они и в наши дни ещё известны. Это часть моей юности, должен вам сказать, может, даже лучшая её часть… Вы ведь приехали из Европы, не так ли? Джим Моррисон похоронен в Париже. – Человек, раз в неделю обедавший с Саймоном Роу, махнул рукой. – Да что я говорю? Вы это, конечно, сами знаете. Сколько раз я хотел совершить паломничество, но, как это обычно бывает, всегда более важным оказывалось что-нибудь другое. И моя жена боится ездить за границу…

– Я её понимаю, – сказал Маркус. И больше ничего. Только бы не заболтать это.

– «This is the end, beautiful friend, [6]6
  Это конец, мой милый друг.


[Закрыть]– процитировал Нолан, мечтательно кивая. – This is the end, my only friend, the end. Of our elaborate plans, the end [7]7
  Это конец, мой единственный друг. Конец наших планов крутых. Это конец.


[Закрыть]». И так далее. Да, это были времена. Пожалуй, лучшие, какие когда-либо были.

Маркус вышел из туалета с верным чувством, что не напрасно почти три часа подкарауливал его в коридоре. И наклейку на машине Нолана, во всём прочем безупречной, он интерпретировал правильно. «Noone here gets out alive». [8]8
  Никому не выбраться отсюда живым.


[Закрыть]Только эта фраза. Он запустил её в несколько поисковиков, и Интернет в преобладающей мере был того мнения, что это строчка из песни Джима Моррисона. Называлась она «Five to One», альбом «Waiting for the Sun». Нашлось множество веб-сайтов, которые в наглядной форме держали наготове всё, что нужно знать, чтобы сойти за фана «The Doors».

Может, он даже раздобудет себе когда-нибудь CD «The Doors».

Первое время всё оставалось без изменений. Шли недели. Каждое утро Маркус выходил из дома до восхода солнца, чтобы вернуться поздно ночью; в воскресные дни отсыпался. Поэтому соседей своих практически не видел, что не мешало им то и дело совать ему в почтовый ящик записочки, что он мог бы в этот или в тот вечер заглянуть к ним на барбекю. Американское гостеприимство. Но, разумеется, он вынужден был отказываться, на это не оставалось времени.

Он начал подавать рационализаторские предложения. Письменно, ясно и кратко – чтобы не выглядело так, будто ему больше нечего делать, – и позитивно, насколько возможно. Бумага для принтеров лежала самым неудобным образом в нише перед кухней; Маркус предложил для этих целей шкаф в тамбуре, к нему было удобно подойти, не загораживая дороги. Часть жалюзи не закрывалась, и некоторые мониторы из-за бликов становились непригодны для работы, когда светило солнце: он предложил заменить их современными роллами. И так далее.

Кто-то спросил его, не заболел ли он: уж очень бледен. Тревожный сигнал. Выглядеть надо работающим на износ, но не настолько, что вот-вот рухнешь. В тот же вечер Маркус купил себе прибор для ультрафиолетового облучения и стал каждое утро проводить под ним по двадцать минут. Кофе можно пить и с голым торсом, и в защитных очках. Кроме того, он подновил свой гардероб; американская стиральная машина слишком бесцеремонно обращалась с вещами, которые он привёз с собой. Тем более что стирал он постоянно: любой комплект одежды после дня работы в бюро пропитывался потом. И парикмахера нашёл себе получше.

Время стремительно летело. Руководство по программе росло, он получил первые тестовые версии немецкого варианта, и доктор Байсвенгер был первым из его телефонных собеседников, кто благословил все изменения. Маркус задумался, не стоит ли ему теперь немного расслабиться и, наконец, хотя бы узнать, как выглядит при свете дня улица, на которой он живёт.

Потом пришло общее для всех сообщение, что бумага для принтеров теперь будет находиться в другом месте: в тамбуре, как предложил Маркус. На следующий день появились рабочие и стали менять жалюзи.

И, наконец, в пятницу утром, в половине десятого позвонили из приёмной Ричарда Нолана. Его хотел видеть «босс». Безотлагательно. Нет, сказали ему, брать с собой бумаги не нужно.

