Текст книги "Бонжур, Антуан!"
Автор книги: Анатолий Злобин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
Но в словаре уже не стало нужды. Дверь распахнулась, в комнату вошёл Антуан, из-за его спины выглядывало любопытствующее лицо Ивана. Я так увлёкся, что даже не слышал, как подъехала машина. Тем лучше – сейчас при них скажу.
Антуан с удивлением поздоровался с Жермен. Та несколько смутилась, но всё же попыталась ответить с достоинством. Николь сделала реверанс.
Иван уставился на меня:
– Что ты делаешь под столом?
– Ищу справедливость, Иван, – отвечал я сконфуженно. – Но её не оказалось и там. Это Николь, познакомьтесь.
Николь улыбнулась и снова сделала кокетливый реверанс перед Иваном.
– Привёз к себе свою бельгийскую невесту? – неуклюже пошутил Иван.
– На большее твоя фантазия не способна? Сейчас все узнаешь. Читай! – я протянул ему карточку.
Но Иван и бровью не повёл.
– Слышал от Антуана, – бросил он, – это надо ещё проверять.
Антуан уже безмятежно разговаривал с женщинами, изредка бросая на меня пытливые взгляды.
– Внимание. Атансьон, – выкликнул я устало. – Кончайте разводить китайские церемонии, мы не на королевском приёме. У нас есть дела поважнее. Иван, сейчас же скажи Николь, что её мать предала нашего отца и виновна в его смерти.
– Почему ты говоришь «нашего отца»? – удивился Иван. – Я не могу так переводить.
– Да разве в этом дело? – я лишь рукой потерянно махнул. – Неужто ты не понимаешь: предала, предала. Вот она перед тобой сидит.
– Ты говоришь серьёзные слова, – настаивал Иван. – Я хочу переводить точно. Так я только помешаю своей родине.
Николь смотрела на меня с тревогой и надеждой, пытаясь понять наш разговор. Я нагнулся, поднял словарь, который так и остался лежать раскрытым, и захлопнул его.
– Ну разумеется, Иван, – только и сказал я. – Не бойся! Моя родина выдержит, когда узнает, что Николь мне сестра. Ля соёр. Или тебе по-китайски сказать, чтобы ты понял?
– Николь ля соёр, – подтвердила Николь.
– Сейчас я проверю, – Иван невозмутимо отвернулся от меня и перешёл на французский.
Разговором правил Антуан: удерживал порывающегося Ивана, терпеливо втолковывал, обращаясь к Жермен, мягко улыбался Николь. Мне он сделал выразительный жест, призывая к терпению. Жермен, конечно, темнила. Антуан внимательно слушал. Николь не верила матери и порывалась вмешаться. Даже Сюзанна, расставив посуду, молвила слово, пытаясь убедить Жермен. Иван сокрушённо качал головой.
А Жермен все отрицала.
– Кончай, Иван, – перебил я, не выдержав. – Брат, сестра – сейчас это дело десятое. Ты лучше записку прочти: пусть она узнает, кто она есть. Только ты Николь это скажи, а я на них посмотрю, на обеих.
– Я не могу так для тебя переводить, – настаивал Иван.
– Ты на кого работаешь? – я изумился. – На них или на свою родину ты работаешь? Здесь же чёрным по белому написано…
Жермен замолчала и слушала наш разговор.
– Ты не знаешь ихних законов, – ответил Иван. – Если ты скажешь, и это будет неправда, Жермен будет писать на тебя в суд. Она сделает тебе сатисфаксьон и спрячет тебя в тюрьму.
Я невесело усмехнулся:
– Хорошие перспективочки ты мне сулишь, о Иван, закованный в капиталистические цепи. То сватаешь меня хозяином бистро, то в тюрьму запрятать грозишь. Давай, Иван, трудись. А то, что отец здесь написал, тебе плевать, это же не твой отец.
– А как попала визитная карта к Альфреду, ты знаешь?
– Спроси что-нибудь полегче. Альфред сам и взял её у отца, когда тот был убит.
– Напрасно ты так рассуждаешь, – желчно произнёс Иван. – А где та карта лежала?
– Один-ноль в твою пользу, Иван, – льстиво признался я. – Гордись, Шульга. Нашёл конверт на полу кабины? Ты крупный следопыт. – Николь подошла ко мне и стала за спиной. Я облегчённо взял её руку. – Не тревожься за меня, сестрёнка, кажется, мы обойдёмся без сатисфакции.
