Текст книги "Искатель. 1987. Выпуск №4"

Автор книги: Анатолий Степанов

Соавторы: Виктор Положий,Янина Мартин,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

– Дорогой Фелиппе, приходилось ли вам слышать о таком методе лечения душевнобольных, как «театр»?

– Да, однажды сеньор Пико рассказывал на семинаре. Но видеть не приходилось…

– Должен вам сказать, Фелиппе, что для наших бедных маленьких латиноамериканских стран «театр» – слишком дорогостоящее удовольствие. Сильным мира сего мы должны столько, что придется расплачиваться сотню лет. При таком положении дел не до лечения душевнобольных. А способ, между прочим, эффективный! Лично я прибегаю к «театру» только тогда, когда родственники больного берут расходы на себя. В двух словах суть дела в следующем. Наш пациент, выросший в богатой и влиятельной семье, был одним из основателей «ночных эскадронов». На этой почве он и свихнулся. Объявил себя Торквемадой – так звали в Испании, в пятнадцатом веке, одного из шефов инквизиции – и поставил себе целью полностью уничтожить нечистую силу и очистить землю от скверны. Пришлось спрятать его у нас, сообщив в прессе, будто он находится в отпуске. Но ведь любой отпуск когда-то кончается… Излечить мы его не сможем, но семье вернуть надо. Общественность при этом нужно проинформировать, что Н. от государственных дел отошел, его захватили другие интересы. Но поскольку он вошел в роль Торквемады, полностью его вывести из нес невозможно. Тогда пусть пациент насладится ролью Торквемады до конца, пусть он упивается своей властью над миром, своими безграничными возможностями. Поверьте, устроить такой «театр» ужасно сложно! И не только подыгрывать Торквемаде, но и организовывать бутафорию. Допросы с «пытками», костры, снять на видео уничтожение «еретиков»…

– Извините, уважаемый дон Буатрегано, но я почти не знаю той эпохи и боюсь, сумею ли я подыграть. Да еще экспромтом.

– Пустяки. Я и сам не помню, какой в те времена был король, но какого-то Карла играю. Главное – придерживаться «идеи». Сейчас я вам объясню сегодняшнюю мизансцену.

Малый – Коалиции. Опыты типа «театр» в клинике ведутся. Внимание к себе продолжаю ощущать. Сегодня вечером доктор ждет важных гостей.

М.

4

– Луно, во всем, что я видел, я ничего не понял. Мне кажется, будто я вернулся из путешествия за чей-то счет, только прикоснулся к какой-то работе – и все закончилось.

– Что же здесь, брат, непонятного? Ты сделал даже больше, чем мы надеялись.

– Ну что ты! Для меня только кое-что начало проясняться, едва обозначился какой-то просвет, но тут… мы поехали с Магдой на дискотеку. Я рассчитывал сообщить связному больше, чем по «семафору». Но потом Шери вдруг вручает мне телеграмму, поступившую в американское посольство. Ее прислали на его имя, но для меня: мама заболела, немедленно вылетай домой.

– Нам пришлось, – о чем мы тебя предупреждали, – прикрыться самым правдоподобным и легко поддающимся проверке поводом. Сам знаешь, сердце у матери часто пошаливает, в твое отсутствие у нее тоже случился приступ, пришлось использовать его для того, чтобы вытащить тебя.

– Я же сказал тебе, что все понял. Шери забрал меня в свою машину – двигатель у него помощней, чем у авто Магды, – и прямо в аэропорт. У него, понимаешь, билет на мое имя на ближайший транзитный рейс через Санто-Доминго лежал в кармане! Даже с Магдой толком не попрощался, еле успел все оформить. Не говорю уже о том, что мои вещи остались в клинике и зарплату за последнюю неделю мне не удалось получить!

– Молодец, Малый, все сделал правильно. Времени было в обрез, но ты все равно оставил Вильяму Шери поручение, даже штемпель таможни поставил.

– Я больше всего переживал, чтобы с мамой обошлось. Извини, ни о чем больше не думал, я просто старался следовать твоим наставлениям. Возможно, я потому мало что понял.

