Текст книги "Ротмистр авиации"

Автор книги: Анатолий Ромов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

8

Около девяти вечера Зубин сидел на уединенной скамейке в дальнем углу госпитального сада и ждал представителя Петербургского совета РСДРП Павла Белкова. Дежурная сестра впервые разрешила ему выйти из палаты; с трудом доковыляв до одинокой скамейки, инженер примостился с края, приладив костыли и поглядывая на вход в сад. Увидев идущего по дорожке полного сутулого Белкова, положил ногу на приставленный к лавке костыль, огляделся. Павлу Белкову было далеко за сорок, он давно перешел на профессиональную партийную работу и вряд ли притащил бы за собой шпика, но все-таки Зубин был настороже. Подошедший сел, поздоровался молча, движением изъеденной типографской краской щеки. Им не нужно было ничего объяснять друг другу, оба отлично знали, что означает не только каждое слово, но и каждый жест.

– Как дела, Паша? – Зубин имел в виду хвост.

– Чисто.

– А в остальном?

Белков вздохнул.

– Солодовникова могут взять со дня на день, он обложен со всех сторон.

– Плохо.

– Его нужно срочно вывезти за границу.

Зубин отлично понял, что подразумевает Белков под словом «нужно». Охранное отделение гонялось за Алексеем Солодовниковым не зря – он был опытным партийным журналистом. Но если бы Солодовникова удалось вывезти из России, он продолжал бы сотрудничать с органом Петербургского совета «Звездой» – большевистской легальной газетой – из-за границы. Зубин и Белков занимались в Петербургском совете РСДРП вопросами печати; Зубин был членом фракции большевиков с 1904 года, в 1905-м входил в состав редакции газеты «Новая жизнь», тогда же со 2-го на 3 декабря был арестован за участие в издании «Финансового манифеста». Бежал, помогал выпускать нелегальную газету Петербургской военной организации РСДРП «Казарму». Сейчас, в 1911-м, когда обстановка заставляла работать только в подполье и за границей, этот опыт оказался кстати, Зубин не чувствовал себя новичком, Белков же к этому времени стал специалистом конспирации.

Зубин надавил двумя пальцами на глаза, будто они болели, встряхнул головой.

– Неужели Солодовникова не с кем отправить?

В летнем воздухе где-то за пределами госпиталя отчетливо слышался звук патефона. Играли танго. Некоторое время Белков молчал, прислушиваясь к слабым звукам мелодии. Раздраженно вздохнул.

– С кем? Вот ты сам скажи, с кем?

– Допустим, с Кокоревым?

– Кокорев сам под наблюдением.

– С Шехтелем?

– Ты имеешь в виду студента? Это мальчишка, ему нет двадцати, отцу же его доверия нет. Учти, полковника Мясоедова из Вержблова выгнали [С. Н, Мясоедов, жандармский полковник, в 1915 году был повешен как германский шпион. В 1907 году С. Н. Мясоедов был начальником пограничного жандармского отделения ж.-д. станции Вержблово на границе с Германией, где прославился особым рвением в выявлении пытавшихся выехать из России революционеров.], но охранка там свирепствует по-прежнему. Для того, чтобы вывезти Алексея, нужны документы. Чистые, не вызывающие подозрений. В идеале – еще и опытный сопровождающий. Где все это взять?

– Да, действительно… – Зубин забарабанил пальцами по скамейке, – Понимаешь, Паша, есть один человек, будто созданный для этого. Я давно уже к нему присматриваюсь. Этот человек мог бы вывезти Алексея, при доле везения, конечно.

– Что ж ты молчал?

– Главное, этот человек наверняка сможет достать документы.

– Где он работает?

– Никогда не поверишь. В контрразведке.

Хмыкнув, Белков поднял камешек. Повертел, будто изучая, подбросил.

– Шутка?

– Какая шутка, говорю самым серьезным образом. Профессиональный контрразведчик, из ПКРБ. Что, Паша, заманчиво?

Белков осторожно бросил камень в кусты.

– Заманчиво, но ведь это – лезть черту в пасть, ПКРБ… Серьезная организация. А что за человек?

– Из армейских, воевал с японцами. ПКРБ – не охранка.

– Все равно это прихвостни режима.

– Паша, я этого человека… как бы тебе объяснить – чувствую. Потом – он прекрасно знаком с системой сыска и слежки, тренирован, профессиональный конспиратор.