– Пожалуйста, мы от тебя ничего не скрываем, – с торжеством продолжал Иван. – Конверт нашёл Антуан. Он не будет его прятать от тебя.
– Остаётся взглянуть на штемпель. Значит, ты считаешь…
– Я с вами не ездил, – уязвленно перебил Иван. – Это Антуан так считает. А я с ним лишь говорил, когда мы сюда ехали.
Антуан достал из пиджака конверт. Штемпель в самом деле поблек от времени, но разобрать его все же можно было. Я вгляделся: 15 марта 1947 года. В какой же шкатулке почти два года беспросветно таилась отцовская записка? И как стремительно она выскочила на свет – через два дня после смерти Альфреда.
Подходящую загадку задал мне Антуан.
– Что это за конверт? – спросила Николь, насторожённо отступая от меня. – Ты что-то скрываешь от меня? Я должна знать.
– Сейчас Антуан тебе все объяснит. Слушай его, Николетт.
Жермен уже не хорохорилась и сидела притихнув. Она поняла: происходит нечто серьёзное, и она имеет к этому прямое отношение.
Антуан начал. Иван великодушно переводил на своём языке:
– Эту карту писал Борис, но попала она в чужой адрес. Помнишь, Антуан говорил на мосту, что у Бориса все карманы были вывернуты. Значит, кто-то обшарил Бориса, когда тот был уже мёртвый. Антуан не думает, что это был Альфред, карточка два года лежала в чужих руках. Но вот Альфреда не стало, и через два дня послали карточку на его убитое имя. Конверт был послан из Ла-Роша, тут и штемпель отеля есть. Кто же послал этот конверт? Тот, кто шарил отца, владел карточкой и убил Альфреда. Это был один и тот же человек. Он думал, что власти или друзья Альфреда начнут искать автора этой пули, и потому хотел сделать так, чтобы не быть на следу у искателей.
– Замести следы он должен был, это верно, – машинально поправил я. – О вывернутых карманах я и сам думал.
– Кроме того, Антуан говорит, что в синей тетради написано, кто стрелял в Альфреда первый раз, когда он ездил к Матье Ру.
– Ещё бы. Синяя тетрадь молчать не будет, – я воодушевился. – Кто же это? Я же не мог без вас прочитать тетради…
– Надо мне самому почитать, – объявил Иван. – Пока Антуан видел там только буквы, как это сказать?
– Инициалы.
– Да, те самые твои инициалы, которые ты нашёл на ноже и на дереве: «М» и «R». А потом тот человек их переменил. Но Антуан думает, может, Альфред написал хотя бы его имя.
– Значит, тетрадь зашифрована? Интересный винегрет, – насмешливо начал я. – Какие вы все великие конспираторы: пароли, клички, шифр. Как я могу работать в таких условиях? Вот они, ваши распрекрасные законы! Отряд был предан, а предателя нет. Но ведь только три человека знали, что «кабаны» пойдут на мост: Альфред, отец и Жермен. Опять мы вернулись к нашим баранам. Выходит, если Жермен тут ни при чём, они сами себя предали. Сами пошли к немцам и сказали: в среду мы нападём на мост через Амбле, встречайте нас. Рандеву назначаем вам на двенадцать ноль-ноль. Так, что ли, было на мосту? Снова ты, Иван, путаешь все мои карты. Никакого сладу с тобой нет.
– Антуан говорит, – терпеливо ответил Иван, дав мне излиться, – что мог быть и четвёртый человек, который знал об этом.
– Ну разумеется, Жермен ему сказала.
– Да, он говорит, что надо спросить у Жермен.
– Опять она начнёт увиливать. Не верю я ей. Неужто ты не видишь, Иван? И в первый раз она увиливала. Теперь от отца отрекается. Тоже красиво.
– Антуан говорит наоборот, – возразил Иван. – Он сказал ей, что понимает её мотивы.
– Знаю я эти мотивы! Не хочет она правды – вот её мотив.
– Антуан все равно решил ей сказать, он ведь тоже упрямый, вроде тебя.
– А я о чём вам два часа толкую? И до тебя дошло, наконец?
