Текст книги "РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ"

Автор книги: Анатолий Луначарский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 28 страниц)

Религия, как вы знаете, развивалась параллельно с развитием общества. Как только начали образовываться классовые общества, так и духи божественные стали разделять на добрых и злых, на «своих» духов и духов чужих народов.

Когда государства сильно увеличиваются, государственная власть сосредоточивается в руках одного могущественного правителя, и на небе происходят важные перемены.

Царство духов построено целиком по образцу земных царств. Вот возьмите представления православных. Бог–отец является царем в царстве небесном, у него имеется наследник – сын–божий, а раз есть сын, следовательно, есть и мать; затем уже идут ниспадающие чины – военные, высшие гражданские чины (с указанием, к кому за чем обращаться и кому о чем молиться – кому от лихорадки, кому от падежа скота и т. д.). Воинские, т. е. ангельские чины имеют многочисленные подразделения – архистратигов, серафимов и пр. И самая низшая ступень воинских чинов – это просто ангелы, иначе говоря, курьеры, и действительно эти ангелы только и заняты тем, что распоряжения высшей власти приносят на землю, а просьбы верующих отправляют на небо. В царстве божьем имеются и земные чиновники – это попы, через них только и можно молиться, потому что они говорят с богом на том языке, который бог лучше понимает, ну, например, по–латыни, по–гречески или по–славянски, – по–французски или по–английски он плохо знает, и ему трудно слушать просьбы верующих на этих языках. Прежде чем начать молиться, поп наденет фелонь – это одежда, которую употребляли чиновники при византийском дворе. Видеть выступающих в такой одежде более приятно, более привычно для божественного глаза, чем если бы слуга его явился в поддевке или во френче…

Церковь не только по внешнему виду отражает всю картину земного царства, земных взаимоотношений, но она также и служит этим земным целям. В древневосточных религиях самый старший бог считался прямым предком царствующей династии. Говорили даже, что царь – это сын божий, это «помазанник». Таким образом существовала тесная связь между властью небесной и земной. Отцом царей земных являлся бог, который все видит и все знает, поэтому нужно повиноваться царю, как богу. Церковь поучала, что если ты пойдешь против властей предержащих, которые от бога, будешь бунтовать и не исполнять их приказаний, то если и минет тебя земная полиция, так небесная уж никак не выпустит, – если ты уйдешь от палачей земных, то от небесных не уйдешь. К тому же земные палачи могут только замучить тело, больше этого уже ничего сделать нельзя, смерть пришла – и конец; а вот душу можно мучить сколько угодно, потому что она–де бессмертна. Такую картину будущего рисует «самая любвеобильная книга в мире» – евангелие, которое говорит, что грешники будут ввергнуты во тьму и там веки–вечные их будут глодать черви. Это очень страшно для верующих, и потому каждый из них старается творить волю божью, – а бог предписывает рабское повиновение «властям предержащим». Вы знаете, товарищи, что религия становится все более и более заинтересованной в том, чтобы эта паства, или попросту стадо, которое пасут, – и не только пасут, а и стригут слуги господа, – чтобы эта паства была покорна власти, т. е. эксплуататорскому государству. Для того чтобы добиться этого, нужно было пускать в ход все средства, в том числе и могучее искусство.

Первобытная религия диких племен пользовалась искусством в виде украшения одежд, украшения жилищ, в виде плясок, пения и заклинаний. Но с развитием общества развиваются и средства, при помощи которых религия привлекает к себе на службу искусство для того, чтобы давить на воображение, на чувства трудящегося, утешать его в земных горестях обещанием будущих благ и тем самым порабощать его. Для полноты овладения человеком религия пользуется музыкой, которая имеет в «богослужении» громадное значение; дома молитвенных собраний получают особую форму – «дом божий» высится над всем городом, шпиль колокольни как бы вкалывается в самое небо; вся церковь построена так, что каждая линия, каждый штрих устремляется ввысь, как молитва к богу. Войдите, например, внутрь костела: длинные узкие окна с разноцветными стеклами, раскрашивающими в различные цвета проникающие солнечные лучи и дающими таинственный полусвет; звучит музыка, поет хор, разносится дым кадильного фимиама, – так что не только производится воздействие на слух и зрение молящихся, но даже на их обоняние!

