Текст книги "Потомок Микеланджело"

Автор книги: Анатолий Левандовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

7

К этому времени, боясь скомпрометировать друга, он перебрался в «Отель дю Коммерс» на улице Бур-л'Абе, неподалеку от жилья Сен-Симона. И вот – 20 июня – он поднялся в коморку Диара в крайне возбужденном состоянии.

– Друг мой, – сказал он Сен-Симону, – чувствую, что за мной следят.

– Может, ты ошибаешься?

– Нет, здесь я никогда не ошибаюсь. Не бойся, я не вывел агентов на твою квартиру. Но меня могут взять каждую минуту. Поэтому у меня к тебе огромная просьба.

Он показал Сен-Симону объемистый портфель.

– Здесь важнейшие бумаги нашего общества. Если я вдруг исчезну, передай их по адресу, который указан в этой записке.

– Где будут находиться бумаги? – спросил Сен-Симон.

– В моем отеле, в правом ящике письменного стола. Вот второй ключ.

– Я все сделаю, – не задумываясь сказал Сен-Симон.

8

23 июня в пять часов утра к нему ворвалась Мари Санье. Она задыхалась от быстрой ходьбы.

Сен-Симон еще не ложился: как обычно, он работал ночью.

– Успокойтесь, мадам, – невозмутимо сказал он, протягивая женщине стакан холодного чая.

– Его схватили! – воскликнула она.

– Откуда у вас эти сведения? – удивился обеспокоенный Сен-Симон.

– Он должен был зайти ко мне вчера и не появился.

– Ну, это не резон. Мало ли что могло ему помешать?

– Базен – человек исключительной пунктуальности.

– Я это знаю, – пробормотал Сен-Симон. – Простите, я только сменю платье…

Вместе с Мари, имея ключ от номера, он беспрепятственно проник в жилище Базена. Портфель оказался на месте.

– Вдвоем нам выходить не следует, – сказал он Мари. – Задержитесь на секунду.

Женщина так и поступила.

Они вышли на улицу порознь, и она еще смотрела на его удаляющуюся несуразную фигуру, когда почувствовала, что кто-то схватил ее за руку. Мари обернулась и увидела, что ее окружают жандармы.

9

Базена арестовали 22 июня, Мари Санье – на следующий день.

На допросах Базен вел себя, как обычно. Следствию не удалось вытянуть из него ни единого факта.

Тогда полиция решила приналечь на его подругу.

Ее допрашивал Вейра, один из самых изощренных помощников Фуше. Действуя разными приемами, то угрожая, то уговаривая, он пытался выяснить, куда унесены бумаги и кто мог их унести.

От прислуги отеля он знал, что Мари вошла в гостиницу не одна.

– Как зовут того господина, который вместе с вами побывал сегодня в «Отель дю Коммерс»?

Отпираться было бесполезно.

– Его имя Бонноме.

– Странное имя… Какие отношения у него были с Базеном и чем они занимались?

– Это мне неизвестно.

– Почему же в таком случае сегодня утром вы оказались с этим Бонноме и побудили его, захватив бумаги Базена, бежать?

Мари смутилась. Но тут же нашла что ответить.

– Я встретилась с ним случайно. И поверьте, ни к чему его не побуждала. Я просто сообщила ему об аресте господина Базена, он же собрал все бумаги и унес с собой. А я ненадолго задержалась на лестнице.

– Но вы видели его, выходя из отеля?

– Да.

– Куда же он пошел?

– Он повернул направо, а я налево. Тут-то на меня и набросились ваши люди.

Вейра взбеленился.

– Вы понимаете, какую непростительную ошибку вы совершили?

– Увы, понимаю.

– Вы можете искупить ее, лишь чистосердечно признавшись, где могут находиться бумаги и сам так называемый Бонноме.

– К сожалению, я совершенно не знаю людей, с которыми связан Бонноме, и не представляю, где он может находиться.

