355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анатолий Левандовский » Потомок Микеланджело » Текст книги (страница 18)
Потомок Микеланджело
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 09:16

Текст книги "Потомок Микеланджело"


Автор книги: Анатолий Левандовский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

12

Получив 10 июня письмо префекта Дюбуа о доносе Лемуана, Наполеон испустил грязное ругательство.

Мало ему этой проклятой Испании… Но беда никогда не приходит в одиночку!

Он тут же отправил письменные распоряжения военному министру и министру полиции. Потребовал, чтобы действовали молниеносно и радикально, но осторожно. Нельзя было будоражить общественное мнение, но и нельзя было оставлять в столь опасное время очаг возможного пожара.

Каково же было изумление императора, когда он прочитал ответную реляцию Фуше!

Господин герцог Отрантский с олимпийским спокойствием вещал: никакого заговора не было и нет, все это плод не в меру разгоряченного воображения префекта полиции, старающегося ради своей карьеры. «Можно ли дать название заговора, – вопрошал Фуше, – подобным проискам, в которых нельзя обнаружить ни истинного вождя партии, ни сообщников, ни способов исполнения, ни собраний, ни переписки?»

Вот те на! Ни истинного вождя, ни сообщников, ни способов действия, ни переписки! Да ведь все это лежит прямо на поверхности – и вождь, и сообщники, и собрания, и фальшивые декреты, и планы действий, и многое другое! И не видеть этого может только слепой, сумасшедший или изменник! Что же вы, господин Фуше, ослепли? Нет. Сошли с ума? Таким, как вы, это не угрожает. Значит, ступили на путь измены?..

Наполеон уже давно сам обманывал себя. Он давно не верил Фуше, он уволил было его в отставку, но… Словно рок толкал его к этому очевидному проходимцу, он без конца спускал ему такое, за что другого давно бы уничтожил. Но всему на свете есть предел. Кажется, пробил и ваш час, господин Фуше…

Однако и на сей раз император отложил расчет. Сейчас было не до этого. А главное, немного остыв, он понял: в рассуждениях Фуше есть доля истины. При нынешних обстоятельствах нельзя подымать шум, возбуждать людей, сеять подозрения. Нужно «попридержать вожжи», иначе… Иначе может произойти разное.

Ничего. Он расправится с ними со всеми чуть позже.

Пока он дал свое «добро» линии поведения Фуше.

И тот «попридержал вожжи». Дело было прекращено.

Заподозренных и скромпрометированных сенаторов так и не тронули. Многих арестованных освободили, других по прошествии года выслали под надзор полиции.

Демайо и Мале также не стали судить. Их просто «до новых распоряжений» оставили в тюрьме Ла Форс.

13

И снова Наполеон в своей прекрасной столице.

Снова его встречают бурным восторгом, Париж иллюминирован еще пышнее, чем год назад, а очередной день рождения императора справляется с еще большей помпой, чем предыдущий.

Но это уже не радует усталого властелина. Конечно, всеобщее преклонение и видимость всенародной любви ему по-прежнему нужны как воздух, они забавляют и отвлекают его, словно игрушка ребенка, без них жить было бы много труднее. Но теперь он относится ко всему этому чуть-чуть иначе, чем прежде. Глаза его стали зорче, ум критичнее. Он видит многое из того, что раньше старался не замечать.

