Текст книги "Выход за предел"

Автор книги: Анатолий Полотно

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Через день, забрав уже в Черемушках, Сафрон Евдокимович отвез ее во Внуково, достав где-то очень дефицитные билеты на самолет до Симферополя и, провожая ее, проговорил: «Тебе нужно прийти в себя после экзаменов, девочка моя, хорошо отдохнуть, а осенью приступить к занятиям. Возвращайся загорелой, веселой, красивой. До осени, Василинка!»

Она пошла на посадку, а он, помахав рукой, направился к машине.

До осени они не виделись. Она вся извелась и измаялась в ожидании и в тревожных думах: «А вдруг я ему больше не нужна, неинтересна?» Странно, но за все это время она ни разу не вспомнила и не подумала про Елену Прекрасную, будто ее и не было вовсе. А она вот была и есть, и нисколько не страдает от расставания с ним. Василина уже два месяца пребывала в абсолютном счастье, регулярно встречаясь с Сафроном Евдокимовичем. А когда она звонила маме Даше и говорила, что остается ночевать в общаге, та ей весело, но строго отвечала: «Васька, да знаю я этих подруг твоих, с колючими усищами, аспидов-аистов этих. Помни о подарочках от них. Они приносят минутное счастье и пожизненные обязанности».

– Мама, я все помню, не беспокойся, я не маленькая уже, пока, – отвечала Василина и падала в объятия Сафрона Евдокимовича, без ума от свалившегося на нее счастья. Зная, а теперь уж наверняка, что он только – ее, а она только – его.

Глава 12. Клеопатра

После того, как Василина прошла «тестирование», Сафрон просто обязан был объясниться с Еленой как порядочный и честный человек. А он был честным и порядочным. Нет, он, на самом деле, относился к своим подругам неформально, не потребительски, а искренне. Он и влюблялся в них по-настоящему, но немного не до конца, вот как в Елену. Он снял ей квартиру в Ясенево с мебелью и пианино для занятий. Помогал, как говорится, материально и морально. Заботился о ней, дарил красивые вещи, ну и все такое. А тут вот пришла пора расстаться. Он уже проходил через это и был готов ко всем вариациям разлуки.

Но с Еленой Прекрасной расставание получилось не как с другими. Когда он деликатно объяснил ей причину их встречи, сидя в ресторане за столиком, Елена спокойно поглядела на него и спросила: «Это Василина?» Сафрон немного помялся и ответил: «Да».

– Очень хорошая девочка, она мне нравится, Сафрон, пусть у вас все будет хорошо. А сейчас, извини, мне нужно выйти, – проговорила Елена, встала, взяла сумочку и вышла.

Обратно она не вернулась, а когда Сафрон уже позже, вечером, дозвонился до нее и пожурил:

– Разве так можно, Елена, я же волнуюсь, куда ты делась?

– Не волнуйся, Сафрон, дорогой, все в порядке, – ответила Елена и положила трубку.

Сафрон, конечно, не успокоился тут же, но полегчало сразу. Позже прилетела на вступительные экзамены Василина, сдала все на отлично, и они закатили праздничек в «Метрополе», в любимом зале Иосифа Виссарионовича Сталина, где тот зажигал когда-то с Мао Цзэдуном. Потом Сафрон проводил Василину в Симферополь и занялся делами.

Вот тут-то и настигла его буря! Сафрон Опетов уже полтора года готовил выставку импрессионистов в Москве совместно с Министерством культуры СССР, отделом культуры ЦК КПСС, РАХ, горкомом партии, КГБ и с рядом других заинтересованных организаций. И через неделю эта выставка должна была торжественно открыться в ЦДХ на Крымском Валу. Он бегал целую неделю как савраска, решая какие-то вопросы и с нетерпением ожидая встречи со своими любимцами: Винсентом Ван Гогом, Камилем Писарро, Полем Сезанном, Эдгаром Дега, Клодом Моне, Пьером Огюстом Ренуаром, Анри Руссо и др.

И вот открытие этой эпохальной выставки вселенского масштаба состоялось. Понаехало много партийных и государственных деятелей, для проформы, так сказать, типа: «Мы открыты, все флаги в гости к нам!»

