Текст книги "Соблазн в шелках"
Автор книги: Андреа Янг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)
Однажды Адам упаковал свой рюкзак, достал из холодильника последнюю банку холодного пива и, сказав: «Будь здорова, любовь моя. Приезжай ко мне в гости в Аделаиду», – отправился преодолевать следующий этап своего кругосветного путешествия.
Клодии еще долго казалось, что солнце закатилось навсегда, но прошло время, и теперь она изредка вспоминала об Адаме с теплым ностальгическим чувством. И она знала, кого ей следует благодарить за это.
Чем больше Клодия думала, тем больше убеждалась в том, что Гай действовал импульсивно. Он понимал, что она чувствует, – одно маленькое замечание во время ужина выдало его с головой. Пусть даже в глазах его при этом поблескивал озорной огонек.
Да, Гамильтон знал, можно было не сомневаться. Но что он при этом думал? «Гм-м, неплохо». И тут же: «Но я не так увлечен, чтобы предпринять что-нибудь такое, что может осложнить жизнь».
Клодия стояла там, словно блюдо, поданное на стол и украшенное сверху веточкой петрушки – готовенькая, горяченькая, – предлагая себя. И Гай подумал: «Пропади все пропадом! Почему бы мне не доставить ей незабываемое удовольствие, чтобы хоть немного скрасить ее серенькую жизнь?» И поцеловал ее, а ей понравилось, поэтому он поцеловал еще разок. И, поскольку ничто человеческое ему не чуждо, подумал: «А не попробовать ли? Чем черт не шутит!»
Надо отдать ему должное, Гай сделал все деликатно. Всего лишь нежное прикосновение, как будто говорившее: «Если хочешь, можно продолжить…»
При одном воспоминании об этом у Клодии снова что-то шевельнулось и оборвалось внутри. Что за несносный орган выдает такую реакцию? Почему о нем ничего не сказано в учебниках по биологии для приготовительного класса школы? Даже Старый Иммак давала такое объяснение: «Это орган вожделения, о котором хорошим девочкам не следует ничего знать да замужества. Откройте, пожалуйста, учебники на странице шестьдесят четыре и посмотрите на рисунок, на котором изображена человеческая почка…»
Было еще рано, но организм Клодии все еще жил по времени Соединенного Королевства, и она почти сразу заснула. Проснулась она после полуночи в холодном поту.
О Боже, как хорошо, что это всего лишь сон. Кошмар во сне после только что пережитого кошмара наяву – это уж слитком! Но видимо, даже этого было недостаточно, потому что в памяти начал снова проигрываться весь эпизод, а Клодия как будто забыла, на какую кнопку следует нажать, чтобы, остановить пленку…
…Одетая так, как она обычно одевалась вечером, Клодия была на пляже с Гаем, но все происходило средь бела дня, и вокруг было множество народа.
Гамильтон стоял в нескольких футах от нее в темном костюме, который был на нем в тот памятный вечер во французском ресторане, и от взгляда глаз цвета холодного северного моря у нее по спине пробегали мурашки. Гай сказал повелительным тонем:
– Сними блузку, Клодия. Для того, чтобы я смог проделать всякие грешные манипуляции с твоими соблазнительными прелестями, ты должна снять блузку.
– Не могу, – прошептала она. – Люди смотрят!
– Не лги мне, я знаю, что тебе этого хочется. Я принадлежу к числу тех мужчин, которые это знают.
Ее пальцы стали медленно расстегивать пуговицы блузки.
В нескольких метрах от них стояла Аннушка и говорила с торжествующим видом:
– Вот видите! Я же говорила, что она в него влюблена! – На песке у ног Аннушки растянулся Адам с банкой пива в руке. Он улыбался.
– Если ты думаешь, что красотка холодна как лед, приятель, подожди, пока не почувствуешь ее зад под своей рукой, тогда ты убедишься, что ошибался.
Этот несносный любовный роман заслуживает того, чтобы его выбросили в мусорную корзинку!
Не в состоянии заснуть, Клодия лежала, перебирая в памяти события вечера.