– Все, брат, просто, очень даже просто.

– Так расскажи, если не тайна.

– Какая там тайне. То есть, тайна, конечно, есть, в нашем деле иначе нельзя, но от тебя скрывать нечего. Ты переживаешь, что ничего полезного не сделал. Но ведь никто не рассчитывал, что тебе удастся схватить Буатрегано за руку или проникнуть в их секреты. Да и откуда мы могли знать, что именно там, в клинике Буатрегано, ставятся подобные опыты? Тебе же предстояло выполнить роль лакмусовой бумажки. В такой ситуации суперагент обязательно провалился бы. Ты же четко следовал намеченному плану. Видишь ли, операция во многом строилась на психологических нюансах, весь упор делался на ее непродолжительность. Они были вынуждены присмотреться к тебе, а не сразу отправить в болото к крокодилам. Им необходимо было установить, кто же ты на самом деле. Если ты наш агент, то есть ли утечка информации и где, если же студент-путешественник, устроенный в клинику по знакомству, то такому секреты не нужны, но в случае чего он может засвидетельствовать, что в клинике все чисто; мог быть и третий вариант – человек «конкурирующей фирмы», инспектор, посланный ЦРУ или «ночным эскадроном», которые все между собой сотрудничают и шпионят друг за другом. Так вот, я был уверен, что если ты будешь неукоснительно следовать моим инструкциям, то они включатся в игру. А при таком повороте дела самое важное было, чтобы тебя в последний момент увести от них. Что нам удалось.

– А как же Шери?

– Он ничего не подозревает. Возможно, что он вполне честный человек, поэтому и оказал нам дружескую услугу. Его не тронут по известным тебе причинам. И тебя они не станут беспокоить, чтобы не засветиться. Так что продолжай свою учебу. Ты сделал даже больше, чем мы могли ожидать. По крайней мере, тысячи людей спас от смерти.

– Как?!

– А вот так. Первое – мы установили, откуда прибыли «Аль Капоне и Кº». Второе – получили осколок ампулы. Специалисты подтвердили, что в клинике используют запрещенные препараты, ведут опыты над людьми. Могу тебе сказать, что если эти препараты применять в малых дозах и непродолжительное время, то человек попадает во власть какой-то одной идеи, которую нетрудно ему внушить. А если вводить препарат в организм большими дозами, тогда больной разделит участь Буппо. Установив препарат, мы уже дальше знали, что нем искать. Все было обнаружено в лимфе Аль Капоне и Вельвета. Картина прояснилась. А тут поступило еще твое сообщение о гостях.

– Я узнал об этом случайно. Экономка дона Буатрегано ругалась на кухне – я как раз пришел за завтраком для больных. Словом, отчитывала прислугу, что та не успела приготовить какие-то блюда для уважаемых гостей. Но почему им было не приготовить на вилле?

– Чтобы спрятаться от посторонних глаз. Так вот, мне стало ясно, что тебя нужно немедленно вытаскивать. А теперь взгляни на эту фотографию – снимали ночью в инфракрасном свете с помощью телевика. Это вилла Буатрегано со стороны парка. А вот и он сам. Видишь, поглаживает овчарку? А рядом наши вояки, исчезнувшие как бы на ночь. Бот стоит холеный и самодовольный – наш «родной» генерал Пуэртес, который, правда, спал в это время в своей постели.

– Двойник?

– Изумительное сходство.

– Пластическая операция?

– Наверное. И концы с концами сошлись. Настоящего Пуэртеса, отличающегося умеренными взглядами и имеющего определенный авторитет, уговорили возглавить после переворота вооруженные силы, другими словами, стать диктатором. Но как только все свершается, Пуэртес бесследно исчезает, а вместо него начинает действовать двойник, который зальет кровью страну, уничтожит все демократические свободы, словом, обеспечит диктатуру типа пиночетовской. Не исключено, что, когда возмутится международная общественность, военные устранят псевдо-Пуэртеса и восстановят «демократию», представ перед миром поборниками свободы. Согласись – все просто?

– Страшно, Луно, страшно. Мы еще не пришли в себя после той диктатуры… Я хотел бы сказать спасибо тем, кто меня прикрывал.