Все было как всегда – запротоколировано, зарегламентировано, помпезно, затянуто, скучно. Но это не главное. Главное – выставка открылась, работы удивительных живописцев в совке, и люди смогут увидеть это чудо своими глазами. Народ и повалил смотреть. Да так, что очереди перед Выставочным залом выстроились длиннее, чем в Мавзолей Ленина – и даже в ГУМ, за дефицитом.

Сафрон водил экскурсии для самых-самых по этой замечательной выставке, рассказывал, объяснял, показывал, сравнивал, и все из-за любви к искусству – бесплатно, значит. И вот к концу первой недели, вечером, почти перед закрытием, он увидел девушку перед картиной Ван Гога «Ночное кафе в Арле». Даже не девушку, а молодую красивую женщину, может, моложе его лет на пять-семь. Сказать о ней красивая – значит, ничего не сказать. Она была прекрасна. Густые темно-каштановые волосы обрамляли невероятной красоты профиль лица и спадали пушистой шалью на плечи и спину, изгиб которой сливался на поясницу, на ягодицы, бедра и икры стройных ног. Очень красивое облегающее платье лишь подчеркивало ее безукоризненные формы. Упругая грудь поражала пропорциональностью. А высокие каблуки удлиняли и без того стройные длинные ноги. Сафрон был поражен ее совершенной красотой.

«Вот такою, должно быть, была Клеопатра, и из-за нее мужчины-воины прощались с жизнью, ничуть не жалея об этом», – подумал Сафрон и сглотнул слюну.

Хотя правильнее было бы сравнить эту девушку с Софи Лорен или с Джиной Лоллобриджидой, по крайней мере, ее совершенные формы. Сафрон как загипнотизированный подошел к ней, ничего не говоря. Она, не глядя на него, вдруг проговорила: «Вы, наверное, организатор выставки или какой-нибудь куратор от Минкульта. Посмотрите на картину. Подобные шедевры должны выставляться в небольших уютных залах, где ими можно любоваться часами, сидя за столиком или на скамье».

– Но в Москве нет подобных залов, – ответил Сафрон.

– А жаль, что нет. Эти работы писались именно для таких маленьких заведений. Они и требуют этой атмосферы, им здесь неуютно и не место. Бесконечные людские потоки разрушают их ауру, ее невозможно почувствовать, коснуться, насладиться ею. А ведь эта аура – основная часть этих картин, не так ли? – произнесла девушка и повернулась к Сафрону лицом.

И Сафрон впервые за долгие годы общения с женщинами потерял свое первенство, потерял превосходство. На него смотрело женское лицо восхитительной красоты с очень умными карими глазами.

– Аура, да, конечно, – произнес он и замолчал, безропотно глядя на нее.

– А как вы вообще относитесь к импрессионистам? – отклонившись назад, как бы оценивая его, спросила девушка.

– Я хорошо отношусь, – проговорил, все так же не отводя глаз от ее лица, Сафрон.

– Я раньше тоже хорошо относилась, пока видела только репродукции с картин, а вот сегодня мое мнение о них изменилось, – произнесла женщина-девушка и повернулась к Ван Гогу. – Мне кажется, в них страсти недостаточно, нашей русской страсти, энергии нашей, безрассудства. Масштаба не хватает, горя нашего настоящего не хватает, счастья безмерного, боли человеческой, любви безграничной, пылкой, жертвенной, жизни не хватает: все красиво, ровно устроено.

И снова повернулась лицом к Сафрону.

– Да, но игра света, тени, тон… – начал было Сафрон.

– Что касается цвета, так наш лубок перебьет их всех одной картинкой с ярмарки, а светотень – да, это новшество, без сомнения, – парировала незнакомка. – Мне кажется, наши живописцы, да те же передвижники, сильно замалчиваются на Западе. А импрессионистов раскрутили до небес и сделали из них торговый бренд – хорошее вложение капитала, и, главное, надежное: цена только растет. А вы как думаете?

– Вы не поверите. Но я думаю так же, как вы, – ответил Сафрон и впервые улыбнулся ей. – Простите за каламбур и подхалимство. Я что-то, глядя на вас, совсем думать разучился, а уж говорить и подавно.

– Меня зовут Светлана. А вас? – спросила Светлана и тоже улыбнулась.

– Меня – Сафрон.

– Иностранное или древнерусское? – снова спросила Светлана.