Разумеется, религиозное искусство служит опьянению и развращению людей. Тем не менее нельзя отрицать силы его воздействия на темные и угнетенные массы в эксплуататорском обществе. Здесь мы сталкиваемся с социальной патологией, с вредоносной и искусственной экзальтацией, подобной тому опьянению алкоголем, о котором я говорил в первой части доклада. Нельзя при этом забывать, что религиозное искусство достигает иногда большой утонченности.

«Богослужение», безусловно, есть своего рода театральный спектакль, для которого «актеры»попы одеваются в причудливые одежды; при «богослужении» царит особая торжественность, совершаются величественные манипуляции с воздеванием рук, опусканием на колени, говорят нараспев важные слова, большинству паствы совсем непонятные. Всякая верующая старушка считает, что церковь – ее единственное утешение, единственная радость. Она иногда идет куда–нибудь очень далеко слушать архиерейскую службу и от этой службы получает какое–то художественное удовлетворение. И так во всех церквах: буддистской, магометанской и других, – все они используют искусство, чтобы давить на волю человека.

В более грубых религиях давление на чувство верующих производится приношением в жертву животных, лучшие куски которых попадают жрецу, а худшие богу; «жертва» и имела первоначальное значение «жратвы», которой наедается «жрец», а затем последний кормит богов. В этих религиях господствуют вкусовые ощущения. Вначале христианство также не лишено было этих вкусовых элементов богослужения, и апостол Павел даже писал о том, что «вечери любви» превращаются в попойки: «телом христовым» объедались и «кровью его» опивались до состояния, как говорится, еле можаху…[328]328
  В первом послании Павла коринфянам (11, 20– 22): «…Вы собираетесь так, что это не значит вкушать вечерю господню. Ибо всякий поспешает прежде других есть свою пищу, так что иной бывает голоден, а иной упивается».


[Закрыть]

Правда, дальнейшим ходом исторических событий положение изменилось.

Усилившийся буржуазный класс начал борьбу с феодальным духовенством, во время которой христианство подверглось реформированию. Богослужение изменилось. Из церкви теперь старались удалить все чувственное и сделать ее простым домом молитвы; так была удалена музыка и осталось одно пение, притом самых простых псалмов с однообразными напевами. Все праздничное, все то, что веселило и радовало глаз и слух, должно было быть удалено, выброшено*. Реформаторы называли себя пуританами, т. е. очистителями. Но католичество не умерло и так же, как и православие, сохранило свою пышность наряду с лютеранским аскетизмом.

Я не могу здесь останавливаться на исторических причинах и на более глубокой характеристике Реформации.

Что же происходит у самих пуритан в настоящее время? Недавно мы могли наблюдать многочисленных в Северной Америке евангелистов, т. е. христиан, которые, кроме евангелия, других «священных книг» не признают, которые не только не имеют никаких изображений или украшений в молитвенных домах, но часто не имеют и священников. И вот в последнее время в Америке началось в среде этих евангелистов новое движение; представители его заявляют протест от имени евангелической молодежи, которая лишена возможности веселиться, посещать театры, танцевать, интересоваться светским искусством и которой евангелисты ничего предоставить не могут, кроме скучных псалмов. Это новое движение считает необходимым, чтобы удержать в своих рядах побольше людей, ввести искусство в религию. Его приверженцы организовали своего рода большие клубы, стали устраивать там концерты, танцы, ставить те или иные пьесы (конечно, религиозного содержания). И у нас в стране евангелисты распались на два направления: старый уклад, который считает искусство грехом, и новый уклад, который, напротив, старается внедрить искусство. Характерно, что за эти нововведения церковники хватаются для .того, чтобы бороться с нашим комсомолом, для этого они многое берут из наших клубных постановок, берут форму наших лозунгов и вкладывают в них свои слова и свой смысл, берут наши песни и переделывают их на свой лад.

