Текст книги "Искатель. 1987. Выпуск №4"

Автор книги: Анатолий Степанов

Соавторы: Виктор Положий,Янина Мартин,Николай Псурцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

– Вы с ним не знакомы? – опять заговорил Михеев.

– С кем? – не сразу спросил Данин.

– Да что с вами? – удивился Михеев. – Будто воздух из вас выпустили. Я спрашиваю, с отцом не знакомы?

– А-а! да нет, не пришлось как-то… Вы знаете, Юра, – Вадим с усилием подобрался и даже улыбку сумел изобразить беспечную. – Я сейчас оставлю вас, наверное. Устал чудовищно… По обязательно, просто непременно забегу на днях. Надо наконец рисунки поглядеть, кому-нибудь из художников наших, студийных, показать. Согласны?

– Конечно, – Михеев изучающе смотрел на него. – Так вы все-таки в кино работаете?

– Да. – Вадим откашлялся. – А что?

– Да нет, так просто… А заходили, чтобы дом еще раз посмотреть?

– В общем-то… и да и нет. Одним словом, мимо шел, рядом был по делам, ну и забрел. До свидания, Юра.

И снова, как в прошлый раз, вцепились в брючины жесткие и упрямые, как стальная проволока, прутья кустов. Вадим и на сей раз не стал их обходить, а двинул напрямик, чтобы выйти поскорее со двора, скрыться за кирпичным забором, раствориться в переулке, – будто кто его гнал, будто подталкивал в спину. И одна только мысль вертелась в голове: не встретить бы его, не наткнуться… А почему – Вадим и сам понять не мог. Отец-то здесь при чем? Какое он-то отношение к преступлению сына имеет? Хороший, наверное, человек, работящий, уважаемый. Только сын вот подкачал. Ухнула, содрогнувшись, подъездная дверь. Вадим невольно оглянулся Отец Лео, остановившись между машиной и подъездом, поднял руку, подзывая шофера, и, видимо, что-то хотел сказать ему, но в это мгновение взгляд его уперся в Вадима, и он промолчал, только махнул рукой. Гладкое белое лицо его стало неподвижным, мертвым, тонкие губы деревянно сжались. И никаких тебе резиновых улыбочек – и намека нет. И только взгляд выдал его. В одночасье промелькнули в нем и удивление, и ненависть. У Вадима перехватило дыхание, и на миг холодом обожгло пальцы на руках, и он непроизвольно сжал их в кулаки, согревая. И еще отчетливо он услышал слова, будто не сам себя он спрашивал, а кто-то другой, стоявший рядом, ему говорил: «Почему он так смотрит на тебя? Почему?» Шофер посмотрел на «хозяина», потом на Данина, отбросил сигарету и, засучивая на ходу рукава, угрожающе двинулся к Вадиму.

– Гриша, милый! – Лицо у отца Лео враз помягчело, подобрело и губы широко растянулись в той самой резиновой. И глаза притухли, и, кроме радушия, ничего они уже не выражали. – Поди сюда. Я принес. Здесь ровно, сколько ты просил…

Шофер нехотя повернулся и, переваливаясь, как утка, с ноги на ногу, поковылял к хозяину. Вадим на долю секунды прикрыл глаза, потом тихо выдохнул набранный воздух, не спеша, с достоинством развернулся и медленно пошел к воротам

Уже в конце переулка решил, что взгляд этот ему привиделся и что он прочел в нем то, что и ожидал. А все потому, что устал, потому что черт его знает какой день уже в напряжении пребывает, вот и кажется всякая ерунда.

В киоске купил газеты, целый ворох. Придя домой, не раздеваясь, уселся на диване, настрогал буковок из заголовков и долго наклеивал их на лист бумаги. Получилось вот что: «К избиению Можейкиной прямое отношение имеет один парень Звать Лео. Живет в Шишковском переулке, дом… квартира…» Впервые за несколько недель Вадим почувствовал себя легко

…Уваров просил прийти сегодня в конце дня («Если можете, конечно, если вас не затруднит»). Да нет, не затруднит, отчего же, раз надо, какие могут быть разговоры.

Он встретил его приветливо, как старого доброго друга, натягивая на ходу пиджак и поправляя сбившийся галстук, заспешил из-за стола, со словами: «Хорошо, что зашли, не пренебрегли приглашением».

– Тут к нам анонимка пришла, – начал Уваров. – И кал голову ни ломали, никак не можем установить ее автора. – Он тщательно скрывал иронию в голосе, но Вадим все равно уловил ее и на мгновение почувствовал себя беспомощным и беззащитным. Уваров тем временем продолжал: – Но не в этом дело. Она пришла вовремя и подтвердила наши подозрения Работу мои ребята провели колоссальную и в общем-то уже вышли на предполагаемого преступника, одного из них, вернее. Хотите узнать как?