– Поверь мне, что тем самым ты их поставишь в неудобное положение. Это честные, порядочные и очень скромные люди, это настоящие люди, брат. И прикрыть друга, спасти кого-то, даже если необходимо для этого отдать свою жизнь, – для них само собой разумеющееся дело.

Авторизованный перевод с украинского Владимира СЕРЕДИНА.

Янина МАРТИН
РАЗЛУЧИЛ ВАС НАВСЕГДА[1]1
  © YANINA MARTYN, Pastwowe Wydawnictwo «Iskry», Warszawa, 1977.


[Закрыть]

Фантастическая повесть

Художник Анатолий ГУCEB

– Вперед, недотепа, почему ты останавливаешься?

Крик из-за двери был хорошо слышен в подъезде.

Рогожинский постучал. За обшарпанной дверью установилась тишина.

– И так всегда. Сколько бы я ни стучал.

– И давно это началось?

– С тех самых пор, как он поселился здесь.

– Подождите, я сам попробую.

Милиционер занял место Рогожинского в узком проходе и принялся настойчиво стучать в дверь.

Внизу собралась группка жильцов. Тон в ней задавала полная пани Лелюхова с первого этажа. Она сказала, что уже первое появление в доме нового жильца заставило заподозрить у него умственное расстройство. Профессор не привез с собой никакой мебели. Он был в изрядно поношенном пальто, с большим деревянным ящиком в руках. С тех пор профессор почти каждый день приносил к себе подобные ящики. На улицу он выходит только по вечерам. Причитающуюся с него сумму за свет и квартиру оставляет дворничихе. К себе никого не впускает.

Крики начались примерно через месяц после того, как он поселился в квартире.

– На кого этот дьявол так кричит? – говорила Лелюхова. – Не видела, чтобы к нему хоть одна живая душа приходила.

– Вот видите, пан, и так все время, – нервничал администратор Рогожинский, обращаясь к милиционеру. – Постучишь к нему, он затихнет и до следующего утра не подает признаков жизни. А потом все опять начинается сначала. Пан профессор, – крикнул он, – откройте, к вам представитель закона!

Сержант Пэнк топтался рядом, примеряясь к двери, как будто собирался ее вышибить. Он старательно создавал видимость какой-то деятельности, хотя в глубине души был бы не против оказаться подальше от этого места. Такие «нарушения порядка» случаются ежедневно, и власти перед ними бессильны.

– Ну так что? Я составлю протокол…

– Да что там протокол! Меня жильцы со света сживут. Я должен добраться до него и втолковать ему, что, если он не успокоится, я буду вынужден подать в жилотдел документы на принудительное выселение.

– Да уж, – буркнул милиционер, – легко сказать – выселение. А куда выселить? – Он снова постучал в дверь.

– Да не заперто же, входите, – вдруг раздалось за дверью.

Милиционер толкнул дверь. Они оказались в узкой прихожей, куда едва пробивался свет из комнаты. Человек, который предстал перед ними, отличался высоким ростом. Маленькие глазки настороженно глядели на них из-под вздрагивающих век.

«Этот профессор какой-то чудак», – подумал сержант Пэнк.

Профессор загородил проход своим худым телом и спросил:

– В чем дело? – Он протер глаза, как будто его только что разбудили.

– Так нельзя, пан профессор, – начал милиционер, – весь дом сотрясается, когда вы кричите. Это нарушение общественного порядка…

– Ах вот в чем дело! Извините, но я так работаю.

– Хорошенькое дело, – горячился администратор Рогожинский, размахивая руками, – вы что, к выступлению готовитесь, что ли? Люди ни жить, ни спать спокойно не могут.

– А можно узнать, чем вы занимаетесь? И вообще прошу не держать нас в прихожей, я должен составить протокол, а здесь темно, – произнес милиционер и, отстранив профессора, прошел в пустую, как пещера, комнату. Сперва он заметил дверь, ведущую то ли в кладовку, то ли в подсобное помещение Под окном валялся матрац с бельем. В углу стоял мольберт с большим фотопортретом какого-то мужчины.