Церковь всегда стремилась противопоставить радость небесную радости земной; если же человек начинал создавать радость земную, то церковь сейчас же начинала подозревать его в еретичестве. Недаром Карл Маркс говорил, что главный корень религии заключается в зависимости человека от стихийных общественных отношений и сил природы. Когда же человеческое общество сбросит окончательно цепи зависимости и жизнь человека станет радостной, тогда и бог, и небо станут ему не нужны. В светском искусстве церковь всегда видела конкурента. Если искусство служило религии, то последняя покровительствовала ему, если же искусство призывало к земной радости, то церковь этого терпеть не могла, она объявляла его грехом – ив. особенности с того момента, когда искусство начинало спорить с религией, когда искусство начинало направлять свою силу против церкви, когда искусство начинало высмеивать бога и райское общение с ним, когда искусство начинало высмеивать самих «служителей» религии – попов, обличая их лицемерие, жадность, когда искусство начинало призывать людей: «Вставайте с колен, нечего вам молиться несуществующим богам», когда искусство старалось внушить людям братское отношение друг к другу и показать, что если бы трудящиеся действительно были братьями друг другу, то мы устроили бы рай на земле.

Когда искусство начинает говорить языком социализма, когда искусство начинает служить революции, – церковь не находит тех анафем, тех проклятий, которые она считает нужным возложить на голову революционного искусства.

Искусство целые века повиновалось религии, помогало ей одурачивать людей. И до сих пор огромное количество буржуазных художников занимается этим. Стыдно сказать, но такие артисты есть и у нас. Понятно возмущение пролетариата, когда ему становится известно, что какой–нибудь тенор поет в церкви и «служит господу богу», т. е. служит попам и помогает им одурачивать народ. Правда, он может сказать: «Я человек верующий». Но этот «верующий» поет обычно за деньги, хотя и ссылается на свою веру! Циничный человек может и прямо сказать: «Почему бы мне за 25 рублей не спеть какую–нибудь херувимскую, чтобы таким образом подзаработать?» Это будет уже бессовестная продажность. Если же он помогает попам бесплатно – тем хуже, стало быть, он с дими заодно. Было бы справедливо художников, музыкантов, певцов, которые отдают свои таланты и способности на служение церковному благолепию, поставить на один уровень с церковными служителями, с духовенством, которое лишено избирательных прав, было бы логично таких «служителей искусства» причислять к разряду лишенцев. Пора им знать, что их вековая и многовековая служба церкви кончилась. Они должны служить великим начинаниям нашего строительства. Они несут часть вины за ту религиозную темноту, которая еще существует в наших массах. Поэтому теперь они обязаны отдавать свои силы для рассеяния этой темноты.

Мы хотим, чтобы наша литература, художественные и музыкальные произведения, живопись и скульптура служили нашему пролетарскому самосознанию, чтобы крепить ряды пролетариата в борьбе за социализм, помогать отсталым. Все культурные силы должны помогать нам в борьбе за крестьянство, за всех трудящихся, которые находятся еще под буржуазным влиянием, за то, чтобы всю массу привести к нам, чтобы воспитать детей в нашем духе – разум и сердце нашего будущего поколения должны быть с нами.

Искусство может служить громадным источником силы и мощи пролетариата. Оно может помочь ему привлекать тех, кто до сих пор еще остался инертным, к активному участию в строительстве социализма. Мы хотим, чтобы искусство не только отказалось от служения религии, а чтобы оно направило струю своих усилий прямо против церкви, чтобы оно выжгло старые предрассудки, чтобы оно в ярких образах показало нам классовую роль религии. Нам нужны и художники, и певцы, и скульпторы для того, чтобы своими произведениями, своими способностями, своими талантами бороться с религиозным дурманом. Во время религиозных празднеств пасхи или рождества весь пролетариат должен быть отвлечен от религии, все театры в эти вечера должны давать какие–либо пьесы на антирелигиозные темы в постановке, отвечающей всем требованиям хорошего, разумного и красочного развлечения. Нам нужно, чтобы каждый, посетивший в этот вечер театр, мог получить и эстетическое наслаждение и мог бы чему–нибудь научиться, чтобы он мог осознать, что с этого вечера у него началось просветление в голове, – а после этого он уже в церковь не пойдет.

Что же нужно делать для этого? Везде и всюду, где только будет развиваться социалистическое строительство, в каждом здании, служащем для культурных целей, в каждом клубе, в каждом кружке должен жить дух нашей новой, пролетарской культуры. К этому мы должны стремиться, это мы должны создать своими руками.

Делается ли что–нибудь в этой области? Делается, но мало.

Если вы спросите меня, что можно порекомендовать в качестве атеистической литературы, то я отвечу, что во французской литературе хороши вольтеровские безбожные произведения. Но Вольтер полным атеистом не был. Он верил в бога. Он был крупным помещиком и объяснял, почему он верит. Так, одному своему гостю он говорил: «У вас мелкое имение, вам можно обойтись без бога. А мне нельзя. Если мои крестьяне перестанут верить в бога, так они и меня погонят к черту. Если бы бога не было, то его нужно было бы выдумать». Но Вольтер хорошо высмеивал попов. Он так едко, так умело высмеивал попов, церковь, что его небезынтересно прочитать. Но это же делал и наш Толстой. У обоих этих писателей имеются такие рассказы, что если их прочитать со сцены, вся публика будет хохотать, а присутствующий верующий невольно задумается и скажет про себя: «А и дураки же мы, если все это нам преподается как откровение божие». Но, повторяю, несмотря на острую критику духовенства и богослужения, эти писатели верили в бога.

Несколько лучше обстоит дело с Анатолем Франсом[329]329
  Анатоль Франс (1844—1924) – французский писатель, атеист; его роман «Восстание ангелов» (1914)– яркая антирелигиозная сатира.


[Закрыть], который был полным атеистом. Так, например, у него имеется атеистическая вещь, в которой ангелы выводятся в качестве жителей Парижа, затевающих революцию против бога. Но кто не привык к иносказательному языку, тому будет трудно читать эту вещь. Это из литературы буржуазных писателей. Что же есть у нас? Тоже кое–что имеется. Безбожная литература у нас есть, но крупного романа, который по прочтении оставлял бы глубокий след в сознании, повести, которая задела бы за живое и потрясла бы вас так, как часто потрясает революционная литература, у нас еще нет. На фронте революционной антирелигиозной литературы у вас бедновато. Первым и принимающим наибольшее участие в работе на этом поприще является Демьян Бедный. Он имеет большие заслуги. Такие его произведения, как, например, «Тебе, господи», являются прекрасными образцами атеистической литературы и безбожной агитации. Но этого мало. Нам важно иметь серьезные повести и глубокие романы, которые бы показали не только злоупотребления духовенства, но пробуждение сознания человека, прежде порабощенного религией. Мы должны призвать литераторов заняться такого рода произведениями. Какая, например, прекрасная тема – изобразить, как верующий человек становится неверующим, как его стараются запутать в сетях сектанты, как он входит в колхоз, где коллективная работа помогает его внутреннему перерождению! Изобразить такую жизнь в живых, полных действительной силы красках – это было бы прекрасно.

У нас, правда, имеются кое–какие музыкальные вещи, более или менее безбожные. Но всего этого мало, хотелось бы, чтобы безбожные песни, легко запоминаемые, были на устах каждого рабочего, чтобы их распевали наши комсомольцы. Безбожной песни у нас почти нет – ее необходимо создать. Можно и должно также создать безбожную оперу и поставить ее, например, в нашем Большом театре, изобразить в ней религиозные представления о небе со всеми его обитателями и чинами, изобразить борьбу человека за освобождение от богов. До сих пор никто этого не сделал.