Все это время Жермен напряжённо слушала наш разговор. Николь тревожно переводила глаза с меня на Ивана, потом опять на меня, она буквально в рот нам глядела. Все ждали. Но вот Антуан взял со стола карточку и обратился к Жермен. Он сказал ей несколько слов. Жермен тут же обмякла и залилась слезами. Я увидел в глазах Николь испуг и осуждение. Она подбежала к матери, прильнула к ней.
– Нет, нет! – вскричала Жермен.
– Какой приятный пассаж! – я рукой махнул. – Двадцать лет спустя, или Запоздалое раскаянье, третья серия. Что Антуан сказал ей?
– Он только прочитал, что там было написано.
Антуан подошёл к Жермен, говоря ей что-то болеутоляющее. Жермен всхлипывала. Николь смотрела на меня с укоризной.
Нет, я не жалел Жермен, она лишь своё получила. Но всё-таки я был старшим братом, у меня появились обязанности. Я подошёл к Николь, взял похолодевшую её руку.
– Не горюй, сестрёнка. Перед тобой-то я не виноват. Твоя мать ради тебя старалась. И я ради тебя. Я сам виноват, что конверт обронил. А Иван нашёл, смотри, какой счастливый сидит. Пожилой следопыт называется.
– Этого я не буду переводить, – обиделся было Иван.
– А мы с Николь и без тебя отлично общаемся. Правда, сестрёнка?
Николь доверчиво пожала мою руку. Жермен продолжала всхлипывать, но уже с передышками. Сюзанна вошла в комнату и тоже слушала, что говорит Жермен.
– О чём она? Признает меня за пасынка и утверждает в наследстве? Получишь первую курицу, Иван.
– Зачем ты смеёшься? – вступился Иван. – Она сейчас очень страдает. Ей тяжело думать, что Борис считал её предательницей и умер с этой мыслью, так она говорит. Поэтому она плачет. Он ведь не знал про Николь, она ему не сказала, потому что была тогда не совсем уверена. Она надеялась, что скажет ему в другой раз, но он больше никогда не пришёл к ней. Если бы она сказала Борису, он бы так не писал.
– Надо с первого раза говорить правду, мадам. Ладно, Иван, не переводи ей. Скажи Николь, что отец про меня тоже не знал. Двое нас у него – и ни о ком он не знал. Сиротинки мы с тобой, Николетт, – я петушился из последних сил, а на душе кошки скребли. Если даже тетрадь зашифрована, не скоро мы доберёмся до правды. Ах, как я был раздосадован. Отец обманулся, а я поддался ложным подозрениям, потому что не мог не поверить отцовскому зову. – А Жермен передай, что я виноват перед ней. Я же не учёл конверт.
Иван перевёл. Жермен улыбнулась сквозь слёзы, а Николь повернулась и чмокнула меня в третий раз.
– Жермен говорит, что ты хороший сын и не мог поступить иначе. Но она просит и твоего понимания. Разве могла она предать? Невозможно сказать, как страдала она от этой пули, которая убила Бориса, это было все равно, что пуля в неё. Она любила Бориса и не могла предать его по закону любви. Как хорошо, что у неё есть дочь от любимого. Она жалеет лишь об одном, что не сказала тогда Борису. В этом её большая вина.
– А я виноват, что было заподозрил её. Я же не мог знать про Николь, – так мы изо всех сил великодушно винились друг перед другом. – Передай ей, что я постараюсь быть хорошим братом для Николетт.
– Мерси, Виктор, – ответила Жермен.
– Она произносит тебе мерси, – трудолюбиво перевёл Иван.
– О ля-ля! – воодушевился Антуан. – Теперь мы можем поздравить сестру и брата. К тому же мы проголодались.
– Сначала все же спросим Жермен, знает ли она о четвёртом человеке.
– Это был Мишель, которого окликали Щёголем, – ответил Иван. – Он знал, что «кабаны» пойдут на мост.
– Каким же образом он узнал?
– Он был телохранителем Альфреда и Бориса и всегда ходил с ними. В тот день, когда они виделись последний раз, Борис пришёл вместе с Мишелем. Партизаны не имели такого права, чтобы ходить одинокими. Жермен и Борис вели свой разговор на кухне, а Мишель сидел в саду. Если бы он захотел, он мог бы все услышать через окно. И он все слышал.
– Почему Жермен так уверенно говорит об этом?
