Текст книги "Бонжур, Антуан!"
Автор книги: Анатолий Злобин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)
Он продемонстрировал свои великолепные монограммы – восхитись! Не правда ли, адорабль? Даже вручение ордена и медали было своеобразным отвлекающим манёвром, который входил в его шикарную программу. Он выкликнул собственное имя у могильного камня, и голос его не дрогнул. Он узнал, что мы поедем искать Альфреда – и его человек караулил нас в Шервиле, чтобы сделать отметку на колесе. Он услышал, что мадам Констант предложила мне поехать с ней в архив генерала Пирра – и тут же выкрал папку с делом «кабанов». Ему нужно было это, чтобы проверить ещё раз имена, клички «кабанов» и навести меня на умершего Пьера Дамере. Он всё время отвлекал внимание, баламутил воду, но с Матье Ру и особенно с женщиной в чёрном он всё-таки промахнулся. Женщина в чёрном явно переиграла, хоть и не старалась играть. Она была слишком искренней, да и невозможно сыграть такую роль. Но всё-таки прошло свыше двадцати лет. Не могло столько ненависти храниться в её душе: вдова давно свыклась со своей трагедией. Но в том-то и дело, что она до сих пор не знала, кто убил её мужа. Она узнала об этом лишь накануне. И рассказал ей об этом Поль, сам или через подставное лицо, как он действовал всю жизнь. Недаром мой невысказанный вопрос так мучительно томил меня у родника, и ответ старого Гастона казался не очень-то убедительным. Не Мишель Ронсо, а Мишель Реклю рассказал женщине в чёрном о её муже. И не двадцать четыре года тому назад, а накануне. Вот почему зажглись ненавистью её глаза и заглохшая с годами боль вспыхнула с новой силой. Вот почему женщина в чёрном вела себя столь ослепленно: она сыграла не по задуманному сценарию. И ещё кое-что не предвидел Поль: что мы докопаемся до темно-синего «феррари» и засечём номер машины. На «феррари» ложные следы в первый раз пересеклись с истинными. И с Матье у него получилась осечка: Поль не мог знать, что Альфред Меланже встречался с Матье после войны и рассказал ему о предательстве. Во второй раз пересеклись следы. Я дал клятву на могиле отца, и Поль понял, что я не остановлюсь и пойду до конца. Мы нашли могилу Альфреда, Поль не выдержал и подослал чёрного монаха, а потом и сам явился за синей тетрадью. Но я был уже начеку. Я вызвал огонь на себя и ждал: кто же ко мне явится? Это было неизбежно. Чёрный монах провалился со своей миссией; но зато он узнал о синей тетради. И Щёголь должен был явиться за нею, он оказался тут как тут. Я был готов и к его появлению в облике великолепного президента. Его роскошная фамилия меня уже не волновала, потому что я давно вспомнил о милом друге, который из Дюруа превратился в дю Руа, чтобы стать познатнее. Я тут же раскрыл перед ним свои карты, чтобы побудить к более активным действиям. Он продолжал свою тактику: попробовал навести на несуществующего Мишеля, то бишь Буханку. Я выложил ему ещё больше, рассчитывая, что он не выдержит и кинется на меня с поднятым забралом – тогда бы мы схлестнулись в открытой схватке. Но он завладел синей тетрадью и стал удирать. Я безмятежно проводил его до машины, зная о том, что наши пути ещё пересекутся.
И вот мы несёмся следом, до «пежо» – двадцать метров. Как я распалился, когда ложно решил, что предатель был в двадцати метрах от меня. Не в двадцати метрах он был, а под боком – и ежечасно. Я жал его руку, чокался с ним, иудин поцелуй отпечатался на моей щеке. Он действовал уверенно и думал, что наверняка. Так оно и случилось бы, если б не мои друзья. Без них ничего не удалось бы раскрыть. Каждый внёс свою толику.
Но до поры до времени Поль мог не бояться и моих друзей. Прекрасную легенду составил он себе: ведь он мог выбирать из обеих биографий. Вот когда он стал предателем: в цитадели. Он попал туда за дело, но купил жизнь ценой предательства, и немцы устроили ему ложный побег через стену. Ещё там, у стены, когда я подумал о нём, мысль моя сама собой продолжилась: «А ведь таким путём немцы вполне могли заслать провокатора к партизанам». Но тогда я и помыслить не смел, что предатель стоит рядом.