Ты во всем винишь его, а как насчет собственного поведения? Ты ни за что не приехала бы сюда, если бы не влюбилась в него как ненормальная. А теперь тебе хочется, чтобы его дочь оказалась за тысячу миль отсюда, чтобы ты могла с чистой совестью любить его. Если бы не она, ты бы вообще здесь не оказалась. Если бы не она, ты бы даже никогда не встретила его. Ты лицемерная корова, и если тебе сейчас плохо, то так тебе и надо.
В 7.30 утра, когда Клодия только что вышла из-под душа, в дверь резко постучали.
– Кто там? – крикнула она, запахивая махровый халат.
– Гай.
Помогите!
– Я не одета!
– Так накиньте на себя что-нибудь. – В его напряженном голосе чувствовалось нетерпение.
Клодия обернула влажные волосы полотенцем, затянула пояс халата и взглянула на себя в зеркало. По лицу было заметно, что она плохо спала.
Держи себя в руках, Клодия. Будь сдержанной, вежливой и холодной, как тебе следовало бы быть вчера вечером, если бы у тебя была хоть капля здравого смысла.
На Гамильтоне были серые шорты, белая спортивная майка, на ногах – кроссовки. Майка взмокла от пота, волосы растрепались, лицо раскраснелось от физических упражнений.
– Нет никакой необходимости напускать на себя такой чопорный вид, – сказал Гай, взглянув на ее физиономию. – Я не собираюсь входить. Я зашел, чтобы предупредить, что уезжаю через полчаса, – продолжал он ледяным тоном. – Сегодня мне предстоит довольно дальняя поездка на разработки, так что вернусь не раньше десяти часов вечера.
Ну что ж, слава Богу.
Едва ли будет приятно сидеть сегодня напротив него за столом в ресторане.
– Понятно, – холодно произнесла Клодия. – Вы увидитесь с Аннушкой перед отъездом?
– Разумеется. Что бы вы обо мне ни думали, но я не пренебрегаю умышленно своей дочерью. – Гамильтон помедлил. – Вас, возможно, обрадует, что я решил последовать вашему мудрому совету. В пятницу я намерен взять ее в поездку, чтобы посмотреть страну.
От тона, каким это было сказано, Клодия едва сдержалась.
– Нет необходимости говорить об этом с таким сарказмом. Я уверена, что ей это понравится.
На его губах появилась сардоническая усмешка.
– Почему бы вам не поехать с нами? Вы могли бы сами убедиться.
– Неужели вы ожидаете, что поездка может понравиться ей, если сами к этому так относитесь?
– Я вовсе не отношусь к этому как-то по-особенному, просто у меня есть опыт, причем значительно больший, чем у вас, хотя вы вчера и давали мне благочестивые советы.
Ситуация грозила превратиться в еще один кошмар. Очевидно, вчера, сама того не подозревая, Клодия посыпала соль на открытую рану.
Уже уходя, Гай заговорил снова:
– Для вашего сведения, то, что произошло на пляже вчера вечером, не было прелюдией к гимнастическим упражнениям в горизонтальном положении. У меня больше чем нужно возможностей потратить избыток энергии. Мне нужен хороший сон. А если потребуется дать телу нагрузку до пота… – он опустил глаза на свою взмокшую майку, – то, как видите, есть и более простые методы. Увидимся завтра.
Его слова прозвучали так, словно он наотмашь ударил ее по лицу.
– Желаю удачи, – сказала Клодия сквозь зубы и закрыла дверь.
Жаль, что Кейт нет рядом. Ей отчаянно захотелось поговорить с ней, но воскресным утром она, наверное, еще нежится в постели. С Полом.
Все равно для того, чтобы объяснить все, что происходит, потребовалась бы целая вечность. Пришлось бы признаться Кейт, что беспардонно врала ей и что Гамильтон вызывает у нее безумный трепет практически с того самого момента, как она его впервые увидела.
К тому же за такой разговор пришлось бы выложить кучу денег. А если отель еще сделает надбавку за услуги, как они имеют обыкновение делать, то разговор обойдется в такую сумму, что на это можно было бы прокормить целую семью в течение двух недель.
По пути в кафетерий на завтрак Клодия постучала в дверь комнаты Аннушки, но никто не отозвался. Возвращаясь после завтрака, она снова постучала в дверь, и на этот раз дверь слегка приоткрылась.