– Конспиратор, вскормленный монархией.

– Конечно. Но я много говорил с ним. По-моему, этот человек сам – гонимый. Он потерян, не нашел себя.

Его должны, если я не ошибаюсь, вот-вот уволить из контрразведки.

Оба замолчали. Сквозь притихшую листву в светлых сумерках слабо желтели окна госпиталя. С площадки в центре сада, от скамейки, где курили больные, слышался смех.

– Андрей, я хотел бы быть таким же оптимистом. Согласен, такой человек может быть нам полезен. Но ведь мы должны ему верить.

– По-твоему, пусть Солодовникова берут? – Так как Белков молчал, Зубин добавил: – Хорошо, я знаю твою осторожность. Если хочешь, давай его проверим.

– На чем?

– Ну, способов тысяча. Завтра зайдет Таисия Афанасьевна, посоветуемся с ней. Ты ведь знаешь, какой у нее глаз. С Таисией Афанасьевной могла бы пройти подставная квартира.

9

Войдя в кабинет Курново, Губарев остановился у двери. Полковник хмыкнул, осторожно положил сигару на край пепельницы.

– Доброе утро, Александр Ионович. Что-нибудь случилось?

Лицо Курново ничего хорошего не предвещало, он не любил, когда к нему врывались без доклада. Пусть, подумал Губарев, сейчас задача одна – предупредить последствия ночных событий.

– Доброе утро, Владимир Алексеевич. Кое-что действительно случилось. Мне требуется ваше содействие.

Полковник некоторое время изучал его. Решив изменить тон, кивнул:

– Прошу, Александр Ионович, садитесь, – подождал, пока Губарев сядет. – В чем содействие?

– Не буду опережать события, но мне кажется, я напал на след. Он привел к варьете «Аквариум». В дальнейшем, при попытке изучить заинтересовавший меня объект, произошло осложнение. Во время посадки седока я был вынужден столкнуть на землю неизвестного.

– Только и всего?

– Мне кажется, неизвестный – человек достаточно важный. Он может поднять шум. Чтобы не рисковать, я решил сразу доложить. Для сведения: ему лет пятьдесят, чуть ниже среднего роста, русский, имеет собственный экипаж, личного кучера и дорогую лошадь. Все.

– Что значит «дорогую лошадь»?

– Чистокровного рысака.

– Он что, этот неизвестный, сидел в «Аквариуме»?

– Нет, подъехал в четыре утра.

– Кого-то пытался взять?

– Одну из артисток, мадемуазель Ставрову. Именно ее я хотел подвезти.

– Это в есть ваш объект, Ставрова?

– Нет, но подозреваю, что она как-то связана с объектом.

Ротмистру показалось, что во взгляде Курново наконец появилась осмысленность. Некоторое время шеф ПКРБ сидел, прикидывая. Вздохнул, нажал кнопку, сказал появившемуся адъютанту.

– Станислав Николаевич, будьте добры, соедините с Гороховой.

– С кем именно, Владимир Алексеевич?

– Давайте с Левисоном{На ул. Гороховой размещалось Управление полиции Петербурга; В. В. Левисон – штаб-офицер градоначальника Петербурга генерала Д. В. Драчевского.}.

– Слушаюсь, – адъютант исчез, через минуту звякнул телефон, полковник взял трубку.

– Вернер Вернерович? Добрый день, это Курново. У меня просьба – вы не могли бы выяснить об одном извозчике? Да, именно извозчике? Конкретно – не было ли каких-то сигналов? Минутку, – посмотрел на Губарева, тот показал номер. – Фамилия не обязательна, номер сто сорок четыре, третья извозная конюшня Оводкова. Выглядит: около тридцати лет, выше среднего роста, глаза карие, волосы и борода русые. Пожалуйста, будьте любезны. Хорошо, жду у телефона. – Положил трубку, вздохнул. – Александр Ионович, может быть, расскажете подробней?

Губарев коротко рассказал, как ему удалось выследить «господина Юдзуру», а также – о предполагаемой связи морского атташе Танаки со Ставровой. Выслушав. Курново нажал кнопку, сказал адъютанту:

– Станислав Николаевич, кто занимается у нас японским посольством? Ефимов?

– Совершенно верно, ротмистр Ефимов.

– «Аквариумом»?