Да, он, кажется, стал знать цену этой «преданности» и «любви». Его окружение, все те, кого он столь щедро осыпал золотом, титулами и званиями, – завистники и враги. И к числу их относятся не только Ожеро или Массена – о них он знал всегда; нет, сюда входят и его братья и сестры, и Ланн, и Жюно, и Мармон, и даже Мюрат. Каждый из них считает себя недооцененным и обойденным, каждый радуется любой неудаче императора, стремится ее углубить и расширить. А эти сенаторы, «государственные люди», эти мерзавцы, вчерашние изгои, которых он возвысил, облагородил, обогатил, сделал людьми?! Они бездумно предали его и без всякой нужды упали в объятья к этому бесноватому Мале, не догадываясь, что в случае победы Мале первыми бы угодили на виселицу. Почему происходит все это? Почему люди действуют себе во вред? Зачем подрубают сук, на котором сидят? Наполеон не раз задумывался над этим. И всегда стремился найти какую-то частную причину, не желая признаться себе, что есть причина общая, постоянная и неотвратимая – вечное свойство человеческой натуры. Поражаясь, что его окружению все мало, что новоиспеченные принцы, маршалы, сенаторы и камергеры, получая сотни тысяч, рвутся к миллионам и в погоне за ними готовы перегрызть друг другу горло, он словно забыл, что и сам был абсолютно таким же – от миллионов рвался к миллиардам и топил в крови Европу, стремясь прибрать к рукам новые владения и доходы. Ради упрочения своей власти он ведь был готов идти на любое преступление, любую подлость, идти бестрепетно и без сомнений – он не раз уже доказал миру это. Достаточно вспомнить армию, брошенную на гибель в Египте, расстрел ни в чем не повинного герцога Энгиенского, высылку в малярийные болота, на «сухую гильотину», сотен людей, обвиненных в преступлении, к которому они не имели ни малейшего касательства… Но он не любил вспоминать об этом. Среди текущих дел его и сейчас беспокоила малоприятная проблема, имевшая подловатый привкус. Чтобы сравняться с «легитимными» монархами, ему обязательно нужно было создать свою династию. А Жозефина не может иметь потомства. Он любил Жозефину – насколько вообще мог любить, – он был привязан к ней, несмотря на ее былую неверность. Но его властолюбие не знало преград. Если своих родственников и маршалов он женил и разводил, сообразуясь лишь с политическими выгодами, то и в своей личной судьбе считал возможным исходить только из этого. Мысль об усыновлении племянников, которой он какое-то время тешил жену, давно отпала. Что могли значить племянники «узурпатора» в глазах европейских потомственных монархов? Втайне он понимал: даже если бы Жозефина могла подарить ему наследника, такой «подарок» ничего бы не изменил. Матерью его наследника должна стать только принцесса из старинной императорской или королевской фамилии. Только так род Бонапартов мог возвыситься до Габсбургов, Бурбонов или Романовых. Жозефиной же приходилось жертвовать. Она знала это и была безутешной. Но он не собирался ее утешать. Он размышлял, на ком лучше остановить свой выбор. И, между прочим, нет-нет да и снова возвращался к мысли о том, что, как и прежде, союзником Жозефины в противостоянии его планам является не кто иной, как вездесущий Фуше…

Относительно Фуше к этому времени у Наполеона уже не было никаких сомнений. Через свою тайную полицию он многое разведал о загадочных филадельфах. И у него складывалось четкое представление о том, что герцог Отрантский как-то связан с ними. Создавалось впечатление, что Фуше если и не покровительствует братьям, то старательно выручает их каждый раз, когда они попадают в беду. Он «проморгал» бегство Лепельтье и других с острова Ре, он «ничего не знал» о личности и делах полковника Уде, он всячески выгораживал Мале с самого начала заговорщических действий мятежного генерала. И, наконец, сейчас он делал все, не останавливаясь перед клеветой на своих подчиненных, чтобы явный заговор превратить в «заговор предположений»… Конечно, он мастерски сыграл на нежелании своего властителя раздувать это дело… Сейчас Наполеон твердо решил покончить с неверным министром. Но, прежде чем это сделать, он хотел выведать все о его связях, его людях, его планах. И еще узнать досконально, какое отношение ко всему этому имеет господин Талейран, давно находившийся у императора на подозрении.

Наполеон серьезно задумался об этом, когда стал замечать возникновение странной дружбы между вечными соперниками – Талейраном и Фуше. Вскоре этот дуэт превратился в трио: к нему с воодушевлением присоединился новый австрийский посол в Париже господин Меттерних.

14

Граф Клемент Меттерних, молодой дипломат, еще совсем недавно был мало кому известен, а сейчас он становился подлинным баловнем столичных салонов. Блестящий кавалер с безукоризненными манерами, с приятной внешностью и неизменно элегантный, он пользовался успехом у светских дам, и о его амурных похождениях слагали легенды. Превозносили также его ум и такт: вдумчивый собеседник, умевший каждому сказать приятное, он в либеральных кружках слыл вольнодумцем, а среди реакционеров числился закоренелым легитимистом. Его квартира в Париже быстро сделалась центром всех политических интриг. И завсегдатаями этой квартиры сразу же оказались Талейран и Фуше.