– Что тебе надо? – нелюбезно спросила Аннушка. – Мне надоело, что меня без конца будят.
Испытывая к ней больше жалости, чем накануне, Клодия решила попробовать еще раз начать все сначала.
– Ты придешь в бассейн? Мне вчера было скучно сидеть там одной.
Приоткрыв дверь чуточку шире, Аннушка окинула Клодию сердитым взглядом заспанных глаз.
– Мне еще надо сделать кое-какие задания. Папа предпринял массированное наступление на меня.
– Но ты не должна работать целый день, не так ли?
– Мне нужно написать реферат по английской литературе о книжке, которую я даже не читала. Так что придется потратить на это кучу времени.
Интересно, что он такое сказал, чтобы заставить дочь сесть за работу?
– Что за книга?
– Какое-то там дурацкое аббатство.
– Неужели «Нортангерское аббатство»? Джейн Остен? – Аннушка кивнула.
– Это о какой-то глупой девчонке, которая думает, что кто-то кого-то убил или что-то в этом роде, и выставляет себя полной кретинкой. – В голове Клодии родилась одна идея.
– Мне тоже пришлось это делать в школе.
Аннушка сложила на груди руки.
– Ты, наверное, собираешься рассказать мне, что была от этого в полном восторге?
Клодия с сочувствием вспомнила бедную старенькую сестру Бернадетту, которая изо всех сил старалась привить им любовь к литературе. «Это очень увлекательно, девочки, если вы преодолеете в себе предубеждение против старомодного языка девятнадцатого века», – говорила она.
– Не сразу, – призналась Клодия. – Сначала я считала чтение не более увлекательным занятием, чем наблюдение за варкой яиц.
– Но в конце концов тебе понравилось читать.
У тебя такой тон, потому что ты находишься по другую сторону высоченного барьера, отделяющего тех, кто еще учится в школе, от счастливчиков, которые уже покинули ее стены.
Клодия до сих пор помнила, когда начала получать удовольствие от чтения книг. Отрицательная героиня в романе вдруг отчетливо напомнила ей Эмму Картрайт, эту корову, которая увела у нее мальчика.
– Ну, не совсем так, – солгала Клодия, – но этот роман я отлично помню. Хочешь, я тебе помогу?
Она понимала, что происходило в голове девушки. «Я ведь так и знала, что она захочет подмазаться ко мне, но в этой дыре, кроме нее, никто другой не предлагает мне помощи».
Аннушка приоткрыла дверь еще шире.
– Входи ненадолго.
– Спасибо, – сказала Клодия, входя в комнату. На Аннушке была надета только огромных размеров черная майка с надписью на груди: СЕРФЕРЫ ДЕЛАЮТ ЭТО СТОЯ, а ниже: АНТИГУА, ВЕСТ-ИНДИЯ.
Заметив взгляд Клодии, Аннушка пояснила:
– Знаю, что это безвкусица. Я купила ее только для того, чтобы позлить отца, когда мне было тринадцать лет и предполагалось, что я не понимаю, в чем соль надписи.
Комната могла бы соперничать по беспорядку с комнатой Райана, причем сходство не ограничивалось разбросанными по полу предметами одежды. В самых неожиданных местах стояли подносы, грязные тарелки, чашки, стаканы с остатками по меньшей мере четырех обедов и ужинов.
С привычной ловкостью Аннушка сгребла всю посуду на подносы и выставила за дверь.
Покончив с этим, она подняла телефонную трубку.
– Обслуживание номеров, пожалуйста. Я хотела бы заказать завтрак в номер. Нет, не из меню. Мне нужны рисовые хлопья… и два яблока… и диетическое пепси, а еще горячий шоколад со взбитыми сливками двойной жирности. У вас это имеется? Shukran.
Клодия удивилась:
– Где ты это выучила?
– В школе со мной учится девочка из Ливана. – Аннушка взглянула на Клодию. – Если уж тебе действительно так скучно, можешь сделать мое задание по истории.
Клодия, примостившаяся на краешке соседней кровати, скорчила гримаску:
– Ты рискуешь получить за работу «неуд» с минусом. А какая тема?
– Возникновение фашизма.
