Текст книги "Прогноз на завтра"

Автор книги: Анатолий Гладилин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Вот теперь все закодируем – и в ЭВМ. Пускай машина определит процент твоей неповторимой индивидуальности, если эта индивидуальность еще существует.

***

– Игорь, плохо с Наташкой.

– Знаю. Заезжал вчера в клинику.

– Значит, верен их диагноз?

– Как сказать? Может, да, а может, нет. Сейчас модно под это дело все подводить. Картина похожая. Но в нашей области много сходных состояний. Будем надеяться, Бог милостив. Нос не вешай – вытащим Наташку.

– Вижу. Она пластом лежит.

– Пробуют. Новое лекарство. Побочные явления. Каждый человек индивидуален, никто не знает, что и как на него подействует.

– Но если сразу такая реакция?

– Так ее еще не лечили. Экспериментируют. Всего по полтаблетки давали. Хитрое дело – человеческую душу химией ремонтировать. А иного выхода нет.

– Значит, что с ней – никто толком не понимает?

– Спрашиваешь! Понять, это почти равносильно тому, что вылечить.

– Знакомая ситуация. В нашей специальности тоже никто ничего толком не понимает. Экспериментируют, пробуют, предполагают.

– С тобой легко разговаривать. Сам знаешь, как прогноз давать.

– Вот именно. Игорек, извини, если я на тебя набросился. Нервы. Я врачам верю, особенно тебе. Ничего другого не остается. Только я еще не встречал человека, который был бы в чем-либо уверен до конца. Наверно, век такой. Чем крупнее специалист, тем больше сомнений. Тоска с учеными. Иногда мечтаешь найти знахаря или колдуна. Знахарь траву сварит, колдун на палец поплюет и ветру подставит, но оба категорично заявят: "Да будет так!" И вдруг оно и случится?

– Догадываюсь, наколдовал ты в своем месячном прогнозе?

– Игорек, я бы все колдовство мира на одну здоровую Наташку променял. Слушай, приезжай как-нибудь вечером, благо магазин под боком?

– Светлая мысль.

***

Прогноз на завтра по Москве.

3 сентября. Дают дождь – все верно, льет.

5 сентября. Дают дождь – сухо.

6 сентября. Ливень во второй половине дня – на небе ни облачка.

8 сентября. Понижение температуры до 10 градусов, западный ветер, местами осадки – угадали.

9 сентября. Температура 8 – 10 градусов, ветер западный, местами осадки – угадали.

10 сентября. Температура 6 – 8 градусов, ветер северный, ночью по области возможны заморозки, мелкий моросящий дождь – сухо, 20 градусов в тени, ветер южный.

11 сентября. Понижение температуры, ночью по области возможны заморозки, переменная облачность, местами осадки – ясно, 25 градусов в тени. Москвичи по-летнему в рубашках ходят.

12 сентября. Переменная облачность, во второй половине дождь, 13 – 15 градусов – солнце шпарит, хоть застрелись. 25 градусов.

13 сентября. Повышение температуры до 23 – 25 градусов. Без осадков. Ветер восточный, слабый до умеренного – с утра ливень, и на целый день. Ветер сильный, порывистый, 6 – 8 градусов.

Я сочувствую краткосрочникам. Они все правильно давали. Два циклона к Москве подходили. Сначала западный, затем северный. Пройти должны были Москву, да не прошли. Встали и ни с места. Почему? Аллах ведает! Уже потом гребень образовался. Это антициклон с юго-востока подтянулся. Но как только объявили хорошую погоду, циклон с севера прорвался, да как вдарил!

Все понятно, когда на карту смотришь. Но ведь наш простой советский москвич ученых премудростей не понимает. Он одно знает: в газетах написано так, на улице совсем наоборот. А для меня, в свою очередь, загадка: почему до сих пор не собрались представители трудящихся и не перебили окна в нашей конторе.

***

Так всегда бывает. Ждешь какого-нибудь важного события в своей жизни, готовишься, ноксирон на ночь принимаешь. И вот настает твой день. И ты вроде победитель. Но так долго длилось ожидание, столько нервов истрепано, столько сил потрачено, что победа не радует. Как будто иначе и быть не могло. Никакого удовлетворения. Голова пухнет от других забот.

