Текст книги "Женское лицо СМЕРШа"

Автор книги: Анатолий Терещенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

БЛОКАДА

Зинаида Шепитько осталась в Ленинграде с заболевшей теткой. Племянница не могла бросить одинокую родственницу – прокурора района Ольгу Николаевну Панову, младшую сестру матери, которая очень её любила. Мужа, офицера-танкиста, она потеряла на Халхин-Голе. Детей у них не было, и вот осталась она одна-одинешенька больная с племянницей. Выздоровела она, как тут же захворала Зина. Да так сильно болезнь схватила в свои горячие клещи, что нередко племянница впадала в забытье. Температура прыгала до сорока. Теперь тетушке приходилось выхаживать свою спасительницу.

А тем временем летом 1941 года на Ленинград шла группа армий «Север» общей численностью пятьсот тысяч человек, под командованием генерал-фельдмаршала фон Лееба. Немецкому вояке прусского происхождения поручалось уничтожить части Красной Аармии, расположенные в Прибалтике, развить наступление, захватить все военно-морские базы на Балтийском море и к 21 июля овладеть Ленинградом.

9 июля был занят Псков. На следующий день немцы прорвали фронт и пошли на Лугу. До северной столицы оставалось чуть более полутора сотни километров.

30 августа пал крупный железнодорожный узел Мга, после чего последняя железная дорога, соединяющая Ленинград со страной, или как ее называли ленинградцы, Большой землей, оказалась в руках у немцев. А уже 8 сентября 1941 года гитлеровцы захватили у истока Невы город Шлиссельбург, окружив Ленинград с суши. Началась 871-дневная блокада Ленинграда.

Желания у фашистов были прожорливые. В тезисах немецкого доклада «О блокаде Ленинграда» от 21 сентября 1941 года говорилось:

«Сначала мы блокируем Ленинград и разрушаем город артиллерией и авиацией…Весной мы проникнем в город… вы везем всё, что осталось живое, в глубь России или возьмём в плен, сровняем Ленинград с землей и передадим район севернее Невы Финляндии».

Но были и другие обращения к городу. Сталин дал указание, во что бы то ни стало удержать город. Поддержали город и вечные наши недоброжелатели – англичане. На сей раз Британская радиовещательная компания обратилась к гражданам Ленинграда. Обращение прозвучало 8 сентября 1941 года. Зина слушала это сообщение, не отрываясь от репродуктора – круглой «бумажной тарелки».

«Слушай, Ленинград! Говорит Лондон…Лондон с вами…Ленинградцы, помните! В ответ на бомбы, сброшенные на ваш город, сбрасываются бомбы на столицу неприятеля. Победа за нами. Да здравствует Ленинград!..»

Горожане начались готовиться к осаде. Люди бросились изымать свои денежные накопления из сберкасс. Уже за несколько часов был выбран весь денежный запас по городу. И в то же время мало кто верил в блокаду, но по старой привычке запасались хлебом на сухари, солью, спичками, сахаром, мылом, мукой, крупами. Стремительно стали расти цены на продукты питания. Даже по официальным данным спрос на эти продукты в некоторых районах превысил пятьсот процентов.

Возвращаясь в дом, Ольга Николаевна с прокурорским образом мышления сокрушалась:

– Как же так получается, что люди не понимают, что своими действиями они рубят сук, на котором сидят…

Зина внимательно слушала тетю. Часто задавала вопросы, получая вразумительные ответы на некоторые особенности жизни в Ленинграде. Знала она и о безобразиях на складах хранения неприкосновенного запаса продовольствия города. Она не раз ставила вопрос перед руководством района о непригодности помещений, не соблюдении требований санитарного надзора, порче неприкосновенного запаса. Так, комиссия, в которую была включена и она, зафиксировала, что из-за течи воды с потолка подмочены мешки с сухофруктами, сливочное масло покрылось плесенью, рис и горох заражены клещом, мешки с сухарями разорваны крысами, покрыты пылью и пометом грызунов.

По материалам проверки, в которой участвовали и чекисты, Управление НКВД по Ленинградской области подготовило донесение с грифом «совершенно секретно» на имя секретаря Ленинградского горкома ВКП(б).

Во время массированной бомбежки города 8 сентября серьёзно пострадали Бадаевские склады. По Ленинграду поползли слухи, что во время пожара на складах сгорели «стратегические запасы продовольствия». Фактически были уничтожены трехсуточный запас сахара и примерно полуторасуточный запас муки, то есть текущие запасы.

