Текст книги "Прометей, или Жизнь Бальзака"

Автор книги: Андре Моруа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Оноре никогда окончательно не покидал госпожу де Берни. Однако он все еще вынашивал два проекта, которые должны были отодвинуть на задний план его несравненную подругу: поехать в Экс к маркизе де Кастри или жениться на баронессе Дербрук. Жажда упрочить свое положение толкала его к богатой вдовушке. Но он понимал, что монотонность супружеской жизни повредит ему писателю, черпавшему материал в житейских невзгодах и тревогах. Думая о поездке в Экс, Бальзак терзался различными сомнениями: он боялся огорчить госпожу де Берни, страшился потерять любовь, которой она так щедро одаривала его, и в то же время с волнением предвкушал радости, которые, быть может, дарует ему госпожа де Кастри. Когда Бальзак описывал начало любовной связи между Кларой де Босеан и Гастоном де Нюэйлем, не обращался ли он в простоте душевной к своим собственным воспоминаниям о Вильпаризи? Там некогда Оноре, как и Гастон, увидел раненную в самое сердце женщину, "окруженную, словно мученическим ореолом, скандальным воспоминанием о былой страсти" (роман с корсиканцем Кампи), живущую, как затворница, в деревенском уединении. Там он писал ей страстные письма, черновики которых сохранял. Они-то и вдохновляли его. Почему бы и нет? Абрантес, Берни, Отфей – разве не имел он права воспользоваться этими печальными тенями, сплавить их воедино, чтобы создать волнующий образ своей героини? Кто бы вспомнил о них много лет спустя, если бы Бальзак не наделил их горестями Клару де Босеан и не вложил бы в ее уста их признания?

В доме Карро он плодотворно работал. Он приехал туда совсем разбитый, даровав жизнь "Луи Ламберу". Он признавался Зюльме, что, подобно своему герою, временами боится сойти с ума. "Если вы лишитесь разума, я буду за вами ухаживать", – пылко ответила она. Бальзак никогда не забудет ни этих слов, ни ее взгляда. Он лихорадочно творит и чувствует, как в нем зреют замыслы новых произведений. Нарождается нечто колоссальное. Он пишет Лоре Сюрвиль: "За эти полгода я достиг огромных успехов в своем творчестве по всем направлениям". В минуту прозрения и откровенности он признает, что разорил мать. "Но великий день великого счастья и славы вознаградит ее за все". Правда, он тут же прибавляет: "Милая мама, должен же я утешить тебя хоть немного, как утешаю и самого себя, своими радужными мечтами!.." Однако для него эти мечты – верный залог светлого будущего, и в минуты радостного возбуждения он не сомневается, что воплотит их в жизнь.

В доме милых его сердцу супругов Карро он обрел душевный покой; тут его окружало восхищение друзей и – что было для него таким ценным – восхищение незнакомых. Какой-то студент, живший в Ангулеме, услышав имя Бальзака, выронил от волнения бумаги и книги, которые держал в руках. У парикмахера, где Бальзак стригся, женщины вырывали одна у другой пряди его волос. Он писал матери с обычной в их семье откровенностью, что вынужденное целомудрие тяготит его и лишает сна. Не по этой ли причине он начал внезапно, но весьма настойчиво ухаживать за своей старинной приятельницей Зюльмой, добиваясь близости с нею? Какое искушение для этой превосходной женщины! Она любила Оноре, любила в полном смысле этого слова, а майор Карро, который был на пятнадцать лет старше ее, быстро старел. "Вы женщина страстная, – убеждал Оноре Зюльму, – а противитесь зову страсти!" Он сулил открыть ей "неведомое райское блаженство". То был испытанный прием всех обольстителей, но Зюльма устояла. Она хорошо понимала, что его влечет к ней лишь мимолетное желание: "Потому что вам нужна была любая женщина... потому что длительное воздержание делало для вас желанной всякую особу женского пола... Я слишком горда, чтобы уступить такого рода желанию".