– Потому что потом Борис пошёл к американскому лётчику, который прятался в Эвае. Борис мечтал пробраться в Англию, чтобы бить бошей. Он ушёл договариваться, а Мишель появился на кухне и спросил у Жермен: «Ты пойдёшь с нами на мост в среду?» И Жермен ответила: «Я в леса не хожу, я женщина». Она тогда подумала, что это Борис сам сказал Мишелю про мост, но теперь она уверена, что тот все пронюхал через окно. После того как «кабаны» погибли, она имела подозрение на предательство, на это даже Альфред намекал, вот почему она подумала о нём, что он такой странный. Но что может сделать женщина? Она даже не знала, кому должна мстить…
– Женщина может сказать правду с первого раза, – в сердцах перебил я.
– Можно тебя переводить? – со светской улыбкой спросил Иван.
– Не стесняйся, Ванечка, переводи.
– Она тебе отвечает, – продолжал Иван, – что ты не знаешь ихнюю женскую психологию. Она бы не смогла жить с таким камнем на шее, зная, что «кабанов» предали. И постепенно она убедила себя в том, что предателя не было, так ей было спокойнее жить. В этом она готова раскрыться теперь. Она долго плакала после нашей встречи, а потом стала думать и придумала, что ты ей не поверил. И ещё она придумала, что ты имеешь право знать про предателя, ведь ты можешь отомстить и за неё. Но она не хотела, чтобы ты узнал про Николь, поэтому она так долго терзалась и думала. В последний раз Альфред видел её в положении, он был посвящён в ихний амур с Борисом. Если вы узнаете об этом, Николь будет несчастлива, так она думала.
– Я знал про Николь, – с улыбкой заметил Антуан, – это хорошо, что Жермен теперь сама говорит об этом.
Смущённая Жермен снова взялась за платочек и принялась осушать глаза.
– Она просит у тебя пардона, – добросовестно переводил Иван, – она имеет надежду, что ты поймёшь её, почему она села за руль и сама поехала в Марш, чтобы предупредить Альфреда не говорить про Николь, и пусть он расскажет всё остальное. Ах, почему она не сказала тогда Борису про своего инфанта? Это она так говорит, – заключил Иван, – а я только перевожу.
– Хорошо переводишь, Ваня, чистосердечно. Эх, Антуан, ведь мы уже в субботу могли синюю тетрадь заиметь, два дня, целых два дня…
– Это мне переводить? – полюбопытствовал Иван на русском языке.
– Сам потом Антуану скажу. Но коль Жермен сказала нам всю правду, пусть назовёт теперь предателя.
– Она не знает, – обескураженно ответил Иван.
– Как не знает? Разве Альфред ей не сказал?
– Он сделал тонкий намёк, он сказал, что убьёт этого предателя, если узнает про него. Это было все. А дальше он смотрел на её живот и молчал.
– А где хоть был предатель: в отряде или со стороны? Скажи, Иван, что это очень важный вопрос – вопрос всех вопросов.
– Она всё-таки думает на Мишеля: люди видели его после войны в горах. Неужели ты снова не веришь ей? Она тебе удивляется.
– Верю, верю, Иван, но я же правду должен знать! Не до нюансов мне теперь. На Мариенвальда, чёрного монаха, она не имеет подозрений?
– Он богатый и порядочный человек. Он честно сотрудничал с англичанами. После войны он ещё больше разбогател. Теперь у него много миллионов. Но он не мог знать про «кабанов».
– А полковник Виль? Он не посвящал Жермен в свои планы относительно банка.
– Что ты? Это не женское дело. Об этом не знал никто.
Я вздохнул:
– Ну что же, все сходится. Только предателя все не видать. Давайте хоть поглядим на него.
– Как же мы его увидим? – подивился Иван.
– Счёт сравнялся, о отважный следопыт: один-один, – я горько засмеялся и достал фотографию, которую привёз Матье Ру. – Тут все «кабаны» налицо. Сейчас я сам определю Мишеля. Как там его окликали – Щёголь? Тогда вот этот франт с пёстрым шарфом, – я указал на жгучего брюнета, стоящего вторым слева.
Жермен покачала головой.
– Ты показал на Милана Петровича, – отозвался Антуан.
– Попробуем ещё раз. Значит, кличка дана по контрасту. Вот он, этот крючковатый рохля с узким лицом, рядом с отцом стоит. С таким носом он никуда от нас не денется.
– Да, это Мишель, – подтвердила Жермен.