Ольга Николаевна знала другую тонкость: город жил на привозных продуктах, питаясь, что называлось, «с колес». Никакого серьёзного запаса продовольствия в Ленинграде в принципе не существовало.

* * *

Зина стала задумываться над дальнейшей своей судьбой. Сидеть, сложа руки при таком пожаре в стране, она не могла, прекрасно понимая, что в ближайшее время ей Москвы, а тем более Крюкова, не увидать. Слушая сводки Совинформбюро по радио и получая более конкретную информацию от тёти, она понимала, что фашисты берут столицу в клещи, чтобы потом создать кольцо и затянуть огненную петлю на ее горле. В декабре ей стало известно, что в Крюков ворвались немцы.

«Как теперь там живется моим родным, – вздыхала Зина. – Отец, если не попал в ополчение, мог остаться в поселке. Он прямой по натуре и может взбрыкнуть против «нового порядка» оккупантов. А у них разговор короток и заканчивается часто пулей».

– Ольга Николаевна, я поправилась, не могу сидеть у вас на шее. Путь в Москву заказан. Хочу на фронт, – посодействуйте.

– Тебе ещё надо немного окрепнуть. Подожди малость, – разберусь с обстановкой. А вообще у меня есть хорошие друзья в Управлении НКВД. Поговорю с одним начальником, может, найдем тебе работу.

А жизнь в городе с каждым днем ухудшалась…

Есть смысл привести строки из писем, изъятых военной цензурой Управления НКВД по Ленинградской области. Сейчас они рассекречены управлением ФСБ по Санкт-Петербургу.

«…Жизнь в Ленинграде с каждым днем ухудшается. Люди начинают пухнуть, так как едят горчицу, из нее делают лепешки. Мучной пыли, которой раньше клеили обои, уже нигде не достанешь».

«…В Ленинграде жуткий голод. Ездим по полям и свалкам и собираем всякие коренья и грязные листья от кормовой свеклы и серой капусты, да и тех-то нет».

«…Я был свидетелем, когда на улице у извозчика упала от истощения лошадь. Люди прибежали с топорами и ножами, начали резать лошадь на куски и таскать домой. Это ужасно. Люди имели вид палачей»…

Подобные факты, даже более страшные, были известны Ольге Николаевне.

Не всё, конечно, о критической обстановке в городе она рассказывала племяннице, но то, что тетя приносила на кончике языка, повергало Зину в уныние.

Однажды она пришла радостная.

– Зиночка, завтра я тебя отведу на собеседование.

– Куда?

– В Управление НКВД.

– Для чего?

– Хотят познакомиться. Подойдешь – предложат работу…

Так Зинаида Сергеевна Шепитько стала сотрудницей военной контрразведки. После соответствующих курсов ее направили работать в установку, а затем секретарем в особый отдел НКВД одного из соединений Ленинградского фронта…

КРЮКОВО

В конце ноября 1941 года фашисты почувствовали, что пружина сопротивлении Красной Армии сжата до предела. Войска вермахта уперлись в стену. Сопротивление нарастало. Несмотря на это немцы на Крюковском направлении сосредоточили большие силы и оттеснили наши войска.

30 ноября станция Крюково пала под ударами оккупантов. Это был последний населенный пункт, захваченный гитлеровцами во время московской битвы по реализации их операции «Тайфун». На небольшом участке фронта противник сосредоточил относительно большие силы: 35-ю пехотную дивизию и две танковые -5-ю и 11-ю.

Несмотря на этот броневой кулак наши войска в лице 44-й кавалерийской дивизии, 8-й стрелковой дивизии им. И.М. Панфилова, 1-й гв. Танковой бригады М.Е. Катукова, 354-ой стрелковой дивизии и 2-го гв. кавалерийского корпуса Л.М. Доватора не раз контратаковали. Это были силы 16-й армии, которой командовал генерал-лейтенант К.К. Рокоссовский, недавно покинувший тюремные казематы.

Со временем лихой кавалерист-доваторец Я.Е. Энтин напишет о своих друзьях-товарищах:

Вот послушайте:

Конь тебя несет,

В бою нет ближе друга,

От верной смерти он спасет.

Хоть дождь, хоть снег, хоть вьюга.

Туман, Огонь, Индус, Стратег,

Русалка, Ветер, Гпадиатор -

Такие клички лошадям

Любил давать Доватор!