В своем дневнике Меттерних записал:

«Ныне я близко сошелся с двумя весьма важными людьми, в прошлом – ярыми сторонниками режима, ныне – находящимися в оппозиции (правда, негласной). Это князь Беневентский и герцог Отрантский. Один – дипломат, другой – полицейский. Но в Талейране, как и в министре полиции, следует отделять человека с нравственной точки зрения от человека политического. Оба они не были бы тем, что есть, если бы были моральны. Но они оба принадлежат системе, противоположной системе их властителя; если Наполеон разрушает Европу, то Талейран и Фуше сторонники ее стабилизации и установления прочного мира. В качестве таковых они могут быть нам полезны, подобно острым режущим лезвиям, с которыми играть опасно, но которые необходимы при радикальных операциях…»

Конечно, слова о «системе» Фуше и Талейрана, рвущихся к «стабилизации Европы» и «прочному миру», дышат излишним пафосом, но в целом, переведя эти слова на более простой язык, можно догадаться, что хитрый австриец понял слабое место своих новых друзей и уже начал активный зондаж на предмет политического подкупа обоих соответственно ближайшим намерениям правительства Габсбургов.

Разумеется, Наполеон ничего не знал об этих записях, равно как и о содержании реляций, которые Меттерних регулярно отправлял в Вену. Но, как человек проницательный, он о многом догадывался; да и большой догадливости не нужно было для того, чтобы увидеть очевидное: Австрия, забыв уроки прошлого, начинала усиленно готовиться к войне.

15

Суть дела улавливалась при простом сопоставлении фактов.

Когда в середине августа Наполеон возвращался в Париж, он знал уже то, что многим не было известно: в Португалии вспыхнуло восстание, грозившее распространиться на всю страну и сомкнуться с испанским. И англичане, вдохновленные этим фактом не менее, чем Байленом, поспешили высадить десант. Это известие чуть не заставило императора изменить свой маршрут. Но в Париже его присутствие было необходимо, а в Португалии «дежурил» маршал Жюно с целой армией. После коротких колебаний Наполеон не стал менять план, рассчитывая, что новый очаг волнений будет быстро ликвидирован. Каковы же были его удивление и ярость, когда он узнал, что 30 августа армия Жюно капитулировала под Синтрой!

Две капитуляции армий, возглавляемых высшими военачальниками империи, в течение всего двух месяцев – это было слишком!

Он знал, что начнется за этим.

И началось.

Вся Европа пришла в движение. Что же касается Австрии, то она стала демонстративно вооружаться и перегруппировывать свои войска, готовясь к реваншу.

Он вызвал австрийского посла.

– Ваше правительство нарушает мирный договор. Вы удваиваете армию и подводите ее к западным границам. Ради чего, спрашивается?

Меттерних и глазом не моргнул.

– Вы ошибаетесь, сир. Я не понимаю, о чем вы говорите.

Наполеон брезгливо сморщился.

– Не собираюсь вступать в дискуссию с вами. Доложите вашему правительству, что я не хочу войны. И пусть вероломство Габсбургов обрушится на их же головы!

Меттерних поклонился.

– Я исполню ваше повеление, сир. Но мне все же думается, что вы неточно информированы…

Наполеон был информирован точно. И он, правда, в данный момент не желал войны на востоке. Его тяжко мучил юго-запад: пиренейскую историю, становившуюся непристойной и делавшую его смешным в глазах всего мира, нужно было кончать. Но при этом надо было иметь гарантии на востоке.

Эти гарантии могла дать только Россия.

В сентябре 1808 года Наполеон отправился в Эрфурт на свидание с русским царем.

16

Александр Павлович, император всероссийский, ехал в Эрфурт в довольно тревожном настроении. Он не знал точно, чего потребует от него «брат и друг», но кое о чем догадывался. Он не сомневался, что его будут отторгать от Австрии, а ссориться с Австрией не хотелось. Он ждал упреков в связи с нарушениями континентальной блокады, а эта блокада давно его раздражала – она подрывала самые основы русской экономики. В Зимний дворец шли угрожающие анонимные письма, напоминавшие, чем кончилась дружба его отца с Бонапартом. Французский «изверг» был ненавистен всем – простому народу, купечеству, дворянству, членам семьи Романовых. Даже родная мать не могла простить Александру этой дружбы и непрерывно ворчала, суля всевозможные беды. А тут еще (после Байонны) возникло и новое опасение: «узурпатор», который без зазрения совести арестовал и выслал всю фамилию испанских Бурбонов, мог ведь с такой же легкостью лишить свободы и русского императора, оказавшегося в чужой стране, в чужом городе, в его полной власти! Александр Павлович не был трусом, и эти предостережения домашних казались ему пустыми, но все же посасывало под ложечкой…

Прибыв в Эрфурт, он мгновенно забыл все страхи.