– Нет уж, уволь, благодарю покорно.
Аннушка перекатилась на спину и подложила под голову подушку:
– Ну, написать о фашистах мне пара пустяков. Ко мне тут недавно заходил один, вышагивал по комнате туда-сюда, словно гусь, и орал на меня, как будто Адольф Гитлер, который вошел в раж.
Всего сутки назад Клодия, услышав это, давилась бы от смеха. Но сегодня, еще не оправившись от язвительных замечаний Гая, лишь приподняла бровь.
Аннушка, видимо, уже проснулась.
– Вы с ним поругались?
Помогите!
– Почему ты так думаешь?
– Видно по твоему лицу. И по его гнусному настроению сегодня утром.
Осторожнее, Клодия, ты ступаешь по тонкому льду.
– Мы с ним немного не сошлись во мнениях.
– О чем вы спорили? – В тоне девушки чувствовалась явная насмешка.
Думай, Клодия. По какому поводу людям случается спорить?
– О политике.
Лицо Аннушки разочарованно вытянулось.
– Какая скукотища! – Мгновение помолчав, она добавила: – Я была уверена, что он полностью приручит тебя еще до нашего возвращения домой. Он большой мастер очаровывать людей. Когда это ему нужно.
Язвительные нотки в голосе девушки были настолько явственными, что Клодия пристально взглянула на нее. Аннушка не заметила ее взгляда, потому что кто-то постучал в дверь и она отправилась открывать.
– Сделать уборку требуется? – нерешительно спросил кто-то.
– Благодарю, не надо, я люблю беспорядок. – Прежде чем закрыть дверь, она вывесила снаружи табличку с надписью: «Просьба не беспокоить».
– Если ты оставишь на дверях табличку, они не постучат, когда принесут завтрак, – заметила Клодия.
– Верно. Лучше повешу потом. – Клодия встала:
– Пойду прогуляюсь по пляжу. Если хочешь, я вернусь через часок и посмотрю, смогу ли помочь тебе с рефератом.
– Ладно.
– Нельзя сказать, что я гений в области английской литературы, – торопливо добавила она, – но можно попытаться.
– О'кей.
Не проявляй слишком большого энтузиазма, Клодия.
Однако, гуляя по пляжу, она порадовалась тому, что у нее есть чем заняться, пусть даже это будет школьный реферат. Сидеть возле бассейна в полном одиночестве было скучно, особенно когда приходится все время поглядывать на часы, чтобы успеть вовремя нырнуть в тень. Вот если бы здесь была Кейт, уж они бы не скучали.
Уж они обсудили бы каждого в пределах видимости, делая самые невероятные предположения относительно их частной жизни. Кейт, например, сказала бы: «Видишь вон того мужчину? Мне кажется, он по вечерам одевается суперменом, привязывает жену к кровати и спрыгивает на нее с гардероба». Клодия взглянула бы на этого мужчину и увидела застенчивого человека средних лет – из тех, которые вечно опасаются, что сделают что-нибудь «не так», и кажутся немного ненормальными.
Чтобы преодолеть какую-то непонятную тревогу, она нырнула в бассейн и в хорошем темпе проплыла двадцать раз от борта до борта. Почувствовав себя лучше она вернулась в комнату Аннушки.
Та наконец оделась. На ней были велосипедные шорты и другая, огромного размера майка. Волосы были влажны после душа, но по крайней мере причесаны.
– Рехнуться можно, – проворчала она, шлепаясь на стул возле письменного стола, заваленного учебниками и листами бумаги. – Кому это надо?
Клодия взяла в руки задание: «Сравнить образы Катерины и Изабеллы и показать, как они влияют на развитие сюжета».
– Я не знаю, с чего начать, – простонала Аннушка. – Я даже не знаю, за что уцепиться в их дурацких характерах!
Клодия придвинула к столу стул.
– Наверное, у вас в школе есть девочки, похожие на Катерину и Изабеллу?
Ашгушка укоризненно взглянула на нее, словно хотела сказать: «Ну, началось!»
– Уверена, что есть. Если бы ты сегодня их встретила, то могла бы сказать, например, что Катерина печальна, а Изабелла – настоящая мерзавка.