Восемь раз поселок переходил из рук в руки. И вот, наконец, немцы вздохнули с облегчением – они стали хозяевами Крюкова. Начались облавы и расстрелы советских, партийных и комсомольских активистов. Не щадили и военнопленных, так как не до жиру, быть бы живу, – не было у них ни времени, ни сил обустраивать пункты сбора.

Местное население подготовилось к такому лихолетью. Оставшиеся люди стали рыть ямы, скрываясь там от осколков и пуль.

Супруги Ванины тоже не отставали от других. Они даже упредили многих. Федора Борисовича не мобилизовали в армию из-за инвалидности. Он отрыл погребок еще до морозов. Сверху положил несколько бревен и досок, прикрыв их кусками ржавой жести.

– Ну что мать, – обратился он к жене Марии Александровне, – у нас теперь есть свое бомбоубежище.

– Ох, лучше бы его не было, – грустно заметила супруга.

– А ты реально гляди на вещи, – чует мое сердце, бои за Крюково будут страшные. Это сооружение самое безопасное место от осколков.

На второй день после оккупации родителей Лиды немцы выгнали из дома. Ваниным пришлось переселиться в свое «бомбоубежище». А немцы роскошествовали в доме. Топили мебелью и вырубленными садовыми деревьями.

Мария Александровна заплакала, когда увидела, как под корень извели любимую яблоньку Лиды. Она её очень любила. Когда Федор Борисович попытался упросить фашиста не рубить дерево, тот отшвырнул его и пригрозил застрелить россиянина, показав на автомат, лежавший рядом.

А вот судьба соседа Ваниных, Сергея Ивановича Шепитько, получившего серьезную производственную травму накануне войны, оказалась трагичной. В отстаивании имущества дома – личной библиотеки, собираемой им годами, – его застрелил немецкий офицер. Немцы топили его книгами.

Однажды после прекратившейся перестрелки Мария Александровна, отодвинув брезентовый полог входа в яму, чтобы набрать снега для приготовления кипятка, услышала истошный девичий крик. Ей предстала картина бегущего за двенадцатилетней девочкой долговязого немца. Он догнал подростка, повалил на снег и снял с ног взрослые валенки. В слезах девчушка бежала босой по снегу и громко рыдала.

«Вот изверги, свою еврокультуру пришли к нам насаждать. Это такой их «новый порядок?», – вздохнула Мария Александровна. – Это не культура, это называется по-другому – элементарное свинство, а если правильнее, то это чистой воды грабеж».

Да, немцы поначалу, особенно в зиму сорок первого, для выживания грабили местное население. Забирали теплые вещи. Морозы и снежные метели студили не только кровь, а потом постепенно, по мере победных шествий по России, выстуживали их простуженные нацизмом души. Произведения искусства вояки Гитлера понимали и принимали, но нередко оценивали их такими категориями как размеры, блеск и вес.

Только Мария Александровна разожгла примус, как стены землянки задрожали. Послышался быстро приближающийся рокот танкового мотора. Не успела она опомниться, как затрещали доски и бревна потолочного перекрытия. Одна стена осела, – посыпалась земля на постель, лежащую на нарах, сбитых из досок. Это недалеко проехал фашистский танк.

«Ещё бы левее и меня бы не было, – в испуге подумала женщина. – Провалилась бы и немецкая машина в эту яму, и вряд ли бы я выбралась. Скорее бы их выбили из Крюкова».

* * *

В ночь с 7 на 8 декабря Ванины услышали артиллерийский грохот, а потом душераздирающий свист. Супруги выскочили из убежища и увидели такую картину. Немецкие танкисты спешно заводили машины и покидали поселок. Пехота куда-то постоянно стреляла, взбираясь на машины. Танки были облеплены фашистами.

– Похоже, немцы покидают Крюково, – радостно закричал Федор Борисович. – Это Победа! Им сюда уже не возвратиться.

А над головами двух озябших крюковцев проносились со свистом золотистые стрелы и, уходя в темноту, почему-то где-то совсем близко разрывались. Федор Борисович понял: бьют по только что отступившему неприятелю. От взрывов содрогалась земля. Она словно плакала из-за боли, причиняемой горячим металлом, разрываемым взрывчаткой.

А утром крюковцы услышали русскую речь. Красноармейцев обнимали и целовали оставшиеся местные жители, одаривая их кто чем мог.

– Пойду, вынесу бойцам конфеток, – повернулась Мария Александровна в сторону супруга. – Десяток подушечек осталось. Пусть полакомятся.