Перед дверью Нолана Маркус набрал полные лёгкие воздуха. С трудно дающейся естественностью он стремительно вошёл в кабинет, излучая деловитость и серьёзную готовность к разговору. Увидев, что в кабинете присутствует и Джон Мюррей с папкой в руках и с лишённым выражения лицом, он осмелился понадеяться, что его стратегия сработала.

– Марк, – сказал Ричард Нолан, глядя на экран своего ноутбука, будто на нём читалась вся история молодого человека из Германии, – я не хочу произносить большую речь. Я вас заметил. С тех пор как вы здесь, вы внесли несколько дельных предложений. Вы хорошо вписались в коллектив и проявляете высокую рабочую активность.

– Мне, эм-м… – Маркус сглотнул. Теперь, когда это свершилось, у него всё же перехватило горло, хотя он всё время работал ради этой минуты. – Мне это радостно слышать, Ричард, – поспешно закончил он.

«Теперь не хватает только музыки, как в кино», – пронеслось у него в голове, а Нолан продолжал:

– Я хотел спросить вас, Маркус, как бы вы отнеслись к тому, чтобы по окончании контракта по локализации не возвращаться в Европу, а остаться в головной структуре? Думаю, что я выражу общее мнение, если скажу, что мы были бы этому рады.

Настоящее

Посетителем оказался всего лишь его брат Фридер.

– Как дела? – спросил он, остановившись у изножия кровати и держа в руке какой-то несообразный букетик цветов.

Маркус скривил лицо, отчего заболели швы.

– Понятия не имею. Но уже становится лучше.

– Тебе повезло. Ты мог и погибнуть.

– А я и не жалуюсь.

– Я просто так сказал. – Фридер прошёл к раковине и засунул цветы в вазу. – Ты хоть помнишь, что произошло?

– Нечётко. У меня заглох мотор. И кто-то въехал в меня сзади. – Маркус с трудом откашлялся. – Это было в Америке. Но очнулся я уже здесь.

Фридер неторопливо кивнул, потом придвинул стул и сел. Прошло много времени с тех пор, как Маркус видел своего старшего брата в последний раз, – больше года. Чем старше он становился, тем сильнее в его облике проявлялось аскетическое начало. А теперь он ещё и стригся экстремально коротко, что делало его похожим на монаха. Монах в костюме-тройке.

– Ты неделю пробыл в клинике в Пенсильвании, в Блумсбери. Там тебя прооперировали. Потом мы тебя забрали. – Фридер разглядывал свои ногти.

Маркус задумался. Мысль давалась ему с трудом; как будто в мозгу у него был вязкий сироп.

– Почему здешние врачи называют меня «господин Поул»?

Фридер выпятил губы.

– Я счёл это лучшим выходом. Только главный врач знает, кто ты на самом деле. Для остальных ты – Маттиас Поул.

– Неужели это так просто – поместить человека в больницу под чужим именем?

– Это было непросто.

Маркус окинул взглядом своего брата. Ясно, Фридер пустил в ход свои связи. В таких вещах он был силён. А сам такой непроницаемый, но уж так было всегда.

– Если это было непросто, – заметил он, – то должна быть веская причина, чтобы приложить усилия.

– Она была, но тебе сейчас не надо обременять себя лишними мыслями, – сказал Фридер без выражения на лице. – Не торопись. Делай гимнастику, хорошо питайся, пусть тебе уберут этот шрам и так далее. И ни о чём не беспокойся. Следующие три месяца думай только о себе и о своём здоровье. Постарайся окрепнуть; всё остальное сейчас совершенно неважно.

Маркус прикрыл глаза, вдохнул больничный воздух с запахом дезинфекции, снова посмотрел на своего брата и тихо произнёс:

– У меня не получится. Тебе ли этого не знать?

Фридер на мгновение сжал губы.

– Ну хорошо, – сказал он. – Я приложу все силы к тому, чтобы ты вышел отсюда только тогда, когда ты будешь снова полон сил. Потому что они тебе понадобятся.

– Для чего?

– Твоя фирма выдвинула иск против тебя. Иск беспощадный. Когда ты встанешь на ноги, тебе на пятки будут наступать столько адвокатов, что ты собьешься со счёта.