Сержант Пэнк и Рогожинский поразились такой нищете. Им не на что было даже сесть.

– Сейчас я покажу вам, почему я кричу, – неожиданно сказал профессор. В два прыжка он преодолел пространство, отделявшее его от кладовки, затем наклонился над грудой железок и долго рылся в ней.

Кладовка… Это было весьма условное определение для каморки, залитой ярким неоновым светом и являвшей полную противоположность скудно освещенной комнате.

Сверху свешивались тонкие металлические держатели. Стоящий посредине столик был оборудован современным микроскопом. Профессор оставил дверь открытой. Судя по всему, в его планы входило показать им свое место работы.

Еще с минуту профессор копался в блестящем белом ящике под настенной аппаратурой. Затем не спеша вышел из кладовки, держа что-то в руках. Это был зверек, мордочкой напоминавший крысу. Все его тело походило на толстую кишку и блестело, как стекло.

Профессор положил его на пол, рассмеялся и произнес:

– Ну шевелись же, растяпа, слишком долго думаешь!

Кишкообразное тело вздрогнуло. Крыса двинулась на милиционера. Сержант попятился. На его лице читалось затруднение: убежать или остаться Ему вдруг показалось, что она сейчас бросится на него.

Зверек не издал ни единого звука. Он немного покрутился вокруг сапога, потом двинулся к Рогожинскому, который тут же отскочит в сторону.

– Да, это очень смешно, – пробормотал он, – просто необыкновенно смешно, только заберите его к себе.

– Что это такое? – спросил милиционер.

– Что? – Казалось, профессора забавляло замешательство гостей. – Это игрушка, всего лишь игрушка, Панове. Все мои крики легко объясняются тем, что она не всегда хочет меня слушать. К ноге, упрямое создание! Я занимаюсь конструированием электронных игрушек. Крыска, а ну подойди к пану в мундире и дай взять себя в руки.

Зверек стремительно сорвался с места. Трудно было определить, как он передвигается.

– Не бойтесь. Попробуйте взять его на руки. Смелее!

Милиционер послушно наклонился и робко протянул руку. Зверек отскочил в сторону, и милиционер испуганно отдернул руку.

– Надо более сердечно, пан комиссар, – продолжал насмехаться профессор. – Он боится, если чувствует недоверие. Он очень чувствителен к таким вещам.

– Как называется этот зверек?

– Мой? Крыса. Об этих игрушках уже писали в газетах. Вы не читаете газет? – укоризненно спросил профессор. – По заказу одного из научных институтов я пытаюсь сконструировать игрушки с электронным мозгом. Вы, наверное, слышали об электронике? О компьютерах?

– Как же, как же, это такие… как их… мозги с радиолампами, – с готовностью отозвался Рогожинский, щелкая пальцами. Администратор был ошеломлен и в ту минуту наверняка не смог бы отличить кошку от собаки.

Сержант Пэнк первым пришел в себя. Он взял зверька на руки.

– Постарайтесь не шуметь. Вы доставляете жильцам лишние волнения, – сказал он, внимательно глядя на неподвижною крысу.

Профессор понимающе кивнул.

– За мои прежние заслуги перед электронной промышленностью мне разрешили держать небольшую надомную лабораторию, в которой я могу собирать игрушечных зверьков. Это требует специальных условий. Именно поэтому вы видите перед собой такое лабораторное помещение. Когда я вхожу в него, автоматически включаются фильтры и уничтожают пыль, которую я вношу на себе или за собой. В этом помещении воздух должен быть стерильным. Иначе мои игрушки не смогут функционировать.

Он долго и замысловато говорил о лампах, транзисторах и замкнутых цепях, о миниатюризации компьютеров и о компактном электронном мозге, помещающемся на кремниевой пластинке размером 3×3 миллиметра.

Пэнк добросовестно пытался усвоить эту лекцию. Но профессор неожиданно остановился, еще раз приказал крысе пройти перед гостями и сразу же поторопил их. Он подал каждому руку и захлопнул за ними дверь.