После этого дело пошло легче. Полчаса спустя, когда они совместными усилиями написали все, что нужно, Аннушка, искоса поглядывая на Клодию, сказала:
– Ну, давай, спрашивай меня.
– О чем спрашивать?
– О том, о чем тебе до смерти хотелось спросить с тех пор, как ты вошла.
Клодия была бы не прочь задать несколько вопросов, например, часто ли у ее отца возникает «половое влечение» и к кому именно. Она даже представила себе предмет его вожделения: стройную гибкую блондинку с рекламы «БМВ»; обладательницу экзотических высоких скул и не менее экзотического акцента, и сразу же возненавидела ее лютой ненавистью.
– Боюсь, что я тебя не понимаю, – сказала она.
Аннушка положила ручку на стол.
– Тебе до смерти хочется спросить, почему я сегодня занимаюсь, хотя вчера разорвала задания.
Ах, это…
– Я думала об этом. Наверное, он припугнул тебя смертной казнью?
– Хуже.
Клодия лихорадочно соображала, что может быть хуже.
– Пригрозил отправить тебя в какой-нибудь интернат в глуши Шотландии? В такой, где искренне верят, что овсянка по утрам и масса физических упражнений – это все, что требуется девушке?
– Я бы оттуда сбежала.
Ну, в этом я не сомневаюсь.
– Что же в таком случае?
– Он пригрозил, что не позволит мне поехать на Рождество кататься на лыжах!
Ах ты бедняжка.
Клодии вспомнились бледные мордашки детей из Бруин-Вуда, для которых провести несколько дней в Нью-Форресте было все равно что побывать в раю. Однако не Аннушка виновата в том, что ее так избаловали.
– Ты думаешь, он может исполнить угрозу?
– Угу. – Девушка склонилась над листком бумаги, и упавшие волосы совсем скрыли ее лицо.
– Он и раньше угрожал тебе?
– Почти никогда, но я знаю, что на этот раз он говорил серьезно. Кататься на лыжах в Швейцарии я люблю больше всего на свете, и он это знает.
– Ты хочешь сказать, что ездишь туда каждое Рождество? – Аннушка кивнула.
– И каждую Пасху тоже. С тех пор, как стала жить с ним. – Клодии потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить сказанное.
– Что ты имеешь в виду? Разве ты не всегда жила с ним? – Бросив на нее быстрый взгляд, Аннушка пожала плечами.
– Значит, он тебе не рассказал?
– Нет. Он сказал, что твоя мать умерла, когда ты была маленькой, и я предположила…
– Ну конечно. Уверена, что он тебе еще много чего не рассказал.
Кажется, я начинаю понимать это.
– Давно ли ты живешь с ним?
– Три с половиной года. Три с половиной года мы изображаем трогательную маленькую семью в солнечном Южном Кенсингтоне. Любящий отец и ненаглядная маленькая доченька, не считая, конечно, Пирс, этой фрау Железные Панталоны, этого преданного коменданта лагеря.
В жизни Клодии редко бывали случаи, когда она лишалась дара речи, и сейчас был один из них.
– Где ты жила до этого?
– Почему бы тебе не спросить у него?
Когда Аннушка наконец подняла голову, свойственное ей непроницаемое выражение лица, исчезнувшее было за последний час, вернулось вновь.
– Спасибо за то, что помогла мне, но дальше, с твоего позволения, я справлюсь с этим вонючим рефератом самостоятельно.
Глава 8
Оставшуюся часть дня голова Клодии гудела, как пчелиный улей. Ее ничуть не удивило, что Аннушка так резко оборвала разговор. Такого вызывающего поведения следовало ожидать. «Я догадываюсь, что тебе до смерти хочется узнать, поэтому не стану ничего рассказывать».
Ситуация, видимо, была более сложной, чем предполагала Клодия.
– Неудивительно, что он так разозлился на тебя за «благочестивые советы». Ты не знала обо всех обстоятельствах и потому не имела права лезть к нему со своими ханжескими поучениями.
– Согласна, возможно. Но он все равно не должен был вести себя на пляже подобным образом, разжигая меня своими отработанными приемчиками завзятого обольстителя. Он был обязан думать совсем о другом.