(Впрочем, это еще не победа. Это аванс на будущее.)

Утвердили нам ноябрьский прогноз. Как утвердили, может, после расскажу. Правда, в мое "тепло" не поверили. Но все-таки плюсовую температуру дали. Дело понятное: когда мы пролетаем с завтрашним прогнозом, когда мы очевидные вещи не угадываем, кто же решится подпись свою поставить под чудесами, которые я через два с половиной месяца обещаю. Но это уже профессиональные тонкости. Это, скорее, вопрос моего самолюбия. Главное сделано.

Теперь в высокие инстанции пойдет прогноз. Там, наверху, тоже не лыком шиты. Знают, что приврать мы умеем, и точность наших предсказаний плюс-минус трамвайная остановка (так, кажется, говорил Витя, гидролог из Певека). Однако раз мы указываем на возможность резкого похолодания в начале месяца и резкого потепления, примерно на декаду, в конце ноября почти по всей европейской части – тут уж никуда не денешься. Придется вышестоящим товарищам что-нибудь придумывать, координировать и вообще принимать меры.

И материть нас будут вышестоящие товарищи, ежели ноябрь нормальным выдастся! Дескать, столько хлопот, да все попусту. Психи в Гидрометцентре сидят, панику разводят.

Но вот положат наш бюллетень на зеленое сукно во Львовской и Ужгородской области, пролистает его начальство, усмехнется. А может, и голову почешет. Я бы на их месте почесал. Потепление, осадки. Это после раннего снега. Весной мы предупреждали, да весенний паводок привычный. А в ноябре топить начнет... Прохладно будет людям на улице. Если бы мы тепла побольше дали (прямо намек на аномалию осадков), ситуация показалась бы серьезней. Ладно, чего нет, того нет. Да и мне штормить – прямая перестраховка, ничем не оправданная. Обычно "ныряющие циклоны" с севера идут. А эти ожидаются с юго-запада. "Ныряющий", он на курьерском мчится. Не успеет поднять уровни, не должен.

– Ну, старче, втравил ты нас в историю, – сказал мне Кероспян после заседания, – молись, чтоб прогноз оправдался.

Тоже идея.

***

Между нашим институтом и метро "Краснопресненская" церковь Иоанна Предтечи. Восемнадцатый век. Случайно нас рядом построили, а может, сработала озорная мысль проектировщика: "Погода – она от Бога". Только зря проектировщик старался. Ничего я не слыхал о коллективных посещениях, да и личной инициативы не наблюдалось. Личная инициатива после шести вечера на магазины направлена и на то, чтобы скорее в метро попасть.

А тут дошел я до конца переулка, голову поднял и словно впервые храм божий узрел. Старухи по ступенькам бодро семенят и в приоткрытую дверь проскальзывают. Вспомнил я слова Кероспяна. В конце концов, у нас свобода совести? Профсоюз меня не осудит.

Молитвы поют. Свечи жгут.

Я в юности несколько раз в церкви заглядывал. Из любопытства. Впечатление прежнее: роскошный кондитерский магазин во время войны. На высоких прилавках сияют торты и пирожные, а у народа лишь карточки на черный хлеб. Естественно, люди стоят опустив глаза. Молиться – значит желать.

На свечку я не разорился. Больно жирно будет. Скажи, Боженька, спасибо, что пришел.

***

Молюсь: "Боженька, такой толстенький, похожий на пенсионера в предбаннике, тебя, конечно, не существует. Но если кто-то, некий хитрый Высший Разум, придумал все это безобразие, Вселенной и Природой называемое – а мы никак концы не найдем, – так вот, если он на миллион лет все рассчитал и запрограммировал, – "Бог, обрывающий айсберги и в море ведущий лед", снабдивший змей высокочувствительным индикатором и птиц научивший через континенты летать, – следи внимательно за ходом моих мыслей, знаю, тебе заранее известно, где дождь пойдет первого апреля еще непонятно какого года, только тут нечем хвастать, опыта у тебя побольше и аналогии за тысячи веков в картотеке имеются – да ладно, я не завидую, я обращаюсь с тремя просьбами.