– Скорее второе, но я сам толком не знаю, надо будет порыться в библиотеке. А вы, случайно, не преподаете в ВПШ – Высшей партийной школе? У меня ученица есть, так ее мама преподает в ВПШ, – зачем-то спросил Сафрон и снова улыбнулся.

– Нет, я совсем из другой оперы, – спокойно ответила Светлана и опять повернулась к Ван Гогу.

– Говорят, он ухо себе отрезал из-за любимой, а на автопортрете будто зуб у него болит, вот я о чем. А ВПШ здесь при чем? – спросила девушка Светлана.

– Да так. Уж больно у вас мнение резкое о бедолагах-импрессионистах, очень патриотичное, что ли, мнение, конкретное, безапелляционное – в ВПШ так и учат, – как можно миролюбивее произнес Сафрон.

– У меня свое мнение по всему, а чему там учат в ВПШ, мне неизвестно, любую власть я презираю, за художников наших обидно. Это я вам честно говорю, – ответила Светлана, не глядя на Сафрона.

Они помолчали. Она снова повернулась к нему и просто спросила: «Ну и почему вы меня никуда не зовете, и повод подходящий есть – зал закрывается…» Сафрон чуть рот не открыл от удивления, но тут же нашелся и произнес: «Я приглашаю вас в „Метрополь“, там Иосиф Виссарионович с Мао Цзэдуном встречались когда-то».

– Ну, Сталин и Мао – одного пола, а мы разного, там таких пускают? – ответила с ухмылкой Светлана.

– Я думаю, если они вас увидят, то сделают исключение, я бы сделал, – сказал Сафрон и только сейчас заметил, что вокруг них собралось много зевак, в том числе из работников зала.

– Все, товарищи, представление окончено, продолжайте осмотр экспозиции, пока зал не закрыли. Пойдемте, Светлана, – проговорил громко Сафрон и подставил калачиком руку Светлане. Она взяла его под руку, и они направились к выходу. Так они и вышли на улицу, а когда подошли к сафроновской машине, Светлана без особого восторга произнесла:

– О-ля-ля, да у нас и колесики симпатичные. Дадите покататься как-нибудь?

– Да вас и без машины нельзя отпускать на метр от себя, а с машиной сразу угонят, – ответил Сафрон.

– Никто меня не уведет и не угонит, если сама не захочу. А захочу, так никто не удержит и не остановит, – проговорила девушка-женщина Светлана и указала подбородком на дверцу.

Сафрон открыл перед ней переднюю дверь, она уселась. Он обошел машину, вспомнив старую шутку: «Если мужчина открывает перед женой дверь, значит, или жена новая, или машина». Сел за руль, развернулся в неположенном месте, и они помчались в «Метрополь». Припарковались перед входом в ресторан в Театральном проезде и вышли. Швейцар любезно открыл перед ними дверь, подбежал метрдотель, любезно поздоровался и повел их в зал к зарезервированному (для кого-то) столику. Прибежали официанты и начали суетиться вокруг. Нисколько не обращая внимания на челядь (имеются в виду швейцар, метрдотель, официанты), Светлана вдруг произнесла:

– А каково ваше отношение, Сафрон, к сюрреалистам?

– Ну, сюрреализм – широкое понятие и, начиная с Босха, да и до него, неоднородно и неоднозначно. Невозможно представить, что кто-то бы назвал пещерных художников каменного века сюрреалистами, хотя они таковыми и были, – сказал Сафрон.

– А конкретней, пожалуйста. Не нравятся мне эти обтекаемые ответы, полуформулировки, полуопределения, – спокойно сказала Светлана, уверенно глядя на Сафрона.

И он в очередной раз изумился этой властной женщине. Она ведь не командовала, но какая-то власть, какая-то сила рвалась из нее наружу. То ли это власть ее духа, силы воли, то ли характера, то ли красоты, а может, ума или природы? Сафрон не мог этого понять, и ему было безумно интересно с ней. Все сильнее она ему нравилась, и все сильнее она им овладевала, он это чувствовал и не противился – это была необъяснимая власть женского начала природы, принуждение к продолжению жизни.

– Сафрон, вы еще здесь, а то я начинаю уже волноваться – кто за все это будет платить? – услышал он голос Светланы.