Глава 5

Прошлое

Мюррей не шелохнулся, когда Маркус вошёл в его кабинет. Ни на миллиметр. Он только глянул на него, сказал: «Садитесь», – но даже не указал на стул.

Ох-ох. Что-то было неладно.

Маркус осторожно сел.

– Сэр?

Быстрым взглядом обежал обстановку. На столе большой портрет семьи. На переднем плане сидит лохматая собака из тех, у которых глаз на морде не видно из-за шерсти. У жены Мюррея была существенно более светлая кожа, чем у него, – что ж, это было нетрудно, – а две старшие дочери уже переросли её. Значит, Мюррей не так молод, как кажется.

На шкафу для документов за спиной Мюррея лежал бейсбольный мяч, такой побитый, что мог быть лишь предметом воспоминаний, рядом покоилась толстая чёрная книга. Наверняка Библия.

Маркус предчувствовал недоброе.

Мюррей выдвинул ящик, достал оттуда что-то и метко бросил на стол перед Маркусом.

То была визитная карточка. Визитная карточка Маркуса.

– Я проверял, – сказал Мюррей. – Вас зовут вовсе не Марк С. Уэстман.

Маркус сглотнул.

– Верно. – Будет лучше, считал он, заранее обезоружить все возможные атаки.

– Тогда почему же это напечатано на вашей визитной карточке?

Немного мелочно всё это, разве нет? Ведь до сих пор он ни одной из этих карточек никому не вручил. И было вполне вероятно, что по истечении шести месяцев вся сотня их так и останется у него на руках.

– Это было… как вам сказать? Такая шутка. – Вот ведь только что у него в голове промелькнул такой удачный аргумент, что же это было?.. Ах да. Точно. – Знаете, сэр, когда я увидел этот бланк у себя на столе, я удивился. Правда. С какой стати мне нужно заполнять такой бланк? Ведь фирме известны все мои данные. Более того: мы фирма, которая занимается обработкой данных. Мы лидируем в этой сфере во многих странах мира. Я считаю, такие бланки вообще не имеют права на существование. – Это прозвучало хорошо. Даже лучше, чем он рассчитывал. Это звучало по-настоящему убедительно. – И я решил проверить, что произойдёт, – добавил он, пожимая плечами. – И должен признаться, меня разочаровало, что никто ничего не заметил.

– Но вы не пожаловались.

– Нет. Не настолько это было важно, – сказал Маркус со всей небрежностью, на какую был способен. И добавил – не во вред себе: – В первую очередь я здесь для того, чтобы делать ту работу, за которую я отвечаю.

Мюррей откинулся на спинку кресла, сложил кончики пальцев и принял вид глубокой задумчивости. Маркус ждал, но уже разрешил себе лёгкий вздох.

– Известна ли вам седьмая заповедь? – спросил Мюррей и объяснил, глядя в лицо Маркусу: – Я говорю о Библии. – Казалось, он с трудом подавил продолжение фразы: ты, тупой европейский язычник.

Маркус поспешно кивнул.

– Да, конечно. Седьмая заповедь. – Господи, какая же из них там седьмая? Не убий – это пятая, если он правильно помнит; заповедь номер шесть – это против прелюбодеяния. Значит, седьмая… – Не лги.

– «Не лжесвидетельствуй против ближнего твоего», – процитировал Мюррей. Да, в нём, несомненно, было что-то от проповедника. Ещё и это. – Звучит несколько иначе, не правда ли? А вы не подумали, что есть причина именно для такой формулировки?

– Конечно. Да. Уж наверное.

– Как вы думаете, это хорошая заповедь? Целесообразная?

– Несомненно.

– Как вы думаете, для любой ли области жизни она годится? Или вы считаете, что деловая жизнь является исключением?

Что это струится по спине, неужто пот?

– Нет. Ни в коем случае. Такого я себе представить не могу.

Мюррей кивнул.

– Речь идёт о доверии. Если мы не сможем доверять друг другу, то распадутся связи жизни. Поскольку основа её – доверие. А ложь разрушает эту основу. – Он нагнулся вперёд – быстрым, стремительным движением спортсмена – и снова взял визитную карточку. – Это, мистер Вестерманн,и есть «лжесвидетельство».