Отец продолжал улыбаться, и предатель стоял рядом, положив руку на его плечо. Оглянись, отец, погаси улыбку. Иуда рядом с тобой, неужто ты не чувствуешь дрожи его руки, не видишь затаённое предательство в его глазах? Но отец застыл недвижно, и улыбка не сходит с лица. Таким он навсегда останется.
– Я буду искать предателя вместе с вами, – отважно заявила Николь. – Ведь Борис – мой отец. Пепел Клааса стучит в моё сердце.
Я с тоской сжал её руку.
ГЛАВА 19
– Тут опять эти закорючки, – лепетал Иван, – я забыл, как их переводить.
– Кавычки, знак прямой речи, – пытаюсь втолковать ему, но он глядит на меня вопрошающими глазами. – Значит, отсюда начинается прямая речь. Кто там говорит: Альфред или Виль?
Антуан заглядывает в тетрадь.
– Это Виль говорит. Они тогда поспорили и разошлись.
– Ладно, Иван. Пусть Антуан забирает тетрадь и сам читает, а потом расскажет своими словами.
Закуриваю. Второй час ночи. Иван почти на каждой фразе спотыкается, но упрямо стоит на своём. Наконец на закорючках он сдаётся, уступает тетрадь Антуану.
– Перекур с дремотой, – объявляю я. – Поговорим за жизнь. Ты не должен переутомляться, Иван: родина ждёт от тебя новых свершений.
– Моя Тереза тоже плохо знает грамоту, – вздыхает Иван, – в войну она училась мало. Но для Мари мы сделали хорошее образование. Мари обучалась в свободной системе, за такую школу приходилось платить много денег.
– Зять-то чем занимается?
– Он учится фотографическому делу. Но он ещё молод. Я говорил им: не надо делать детей. Мари познакомилась с ним на ярмарке. Клод проживает в Льеже и часто оставался ночевать у нас в доме. Мы с Терезой ложились спать в средней спальне, чтобы они не могли бегать друг к другу.
– Проспал ты, Иван, – посмеиваюсь я.
– Да, я проспал своего внука, пришлось вести их к кюре.
Я отправился на кухню, чтобы сварить кофе покрепче. Выпили кофейку, опять пообщались с Иваном.
Наконец Антуан захлопнул тетрадь и дал резюме. Не очень-то весёлым оказалось оно. Альфред Меланже не выдержал напряжения поединка, растянувшегося больше чем на два года: заболел и попал в лапы к Мишелю. Тот чисто сработал. Ещё до убийства Альфреда переменил имя и сделался П.Д. Даже болезнью Альфреда сумел он воспользоваться: маячил перед ним и уходил. А потом простучала та очередь, прошившая ветровое стекло. Отныне Щёголь был уверен в своей безнаказанности: не осталось ни одного живого свидетеля его преступления.
Зато мы получили уравнение с двумя неизвестными: Мишель R. = П.Дамере, кличка Щёголь. Это и есть единственная наша ниточка, такая тонкая, что её даже потянуть боязно, того гляди оборвётся. То он в Монсе, этот вездесущий Щёголь, то в Намюре, то в Генте, ищи-свищи по всей Бельгии. Ни имени, ни адреса, ни знака. Альфред Меланже боялся довериться до конца даже бумаге, и тайна ушла вместе с ним. Правда, можно поехать в Намюр или Монс, чтобы попробовать там раскопать, какой такой П.Д. покупал и продавал отели вскоре после войны: в нотариальных конторах могут сохраниться записи, но это тоже дело затяжное.
Последняя остаётся зацепка: «Остелла» – предсмертный клич Альфреда Меланже. Случайно ли это вырвалось в полубредовом беспамятстве, или то был пророческий вскрик отчаявшегося сердца?
Утро вечера мудрёнее. Иван поехал домой, мы с Антуаном разошлись по спальням. Тот поспал всего три часа и помчался к своей цистерне. Я встал с неясной головой, побежал к роднику. Распавшиеся камни тайно поблёскивали в воде, ничто не могло потревожить их ломчатого покоя.
Я побежал обратно, хватая с кустов ежевику. Факты нужны мне, достоверные факты, а их как раз и не было. Зато загадок сколько хочешь надавала синяя тетрадь: Лошадиная скала, дом в горах, ещё один «кабан» по кличке Буханка – откуда он взялся? И снова путается под ногами полковник Виль – на кой черт он мне сдался вместе с его Веллингтон-стритом? Тени обступают меня, сплошные тени, и с каждым разом их становится все больше.