Данин пожал плечами, показывая свое полное безразличие.

– Митрошка поведала…

Вадим нагнулся помассировать якобы затекшую ногу. Растирая мышцу, заставил себя собраться.

– Какая Митрошка? – недоуменно спросил он и через мгновение сделал вид, что вспомнил: – А та, что вы мне приписываете, мол, заходил, беседовал.

– Ага, – подтвердил Уваров. – Та самая. Несговорчивая старушка, скажу я вам. Все отнекивалась, убогонькую, юродивую из себя строила, чтоб пожалели мы ее, оставили в покое. Но, видно, сказался опыт многолетний, не впервой ей малины содержать, и уловила, поняла, что не в бирюльки мы с ней играть пришли. Ну и подсказала кое-что. Приметы тех, кто квартирку у нее снимал, хорошо основного описала, кто с ней дела вел. – Уваров в упор посмотрел на Вадима.

– И этим основным оказался я, – чтобы скрыть неожиданную растерянность, излишне громко захохотал Вадим.

– Вовсе и не вы Вы-то их и знать не знаете, вы человек случайный… Тот-то по виду вроде и похож на вас, тоже высокий, стройный, симпатичный, только волосы у него светлые, к зовут иначе – Лео. Леонидом, значит, и фамилия другая – Спорыхин.

– Ну слава богу, – с деланным облегчением произнес Вадим. – Это действительно не я, а то уже думаю, что это вы все выспрашиваете, все намекаете, усмехаетесь загадочно…

– Ну хорошо. Теперь главное, зачем все-таки я вас позвал. Вы уверены, что не помните никого из тех троих?

– Уверен.

– А может, взглянете все же на фотоснимки. Чем черт не шутит, вдруг узнаете?

– Раз положено, давайте, – без всякого энтузиазма согласился Вадим и вмиг напрягся, стараясь не выдать себя ничем во время этой процедуры. Незаметно вздохнул глубоко, постарался расслабиться, сонный вид себе придать. И неожиданно, глядя, как Уваров достает фотографии из сейфа, почувствовал омерзение к себе за то, что изготавливается гак тщательно, чтобы правду скрыть, что лжет так спокойно и безбоязненно. Что все время лжет. И нестерпимо захотелось, не говоря ни слова, встать, и выйти из этого кабинета, и бежать куда глаза глядят, только подальше от Уварова, от Лео, от Можейкиной, от города подальше, от всех, от всего…

– Ну вот смотрите. – Уваров уже разложил снимки на столе. – Внимательно смотрите, не торопитесь.

Данин провел потными ладошками по коленям и медленно склонился над фотографиями. Лео он увидел сразу. Лицо его заметно отличалось от тех полудебильных, что были на других снимках. Тонкое, интеллигентное, запоминающееся, чуть надменное, с тяжелым взглядом широко расставленных, немного прищуренных глаз. Вадим спохватился, что слишком долго рассматривает Лео, и перевел взгляд на другую фотографию и так же долго и внимательно стал разглядывать ее, потом пододвинул к себе еще один снимок. Вертя его, понял, что успокоился, что исчезло уже желание бежать отсюда без оглядки, и глаза теперь не выдадут его, и что можно уже поднять голову и, пожав плечами, сказать: «Нет, никого не знаю».

Он так и сделал. И глаза не выдали его. Во всяком случае, Уваров смотрел на него с плохо скрытым разочарованием.

– Жаль, – подтвердил он свой взгляд словами. – Жаль. Я, признаться, надеялся. Вы единственный, кто мог опознать и уличить подозреваемого. Единственный. – Лицо его неожиданно сделалось жестким. – И почему-то не понимаете этого. А следовало бы. Пора. – Он мотнул головой. – Трудно с вами, скользкий вы и… – Он в сердцах махнул рукой.

– Не знаю, чего вы добиваетесь от меня? – устало сказал Вадим. – Я же сразу сообщил вам, что не помню никого из них, не разглядел, темно было.

– А почему тогда?.. – Уваров чуть замешкался. – Где ваша дочь?

– С женой, – недоуменно ответил Вадим. – У сестры, за городом, вернее – в другом городе.

– Спрятали, значит, – усмехнулся Уваров.

– Почему спрятал? От кого? – хотел было возмутиться Данин.

Но Уваров жестом остановил его:

– Перестаньте.

– Опять намеки, опять ловушки, – с вызовом произнес Вадим.