Но мотив, мотив? Похоже, что и он проклёвывается. Знакомый такой, заигранный мотивчик: как прекрасно пахнут ананасы и как хорошо есть их вместе с тобой… Сколько таких затрёпанных мотивов болтается по свету…
Виллем сердито ругнулся. Впереди показался высокий фургон с белыми крестами. Поль обогнал автопопа и закрылся им как щитом. Но и поп теперь не убережёт. Виллем подошёл вплотную к фургону, попробовал выскочить на левую сторону и тут же вильнул обратно за спину попа: встречные машины вдруг пошли одна за другой, а для троих на этой дороге не было места. Стрелка спидометра лениво сползала к нулю.
Виллем засигналил, чтобы поп прижался к обочине, но тот и пальцем не пошевельнул.
– Год фердом! – в сердцах произнёс Антуан.
Я засмеялся:
– Грешно гневаться на бога, Антуан, ты же добрый христианин.
– Ты ошибаешься, – ответил Антуан, – я уже много лет не хожу в церковь. Попы всегда вставали мне поперёк дороги.
Наконец, на третьей попытке Виллем высмотрел просвет и, газанув как следует, обошёл фургон перед самым носом отчаянно засигналившей встречной машины. Поп в белой сутане собственной персоной посиживал за баранкой. Микрофон безмолвствовал. Зачем ты предал? Как прекрасно пахнут ананасы…
Снова перед нами свободная полоса, но Поль тем временем ушёл по меньшей мере на полкилометра.
Вот когда Виллем показал, на что способен его заморский «мерлин», приобретённый по дешёвке. Янтарный «пежо» притягивался к нам, словно на тросе. Мелькнула развилка, мост через канал. Справа показалась деревушка. Я автоматически отметил на карте: Меткерк. До Брюгге оставалось шесть километров, островерхие шпили его соборов и ратуш уже проклюнулись над дорогой.
– Хочешь, прижму его и сброшу в кювет, – невозмутимо предложил Виллем. – Я видел, как это делается.
– Надо взять его живьём, – возразил я. – У меня к нему есть ещё вопросы.
– Хорошая у вас машина, – вздохнул Антуан.
– Вот он! Он обернулся! – восторженно вскрикивал Якоб.
– Вы сошли с ума, – безгласно причитала Ирма.
Наверно, вот так же двадцать лет назад настигал его Альфред Меланже под Шарлеруа, но тогда Поль ушёл. Я вспомнил об этом и посмотрел на стрелку бензиномера: горючего у нас хватало.
Видя, что по прямой ему не уйти, Поль решил попытать последний шанс и неожиданно свернул направо к деревушке. Его машина оказалась на развороте более резвой, он выиграл на этом десять метров.
– Он хочет спрятаться в префектуру, – с коротким смешком предположил Антуан.
– Увы, теперь его не спасёт и сам король, – отозвался я.
Показался канал и мост. Что было на мосту? Об этом будет свидетельствовать Виктор Маслов. За каналом вразброс стояли дома под красными крышами, высокие белые сараи, исчерченные чёрными квадратами деревянных стропил. Из-за ближнего сарая вынырнула девочка на велосипеде, она ехала довольно резво – и прямо к шоссе.
Поль уже проскочил через мост. Дорога за мостом некруто поворачивала. Мы были метрах в тридцати. От деревни к мосту катился трактор на резиновом ходу. А девочка ещё не замечала за поворотом светлой машины и косо выехала на дорогу. Он должен был затормозить, даже Виллем изготовился и сбросил газ, чтобы не натолкнуться на него.
А он пошёл прямо, даже не вильнул. Девочка слишком поздно заметила накатывающуюся на неё машину, но у неё была хорошая реакция, она чудом вывернулась от радиатора и нажала на педаль, но все равно было поздно. Он задел крылом по заднему колесу. Я машинально дёрнулся к рулю.
Но Виллем и без того нажал на все педали.
Велосипед занесло и выбросило с дороги. Хорошо ещё, что там не было кювета, только каменистая кромка. Девочка отлетела на несколько метров, пытаясь сохранить равновесие, но перекошенное заднее колесо вихляло и цеплялось. Она не удержалась и рухнула.
Виллем затормозил. От дальнего дома выбежал на дорогу мужчина в зелёной рубахе. Он кричал и махал руками в надежде остановить «пежо», но Поль лишь дал деру. Крестьянин спрыгнул с трактора на землю.
Я подбежал к девочке первым. Она была жива и даже пыталась приподняться на локтях, потому что велосипед лежал на ней, причиняя боль. Я отбросил велосипед в сторону. Нога у девочки была перебита, белая кость разорвала кожу чуть выше ступни, трава потемнела от крови.
– Не медли. Я останусь здесь, чтобы помочь ей.
– Нет, Антуан, не могу, – твёрдо сказал я. – Мы останемся.
Крестьянин склонился над девочкой, говоря ей что-то ласковое. Подоспел и тот мужчина в зелёной нейлоновой рубахе, который первым бросился на дорогу. Они быстро говорили. Девочка глухо стонала, в лице – ни кровинки. Я встал на колени, развернул чистый платок и подсунул под ногу, стараясь не задеть её. Девочка пыталась помочь мне и вскрикнула. Мужчина в зелёной рубахе с жаром убеждал в чём-то Антуана.
– Виктор, вперёд! – Антуан с силой тряхнул меня. – Они ей помогут, тут есть доктор. А этот человек поедет с нами, чтобы догнать Поля. Вперёд!
Виллем тоже не выдержал и дал сигнал. Я поднялся и пошёл к машине, оглядываясь на девочку. Пересиливая боль, она улыбнулась мне вслед.
Я подошёл к багажнику, вытащил чемодан и лишь тогда двинулся к Виллему. Мужчина в зелёной рубахе уже сидел на заднем сиденье и с нетерпением торопил. Виллем схватил меня за руку, с силой втянул в кабину.
Мы тронулись. Поля не было видно за домами, но далеко удрать он не мог: прошло не больше минуты, как мы остановились. И сворачивать ему было некуда, разве что обратно в Вендюне, а это не имело видимого смысла.
Мы проскочили деревню и увидели его впереди. Я положил чемодан на колени, расстегнул замки.
– Зачем тебе понадобился чемодан? – удивился Антуан.
– Не могу же я явиться в мэрию в рваных штанах, – ответил я. – К тому же моё инкогнито давно кончилось, – и начал переодеваться, стараясь не мешать Виллему.
– Ту сто четыре! – воскликнул Якоб, увидев мой китель с нашивками.
Я застегнул пуговицы, поправил медаль.
– Откуда у вас эта медаль? – спросил Виллем, скосив глаза.
– Летайте Аэрофлотом, – ответил я, – и вы получите всё, что пожелаете.
Виллем наддал газу. Перед нами была свободная дорога, и стрелка спидометра показывала сто двадцать.
– Хорошо, что мы не дали ему сесть на «феррари», – заметил Антуан.
– «Феррари» – сильная машина, – согласился Виллем. – Но и тогда бы он не ушёл от нас.
Мы нагнали его у самого въезда в Брюгге, но всё-таки он шёл ещё метров на пятьдесят впереди, и я подумал, что он начнёт крутить, чтобы запутать нас, и заранее попытался разобраться в плане города. Но он продолжал мчаться по автостраде, вонзавшейся в скопление старинных улочек. Проехали над каналом, под древними воротами, через второй канал. Дома все теснее сдавливали дорогу, пока она не сжалась до ширины средневековой улицы, но асфальт ещё оставался на ней.
Мы шли уже впритык за ним. Виллем пытался объехать его и встать поперёк, но на узкой средневековой тропе никак не удавалось это. И тут он начал вилять.
Я уже разглядел по плану: улица Каренмаркт была на противоположной стороне города. Значит, он не туда спешит. Он боится выехать на площадь, где мы можем обойти его и стать поперёк.
Он крутился по улочкам, но Виллем шёл за ним как привязанный, хотя длинному «мерлину» непросто было изворачиваться. То и дело навстречу попадались старомодные, об одну лошадь, пролётки с туристами. Виллем гудками прижимал их к стенам, ни на шаг не отпуская «пежо». Мелькнул канал с плывущим катером. Старухи сидели у домов, в двориках сушилось бельё. Ветерок принёс тягучий запах замоченной в чанах кожи – Брюгге представлялся нам не музеями и соборами, а бытовой изнанкой.
Но рано или поздно Поль должен остановиться. Я протянул Якобу визитную карточку мадам Констант, на обороте которой был написан её «морской» телефон.
– Как только станем, позвонишь по этому телефону, расскажешь, где нас искать…
– Похоже, что он стремится к «Храброму Тилю», – предположил Антуан, переговорив с нашим новым попутчиком.
И впрямь. Он резко затормозил у серого с замшелым фасадом здания с двумя висячими фонарями над подъездом. Мне было ближе к тротуару, я выпрыгнул, но он успел обежать радиатор и нырнул в дверь на секунду раньше меня.
Я юркнул следом. Холл прорублен по-современному, но все равно в нём было тесновато и не густо светом.
– Меня преследуют! – закричал он кому-то, бросаясь в сторону от двери. – У них фальшивые паспорта.
Дорогу мне преградил полицейский в чёрной шинели. Рядом с ним я разглядел и второго, похоже, повыше чином. Антуан уже дышал за моей спиной.
– Ваши документы! – потребовал младший чин, властно потянувшись ко мне рукой. – Кто вы такой?
– Гражданин Советского Союза, – и вручил ему свой паспорт.
– Это мой гость в Бельгии, советский лётчик Виктор Маслов, – быстро проговорил Антуан.
– Почему вы проникли в отель «Палас» по чужим паспортам? – резко спросил второй, они и об этом знали уже.
А я не сводил глаз с Щёголя, выискивая мгновенье для прыжка. Вцепившись руками в портфель, тот стоял у стены, почти в углу: с одной стороны от него – барьер конторки, с другой его прижимала мощная фигура Тиля, отлитая в рост из чугуна. Щёголь тоже неотрывно смотрел на меня: губы нервно подёргивались, в глазах таилась усмешка: что? напоролся? сейчас я погляжу, как тебя поволокут в кутузку. И лишь в глубине под этой усмешкой можно было разгадать страх, да ещё какой! С этого страха и начиналось его раздвоение: вроде бы это ещё и прежний Поль Батист – осанка, свежий костюм, платочек из кармашка, перстни на тонких пальцах. И вместе с тем это уже и не он. Что-то размякшее и тёмное выползало из него – передо мной стоял уже разоблачённый Поль Делагранж, бывший независимый демократ, экс-президент и все такое.
– Доброе утро, Щёголь, – сказал я с полупоклоном. – Кажется, мы так и не поздоровались нынче. Это не манифик.
– Задержите этих людей, господин инспектор, – ответил он, принимая жалкую позу экс-президента. – У них фальшивые документы, они напали на меня в Вендюне…
– Итак, я хотел бы услышать от вас, – снова спросил инспектор, обращаясь на сей раз к Антуану, – с какой целью вы проникли в «Палас» по чужим документам?
– Пусть этот франт сначала ответит, почему он задавил девочку, господин инспектор! – выкрикнул мужчина в зелёной рубахе, непредусмотренно вламываясь в разработанный сценарий.
– Какую девочку? – удивлённо спросил инспектор и повернулся к кричавшему. Первый полицейский, который стоял на моём пути и подозрительно перелистывал паспорт, тоже глянул в ту сторону.
– Задавил ребёнка и удрал, перевёрнутый горшок…
Я мягко пригнулся и поднырнул под руки полицейскому. Ещё полпрыжка – и я перед Щёголем. Он притиснулся к стене, уронил портфель и закрыл лицо руками, заслоняясь от удара. Инспектор с предостерегающим жестом кинулся за мной, но это было без пользы. Я уже придавил Щёголя коленом и с треском вывернул наружу его карманы. На каменный пол со звоном просыпалась мелочь, ключи, перочинный нож. Упал и раскрылся от удара плоский голубой футлярчик, длинное ожерелье змеисто выползло на пол. Портфель валялся у ног железного Тиля.
Инспектор схватил меня за руку, но я уже распрямился. Антуан подскочил и застыл рядом, готовый рвануться на помощь.
– Это все, господин инспектор, – сказал я. – Так он поступил когда-то с моим отцом. Теперь мы квиты.
Инспектор с недоумением отпустил меня. Я чиркнул зажигалкой и пустил струю дыма в размякшее лицо Щёголя. Вот когда в его глазах возник ничем не прикрытый страх: лишь он да Антуан могли уяснить значение этой сцены. И понял Щёголь – если я знаю то, о чём никто не ведает, то знаю и всё остальное. Он даже нагнуться не смел, чтобы подобрать свои сокровища.
– Что вы имеете к мсье де Ла Гранжу? – спросил инспектор, оглядывая мой китель и медаль, по-моему, он только сейчас разглядел её.
– К Мишелю Реклю, хотите вы сказать, господин инспектор, – уточнил я. – Это человек не тот, за кого выдаёт себя.
– Это гнусная клевета, господин инспектор. Они самозванцы… – Щёголь суетно отделился от стены и сделал шаг, предусмотрительно укрывшись за инспектора. Он уже несколько овладел собой, во всяком случае понял, что бить его больше не будут, и надо изворачиваться.
– Паспорт настоящий, – сказал полицейский, захлопывая мой паспорт и передавая его шефу. – Виза действительна по двадцатое августа.
ГЛАВА 27
– Что здесь происходит? – раздался голос от дверей.
В холле столпился разнообазный люд, я не вмиг разглядел, кто там вошёл, хотя нетрудно было догадаться по голосу. Мужчина в зелёной рубахе стоял на первом плане, за ним, скрестив на груди руки и посасывая сигару, сурово возвышался Виллем, рядом – притихшая Ирма. Они обернулись на голос. Администратор за конторкой приподнялся, инспектор тоже посмотрел в сторону дверей, не выпуская, однако, и меня из поля зрения. Все присутствующие так или иначе принимали участие в нашей сцене, лишь Храбрый Тиль безучастно «наблюдал» из угла за происходящим.
Уверенно раздвигая толпу, к нам пробирался ван Сервас. Он попробовал было сдвинуть с места Виллема, но тот тихонько рыкнул, и ван Сервас пустился под крылышко к комиссару.
А вот и фон-барон показался, я не сразу узрел его. Сутану-то сбросил чёрный монах, в светское нарядился. Чёрный костюм с иголочки, белая рубашечка, замшевые перчатки – хоть сейчас под венец.
– Кого я вижу? – радостно воскликнул я по-русски. – Вы не опоздали, сударь, сейчас мы завершим наши дела. Привет от Терезы.
Он скользнул по мне взглядом, который должен был изображать презрение, и с ходу перешёл в наступление.
– Это самозванцы, господин инспектор, вы должны немедленно задержать их, я предъявляю им обвинение в использовании чужих документов, в похищении мадемуазель Терезы Ронсо и в нападении на мою виллу в Вендюне, куда они проникли с целью грабежа.
– С целью установить справедливость, – спокойно поправил Антуан, смотря на меня и показывая глазами на паспорт в руках инспектора.
– Но-но, – пробасил Виллем, легонько тронув фон-барона, когда тот проходил мимо. – Полегче на поворотах, вонючая тряпка!
Фон-барон испуганно шарахнулся в сторону, не успев завершить обличительную тираду. Комиссар обернулся к Виллему.
– Кто вы такой? – спросил он по-немецки.
– Участник голландского Сопротивления, который пришёл за справедливостью, – отвечал Виллем. – Но я не думал, что встречу здесь мальчишку.
– Прошу соблюдать порядок, – призвал инспектор в надежде, что не все тут поняли Виллема.
– Они нанесли мне телесные повреждения, господин полицейский! – выкрикнул ван Сервас.
– Кто-то из них, господин инспектор, час назад звонил сюда из «Паласа» и назвался именем метра Ассо, – администратор, кипя благородным негодованием, поднялся из-за конторки. – Это могут подтвердить на телефонной станции, господин инспектор.
– Они обманули доверие Армии Зет, – включился фон-барон недобитый. – Антуан Форетье – известный браконьер, а этот русский самозванец завтра улетает в Москву, но перед этим он решил поживиться на моей вилле…
– Боже, как я обманулся, – всхлипнул за спиной инспектора воспрянувший Щёголь, прикладывая к лицу платочек. – Мы аплодировали ему, поднимали тосты в честь этого самозванца! Что скажут наши ветераны, когда узнают обо всём этом? Но я не жажду крови, господин инспектор…
– Успокойтесь, мой друг, – прервал его чёрный монах. – Принципы элементарной справедливости… Разрешите я присяду, господин инспектор, в моём возрасте… Я никогда не откажусь от своих обвинений…
Так они напевали заранее отрепетированным квартетом: рояль, гитара, контрабас, ударник. И тон задавал фон-барон, прославленный филателист. В этом квартете он был ударником, сильным мира сего, но и он уже выдыхался. Ван Сервас с готовностью подвинул ему кресло.
Инспектор бдительно наблюдал за нами. Антуан сделал шаг вперёд.
– А теперь буду говорить я, – дерзостно начал он. – Мы не нуждаемся в прощении. Я официально заявляю вам, господин инспектор. Перед вами опасный преступник, свыше двадцати лет скрывавшийся под чужим именем. Мишель Реклю в сорок четвёртом году предал девять человек и в сорок седьмом убил Альфреда Меланже.
– Побойтесь бога, Форетье! Что вы говорите? – Чёрный монах красиво воздел руки.
– Я обвиняю этого человека в лжесвидетельстве, господин инспектор. – Щёголь с негодующим лицом отступил в сторону и оказался за черным монахом, прямо меж его воздетых рук. – Это беспардонная клевета. Всем известно, что Мишель Реклю погиб при освобождении Льежа, он похоронен как герой, его имя выбито на мемориальной доске у церкви Святого Мартина…
– Мишель Реклю никогда не погибал геройской смертью, – без колебаний парировал Антуан. – В бою за освобождение Льежа погиб Поль Делагранж. Ты был на собственных похоронах, Мишель. Тебе надо было замести следы преступления, и ты присвоил себе имя погибшего кузена. А за партизанскую могилу возле Святого Мартина можешь не волноваться, Щёголь. Мы уберём с плиты твоё имя, а заодно изберём нового президента. Армия Зет от этого не пострадает.
– Что я слышу? – вздрагивающим голосом продолжал чёрный монах, теперь он и очи устремил вослед рукам. – И земля держит этого клеветника! Будьте добры, господин инспектор, освободите меня от общества этих людей. Или я нахожусь не в своём доме?
Инспектор повернулся к Антуану:
– Весьма сожалею, но криминальная полиция не занимается такими делами, ничем не могу помочь вам, мсье, и прошу вас обоих проследовать за мной для составления протокола. – Инспектор был молод, едва за тридцать, и уж, конечно, не Мегрэ. Он тоже, как и я, не попал на войну и пороха не нюхал, но я-то хоть теперь узнал о прошлом, а он и вовсе знать не желал. У него ясные глаза с внимательным умным прищуром, он недавно назначен на этот пост, ему ещё ползти и ползти по-пластунски вверх по лестнице, но он уже знает, как это делается – и он высоко выползет. А я карманы вывернул…
Инспектор поманил меня. Я не двинулся с места.
– Но прежде, чем мы уйдём, – продолжал он, глядя на меня доброжелательно и пытливо, – я хотел бы, чтобы вы объяснили мессиру Мариенвальду: с какой целью вы проникли под чужим паспортом в его отель и совершили нападение на его виллу? Похоже, вы не знаете наших законов…
Так вот о чём хотел сказать мне Антуан, показывая глазами на мой паспорт. Наверное, обвинение в самом деле было нешуточным, и меня теперь можно упрятать в кутузку. Покато там разъяснится…
Я сделал большие глаза.
– Какой паспорт, господин комиссар? – удивился я на немецком языке. – Первый раз об этом слышу. Я вообще не знал, что в ваших гостиницах необходимы паспорта. И мой советский паспорт всё время был при мне. В «Паласе» у меня никто паспорта не спрашивал.
– Я подал сразу два паспорта, – тут же подхватил Антуан. – Виктор Маслов – мой гость в Бельгии, он даже не подходил к администратору, я сам заполнил обе анкеты, подал оба паспорта. За все отвечаю я сам. И мои паспорта не фальшивые… Мне всё равно, господин инспектор, – продолжал Антуан, – что и как вы напишете в протоколе. Мы искали преступника, и у меня не было другого выхода. Я сделал вам своё заявление. Мишель Реклю – опасный преступник и собирается бежать. Могу добавить лишь, что Роберт Мариенвальд – его соучастник.
– Прошу занести это в протокол, господин инспектор. Я обвиняю Антуана Форетье в клевете, – без всякого энтузиазма заявил фон-барон. – Вам дорого обойдутся эти слова, Форетье!
– В тридцать семь миллионов двести пятьдесят тысяч, – любезно напомнил я по-русски.
– Я сказал свои слова при свидетелях, – твёрдо продолжал Антуан, – и они всегда подтвердят это. Помните об этом, господин инспектор.
– Вы, кажется, собираетесь учить меня… – Инспектор начал сердиться.
– Год фердом! – снова закричал мужчина в зелёной рубахе, до этого внимательно слушавший нашу перепалку. – Есть ли справедливость в этой стране? Пусть сначала этот предатель ответит за то, что задавил ребёнка и даже не остановился.
Фон-барон недоуменно вскинул глаза на своего дружка. Тот развёл руками. Инспектор недовольно поморщился.
– Это правда, мсье де Ла Гранж? – спросил он.
– Мишель Реклю, господин инспектор, – во второй раз любезно поправил я, но он и бровью не повёл.
– Это было не совсем так, господин инспектор. Девочка ехала на велосипеде… – с последними остатками своего достоинства пытался ответить эксвеликолепный экс-президент, однако не выдержал и тут же сорвался: – Она сама виновата, сама на меня наскочила, я могу подтвердить это под присягой. Но тем не менее я готов оплатить её лечение…
– Что с девочкой? – спросил инспектор у мужчины в рубахе.
– Бедняжка, – ответил тот, сложив руки на груди. – Возможно, ей нужен уже не врач, а священник.
– Где это случилось?
– В Меткерке, господин инспектор. Все произошло на наших глазах, пять человек из нашей деревни видели это. Он мчался на огромной скорости и даже не дал сигнала.
– Я задел её задним крылом, значит, она сама виновата, – продолжал Щёголь.
– Как бы не так, – отозвался мужчина в рубахе. – На переднем крыле тоже осталась отметка. Вы можете сами убедиться в этом, господин инспектор, вот она, его машина, у подъезда стоит.
Ван Сервас послушливо кинулся к дверям, но инспектор раздражённо остановил его и что-то сказал полицейскому. Тот вышел.
Инспектор задумался, пытливо поглядывая на меня.
– Мне очень жаль, мсье, но я должен составить протокол об этом происшествии.
– Мы не располагаем временем, – бросил фон-барон, тяжело поднимаясь со стула. – Через час мы должны быть в Остенде.
– Ваш самолёт отходит в четырнадцать часов, вы не опоздаете, мессир Мариенвальд, – учтиво, но твёрдо ответил инспектор. – Впрочем, вас я не задерживаю. Для составления протокола и выяснения обстоятельств мне понадобится лишь мсье де Ла Гранж.
– Мишель Реклю, – поправил я в третий раз.
На этот раз он, кажется, услышал и поглядел на меня.
– Где ваша грамота на медаль? – спросил он.
– Силь ву пле, – ответил я, доставая из папки обе грамоты. – Это моя. А вот указ на орден, подписан сорок четвёртым годом.
– Можете взглянуть и на это, – Антуан вытащил из пиджака газету и подал её инспектору.
– Мы аннулируем эти грамоты, – объявил чёрный монах, опять опускаясь в кресло. – Я немедленно звоню в Брюссель к господину депутату Лепле, чтобы там сегодня же приняли решение об отмене указа и объявили протест советскому посольству о преступном поведении этого русского фанатика.
– К счастью, вы ещё не наш король, мессир, – весело отозвался Антуан. – Пока не в вашей власти отменять королевские указы!
Инспектор отдал мне грамоты и развернул газету.
– Перед вами тот самый русский, господин инспектор, который уже нашёл своего предателя, – галантно представился я, указывая на заголовок.
Он читал и, казалось, пропустил мои слова мимо ушей. Но я-то видел насквозь весь его незатейливый ход мыслей: он уже прикидывал, не стоит ли ему сыграть на наших картах. Этот перелом начался в нём после того, как Антуан объявил мессира соучастником и напомнил о свидетелях. Инспектор прикрикнул на Антуана, а сам задумался. И теперь продолжал он взвешивать. Что выгоднее ему: задержать советского туриста с вздорными обвинениями в неких, требующих ещё доказательства незаконных действиях и попытаться поднять вокруг этого газетную шумиху или же самому подключиться к разоблачению военного преступника? А вдруг мессир выйдет сухим из воды? Тогда и инспектору несдобровать: по головке не погладят, в глухую дыру сошлют. Что и говорить, сложная умственная деятельность была у инспектора!
– Как, вы сказали, настоящее имя этого мсье? Мишель Реклю? – спрашивал он, все ещё колеблясь и прикидывая. – Почему этого имени нет в газете?
– Материал-то не я давал, – ответил я по-немецки. – Мои доказательства здесь, готов представить их в соответствующем месте, – я похлопал ладонью по заветной папке, но что там у меня осталось? Все это время я не выпускал из поля зрения портфель – там мои доказательства. Сначала портфель лежал у ног Храброго Тиля, но после ван Сервас поднял его и передал Щёголю. При этом они переглянулись, и старший управляющий указал глазами в потолок. Однако Щёголь помотал головой и портфеля не отдал. Эх, не ухватил я его сразу, в карманы, дурачок, полез. А теперь они начеку, и нет у меня в тесном холле оперативного простора. И ещё кое-что высматривал я: белобрысого Якоба. Но того тоже не было видно.
– Вы, разумеется, будете отрицать это? – спросил инспектор у Щёголя.
Чёрный монах гневно и решительно поднялся со стула:
– Господин инспектор, считаю своим долгом предупредить вас, что вы превышаете свои полномочия, задавая подобные вопросы. Я немедленно связываюсь со своим поверенным и вызываю адвоката мсье де Ла Гранжа.
– Кстати, я вас ни о чём не спрашивал, мессир, – ответил инспектор не без некоторого ехидства. – А мсье прошу проследовать с нами…
– У меня нет времени, я должен ехать по делам, – объявил Щёголь, становясь в позу. Лицо его постепенно менялось, делаясь то рассеянным и трусливым, то наглым.
– Вы задавили ребёнка, мсье, придётся пройти в участок, – твёрдо сказал инспектор. – Прошу за мной. Лишним разойтись, – он сделал знак полицейскому, который снова появился в холле, и первым двинулся сквозь толпу.
– Не волнуйтесь, мой друг, – по-светски проникновенно сказал фон-барон. – Я сейчас же вызову адвоката. Метр Ассо будет здесь через четверть часа…
Щёголь хотел сказать ему что-то, но понуро промолчал и тронулся за полицейским инспектором.
– Адью, фон-барон, – сказал я по-нашему. – Могу передать прощальную записку Терезе. Но передач она вам носить не будет.
И пошёл прочь. Мы с Антуаном, не сговариваясь, стали по обе стороны от Щёголя. Люди расступились, пропуская нас к выходу. Проходя мимо Виллема, я успел шепнуть:
– Где Якоб? Надо найти его.
– Я буду в машине, – ответил Виллем. – До моей границы двенадцать километров…
Я в последний раз бросил взгляд на Храброго Тиля, высившегося в углу. Тиль стоял в той же непоколебимой позе, лицо его навек окаменело, но мне показалось, будто он горько усмехнулся мне вслед.
На улице Щёголь поглядел на свою машину, возле неё уже стоял третий полицейский.
– Ну-ну, шагай вперёд, немецкая подмётка, – шепнул Антуан с выражением.
Мы двинулись по улице. Первый полицейский протиснулся между мной и Щёголем. Я отстал и пошёл рядом с мужчиной в рубахе. Третий полицейский останавливал толпу, которая пыталась вылиться за нами из холла гостиницы.
– Где Виллем? – испуганно спросила Ирма, поравнявшись с нами.
Я оглянулся: «мерлина» у подъезда не было. Старинный фонарь болтался над входом, и Якоб бежал по улице.
– Теперь ты довольна, Ирма? – спросил я. – По-твоему вышло: попали в полицию.
– Но мы же свидетели, – бесстрашно сказала Ирма. – Я сама дам показания, как он наехал на бедную девочку.