О прогнозе. Если я правильно тебя понял, то ты не увиливай и не переиначивай. Делай так, как решил. Впрочем, прогноз не главное.

Главное. Подумай о Наташке. Она абсолютно ни при чем. Нечего с ней счеты сводить из-за всего прогрессивного человечества. Она должна быть здоровой и веселенькой. Если врачи не разбираются, то ты сам помоги, а не мути воду. Дай ей пожить спокойно!

И третья моя нижайшая просьба – Ирка. Не хихикай, я не двоеженец. Сделай ее счастливой, и я сразу в монастырь пойду. Только посуди сам: у меня две девочки. Кто же их будет кормить? Теперь представь: расстанемся мы с Иркой, вот она стоит на улице, одна – кругом люди шустрят, у всех дела и заботы, – а она одна-одинешенька, никого, кроме меня, у нее нет. Куда же ей податься? Господи, придумай чего-нибудь! Если бы Наташка выздоровела да в нее седой положительный инженер влюбился, пообещал ей все, о чем она мечтала, чего со мной не получила... Приходил бы я по воскресеньям к своим девочкам, подарки приносил, в кино и зоопарк водил... Или бы уехал с Иркой на край света, в Тикси. Знаю, поздно Наташке новую жизнь начинать. Но мне-то, грешному, как быть? Ирка без меня останется. Наделает она глупостей, ох наделает. Ты не ленись, пораскинь мозгами, вдруг какую-нибудь идею выудишь, и Наташка и Ирка будут счастливы? Вот тогда я не только в тебя, я в черта лысого поверю и свечек полную телегу привезу – гуляй, я не жадный.

Господи, прошу и умоляю: придумай что-нибудь, так как я не представляю даже, что тут можно придумать!"

***

Право свободного посещения больницы после работы.

В гардеробе мне безропотно выдают халат, и я важно подымаюсь по лестнице под завистливые взгляды родственников остальных, "обыкновенных" больных.

Привилегия.

У Наташки светлые глаза.

– Странно, – говорит она, – я совсем не могу двигаться, но в голове все хорошо, нормально.

Господи, неужели?!

– А что говорят врачи?

– Они и сами не знают.

– Так все прекрасно, – говорю я. – Я бы тоже полежал неделю не двигаясь. Успеешь еще набегаться. Считай, что попала в санаторий.

Господи, высший разум, дяденька, как там тебя по имени – срочно заключаем новое соглашение. Мне не нужен удачный прогноз. Пускай Ира меня бросает. Мне вообще ничего не нужно. Хочешь, ставь крест на моей жизни. Принимаешь условия? Взамен немногого требую. Чтоб у Наташки всегда были светлые глаза. Идет?

– И я бы чего-нибудь поела. Надоели каши.

Это мы запросто. Адрес ближайшей кулинарии известен. Сбегать туда всего минут двадцать. Симпатичный кусок отварного мяса и печеночный паштет переправляю через санитарку.

***

Конечно, Алена еще не спит. Смотрит телевизор.

Начинаю скандалить. Ира разрешила? А режим? Пользуешься ее хорошим отношением? Немедленно в постель!

Ребенок мрачно раздевается. От паштета (любимое кушанье!) отказывается. Тушу свет. Хочу, по обыкновению, поцеловать ее в нос. Прячет лицо под одеяло. Обиделась.

На кухне выкладываю продукты. Даю цеу на завтрашний день.

– Вовка, я давно хотела тебе сказать: ты неправильно ведешь себя с Аленой. Все время на нее кричишь.

– Так она избалована.

– Она не избалована, она ребенок.

– Она не выполняет своих обязанностей.

– Она все выполняет. Только с ней надо спокойно и ласково.

– Ладно, расскажи, как день прошел.

– Сделали с ней уроки. Она гуляла. Вынесла мусор. Обедала. Ужинала. Все успела. Могла бы и посмотреть передачу. Ничего бы страшного не случилось. Думаешь, ей лучше ложиться спать расстроенной? Кстати, я сегодня ездила домой. Она, как пришла из школы, мне позвонила. Я сказала, что буду через час. И, конечно, опоздала. Смотрю, она меня встречает у метро. Стоит, плачет. Я растерялась. Оказывается, она решила, что я не приеду.