– Сказать по правде, тебя в тот момент отнюдь не занимали его мысли, а интересовала совсем другая часть его организма.
– Не будь таким вульгарным.
– Ах, извините, пожалуйста! Чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!
Препирательства с внутренним голосом продолжались до тех пор, пока она, чтобы отвлечься, не купила дорогую книжку в мягкой обложке – какой-то лихо закрученный детектив, в котором совсем не было никаких пикантных сцен.
Поужинав в одиночестве в кафетерии и приняв ванну, Клодия написала открытку Кейт и понесла ее вниз, в почтовый ящик на конторке администратора.
И кто же, как вы думаете, брал там ключ от номера?
О Боже!
Она повернула бы назад, но, поскольку Гай ее увидел, подошла как ни в чем не бывало к конторке, как ни в чем не бывало поприветствовала его, отдала открытку регистратору и повернула назад.
– Клодия!
Тон его не допускал возражений, что заставило ее замереть на месте.
– Да?
– Задержитесь на минутку. – Он забрал у регистратора оставленные для него сообщения и ключ.
Решительным жестом взяв ее за руку выше локтя, он отвел ее в сторонку, чтобы их не слышали окружающие.
– Я плачу вам немалые деньги за то, чтобы вы присматривали за моей дочерью, и мне не нравится, что вы ведете себя как капризная секретарша, которая воображает, что ее «обидели».
Его слова, произнесенные отчетливо и решительно, сразу же доходили до сознания. Гай Гамильтон был не из тех, кто мямлит. Он выражал свои мысли четко и понятно.
– Я не капризничаю, – как можно спокойнее произнесла Клодия, стараясь не обращать внимания на свои вспыхнувшие щеки. – Но после нашего утреннего разговора едва ли можно ожидать от меня лучезарных улыбок и приятной болтовни.
– Мне не нужны ни лучезарные улыбки, ни приятная болтовня. Я всего лишь хотел бы получить от вас краткий отчет о том, как моя дочь провела день.
Не успела она осознать, что это вполне законное требование, как он поразил ее еще больше.
– Извините меня, – сказал он, сердито взъерошив пальцами волосы. – У меня был очень тяжелый день.
Это было заметно. Сорочка помялась, узел галстука приспущен. Напряжение, в котором он пребывал, мало-помалу спадало. Ей показалось, что он напоминает туго сжатую пружину.
– Пойдемте присядем, – сказал он уже не таким резким тоном.
В холле были расставлены кресла, и они уселись в ближайшие.
Все существо Клодии словно разрывалось надвое. Одна половина все еще была обижена и желала уйти, но сквозь обиду уже пробивался ручеек сочувствия, а другая ее половина… Ей чуть ли не захотелось принести ему холодного пивка и помассировать плечи, чтобы снять напряжение.
Но это, конечно, только теоретически. Но не на практике – нет уж, увольте! Тем более после вчерашнего вечера.
– Извините, – сказала она небрежным тоном, – мне не следовало убегать подобным образом, но я не хотела… повторения…
– Чего?
– Повторения утреннего разговора. – Не дав ему ответить, она продолжала: – Сегодня день прошел хорошо. Аннушка утром начала работу над заданием по английской литературе, в обеденный перерыв сходила в бассейн и вернулась к себе около двух часов.
По ее словам получалось, что между ними все идет хорошо, тогда как на самом деле к Аннушке снова вернулось ее брюзгливое настроение, граничащее с неприкрытой грубостью.
– Я зашла за ней еще раз около семи часов, чтобы спросить, пойдет ли она на ужин, но ваша дочь уже заказала гамбургер и чипсы в номер. Короче говоря, все прошло прекрасно. – Улыбнувшись приветливо, но по-деловому, Клодия поднялась с кресла. – Отчет закончен. Спокойной ночи.
С этими словами она быстро направилась к лифту.
«Поторопись, – безмолвно умоляла она лифт, который не спеша поднимался на третий этаж. – Поторопись, иначе он…»
Она не ошиблась. Он подошел к лифту. Они молча стояли, пока на табло высвечивались цифры и лифт наконец остановился.