– Но ведь он, вероятно, сказал вам, где вы сможете его найти, если будете иметь какие-то сведения о Базене?

– Я спросила, где смогу его найти, но он отказался ответить на мой вопрос.

На этом допрос зашел в тупик. Больше ничего выцедить из верной подруги Базена не удалось.

Разгневанный Вейра отправил ее в Маделонетт, тюрьму для воров и проституток.

Сен-Симон скомпрометирован не был. Он выполнил до конца поручение друга, после чего вновь погрузился в свои исследования.

10

Большинство побед Наполеона определялось тем, что он старался исключить случайность. Его стратегия требовала обязательного численного превосходства над врагом и тщательной, всесторонней подготовки.

Так и сейчас, перед генеральным сражением, он подтянул значительные резервы из Италии и собрал артиллерию из всех соседних районов.

На это ушло около трех суток.

Завершив подготовку 4 июля, он только после этого начал сражение, которое продолжалось два дня, отличалось крайней ожесточенностью и принесло обеим сторонам огромные людские потери.

Битва произошла у деревни Ваграм.

После длительного артиллерийского обстрела французы, создав мощную ударную группу, неожиданным броском протаранили центр армии эрцгерцога Карла. Опасаясь, что его обойдут с флангов, австрийский полководец предпочел отступление.

В отличие от Аустерлица, отступление проходило в полном порядке, в результате чего основные силы австрийцев были сохранены.

Наполеон считал Ваграм одной из вершин своей славы.

Однако эта блестящая победа несла в себе элемент надрыва.

11

К ночи 6 июля на полях под Ваграмом лежали сотни мертвых и умирающих.

Обходя один из участков, санитары заметили окровавленного офицера, который подавал им знаки. Его перенесли в ближайшую лачугу и кое-как перевязали. Он назвал себя и попросил, чтобы к нему прислали капитана Жанена из девятого полка.

Просьба его была исполнена.

12

– Господин генерал!.. Боже мой…

– Оставь, мой друг. Все мы братья. К черту звания, да к тому же – какой я генерал…

– Но ведь император в ходе сражения – мы все слышали это – произвел вас в бригадные генералы!

– Да, произвел… Чтобы затем убить…

– О чем вы, Уде?

– О том, что мне хорошо известно. Мне было приказано идти на такой участок, откуда не было выхода… У меня нет времени, ты видишь – я умираю. Силы уходят… Посмотри, друг: все раны, что отнимают у меня жизнь, – на спине… Пули в моем теле наверняка французские…

– Вы говорите страшные вещи, генерал.

– Страшные вещи не говорятся, а делаются… Впрочем, теперь все равно… Он убил меня, но и сам недолго протянет… Карточный домик скоро рухнет…

Ему все тяжелее было говорить. Он задыхался. Закрыл глаза. Капитан положил руку ему на лоб. Лоб горел.

– Сейчас я отпущу тебя, Жанен… Пожалуйста, просунь руку под подушку и нащупай пакет… Это письмо я успел написать, когда понял, к чему идет дело… Доставь его брату Леониду…

– Но ведь он в тюрьме! И все попытки наших связаться с ним окончились неудачей.

– Ну тогда его адъютанту, Лагори…

– Он тоже в тюрьме.

Уде снова закрыл глаза. Дыхание его становилось прерывистым. Было видно, что каждое новое слово дается ему с возрастающим трудом. Приближалась агония, но он все же смог произнести еще несколько фраз:

– Составь копии… Как можно скорее… Никто посторонний не должен знать… Разошли архонтам… И…

Голос становился едва слышным.

Капитан, став на колени, приложил ухо почти к губам умирающего. И ему удалось расслышать:

– Брату Камиллу, в Женеву… Обязательно…

Это были последние слова, произнесенные бригадным генералом Жаком-Жозефом Уде, великим архонтом филадельфов.

Он был зарыт в общей могиле, тут же, под Ваграмом.

А эпитафию ему напишет много лет спустя никогда не встречавшийся с ним Филипп Буонарроти.

13

Австрийская армия не была разгромлена, но эрцгерцог Карл, равно как и его повелитель, император Франц, пал духом. Весь боевой задор, который вот уже почти два года судорожно нагнетался в державе Габсбургов, испарился разом.

Австрийское правительство запросило перемирия, а затем и мира.

Наполеон, продолжавший сидеть в Шенбрунне, с готовностью пошел и на то, и на другое.

Шенбруннский мир тяжело ударил по Австрии. Она должна была отдать победителю многие провинции и города, уплатить громадную контрибуцию и значительно сократить армию.

Победитель, не теряя времени, чинил расправу.

Недавние очаги сопротивления в Германии и Австрии последовательно уничтожались. Партизаны майора Шилля группами расстреливались по приговору прусского суда, получившего соответствующие инструкции.

Тирольские повстанцы, терпя поражение за поражением, уходили в горы. Их вождь, Андрей Гофер, в конце концов был схвачен и расстрелян по приказу Наполеона. Перед смертью он успел крикнуть: «Да здравствует мой добрый император Франц!» А «добрый император Франц», трепетавший перед победителем, запретил упоминать печатно и устно имя отважного тирольца.

Шенбруннский мир был подписан 14 октября.

Между тем за два дня до этого случилось происшествие, сильно омрачившее радость победителя.

14

Он делал смотр войскам в Шенбрунне.

Офицер свиты обратил внимание на молодого человека, продиравшегося сквозь толпу и уверявшего, что ему необходимо переговорить с императором.

Настойчивость юного немца, его сосредоточенность и напряженность показались подозрительными. Его арестовали. При обыске среди прочего был обнаружен тщательно скрытый острый кухонный нож.

Молодой человек (ему было всего семнадцать лет, и звали его Фридрих Штапс) и не подумал скрывать, что собирался убить Наполеона.

Наполеон, удивленный этим, решил лично допросить немца. Он увидел бледного, спокойного, хорошо одетого юношу, прямо смотревшего ему в глаза.

– Вы хотели убить меня, не так ли?

– Да, ваше величество.

– За что же?

– За то, что вы приносите горе моей родине и всему миру.

– Лично вам я сделал зло?

– Да, как и всем немцам.

– Кто подбил вас на это?

– Я действовал по собственному убеждению.

Наполеон задумался. Он приказал своему врачу освидетельствовать Штапса. Тот оказался совершенно здоровым. Тогда император продолжил допрос. Что-то влекло его к этому спокойному, серьезному, бесстрашному юноше. Он готов был сделать то, чего не делал никогда ни до, ни после этого.

Он предложил убийце жизнь.

– При вас найден медальонный портрет молодой девушки. Это ваша невеста?

– Да, ваше величество.

– Что бы вы сделали, если бы я вернул вас невесте? Могли бы дать слово, что откажетесь от новых покушений?

Штапс побледнел еще больше. Он делал видимое усилие над собой. И наконец сказал, зная, что подписывает свой смертный приговор:

– Нет, сир. Я бы не мог дать вам такого слова.

Наполеон не сдержался. Его обуяла ярость.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Такой молодой, а уже закоренелый преступник!

– Убить вас – это не преступление, это долг, – ответил юноша.

…Его расстреляли только через пять дней. Всемогущий властитель все еще надеялся, что упрямец обратится к его милосердию…

Наполеон редко вспоминал о своих злодействах. Они никогда не тревожили его совесть. Но этот случай, когда, казалось, так легко было оправдать себя необходимостью самозащиты, почему-то потряс его, потряс настолько, что он возвращался к нему памятью даже на острове Святой Елены.

15

В последние месяцы жизнь его не раз висела на волоске.

Совсем недавно он был ранен в бою, теперь это покушение.

Все заставляло снова и снова задумываться о наследнике, иначе говоря, о новом браке.