– Да здесь я, Светлана, здесь. Кто же может самостоятельно уйти от вас без разрешения. Сюрреализм – или так называемый сверхреализм – это всего лишь поиск новых форм в живописи, поиск нового воздействия на людей, поиск нового эмоционального восприятия действительности, приглашение в мир духовности. Ведь появляющиеся вновь изображения на обоях – это тоже сюр, ведь их нет, а может, они есть. Сюрреализм и правда неоднороден, есть в нем и откровенный популизм, как у Сальвадора Дали, тем не менее, любимого многими. Есть в нем и откровенные пройдохи, так сказать, аферисты от живописи, жаждущие денег, славы и сомнительного бессмертия. Но есть и поистине гениальные авторы, апостолы нового, как Пабло Пикассо, или вот автор мозаики на фасаде этого здания – Михаил Врубель. Тоже ведь сюрреалист.

Сафрон замолчал. Посмотрел растерянно на Светлану, на стол, улыбнулся и продолжил: «Но мы, кажется, увлеклись и далеко забрались по „Лестнице в небо“, давайте спустимся с облаков на грешную Землю и выпьем шампанского за знакомство». Он поднял бокал, и они выпили, чокнувшись, холодного шампанского брют. Потом принялись за еду, рассказывая друг другу, что кому нравится и чего бы хотелось попробовать. Заиграл оркестр, исполняя только-только ставшую популярной песню из репертуара группы Bad boys blue.

– Ой, как мне нравится эта песня, Сафрон, пойдемте танцевать! – весело произнесла Светлана.

– Это песня из репертуара германской группы «Бэд Бойс Блю», работающей в стиле евродэнс, – прокомментировал Сафрон.

– Плохие мальчики, голубые? – буквально перевела Светлана.

– Ну, вообще-то более точный перевод – «Плохие мальчики в синем». Да неважно, идемте танцевать, – весело ответил Сафрон, и они устремились на танцпол.

Светлана танцевала настолько чувственно и страстно, что танцевавшие поблизости люди стали сторониться ее. А Сафрон любовался такой ее свободой, невероятно красивыми формами и полной самоотдачей в танце. Когда песня закончилась, она наклонилась к Сафрону и прошептала: «Я еще хочу…» Он подозвал офицанта. Что-то сказал ему, и все последующие отделения музыканты исполняли песни из репертуара «Бэд Бойз Блю», правда, изредка разбавляя их произведениями группы «Модерн Токинг», типа – может, прокатит? Прокатило – у нас народ терпеливый. Ближе к концу вечера Светлана, отпив шампанского, вдруг неожиданно спросила: «А где я буду спать сегодня?» Сафрон, немного смутившись, предложил: «Если совсем негде, можно у меня. Жилплощадь позволяет».

– Нет, я хочу у себя и чтобы ты ко мне пришел ночью, пел серенады под окном с маленьким оркестриком. Скребся в двери, умоляя впустить, – заявила Светлана.

– Как долго я должен скрестись? – весело спросил Сафрон.

– Минуты две, пожалуй, – тоже весело ответила Светлана.

– Хорошо, осталось только найти квартиру с балконом, и все в порядке, – проговорил Сафрон.

– А что ее искать – ресторан ведь в отеле, – беззаботно парировала она.

– Хорошо, я отлучусь ненадолго, а вы потанцуйте, Светлана. Смотрите, сколько шампанского на нашем столе, все от поклонников ваших, – проговорил Сафрон, встал и ушел куда-то.

Насчет шампанского от поклонников он не пошутил. Им и правда заслали с других столов бутылок пять шампанского, на что Сафрон распорядился, чтобы официант заслал обратно каждому по пять – ответа от поклонников не последовало. Минут через десять Сафрон вернулся и сказал, что ничего не получится, гостиница режимная. Нужен иногородний, лучше иностранный паспорт, без паспорта никак.

– Если дело только в паспорте, то какие проблемы, – Светлана достала из сумочки паспорт и протянула Сафрону.

Сафрон невозмутимо взял его и снова ушел куда-то. Когда Сафрон вернулся, вокруг Светланы и их столика вились какие-то «нестареющие юноши, жаждущие секса» кавказской национальности. Сафрон протянул Светлане ключ от номера и карточку проживающего в отеле «Метрополь». Подозвал официанта, рассчитался, и они отправились к выходу под завистливые взгляды «жаждущих». Подойдя ко входу в гостиницу, Светлана весело произнесла:

– Скоблись в номер где-то через полчаса.