Не отрывая взгляда от табло, Клодия раздраженно думала, почему это люди так медленно входят в лифт и выходят из него. Такое же раздражение вызывали у нее пассажиры самолета, которые надолго занимали туалет, не обращая ни малейшего внимания на выстроившуюся очередь, похожую на гусеницу со скрещенными ногами, которая вытянулась чуть ли не до салона туристского класса. Все уж начинали думать, что закрывшийся в туалете пассажир либо страдает неудержимым поносом, либо просто решил принять ванну и вымыть волосы в крошечной раковине.
Когда дверцы наконец раскрылись, из лифта вышли двое мужчин лет под пятьдесят, разговаривая между собой по-немецки.
Нажав на кнопку, Гай встал в сторонке и наблюдал за ней. Даже не глядя на него, она чувствовала на себе его взгляд. Лифт двинулся вверх. Он спросил:
– Наверное, вы поужинали?
– Конечно, а вы?
– Нет.
Ей пришлось взглянуть на него.
– В таком случае почему бы вам не пойти прямо в ресторан?
– Я хочу сначала принять душ и переодеться.
У номера дочери он остановился. На дверях висела табличка: «Просьба не беспокоить».
– Табличка висит здесь почти целый день, – сказала Клодия. – Чтобы отпугивать уборщиков. – Пожелав ему спокойной ночи, она пошла дальше.
Она услышала, как Гай постучал в дверь, и, уже вставив ключ в замочную скважину, оглянулась. Аннушка, очевидно, либо спала, либо не пожелала отвечать. Взглянув на часы, он устало вздохнул, оставил свою попытку достучаться и отправился в свой номер.
Клодия закрыла дверь и улеглась в кровать с детективным романом, но, прочитав несколько страниц, поняла, что он не более увлекателен, чем древнеегипетская рукопись. Отложив книгу, Она улеглась на спину, заложив руки за голову.
– Боже правый! А ведь мне его жаль. У него был длинный напряженный день, его дочь не желает с ним разговаривать, а вдобавок ко всему ему еще придется и ужинать в одиночестве. Я, как последняя негодяйка, отказалась составить ему компанию.
– На тебя похоже.
– Может быть, следует позвонить ему и сказать, что я передумала?
– Если у тебя хватит смелости поднять телефонную трубку.
Дальнейшего развития эта мысль не получила. Она взглянула на часы. С момента возвращения в номер прошло не менее двадцати минут. Он, наверное, уже ушел, а может быть, вообще раздумал идти. Или, может быть, он решил заказать ужин в номер? Она выглядела бы настоящей дурочкой, если бы позвонила и сказала, что передумала, а он ответил бы: «Слишком поздно, благодарю».
Чтобы немного успокоиться, Клодия написала еще одну открытку, пригладила щеткой волосы и вгляделась в свое лицо. Кожа уже начала приобретать едва заметный медовый оттенок. Ограничив макияж мазком абрикосового блеска для губ, она окинула себя критическим взглядом. Синие льняные брючки почти не помялись, когда она лежала на кровати, но она все равно не стала бы переодеваться. Она натянула белый хлопчатобумажный свитер пониже, чтобы прикрыть бедра, и взяла ключ.
В лифте у нее было такое ощущение, как будто внутри трепещет крылышками целый рой бабочек. Поскольку ресторан к этому времени, наверное, уже закрылся, она направилась в кафетерий, почти уверенная, что там его тоже нет.
В кафетерии было значительно больше посетителей, чем вчера вечером в ресторане. Слышалось звяканье посуды, приглушенные голоса и смех.
Она остановилась на пороге, отыскивая глазами одинокую мужскую фигуру.
Одиноких мужчин там не было. А потом, когда Клодия уже решила уйти, она увидела его.
И Гай заметил ее.
В мгновение ока она снова очутилась в лифте. Ей чуть не стало дурно от злости на себя.
Он был не один. И вовсе не выглядел удрученным. Напротив, он был оживлен и весел – и неудивительно! За столом напротив него сидела одна из этих шоколадных от загара стюардесс, которая глупо хихикала от удовольствия, слушая то, что он ей говорил.
Вернувшись в номер, Клодия в ярости сорвала с себя одежду, надела верхнюю часть старенькой пижамы «бэби-долл», потом умылась, расчесала волосы и почистила зубы.