– Конечно, пойди, вручи нашим соколикам.

Выскочив из ямы, Мария наткнулась на четверых бойцов в белых полушубках с автоматами наперевес, которые быстрым шагом шли по направлению к разрушенной станции. Она сунула каждому по две конфеты.

– Спасибо, мамаша, спасибо, – хором ответили они.

«Совсем молодые, – подумала Мария Александровна, – а уже навоевались. Восемнадцатилетние, не больше. А сколько придется им ещё бед испить, пока не прогоним с нашей земли непрошенных гостей».

Вдруг её взгляд упал и почему-то крепко прицепился к коннику, одетому тоже в белый полушубок. Боец гарцевал на белом породистом коне. Это был совсем ещё молоденький солдат. Проехав мимо метров пятьдесят-шестьдесят, он оглянулся и в это время под ним раздался взрыв. Через мгновение, оправившись от испуга, Мария увидела на окровавленном снегу лежавшие жертвы оставленной фашистами мины – солдатика и коня. Они погибли оба и сразу.

Кстати в Крюково уходя, немцы оставили очень много мин-ловушек. Саперам пришлось много потрудиться, чтобы обезопасить мирное население поселка от всяких трагичных неожиданностей.

* * *

Как только после недельной оккупации, ушли фашисты Ванины бросились к дому. Не узнали они своего недавнего уютного жилища. Мебели практически не осталось. Всё, что могло гореть: книги, бельё, одежда, дерево, игрушки, в том числе и игрушечный гардеробник с куклой Машенькой, – превратилось в золу и дымом ушли в небо. В двух комнатах захватчики отдыхали, а третью превратили в отхожее место.

– Ой, что же наделали эти изверги, – всплеснула руками Мария Александровна и бросилась на грудь супругу, тоже застывшему в оцепенении. – Неделю всего побыли, а что натворили.

– Ничего, мать, отстроимся. Как говорится, все хорошие вещи дешевы, всё плохое стоит очень дорого. Будем трудиться, соберем потерянное добро. От гадов немецких стране поскорее бы избавиться!

– Сколько труда нашего сгорело, – снова запричитала супруга.

– Ну, хватит причитать. Надо думать, как всё восстановить, – по-хозяйски отреагировал муж.

В тот же день супруги взялись за лопаты, метла и грабли. Надо было наводить порядок в доме…

А через неделю пришла печальная весть о гибели в деревне Каменка племянницы Марии Александровной – Ани Рудиной. Её расстреляли фашисты вместе с родителями. Ванины поехали в Каменку. В доме Рудиных уже похозяйничали мародеры. Сходили они на могилу, почтили память о родственниках и забрали среди разбросанных вещей только один блокнотик, сшитый из нескольких ученических тетрадей с надписью на лицевой стороне крупными печатными буквами: «Дневник Ани Рубинной».

Оказывается, девочка вела дневник со второго класса.

Мария Александровна, придя в дом, стала с волнением читать исписанные каллиграфическим почерком дневниковые записи племянницы. Вот, что она писала о сороковых роковых годах.

«22.6.41 г. Сегодня в 11.00 утром по радио было объявлено о начале войны… В Крюково сразу же стали создавать народное ополчение и команды местной ПВО…»

«3.7.41 г. Нас, учащихся с 7 по 9 класс, пригласили на Крюковский спортивный аэродром помочь в эвакуации самолетов…Самолеты разбирали специалисты, а мы помогали авиатехникам грузить части летательных аппаратов на военные грузовики. Работали быстро, слажено и с задачей управились в три дня…»

«28.8.41 г. Целыми днями роем окопы и противотанковые рвы на Ленинградском шоссе…Тяжел труд, земля была спрессована, высушена за лето. Лопаты с трудом врезались в сухой глинозем. Да, нелегко было девочкам, но помогало чувство осознанности того, что мы роемся в земле для нашей же безопасности…»

«10.9.41 г. Ученики двух местных школ работали на Жилинской фабрике елочных игрушек. Тут открыли производство легковоспламеняющейся горючей смеси. Жидкость эту заливали в бутылки, закупоривали и отправляли на фронт и в партизанские отряды. Работа была вредной для здоровья. Если капелька смеси попадала на одежду, то мгновенно прожигала ткань, а на теле появлялся ожог. Одежда тлела и становилась ветхой даже от паров. За работу нам давали обед, а после обеда – чай, чему мы были очень рады…»

«15.10.41 г. Сталин отдал приказ об эвакуации фабрик и заводов, а также населения на восток страны. В Москве, говорят, началась паника. Поездов для эвакуации недоставало. Ехали люди с детьми даже в товарных вагонах. Некоторые шли пешком, оставляя квартиры и имущество в столице. Рабочим и служащим выдавали двухнедельное пособие и по пуду муки, так как пекарни и магазины не работали…»

«17.10.41 г. Мы стояли за хлебом в очереди с 4-х утра, а отпустили только на следующий день в 11.00…

Вдруг мы услышали сигнал воздушной тревоги. В небе появились два немецких самолета. Они сбросили бомбы на стоящий товарный состав. Паровоз окутало клубами дыма и пара. Осколками пробило котел. Мы побежали к месту взрывов. Из паровозной будки вынесли и положили на землю машиниста лет пятидесяти, у которого лицо и руки были ошпарены…»

«2.11.41 г. По радио сообщили о прекращении эвакуации из-за частых бомбежек железнодорожных составов. Чувствовалось, немец приближается. Занятия в школе прекратились. В школу привезли первых раненых. Жители посёлка стали спешно строить из подсобных средств укрытия в земле на случай бомбежки…»

24.11.41 г. Вчера немцы заняли Солнечногорск, а сегодня фашисты обстреляли поезд, шедший в Москву. Состав остановился на станции Крюково и тут же был подвергнут авиационному налету. Сгорел полностью детский вагон. Пахло жженной костью и паленым мясом. Обгоревший состав долго стоял на станции. Он напоминал скелет какого-то чудовища…»

«28.11.41 г. Продолжается активное отступление наших войск к Москве… Сол даты шли по улице Ленина, по шоссе, по тротуарам. Многие советовали жителям покинуть поселок и идти в сторону столицы. Мы с мамой вырыли под террасой яму и спрятали некоторые вещи. Сверху положили клеёнку и засыпали землей. Спрятанное имущество замаскировали дровами, а сами ушли к соседям. У них была довольно просторная землянка…

Вечером наши взорвали часть полотна на перегоне Крюков – Сходня…»

«1.12.41. г. В ночь с 30 ноября на 1 декабря немцы ворвались в Крюково. По поселку грохочут танки, сшибая деревья, заборы, строения и подминая декоративный кустарник…После танков в поселок въехал большой отряд мотоциклистов. Они сразу же стали выгонять местных жителей из домов и обжитых землянок – и занимать их. Мы сидели в ясе-подвале без воды и еды и ждали смерти. Жажду утоляли снегом. Крюково несколько раз переходило из рук в руки. Слышалась то родная русская речь, то вражий немецкий лай…»

«2.12.41 г. Со вчерашнего дня началась оккупация. Сегодня расстреляли учительницу русского языка Полякову и ученика 9 класса Диму Ярцева. Моя подружка Лида Теньковская была тяжело ранена. Ей оторвало снарядом обе ноги… Вечером по крыше нашей ямы прошел немец и развалил её. Приходилось на плечах держать потолок, пока другие искали подпорки…»

«3.12.41 г. Я вышла из ямы, чтобы набрать чистого снега. Стала сгребать его в ведерко. Вдруг на меня сзади кто-то набросился. Я обернулась и увидела рыжего немца. Он снял с меня одеяло и отцовские валенки. Тут же в центре одеяла прорезал ножом отверстие и просунул туда голову. Валенки взял под мышку и пошел в сторону дома…»

«8.12.41 г. Немцы выбиты из поселка. Мы вышли из ямы. Наш дом, стоящий на окраине Крюкова, был разграблен за неделю – немцы похозяйничали крепко…

Мебель всю сожгли. Привезли на грузовике хлеб. Мама отправила меня за пайком. Выдавали бесплатно по 300 граммов ржаного хлеба, 25 граммов подсолнечного масла и 25 граммов конфет-леденцов «Рябинка». По всему поселку валяются трупы наших и врагов…»

«Как же так, 8 декабря Рудины, значит, были живы, – размышляла Мария Александровна. – Кто же их убил? Говорят, немцы, а может, 122 мародеры? Могли появляться после восьмого только неприятельские разведчики для выяснения обстановки».

Муж разделял догадки своей супруги и просил не горевать:

– От переживаний кровь запекается!

– Согласна с тобой, что гадать, Федя, теперь их не вернешь, – согласилась жена. Скоро пришла весточка от Лиды. Она сообщила, что отправляется на фронт, но в качестве кого и куда – ни слова.