– Но мне еще за оркестром надо заехать, боюсь, за полчаса не обернусь, – отозвался Сафрон.

– Песен на сегодня достаточно, обойдемся без серенад, – опять отклонившись от Сафрона и как бы оценивая его, произнесла Светлана и ушла внутрь.

Опетов решил прогуляться перед Большим, на ходу думая: «Как же порой не соответствует внешний вид имиджу и фамилии».

«Светлана Ивановна Коровушкина, город Киев, улица Ленина, дом 17, квартира 61, – вспомнил он данные паспорта Светланы. – Правда, говор выдает в ней ридну Украину».

Через 35 минут он стоял у дверей номера на третьем этаже, волнуясь в предчувствии.

Дверь отворилась сразу, как только он постучал. Светлана стояла в проеме с полотенцем в руках, в платье, но без туфлей, и это делало ее не такой властной, а немного беззащитной. На густых волосах ее были видны мелкие капельки от душа, как бисер поблескивающие в полумраке.

– Пришел, а я вот только из душа, успела лишь платье накинуть. И, будто прочитав его мысли, добавила: – Не во что переодеться. Махровые халаты мне не нравятся, люблю тонкие, шелковые, а их тут нет.

Она взяла его за руку, провела в номер, другой рукой прикрыла дверь и обняла за шею. Он положил свои руки ей на талию и почувствовал, что она и правда без белья. Прижал ее к себе, и она застонала. Что-то сильное вдруг подняло их, закружило в неистовом круговороте и понесло. Стены вокруг будто рухнули, исчезли, растворились. Была только она, Светлана, запах ее тела, ее губы, ее грудь. Это был тот самый сюрреализм, о котором они недавно говорили в ресторане. Это было настолько нереально и одновременно божественно. Ее волосы, ее бедра, ее талия, ее живот, ее ноги… Сафрон не понимал, что происходит. Такого он не испытывал, не ощущал и даже представить не мог, что такое возможно. Вокруг мелькали какие-то предметы, сверкали разноцветные огни, звучала неизвестно откуда до боли знакомая музыка, над ними громыхали трамваи, в окна залетали диковинные птицы в ярком огненном оперении, на них обрушивались горячие водопады, их катали на себе огромные рыбы с гладкой атласной кожей. Они неслись в свободном падении в пропасть и взмывали вверх перед самой землей, перед самой гибелью. Весь их номер, все их пространство заполнилось ароматом неизвестных цветов и душистых трав. Порыв ветра невероятной силы, как ураган, понес их по вселенной и… И вдруг выбросил на кровать обнаженными, изможденными, опустошенными, но невероятно счастливыми.

Такой волшебной ночи у Сафрона не было еще никогда. Она пролетела как одно мгновение. Они не спали ни секунды. Опустошили весь мини-бар, купались в джакузи, танцевали и мокрыми бросались обратно в кровать. А когда им позвонили с ресепшена и спросили: «Вы будете продлевать номер?», Сафрон с удивлением обнаружил, глянув на часы, что времени уже 11:30 дня. Он ответил, что нет, и те полчаса, что им остались, они провели опять в кровати. Уже собираясь уходить из номера, Сафрон подошел к окну и увидел свой Большой театр, и что-то далекое тронуло его, задело, легко ранило, и печаль по ушедшему скользнула по его лицу.

– Ты знаешь, Света, я еще ни разу не видел Большой в таком ракурсе, он великолепен, – произнес Сафрон.

– Да он и внутри ничего. А ты бывал внутри-то? – ответила и одновременно спросила Светлана.

– Да, по долгу службы, когда-то очень-очень давно, – проговорил Сафрон, и они покинули номер.

Спустились на ресепшен, он рассчитался за номер. Деньги для расчета ему привезли накануне, когда он гулял по скверику перед театром. Он всегда имел при себе немалые суммы на все случаи жизни. Но такой суммы, что ему объявили вчера за номер, у него, естественно, не было с собой: 500 долларов за сутки плюс пятихатка (500 рублей) устроителям. Учитывая, что тогда доллар стоил 6 рублей, математика проста: итого три с половиной тысячи. Они уселись в машину и поехали завтракать в ресторан «Седьмое небо» на Останкинской телебашне. Кухня там была так себе, но вид потрясающй. Позавтракали, любуясь с высоты птичьего полета Москвой, благо погода была ясная. Сафрон что-то рассказывал, а Светлана, задумчивая, но только посвежевшая после бессонной ночи, вдруг произнесла:

– А я же должна быть в Киеве еще вчера. Я ведь прилетела на один день выставку посмотреть, и в 23:10 должна была улететь из Внуково обратно.