– Правильно. Это только я привык к твоей так называемой точности.

(А Алена привыкла к Ире. Я замечаю, что она мало вспоминает о Наташке. Защитная реакция. Спасительный эгоизм ребенка. Все естественно, но тем не менее немного обидно.)

– Да, она мне призналась, что прошлым летом влюбилась в мальчика, но не целовалась. А ее подруги уже все целовались.

– Интересно! О таких вещах отцу и матери не исповедуются. Родители узнают последними.

– Учти, я тебе ничего не говорила. Я ей поклялась.

– Ладно, подружка, не продам. Стоп! Ты же сегодня должна быть на занятиях?

– Сегодня скучные лекции...

– Ирка, если будешь пропускать университет, между нами все кончено. Не смейся. Я абсолютно серьезно.

– А Алена?

– На Алену не сваливай. Раз тебя нет дома, я бы раньше приехал.

Телефон. Звонит моя мать. Как прошел день? Те же вопросы, что я задавал Ирке. Те же цеу на завтра. Я должен быть строгим с Аленой. "Она избалована". – "Она не избалована. Она ребенок". – "Она не выполняет своих обязанностей". – "Мама, она все выполняет. Только с ней надо спокойно и ласково". (Понятно, в кого у меня характер.) – "Справляется Ира? Много ты ей платишь?" – "Справляется. И денег у меня навалом".

(Все верно. Сегодня Кероспян предложил мне пятьдесят рублей. Сказал, что они ему крайне мешают. Не знает, куда девать. Растранжирит по мелочам. А я, мол, отдам ему с премии, которую обязательно получу за свой гениальный прогноз. Целее будут.)

Такие же цеу мама по телефону дает и Ирке. Ирка мне ничего не говорит, но я знаю свою мать.

Достаю из папки маленький сверток.

– А это кто такой?

Иркина манера говорить "кто" вместо "что". Сейчас увидим. В свертке цветные чулки за пять рэ. Крик. Зачем тратишь деньги?

– Я премию получил.

А чулки ей нужны. Сразу примерила. В самый раз.

И еще один маленький сверток.

– А это кто?

Это двести граммов орехового рулета. Я сладкого в рот не беру, но Ирка любит. Особенно ореховый рулет.

Господи, сколько радости! Как мало человеку надо.

И мне ведь, ребята, тоже мало надо для полного счастья. Совсем немного: лишь бы Ирка всю жизнь была со мной.

***

Постричься, побриться, принять душ, надеть свежее белье – и никогда больше не терять время на проклятый быт! Один раз навести полный марафет и навсегда! Один раз сходить в магазин и забыть туда дорогу, хотя бы на год! Сварить обед на целый месяц! Перемыть посуду – и все, пусть вечно будет чистой! Последний раз вынести мусорное ведро! Последний раз поесть и не заботиться больше о низменных интересах желудка! И вот тогда отдаться науке на всю жизнь. Заниматься только работой, только тем, чего, кроме тебя, не сумеет сделать ни один человек.

Бессмысленные и тщетные мечты!

У человека самый низкий КПД. Одно бритье может свести с ума! Каждое утро по десять минут кривляешься перед зеркалом, а назавтра начинай все сначала. Бесконечный круговорот – магазины, приготовление еды, обед, мытье посуды, уборка – и опять думаешь, что купить. Меня угнетает не сам процесс домашней работы – все делаешь автоматически, – угнетают мысли о хозяйстве. Надо в прачечную, надо на рынок, надо в химчистку, надо заплатить за квартиру – починить стул, вызвать слесаря, напомнить, чтобы вымыли плиту, отнести обувь в мастерскую, попросить, чтоб зашили подкладку пиджака, господи, ну почему я обо всем этом должен думать? Из института я звоню домой: села ли Алена за уроки? Если прихожу поздно, допрашиваю Наташку с пристрастием: вовремя ли легла Алена спать? Наташке я напоминаю: ты хотела пойти в парикмахерскую, собиралась встретиться с подругой, должна позвонить врачу...

Наконец со мной истерика: я вам не кухонный мужик, хватит, мне надо работать, заниматься наукой, оставьте меня в покое!