– Ну почему я такая глупая?
– Да потому что глупая. Когда ты влюбляешься в кого-нибудь, как сейчас в него, твой мозг отключается. Зачем, черт возьми, ты убежала из кафетерия? Потому что он сидел с другой женщиной? После вчерашнего вечера он вправе считать тебя собакой на сене. Вернее, сучкой на сене, если уж называть вещи своими именами, которая и сама не будет есть это сено, но и других к нему не подпустит.
– Я знаю. И чувствую себя теперь как куча дерьма.
Она подняла телефонную трубку и набрала код международной связи и свой домашний номер.
О Кейт, умоляю тебя, будь дома.
Прождав около минуты, она положила трубку и почувствовала себя такой одинокой, что даже Райана, окажись он сейчас рядом, встретила бы с распростертыми объятиями.
Нервы у нее были настолько взвинчены, что от резкого стука в дверь она буквально подпрыгнула на месте.
– Кто там?
– Гай.
О Боже!
Пытаясь придать голосу легкое раздражение, как будто ее оторвали от захватывающего детектива, она крикнула:
– Минутку!
Скорее. Халатик. Эта дурацкая «бэби-долл» вообще ничего не прикрывает, а на тебе даже трусы не надеты.
Накинув халат и затянув поясок, она открыла дверь. Опершись рукой о косяк двери и скрестив ноги в щиколотках, он выглядел так, словно заглянул к ней мимоходом. Единственное, что не вязалось с его равнодушным видом, это явно недовольное выражение лица.
– Сегодня вы второй раз убегаете от меня; может быть, вас не устраивает запах моего мыла?
Распрямив плечи и приготовившись дать отпора Клодия обнаружила, что до сих пор не соблюдала одного мудрого житейского правила, а именно: когда собираешься дать отпор мужчине, который вызывает у тебя бурю самых разнообразных эмоций, предпочтительнее быть одетой.
Она пожала плечами, надеясь, что это выглядело убедительно.
– Я шла к почтовому ящику, чтобы опустить Очередную открытку, и подумала, не зайти ли в кафетерий, чтобы все-таки составить вам компанию. Но поскольку вы ужинали не в одиночестве, эта необходимость отпала.
В его глазах можно было прочесть: «Я не вчера родился на свет», – но он сказал:
– Кафе было переполнено, и я сел на первое попавшееся свободное место.
Допустим. Но почему, черт возьми, ты выглядел при этом таким довольным?
– Вы могли бы войти и присоединиться к нам, – добавил он. В первый раз ей удалось весьма убедительно пожать плечами, потому она повторила этот жест.
– Возможно, но я оторвалась на самом интересном месте от весьма увлекательного детектива. – Она кивком головы указала на кровать, где лежала книга. – Молодого любовника стареющей дамы обвиняют в убийстве трех богатых женщин, но, по-моему, это все-таки дело рук хирурга, который делает пластические операции. В детстве мать одевала его в платья с оборочками и запирала в шкафу. Подозреваю, что имплантированные силиконовые груди тоже не были случайностью.
Лихо закручено! Как ловко я лгу! Может быть, мне следовало бы подумать о политической карьере?
Однако она совсем не была уверена, что ей удалось убедить его. Выражение его лица не то чтобы говорило прямо: «Кого ты пытаешься обмануть?» – но что-то близкое к этому.
– В таком случае не буду вас отвлекать. – Но уже повернувшись, чтобы уйти, Гай сказал: – Я собираюсь завтра утром перед завтраком покататься на водных лыжах. Может быть, хотите составить мне компанию? Чтобы попробовать еще разок.
Ей вспомнились отчаянные попытки овладеть тонким искусством скольжения на водных лыжах, когда Мэтью орал на нее, давая указания. Инстинкт самосохранения подсказывал ей: «Откажись! Не получится!» С другой стороны…
– Я подумаю. В какое время?
– Около восьми.
Клодия помедлила в нерешительности.
– Если утром я найду в себе силы, то встретимся на пляже.
– Договорились.
Ей на мгновение показалось, что он хочет что-то добавить. Его глаза снова напомнили ей шотландские озера, поверхности которых коснулся лучик солнца. Но он, очевидно, передумал.