– Бросьте, какие намеки?! – Уваров с силой потер виски. – Просто пытаюсь выяснить истину с вашей помощью. И все как об стену. – Он протянул руку и взял фотографию Лео, повертел ее. – Спорыхин исчез. Уехал. Взял отпуск и уехал. Куда – неизвестно. С Можейкиной тоже как-то странно получается. Никого она не помнит, говорит, что встретили се на улице, а по всему выходит, что у Митрошки она в квартире тоже бывала, видели ее несколько раз в том дворе. Хотел, чтобы она посмотрела снимки, а муж, – он махнул в сторону двери. – говорит, что она больна, не двигается, с трудом узнает близких, какое уж тут опознание…

Он посмотрел на Вадима.

Данин стойко выдержал взгляд. Не отвернулся, И Уварову самому пришлось отвести глаза. Я стал настоящим артистом, с тоской подумал Вадим, а вслух сказал:

– Да, тяжело.

– Знаете выражение «врет как очевидец»? – после некоторой паузы неожиданно мягким вдруг тоном заговорил Уваров. – И верно, очевидец частенько врет, но не в силу того, что хочет запутать следствие, а просто во время стрессовых ситуаций восприятие частенько деформируется. Вот и случается, что при первом опросе человек говорит одно, а при повторном – совершенно другое. Но, впрочем, к вам, я думаю, это не относится.

– Но ведь… – Данин оглянулся, словно проверил, не подслушивают ли их. Или для того он голову повернул, чтобы Уваров не увидел выражение досады на его лице? – они расписывались за дачу ложных показаний.

– Ну дела! – Уваров нехотя усмехнулся. – А вы, ко всему прочему, и юридически неграмотны. Расписываются за дачу заведомо ложных показаний. Ну а ежели свидетель что-то вспомнил новое или недоговоренное решил поведать, это законом не возбраняется.

«А ведь с этого все и началось, – вяло и отрешенно подумал Вадим. – Но теперь поздно, поздно…»

– Ну что ж, – Уваров встал. – Я вас больше не задерживаю.

Вадим тоже поднялся. Увидев протянутую руку, с трудом решился подать свою. От крепкого, искреннего рукопожатия Уварова стало еще тоскливее. Он подошел уже к двери и все медлил выйти, все никак не мог собраться с силами открыть ее. На какое-то мгновение ему показалось, что обитая коричневым дерматином дверь закачалась, завертелась перед глазами, он прикрыл веки и схватился одной рукой за лоб.

– Вам плохо? – услышал за спиной встревоженный голос.

– Нет, нет, – и Вадим рванул дверь на себя.

Он ехал уже четвертый час. И все это время простоял в коридоре. В купе идти не хотелось. Душно. Сумрачно. Да и попутчики попались суетливые и горластые.

Все. К маме. В Москву. Уже полтора года, как отца перевели в союзное министерство. А Данин так и не выбрался к ним. Там все будет по-другому. Там он все забудет, как сон, как неотвязный и нескончаемый сон. А здесь плохо было. Плохо. Профукал полжизни… Женился, разводился, гулял с кем попало… Но ведь доволен был, и весел, и беззаботен… На работе неизвестно чем занимался, и не лежала душа у него к этой работе. Ничего, перетерпим. Главное – не капает, главное – забот нет. Ничего решать не надо: ни за себя, ни за других. Порхаем, отдыхаем. А ведь думал, что по-настоящему трудится, и ведь искренне так считал. Бездельник и позер. На окружающих свысока смотрел, насмешничал, развлекался. «… Тебе никто не нужен, вообще никто», – сказала ему как-то жена. Он тогда порадовался этому определению, оно польстило ему, Истинному, стоящему мужчине никто не нужен, он сам по себе. Глупец! Он просто боялся людей, боялся ответственности за них. Зачем усложнять себе такую расчудесную, спокойную жизнь… Но нет, неправда Есть человек, который ему нужен и которому необходим он. Дашка. Его дочь. «О, господи, – Вадим сжал впеки, – я же так и ье дождался их звонка. Послал телеграмму, а сам не дождался. Забыл! О самом важном забыл! Потопу что опять о себе, о себе все помыслы. Негодяй!»

– Негодяй, вот негодяй, – совсем близко, почти возле уха, раздался рассерженный женский голос. Вадим вздрогнул и обернулся.

– Позвольте пройти, – густобровая проводница крутила головой и морщилась, как от боли. За ней стоял мощный мужчина в железнодорожном мундире и форменной фуражке. Тяжелое, квадратное лицо его было озабоченно.

– Что случилось? – спросил Вадим.