Прекрасно. В субботу утром Наташка все закупает, готовит обед на два дня и уезжает по магазинам искать занавески. Алена поела и уходит гулять с девочками. Дома тихо и удобно. Сиди и точи зубы о гранит науки. Никто не мешает.

Сижу. Размышляю. Ну конечно, Алена бегает по сугробам. Промочит ноги, простудится. Наташка, дура, выбрала подходящее время для посещения магазинов. Всюду полно народу. Она, конечно, поехала не туда. Там, куда она поехала, приличных занавесок никогда не бывало. Только устанет. И купит совсем не то. И вообще, кому нужны эти занавески? Чем плохи старые?

И что у меня за паршивый характер? Наследственность? Гены дедов и прадедов, крестьян, которые всю жизнь думали о хозяйстве? Дед тоже, говорят, все делал сам, во все вмешивался.

А может, я просто стал занудой? Но почему?

Нормальные люди, мечтая об отпуске, отдыхают от повседневных забот. У меня все наоборот. Допустим, я решил, что надо втроем поехать в августе на Черное море. До августа еще полгода, а мне уже сейчас белый свет не мил. Деньги. Придется занимать. Где? И все равно не хватит. Август самый проклятый месяц. Трудно с жильем. Значит, устроимся в проходной комнате, далеко от моря, а соседи – с маленьким ребенком или пьяницы. И потом очереди в столовых. Значит, мне уходить раньше с пляжа. В магазинах ничего не найдешь, а хозяйка не разрешит пользоваться электроплиткой. Наташка будет ныть, что у всех баб роскошные заграничные купальники. Алена обязательно сгорит на солнце. И билеты обратно, в Москву, не достанешь. Уедем в общем вагоне дополнительного поезда, измучаемся в дороге. А главное – погоды на август не будет...

Вот такой характер. Наследственность? Мне кажется, характер – это усталость. Не в силах человек каждый раз искать новые пути, а потому чешет он по старой, знакомой дороге...

Любопытно, что раньше Наташка и Ира представлялись мне полными противоположностями. Наташка – робкий, наивный ребенок. Ира самостоятельная, самоуверенная девушка. Но потом, когда мои взаимоотношения с Ирой все больше стали походить на семейные, исчезли все различия. Я вернулся туда, откуда пытался убежать. Конечно, есть сотни нюансов, но если рассматривать жизнь с женщинами как радость, как счастье, то, братцы, клянусь, я не живу с ними – я о них забочусь! И вероятно, по-другому я не могу.

Хождение по кругу.

Ради науки я стремился уйти из семьи, вылезти из трясины быта, я улетал за тысячи километров – и в конце концов пришел к двум семьям.

Ради науки, ради того открытия, которое только под силу мне, я фактически бросил науку. Я хотел идти кратчайшим путем, а потерял уйму времени. Я нашел свое призвание, но там, где я сейчас, я должен был быть восемь лет назад.

Троим из нашего выпуска пророчили блестящее будущее.

Саша всегда производил впечатление пришельца из другого мира. В обыкновенной беседе он морщился, тер ладонью лоб, словно недовольный тем, что его заставляют спускаться с прекрасных облаков теории на грешную примитивную землю. Земное для него просто не существовало. Он жил там, в облаках. Поэтому то, что другим казалось далеким, скрытым и туманным, для Саши было рядом, под боком. Он протягивал руку и брал.

Вадиму все удивлялись. Вот уж поистине человек менее всего похожий на теоретика. Спортсмен, весельчак, душа компании. Невозможно было представить, что он проводит бессонные ночи, решая какую-нибудь головоломную проблему. Да и не требовалось ему этих ночей. Казалось, он заранее знал ответ, он просто вспоминал его сразу, как только знакомился с задачей, и для него это было так же естественно, как погасить высокий мяч в волейболе или выпить рюмку коньяку.

Два человека. Две разновидности высокой концентрации мысли, умения, под разными масками, постоянно думать только об одном, то есть работать ежечасно, непрерывно.

Вот чего не хватало товарищу Мартынову, при всех его якобы больших способностях.

Теперь Саша – доктор наук. Вадик – кандидат. Оба – лауреаты Ленинской премии.

В середине пульта стояло нечто похожее на телевизор среднего размера, и на экране двигались белые пятна. Это и был "пучок". Экран показывал встречу позитронов. Вадик сказал, что "пучок" молоденький, он "дышит", и вообще, стоит начальству отвернуться, как ребята делают из "пучка" розочки и восьмерки.

На ВЭПП-2 пока был смонтирован один лишь магнит, возле которого суетились человек пятьдесят лаборантов и слесарей. Опять же только начальство знало, что из этого получится, а начальством являлись Саша и Вадик.

Шеф института, которому я уже успел нанести визит, заметил между прочим, что ему с таким составом легче организовать не научное заведение, а волейбольную команду. Шеф беседовал со мной часа два о высоких материях и, кажется, не пришел в восторг от моих рассуждений. Он стал расспрашивать меня об общих знакомых (то есть о московских шефах), намекнул на специфику производства, и я понял, что, если бы я рвался в его "волейбольную команду", меня бы взяли с неохотой, и то на место запасного. Но я не рвался. Я еще был полон столичным высокомерием и полагал, что даже место игрока на задней линии мне не подходит.

Напрасно. "Молодежная республика" – как я окрестил институт в Академгородке – решительно отличалась от нашей московской конторы. У нас бывало, что две лаборатории на одном этаже, втайне друг от друга, химичили над одной и той же проблемой, и это выяснялось случайно, через несколько лет, на всесоюзной конференции. У ребятишек было иначе. Если кто-то придумывал что-нибудь стоящее, это сразу бралось на вооружение всеми. Не было погони за открытиями, поэтому открытия делались чаще. Никто не стремился получить скорее научную степень, но Саша как-то так, невзначай (утверждали, что под одним давлением шефа), защитил кандидатскую.

Оба моих сокурсника ни капли не походили на начальство. Они вкалывали так же, как и все, вплоть до того, что сами подкручивали гайки. И только потому, что непрерывно звонил телефон и разные голоса требовали Вадика или Сашу, потому что Вадик и Саша ни минуты не могли пробыть в одиночестве – к ним буквально занимали очередь, спрашивали, советовались, спорили с ними, только поэтому можно было догадаться, что они понимают больше, чем остальные.

И солидности у них не было. Спокойствие было.

...Врывается личность в машинный зал и кричит воющим голосом:

– Вадик, поздравляю, ВЭПП сел на землю!

Паника заразительна, и уже кто-то вздыхает:

– Начинаются чудеса в электротехнике.

Вадик невозмутим:

– Нет чудес в электротехнике. Есть плохие контакты.

***

Мой начальничек всем начальничкам начальничек! Какой бы для него был прелестный повод тут же созвать производственное совещание да всех раздраконить...

***

И ведь не вели ребята реестр, не отмечали опоздания, не следили, чтоб сидели на работе от звонка до звонка. Только мне все время казалось, что люди просто не уходят из института. Когда надо, работали и ночью, а надо было довольно часто. И никто не делал вид: дескать, смотрите, как он надрывается, как он гибнет на ниве науки. Веселая подобралась "волейбольная команда".

Только давайте не идеализировать физиков. В разных институтах различная обстановка. Сам был физиком и знаю, что они те же люди, те же человеки.

Издавна каждый человек стремился обрести свое место в жизни. Любой крестьянин хотел научиться делать то, что в деревне никто не умел. Например, шорничать, ковать лошадей и т. д. Специалист – он ценился.

И теперь идут в науку затем, чтобы найти свое место. Ловить электроны, изучать космические лучи – это тоже ремесло, только не всякому доступное. И вот, достигнув некоторых высот в своей специальности, молодой ироничный кандидат наук чувствует себя уверенно. Не понимая (или не принимая) другой жизни, он смотрит на всех свысока, скрыто презирая людей других профессий.

***

Три месяца длилась моя командировка.

И хоть мне приходилось по своим делам мотать в Новосибирск, но часто я бывал у Вадика и у Саши. Я подружился со многими ребятами из их отдела, домой к ним в гости ходил, так что, можно сказать, там у меня друзья-приятели. Нравились мне эти парни, всем они хороши, только не пошел бы я туда работать ни за какие коврижки.

Добрые они ребята, но лишь к тем, кто им ровня, кто (опять мое любимое сравнение) бежит дистанцию с ними рядом, не отставая.

Мой начальничек, всем начальничкам начальничек, резок был. Сотрудника, который "не тянет", "не сечет", он сразу от дела отшивал, из лаборатории выбрасывал. Рубил сплеча. Такие комплименты в глаза высказывал, что человек уходил, покачиваясь. За это я и уважал своего начальника.

А тут никто никому ни одного худого слова. Все чин чинарем. На милой иронии. Только плохо становилось парню, который "не тянул". Вдруг замечал он, что один ковыляет, а остальные ушли на полкруга, и хоть бежит он изо всех сил, но холодно ему и неуютно. Ох как неуютно. Трибуны не свистят, не улюлюкают – тем более обидно. Значит, не верят. Дескать, чего требовать от бездарности? И сходил паренек с дистанции. Сходил молча, не прощаясь.

Со мной, конечно, было другое дело. Меня признавали. Относились даже с некоторым почтением (что выражалось именно в том, что обращались запросто, как со своим парнем). Но тут было две причины. Во-первых, в своей области я "тянул", это чувствовалось. А во-вторых, главное, Вадик и Саша по-прежнему считали меня специалистом на их уровне. И это все видели. И я, признаюсь, принимал уважение ребят как должное (возможно, авансом на будущее), хотя догадывался, что мне платили по старым счетам. Я все больше понимал, что отстал от ребят, отстал сильно, и если это сейчас не заметно, то скоро будет заметно, а куда же мне тогда деваться? В один прекрасный день Саша вдруг станет вежлив и предупредителен, а в глазах его промелькнет некая жалость. И скучно ему будет со мной разговаривать.

"Не люблю неудачников". Мои слова. Так я высказывался еще студентом.

Мартынов не мог допустить, чтоб его обгоняли старые товарищи. Лучше сойти с дистанции и попытаться взять реванш на другом стадионе.

Видимо, в Академгородке я впервые подумал о том, что мне надо бросать физику.

Когда я еще увлекался литературой, я обратил внимание, что герои советских авторов совершенно не думают о деньгах. В книгах "проклятого Запада" все время шла речь о презренном металле. Это понятно, там кругом капиталистическое окружение. У нас другое дело, у нас другие проблемы. Мне не казалось, что наши писатели что-то приукрашивают или стыдливо замалчивают. Например, лично меня деньги почти совершенно не интересовали.

Но вот теперь я все чаще замечаю, что становлюсь находкой для западной пропаганды, хотя не являюсь капиталистом, а, можно сказать, совсем наоборот. Признаюсь честно, я все больше и больше думаю о деньгах.

По-моему, с ними происходит что-то непонятное. Раньше, до реформы, если у меня была в руках сотня, я считал себя богатым человеком. Сегодня как пойдешь в магазин – так нет десятки. Раньше таксисту даешь рубль на чай – он счастлив. Теперь протягиваешь ему десять копеек – он морщится. Ну хорошо, такси я пользуюсь крайне редко. Но пучок зеленого лука на рынке как стоил 20 копеек до реформы, так стоит и сейчас.

Я получаю прилично. Сто пятьдесят в месяц. На руки – 135 рэ. Экономить на еде, а значит, в первую очередь, на Алене, не собираюсь. То, что мы покупали раньше, покупаем и сейчас. Без роскоши и кутежей. Самое необходимое:

Молоко, кефир

60 коп.

Мясо (1 кг)

2 р.

Масло (200 г)

72 коп.

Сахар (1 кг)

94 коп.

Маргарин (пачку)

36 коп.

Яйца (десяток)

1 р. 30 коп.

Капуста, картошка

50 коп.

Сигареты (2 пачки)

60 коп.

Хлеб (2 батона)

26 коп.

Майонез (1 банка)

36 коп.

Рыба (филе трески)

77 коп.

Яблоки (1 кг)

1 р. 30 коп.

Лук (1 кг)

50 коп.

Все это нам нужно на два дня. Плюс еще рубль (ежедневно!) Алене на школьный завтрак и мне на обед в буфете. Итого – 11 рэ за два дня. Умножить на пятнадцать – 165 рэ в месяц только на еду.