«Изверг» встретил и принял его с еще большей сердечностью, чем в Тильзите. И хотя сердечности этой Александр ни секунды не верил, стало ясно, что Наполеон заинтересован в нем, выговаривать не станет, напротив, будет заискивать.

Эрфуртская комедия длилась две недели.

Две недели французский властелин водил русского по театрам и балам, демонстрируя «партер из королей» – немецких князей и князьков, согнанных специально для этого случая, возил его в Веймар для встречи с Гете и Виландом, устраивал ежедневно торжественные завтраки, обеды и ужины – одним словом, ублажал всеми возможными способами. «Если бы Александр был женщиной, – писал Наполеон Жозефине, – я сделал бы его своей любовницей».

Но «любовница» не уступала «возлюбленному» в умении играть принятую роль. Александр был столь же ласков и «открыт» со своим «братом», так же охотно падал к нему в объятия и говорил комплименты. Однако при этом он твердо вел свою линию, на уступки не шел и старался выторговать как можно больше. В конце концов Наполеон сорвался. Во время одного из споров он вышел из себя. Вся напускная любезность мигом исчезла. Бросив на пол свою прославленную треуголку, он стал топтать ее ногами и при этом орал, словно рыночный торговец. Александр холодно взглянул на него.

– Прекратите, сир. Вы резки, а я упрям. Будем разговаривать спокойно и рассуждать, как здравые люди. А то ведь я могу и уехать…

Сказано было таким тоном, что Наполеон сразу осекся. Во все глаза глядел он на собеседника. А ведь этот и впрямь может уехать… Но откуда вдруг взялась такая прыть? Что сделало столь непоколебимым этого мягкого и ласкового византийца?..

…Если бы император французов знал о том, что произошло всего лишь несколько дней назад, он вряд ли стал бы удивляться…

17

С самого начала пребывания в Эрфурте Александр Павлович заметил, что князь Беневентский, находившийся в свите Наполеона, упорно ищет с ним встречи с глазу на глаз. Русский император от подобной встречи уклонялся. Талейран был ему неприятен. Царю была хорошо известна роль, сыгранная в убийстве герцога Энгиенского тогдашним министром иностранных дел. А главное, Александр не мог забыть, что в те дни Талейран прислал ему ноту с язвительным намеком на обстоятельства смерти Павла I. И все же хитрый француз добился своего. На одном высокопоставленном приеме он улучил момент, когда царь оказался вне обычного окружения, и подошел к нему.

Талейран приступил к делу прямо, без всяких околичностей.

– Государь, зачем вы приехали сюда?

Александр удивленно вскинул брови.

Не дожидаясь ответа, его собеседник продолжал:

– На вас пала благородная миссия спасти Европу. И вы в силах этого достичь, лишь во всем противостоя Наполеону…

…Как мог он отважиться на подобный шаг? Ведь он прекрасно понимал, что скажи Александр два слова Наполеону, и он погиб безвозвратно. Но Талейран был тонким знатоком человеческих душ. Он достаточно присмотрелся к царю и был уверен, что тот его не выдаст. Знал он также, что Александр его внимательно выслушает…

…При таких обстоятельствах радетель о «спасении Европы» стал платным агентом русского правительства. Но царь не ведал, что еще до этого Талейран успел продать свои услуги австрийской короне…

18

Хотя эрфуртское свидание закончилось теми же объятиями и поцелуями, с которых началось, Наполеон, проводив Александра, был мрачен и задумчив. Он понял, что прочный союз, на который он рассчитывал, не удался. Во всех спорных вопросах, если дело касалось России, Александр оставался непреклонным. В отношении континентальной блокады он, как и раньше, не проявлял особенного энтузиазма. Когда Наполеон намекнул на возможность и желательность брака с русской великой княжной, царь отвечал уклончиво, уверяя, что это от него не зависит. Одним словом, по всем статьям Эрфурт для французского императора означал шаг назад по сравнению с Тильзитом.

Одного лишь Наполеон добился: он мог надеяться (на ближайшее время, во всяком случае), что, отправляясь на Пиренейский полуостров, не получит неожиданного удара в спину.

Нужно было немедленно использовать эту возможность для быстрого завершения испанской войны.

19

Испанская война оказалась самой жестокой и кровавой из всех, которые до сих пор вел великий полководец.