– Ну и игрушка, – покачал головой Рогожинский. – Только почему он все время командует «к ноге», «прыжок», будто готовит ее к нападению? Вы не спросили его об этом, а зря.

– Я проверю еще раз, что это за игрушки. Черт бы его побрал! – Пэнк вспомнил, что забыл спросить также, для какого института производятся такие игрушки и в какой газете писалось о них. На всякий случай не мешает поставить в известность поручика Берду. Может быть, здесь не обошлось без контрабанды или чего-нибудь в этом роде.

Когда они вышли, профессор свистящим шепотом приказал неподвижной крысе:

– Болван, дуралей, тупица! Возьми его! – и показал рукой на большую фотографию на мольберте. Зверек кружил по комнате, словно нервничал из-за плохого настроения хозяина.

В магазин игрушек вошла молодая и очень красивая женщина. Продавец сразу узнал ее. У нее были длинные и пушистые темно-русые волосы, цвет которых она даже не пыталась изменить какими-либо косметическими средствами. В то же время эта женщина не пренебрегала довольно яркой губной помадой и удлиняла ресницы тушью.

– Что вы желаете? – спросил продавец развязным тоном. И тут же добавил: – Механических игрушек нового типа все еще мало. У нас сейчас есть только обезьянка, взбирающаяся по канату, производства ГДР, ну и наши автомобильчики, которые не очень хотят ездить.

Чуть прищурив глаза, она окинула небрежным взглядом полки. Характерно для близоруких, стесняется носить очки? Он знал, что она и так ничего не купит. Зачем ей приходить сюда каждый день? Деньги у нее есть, если судить по тому, как она одета.

Он неохотно вынимал игрушки одну за другой из-под прилавка, потому что давно усвоил для себя простую истину: больше нравится товар, показанный неожиданно. На автомобильчики она даже не взглянула, обезьянку смерила внимательным взглядом.

– Заводится?

Продавец хотел продемонстрировать игрушку, но она махнула рукой В магазин вошли менее изысканно одетые клиенты, и он быстро спрятал все под прилавок.

– И больше ничего, на самом деле нет ничего нового?

– А что угодно уважаемой пани? Испанские железные дороги, – он понизил голос, – могут появиться после первого. Могу отложить… А?

– Я ищу игрушку, которую не надо заводить.

– А, шарик – не стоит, третий сорт. Может, солдатики? Для мальчика или для девочки?

– Для мальчика, – грустно сказала она.

– Подумайте, пожалуйста, я сейчас подойду, – и он величественно направился к другим покупателям

– Пан, пан, – женщина бросилась за ним, расталкивая мам и пап, решающих сложный вопрос, хорошие глаза у куклы или плохие – Что это за крыса?

– Крыса, где? – вскрикнули отцы, стараясь не показывать страха в присутствии женщин. Зато те не стеснялись своих чувств. Они подняли невообразимый визг, отскакивая от прилавка.

– Там, – она показала на одну из полок.

– М-м, это вовсе не крыса. Скорее, мышь. Вот, пожалуйста.

– Она заводится?

– Ключей нет, значит, не заводится. Их привезли только сегодня. Но вы просили показать механическую игрушку. С какой стати мне было показывать эту?

Женщина взяла в руки зверька, обтянутого тонким блестящим материалом.

– Вы берете?

Женщина побледнела.

– И много вы получили таких игрушек?

– Всего три. Но их никто не купит. Они не заводятся. Наверное, предназначены для украшения полок.

– Какая это фирма?

Он вертел в руках такого же зверька, пытаясь прочитать торговый знак, но с трудом разобрал несколько букв и поморщился.

– Это местное, – сказал он. – Фу, – и дунул.

Зверек вырвался у него из рук и плюхнулся на пол. Покупатели отпрянули в сторону. Продавец выбрался из-за прилавка. Входящая в этот момент в магазин девочка чуть приоткрыла дверь. Зверек прыгнул на нее. От неожиданности девочка вскрикнула и остановилась.

Женщина выбежала за зверьком. Продавец последовал за ней. Почти минуту они бежали рядом, натыкаясь на идущих навстречу людей. Вспотевший продавец добежал до поворота. И только тут, вспомнив, что оставил магазин на попечение покупателей, вернулся назад. Перед витриной собралась толпа.