Маркус заметил, как невольно втянул голову в плечи. Не может быть, что всё это по правде! Урок Библии в кабинете начальника!

– Сэр, как я уже сказал, я имел в виду совсем другое…

– «По делам их узнаете их», – говорит Господь, – перебил его Мюррей. И снова отправил вещественное доказательство к себе в ящик. – Я буду к вам присматриваться, Маркус, и составлю своё мнение. На основе того, чтовы делаете,– Он кивнул. – Это всё, что я хотел вам сказать.

Маркус покинул кабинет с таким чувством, будто только что нажил себе врага.

На следующий день, когда он шёл из туалета, его перехватил в коридоре человек, которого он прежде не видел, в том числе и в схеме организационной структуры. Это был бледный, крупный, несколько рыхлый мужчина с рыжеватыми волосами.

– Это ты Марк из Германии?

– Да, – озадаченно кивнул Маркус. Кто-то из обслуживающего персонала? Может, тот, кто отвечает за визитные карточки?

– Я Кейт. Идём со мной.

Маркус не успел спросить, по какому праву тот отдаёт ему приказания, поскольку Кейт просто повернулся и зашагал вперёд. Чтобы узнать, что это означает, оставалось просто следовать за ним.

К его изумлению, они направились прямиком в святая святых, в тот отсек, где сидели программисты. Перед дверью в этот отсек всегда и заканчивались вечерние вылазки Маркуса. Чтобы открыть её, требовалась карточка-пропуск, и у Кейта эта карточка была.

За дверью всё выглядело иначе, чем в остальном здании: каждый разработчик имел собственный кабинет, пусть ненамного просторнее шкафа и забитый до отказа компьютерами, справочниками и всякой технической утварью, но всё же это был собственный мир, который он выстраивал как хотел. Несколько дверей стояли раскрытыми; в одном кабинете весь потолок был увешан розовыми воздушными шариками, в другом взгляду открывалась, пожалуй, самая значительная во всей Пенсильвании коллекция пустых пивных банок, а в третьем кто-то сидел буквально на куче мусора – упаковок из-под чипсов, коробок из-под бургеров, пустых бутылок – и в темпе долбил по клавиатуре.

Рядом с дверью, куда ввели Маркуса, была табличка: «Кейт Р. Пеппер». На самой двери красовался постер: «Life as you know it is only a beta version. Would it be the real thing, you would have got a user's manual». [9]9
  Жизнь, как вы знаете, это только beta-версия. Ведь если б это была реальная штука, у вас имелась бы к ней инструкция.


[Закрыть]

– Садись, – сказал Кейт и закрыл за собой дверь.

Маркус огляделся. Вокруг стояло несколько компьютеров, все без кожуха – видимо, в перекомпоновке. Единственным свободным сиденьем было драное телевизионное кресло, с небрежно откинутой спинкой стоящее перед письменным столом. Неужели это имелось в виду?

– Ах да, – спохватился хозяин. – Подожди. – Он что-то выдернул из угла, и это оказалось бывшей скамеечкой для ног. Освобождая для неё место, он отодвинул ногой стопку справочников, на которой громоздился ржавый ящик с инструментами. – Я, знаешь, немножко ленив, чтобы подолгу заниматься уборкой.

– Это ничего, – Маркус осторожно сел на скамеечку. Кажется, она держала.

Кейт с размаху упал в своё кресло.

– Ты наверняка удивляешься, зачем я тебя позвал. Итак – я среди прочего отвечаю за немецкие языковые версии всех наших программ. То есть я тот самый тип, к которому попадают те дополнительные функции, которые ты там напридумывал.

– Это не я их напридумывал. Их напридумало министерство финансов Германии.

– Да ясно. Они там креативные люди, в этом я раз за разом убеждаюсь. – Кейт стянул клавиатуру со стола к себе на колени и мимоходом заметил: – Я видел, Мюррей вчера вызывал тебя к себе в кабинет. И чего он хотел?