Дальше идет живопись. В этой области у нас имеются большие богатства; у нас имеется много картин известных мастеров, представляющих большую художественную ценность. Но есть ли у нас безбожные картины? Нет, таковых нет. Вот, например, старинная картина Репина «Крестный ход», где вы видите и подвыпившую буржуазию, самодовольных попов, тщедушных баб и мужиков, которые тащат иконы. Картина, безусловно, антирелигиозная, и в старое время больше изобразить и нельзя было. А теперь ведь можно написать и более резко, более откровенно. И все–таки никаких серьезных произведений у нас в этой области нет. Могла бы, например, быть написана картина, изображающая поповскую расправу с представителями науки, погибавшими на кострах. Мне как–то говорили художники, что людям, работающим резцом или кистью, трудно придумывать сюжеты. А я всегда на это говорил и говорю: пусть объединяются в кружки, в бригады и коллективно придумывают. Я берусь войти в такую бригаду и буду всеми возникающими у меня идеями делиться, да и всякий из нас поможет– только делайте, пожалуйста! Если бы я сам был художником, тогда другое дело, – я изобразил бы все то, что имеется в моей голове. А то у меня идеи есть, но я не художник. Так давайте работать и творить вместе! У меня есть идея, у вас есть способность творить – вместе мы что–нибудь и сделаем хорошее.

У нас почти нет безбожных пьес. Вот Малый театр хотел ставить «Неопалимую купину», где изображается, как один священник разочаровывается в своей деятельности, отрекается от сана, а затем сжигает себя. Такая пьеса, конечно, может вызвать только сочувствие к этому священнику, и всякий смотрящий эту пьесу верующий человек сказал бы: «Довели большевики». Пьеса была готова к выпуску. Пришли безбожники, посмотрели и говорят: «Как же можно выпускать такую пьесу?» Пьесу сняли. Может быть, у нас со временем будет–специально безбожный театр. Но мне кажется, что этого не стоило бы затевать. Каждый театр должен ставить хоть одну пьесу в определенный промежуток времени, ударяющую по богу и его служителям. Это было бы, пожалуй, лучше и целесообразнее, чем заводить отдельный театр.

Оказывается, того, что у нас имеется на антирелигиозном художественном фронте, слишком мало. Все попытки нашего художественного творчества, все попытки советского искусства дать в этой области что–нибудь серьезное – пока не достигли желанного успеха. Слишком малую работу в этой области ведет Союз безбожников. Нужно поставить на ноги художественную комиссию, постараться поскорее мобилизовать все наши художественные силы. В 1929 году на съезде безбожников т. Ярославский в горячей речи сказал, что надо организоваться. Прошел год, и никаких ощутительных результатов в области художественного творчества не видно. Нужно, чтобы все обратили на это внимание, нужно создать общественное мнение, что организовать должным образом художественный фронт нам необходимо, раз мы ведем борьбу с религией, которая владеет искусством, против которого надо бороться тем же оружием.

Наша борьба с религией переживает сейчас острый момент. Сплошная коллективизация в сельском хозяйстве наносит очень большой удар существовавшим до сего времени взглядам. Если в течение последующих 2—3 лет мы осуществим в основном коллективизацию по СССР, то у самого крестьянства с переменой экономики изменится взгляд на религию.

Мы должны продолжать наступление на религию, мы всеми силами должны стремиться к тому, чтобы широкой пропагандой и агитацией добиться безбожного большинства. Так как среди православных, среди мусульман и евреев верующих еще большинство, то борьба нам еще предстоит, и борьба очень упорная.

Мы должны все наши силы направить на то, чтобы рассеять религиозный дурман.

Думать, что дело пойдет само собой, самотеком, что с укреплением нашей экономической базы религия сама собой отомрет – нельзя… Нет, товарищи, самотеком не пойдет. На борьбу с религией нужно обратить такое же внимание, как и на политическую, и на культурную борьбу. Мы должны выдвинуть бойцов для активной борьбы с религией. Мы должны призвать советских художников и сказать им, что их прямой долг участвовать в этой борьбе. Мы должны определенный процент театральных постановок закрепить, забронировать за безбожными пьесами. Нужно, чтобы эту линию усвоила вся партия в целом и отдельные ее организации. Мы подходим к такому моменту, когда широкое массовое сознание способно перейти уже к более энергичным методам борьбы с религией, чтобы обеспечить и на этом фронте победу социализма.