Медлить было нельзя.

Из всех возможных вариантов Наполеон остановился на двух, единственно достойных его: русском и австрийском. Только Романовы или Габсбурги могли обеспечить ему продолжение рода с необходимой степенью устойчивости и величия.

Романовы были предпочтительнее.

Россия своими размерами и своей исторической славой намного превышала Австрийскую империю, которую Наполеон только что разбил в четвертый раз. К тому же, несмотря на все разочарования, он все еще питал известную слабость к Александру.

Через посла Коленкура был сделан неофициальный запрос.

В России нашлись две невесты: две великие княжны – Екатерина и Анна. Наполеону было абсолютно безразлично, которая из них станет императрицей Франции; накануне развода он говорил рыдающей Жозефине: «У политики нет сердца, есть только голова». Но Екатерину, дабы уберечь от «людоеда», поспешили выдать замуж, относительно же Анны, после всевозможных заверений и экивоков, было сказано, что «она еще слишком молода»…

Наполеон все понял и тут же, без дальних разговоров, обратил свой взор на Австрию.

Здесь все пошло совершенно иначе. Австрийский двор проявил величайшую готовность и без всяких проволочек «отдал на заклание» дочь императора Франца юную Марию-Луизу.

При русском дворе ликовали. Мария Федоровна, вдовствующая императрица-мать настояла на своем! Теперь наконец «супостат» и «антихрист» отступится от России! Только сам русский царь не разделял этих восторгов. Его угнетали зловещие предчувствия.

Еще задолго до этого опытные политики острили:

– Он будет воевать с той из держав, которая откажет в невесте!

Теперь граф Клемент Меттерних, восторженно потирая руки, изрекал при каждом подходящем и неподходящем случае:

– Австрия спасена!

Теперь ни у кого не было сомнений, что следующей великой державой, на которую пойдет безудержный завоеватель, окажется Россия.

16

Любитель театрального действа даже свой новый брак умудрился превратить в довольно пошлую комедию.

Жозефине он дал развод еще в декабре 1809 года, подарив ей при этом Мальмезон – старое гнездышко их пламенной любви – и сохранив за ней титул императрицы.

11 марта 18 10 года в Вене при колоссальном стечении народа состоялась торжественная церемония бракосочетания эрцгерцогини Марии-Луизы с императором Наполеоном.

На церемонии присутствовала императорская фамилия Габсбургов в полном составе. Согласно этикету, в заранее установленных местах разместились придворные, дипломатический корпус, сановники и военачальники высших рангов.

Присутствовало высшее католическое духовенство в своем парадном облачении.

Разумеется, присутствовала невеста, окруженная своими фрейлинами.

Не было только… жениха.

Восемнадцатилетняя эрцгерцогиня, тщательно пудрившая свое заплаканное личико, никогда в жизни не видевшая Наполеона, не увидела его и в день свадьбы.

Великий властелин, не так давно болтавшийся в Вене несколько месяцев, не счел возможным снова отправиться в этот город ради собственной женитьбы. Теперь он старался показать этим зазнавшимся Габсбургам, что лишь снисходит до них и что было бы слишком много чести ему лично являться на их торжество.

Вместо себя он послал маршала Бертье, который должен был изображать жениха.

Строго говоря, в ходе церемонии личность жениха «раздвоилась»: одной половиной остался маршал Бертье, как уполномоченный великого императора, другой – стал брат новобрачной, эрцгерцог Карл, который подвел ее к алтарю и стоял с ней рядом во время совершения обряда…

Наполеон встретил императрицу в Компьене. Здесь новобрачные впервые в жизни увидели друг друга.

Впрочем, Мария-Луиза вполне оправдала надежды Наполеона. В положенный срок она принесла ему наследника, который будет наречен королем римским, а позднее – никогда не царствовавшим Наполеоном II.

17

В каждом рисунке любого мастера важен последний штрих.

Вот уже все закончено, произведение поражает своей ясностью, выразительностью, его можно отправлять на выставку, но…

Проходит день, месяц, а иной раз и год, прежде чем художник наконец сделает последний штрих и скажет: «Теперь все».

Наполеон в принципе давно поставил крест на Фуше. Раньше, чем на Талейране. Но Талейрана он отстранил от дел в январе 1809 года, а Фуше терпел на посту министра еще почти восемнадцать месяцев. Император уже прекрасно знал и о его сговоре с Талейраном, и о заигрываниях с эмигрантами, и о противостоянии австрийскому браку, и о снисходительности к заговорщикам; уже почти год, как подготовил ему замену в лице Савари; уже отстранил его от всех важных дел, передав их Дюбуа и Паскье; и все же терпел. Терпел до июня 1810 года.

Последним штрихом, завершившим картину «художеств» Фуше, оказалось известие, которое Наполеон получил случайно и как бы мимоходом.

Совершая брачное турне с молодой супругой, император прибыл в Голландию. Во время торжественного приема, устроенного его братом, королем голландским Луи, тот упомянул как о чем-то общеизвестном – о переговорах, которые ведутся с Англией. Наполеон насторожился: никаких переговоров подобного рода он не вел и не собирался вести. Вникнув в это дело поглубже, используя данные своей разведки, он узнал потрясающие вещи: его министр полиции, ограниченный во внутренней деятельности, на свой страх и риск занялся иностранными делами. Зная, насколько в определенных кругах недовольны континентальной блокадой, как предприниматели и торговцы жаждут мира с Англией, он, минуя властителя, стал прощупывать – и довольно успешно – возможность мирных переговоров…

Наполеон был взбешен.

Выяснив, что главным агентом Фуше в этом деле являлся темный делец Уврар, и без того бывший на подозрении Наполеона, он приказал Савари немедленно арестовать эту креатуру Фуше, а затем вызвал и самого Фуше.

По выражению лица повелителя министр сразу понял, что дело дрянь.

Однако, по обыкновению, Наполеон не сразу приступил к главному.

Он начал с того, что стал расспрашивать Фуше о деятельности тайных обществ.

Министр полиции приободрился.

– Тайных обществ больше не существует, сир. Филадельфы окончательно разгромлены. Их вожаки прочно упрятаны за решетку. Их главный организатор, Уде, уничтожен.

– Вашими стараниями, Фуше? – язвительно спросил император.

– Так точно, ваше величество, – и глазом не моргнув, отрапортовал герцог Отрантский.

Наполеон долго и пристально смотрел на него. Потом вдруг спросил:

– А как обстоит дело с переговорами?

– С какими переговорами, сир? – удивился Фуше.

– Я имею в виду переговоры с Англией.

– Об этом спросите вашего министра иностранных дел! – нагло ответил Фуше.

– А может быть, лучше спросить вашего агента Уврара? – продолжал гвоздить император.

– Не имею чести знать такового, – чуть дрогнувшим голосом ответил Фуше.

Наполеон собирался было впасть в ярость, но вместо этого рассмеялся. Уж больно комичной была ситуация!

– Стало быть, вы не знаете Уврара и никак не связаны с ним?

– Абсолютно, сир.

– Но Уврар арестован и во всем признался…

На это Фуше ничего не ответил.

И тогда властелин, вместо того чтобы крикнуть: «Вон отсюда, мерзавец!» – тихо сказал:

– Идите, Фуше. Вам сообщат о моей воле.

Властелину было грустно.

18

На следующий день он созвал Государственный совет.

К своему изумлению, был приглашен даже князь Беневентский, которого давно уже никуда не приглашали.

Император обвел взглядом своих советников и задал им один-единственный вопрос:

– Что вы думаете, господа, о министре, который, злоупотребляя своим положением, без ведома своего государя вступает в дипломатические переговоры с иностранными державами на основе им самим установленных условий и компрометирует политику своей страны? Какому наказанию по закону он подлежит?

Все молчали, сокрушенно покачивая головами.

Талейран, расплывшийся в широчайшей улыбке, сказал тихо, но так, чтобы все расслышали:

– Несомненно, Фуше очень виноват, и его следует заменить на посту министра. – Затем, чуть помолчав, добавил: – Однако для замены Фуше я не вижу никого, кроме герцога Отрантского…

Шутка Талейрана не вызвала смеха.

Император даже не взглянул в его сторону.

Для него вопрос был решен еще до того, как он созвал это совещание.

Министром полиции стал начальник жандармов Савари, он же герцог Ровиго, «цепной пес императора», как величали его за глаза.

19

Когда Савари явился в канцелярию министерства полиции, чтобы принять дела, он был приятно удивлен.

По правде говоря, он всячески оттягивал этот визит. Он ожидал встретить весьма холодный прием, чтобы не сказать больше. Да и как могло быть иначе, если приходилось иметь дело с человеком, десять лет находившимся у кормила правления и вдруг попавшим в опалу?

Однако все обернулось иначе.

Герцог Отрантский принял его с исключительной любезностью. Он жаловался, что страшно устал, клялся, что только и мечтает о долгожданном отдыхе, и бурно восхищался тем, что наследником его станет такой замечательный человек, как герцог Ровиго.

Савари чувствовал себя польщенным.

На любезность он старался ответить любезностью, и когда Фуше попросил, чтобы новый министр дал ему несколько дней для приведения всех дел в образцовый порядок, он с радостью согласился.

Между тем эти несколько дней нужны были Фуше вовсе не для наведения порядка. Экс-министр, отвергнутый Наполеоном – отвергнутый во второй раз и, по-видимому, окончательно, – хотел показать императору, чего он, Фуше, стоит, и доказать, что без него правительство не справится с внутренними трудностями.

Четверо суток подряд в особняке министерства полиции дымил камин. Четверо суток, не разгибая спины, бывший министр корпел над бумагами министерства. Но он отнюдь не приводил их в порядок. Напротив, он тщательно создавал величайший беспорядок, какой только можно себе представить. Он отбирал наиболее важные документы и отправлял их в камин или в свой личный тайник, остальное же смешивал и перепутывал самым хитроумным образом. Он уничтожил досье своих доверенных агентов, чтобы полностью лишить недооценившее его правительство наиболее важных каналов сыска. Среди прочих бумаг в камин полетели и документы о филадельфах, и объемистое дело о заговоре Мале.

Окончив свой тяжкий труд, Фуше задумался.

Правильно ли он поступил? На ту ли лошадь сделал ставку? Собственно, он еще не сделал ставку. Не сделал окончательно. Своим хитрым умом он понимал, что возвращение к «старому порядку» ничего приятного ему не сулит. Ведь он не то, что этот так называемый «князь Беневентский» – тот белая кость, ему и при Бурбонах будет неплохо. А он, Фуше, разночинец, «из грязи в князи» и, что самое важное, «цареубийца» – когда-то он голосовал в Конвенте за казнь Людовика XVI, а этого наследники «убиенного» короля ему никогда не простят…

И все же иначе поступить он не мог. Простой инстинкт самосохранения говорил, что царствование корсиканца окончится скоро, очень скоро. И если он, Фуше, умело приложит руку к ускорению этого конца, он, быть может, кое-что и выгадает. Кто знает, не придут ли к власти эти оглашенные, якобинцы и террористы, соратники Бабефа и Буонарроти, его бывшие союзники и друзья? Во всяком случае, наибольшие шансы выжить будешь иметь тогда, когда сумеешь угодить и тем и другим, а там, в последний момент, все определится само собой…

Фуше помешал пепел в камине. И вдруг расхохотался.

Он представил себе, что испытает этот болван Савари, когда станет вникать в сданные ему дела. Это действительно было очень смешно!..