Домашние хозяйки как-то ловчат, выстаивают очередь за дешевым мясом, за столовыми яйцами. Я покупаю то, что нахожу после работы. Готовить вегетарианские блюда я не умею. Опять же нет времени. С мясом и рыбой проще и быстрее.

За квартиру, газ, свет, телефон – 18 рэ.

В месяц я выпиваю примерно 3 поллитра водки. В среднем на день по 50 граммов, меньше, чем в старой армии полагалось нижним чинам к обеду.

Итого – 192 рэ.

Передачи в больницу. Тут я не экономлю. Слава богу, что Наташка просит принести ей чего-нибудь вкусного. Еще рублей двадцать пять.

Всякая мелочь для Алены – кино, пуговицы, носки, книги.

Получается 220 рэ.

Когда Наташка работала и приносила 80 рэ, мы сводили концы с концами.

Наташка в больнице почти два месяца. Наташка умудрялась как-то выкручиваться. Ира хозяйничает хуже. И потом, если Алена канючит "купи конфет", Наташка могла отказать, а Ира не может.

Деньги за свой неиспользованный отпуск я взял. Ушли.

50 рэ из кассы взаимопомощи. Ушли.

50 рэ, которые одолжил мне Кероспян. Ушли.

У кого занимать дальше?

Надеяться на премию за удачный прогноз? Когда эта премия будет и будет ли вообще... Занимать под Наташкин бюллетень? Но сможет ли она сразу после больницы приступить к работе? А вдруг ей порекомендуют отдохнуть?

Я давно себе ничего не покупаю. Пиджак порвался в локтях. По сравнению с мальчишками, которые ждут своих девочек под часами, я похож на нищего.

Приближается зима. Какое бы мы тепло ни предсказывали, а холодно будет – это уж точно. Алене нужны сапоги.

Как минимум мне необходимо 250 рэ в месяц. Я получаю сто тридцать пять.

Когда, после окончания института, я работал в конторе у "начальничка", моя зарплата вместе с прогрессивкой достигала двух тысяч (старыми деньгами). Мы с Наташкой даже по ресторанам ходили. И на Севере мне хватало – в Москву привозил.

Странная статистика. Чем больше я работаю, тем меньше у меня денег.

Что же дальше будет?

В общем, мне плевать, как я одет. Ни костюмов, ни мебельных гарнитуров мне не надо. Обойдусь и без курортов. И разные развлечения – театры, рестораны, концерты – все в прошлом. Мне бы после работы идти в библиотеку. Сидеть за книгами и справочниками. Заниматься наукой. Ведь у меня тоже свои теории, которые надо сначала выстроить хотя бы для себя самого, обосновать, а потом и доказательства найти. Все это требует времени, спокойствия и ясной головы. Но откуда придет спокойствие, когда голова забита одним: где взять деньги? Ведь у меня, ребята, две девочки. Кто же их будет кормить?

Нашему шефу, академику, задали вопрос:

– Почему погода в этом году ведет себя столь необычным образом?

Ответ:

– Причину мы нашли совсем недавно. Разгадку привез вернувшийся из рейса научно-исследовательский корабль "Профессор Визе". Вот что обнаружили участники экспедиции. В Северной Атлантике колоссальные водные толщи – до полутора-двух километров в глубину – нынешней весной и летом холоднее средней многолетней нормы на 1 – 2 градуса. Для океана это очень большое отклонение... Иными словами, в Атлантике возник гигантский, необъятный по своей емкости источник охлаждения. Откуда взялся этот сверхплановый возмутитель атмосферы, никто пока не знает. А что он натворил, можете полюбоваться...

Дальше шеф говорил все правильно. Он, вообще, мужик очень толковый. Этот атлантический "холодильник" мы теперь учитываем. И я, грешный, от него танцевал, когда прогноз составлял на ноябрь. То есть стоит нам найти причину, то последствия мы как-нибудь предугадаем. Но вы обратили внимание на слова: "Откуда взялся этот сверхплановый возмутитель атмосферы, никто пока не знает"?

Ну хорошо, 1 – 2 градуса ниже нормы в океане – это частность (хотя и ее достаточно, чтобы перепутать погоду на целый год).