– Полуэктов.

– Ко мне обоих.

– Слушаюсь, Владимир Алексеевич.

– Запишите: по японскому посольству Танака и некто господин Юдзура, имеющий отношение к торгпредству. По «Аквариуму» меня интересует мадемуазель Ставрова. Пусть захватят также списки агентуры.

Адъютант кивнул, почти тут же звякнул телефон, полковник снял трубку.

– Слушает Курново. Так, – посмотрел на Губарева, сокрушенно покачал головой. – Ай-яй-яй. Неужели? Ясно. Так. Минуточку подождите, подполковник, я запишу. Десницкий… Действительный статский советник. Товарищ председателя земельного банка. Хорошо. Нет, нейтрализовывать сыск не нужно. Это не наш человек, но у нас есть подозрения. Хорошо.

Закончив, уставился на Губарева.

– Поздравляю, ротмистр. Вы что, действительно хотели убить этого Десницкого? Что вы молчите? Вас ищут по всему Петербургу. У конюшни поставлена засада. Ваша извозчичья фамилия ведь Яковлев?

– Яковлев.

– Так вот, эта фамилия, а также ваш словесный портрет переданы во все сыскные отделения. Понимаете?

– Я хотел бы знать фамилию этого господина. Десницкий?

Полковник мельком глянул на исписанный листок.

– Десницкий. Федор Федорович Десницкий, дэ-эс-эс{[ «Д. с. с» – действительный статский советник, классный чин, соответствующий генеральскому званию.}, товарищ председателя {«Товарищ председателя» – соответствует рангу первого заместителя.} земельного банка. В шесть утра он явился в полицию и подал заявление о покушении на убийство.

– Вы думаете, он говорит правду?

– Надеюсь, врет, потому что об участии в деле Ставровой не упомянул ни словом. Но нам от этого не легче.

– Как он заявил?

– Заявил, что возчик номер сто сорок четыре совершил на него неспровоцированное нападение и нанес тяжелые увечья.

– Сволочь.

Около минуты Курново, постукивая пальцем по столу, смотрел в окно.

– Любопытное замечание. Тем не менее боюсь, на вашей извозчичьей карьере придется поставить крест…

Странно, Губарев сейчас думал только об одном – чиста ли Ставрова? А если нет, с кем связана: с ПКРБ? С японцами?

– Владимир Алексеевич, я могу сменить грим, взять другой номер.

– Я забыл, вы ведь упорный человек. И все-таки, дорогой Александр Ионович, лучше не рисковать. Придется внедрять вас в «Аквариум».

Раздался стук в дверь, полковник бросил:

– Войдите!

Вошедшие в кабинет чиновники, ротмистр Ефимов и штабс-ротмистр Полуэктов, агентурой и осведомителями занимались еще в жандармском корпусе, откуда были откомандированы в ПКРБ. Ефимов был тщедушен, с жалким зачесом на гладкой лысине и провисшем на шее мешочком; Полуэктов, хоть и был высок, из-за тучности напоминал щурящегося хомячка. Полковник кивнул.

– Садитесь, господа, прошу. Кто начнет? Давайте вы, Константин Ильич. Выяснили, кто господин Юдзура?

– Выяснил.

– Так давайте.

– Владимир Алексеевич, человек, о котором идет речь – господин Киёмура Юдзуру, представитель фирмы «Ицуми». Фирма занимается транспортными механизмами, измерительными приборами, судостроением.

– Давно этот Киёмура в Петербурге?

– Больше тринадцати месяцев. С мая прошлого года.

– Где живет?

– Его квартира на Второй линии Васильевского острова. Кроме того, на Садовой у него собственное бюро с секретаршей.

– Я вижу, у вас фото?

– Да, – ротмистр протянул Курново фотографию. Вглядевшись, полковник передал отпечаток Губареву. Без всякого сомнения – на фото изображен Ахметшин-Юдзуру. Курново снова взял карточку.

– Это он, Александр Ионович?

– Без всякого сомнения – он.

Полковник язвительно посмотрел на Ефимова.

– Слушаю вас, Константин Ильич. Что у нас на Танаку и Киёмуру?

Ротмистр, чувствуя разнос, насторожился.

– К сожалению, материал на Танаку скуден. Вы же знаете, Владимир Алексеевич…

– Что «знаете»?

Под «знаете» Ефимов подразумевал обширные связи Танаки при дворе. Но вместо этого сказал:

– Танака под моим контролем еще с МВД.

– Не разводите воду. Коротко.

– Возможно, он и занимается шпионажем, но ничего предосудительного…

– Факты, Константин Ильич, факты.

Видно было, что Курново теряет терпение. Ефимов опустил глаза и, стараясь отвести грозу, сказал почти беззвучно:

– Владимир Алексеевич, ведь вы все знаете. Донесения по поводу Танаки я подшиваю в дело регулярно. Досье огромно, но реальных компрометирующих материалов пока нет.

– Совсем нет?

– Реальных – увы.

Те, кто знал Курново, поняли бы, что он сейчас взбешен.

– А Киёмура?

– Его деловые контакты вне подозрений.

Курново притворно вздохнул.

– Ротмистр, я ведь прошу факты. У вас же одни слова. Когда Киёмура был в отъезде последний раз?

Так как ротмистр медлил, он рявкнул:

– Когда?

– Сейчас, – Ефимов открыл папку. – Вот, шесть дней назад.

– Что – шесть дней назад?

– Шесть дней тому назад Киёмура вернулся из Москвы.

– Из Москвы? Вы уверены?

– Да, уверен. Он был там около двух недель.

Все вынуждены были замолчать. Курново сделал вид, что разглядывает что-то в окне. Наконец спросил:

– Каким образом это установлено?

– Он отметился в консульстве.

– И все? Да не молчите вы, черт вас возьми! Я спрашиваю – в консульстве, и все?

– Да, все, Владимир Алексеевич.

Полковник взглянул на Губарева, усмехнулся:

– Ну и ну. Ротмистр, вообще какие у вас источники на Киёмуру?

Ефимов замялся, и Курново стукнул по столу.

– Да не бойтесь вы, черт вас возьми! При нем можно говорить! Источники?

– Простите, Владимир Алексеевич. Во-первых, о Киёмуре нам сообщает его секретарша. Из конторы. Во-вторых, швейцар в жилом доме, занятом японцами.

– Дневной швейцар?

– Да, дневной.

– Хорошо, дальше.

– Прислуга, убирающая в квартире.

– Все?

Ефимов покосился на Полуэктова. Курново повторил:

– Я спрашиваю – все?

– Идут данные от Михаила Игнатьевича.

– Вы хотите сказать – из «Аквариума»? Он часто там бывает? Штабс-ротмистр?

Полуэктов от волнения побагровел.

– Довольно часто. Вот материал.

– Что скажете вы, ротмистр? Как часто этот Киёмура бывает в «Аквариуме»?

Ефимов поцарапал папку, будто в ней было спасение.

– Когда в Петербурге, почти ежедневно.

– С кем?

– Как правило, с сотрудниками посольства.

– Ротмистр, вы знаете, что такое служебное несоответствие? – Курново холодно улыбнулся.

– Ваше высокоблагородие…

– Как часто он отлучался из Петербурга? Отвечайте!

– Владимир Алексеевич, у него совершенно официальные деловые контакты. Он уезжал в Москву, Нижний, Самару.

– В Москву, Нижний, Самару? Вы это проверили? Нет? Послушайте, кто вам дал право так работать! Молчать!.. Идите, вы свободны.

– Владимир Алексеевич…

– Я сказал – идите.

Ротмистр, взяв папку и двигаясь боком, вышел из кабинета. Полуэктов побагровел еще больше. Курново, не глядя на него, достал из верхнего кармана батистовый платок. Вздохнул, приложил платок к носу, понюхал и спрятал в карман.

– Михаил Игнатьевич, давайте посмотрим, что в «Аквариуме».

– С удовольствием, – Полуэктов раскрыл папку, сверху лежали личные дела. Штабс-ротмистр сейчас явно не спешил, стараясь выиграть время. – Как будем, выборочно или по списку?

– Все равно. Главное, чтоб были фото. Есть?

– А как же. Фото у меня на каждого. С кого начнем? С прислуги?

– Давайте с прислуги. И показывайте фото Александру Ионовичу.

– Слушаюсь.

Продолжая выигрывать время, Полуэктов отобрал несколько дел, протянул Губареву.

– Смотрите, Александр Ионович, среди официантов – Киреев, Развалов, Лонщаков. Это, так сказать, давняя агентура.