Между тем путешествие в Савойю стало наконец возможным. Неповторимой госпоже Бальзак удалось получить у славной госпожи Делануа долгосрочную ссуду в размере десяти тысяч франков. Это позволяло ублаготворить наиболее настойчивых кредиторов и уплатить за место в дилижансе.

Госпожа Делануа – Бальзаку, 27 июля 1832 года:

"Я люблю ваш талант, да и вас самого, и не хочу, чтобы на пути вашего таланта возникали преграды, а вам приходилось страдать, в то время как в моих силах сделать так, чтобы этого не было. На помощь мне пришел счастливый случай: мне возвратили крупную сумму денег, которые я еще не поместила в бумаги. Пусть деньги эти пойдут на уплату ваших долгов и дадут вам возможность совершить путешествие, как вам того хотелось; мне оно представляется вполне своевременным".

Таким образом, две пожилые дамы любезно вступили в сговор, чтобы толкнуть Оноре в объятия Анриетты де Кастри. Из Ангулема он послал ей отрывок из "Луи Ламбера" – любовное письмо к Полине де Вильнуа.

"Все соединилось, чтобы вызвать во мне страстные желания, чтобы побудить меня просить о первых милостях, в которых женщина всегда отказывает, несомненно, лишь для того, чтобы заставить возлюбленного похитить их у нее. Но нет, ты драгоценная душа моей жизни, ты никогда не будешь знать заранее, сколько ты можешь дать моей любви, и все же будешь давать, быть может не желая этого! Ты правдива, поэтому слушайся только своего сердца... Ты почувствовала эту небесную поэзию, ты, объединявшая столько разнообразных чувств, и так часто обращала взоры к небу, чтобы мне не отвечать! Ты, гордая и смеющаяся, скромная и деспотичная, целиком отдающаяся душой, мыслью, но ускользающая от самой робкой ласки".

Так было в прошлом, когда она нежно противилась его страстным порывам, но он был уверен, что в Эксе все будет по-другому и его ждет счастье. Перед самым отъездом обнаружилось, что ему не хватает наличных денег. Он взял в долг у майора Карро сто пятьдесят франков; в письме он просил госпожу Бальзак уплатить за него этот долг и прислать ему в Лион еще триста франков. В Ангулеме он написал новеллы "Гренадьера" (за одну ночь!) и "Покинутая женщина". Его гений по-прежнему напоминал уверенное и мощное течение реки.

Мы уже говорили, что начиная с 1830 года Бальзак в промежутке между двумя большими и серьезными произведениями как бы дает себе передышку, сочиняя "Озорные рассказы" – игривые и забавные миниатюры в манере Рабле и других писателей Турени, написанные старинным языком. Бальзак продолжает эту литературную забаву в 1831 и в 1832 годах. Выбранный им заголовок ясно говорил об авторских намерениях: "Сто озорных рассказов, собранных в аббатствах Турени и выпущенных в свет мессиром де Бальзаком для развлечения одних только пантагрюэлистов".

Почему он с таким упорством продолжает сочинять эти стилизованные рассказы, требовавшие огромного труда? Отчасти потому, что отец воспитал в нем восхищение гением Рабле и Бальзак сам ощущал себя пантагрюэлистом. Но главным образом потому, что ему хотелось выразить протест против бесчеловечной печали романтизма, "слова нелепого", и воскресить галльскую живость и веселость, которая не помешала появлению ни "Мыслей" Паскаля, ни "Духа законов" Монтескье. "Смех необходим Франции, – писал Бальзак 20 февраля 1830 года в статье, опубликованной в "Моде", – и публика жаждет выйти из катакомб, куда ее уводят, нагромождая один труп на другой, художники, поэты и прозаики. Я полагаю свой гражданский долг в том, чтобы воспротивиться этому "тартюфству". Более того, речь шла о гражданском долге француза, не приемлющего британское cant [пустословие (англ.)] и немецкую тягу к фантастическому.

Могут возразить, что сам Бальзак отдал богатую дань кладбищенской теме и что его любовные романы в общем не оскорбляли стыдливости. Но он хочет быть человеком разносторонним и по примеру Рабле отвести место плоти, воскресить великую литературу XVI века, "блиставшую талантами, не скованную никакими условностями и отличающуюся богатым языком, ибо в те времена все слова считались пристойными". Когда Оноре было двадцать лет, госпожа Бальзак сетовала на то, что Рабле и Стерн будто бы приносят ему вред. Сам он, напротив, полагает, что, сделавшись Рабле XIX столетия, он только упрочит свою славу. Тем не менее Бальзак считал, что его пантагрюэлизм не должен оказывать влияния на создаваемые им романы. "Сто озорных рассказов" – это дань моему преклонению перед Рабле". Приап имеет право на памятник, но Бальзак прячет этот монумент в глубине сада.

Он заимствовал сюжеты для своих рассказов из произведений старинных писателей; но пересказывает он их на свой лад, кроме того, в них то и дело встречаются описания утонченных любовных утех, что было совершенно чуждо Рабле.

"Тысячи разных повадок в любовных делах, сладостная канитель, милые шуточки, прибауточки, расспросы, допросы, колдовство первых ласк – тонкие охапки хвороста, которые подбрасывают в огонь, дабы он сильнее разгорелся, охватывая благоуханные ветки, подобранные прутик за прутиком в вертограде любви, – пустячки, безделки, милый лепет, нежности и веселые забавы, лакомства, которые с такой жадностью съедают вдвоем, облизываясь по-кошачьи от удовольствия, – словом, всякие затеи и ухищрения, которые распутники знают, а влюбленные изобретают и которые для дам дороже спасения души, ибо в природе женщины так много кошачьего [Бальзак, "Озорные рассказы"].

Тут сквозь словесную оболочку Рабле проступает изощренный любовник Лоры де Берни. Что думала Dilecta о первом десятке "Озорных рассказов"? Мы не знаем; но Зюльма Карро (и это весьма удивительно) писала, что они "необычайно остроумны и переживут все". Что касается герцога Фиц-Джеймса, человека просвещенного и эпикурейца, то его похвалам не было конца. Предвещая Бальзаку "яростные нападки со стороны ханжей и академиков", этот вельможа от души забавлялся "Озорными рассказами".

Жорж Санд принадлежала к числу тех женщин, которые враждебно встретили это произведение Бальзака. "Когда он захотел против моего желания прочесть мне отрывки, – вспоминает она в "Истории своей жизни", – я чуть было не швырнула книгу ему в лицо. Помнится, я назвала его толстым бесстыдником, он ответил, что я ханжа, вышел и крикнул уже с лестницы: "Вы просто дура!" Тем не менее мы остались лучшими друзьями, ибо Бальзак действительно простодушен и добр". Зато в салоне Дельфины де Жирарден просто смаковали эти пряные лакомства.

Фонтанэ пишет в своем дневнике:

12 января 1832 года:

"Бальзак с удивительным, просто невероятным апломбом рассказывал нам свои фантастические и озорные рассказы, и они немало позабавили присутствующих дам. Дельфина помогала ему, предлагая новые сюжеты. А мы, мы слушали и восхищались: что за чудесный спектакль!"

Первый десяток "Озорных рассказов" был выпущен в свет книгоиздателем Госленом в апреле 1832 года. Критика, как это часто бывало, выказала враждебность к Бальзаку. "Ревю де Де Монд": "Забавны ли "Озорные рассказы"? Говоря по правде, нет. Они непристойны, но даже не исполнены сладострастия". "Ревю де Пари": "Господин Шарль Гослен сравнивает автора с ребенком, который предстает перед вами голеньким, во всей своей невинности. Мы ответим господину Шарлю Гослену, что в литературе дети в возрасте господина де Бальзака давно уже ходят в панталонах. Весьма досадно, что этого не соблюдают в книгоиздательствах". Один только Барбе д'Орвильи пришел в восторг от наивности и добродушия рассказчика: "Я не сомневаюсь, что историки литературы, которые в один прекрасный день будут изучать творчество Бальзака с той серьезностью и уважением, каких достоин этот великий ум, признают справедливость тех соображений, которые я ныне высказал только в самой общей форме, и не опровергнут меня". Коннетабль французской словесности доказал, что он был достоин судить о Рабле XIX века. Но, говоря по правде, "Озорные рассказы", потребовавшие от автора огромного труда и мастерства, мало что прибавили к славе Бальзака. Как и у его учителя Рабле, мы ценим у Бальзака прежде всего мысль, а не игривую шутку; но, быть может, его кратковременное увлечение игривыми "Озорными рассказами" было полезным стимулом для мысли.

XIV. ЗЛАТОКУДРАЯ КРАСАВИЦА

Бьяншон: Любят потому, что любят.

Растиньяк: Ну, а вот я, я люблю по

совершенно иным мотивам.

Бальзак

Бальзак отправился в Экс в самом лучезарном настроении. Наконец-то герцогиня де Кастри, его первая "знатная дама", будет ему принадлежать. Можно ли в этом сомневаться? Ведь она сама пригласила Оноре и требовала соблюдения инкогнито; все вечера они будут проводить вдвоем. Днем он станет работать, он был полон до краев различными планами: написать "Битву", внести исправления в текст "Шуанов" и "Луи Ламбера", сочинять новеллы для "Ревю де Пари", с которым он заключил договор, гарантировавший ему пятьсот франков в месяц. В Лиможе он задержался на несколько часов в ожидании следующего дилижанса. Там он повидал сестру Зюльмы, Люсиль Нивэ (урожденную Туранжен); ее муж, у которого была торговля фарфором, обещал в скором времени прислать ему на улицу Кассини столовый сервиз. Бальзаку захотелось осмотреть город. Юный Реми Нивэ, сын Люсиль, показал ему площадь Арбр, улицу Монтанманинь, он сопровождал писателя из Сен-Марсиаля в Клюзо. Бальзак записал все эти названия и внимательно осмотрел старинные кварталы.

По дороге из Лиможа в Лион с ним произошел несчастный случай. Чтобы беспрепятственно любоваться чудесными долинами, писатель устроился на империале дилижанса. На остановке в городе Тьер (департамент Пюи-де-Дом) он уже поднялся на свое место и выпустил из рук кожаные поручни, за которые держатся, взбираясь наверх, но в эту минуту лошади тронули, и Бальзак упал; правда, ему удалось вновь ухватиться за ремень, и он повис в воздухе. Однако при этом Оноре с размаху (а он весил восемьдесят килограммов) ударился о подножку экипажа, и железо рассекло ему ногу до самой кости.

Рана кровоточила, болела, а ехать от Лиможа до Лиона надо было четыре дня. Кондуктора дилижанса сочувствовали писателю, они устроили ему подобие ложа на империале. В дороге рана затянулась, однако нога распухла, и Бальзак передвигался с трудом. Можно было опасаться заражения крови, ко он решил добраться до Экса, а уж там лечиться. Это досадное происшествие не помешало Бальзаку наслаждаться путешествием. Он всегда любил живописные места. Пейзажи Лимузена и Оверни привели его в восторг.

В Эксе госпожа де Кастри сняла для него небольшую, но очень уютную комнату, где до шести вечера он пребывал в полном одиночестве. На завтрак ему приносили из соседнего кафе яйцо и чашку молока. В шесть часов он отправлялся к маркизе, обедал там и оставался у нее до одиннадцати. Это позволяло ему, писал он матери, весь день работать над "Битвой" (одна из "Сцен военной жизни"). На самом деле он еще даже не приступал к "Битве": он правил "Покинутую женщину" и старательно трудился над своим любимым детищем – "Луи Ламбером".

После трех ванн, принятых в Эксе, нога Бальзака зажила, остался только струп. Комната стоила ему два франка в день, завтрак – пятнадцать су; Анриетта де Кастри не разрешала ему платить за обед. "Ну, матушка, придется тебе все же признать, что хоть я поэт и мечтатель, но очень бережлив!" Он ни с кем не виделся. Его единственным развлечением были вечерние часы у маркизы, когда они оставались вдвоем. Она была необыкновенно внимательна к писателю, но ничего лишнего не позволяла: только изредка ему удавалось коснуться ее плеча или страстно пожать руку. Он выходил из себя.

Бальзак – Зюльме Карро, начала сентября 1832 года:

"Я нашел здесь и очень много, и необыкновенно мало. Много потому, что пребываю в обществе любезной и очаровательной особы! Мало потому, что она никогда меня не полюбит. Зачем вы послали меня в Экс?.. Она принадлежит к числу самых изысканных женщин; она даже превосходит госпожу де Босеан; но на скрывает ли ее очаровательное обращение пустоту души?"

Гордая Зюльма ответила пылким письмом: "Бедный Оноре! Вы страдаете, и мне не дано облегчить ваши муки!" Она надеялась, что зрелище величественных гор, Чудесных озер отвлечет Бальзака от владевших им тщеславных помыслов. "Господи, и это я, недостойная, позволяю себе говорить в таком тоне с кумиром наших дней!" Она видела, что он во власти предрассудков, но не потому, что такова его натура – ведь у него доброе и возвышенное сердце! – а потому, что он жаждет одобрения одного-единственного сословия. ("Только с этими людьми вы и считаетесь: по-вашему, только тот достоин уважения, от кого исходит запах английского крема или португальской туалетной воды".) Как может человек такого глубокого ума, написавший "Луи Ламбера", видеть во всяком, кто одет в старомодное платье, ограниченный ум, во всяком работнике – механическую куклу, в чернорабочем с мозолистыми руками – кандидата на скамью подсудимых? "Оноре, я страдаю, мне хотелось бы найти в вас больше душевного величия". Зюльма Карро огорчилась, узнав, что Бальзак снова возобновил деловые отношения с Пишо из журнала "Ревю де Пари", плутом, который в свое время оскорбил писателя и теперь не упустит случая объявить с ехидной усмешкой: "За деньги его всегда можно заполучить".

"Деньги! Да, а все потому, что в светском обществе, где вы вращаетесь, считается дурным тоном ходить пешком. Как мне люб Рафаэль, живущий в мансарде, как он велик, и Полина права, что обожает его; не заблуждайтесь, впоследствии она станет любить не столько его, сколько воспоминания о нем; она любит разбогатевшего Рафаэля за то добро, которое сама делала ему, когда он еще был беден; сделавшись миллионером, он стал ничтожеством! Измеряли ли вы шагреневую кожу с той поры, когда полностью переделали свое жилище, с той поры, когда начали возвращаться в два часа ночи с улицы Бак в новехоньком кабриолете? Почему я послала вас в Экс, Оноре? Да потому, что только там вы могли обрести то, к чему стремились... Я позволила вам ехать в Экс потому, что у нас нет теперь ни одной общей мысли; потому, что я презираю то, что вы боготворите; потому, что сама я из народа, народа, облагороженного цивилизацией, но я по-прежнему сочувствую каждому, кто страдает от угнетения; потому, что я ненавижу всякую власть, ибо до сих пор я ни разу не встретила власти справедливой... Вы находитесь в Эксе потому, что вас хочет купить некая партия, и в уплату вам предназначают не деньги, а женщину; так вот, я – хромая, невидная собой дурнушка – никогда бы не согласилась видеть у своих ног мужчину, которого надеются завлечь таким способом... Вы находитесь в Эксе потому, что изменили самому себе, потому, что отказываетесь от истинной славы ради мелкого тщеславия, потому, что никогда моя душа не сольется с душой человека, который радуется, обгоняя гуляющих в Булонском лесу, и первым приезжает в своем кабриолете на площадь Людовика XV... И столь суетные удовольствия вы предпочитаете всему остальному. Я высказываю вам весьма жестокие истины, дорогой Оноре, но уверена, что вы меня поймете, ибо я питаю к вам такую искреннюю и глубокую привязанность, что, когда понадобится, я на деле докажу ее и тем искуплю свою нынешнюю резкость; придет час, и герцогини вас покинут, а я, я всегда буду рядом, и моя верная дружба послужит вам утешением".

Быть может, в глубине души эта добродетельная супруга испытывала сожаление, что отвергла ласки человека, которого любила. Если бы она высказывала все эти жестокие истины ему в глаза, дрожь в голосе выдала бы ее. В конце письма великодушная женщина предсказывала Оноре, что он еще будет счастлив в Эксе:

"Не могло же это произойти в первый день. Но ведь вы вместе обедаете и живете бок о бок; тщеславие и жажда удовольствий соединят вас, и вы получите то, чего жаждете. К тому же, поверьте мне, ваша партия слишком заинтересована окончательно завоевать вас и ни за что не согласится, чтобы вы отдали свое сердце женщине низкого происхождения".

Несмотря на всю интуицию любящей женщины и друга, Зюльма Карро ошибалась, и амурные дела Бальзака не продвинулись. Маркизе де Кастри "природа даровала необходимые качества для роли кокетки... В ее смелых, выразительных взорах, в ласкающем голосе, в обаятельной беседе таились, как в зародыше, все любовные наслаждения. В герцогине угадывалась обольстительная куртизанка... Казалось, что, освободившись от корсета, она должна была стать самой очаровательной из любовниц" [Бальзак, "Герцогиня де Ланже"]. Но, увы, корсет она не снимала.

Того, кто не может утолить свои желания, как бы отравляет изнутри яд. Чарующие вечера, которые ничем не завершались, приводили Бальзака в ярость. Когда он пытался обнять маркизу, она сердилась, изображала испуг и прогоняла своего платонического любовника "с кушетки, как только соседство с ним становилось опасным". У нее не было недостатка в доводах: религия, память о большой любви, которой она хотела сохранить верность, физическая слабость и недомогания, постоянно мучившие ее после падения с лошади. Во всем этом, несомненно, была частица истины. Госпожа де Кастри была женщина больная, с поврежденной поясницей, давно умершая для любви. Правда, религиозные соображения не помешали ей в свое время стать возлюбленной юного князя фон Меттерниха, но воспоминания о прелестном Викторе отдаляли ее теперь от Бальзака. Слава писателя ей льстила, его ум увлекал, а остроумие забавляло. Она восхищалась им и даже была по-своему к нему привязана, но не испытывала ни малейшего желания стать любовницей этого дурно воспитанного толстяка, подлинная, внутренняя красота которого от нее ускользала; вот почему она дарила ему только те милости, какие позволял иезуитский устав, по которому жило светское общество, "где в любви допускалось все, кроме того, что о ней свидетельствовало".

Тем не менее он не терял надежды. Со свойственной ему сентиментальностью он попросил у нее разрешения называть ее именем, какое сам для нее выбрал. Это снова было имя "Мари". Она согласилась. Ну как, это о чем-нибудь говорит? – спрашивал он у матери. Анриетта де Кастри собиралась совершить путешествие по Швейцарии и Италии; ее должен был сопровождать дядя, герцог Фиц-Джеймс, весьма благоволивший к Бальзаку; она настаивала, чтобы ее верный кавалер Оноре также принял участие в поездке. Счастливое предзнаменование. Во время путешествия, конечно же, представится немало благоприятных случаев. Денежный вопрос?. Его нетрудно разрешить. Госпожа Бальзак получит ежемесячную сумму в журнале "Ревю де Пари"; "Озорные рассказы" произведут фурор; он уже рассчитывал даже на доходы от продажи "Битвы", которая существовала пока еще только в его голове. В Эксе Бальзак познакомился с Джеймсом Ротшильдом (он неизменно называл его "Ростшильд"), и тот, конечно же, снабдит его рекомендательным письмом к своему брату в Неаполе. Сколько нужно денег для поездки в Италию? Тысяча экю. Госпожа Бальзак получила распоряжение: ей надо прислать сыну тысячу двести франков, дорожные сапоги, помаду и флакон португальской воды – эта туалетная вода, по представлению Бальзака, была столь же неотразимым средством обольщения, как и перчатки лимонного цвета. Помимо того, он послал матери два куска фланели, которую носил на животе. Госпожа Бальзак должна была посоветоваться с "ясновидящей" о причинах докучавших ему болей, при этом фланель не следовало вынимать из бумаги, чтобы не нанести ущерба токам. И в конце письма стояло: "Положи в пакет полдюжины желтых перчаток".

Вместе со своими знатными друзьями он посетил монастырь Гранд-Шартрез. Там, рядом со своей "Мари", он любовался величественными альпийскими пейзажами, бурным потоком, разрушенной мельницей. Госпожа де Кастри, казалось, также испытывала живейшее волнение. Для Бальзака то был торжественный день. В "Сельском враче" он так описал это:

"Я посетил монастырь Гранд-Шартрез, бродил под безмолвными древними сводами, слушал, как под аркадами, сбегая капля за каплей, звенит источник. Я вошел в келью, чтобы постичь все свое ничтожество; на меня повеяло суровым покоем, и я с умилением прочел надпись, начертанную на двери по обычаю, заведенному в обители: тремя латинскими словами были изложены в вей заповеди той жизни, к которой я так стремился: "Fuge, late, tace" ["Беги, скрывайся, молчи" (лат.)].

Посещение монастыря произвело неизгладимое впечатление на Бальзака. Уже целый месяц он жил рядом с женщиной, которую страстно желал; он страдал, чувствуя, что его не любят. Мирная тишина обители внезапно заставила его подумать о том, какие чувства обуревают человека, который покинул мир, разочаровавшись в любви, и уединился в монастырской келье. В голову ему пришла фраза-талисман: "Сердцам разбитым – мрак и тишина". Замыслы осаждали его. Часто писатель, точно при свете молнии, провидит свою будущую книгу. Мгновенная вспышка вдруг освещает необозримые картины – это "великолепный взлет возбужденного ума, когда муки творчества исчезают, уступая место высшим радостям духа". Все еще только предстоит сделать, ибо "замысел – еще не исполнение". И все же мы понимаем, почему Бальзак написал матери: "Я работал три дня и три ночи; я сочинил целый том в восемнадцатую долю листа, озаглавленный "Сельский врач", Разумеется, это не совсем так. Пока что существовал только план книги, но Бальзак во внезапном озарении угадывал ее контуры. Он и в самом деле думает, что роман его уже родился.

Бальзак – издателю Маму, 30 сентября 1832 года:

"Удвойте внимание, мэтр Мам. Я давно уже охвачен, одержим жаждой всенародной славы, а для этого надо добиться, чтобы мои книги, изданные небольшим форматом в восемнадцатую долю листа, расходились во многих тысячах экземпляров: так распродаются "Атала", "Поль и Виргиния", "Векфильдский священник", "Манон Леско", сказки Перро и так далее и тому подобное.

Книги эти невелики по объему, но это возмещается многочисленными изданиями; надо, чтобы книга могла попасть в руки ко всем читателям: в руки юной девушки и ребенка, в руки старика и даже набожной женщины. А когда книгу узнают – это происходит рано или поздно и зависит от таланта автора и книгопродавца, – она становится прибыльным делом. Примеры тому: "Думы" Ламартина, которые изданы в количестве сорока тысяч экземпляров, "Руины" Вольнея и так далее.

Я задумал свою книгу именно такой, это будет книга, которую смогут прочесть и привратница, и знатная дама. За образец я взял Евангелие и Катехизис, две книги, на которые огромный спрос; так я создал свое произведение. Я перенес действие в деревню, впрочем, вы прочтете книгу всю, целиком – случай для меня необыкновенный".

При первом чтении письмо шокирует. Как? Автор испытал огромное, святое волнение; он собирается воплотить это в романе и тут же говорит о своей будущей книге как о "прибыльном деле"; он характеризует Евангелие и Катехизис как "две книги, на которые огромный спрос"! Могут сказать: "Бальзак взял такой тон, чтобы внушить доверие деловому человеку, каким был Мам". Но нет, мысль эта, видимо, близка самому писателю, он пишет матери, что книга окупит его путешествие в Италию. Вдумавшись глубже, мы понимаем, что настоятельная потребность в деньгах может стать прозаической причиной, вызвавшей появление шедевра. А почему бы и нет? Различные элементы соседствуют в уме писателя. Нужен высокий накал, чтобы образовался сплав. Крайняя необходимость рождает необходимый эффект.

Но какой роман, какая интрига помогут ему изобразить те сильные чувства, которые он испытал? Мы уже знаем, что Бальзак задумал написать короткую назидательную книгу. Человек, раненный в самое сердце, удаляется от света во "мрак и тишину"; он делает полезным свое затворничество, принося цивилизацию в затерянный в горах край. То был замысел одновременно простой и возвышенный. Он напоминал огромные фрески Гете. Ища образцы, Бальзак прежде всего вспомнил о романе Оливера Голдсмита "Векфильдский священник" и вначале хотел сделать своего героя священником. Однако, для того чтобы создать живой образ сельского священника, ему не хватало знания внутреннего мира служителя церкви. Уж лучше он поставит в центре своей книги врача. Возможно, он пришел к такой мысли потому, что во время посещения монастыря Гранд-Шартрез он видел селение Вореп, преобразованное трудами доктора Рома. Или потому, что некогда в Лиль-Адане Бальзак познакомился у Вилле-Ла-Фэ с благодетелем того края доктором Босьоном. А может, все дело было в том, что он читал и печатал в своей типографии рассказы о пасторе Оберлене, философе и филантропе? Нам трудно остановиться на одной из этих гипотез, ибо в каждой из них скрывается доля истины. Для того чтобы вылепить образ доктора Бенаси, Бальзак безотчетно сплавлял воедино воспоминания юности, недавние впечатления, встречи, книги. Наступит день, и Бенаси, возникший как некий сплав всех этих призраков и обогащенный идеями своего создателя, заживет собственной жизнью. Он будет тем, кем был бы сам Бальзак, если бы, вместо того чтобы творить воображаемый мир, он стал преобразовывать мир действительный. "Писатели никогда ничего не выдумывают", – охотно повторял Бальзак. Это верно, но следовало бы прибавить: "Писатели никогда ничего не копируют".

На втором плане Бальзак выведет в книге великолепные фигуры солдат Империи. Наполеон все еще остается народным героем; его имя послужит "увеличению спроса" на небольшую книгу в двести страниц. Собеседником Бенаси – человеком, который поможет нам узнать о том, что сделал доктор для этого горного края, – станет майор Женеста, отчасти (но только отчасти) образцом для него послужил приятель супругов Карро – Периола. Старые ворчуны, участники великих походов, которые ушли в отставку и живут теперь в горных деревушках, будут говорить о своем императоре. Бальзак благодаря своим друзьям из Сен-Сира знал множество военных историй. А кто больше, чем он, восхищался Наполеоном? Однако, когда писатель 10 октября покинул Экс, "Сельский врач" все еще оставался замыслом, а "Битва" – лишь смутным видением.

Прежде чем отправиться в путешествие, Бальзак решил оправдать себя в глазах Зюльмы Карро. Он простил ей суровое письмо.

"Вы были несправедливы. Это я-то продался партии ради женщины?.. Человек, ведущий целомудренную жизнь на протяжении целого года!.. Я поделился с вами игрой своего воображения, а вы превратили меня в какое-то чудовище... Для меня красивая обстановка – удовольствие, потребность, в такой же мере насущная, как свежее белье и ванна. Я завоевал себе право жить среди шелков, ибо, если потребуется, я завтра же без сожаления, без вздоха возвращусь в мансарду художника, в мансарду с голыми стенами, но никогда не совершу постыдного поступка, никогда никому не продамся. О, зачем вы клевещете на человека, который любит вас и в трудные минуты с гордостью вспоминает о вашей дружбе! Великие труды – значит, и великие излишества, куда как просто!.."