– Обокрали гражданку, все украли: и вещи, и деньги… – Мужчина в фуражке не дал договорить проводнице, положил ей руку на плечо и легонько подтолкнул вперед. Это, видимо, начальник поезда.

Он прав, чего болтать-то зря. Ну раз уж начала…

– В каком купе? – мягко спросил Вадим, обращаясь уже к начальнику. Тот махнул рукой назад и нехотя ответил:

– В предпоследнем.

И они прошли дальше. Вот напасть-то, не знаешь, что тебя ждет в любую секунду. Стоп! Но ведь поезд не останавливался. Значит, вор еще здесь!

– Послушайте, – крикнул он вдогонку проводнице и начальнику. – Поезд же еще не останавливался.

– Останавливался, – устало ответил начальник. – На полминуты в Рытове.

Ну, значит, теперь ищи ветра в поле. Проводница и начальник скрылись в тамбуре.

Громыхнула купейная дверь в конце коридора, и мгновенно вклинился в вагонное безмолвие безнадежный надрывный плач. Из купе высунулась испуганная молодая женщина.

– Вы не доктор? – крикнула она.

– Что? – удивился Вадим.

– Нужен доктор, человеку плохо. Спросите у себя в купе, тем нет врачей?

Вадим отрицательно покрутил головой

– У нас точно нет. Что с ней? – И он решительно направился к открытому купе.

Копотко стриженная курносая девушка инстинктивно запахнула халат.

– Истерика, – объяснила она. – Как бы припадка не было Или приступа сердечного Я однажды такое видела… Страшно…

В полумраке купе Вадим различил сидящих, тесно прижавшие, друг к другу, мужчину и женщину. На противоположной полке, вздрагивая всем телом, полулежала женщина. Вадим едва только вошел в купе, как женщина опять заголосила. Кричала она, захлебываясь и всхрипывая.

– Это ее обокрали? – Вадим непроизвольно дотронулся до уха.

Девушка кивнула.

– Как ее зовут?

– По-моему, Екатерина Алексеевна…

– Найдите проводника, – сказал Вадим. – А я попытаюсь с ней поговорить Лекарства есть какие? Ведь в дальний путь собрались как-никак.

– Ах, да, – девушка всплеснула руками – Я и забыла. Тазепам.

– Замечательно, и никакого врача не надо. Давайте.

Вадим присел на корточки перед женщиной, осторожно погладил ее по жестким седым волосам, потом по шее, по плечам. Наклонился к самому ее лицу и проговорил почти шепотом:

– Тихо, тихо… Все в порядке, жулика найдем, деньги отберем у него и вернем обратно, обязательно найдем.

Надо успокоить ее, каким угодно способом, какими угодно словами, правдой-неправдой, но притушить эту вспышку. Девушка дала ему таблетки, стакан воды.

– Я зажгу свет, – сказала она.

– Не надо, – возразил Данин, – свет раздражает.

– Екатерина Алексеевна, – он повернул лицо женщины к себе. Простое, ничем не примечательное лицо пожилой сельской жительницы. Глаза полуоткрыты, губы сложены в дудочку. Но она уже не кричит, только стонет надрывно Вадим сунул в рог женщины две таблетки, приподнял ее голову и поднес к губам стакан. Женщина глотнула механически. Вадим отпустил руку, поднялся, отдал стакан девушке.

– Я покурю, – сказал он, вышел в коридор, вынул пачку, извлек сигарету, закурил. Девушка встала рядом.

– Вот гад! – в сердцах сказала она. – Все они гады, преступники! Человек работает, копит, копит, сил не жалеет, от всего отказывается. А они приходят – и раз, одним махом, без труда… Гады, я бы их, – она сжала кулачки…

Вадим затянулся еще несколько раз и бросил сигарету в окно. Он был возбужден и чувствовал, что делает дело нужное и важное. И что все на него смотрят с надеждой и симпатией. И девушка, и обнявшаяся напуганная парочка. И сам на себя он точно так же смотрит. Женщина уже поднялась и, опершись на руку, теперь сидела и невидяще глядела в пол.

– Полторы тысячи, – вдруг всхлипнув, сказала она. – Пятьсот моих, а тысяча – соседей. Это же такие деньги, такие деньги. – Она, как ребенок, размазала слезы по лицу. – И я теперь без копейки. А кума в Москву только через неделю приедет. У меня кума в Москве живет. Она мне ключ оставила, сама через неделю приедет. А в деревню звонить и писать не буду, боюсь… И продать нечего. О, господи, помилуй…

Женщина была маленькой и худенькой, и ноги ее едва доставали до пола. Она, как девочка, то и дело одергивала платье, а потом складывала сухонькие ручки на коленях. Вадим заметил, что мужчина прижимает к груди женскую черную сумку. Видать, когда узнал о краже, первым делом бросился проверять, не обокрали ли и его. Видно, обнаружил сумку женину, и, стерев пот, вздохнул свободно, и прижал сумку к себе, и теперь до самой Москвы с ней не расстанется…

Вадим стремительно повернулся и зашагал к своему купе. Рывком открыл дверь. Там было темно. Он снял пиджак с вешалки, вышел в коридор. На ходу натягивая пиджак, двинулся обратно. Подойдя к купе, оперся на косяк, вынул из кармана скомканные деньги, протянул женщине.

– Возьмите. На первое время хватит.

– Да что вы, – отмахнулась женщина.

Тогда он протянул визитную карточку (надо же, пижон, карточки себе понаделал).

– Появятся деньги, отдадите.

– Господи, – женщина пересчитала бумажки. – Пятьдесят шесть рублей. Это ж деньги.

– Все нормально, – сказал Вадим и повернулся к девушке. – Когда ближайшая остановка?

Минут через десять заскрипел, зашипел состав, притормаживая, содрогнулся потом всем своим многотонным металлическим телом и замер, отдуваясь, как бы отдыхая, вбирая в себя свежий и влажный ночной воздух. В тамбуре возле полуоткрытой двери стояла проводница. И она тоже воздуху радовалась.

Вадим улыбнулся, берясь за поручень и опуская ногу на ступеньку. Проводница открыла глаза и с испуганным удивлением уставилась на него.

– Вы далеко? – осторожно спросила она. – Мы стоим всего минуту. – Она поднесла часы близко к глазам. – Уже полминуты.

Вадим весело кивнул:

– Далеко. Обратно. Домой.

– Ну, вы даете, – проводница покрутила головой. – Среди ночи-то.

– Утюг оставил невыключенным, – серьезно пояснил Вадим. – Боюсь, как бы пожара не было. Прощайте, – он спрыгнул на колдобистый асфальт короткого перрона.

– Да, кстати, – обернулся он. Изумление в глазах проводницы до сих пор не исчезало. – Линейную милицию оповестили?

– Да, – проводница растерянно кивнула. – Конечно…

– Ну и славненько. – Вадим поднял руку со сжатым кулаком. – Счастливого пути вам.

Город совсем не изменился. Да и как он мог измениться – меньше суток ведь прошло, хотя Вадиму казалось, что отсутствовал он месяц, а то и два. Стремительны и деловиты были люди, настойчивы и нахальны автомобили. Так же шумно было и неспокойно.

Думал взять такси, но увидел длинную очередь, ужаснулся и побрел к автобусу. Втиснуться в салон автобуса не сумел – машину осаждала плотная монолитная толпа – и побрел пешком до другой остановки. Двигался машинально, бездумно глядя перед собой, и не заметил паркующийся у тротуара автомобиль, открывающуюся дверцу и выходящего из автомобиля мужчину. Поэтому ткнулся и неожиданно в его спину. Чертыхнулся, хотел сказать что-нибудь грубое и раздражительное, но когда тот повернулся, разом забыл придуманные слова. Спорыхин-старший смотрел на него пристально и изучающе. И губы его медленно растягивались в той самой, будто приклеенной резиновой улыбке. Лишь несколько секунд, как и тогда во дворе, всматривались они друг в друга, а потом отвели одновременно глаза и разошлись, каждый в свою сторону.

Пока Вадим добирался до дома, непрестанно лицо Спорыхина-старшего перед ним маячило, холеное, словно умело выстиранное и отглаженное. Острые, с морозцем серые глаза его рассматривали Вадима в упор, не мигая, и мешали сосредоточиться.

У дома, у подъезда уже с усилием отогнал он от себя это дурацкое болезненное видение, сказав себе, что сейчас уже все равно, докопается он до сути или нет. Скоро он все узнает, ему расскажут, если не все расскажут, то хоть немного, а остальное он сам домыслит.

В квартире было душно, пахло пылью, лежалой бумагой и застоявшимся табачным дымом. Он прошагал на кухню, достал сумку Можейкиной, бросил ее на стол, мрачно усмехнувшись, несколько секунд разглядывал – даже ведь и не открыл ее ни разу, – и пошел в комнату, к телефону. Не успел руку протянуть, как он звякнул деловито. И хоть тихий был у него голосок, Данин вздрогнул – так неожиданно в этой темной, тихой квартире подал он свой сигнал, Вадим положил руку на аппарат и, подобравшись, через секунду снял трубку.

– Вадим! Сколько сейчас времени? Ты где? – Ольга задавала глупые вопросы и, задавая их, почти кричала, это чувствовалось по напряженному ее голосу, но звучал он все равно тихо, слышимость была отвратительная.

– Сейчас половина четвертого, – сказал Вадим. – И я дома.

– Что? Я не слышу. Что случилось? Почему ты дал телеграмму? Я волнуюсь, слышишь, я ужасно волнуюсь…

– Все в порядке, – бодро сказал он. – Я уезжаю в командировку. Приезжайте недельки через две.

– Что-то еще произошло, Вадим? Да?

– С чего ты взяла?

– У тебя такой голос.

– У меня превосходный голос. Все, мне некогда. Прощай.

Прощай! Он сказал ей «прощай». Он никогда не произносил этого слова всерьез, только в шутку, только с усмешкой; он боялся его. А теперь вот сказал невольно, не раздумывая. Оно вырвалось, вылетело из его уст, само по себе. Значит, все, отступать некуда! Он быстро протянул руку к аппарату, но тот снова, во второй раз остановил его, зазвенев неожиданно, и Вадим даже почувствовал ладонью колебания воздуха вокруг него. Он сорвал трубку, поднес к уху, ответил. Тишина. «Я вас слушаю», – зло проговорил он. И по-прежнему тишина. А потом, через секунду, пульсирующие гудки. Вадим выругался про себя, нажал на рычажки и принялся набирать номер.

– Уваров. – Голос у оперативника был ровный, чуть притомленный.

– Это Данин, – с внезапной хрипотцой назвался Вадим. – Мне надо приехать. Необходимо поговорить.

– Хорошо, – с готовностью произнес Уваров. – Я вас жду.

С хмурым лицом он вышел на свет, на улицу, потому что хмуро и неприкаянно было на душе. Голубенькое такси бесшумно подкатило к тротуару и плавно притормозило возле него. Вадим подергал переднюю дверцу, она не открылась. Тогда он увидел руку шофера, которая приподняла кнопку замка на задней двери. Вадим щелкнул ручкой, заглянул в кабину и хотел сказать, куда ему надо, но не смог, так и остался с открытым ртом. На сиденье водителя, привалившись боком к спинке, сидел Витя-таксист и неуверенно, чуть морщась, смотрел на него. Данин отшатнулся невольно, но тут же уткнулся спиной во что-то. А потом все произошло невероятно быстро. Его ударили сзади чем-то твердым по копчику. «Коленом», – безучастно отметил Вадим, ойкнув от боли. Затем с силой толкнули в спину, и он повалился руками вперед, на засаленное, взвизгнувшее в ответ сиденье. Тотчас отворилась противоположная дверца, и мелькнули ноги в синих джинсах. Вадима ухватили за руку и заломили ее за спину. Вадим снова вскрикнул от боли, теперь уже громче, но никто, конечно, кроме сидящих в машине, его крика не услышал. Бесшумно выпала сумка из-за пазухи. Джинсовый присвистнул и быстро поднял ее с сиденья. Сумка мягко шлепнулась за головой у Вадима, у заднего обзорного стекла. Потом его опять пихнули справа, и кто-то, грузный и сопящий, повозясь, устроился рядом. Дверцы хлопнули выстрелами одна за другой, и машина лихо сорвалась с места. Инерцией всех прижало к спинке сиденья, и хватка соседа слева ослабла. Вадим повернул голову. Курьер. Чернявый. Курьер собственной персоной.

…Данин молча отвернулся. В зеркальце над лобовым стеклом он поймал взгляд Вити. По глазам его было видно, что таксист что-то сосредоточенно соображал, взвешивал, прикидывал. Ненависти или хотя бы недоброжелательности в его взгляде Вадим не уловил. Но ему было уже все равно.

– Эй, орлы, – впервые подал голос Витя, и звенел он тревогой. – А за нами хвост!

– Что?! – встрепенулся Курьер, но оборачиваться не стал – ученый. – Что ты мелешь? От испуга «глюки» начались?

Витя сплюнул в окно и проговорил ровно:

– Я раллист. Мастер спорта международного класса. Пятнадцать лет за рулем. Я дорогу знаю, как свою ладонь, и знаю, как тачки себя ведут, я каждого рулилу чую. Понял? Двенадцать восемьдесят четыре, «Жигули», красные, через машину за нами. Это хвост. Он пасет нас уже минут десять… Менты!

– Ты уверен? – И Курьер все-таки осторожно обернулся, глаза засуетились, забегали. – Надо уходить. Как? Мы же почти за городом.

И вправду, мелькали уже пыльные, приземистые домики с небольшими, заросшими зеленью участками.

– Вляпались – мрачно, сквозь зубы процедил Толстяк, что сидел справа, и, подумав немного, смачно выругался.

– Не каркай! – едва сдерживая ярость, проговорил Курьер. – Если они нас не повинтили сразу – значит, им надо только пропасти нас. Значит, надо отрываться, так?

– Или остановиться, – подал голос Вадим. Судорожная пляска в груди унялась.

– Или порешить тебя, – без всякого выражения внес свое предложение Толстяк.

– Давай, – спокойно согласился Вадим и не спеша повернулся к Толстяку.

Толстяк пожал плечами и, кряхтя, полез в карман.

– Заткнись ты наконец, ублюдок! – не выдержал Курьер.

Толстяк опять пожал плечами и вынул из кармана руку.

Данин уловил в зеркальце мелькнувшую на лице таксиста тоскливую усмешку.

– А ты умерь свою отвагу, герой, – устало посоветовал Курьер Данину. – Твои дружки далеко, а мы близко. Вот они мы, – он подергал пальцами свою куртку. – Потрогай…

Вадим не шелохнулся. Он вдруг подумал, что есть замечательный способ привлечь к себе внимание – что-нибудь такое сотворить возле первого встретившегося на пути поста ГАИ.

– Не гони, – попросил Курьер. Он сидел, вцепившись побелевшими пальцами в спинку водительского сиденья. – Не гони, – повторил он и, словно читая Вадимовы мысли, предупредил: – Скоро пост ГАИ. Объедем от греха подальше.

– Это как это мы объедем? – с ехидцей спросил Витя.

Курьер положил ему руку на плечо и, надавив на него, проговорил вкрадчиво:

– Через полкилометра съезд будет. Ты его прекрасно знаешь. Бывало, вместе ездили. Забывчивый стал.

– Верно, – без особого энтузиазма согласился Витя. – Запамятовал.

Машина резво ушла с мостовой, вздрогнула, въехав на неровный грунт, и помчалась по проселку.

– Теперь гони! – крикнул Курьер. – Что есть силы гони!

Загрохотали, забряцали всполошенно какие-то железки в автомобиле, завыл от натуги мотор. Данин оглянулся. Красные «Жигули» отстали теперь метров на триста. Автомобильчик подпрыгивал на ухабах, как детский резиновый мячик. Чья-то голова высунулась из кабины и мгновенно исчезла. И Данину показалось, что он узнал того, кто высовывался. Слишком приметным и запоминающимся был оперативник Петухов. Но откуда взялась милиция?

– Через пару километров параллельное шоссе, – крикнул, перекрывая шум, Курьер. – Уходи вправо.

– Сам знаю, – отозвался таксист.

Посветлело впереди, деревья поредели, а потом и вовсе расступились… У пересечения проселка с шоссе желтела «Волга» с надписью «ГАИ» на дверце.

– Че-рт! – заревел Курьер и хлопнул в сердцах по спинке сиденья.

– Надо останавливаться, – Виктор сбросил скорость. – Мы ничего не нарушили Проверят документы и отпустят.

– Ты рехнулся! Рехнулся! Не тормози! – Курьер вцепился таксисту в плечи и стал остервенело трясти его. – Этот тип не должен быть в городе, он вообще не должен быть! Шеф убьет меня!

«Тип» – это, наверно, я, догадался Вадим и с отстраненным недоумением подумал: «Отчего же такие страсти?»

Таксист передернул с силой плечами, вырвался из цепких пальцев Курьера, подался вперед, надавил на акселератор. Машина скакнула и стремительно помчалась по проселку. Не доезжая до милицейской «Волги», Витя резко свернул влево и погнал по густой траве. Вслед пронзительно запели свистки. Такси вылетело на шоссе. Курьер, громко выдохнув, обессиленно откинулся на спинку. Вот теперь можно. Локтями по глазам Курьеру и Толстяку Вадим бил одновременно. Те ойкнули в один голос, а он в это время уже ухватил обеими руками голову таксиста. Машина завихляла и беспомощно покатила под острым углом к обочине. И вот теперь Толстяк ударил ножом. Но теснота мешала ему размахнуться, и удар вышел несильным. Но все равно жестоким и болезненным. Вадим вскрикнул и отпустил руки. Толстяк снова замахнулся, и на сей раз закричал Витя:

– Не сметь, сволочь! Не сметь!

И резко дернул автомобиль вправо. Толстяк привалился к дверце, и нож выпал из его рук. Машина стала останавливаться. Курьер с истеричным, надсадным воплем накинулся на Витю и сжал пальцами его шею. Предоставленная опять самой себе машина на скорости выкатила на встречную полосу. Мелькнул в окне огромный КрАЗ. Безнадежно и слезливо заныли тормоза…, Вот и все, а ведь только-только себя разглядел, успел подумать Вадим.