Нельзя сказать, чтобы это было для него полной неожиданностью. События весны и лета 1808 года наглядно показали, что здесь полумерами не обойдешься, что его военачальники с этим делом не справились. Именно поэтому он в конце концов решил лично возглавить кампанию.

И все же он не предвидел всего, с чем ему пришлось столкнуться. Он совершенно не мог понять: почему так взъярилась против него эта нация? Неужели испанцы жалели ничтожных Бурбонов, которых он от них убрал, дав взамен прогрессивные декреты, зачеркнувшие феодализм, изгнавшие инквизицию и улучшившие экономическое положение страны? Наполеон хорошо знал историю, но в этом случае не вспомнил, что еще две тысячи лет назад вольнолюбивые иберийцы так же отчаянно бились против великой Римской державы, не желая подчиняться ее хваленым законам и ее порабощающей цивилизации…

Он обладал превосходной армией, в состав которой входили свежие силы и опытные ветераны, имел отличных помощников, был всему миру известен своим полководческим гением. А они… «Чернь», «нищие оборванцы», «грязное мужичье» – так презрительно величал император своих противников. Но это «мужичье» давало ему уроки, каких он никогда не имел от вымуштрованных армий коалиции. Он бил их, уничтожал десятками тысяч, его армия подобно огненному смерчу проносилась по Испании, но они, не зная страха, дрались и умирали за каждый город, каждую деревню, каждую пядь своей политой потом и кровью многострадальной земли.

Особенно страшной была осада Сарагоссы. Несколько месяцев держалась героическая крепость, наконец 27 января 18 09 года пала. Но еще почти три недели пришлось завоевателям усмирять взятый город! «Нищие оборванцы» сумели превратить каждую улицу, переулок, двор в новое поле боя. Используя любое прикрытие, они поливали свинцом проходившие полки, с самодельными кинжалами, кухонными ножами, железными прутьями бросались на вооруженных до зубов французов, погибая, но и губя захватчиков. Более пятидесяти тысяч испанцев вырезали солдаты маршала Ланна, не щадя ни женщин, ни детей, прежде чем полностью овладели городом.

– Какая война! – со вздохом говорил Ланн, проезжая по усыпанным трупами улицам Сарагоссы. – Быть вынужденным убивать столько храбрых или пусть даже сумасшедших людей! Эта победа наводит на тяжкие размышления…

Сопротивление Испании заставило устыдиться сателлитов Наполеона.

Зашевелилась Пруссия.

– За Пиренеями блеснул луч света! – радостно говорили австрийцы. – Пора и нам вступать в борьбу. Теперь злодей может биться с нами только одной рукой – вторая надолго парализована!..

Австрийская армия начала разворачиваться вдоль баварской границы.

Об этих настроениях и действиях Наполеон прекрасно знал. Они-то и вынудили его, не закончив кампанию, снова бросить ее на руки маршалов и лететь в Париж.

20

Но была и еще одна причина, заставившая императора поспешить с возвращением в столицу. Его тайной полиции удалось проникнуть в переписку, сильно компрометирующую Фуше и – в особенности – Талейрана. Наполеон еще ничего не знал об эрфуртском предательстве своего бывшего министра иностранных дел, но уже имел кое-какие материалы о его шашнях с Меттернихом. Перехваченные письма превращали предположения в уверенность. И он решил покончить с Талейраном, одновременно подыскивая замену Фуше.

Собственно, замена уже была найдена. Находясь в Испании, император окончательно решил сделать ответственным за всю полицию страны начальника жандармов генерала Савари, незадолго до этого ставшего герцогом Ровиго.

Савари Наполеон знал давно, еще с тех времен, когда, будучи генералом Бонапартом, руководил египетской экспедицией. Потом они вместе сражались в Италии. Адъютант Дезе, затем его личный адъютант, Савари первым сообщил Консулу Бонапарту о благоприятном переломе в битве при Маренго. И, быть может, именно с той минуты Наполеон поверил в него. Именно Савари поручил он грязное дело юного герцога Энгиенского, с которым его бывший адъютант справился превосходно. Но особенно хорошо Наполеон узнал его в Испании. И убедился, что этот молчаливый, внешне приятный и всегда подтянутый генерал хотя и не очень умен, но чрезвычайно исполнителен и предан ему буквально по-собачьи. С Савари император мог обсуждать любую проблему, мог дать ему любое поручение и быть уверенным, что все останется в тайне и будет выполнено безукоризненно. Именно такой человек (натура во многом противоположная Фуше) и был ему сейчас необходим…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю