Текст книги "Прометей, или Жизнь Бальзака"

Автор книги: Андре Моруа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

"Внимательно присмотритесь к этому молодому человеку с пылающим взглядом и черными как смоль волосами; обратите внимание на его нос, а главное – на рот, когда какая-нибудь лукавая мысль приподнимает уголки этого рта. Что видите вы в этом взоре – разит ли он презрением, насмешкой или же в нем светится доброта, когда он обращен на друзей? Этот молодой человек – господин Бальзак. Ему только тридцать лет, а из-под его пера вышло уже немало произведений".

Этьен Делеклюз, который находился в Аббеи-о-Буа в тот день, когда там был "принят" Бальзак, всю жизнь не мог забыть ту наивную, почти ребяческую радость, какую выказал неофит. "Этому человеку Пришлось собрать остатки своего рассудка, чтобы не броситься в объятия всем присутствующим". Такое преувеличенное выражение радости могло бы показаться смешным, но искренность чувства тронула Делеклюза, он уселся рядом с Бальзаком и нашел, что тот весьма остроумен. Страстное желание попасть к госпоже Рекамье и долгое ожидание этого дня оправдывали непомерную радость Оноре.

Примерно в то же время Бальзак познакомился с Фортюнэ Гамелен: эта щеголиха времен Директории могла порассказать ему о своих бесчисленных романических приключениях. Софи Гэ, в салоне которой блистали молодые романтики, также принимала Бальзака; он обязан ей множеством забавных историй и тонких наблюдений. Ведь в свое время она не смутилась при встрече с самим императором:

– Вам говорили, что я не люблю умных женщин?

– Да, государь, но я этому не поверила.

О Софи Гэ шутили, что у нее все выходит хорошо: книги, дети, варенье. В ее салоне и в салоне графини Мерлен, возлюбленной приятеля Бальзака, Филарета Шаля, Оноре начал встречаться с представителями света, то есть двух или трех тысяч лиц, которые знакомы между собой, бывают друг у друга и, обладая необходимым досугом, уделяют очень много внимания чувствам. Бальзак испытывал одновременно простодушную радость оттого, что его принимают и даже приглашают некоторые из этих избранных, и острую горечь, ибо он угадывал, что его только терпят. "Я страдал всеми фибрами души, страдал так, как только может страдать человек; лишь изгои да женщины умеют остро наблюдать, потому что их все ранит, а душевные страдания обостряют наблюдательность". Юные щеголи в желтых перчатках, любовники этих земных богинь, свысока смотрели на плохо одетого или слишком разодетого чужака; а он, меряя взглядом фатов, оценивал их и завидовал им. Что касается женщин, восхитительных и недоступных, то Бальзак любовался ими, ни на что не надеясь. И все же как он их желал!

"Ах, да здравствует любовь в шелках и кашемире, окруженная чудесами роскоши, которые потому так чудесно украшают ее, что и сама она, может быть, роскошь! Мне нравится комкать в порыве страсти изысканные туалеты, мять цветы, заносить дерзновенную руку над красивым сооружением благоуханной прически... Меня пленяет женщина-аристократка, ее тонкая улыбка, изысканные манеры и чувство собственного достоинства: воздвигая преграду между собою и людьми, она пробуждает все мое тщеславие, а это и есть наполовину любовь. Становясь предметом всеобщей зависти, мое блаженство приобретает для меня особую сладость. Если моя любовница в своем быту отличается от других женщин, если она не ходит пешком, если живет она иначе, чем они, если на ней манто, какого у них быть не может, если от нее исходит благоухание, свойственное ей одной, – она мне нравится гораздо больше; и чем дальше она от земли даже в том, что есть в любви земного, тем прекраснее становится она в моих глазах" [Бальзак, "Шагреневая кожа"].

Мог ли он им нравиться? Больше, чем сам предполагал. Он развлекал женщин, а это уже половина победы. У Оноре был красивый голос, лицо его светилось добротою. Если в кругу приятелей он разыгрывал роль толстого сластолюбивого монаха или развеселого коммивояжера, то в салонах он умел молчать, копить впечатления и очаровывать своих слушательниц. Некоему юноше, Жюльену Леме, Бальзак однажды сказал: "Не правда ли, вас удивляет, что у человека столь грубого обличья могут быть столь тонкие умозаключения, столь изысканные мысли?" Возможно, это и удивляло. Но собеседницы Бальзака знали, что он действительно таков.

Когда Оноре видел, как смягчается их взор, он предвкушал победу. Два года назад ему пришлось бежать и скрываться после самого плачевного краха. У него не было "ни счастливой юности, ни цветущей весны". Но теперь он уже сознавал свою силу. Он напишет великие произведения и подчинит себе этот равнодушный и опасный Париж. Лора де Верни, восторженная и глубоко преданная возлюбленная, поддерживала его. Несмотря на все неудачи, он продвигался вперед. Он знал свою слабость: некоторую вульгарность и недостаток вкуса, унаследованные от семьи, ребяческое стремление к роскоши. Но в руках у него были и сильные козыри: творческая энергия, пылкое вдохновение, фантазия, возвышенный ум. Долго еще будет он вспоминать об этой поре своей жизни как о некой эпопее, чей неумолимый ход заставлял его ощущать страх и унижение лишь для того, чтобы он научился тотчас же преодолевать их; долго еще самые прекрасные романы Бальзака будут питаться горестными и чудесными воспоминаниями его юности, его утраченными иллюзиями.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. СЛАВА

После этой поры, короткой, как время сева, наступает

пора свершений. В известном смысле существует две юности:

юность, когда верят, и юность, когда действуют; обе они

часто переплетаются у людей, щедро одаренных природой,

которые, подобно Цезарю, Ньютону и Бонапарту, принадлежат

к самым великим из великих.

Бальзак

XI. ГОДЫ УЧЕНИЧЕСТВА

Самые добродетельные женщины никогда

не бывают вполне целомудренны.

Бальзак

Вскоре успех Бальзака был всеми признан. В декабре 1829 года появилась "Физиология брака", написанная "юным холостяком". Эта блестящая и поразительно откровенная книга свидетельствовала об удивительном знании женщин. Автор написал ее на основе собственного опыта; многим он был обязан госпоже де Берни и герцогине д'Абрантес, от которых слышал немало доверительных признаний и рассказов, Фортюне Гамелен и Софи Гэ, своему отцу, который охотно обсуждал эту тему, с большим увлечением высказывая много забавных мыслей, и, наконец, Вилле-Ла-Фэ, философу-скептику времен старого режима и сердцееду в отставке. Стиль повествования, одновременно лирический, насмешливый и циничный, напоминал то Рабле, то Стерна, как того и хотелось автору, и в какой-то степени предвосхищал романтические хроники Мюссе или Готье. За внешней игривостью и фривольностью в духе XVIII века скрывались мысли серьезные и глубокие.

Главное положение книги можно свести к формуле: "Брак отнюдь не вытекает из природы человека"; между любовными страстями и инстинктом продолжения рода очень мало связи, большинство мужей играет на чувствах своих жен не более умело, чем орангутанг играет на скрипке, а потому им следует ожидать, что более опытный музыкант обойдет их и сделает рогоносцами. Каковы уловки женщин, какие меры предосторожности может принять муж, каковы первые симптомы немилости к нему, как действует супружеский сыск, как расставляют мышеловки, чтобы поймать неверную, как искусный супруг добивается нужного поворота событий – вот некоторые из проблем, которые рассматривает "юный холостяк". Короче говоря, супружество – это поединок, междоусобная война, которая требует особого оружия, своей стратегии и где победа (то есть свобода) остается за более ловким.

В войне между супругами Бальзак принимает сторону женщин. Впрочем, он признает, что пользовался советами двух дам, из которых одна принадлежала к числу "самых человечных и самых остроумных особ при дворе Наполеона", и обе они говорили с ним вполне откровенно. Он описывал коварных, лживых женщин, но находил им оправдание. Женщина не может нести ответственность за свои грехи; их следует приписать бесправному положению, на которое ее обрекает общество, и слепоте мужей. Бальзак в какой-то степени заимствовал идеи о равенстве полов у последователей Сен-Симона. Сначала он познакомился с ними через посредство дядюшки Даблена, который переписывался с самим Сен-Симоном; а затем, будучи владельцем типографии на улице Марэ-Сен-Жермен, Оноре печатал журнал сен-симонистов "Жимназ". Журнал этот утверждал: "Женщины отдают свое сердце, они не продают его". Но при существующем порядке вещей брак становится войной. А на войне воюют как могут, пользуются любым оружием и считают мужа врагом, разве только... Разве только, вместо того чтобы злоупотреблять "правами", которые ему дает закон, он добивается любви своей жены и повинуется тайным законам природы, повелевающим соединять чувство с обладанием. "Отсюда следует, что мужчина, если он хочет быть счастливым, должен подчиняться определенным правилам чести и деликатности".

Дамы буквально вырывали эту книгу одна у другой: излагая их невысказанные жалобы, она во всеуслышание говорила о том, о чем многие из них думали, но в чем мало кто решался признаться. Однако некоторые женщины были шокированы. Зюльма Карро прислала из Сен-Сира негодующее письмо. Бальзак ответил ей:

"Чувство отвращения, которое вы испытали, сударыня, прочтя первые страницы подаренной мною книги, делает вам честь и свидетельствует о такой деликатности, что ни один умный человек, если он даже автор произведения, не может этим оскорбиться. Ваше чувство доказывает, что вы чужды лживому и коварному свету, что вам незнакомо общество, позорящее все и вся, и что вы достойны того возвышенного одиночества, в котором человек всегда обретает величие, благородство и чистоту.

Пожалуй, для автора весьма печально, что вам не удалось преодолеть первое чувство, которое неизменно охватывает всякое невинное существо, когда оно слышит о преступлении, когда ему описывают какое-нибудь несчастье, когда оно читает творения Ювенала, Рабле, Персия, Буало, но я полагаю, что в дальнейшем вы примирились бы с писателем, прочтя несколько убедительных наставлений и пламенных доводов в защиту добродетели и женщины; но могу ли я поставить вам в упрек это отвращение, которое только делает вам честь".

Достойно восхищения, что наш "ясновидец" все понимает: и благородное прямодушие госпожи Карро, и шитые белыми нитками расчеты герцогини д'Абрантес.

"Физиология брака" заключала в себе сотни сюжетов для романов и новелл, ее можно уподобить громадным кладовым, где хранились различные сцены, эпизоды и планы. Уже во времена "Кодексов" Бальзак завел записную книжку, куда вносил всевозможные наброски и заметки в духе Лафатера и одновременно Гаварни. Мода на исторический роман уступала место моде на роман буржуазный. Отчего бы и ему не писать короткие повести и рассказы, своеобразные этюды современных нравов? Стоит ли предаваться длительным ученым разысканиям, когда он может вынести на сцену саму историю своей эпохи? Тут он нашел бы хороша знакомые ему обстановку и социальные слои, например улицу Сен-Дени и живущих на ней богатых торговцев (это будет повесть "Дом кошки, играющей в мяч", где описана лавка семейства Саламбье); в "Загородном бале" изображена служившая танцевальным залом ротонда, где Оноре часто бывал вместе с сестрами. Действие "Вендетты" начинается при дворе Наполеона (эту историю он услышал от герцогини д'Абрантес), потом оно переносится в мастерскую художника, где юные девицы из квартала Марэ (такие, как Лора и Лоранса) или из Сен-Жерменского предместья брали уроки живописи. Действие "Побочной семьи" происходит сначала в Байе – Бальзак использовал тут свои наблюдения, которые он сделал, гостя у Сюрвилей, и прибавил к ним множество иных воспоминаний и собственных догадок.

Эти "Сцены частной жизни", которые проникали "до самых основ" в события и тайны семейной жизни, резко отличались от причудливых романов молодого Оноре правдивостью картин, характеров и тонкостью чувств. Бальзак обнаружил, что он живет в весьма романтичное время: это объяснялось и смешением различных общественных укладов и сословий (старый режим, Империя, Реставрация), и неожиданными эффектными поворотами, разом менявшими положение в стране (возвращение Наполеона с острова Эльба, вторая Реставрация). Ему пришла в голову гениальная идея – придать современному роману некоторые черты романа исторического: более широкие взгляды, политические и социальные, подробные и красочные описания. В эту удивительную эпоху дворянство, которое ничему не научилось, буржуазия, которая переваривала захваченное ею национальное имущество, финансисты и промышленники оспаривали друг у друга Францию, а недовольный народ готовил будущие мятежи. Бальзак помнил о необходимой дистанции во времени и относил действие своих произведений к недавнему прошлому. Из описания лавки господина Гильома становился понятным патерналистский и рутинный характер торговли во времена Наполеона. Бальзак очень искусно, хотя и не всегда осознанно, привносил в большинство своих историй моральные оценки, характерные для общедоступных нравоучительных романов. Августина Гильом, дочь торговца сукнами, выходит замуж за человека из другого сословия – за элегантного художника Теодора де Сомервье; он страстно увлекся красивой девушкой, но уже вскоре после свадьбы обманывает ее с герцогиней. Несчастная умирает от отчаяния, а ее сестра Виргиния, которая удовольствовалась браком с приказчиком Жозефом Леба, безмятежно царит в "Доме кошки, играющей в мяч". Гобсек, этот удивительный ростовщик с лунным ликом, тонкими губами и пепельно-серыми волосами, иллюстрирует несчастьями своих клиентов опасности безнравственного поведения. Повесть "Побочная семья", показывая, к каким бедам приводит ханжество, одновременно свидетельствует о крахе любви вне брака.

Таким образом, темой почти всех этих "Сцен" служит счастливое или несчастное замужество. И почти все они отстаивают традиции буржуазной жизни и супружескую верность, как ни противоречит она инстинктам, чувствам. "Рано или поздно мы несем наказание за то, что не подчинились законам общества". Подобный конформизм проницательного "юного холостяка" удивляет: ведь сам он, можно сказать, дважды преступает эти законы, ибо обманывает господина де Берни с госпожою де Берни, а ее в свою очередь – с герцогиней д'Абрантес. Но Бальзак в собственной семье наблюдал печальные последствия адюльтера. Его мать воспитывала под мужним кровом злополучного Анри; отец омрачил последние годы своей жизни любовными шалостями с деревенскими девицами.

На примере своих близких он мог также убедиться в том, к карим ужасным последствиям для брачного союза приводят тщеславие и алчность. Его сестра Лора некоторое время играла роль неприступной Эмилии де Фонтэн ("Загородный бал"), потом, спохватившись, весьма рассудительно вступила в брак; но другая сестра, Лоранса, была принесена в жертву звучному дворянскому имени. В семействах Бальзаков, Саламбье, Седийо, Малюсов наследству придавали не меньше значения, чем в конторе стряпчего Гийонне-Мервиля. Бальзак не питает никаких иллюзий насчет этого буржуазного мирка и той роли, какую играет там Король-Деньги. В "Сценах частной жизни" он нарисовал "правдивую картину нравов, которую добропорядочные семьи стараются скрыть от постороннего взгляда". Изученный им мир еще довольно узок, но ведь для романиста важно не все знать, а хорошо знать, важно разгадать то общество, где ему довелось жить, и возвыситься над ним.

Особняком стоит произведение "Тридцатилетняя женщина". Что это, роман? Нет, просто ряд сцен, которые автор сперва писал, не имея намерения связать их воедино, что и ощущается в композиции. Сначала, в 1831 году, он опубликовал в газете "Карикатура" блестящий рассказ "Последний парад Наполеона". Юная девушка уговаривает отца пойти с нею на парад в Тюильри она влюблена в красавца полковника. Писатель, как лучом прожектора, освещает мир Империи. Проходит какой-нибудь месяц, и в рассказе "Две встречи" мы знакомимся с женой генерала (не полковник ли это из первого рассказа?); она не любит мужа, имеет любовника, а ее дочь, заметив это, следует за каким-то малоправдоподобным "парижским пиратом", превращающимся впоследствии в настоящего байроновского корсара! Этот надуманный и ненатуральный эпизод, к сожалению, напоминает первые "черные" романы Бальзака. Затем, в сентябре – октябре 1831 года, писатель публикует "Свидание" – новеллу в пяти картинах. На сей раз сомнений нет: героиня Жюли д'Эглемон (перед читателем проходит пять различных эпизодов ее жизни) – та самая влюбленная девушка, что смотрела на парад в Тюильри. В своем муже она разочаровалась и теперь любит англичанина, лорда Артура Гренвиля. Позднее все эти новеллы были несколько переделаны и объединены под общим названием "Та же история"; только в 1842 году "Тридцатилетняя женщина" примет свою окончательную форму. Эта книга принадлежит к числу наименее завершенных произведений Бальзака: ее отдельные составные части плохо пригнаны одна к другой. Но есть в ней и прекрасные страницы. Признания госпожи д'Эглемон, женщины уже не первой молодости, избавившейся от иллюзий, видимо, походят на те, какие выслушивал Оноре де Бальзак, сидя при свете луны на скамье в Вильпаризи. Эти страницы освещены лучом "поэмы Берни".

В жизни писателя многое изменилось: после 1829 года у него уже нет причин сетовать на общество, как прежде. Литературный успех приоткрыл перед ним двери кружка романтиков. Правда, Бальзак держится там особняком; он безжалостно насмехается (в анонимной статье) над "Эрнани", произведением, священным в глазах "Молодой Франции", он чувствует, что гораздо теснее связан с литературной традицией классицизма – Корнелем, Мольером, Лафонтеном. Но его сближает с романтизмом любовь к Вальтеру Скотту, Байрону, Рабле, тяготение ко всему исключительному, и романтики довольно приветливо встречают этого еретика. Незнакомые женщины пишут Бальзаку, они узнают себя в его героинях. "Сцены частной жизни", целомудренные без ханжества, успокоили тех читательниц, которых напугала "Физиология брака". В читальных залах нетерпеливо ждут его новых книг. Издатели охотятся за ним. Школьные товарищи – Адриен Брэн, Жозеф Фонтмуан – вспоминают о своем приятеле, внезапно получившем известность, а ведь некогда в Вандомском коллеже они его не особенно жаловали. Однако Бальзак испытал слишком много невзгод, они не так быстро забываются. Он хорошо знает, что прячется под маской любезности. "За спокойными и улыбающимися лицами, за безмятежной осанкой таился отвратительный расчет; проявления дружбы были ложью, и многие присутствующие опасались не своих врагов, а друзей" [Бальзак, "Супружеское согласие"]. В высшем свете все подчинено тщеславию, буржуа молятся иным богам. Они истово поклоняются золоту. "Есть у тебя доходы или нет – вот в чем вопрос".

Чем больше Бальзак наблюдает, тем больше он убеждается, что деньги "ныне единственное божество", движущая сила современного ему общества. Светские люди жаждут денег, чтобы по-прежнему жить в роскоши, как этого требует их положение в обществе; буржуа копят деньги, не столько уступая жажде наживы, сколько стремясь ощутить уверенность в завтрашнем дне; ростовщик Гобсек любит богатство, так сказать, в чистом виде, абстрактно. "В золоте сосредоточены все силы человечества, – говорит Гобсек. – ...Что такое жизнь, как не машина, которую приводят в движение деньги?.. Золото вот духовная сущность всего нынешнего общества". Гобсек знает весь Париж. Он внимательно следит за отпрысками богатых и знатных семейств, за художниками, за светскими женщинами. Вне сферы своей деятельности он честен и даже по-своему великодушен. Но коль скоро борьба между богатым и бедным неизбежна, лучше уж быть угнетателем, чем угнетенным. "Этот высохший старикашка, – говорит о нем стряпчий Дервиль, – вдруг вырос в моих глазах, стал фантастической фигурой, олицетворением власти золота".

Фантастическая фигура... Вот почему этот "бальзаковский" персонаж, одновременно правдивый и гиперболизированный, воскрешает в памяти образы, знакомые нам по "черным" романам Бальзака. В "Сценах частной жизни", как и в надуманных сочинениях Ораса де Сент-Обена, речь также идет о преступлениях, об извергах и заступниках, но тут преступление совершается под прикрытием закона, изверги – с виду заурядные люди, в роли заступников выступают судейские. Молодой автор уже много видел и много страдал. Он негодует, исполнен горечи и вместе с тем достаточно умен, чтобы подняться над негодованием, горечью и мужественно сказать: "Такова жизнь". Этой философией пропитаны все его описания. Он описывает не из любви к описаниям, нет, он хочет показать, что сущность человека проявляется в чертах его лица, в одежде, в обстановке его жилища, привычных жестах. Наделенный философским и, главное, научным складом ума, Бальзак, отправляясь от внешних проявлений, стремится постичь скрытые причины. Его излюбленная формула: "Вот почему". Она предшествует объяснению – порой поражающему, всегда глубокому.

Впрочем, он выказывает удивительное знание современных нравов не только в своих романах. В ту пору он пишет бесчисленное множество газетных статей. Чтобы платить долги и влезать в новые, ему также нужны деньги. А статьи приносят их быстрее, чем книги. В те годы Эмиль де Жирарден, молодой человек, обладавший богатым воображением и дерзостью, буквально перевернул вверх дном столичную прессу. Незаконный сын, воспитывавшийся в глубокой тайне, свободный от привязанностей и предрассудков, Жирарден принадлежал к поколению, которое, по словам Сент-Бева, "полностью исцелилось от настроений "Рене"; он не жаловался, а нападал сам. В 1828 году он начал издавать журнал "Волер", затем, в 1829 году, – еженедельник "Силуэт", в котором сотрудничали выдающиеся рисовальщики: Гаварни, Шарле, Гранвиль, Анри Монье. Бальзак был в восторге от этих художников, насмешливых и беспощадных. Как и он, они создавали типы; как и он, Гаварни придал "выразительность одежде, вложил мысль в платье". Господин Прюдом, созданный Анри Монье, предвосхитил образ бальзаковского буржуа.

Виктор Ратье, живший по соседству с Бальзаком (на улице Нотр-Дам-де-Шан, неподалеку от улицы Кассини), в январе 1830 года привлек своего приятеля к сотрудничеству в "Силуэте", главным редактором которого был он сам, а позднее – в журнале "Мода", также издававшемся группой Жирардена. Вот как описали Гонкуры первую встречу Гаварни с Бальзаком; "Он увидел невысокого кругленького человека с красивыми темными глазами, чуть вздернутым носом с ложбинкой на конце, много и очень громко разговаривавшего. Он принял его за приказчика книжной лавки". Но когда этот невысокий человек говорил или писал, его гений прорывался наружу. Его остроумие оживляло самые заурядные сюжеты. Трудно с точностью составить полный список статей, принадлежащих Бальзаку, ибо журналисты, входившие в группу Жирардена, часто подписывали свои опусы вымышленными инициалами, то и дело менялись псевдонимами.

"Этюд о нравах, угаданных по перчаткам" принадлежит, бесспорно, Бальзаку: перчатки были его слабостью! В этом коротком трактате "изящная и остроумная графиня" определяет по перчаткам характеры и любовные похождения нескольких мужчин. "Шарлатан", "Бакалейщик" – примеры других, весьма живо написанных этюдов о нравах. В статье "Модные слова" автор остроумно потешается над новым в ту пору словечком злободневный: "Ныне требуется, чтобы книги, как и все прочее, отличались злободневностью". Теперь (в 1830 году) уже нельзя сказать об актрисе: "Вчера она была просто великолепна", полагается говорить: "Она была сногсшибательна". Сногсшибательно – это верх восхищения в современном языке; в случае другой крайности следует говорить: "Это чертовски плохо". Если вы пишете на философские темы, облекайте свою мысль приблизительно в такие фразы: "Возможность воспроизведения размышления не распространяется на некоторые явления, ибо если размышление есть совокупность, то совокупность весьма туманная". Мода на подобные выражения сохранилась и поныне.

Несмотря на успешное сотрудничество в газетах, на успех в салонах госпожи Гамелен, госпожи Ансело, барона Жерара, Бальзак чувствует себя неуютно среди множества людей, уже достигших славы. Что он такое рядом с Кювье, Виктором Гюго, Виньи, Шарлем Нодье, Эженом Делакруа? Его остроумие поражает, а манера одеваться раздражает. "Господин де Бальзак здесь, пишет Фонтана в своем дневнике. – Наконец-то я вижу своими глазами эту новую звезду, чья слава только восходит: толстый малый в белом жилете, с живым взглядом, манерами аптекаря, осанкой мясника и жестами золотильщика; а в общем он весьма обаятелен". Делакруа отмечает что-то безвкусное в его манере одеваться. "И уже без передних зубов!" Граф де Фаллу находит Бальзака слишком тяжеловесным и неуклюжим. "Многих очаровывает его живое воображение и красноречие, но разочаровывает тщеславие и полное отсутствие здравого смысла". Бальзак получил доступ в "хорошее общество" (он принят в нескольких домах), но своим его там не считают. К счастью! Это позволяет писателю "незаметно наблюдать общество и обнаруживать то невидимое, что скрывается за видимостью".

Его появление всякий раз поражает присутствующих: плохо причесанные, торчащие во все стороны напомаженные волосы; полное и словно влажное лицо. Когда он входил в гостиную – рано погрузневший, слегка отдуваясь, – в первую минуту его читательницы спрашивали себя: "Как? И это наш Бальзак?" Но едва он устремлял на них свои глаза с золотистыми искорками, дамы воспламенялись. Гроза, ураган, электрический вихрь наполняли комнату. Невысокий человек с могучими плечами начинал рассказывать, и красавицы аристократки слушали точно завороженные. Кто посмеет обвинить в вульгарности писателя, чей ум ослепляет, как молния, чье превосходство неоспоримо?

Увы! Многие завистники или люди, не способные оценить его силу, держались на расстоянии, а он был слишком чувствителен, чтобы не угадывать, что некоторые думают о нем самом и его манерах. Какая мука! Какая жажда взять реванш! "Я постиг множество вещей, и постигать их было столь горестно, что отвращение к этому миру овладело моей душою... Эти люди заставили меня понять Руссо". Он утешал себя мыслью, что художник должен быть несчастлив: "...талантливый человек десять раз на дню может показаться простаком. Люди, блистающие в салонах, изрекают, что он годен лишь быть сидельцем в лавке. Его ум дальнозорок... он не замечает окружающих его мелочей, столь важных в глазах света" [Бальзак, "О художниках"]. Еще сильнее раздражало Бальзака тупое самодовольство разбогатевших буржуа: "Могущество денег ведет к возникновению самой унылой аристократии – аристократии денежного мешка".

Был ли Бальзак революционером? Отпрыск буржуазной семьи из квартала Марэ, любовник светских женщин, он не желал коренных перемен. Он осуждает крайние взгляды и правой и левой партии. В "Сценах частной жизни" он сожалеет о нелепом преследовании республиканцев и бонапартистов. Любые проявления ханжества его коробят. В образе аббата Фонтанона, исповедника Анжелики де Гранвиль ("Побочная семья"), он выводит лицемерного и честолюбивого пастыря – такую фигуру мог бы создать антиклерикал Стендаль. Двумя годами позднее в "Турском священнике" Бальзак разоблачит тайную власть Конгрегации, сообщества церковников и мирян, созданного, чтобы оказывать давление на власти: благодаря этому полковой священник следит за производством офицеров, а главный викарий – за назначением префектов. Свои мысли Бальзак вложил в уста графа де Фонтана ("Загородный бал"). Вандеец, отказавшийся служить Наполеону, он вначале осуждал соглашательскую политику Людовика XVIII, но потом понял этого государя-философа и принял его умеренный либерализм. Для того чтобы спасти королевство от новых смут, надо было добиться компромисса между буржуа, скупившими во время Революции национальное имущество, и эмигрантами, закосневшими в своих убеждениях. Главная задача – настолько укрепить власть, чтобы она могла навязать такой компромисс. Политика есть умение добиваться равновесия сил.

Часто несправедливо утверждали, будто Бальзак шел к легитимизму под влиянием суетных расчетов – для того чтобы быть принятым в том или ином салоне или желая понравиться какой-нибудь знатной даме. Но, по правде говоря, он так никогда и не стал законченным легитимистом; в отличие от Шатобриана он никогда не будет испытывать привязанности к своему королю, но он также не станет и убежденным сторонником оппозиции, как, например, Карро или Сюрвиль. Бальзак понимает и восхищается нравственной чистотой некоторых республиканских вождей, но находит также величие души в верности вандейцев королю, он искренне любит старинного своего друга Даблена, либерала, глубоко преданного завоеваниям 1789 года; но сам Бальзак хочет, чтобы действия отвечали требованиям того или иного исторического периода. Революция полностью меняет условия задачи: теперь уже нельзя действовать так, словно ее никогда и не было. "Те акты и те идеи, которые Революция последовательно претворяла в жизнь, неискоренимы; ее надо принимать как совершившийся факт". Бальзак с явной симпатией относится к "благородному поборнику рухнувшего мира", но утверждает поступательный ход истории, знает, что ее не повернуть вспять.

Восьмого мая 1830 года он публикует в журнале "Мода" любопытный рассказ "Два сна": в 1786 году в гостиной собрались Калонн, Бомарше, рассказчик и два никому не известных человека – хирург и провинциальный адвокат. Читатель тотчас же догадывается, что это Марат и Робеспьер. Каждый из них вспоминает свой сон. Робеспьеру привиделась Екатерина Медичи. Королева объясняет ему причины Варфоломеевской ночи. По ее словам, она руководствовалась не жестокостью, не фанатизмом, не честолюбием, а только государственными соображениями. "Для того чтобы укрепить нашу власть в ту пору, нужно было иметь в государстве одного Бога, одну веру, одного властелина". Как ни ужасна была резня, она представлялась ей единственным средством, чтобы избежать еще более кровопролитной бойни. "Да, ты слушаешь меня..." – обращается она к Робеспьеру. И читатель мысленно доканчивает фразу. "Я обнаружил, – признается в заключение Робеспьер, – что какая-то часть моего существа принимала жестокую доктрину этой итальянки". Всем известно, что наступил день и адвокат из Арраса, как в свое время Екатерина, пришел к необходимости убивать людей ради сохранения единства в государстве. А что думал сын Бернара-Франсуа Бальзака о подобном методе, который, как показала история, оказался на деле не таким уж успешным? Он почти готов одобрить и Екатерину Медичи, и Макиавелли, и Робеспьера, и Меттерниха. Приблизительно в это же время Бальзак писал: "Он сделался глубоким политиком, ибо презирал человечество. Разве не определяет это чувство тайную доктрину всех знаменитых людей, которыми мы восхищаемся?"