Губарев бегло просмотрел фото: со второго досье на него глянуло круглое лицо с нитевидными усиками. «Развалов Никанор Евсеевич, 1880 г, р. Православный. Женат. Член «С. р. н.»{«С. р. н.» – «Союз русского народа», монархическая организация, входившая в состав так называемой «Черной сотни».} Рекоменд. к агентурной работе – жанд. крп. МВД». Полуэктов пояснил:

– Это агенты среднего звена. Кроме того, метрдотель и шеф-повар. Александр Ионович, надеюсь, вы понимаете, имеются в виду только наши агенты. Люди охранного отделения делятся с нами, если попросим. Но их больше интересует уголовный элемент и контрабанда. С артистами так: их у нас шестеро. Иллюзионист Зауэр, певица Тарновская, четыре девицы из кордебалета: Негина, Ринк, Оссовская, Зарембская.

– У японцев есть отношения с артистками?

– В частности?

– Меня интересует Танака или Киёмура.

– По нашей инициативе в связь с японцами девицы не вступали.

Губарев вернул фото штабс-ротмистру.

– Спасибо. Вам ничего не говорит фамилия «Ставрова»?

– Шансонная субретка, сезонный ангажемент, как же. Очень хорошо знаю. Нет, на нас Ставрова не работает.

– На охранное отделение?

– Вряд ли, она им не нужна.

– А иностранцы?

– Если вы имеете в виду Танаку, скажу – есть сведения, что Танака делает Ставровой презенты в солидной сумме. Но считать, что Ставрова сотрудничает с японцами, пока нет ни оснований, ни материала. Как вам это объяснить… Вопрос несколько деликатный. Это театральный мир, у них свои законы: деньгами, которые ей дает Танака, Ставрова делится с труппой. На их языке это называется парное. Что же касается связи… Она может с ним, простите, спать, но насчет сбора шпионских данных – вряд ли.

Полуэктов ухмыльнулся. Губарев посмотрел на Курново: у меня, мол, все. Полковник кивнул.

– Спасибо, Михаил Игнатьевич. Я вас сегодня еще вызову.

Полуэктов вышел. Курново повернулся, каким-то особенно тягучим шагом подошел к столу, привстал на носках.

– Киёмура – лицо достаточно известное в Петербурге, – потеряться теперь он не может. Думаю, это опытный разведчик, если нам ничего не может сообщить даже его секретарша.

Губарев хмыкнул.

– Слишком опытный.

– Что вы имеете в виду?

– Боюсь, секретарша перекуплена.

Курново взял с края пепельницы недокуренную сигару, прикурил, сделал затяжку. Положил сигару на прежнее место.

– Проверим, вполне может быть. Но это только подтверждает нашу общую мысль – он опытен. Внедрять вас в «Аквариум» обычным, банальным способом глупо, с каждым из нашей агентуры могло случиться то же, в чем вы подозреваете секретаршу Киёмуры. В «Аквариуме» полно богатых бездельников, всевозможных незаконных греческих принцев, побочных детей бухарского эмира, наследников румынских миллионеров и так далее. Они сидят в варьете, пьют, путаются с артистками, непрерывно играют е бильярд и в карты. Я предлагаю вам стать одним из них, но этого мало. Нашей агентуре, а также людям охранки мы поручим следить за вами, как за предполагаемым германским шпионом. Именно германским, потому что в данном случае немцы нас не интересуют. Пусть себе проверяют свои списки, нам важно, чтобы эту новость узнали японцы. Бюджет ПКРБ ограничен, для того, чтобы по вечерам вы сидели в варьете, средств хватит, но в карты и бильярд – извольте выигрывать. Думаю, вам подойдет амплуа сына владельца крупного имения, лучше всего с какой-нибудь германской фамилией. Квартиру снимете на Петроградской стороне, ознакомьтесь с вариантами – прямо сейчас, в хозчасти. Там же получите деньги и документы. «Аптекаря» предупрежу, дам ему все необходимые указания. Встречи со мной строго на конспиративной основе, запомните адрес: Кронверкская, пять, квартира три, условная фраза – вызов в банк. Самовольно явки в мой кабинет типа нынешней – запрещаю. Запомнили?

– Запомнил, Владимир. Алексеевич.

– Тогда приступайте. С богом.

После ухода Губарева Курново попросил секретаря собрать ему весь возможный материал на Десницкого. В тот же вечер полковник позвонил графине Вендорф и скучным голосом сообщил, что с определением барона в ПКРБ придется подождать.

10

Прежде чем зайти в хозчасть к «Аптекарю», Губарев решил навестить Зубина.

В палате, как и в прошлый раз, невыносимо воняло мочой, щами и портянками, и, когда Губарев оказался в дверях, его встретили такие же жадно-тоскливые взгляды. Но была и перемена – Зубин теперь сидел на кровати, положив на колени костыли. Губарева, ставшего безусым блондином, инженер не узнал, скользнул равнодушным взглядом и отвернулся. Пришлось позвать:

– Господин Зубин, к вам можно?

Зубин вгляделся, но только уловив знакомое движение глаз, ожил, замахал рукой, торопливо опустил костыли, крикнул:

– Стой там, Саша, не заходи! Я уже передвигаюсь!

Улыбаясь, заковылял по проходу. Подойдя, вытолкнул Губарева в дверь:

– Ну и ну. Да ты… Я бы тебя не узнал!

– Тсс! – Губарев оглянулся. – Без эмоций. Патентованная краска для волос – «Холлендер», как тебе?

– Потрясающе. А усы?

– Сбрил. Что, нельзя?

– Ради бога… Слушай, а я думал, ты уже не придешь… Да что мы здесь топчемся, пошли в сад!

В саду Зубин провел Губарева в уединенный уголок. Оглядевшись, остановился около присыпанной листьями скамейки, долго пристраивал костыль. Уселся, положил на костыль ногу в гипсе, подождал, пока сядет Губарев. Сказал, прищурив глаз и склонив голову:

– Красавица.

Ротмистр не сразу понял, что он имеет в виду ногу. Зубин добавил:

– Пальцы торчат, могу даже шевелить. Шемаханская царица.

Да, ему с инженером трудно – и в то же время легко и просто. Зубин с видимым удовольствием задвигал большим пальцем.

– Знаешь, Саш, сначала был уверен – останусь калекой. В худшем случае ампутируют, в лучшем – всю жизнь на костылях.

– А теперь?

Зубин подмигнул неизвестно кому, присвистнул.

– Теперь… Теперь, господа, шалите, не отдам ногу! Отнюдь! И жизнь не отдам! Уж очень хороша жизнь, а, Губарев? Просто думать о жизни – и то хорошо! А все остальное? – откинувшись, Зубин долго сидел с закрытыми глазами. – Чертов татарин… Кстати, как он? Ты его нашел?

– Нашел.

– Интересно. Кто же он в самом деле?

– Японский шпион.

– Ты говоришь так, будто тебя что-то смущает.

– Меня действительно что-то смущает.

Собственно, что он сейчас хочет сказать Зубину? Да все. Он хотел понять, что нужно было в Гатчине Киёмуре, и инженер действительно мог бы здесь помочь. Но дело не только в этом, а прежде всего – в их отношениях.

– Саша, так что тебя смущает?

Его смущает очень простая вещь:

имеет ли он право обращаться к Зубину за помощью.

– Многое… Мы не мальчики, и мне важно знать, кто ты? Эсдэк{Эсдэк – принятое в 1911 году обозначение члгков РСДРП.}?

– Сразу видно, контрразведка. Нужна точность?

– Лично мне, Андрей. Мне лично, понимаешь?

Зубин начертил костылем несколько палочек. Перечеркнул частокол.

– Хорошо, раз тебе… Будем говорить – эсдэк. Еще точней: сочувствую газете «Звезда». Доволен?

– Дело не в том, доволен ли я… Спасибо, что сказал. «Звезда» – значит, с Лениным и Плехановым?

– Осведомлен.

– Приходилось проглядывать литературу.

– С грифом «Для внутреннего пользования»?

– С ним… Не думай, я не слепец, вижу продажность начальства, жадность барахольщиков, забитость народа… Все это я вижу.

– Добавь: народа, до которого никому нет дела.

– Пусть так, но пойми, за словом «Россия» для меня стоит кое-что еще. И это кое-что я так просто не отдам… Это кое-что может понять только тот, кто месил эту грязь. Кто ходил по этим улицам. Вдыхал этот воздух. Тот… Это нельзя объяснить, Андрей. Нельзя определить словами, разжевать. Это Россия и… Зрящий да узрит. Это слишком дорого… Вы же… Если идти до конца и отбросить фразы, вы хотите разрушить Россию…

Зубин следил за вздрагивающими, будто пытающимися запрыгать по дорожке листьями. Вздохнул.

– Саша, ты опутан предрассудками, не буду пока их трогать… Хорошо, ту Россию, которая есть, мы действительно хотим разрушить, – отогнул халат, показал на груди шрам от пулевого ранения. – Не думай, что только ты ходил в атаку. Мне тоже приходилось считать дырки, и это не одна, есть еще… На ящиках с динамитом спать приходилось, кровью харкать после побоев, – усмехнулся, стал вдруг совершенно спокойным, – Саша, я тебе открылся, поэтому мне терять нечего… Скажи, теоретически – ты мог бы достать чистый паспорт?

– Чистый паспорт?

– Да?

– Тебе?

– Повторяю, мой вопрос пока лишь теоретический.

– Н-ну… Наверное, мог бы.

Некоторое время они сидели молча.

– Ладно, – Зубин улыбнулся. – Будем считать, этого разговора не было.

– Хорошо. Как прикажешь.

– Вернемся к татарину.

– К японцу.

– Прости, к японцу. Ты говоришь, он шпион?

Что ж, подумал Губарев, теперь легче, по крайней мере они объяснились. Насчет же паспорта – все ясно…

– Шпион, но я ничего не могу понять. На нашем аэродроме Ахмета интересовало одно: воздушные змеи системы Ульянина. Если рассуждать Здраво, змеи системы Ульянина не могут интересовать иностранную разведку.

– Ты прав, агрегат не ахти.

– Ахмет же интересовался только змейковым сектором.

– Может, только показывал, что интересуется?

– Чем же тогда?

– Мало ли. Новой техникой.

– Нет. Я проверял.

– Забавный японец. Где он сейчас? Вообще, кто он?

– Представитель фирмы «Ицуми». Уже год живет в Петербурге.

– «Ицуми»? По-моему, эта фирма не имеет никакого отношения к воздухоплаванию.

Зубин сделал вид, что трогает костылем листья, и Губарев вдруг понял: то, что он рассказывает сейчас инженеру, очень походит на легенду – разработанную, чтобы снова войти в доверие, Зубин ему не верит. Обидно.

– Она и не должа иметь отношение к воздухоплаванию. Иначе была бы плохой «крышей».

Зубин начертил на песке костылем крышу, зачеркнул крест-накрест.

– Я знаю, что такое «крыша», мы ведь с тобой полностью объяснились… Значит, японец – и змеи… Подожди, по-моему, на Одесской выставке… Да, в прошлом году, кажется, Ульянину присудили в Одессе золотую медаль. Именно за змейковый поезд, за разработку системы. Не ошибаюсь?

– Да, золотую медаль, ну и что? Сколько таких медалей кануло в Лету?

– Ты прав… – Зубин некоторое время сосредоточенно разглядывал землю. – Как я понимаю, ты хочешь, чтобы я тебе помог?

– Ничего не имел бы против.

– Ладно, подумаю над твоим японцем, времени у меня сейчас много. Если что новое появится о нем, сообщишь?

– Сообщу.

Зубин снял ногу с костыля, попросил взглядом: помоги встать.

Двинулся, с силой втыкая костыли в песок. Губареву, чтобы успеть за ним, пришлось поднажать. Остановившись у входа в госпиталь, инженер сказал глухо:

– Я вот все думаю, кто же ты такой? Верный слуга режима, последняя, самая надежная опора?… Но есть во всем этом какая-то щербинка. Понимаешь, вдруг среди всеобщей мерзости, по-другому и назвать нельзя, непостижимым образом ты ухитряешься остаться честным. В чем дело, объясни? Это не щербинка даже, просто феномен какой-то?

– Ну-ну. Сейчас я сам перед собой сниму шляпу.

– Я ведь до последней минуты был в сомнении, не подстроена ли вся эта история?

– Какая?

– С японцем… Саша, не делай круглых глаз, не на такого напал. Именно подстроена, чтобы взять меня на крючок, – глаза у Зубина смеются.

Да, с улыбкой выслушать это легче…

– Навестишь еще?

– Куда ж я от тебя денусь?

– Ладно. Буду ждать, – повернулся, не оглядываясь, захромал к палате.