Как же всё было? Мишель сделал вид, будто ушёл на охоту, и передал план операции немцам. Но мотив, каков мотив предательства? Только он может сцепить добытые факты, соединить распавшиеся камни.
Бегу по открытой дороге, и дальние холмы влекут меня. Он где-то там бродит. Он предал, убил, но совесть его не терзает, он крепко спит, исполнив свой предательский мотив, и голоса им убиенных не тревожат его по ночам. Живой и невредимый, преуспевающий, жуирующий, самодовольный, лгущий, обжирающийся, произносящий речи, попивающий «клико» – так и останется, если я не найду его и не совершу свой суд. А я сам на бобах сижу.
Сюзанна домовито распоряжалась у очага, бросая на меня соболезнующие взгляды. Я подмигнул ей: ничего, Сюзи, как-нибудь выкрутимся. Начнём с «Остеллы» и выкрутимся.
Для начала подведём все же предварительные итоги. След на Жермен оказался ложным, зато он привёл меня к Николетт. Но кто же указывал мне на этот след? Отец и чёрный монах. Отец обманулся, чёрный монах – навряд ли. Значит, мы имеем и кое-какие положительные выводы даже из ложного следа. Синяя тетрадь также отметает подозрения на Жермен. Но по-прежнему главным остаётся вопрос: находился ли предатель среди «кабанов» или надо искать его дальше? Тетрадь отвечает на этот вопрос довольно туманно, но всё же след прощупать можно. И ошибка отца, если он сам писал записку, имеет свои основания.
Жермен, Матье Ру, Мариенвальд – все имена, начертанные было на белом камне, отпали. Впрочем, не совсем: чёрного монаха мы пока подержим в резерве. И новое возникло имя: Мишель R. = П.Д., пока оно ещё не расшифровано. Но монах-то явно связан с этим человеком, пусть не сейчас, так в прошлом, иначе зачем было ему наговаривать на Жермен? Куда-то выведет новый след? На «Остеллу»?.. Или он опять окажется пустым? Но нет пока иной нити.
Сюзанна взяла плетёную корзину, спустилась в погреб. Резко прозвучал телефонный звонок, перебив мои разбегающиеся мысли. Я даже вздрогнул от его внезапной тревожности – что сулит этот ранний звонок?
Телефон залился снова. Я один на один с телефоном. Третий звонок. Сейчас на том конце провода положат трубку, и я никогда не узнаю, что хотел сказать неуслышанный голос.
– Это дом Форетье? – спросила по-французски женщина, я тотчас узнал её.
– Бонжур, Любовь Петровна, – отвечал я бодро, она-то никогда не узнает о моей печали.
– Как поживаете, Виктор? – голос её не обещал ничего доброго.
– Гран мерси, Любовь Петровна. У нас, как говорится, полный манифик, Антуан на работе, мы только что позавтракали с Сюзанной. Жду Ивана и Луи. Президент обещал позвонить. – Все ей доложил, пусть возрадуется.
– А сегодняшнюю газету вы читали? – с наслаждением спросила она.
Так вот оно что – ещё и газета! Вариант не из худших, но и радости от него ждать не приходится.
– Ах, Любовь Петровна. Я так тоскую здесь без газет. Где моя родная «Комсомолка»? Слышали про такую? Иван обещал привезти из Льежа, говорят, там есть магазин, где продаются московские газеты. А что же пишут в ваших газетах? – поддел я её.
– Я и сама-то ещё не читала, – продолжала она злорадной скороговоркой. – Муж позвонил с работы и сообщил: очень интересная заметка про вас. Вот я и решила телефонировать.
– Мерси, Любовь Петровна, мы непременно вам сообщим, что там написано. Может, вы с Сюзанной хотите поговорить, она на минутку отлучилась, но я могу позвать.
– Я к вам, пожалуй, загляну. Буду сегодня в ваших краях.
Я тут же подхватил:
– Непременно приезжайте, Любовь Петровна. Мне крайне необходим ваш совет. Я имею в виду барона Мариенвальда? Как вы думаете, ему можно довериться?
– Он вполне солидный человек. Я связана с ним контрактом.
– Да, да, он говорил мне. Ведь вы же и сказали ему о моём приезде?! Он произвёл на меня самое благоприятное впечатление.
– Этот скряга угощал вас! – теперь она была удивлена бесконечно. Но я-то уже не удивлялся. – Мне показалось, что он был весьма озабочен, когда я ему сказала, что вы приезжаете к нам.
– Ну зачем же так, Любовь Петровна? Вы же сами сказали, что он лоялен. Он был искренне рад встретиться с соотечественником. Сообщил мне массу интересных вещей. Шерше ля фам, – поведал он мне. Кстати, ведь это вы рассказали московскому корреспонденту про Жермен? Там, в Ромушане, ещё весной. Наверное, он, этот фон-барон, и доложил вам про тёмную историю?..
– А про то, как он дерёт с меня три шкуры, он вам не докладывал? – она уже завелась, я только посмеивался.
– Об этом речь как-то не заходила. Приезжайте к нам, с удовольствием вас послушаю. Вы ведь все тут знаете, Любовь Петровна, все тёмные истории. Кто такой Щёголь – не слышали?
– Что ещё за Щёголь? Я могу показать вам свои материалы…
Но я уже не слушал и скоро положил трубку. Не знает она про Щёголя, слухи только собирает. Вот и про газету сообщила. Итак, газета. Нетрудно представить, что они там изобразили. Я прошёл в гостиную и увидел газету на телевизоре, куда Сюзанна положила её, на развёртывая.
Газета как газета – ихняя, как говорит Иван, газета. На первой полосе целуется парочка: фрак, фата, обручальные кольца – гвоздь номера. В углу перевернувшаяся машина – тоже не про меня. На второй полосе девица, похожая на Терезу, демонстрирует купальник, не она ли это? Мало ли их, похожих? Дети купаются в бассейне, парочка в купальниках отплясывает твист…
А вот моя персона… Стою на фоне церкви в Ромушане, клятвенно подняв руку, и рот раскрыт в той же клятве. Рядом Луи, чуть дальше президент. Слушают.
И заголовок про меня: «Ле рюс шерш ле третр». Тут и за словарём ходить нечего, до гроба не забуду этого слова – предатель. Ах, мадам Констант, вечно они вперёд лезут. Русский ищет предателя да ещё двести строк текста в придачу. Ищет русский, ищет – но только где его искать? И кто он есть, чёрт возьми?
И опять зазвонил телефон. Сюзанна уже стояла там, оставив корзину с бутылками и банками на погребной лестнице. Я подхватил корзину, вернулся на кухню.
Звонила мадам Жюли, мать Антуана, «Журналь, журналь», – твердила Сюзанна, шаря глазами по комнате. Я поставил корзину, протянул ей газету. Сюзанна закончила разговор, глаза её жадно забегали по строчкам. Что они там на меня настрочили? Просим предателя «кабанов» явиться с повинной, что будет учтено при вынесении приговора как смягчающее обстоятельство. Приём предателей во Дворце Правосудия ежедневно с трех до шести. Вход свободный. Вот и мне на собственной шкуре пришлось испытать нравы этой печати.
– Сенсация! – заключила Сюзанна, посмотрев виновато. И правильно заключила. Нужна мне эта сенсация, коль я на бобах сижу!
Сюзанна снова схватилась за трубку, я плечами пожал и принялся за кофе. Теперь он уже не смолкал, этот чёрный трезвонящий аппарат. Позвонил Ру, чтобы узнать результаты вчерашней поездки к Альфреду, и ответил, что вечером сам приедет. Николь доложила, что тоже прочла газету и спешит ко мне. Поздравительный звонок от президента: это прекрасно, что газеты оповестили всех о вашей клятве… Мерси, мсье президент. Оскар, брат Антуана, в чём-то упрекал Сюзанну, а та возражала, я уже не вникал. Я устал от звонков, хотел было пойти на ежевичную тропу, чтобы на покое обдумать ситуацию, как Сюзанна протянула трубку мне.
– Мой друг, поздравляю вас с высочайшей королевской милостью, – распинался фон-барон Птеродактиль. – Отныне для вас в Бельгии открыты все дороги. Даже в нашем ордене не все бельгийцы удостоены такой награды. Я так жалел, что не мог позавчера присутствовать на церемонии, чтобы лично пожать вашу руку. Но я ещё не теряю надежды сделать это, разговор с вами произвёл на меня самое глубокое впечатление, трагическая судьба вашего отца взволновала меня. Я долго думал над вашими словами, и мне кажется, я вспомнил имя той женщины из Эвая. Её зовут Жермен, она…
– Вы имеете в виду племянницу мадам Женевьевы? – перебил я, чтобы не дать ему опомниться, но не таков был фон-барон, реакция у него вполне подходящая.
– Совершенно верно, именно благодаря незабвенной Женни, да упокоит бог её душу, я и вспомнил, как звали племянницу. Ведь она была тогда ещё дитя, такая голенастая девчонка, она безумно любила сладости.
«Эх ты, поп толоконный лоб, – я уже забавлялся, слушая его, – фиговая у тебя реакция, куда тебе против Виктора Маслова: с животиком уже была твоя голенастая Жермен, когда ты вёз её в Эвай, не гонялся бы ты, поп, за дешевизной».
– Так вы её видели? – не выдержал он. – Она, разумеется, наговорила вам немало любопытного? Не я ли предупреждал вас…
– Ах, Роберт Эрастович, – я тяжко вздохнул, чтобы он услышал. – Вы лучше меня знаете женщин. Они нас любят, и они же первыми забывают. Се ля ви, как говорят в Париже. Мадам Жермен даже на церемонию не соизволила приехать в этот день, видно, курицы бойко шли…
– Но вы не пробовали, мой друг, поинтересоваться у неё подробностями, которые привели к столь трагическому концу? – наставлял меня чёрный монах, фон-барон недобитый. – Я читал сегодняшнюю газету. Вы сказали прекрасные, благородные слова…
– Нет, мсье Мариенвальд, – остановил я его излияния. – Это была не Жермен. То, что вы имеете в виду, сделал человек по кличке Щёголь! – Так я ему выложил, пусть он остолбенеет, услышав это слово. – Вот если бы вы мне про Щёголя рассказали, ах, как я был бы вам признателен…
Увы, всё-таки неплохая у него реакция!
– Щёголь, Щёголь, – зашептал он, вспоминая. Я отчётливо представил его глаза, молитвенно закатившиеся к потолку. – Щёголь… Знакомая кличка. При каких же обстоятельствах я слышал её? Дайте вспомнить. Ах да, это стоило мне голодной весны. Я накупил продуктов на три месяца вперёд, и чей-то отряд нагрянул ко мне, чтобы произвести реквизицию. Все они, разумеется, были в масках. И кто-то окликнул: «Щёголь!» Да, да, я совершенно точно вспоминаю. Это был их командир. И он крикнул: «Щёголь, принеси пустые мешки».
– А Буханки там не было? Вы не помните? – Я послал воздушный поцелуй Сюзанне, которая заинтересованно слушала наш разлюбезный разговор.
– Буханка? – удивился он упавшим голосом. – Какая буханка? Это хлеб или кличка? Но, кажется, я не помню…
– Огромное спасибо, Роберт Эрастович, – отвечал я с подтекстом. – Я ни минуты не сомневался, что вы скажете мне всю правду. Я тоже, как и вы, считаю, что предатель был в отряде. Как только мы найдём этого Щёголя, тут же приведу его к вам для опознания, ведь, кроме вас, его никто не знает.
Я бросил трубку, не дав ему ответить, и прошёлся колесом по кухне. Сюзанна с недоумением наблюдала за мной. Я приземлился перед ней и чмокнул в щеку. Сюзи потупила глазки.
– Продолжаю вызывать огонь на себя, – известил я её. – Звоночек-то был от П.Д. Виват, Виктор Маслов! Виват, мадам Констант! Виват, Сюзанна! Ещё одно последнее сказанье – и сойдутся белые камни.
На дворе заурчала машина. Прибыл Луи Дюваль, и в руках у него, естественно, газета.
Луи был озабочен и потрясал газетой:
– Год фердом? Как они смели? Они же его предупредили, этого бандита. Теперь он скроется, он улетит на самолёте.
Я развёл руками.
– Сенсация, Луи, – теперь уже я его утешал. – Им нужна сенсация. Бум-бум! А на истину им наплевать. Однако и нам следует поторопиться. Мы должны ехать в «Остеллу».
– По Терезе соскучился? – Луи усмехнулся, принимая от Сюзанны чашку кофе.
Я молча раскрыл перед ним синюю тетрадь.
– Слушай внимательно, Луи. Альфред Меланже был убит, но его тетрадь нам кое-что рассказала. И последнее слово в этой тетради «Остелла». Тебе это о чем-нибудь говорит?