– Там тебя кто-то ждет? – спросил Сафрон.

– Да нет, особо не ждут, но позвонить надо, – ответила Светлана.

– Тогда поехали ко мне, оттуда и позвонишь, – шутя проговорил Сафрон.

– Поехали, – опять ответила она, и они направились к лифтам. Приехали на Кутузовский и остановились перед шлагбаумом.

– Это тоже режимный объект? – поинтересовалась Светлана, увидев милиционера в форме.

– Ну, что-то вроде того, – ответил Сафрон.

Они припарковались и вошли в подъезд, где их встретила девушка в форме, поздоровалась и протянула Сафрону свежую прессу. Поднялись наверх и через зимний сад вошли в квартиру.

– Ой, мама дорогая, да тут настоящий музей, галерея какая-то, – проговорила Светлана и, не снимая туфель, прошла в зал.

– Айвазовский, господи, неужели оригинал? – прошептала она и перешла к другой картине. – Николай Ге «Лисичка». Снова Ге – «Пустынник». Потрясающе, где ты их взял, Сафрон?

– Купил по случаю в антикварном магазине, – ответил тот с удовольствием.

– В магазине такие вещи не продают. Парень, ты, может, галерею какую грабанул? – снова, даже не глядя на Сафрона, спросила Светлана.

– Да что ты, Света, никакого криминала. Просто я давно и серьезно занимаюсь этим направлением в искусстве, – смущенно закончил он.

– Вот это да! Я даже такого и представить не могла. Чтобы так запросто в квартире висели такие бесценные шедевры. Кто ты такой, Сафрон? – уже снова властно спросила Светлана.

– Это долго рассказывать, Света. Вот телефон, звони в свой Киев, – проговорил он и деликатно удалился в кабинет.

Она недолго поговорила с кем-то и уже без туфель вошла к нему.

– Все в порядке? – спросил Сафрон.

– Нет, не все в порядке. Совсем не все в порядке. Я, кажется, влюбилась в тебя, а я этого очень боюсь, – произнесла Светлана, обняла его и прижалась.

– Только не думай. Я влюбилась не в твои деньги, не в твою квартиру, не в твои картины, не в твою машину. Я влюбилась в тебя, в твой ум, в твое тело, в твой запах, в твою страсть ночную, и не знаю, что мне со всем этим делать.

– Успокойся, милый Светлячок. Чтобы влюбиться по-настоящему, нужно время, нужно знать человека. А ты меня еще совсем не знаешь, – произнес ласково Сафрон.

– Я не знаю тебя? Я знаю тебя всего – до миллиметра, до микрона, до каждой клеточки с того момента, как увидела на выставке. Это ты не знаешь меня, а узнаешь, ужаснешься, как и от большинства женщин, – простонала она и еще крепче прижалась.

– Что сделаю? – спросил он удивленно.

– Шутка, Сафрон, проехали… А сейчас я хочу выпить и спать с тобой, – оттолкнув Сафрона, проговорила весело Светлана. – Есть у тебя что-нибудь выпить?

– Let’s go, – проговорил Сафрон, и они направились на кухню.

Когда Сафрон проснулся, Светланы рядом не было. Потом он услышал ее тихий голос из зала: «Да бога ради» или что-то вроде этого: «Ради бога». Он встал, вышел в зал и увидел Светлану, сидящую в кресле с ногами, в его рубашке на голое тело. Сафрон вначале даже не узнал ее – такое выражение было на ее лице, словно ей вот-вот станет плохо и она упадет в обморок. Из уверенной, сильной львицы Светлана превратилась в маленькую, беспомощную, мокрую мышку, которую чудом выбросило волной из бушующего океана. Она сказала кому-то «До свидания» и положила трубку, продолжая смотреть на нее.

– Что случилось, Светлана? – спросил Сафрон. – Такое впечатление, что тебя Бог отчитал.

– Да, это ОН. Он и есть для меня Бог Отец, – произнесла она, не вставая.