Случайно оказавшийся рядом репортер допытывался у очевидцев, что произошло. Продавец достал накладную. Надпись гласила:

«Электронная крыса. Цена 599 зл. 99 грошей».

Крыса? Странно, что женщина установила это сразу,

«Игрушку приводят в действие, сильно дунув крысе между глаз. Понимает такие слова, как „к ноге“, „ищи пана“».

«Может, я сошел с ума?» – подумал продавец.

Репортер был доволен. Он понял, что нашел тему для очередного язвительного фельетона, пятого из серии об игрушках. «До сих пор наши детские игрушки вообще не умели передвигаться, но теперь положение выправилось настолько, что они начали сами сбегать из магазинов. Когда же все-таки мы положим конец…»

Женщина бежала за крысой, лавируя между машинами и трамваями. Зверек заметно сбавил скорость. Они оказались на набережной Вислы. Грязная вода плескалась прямо перед мордочкой крысы. В последний момент, когда зверек уже раздумывал, входить в воду или нет, женщина вдруг поняла, что погоня может оказаться напрасной. Она подняла с обочины шоссе увесистый камень и изо всех сил бросила в крысу. А затем, подойдя к разбитой игрушке, подняла ее, осмотрела и с мстительным выражением на лице бросила в воду.

– Что произошло? – спросил поручик Берда, указывая заплаканной женщине на кресло. – Что с вами?

Женщина не обратила внимания на приглашение. Она перегнулась через барьер, делящий помещение милицейской приемной пополам, и срывающимся голосом произнесла:

– Спасите его! Это месть. Спасите его! Спасите! Во все магазины игрушек поступили электронные крысы. Я пробовала скупить их. Я потратила на это уйму денег. Но ведь он может прислать новую партию. Кроме того, экспедиторы обманывают меня. Они прячут крыс под прилавками.

– Успокойтесь, пожалуйста. Я плохо понимаю, в чем дело.

Дежурный неплохо описал эту женщину. Полчаса она рассказывала ему о каком-то профессоре, который делает крыс, оживающих под действием электричества.

Люди придумали достаточно много способов зарабатывать деньги, но как такая игрушка может представлять опасность для одного-единственного человека, если она покупается и предназначается для детей? Здесь что-то не так, подумал поручик.

– Расскажите, пожалуйста, еще раз все по порядку.

– Как-то я прочитала в газете, – всхлипывала она, – что в торговую сеть впервые поступили электронные игрушки, сконструированные одним из наших ученых, оставившим активную научную деятельность. Я сразу поняла: он делает их для того, чтобы у меня мужа… мужа…

– Что общего имел ваш муж с этим ученым? Вы знаете имя конструктора игрушек?

Она нервным движением открыла сумочку и достала паспорт.

– Пожалуйста. Вот его имя.

Он машинально взял паспорт и внимательно рассмотрел его. Дорота Скерска, родилась в… – но выглядит моложе своих лет. Профессия – инженер-электромеханик.

– Вы работаете?

– Работала. Тогда, когда все это началось, еще работала, но сейчас я домохозяйка. Впрочем, какое это может иметь…

– Никакого. Я просто спрашиваю. Так-так. Вы разведены. Прежняя фамилия Глазура, несколько странная фамилия.

– Его зовут именно гак…

– Ах, профессора. Вы его…

– Была его женой. Что касается его фамилии… Он выходец из сицилийской семьи, которая когда-то переселилась в нашу страну. Отсюда эти отвратительные, чуждые нам традиции вендетты.

– Вендетты?

Ежи Берда был по-настоящему удивлен. В конце концов еще ничего не случилось; если бы речь шла о настоящей угрозе, то эта красивая истеричка сразу выкрикнула бы, на чем основываются ее опасения. Он привык выслушивать мелодраматические рассказы о мифических угрозах и о несовершенных преступлениях.

– Мне кажется, что вы шутите со мной, а я пришла сюда за помощью.

– Разумеется, я постараюсь помочь вам, прошу вас, продолжайте. Я и не собирался шутить. Говорите без стеснения.

– Сначала я была ассистенткой профессора Глазуры. С того времени прошло уже почти десять лет. Я очень изменилась.

Она замолчала, словно задумавшись о тех изменениях, которые произошли с ней, и при этом неожиданно улыбнулась полукокетливо, полусмущенно. Берда онемел от восхищения. Столько притягательной силы было в ее улыбке.

– Извините, – сказал он Дороте и повернулся к стоящему по стойке «смирно» дежурному, – прошу вас, позовите сержанта Пэнка. Кажется, я что-то припоминаю, – добавил он. Но она не расслышала. Только сказала:

– Я была тогда ассистенткой у Глазуры, он работал над созданием компьютера нового типа. Я надеюсь, вы знаете, о чем здесь идет речь.

– Я немного читал о компьютерах, – ответил Берда коротко, смущенный своими ограниченными познаниями в этой области и ее неотразимой красотой.

– Компьютеры до сих пор продолжают оставаться сложным и загадочным устройством. Об этом предупреждал еще создатель кибернетики Винер. У такого компактного электронного мозга есть своя программа. Она может быть направлена на выполнение сложных расчетов, а может включать и совсем другие функции. Глазура говорил мне, что он занят конструированном компьютеров, которые способны обучать сами себя. Достаточно указать им цель, и они сами используют внешние условия в соответствии с тем, что от них требуется. Вы понимаете, что это значит? Можно внушить устройству, содержащему подобную компьютерную систему, убить кого-нибудь, и оно само сообразит, как это сделать. Человек чувствует страх, ужас, угрызения совести и в самый последний момент может отступить. А компьютер не способен чувствовать, он действует наверняка и без ошибок, без свойственных человеку колебаний и сомнений. Вы понимаете? Впрочем, зачем я объясняю вам? Я уже боюсь этого. Вот, посмотрите, пожалуйста.

Дорота достала из кармана маленькую крысу.

– Это может быть опасным?

Она положила зверька на стол.

Поручик Берда, видевший на этом столе немало самых разных вещественных доказательств, был озадачен.

Она так сильно дунула на крысу, что даже листы протоколов слетели со стола. Берда наклонился за ними. Он снова увидел крысу, которая успела оказаться на полу и, как заводная, вертелась вокруг ножки стола.

– Крыса, ко мне! – Слово «крыса» Дорота произнесла с ненавистью. – Ко мне! – приказала она.

По брюкам и рукаву кителя поручика зверек проворно взобрался на стол и подполз к сумочке Дороты.

– Необыкновенная игрушка. Я еще не встречал таких, но в чем кроется опасность? – спросил Берда.

– На первый взгляд крысу трудно натравить на кого-либо. Словно все дело в слове-заклинании из сказки. Да, это похоже на сказку. С той лишь разницей, что профессор делает их с определенной целью. С единственной целью. Он предупреждал меня об этом. Крыса, слезь со стола!

Зверек мгновенно отреагировал. Он выбрал самый простой и одновременно самый короткий путь: через руку, по кителю и колену Берды.

– Он нашел самое правильное решение. Вы сами видели, – обратилась она к поручику. – Он еще сам себя учит.

– Возможно, возможно. Вы говорите, что Глазура дрессирует этих крыс, собираясь использовать их против вас. Почему именно этот профессор…

– Я была его женой. Я знаю, что он проводил опыты с этими тварями. Он угрожал мне ими. Я могу подтвердить, что он всегда держал свое слово. Когда недавно я услышала, прочитала, а потом и увидела, что они есть, я постаралась разузнать все про них и теперь уверена, уверена… Умоляю вас, спасите его, потом может быть поздно, всех этих тварей я не смогу скупить и уничтожить. Хотя и пытаюсь. Спасите его!

Он представил, как Дорота убивает крысу. Отталкивающее зрелище…

– Кого именно и каким образом я должен спасать? – нетерпеливо спросил он.

Дорота начала свой рассказ. Сбивчивый, прерываемый неожиданной усмешкой или внезапным плачем. Ее лицо то прояснялось, то снова становилось хмурым. Она привлекала и отталкивала. История была банальной и рассказывалась с такими большими сокращениями, что могла показаться и казалась до смешного примитивной. Но страх женщины, ее сумасшедшая любовь к мужчине, который был моложе ее на несколько лет, выглядели настоящими, неподдельными.

– Глазура ненавидит моего мужа, то есть моего второго мужа. С самого начала он мучил меня своей грязной, необыкновенней ревностью. Что мне пришлось пережить! Он бил меня, когда мне хотелось развлекаться. Он закрыл двери перед моими друзьями и знакомыми. И перед своими тоже. Он старался унизить меня, превратить в настоящую невольницу, О-о, культурным и воспитанным он был только на работе, при посторонних. В институте у Глазуры я познакомилась с моим нынешним мужем. И… потом мы убежали. Профессор пустил в ход все средства, чтобы вернуть меня. Надоедал, угрожал, просил. Мы скрывались от него. Он стал ненавистен мне, потому что не был способен ни на один человеческий поступок. Сначала он с головой ушел в свои исследования. Ко мне относился, как к очень интересной игрушке, как… к крысе. Да, он очень изобретателен. Такая электронная месть была бы вполне в его стиле. Впрочем, Глазура как-то сказал мне: «Если бы кто-нибудь отобрал тебя у меня или уничтожил результаты моей работы, я бы не остановился и перед преступлением, но не таким заурядным, на которое способны обычные люди, у меня есть лучший способ». Позже, после нашего побега, мне передали, что он сказал: «Я разлучу их, они не будут вместе». Сначала мы переезжали из города в город. В конце концов нам пришлось вернуться, и он отыскал нас.

– Это только предположения. За них никого нельзя арестовывать. Обычные догадки и расстроенные нервы. Кстати, вы немного знакомы с такими устройствами. В вашем удостоверении личности записано, что вы инженер-электромеханик. Вы не пробовали исследовать эту крысу?

– В инструкции записано, что она сама находит дорогу и подчиняется определенным командам. Однако нам не удалось узнать, какое дополнительное задание еще получено. Вы понимаете? Не удалось, потому что мне неизвестен и никому не известен шифр заложенной в нее программы. Я разбирала крысу до мельчайших деталей. Наверняка, ее программа гораздо шире, чем записано в инструкции. И еще, я дала…

Ее рассказ прервало появление сержанта Пэнка.

– Вы как-то были у некоего профессора Глазуры, не так ли? В рапорте, если не ошибаюсь, от двадцать третьего числа вы сообщали о шумах в доме номер шестьдесят семь по улице Страшевского. Вы были у этого Глазуры?

– У этого, я извиняюсь, сумасшедшего с крысами?

Женщина вскрикнула и, обернувшись к милиционеру, вцепилась в ремень на его плече.

– Скажите, что вы заметили в его квартире? Что вам бросилось в глаза?

– Крыса, – ответил тот, – и то, что профессор выглядит, как настоящий оборванец.

– Больше ничего?

– В комнате больше ничего нет. Только грязная постель на полу. За комнатой – освещенная лаборатория, в которой он делает крыс. Кроме этого, я видел большую фотографию на мольберте.

– Что изображено на фотографии?

– Какой-то мужчина. Может быть, он сам, когда был молодым.

Женщина неожиданно крикнула поручику:

– Умоляю, умоляю вас. Идите туда. Возьмите ее и сравните!

– Что это?

– Это моя фотография с мужем, когда мы убежали от Глазуры.

– Сколько вам лет, профессор?

Профессор разгладил рукой морщины, запустил пальцы в волосы.

– Если я правильно вас понимаю, я должен показать паспорт? О, я гораздо моложе, чем вы думаете. На сколько я выгляжу?

– Шестьдесят я бы вам дал.

– Кхе-кхе, – неприятно усмехнулся, профессор, – вы хотели сказать «семьдесят» и из вежливости сбросили десять лет. Мне пятьдесят с небольшим.

– Невероятно, – вырвалось у поручика. Он сразу пожалел о том, что сказал это, и торопливо добавил: – Хотя походка у вас, честно говоря, почти как у молодого человека.