А потом страшный удар, металлический лязг, сухой треск лопающегося стекла, чьи-то отчаянные вопли в темноте…

…Он подумал: сейчас проснусь – и проснулся. Солнце в упор светило на него через чистые стекла большого, почти во всю стену окна. Он удивился: у него в квартире нет таких окон. Разве он не дома? Ему стало не по себе, он хотел было повернуть голову, но острая и неожиданная боль пронзила правую часть головы, и плечо, и ногу, и он вскрикнул, тяжело и хрипло. А рядом, по правую руку, кто-то тоненько ойкнул в ответ и завозился возле него, и терпко и приятно пахнуло духами. Боль прошла так же внезапно, как и началась, и он заинтересованно подумал, кто бы это мог пахнуть такими замечательными духами. И увидел выплывающее справа лицо, сосредоточенное, свежее девичье лицо; из-под накрахмаленной белой шапочки солнечными завитушками выбегали волосы. Вадим закрыл глаза, морщась и вспоминая, потому что понял уже, что не дома он. Только вот где?

– Вам больно? – негромко спросили его. – Вы меня слышите? Вам больно?

Девушка бросила коротко: «Я сейчас!» – и исчезла из его поля зрения. Он пошарил глазами вокруг. И справа увидел длинную жердь штатива, прицепленную к нему стеклянную банку и тонкую резиновую трубку. Капельница, догадался Данин и в первый раз нахмурился. С ним, видимо, что-то серьезное, раз у кровати капельница. А он-то сначала подумал, что больно ему оттого, что отлежал шею и плечо. Значит, в больнице. Почему? И он попытался вспомнить.

– Мы арестовали не только Лео и его дружков, – говорил Уваров, сидя возле кровати. – Мы задержали еще и Спорыхина-старшего, и Можейкина, и еще несколько человек, вам неизвестных, – при этих словах Данин оторопело уставился на Уварова. – Можейкин и Спорыхин-отец – старые приятели, еще со студенческих лет. Можейкин был способным математиком, а потом стал довольно незаурядным экономистом. Спорыхин очень ценил его. И поэтому до последних дней держал его главным своим консультантом. Всю жизнь у Можейкина была одна страсть – нажива. О том, как она появилась у него, мы сейчас говорить не будем. Это уже дело следствия и суда. Я рассказываю лишь суть. Одним словом, защитив диссертацию, Можейкин не пошел работать ни в НИИ, ни на преподавательскую работу, а направил свои стопы на производство Работал на кожевенных, ювелирных Предприятиях. Чуете замашки? Один раз попал под следствие, но дело против него прекратили за недоказанностью. А вот восемь лет назад он вдруг круто изменил свою жизнь и устроился на спокойную преподавательскую работу в университет. А произошло вот что. Спорыхин, тогда уже начальник городского строительного треста, профессиональным чутьем уловил какие-то махинации с отчетностью у себя в тресте. Посоветовался с Можейкиным. Тот предложил свои услуги, чтобы негласно, без ревизоров и БХСС, провести проверку. Спорыхин согласился. Короче, Можейкин накопал там многое. Хищение, подлоги и так далее. Рассказал об этом Спорыхину и намекнул, что, если все вскроется, тот непременно сядет. Спорыхин страшно испугался. И тогда они с Можейкиным прижали тех четверых сотрудников, с которых вся эта преступная деятельность и началась, и, как говорится, вошли в долю. А доля была, я вам скажу, ой-ей-ей. По чистой случайности в это дело ввязался и Лео, его сын. Он знал о махинациях немного, но для того чтобы надолго посадить папашу, вполне достаточно. Когда Можейкин женился на Людмиле, то через некоторое время его жена стала любовницей Лео. Лео к тому времени уже прилично пил, то ли от страха, то ли еще от чего. И вот в тот день, с которого все и началось, Можейкина пришла на квартиру к Митрошке – Лео снимал там комнату для подобных встреч. Он был там с собутыльниками, уголовниками Ботовым и Сикорским. С некоторых пор, даже несмотря на беременность, Можейкина подумывала уйти от Лео – тот был деспотичен, жесток, неуправляем – и в тот вечер опрометчиво решила объясниться. Лео рассвирепел. Тогда Можейкина заявила, что если он будет чинить препятствия, она найдет на него управу. Это было последней каплей. Втроем они стали избивать женщину и все по животу норовили Потом успокоились, поели, выпили. А она тем временем на полу корчилась…