Потом встала, подошла к Сафрону, обняла и проговорила:

– Мне нужно уезжать, иначе будет все плохо.

– Все будет хорошо, Светлячок. Побудь хоть до конца выходных. Мне так хочется узнать тебя до конца. Обладать тобой, радовать тебя, – нежно проговорил Сафрон и чмокнул ее в губы.

– Ключевое слово здесь, конечно, обладать, – но мне надо уехать, Сафрон, – положив голову ему на плечо, тихо проговорила Светлана.

– Останься, я, правда, хочу тебя, хочу быть с тобой, хочу узнать тебя и ужаснуться, – произнес Сафрон, чеканя каждое слово.

– Ты это серьезно, Сафрон? – спросила Светлана. Она опять как бы оттолкнула его и оглядела.

– Да, – ответил он.

– Правда? – снова спросила она.

– Правда, правда, – ответил он.

– Честно-честно-честно? – переспросила она.

– Да, да, да, – проговорил Сафрон.

– Тогда я остаюсь, – сказала Светлана, отошла на шаг, снова окинула его взглядом и бросилась ему на шею.

Сафрон отнес ее в спальню, и они до вечера не поднимались с постели. Уже поздним вечером отправились в модный ресторан и, вернувшись, снова завалились в кровать. На следующее утро, пока Светлана еще спала, Сафрон съездил в «Березку» и накупил там для нее всякой всячины: платья, туфли, белье, шелковый пеньюар, халат и еще чего-то по мелочи. И, как ни странно, когда Светлана мерила все это – довольно равнодушно – ей все подошло, хотя Сафрон назвал продавцам только рост и вес, да и то примерно.

– Мне, как вору, все впору, – пошутила Светлана.

В понедельник она снова говорила по телефону, видимо, с отцом, но опять осталась. Она пробыла у Сафрона почти месяц и за это время перезнакомилась со всеми милиционерами у шлагбаума, даря им то фирменные сигареты «Мальборо», то зажигалки «Зиппо», купленные в «Березке» Сафроном по ее просьбе. Она подружилась с вахтершами в подъезде в милицейской форме и тоже их одаривала духами из своей сумочки, разными тенями, помадами, и Сафрону очень нравилась ее беззаботная щедрость и внимание к простому человеку. Все было весело, романтично, замечательно. Но Сафрон должен был ехать на симпозиум в Вильнюс, читать доклад по творчеству Чюрлениса. Он купил билеты на самолет ей и себе на одно число во Внуково: ей – в Киев, себе – в Вильнюс. Утром они встали, позавтракали, собрались и отправились в аэропорт.

– Обойдемся без сю-сю, – сказала Светлана, поцеловала Сафрона и проводила на посадку.

Он улетел раньше, а вот Светлана – нет. Она вышла из зоны контроля, в кассе объяснила, что не летит и багажа у нее нет. Потом направилась к выходу из аэропорта, там ее встретил молодой мужчина, очень похожий на артиста Стриженова.

– Привет, Фебус, – проговорила Светлана и уселась в черную «Волгу» на заднее сиденье.

– Привет, Дора, как покувыркалась? – повернувшись из-за руля, спросил Фебус.

– Заткнись, хам, и трогай, – буркнула Светлана-Дора.

– Не кипятись, Доротея, ты же у нас избранная Богом, тебе все можно, – ответил Фебус и резко тронулся с места.

– Что говорит Бодя? Когда? – откинувшись на спинку, спросила она.

– Говорит, сегодня вечером, вдруг надумает раньше вернуться, – отозвался весело Фебус.

– Сегодня так сегодня, – произнесла Светлана-Доротея и замолчала.

Вечером черная «Волга» подъехала к шлагбауму дома 26 на Кутузовском проспекте. Светлана вышла из машины, поздоровалась со знакомым милиционером, открыла заднюю дверцу и, показав на большие чемоданы на заднем сиденье, сказала радостно: «Вот, переезжаю к Сафрону навсегда, Володя».

– Поздравляю, Светлана, я очень рад за вас. Вы такая красивая пара, – ответил Володя-милиционер и поднял шлагбаум. Когда она вошла в подъезд, а за ней парень с двумя тяжелыми чемоданами в руках, девушка-вахтерша в форме сначала очень удивилась. Но Светлана достала ключи от квартиры Сафрона (изготовленные по слепкам все тем же Фебусом) и сказала радостно: «Все, Наташа, крепость пала, переезжаю жить на постоянной основе к нашему красавцу холостому. Хватит, погулял, пора семейную жизнь вести. А это мой старший брат Александр помогает. Могу познакомить, Наташа, он у меня хоть и старший, но тоже холостой». Подарила на радостях флакон французских духов «Нина Риччи», а потом, посмотрев на улыбающегося Фебуса, продолжила: «Ну, что ты все время лыбишься, Сашка, жениться тебе надо! Давай, шевели лапами к лифту!» И они пошли. На площадке Сафрона в зимнем саду Фебус чуть-чуть повозился с ключами, и они вошли в квартиру. Через два часа они вышли из лифта уже без чемоданов. На плече у Фебуса-Сашки висел длинный, толстый и увесистый рыболовный тубус, явно заграничный, дорогой.

– Пойду, провожу братика, Наташа, а то заблудится от счастья. Вон какой ему подарок преподнес Сафрон – рыболовный футляр с удочками. Я скоро назад, Наташа, там и поговорим. Пошли, Сашка-счастливчик, – проговорила весело Светлана-Доротея, и они вышли из подъезда. На шлагбауме тоже проблем не случилось.

Когда через два дня Сафрон открыл дверь своей квартиры и включил свет, первое, что он увидел, это два больших чемодана на полу с откинутыми крышками. Сафрон подошел и увидел в них какие-то слесарно-столярные инструменты. Он удивленно поднял глаза на стены и рухнул в рядом стоявшее кресло – картин не было. Он ошеломленно посидел с минуту, поднял телефонную трубку и почему-то начал набирать номер телефона Светланы из Киева, но к телефону никто не подходил, как и раньше, когда он ей звонил из Прибалтики. Сафрон положил трубку и занервничал.

«Милиция тут не поможет, надо звонить Галиным экспертам, это по их части», – подумал он и набрал номер самого важного из них, своего приятеля Анучина Виктора Александровича.

– Алло, Витя, привет, можешь говорить?

– Привет, Сафрон, что-то ты нервничаешь, что случилось? – ответил Виктор.

– Ты знаешь, мою квартиру обнесли, – произнес Сафрон.

– Говори по-русски, Сафа, обокрали, что ли? – спросил Виктор весело.

– Да, Витя, обокрали, вынесли все самое ценное подчистую, – подтвердил Сафрон тихо.

– Не нервничай, Сафрон, главное, что ты сам жив. Ничего не трогай, скоро буду, – приказал Виктор и положил трубку.

Через час Виктор Александрович и еще два эксперта были у Сафрона. Он открыл им дверь и предстал перед ними в тех же лакированных туфлях и костюме от Валентино, в чем и прилетел из Вильнюса. Один эксперт, прибывший с Виктором Александровичем, был постарше, другой моложе, и с обоими он был шапочно знаком. Не проходя в квартиру, они тщательно осмотрели замок.

– Взлома нет, – констатировал старший.

– Но маленькие царапинки свидетельствуют, что ключом, которым открывали дверь, раньше не пользовались, – уведомил младший.

Прошли в квартиру, осмотрели чемоданы и инструменты в них.

– Отпечатки отсутствуют, все подчистили, – заметил старший.

– Набор инструментов не случайный, все продумано, – уведомил младший.

– Все вышесказанное свидетельствует о том, что работали профессионалы, – подвел итог Виктор Александрович.

Они расселись за гостевой, изящно инкрустированный столик на удобные венские стулья.

– Начнем, Сафрон, с того, что пропало? Перечень произведений, – произнес Виктор Александрович.

– Усе пропало, шеф, как говорит один из героев в «Бриллиантовой руке». Редкий, мало изученный Айвазовский – «Рассвет над бухтой». Николай Ге – «Лисичка» и «Пустынник», Саврасов – «У колодца», Поленов – «Весна», Васнецов – «Сокол», Крамской – «В тишине», Куинджи – «В холмах», Левитан – «Осенний вечер» и «Скамейка в парке», Шишкин – «Васильки», Илья Репин – «Стога», Суриков – «Сибирская даль». Вы знаете, коллеги, я очень люблю наших передвижников и собирал их, где только можно, долгие годы.