Опа! Вот уж насчёт чего Маркус держал ухо востро – так это чтоб не оказаться втянутым в какие-нибудь офисные интриги.

– Это была скорее личная история, – сказал он, помедлив.

– В самом деле? – Кейт поднял брови. – Хорошо. А я думал, он тебя распекал. Он в основном всегда так делает. Высматривает себе кого-нибудь из группы «L», уж не знаю по каким причинам, и берёт его на мушку. Придирается к каждой запятой. Ну, ты увидишь.

Да, Маркус уже увидел.

– Не хотелось бы.

– На спор. Но вот почему я с тобой заговорил: я заметил, что ты кое-что забыл перевести, и я подумал, что лучше я скажу тебе это, чем ты напорешься на неприятности. На, взгляни. – Он набил на клавиатуре пару приказов, и на экране возникло стартовое окно модуля «Datamining».

Потом всё стояло на месте, не двигаясь.

– Что, программа зависла? – спросил Маркус.

Кейт удивлённо взглянул на него и засмеялся:

– Нет. Это то, что ты не перевёл. Splash screen.

– А что тут переводить?

– «Datamining», к примеру. – Кейт взялся за словарь, готовый рассыпаться от старости, и вытянул оттуда бумажку. – Я посмотрел, как это переводится буквально: «добыча информации», – произнёс он по-немецки. – Так говорят?

Маркус усмехнулся.

– Конечно же, нет. Клиенты бы подняли нас на смех. Нет, «Datamining» – устойчивое понятие; профессиональное обозначение для того, чтобы из имеющихся данных извлечь скрытый контекст. – Он разглядывал стартовое окно. – Так же как и многое другое, это слово остаётся без перевода. «Copyright», например. Или «Version». Самое большее, можно было бы написать: «Все права защищены» вместо: «All rights reserved».

– Хорошо, так и напишем, – его пальцы запрыгали по клавиатуре, стёрли три слова и написали три новых. – Другие переводят всё. Джон вон делает французскую и испанскую версии; ты не найдёшь там в стартовом окне ни одного английского слова. И другие немецкие модули тоже стали называться по-другому – например, Customer Care Modul стал называться, погоди… «Модуль связи с клиентами».

Маркус пожал плечами.

– Я знаю. Хотя я бы не стал это переводить. Или, по крайней мере, перевёл бы не так. – Он поднял глаза на этого внимательного американца. – А ты хорошо говоришь по-немецки.

– Немножечко, – выдавил Кейт и, смеясь, продолжил: – Ровно столько, чтобы мне выпало на долю перепроверять всё, что связано с немецким языком. И теперь мне от этого уже не отвязаться, пока я работаю у «Lakeside and Rowe». – Он поднял вверх свой немецкий словарь. – Наследство. Мой прапрадедушка привёз в Штаты. Он вовремя успел слинять из Германии – ещё до Первой мировой войны.

Маркус кивнул.

– Тогда меня не удивляет, что в нём нет такого понятия, как «Datamining».

Лишь немногие семьи знают свою историю. Обычно знают свою живущую родню – и на этом всё кончается. Как только деды умирают, вместе с ними уходит и память о них. Как правило, люди не знают даже имён своих сколько-нибудь отдалённых предков.

Так, ни Маркус Вестерманн, ни Кейт Пеппер даже не догадывались, что их прапрадедушки знали друг друга, более того, что они вместе работали на проекте, от которого дух захватывает, – на Багдадской железной дороге, на той ветке, протяжённостью в две с половиной тысячи километров, которая когда-то должна была соединить Берлин с городом на Тигре…

Прошлое

1903

Несясь верхом вслед за молодым туземцем, который служил у них проводником, Фридрих Вестерманн раздумывал, что раньше приведёт его, согласно всем предсказаниям, к смерти: беспощадный зной, царящий здесь, в пустыне северной Месопотамии, или ядовитые скорпионы, которые, несмотря на все меры предосторожности, каждую ночь каким-то образом пробираются в палатку.

В настоящий момент именно солнце увеличивало шансы на это. Устало сощурив глаза, он ещё раз сверился по карте и по компасу, вытер капли пота с бровей и потом крикнул: