Текст книги "Бонжур, Антуан!"

Автор книги: Анатолий Злобин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Подоспевшая Шарлотта принялась подтрунивать над мужем: так её взволновала мысль о несостоявшемся приключении, в котором она должна была играть роль женщины для развлечений. Я слушал Шарлотту, а размышлял о Терезе: от неё ли самой исходил звонок, или звонила она по указке Пьера? Как вообще она ко мне относится? Но разве можно решить этот вопрос без самой Терезы?

– Зачем мы здесь сидим? – заявил Иван, не трогаясь с места. – Давайте нападём на эту «Остеллу», захватим ведьму и заставим её раскрыть адрес ихнего военного преступника. Если она сидела в его машине, то она знает и его адрес.

– Ты молоток, Иван, – я усмехнулся, – до чего же ты логично рассуждаешь, тебе пора в парламент, будешь представлять крестьянскую партию.

– Нас же арестуют, – испугалась Николь, делая большие глаза.

– А мы удерём, – сообщил Иван, оказывается, у него уже все продумано.

– Куда ты удерёшь, Иван, в лесную хижину? – Антуан горько усмехнулся. – Во время войны я делал то, что хотел и что велела мне моя совесть, но некоторые нас называли за это бандитами. А сейчас я уважаемый человек, но не могу поступить по велению своей совести.

– Если не хотите брать её в плен, устроим засаду, – пылко фантазировал Иван. – Подкараулим этого предателя на дороге и возьмём в плен не её, а его самого.

– Чтобы что? – поинтересовался я на всякий случай. – Что ты будешь с ним делать?

– Я дам ему в морду, – убеждённо отвечал Шульга.

– Мне морды мало, Иван. Я должен так его пригвоздить, чтобы он уже не поднялся. И чтобы при этом мои манжеты остались чистыми.

– Я тебя уважаю, русский Жан, – молвил Гастон, – но я с тобой не согласен. Ты не должен действовать как боши.

– Хорошо, Гастон, – согласился Иван. – Я возьму плакат, и мы вместе с тобой будем делать демонстрацию.

– Нет, русский Жан, – отвечал Гастон, – власти тебе тоже не помогут. Я им сказал: найдите того боша, который проколол штыком мою дочь. А они вежливо улыбались и ничего не сделали.

– Что же нам делать? – спросил Иван.

– Пусть решает этот молодой русский. Сейчас он тут главный.

– Ничего у нас не получается, Виктор. – Антуан развёл руками и поглядел на Николь.

– Да, сестрёнка, – ответил я, перехватив взгляд Антуана. – Ничего другого у нас не осталось. Но сначала я должен задать вопрос старому Гастону.

– Старый Гастон ответит на твой вопрос.

– Кто такой Буханка? Он был «кабаном», да?

– Никакого Буханки у «кабанов» не было, – отрезал Гастон. – Ты что-то путаешь, русский «кабан».

– Прекрасно. А как попал Мишель-Пьер в отряд?

– Его прислал сам полковник Виль. Вот кто был настоящий парень!

– Как ты смеешь, старик, отзываться так о бандите? – мгновенно рассвирепел Луи.

– Помолчи, не тебе судить об этом. Что было делать Вилю, если он был молод и хотел жить? Он себя не щадил в бою, его четыре раза ранили боши, он воевал не ради денег и наград. Но он понял, что после войны останется в дураках, и тогда он забрал деньги из банка. Виль – наш герой. Если бы он вернулся сейчас в Бельгию, я бы первый крикнул ему: «Виват!»

– Вы только послушайте, что говорит этот свихнувшийся старик, – гневно торжествовал Луи. – Он хочет кричать «виват» бандиту.

– А разве наши министры, которым все кричат «Виват», разве они не бандиты? Они грабят народ, и люди кричат им «виват». Так говорит старый Гастон.

– Я не кричу «виват» твоим министрам, – парировал Луи с ехидством. – Я коммунист, и я хочу, чтобы наше богатство принадлежало народу.

– Полковник Виль – герой, – твердил Гастон.

– Что-то я не слышал о том, чтобы героев разыскивал нтерпол, – язвительно отвечал Луи. – Настоящие герои сидят дома и смотрят телевизор. Наш герой – генерал Пирр.

Антуан пытался их примирить:

– Не будем спорить о политике. Лучше поговорим о наших делах.

Хозяин подошёл к нашему столику.

– Вы, кажется, говорили о полковнике Виле, – сказал он. – Если вы хотите знать моё мнение, я вам скажу: Виль – молодец. Он получил по своему счёту лишь то, что ему причиталось. Он мог взять и больше, но он взял ровно столько, сколько заработали на нём эти деляги, которые отсиживались в Лондоне. Я тоже был в Сопротивлении.

– Вот видишь! – старый Гастон с готовностью поднял кружку.

Луи поднялся:

– Хватит! Мне надоели ваши дурацкие разговоры! Мы должны действовать. Я еду в Льеж, – заявил он. – Там я пойду в комитет Коммунистической партии. Наш секретарь – старый шахтёр, я его знаю, и он поймёт меня. Он тут же позвонит в Брюссель, мы вместе поедем в Брюссель…

– Мы тоже будем действовать, – ответил Антуан и снова посмотрел на Николь. – И незамедлительно.

– Придётся тебе, сестрёнка, – я подошёл к ней, обнял за плечи. – Паспорт-то у тебя с собой? Вся Европа на тебя смотрит.

– Какая Европа? – спросила Николь, она ещё на что-то надеялась.

– Восточная и Западная, поговорка у нас такая. Пора, Николь.

– Ты хочешь, чтоб я поехала в «Остеллу», – она подняла на меня глаза, и я увидел в них отчаянную решимость. – Хорошо, Виктор, я поеду, у меня есть паспорт и деньги.

– Пусть она едет, – великодушно согласился Луи. – Эта красотка делала мне знаки, она там. А я поеду в Льеж.

– Поддерживай контакт с Терезой, – сказал Антуан.

– Зачем вы её учите? – отозвался старый Гастон. – Она дочь Бориса и лучше вас знает, что ей там делать.

Я засмеялся:

– Огляди внимательнее, сестрёнка, свои будущие владения, которые ты никогда не получишь.

– Я понимаю, – отвечала Николь, – чёрный монах хотел обмануть тебя, он все придумал. Я правильно его поцеловала, да? Он такой противный…

– Действуй в том же духе, Николетт. Скажи Терезе, что ты моя сестра и что я сам тебя прислал. Запомни, я буду у Ивана.

– Мне нужно рассказать, что ты в неё влюбился? – не без кокетства спросила Николь.

– Смотри по обстановке. Главное, постарайся извлечь её оттуда…

– Этого нельзя говорить, – возмутился Луи. – Я не допущу, чтобы русский влюбился в дочь предателя.

– Но, может, Тереза и не дочь его? – сказал Антуан.

– Сколько у вас денег? – спросила Шарлотта.

– Франков триста…

– Этого мало, – сказал Антуан.

Я сунул Николь пятьсот франков.

– Возьми на представительство. Есть ещё вопросы?

– Мне всё ясно, – покорно отвечала Николь. – Я буду действовать через Терезу. Я понимаю, что она нужна тебе…

Мы вышли на перекрёсток. Вскоре в сторону «Остеллы» свернул роскошный «мустанг». Николь подняла руку и побежала к водителю. За рулём сидел мужчина в чёрном костюме, полный респектабельности. Николь стояла, наклонившись к кабине, и поза её выражала решимость и безнадёжность. Я чуть было не окликнул её, чтобы она вернулась. Но Николь уже открыла дверцу.

– Бон шанс, Николь! – крикнул я по-французски. – Ни пуха тебе ни пера.

– Мерси, Виктор, – она помахала рукой.

ГЛАВА 22

Часы с кукушкой, висящие в кухне, бьют семь часов. Лихо кукует кукушка, уже семь! Всего два дня осталось в моём распоряжении, один почти прошёл, а я сижу и жду у моря погоды. Рядом со мной бездельничает Иван: мы одни в его большом доме. Тереза и зять после обеда уехали в родильный дом к Мари и ещё не возвращались. Мастерская по случаю рождения наследника закрыта.

– Засекаю время, – говорю Ивану. – Ждём ещё тридцать минут, если Николь не позвонит или сама не появится, начинаем действовать. Где твоё «ландо», Иван?

– Надо ехать не в «Остеллу», а к попу, – в который раз предлагает Шульга.

– Считаю данную тему закрытой, – я уже сержусь. – Ты что, под монастырь подвести меня хочешь?

За окном раздался шум мотора. Я прислушался. Увы, машина проехала. Сколько их проехало мимо дома – ни одна не задержалась.

– Он же сам к тебе недавно звонил, – тупо настаивает Иван. – Он звал тебя в гости. Поедем к нему и прижмём его.

Я молчу и с надеждой смотрю на телефон: не зазвонит ли он снова? Спорить с Иваном бессмысленно, он уже достаточно высказался. Я жду звонка и прислушиваюсь к машинам: ведь и Антуану пора прибыть с известиями.

Кое-что мы всё-таки за эти полтора-два часа узнали, и надежда есть. Звоночки были с разных сторон.

Позвонил президент Поль Батист. «Завтра у нас по программе поездка к ветеранам в Спа, не забыли ли вы об этом?» – «Нет, – отвечаю, – не забыл, мсье президент. Я и сегодня выполняю программу, сижу у Шульги». – «Очень приятно, – это ему приятно, что все идёт по программе, – ваш визит положительно встречен общественностью и прессой. Даже брюссельская газета дала краткую информацию о нашей воскресной церемонии. Но какое горе! Известие о том, что Альфред Меланже погиб, огорчило всех ветеранов. Организация, которую я возглавляю, непременно займётся расследованием обстоятельств гибели Альфреда Меланже». – «Очень приятно, мсье президент, – это я ему отвечаю. – Перед отъездом я передам вам все документы по этому делу».

Тут Иван говорит по-русски:

– Надо сообщить ему, что мы уже знаем имя предателя и ещё про ихнюю «Остеллу».

– За ради чего, Иван? – отвечаю ему на том же языке. – Чтобы он толкнул очередную речь о любви и дружбе? Зачем нарушать его ваканс? У него в горах манифик.

– Но ведь Луи тоже говорил о президенте.

– Абсолюман! – говорю. – Вот когда я сам ничего не смогу, тогда и передам ему бумаги, пусть действует. Но это же все косвенные улики. Что можно доказать синей тетрадью или даже фотографией двух братьев Ронсо? Суди сам. Если мы даже с помощью фотографии «кабанов» и Жермен можем доказать, что Пьер, он же Мишель по кличке Щёголь, был в диверсионном отряде, это ещё ничего не значит. Ну был и остался жив. Все погибли, а он случайно уцелел.

– А синяя тетрадь?

– Её всегда можно истолковать как беспочвенные предположения психически больного Альфреда. Ведь тот и сам в тетради задаёт вопрос: почему «кабанов» предали? Начнутся экспертизы почерка, всякие медицинские заключения. Долгая волынка, Иван, и ещё неизвестно, чем она кончится.

– Тогда Иван придвинулся ко мне и жарко зашептал:

– Поедем к попу домой, у меня на чердаке лежит пистолет, даже Тереза о нём не знает. Я войду первый и скажу ему: «Хенде хох!» – так мы бошей на дорогах пугали. А ты к нему с пистолетом: «Где Пьер спрятался? Говори, несчастный поп-капиталист».

Я посмеялся вволю.

– Развоевался ты нынче, Иван. Я же его наследник. Да мне такое дело пришьют!

– Какое дело?

– Что я хотел его скорейшей смерти, чтобы получить обещанное наследство в виде коллекции марок, это же миллион франков…

– Ты ему веришь? Он ведь жадный.

– В том-то и дело, что Пьер на него нажал. О голове идёт речь, тут уж не до миллионов. На сестрёнке хотели меня купить…

– Мало я их убивал, рексистов этих, – тоскливо признался Иван. – Молодой я был и глупый, в неизвестную страну попал, кто в ихнем народе хороший, а кто плохой – откуда я знаю? Сейчас я на тридцать километров кругом знаю, кого надо бить. Если война начнётся, я автомат возьму и стану их убивать первой очередью.

Только мы фон-барона помянули, он тут как тут, заливается весёлым звоночком. «Где же вы, дорогой Виктор, я разыскиваю вас по всем телефонам. Где вы были, не в горах ли?» – «Я здесь, разлюбезный Роберт Эрастович, не мог не навестить соотечественника, сидим и смотрим телевизор». – «Что же вы решили? – спрашивает в лоб. – Я готов сегодня же вручить вам коллекцию». – «Я тоже готов, – отвечаю, – но мне с посольством надо посоветоваться». – «Вы действуете весьма предусмотрительно, дорогой Виктор, – это он мне опять заливает. – Заручиться поддержкой посольства нам с вами весьма важно. Благословляю вас на такое дело».

Ласково поговорили, а толку что? Отвлекаем внимание, а сами сидим у моря и ждём погоды. Чёрный монах знает все: мотив, имя предателя. Он ложно наводил меня на Жермен, потом на «Остеллу». Но одного не знает монах: Тереза ждёт меня, в этом он просчитался. Монах ко мне подбирается, я к нему, тут сложная игра…

Звонок из Льежа: Антуан. Его сообщение лаконично, как телеграмма. Синий «феррари» взят в аренду в конторе проката, адрес владельца, по всей видимости, изменён, тот живёт в Кнокке, на побережье. Имя: Питер ван Сервас. Продолжаю действовать, лечу в «Остеллу» за Николь, представлюсь её женихом, как-нибудь выкручусь… Человек с сигарой получил имя: ван Сервас. Но он ли предал? Теперь я и в этом сомневался.

А время меж тем идёт. Иван готовит хлебосольную передачу для дочери: соки, фрукты, сладости. Провожаем Терезу и зятя в Льеж и остаёмся одни. Кукушка на стене кукует. Звонит мадам Констант: прошлое барона Р.Э.Мариенвальда безупречно: участник Сопротивления, кавалер двух английских орденов и одного бельгийского, состоит в аристократическом ордене, почётный член филателистического клуба, поддерживает переписку с весьма влиятельными и титулованными лицами как в Америке, так и во Франции. Близок к Ватикану. Имеет тесные связи с ЮПТ…

– Что за ЮПТ такое? С чем его кушают?

– Так она мне говорит, сейчас я спрошу, это означает юнион… То есть по-нашему союз народного труда, так она ответила.

– НТС? Народно-трудовой союз? Так он всё-таки в открытую занимается антикоммунизмом? Спроси-ка об этом поточнее. Где центр этого вашего ЮПТ – Франкфурт-на-Майне? Трудись во благо родины, Иван.

– Она тебе сообщает, – передаёт Иван, – что в этом нет ничего опасного, у них можно этим заниматься.

– Ну разумеется, у них все можно, и все не опасно. Скажи ей, что я узнал кое-что о пропавшей папке.

– Как ты узнал? – спрашивает Иван.

– Передай так: папка с архивом «кабанов» пропала не в прошлом году, а буквально на этих днях, может, даже вчера, я точно ручаюсь за это. Может, эта деталь окажется ей полезной и наведёт на след?

– Она говорит мерси и удивляется, откуда ты это знаешь? Я тоже тебе удивляюсь, – добавляет он.

– Не занимайся отсебятиной. Я ещё кое-что знаю, но об этом пока рано говорить. Спроси: не связан ли кто-нибудь из работников архива с вашим неопасным ЮПТ?

– Так ты продолжаешь иметь упорное подозрение на этого барона? – пытает меня Иван. – Так она спрашивает.

– Да, я подозреваю именно его. Если не он сам, то его сообщники. Откуда они, этого я ещё не знаю: хоть из Ватикана.

– Ватикан не занимается такими делами, – оскорблённо заявляет Иван от имени мадам Констант.

– Вот поэтому я вам обоим и толкую про НТС. Они-то как раз такими делами занимаются.

– В этом она с тобой согласная. Она тебя благодарит и будет искать для тебя дальше.

А кукушка продолжает куковать. Иван, пытаясь развлечь меня, то принимается жаловаться на капиталистическую жизнь, на дороговизну больницы, в которой лежит дочь, на отсутствие заказов, то перескакивает на попа, видя, как я томлюсь. А я смотрю на телефон и слушаю звуки улицы. Проходит ещё два часа – и ни одного звонка, словно все вымерло.

– Пойдём, я покажу тебе мастерскую, – предлагает Иван, – и немного поработаю. Если ты у нас поживёшь ещё месяц, я могу окончательно прийти к разорению. Но для нашей родины я готов трудиться и на это.

– Так что же ты трудишься вдали от неё? – раздражали меня эти Ивановы присказки, прямо сил не было, но до сих пор я терпел, а тут не выдержал. Кто он такой, чтобы так распинаться? Как ни крути, одно выходит: натуральный эмигрант, от этого не отвертишься. «Наша родина», «моя страна»… – что-то я не слышал о том, чтобы Командир или Виктор-старший трубили об этом на каждом перекрёстке, а уж они-то трудились не за страх, а за совесть: у Командира звёздочка золотая, у Виктора-старшего орденов полна грудь. Да у нас вообще не принято… А этот только и делает, что говорит, столько наговорил, что дальше некуда. – Кто ты такой, Иван? – продолжал я, накаляясь. – Рихард Зорге? Или полковник Абель?

– Кто они? – необидчиво заинтересовался Иван. – Это ваши люди?

– Кто такой Лоуренс? Небось слышал?

– Это ихний шпион, – тут же ответил Иван.

– Ихних шпионов знаешь, а про наших разведчиков не слыхал? Да, Иван, в самом деле далеко ты от родины оторвался.

– Ты на мой язык намекаешь? – обиделся Иван.

– Да, и на язык тоже.

– А сам как говоришь? – Иван злорадно улыбался. – Ты говоришь: «мадам Жермен», «мадам Констант». У нас так можно называть только таких женщин, которые гуляют на панели. А про порядочную мадам нельзя так сказать. Или ты всё время говоришь: гран мерси. Это неверно…

Я тоже улыбнулся:

– Спасибо, Иван. Преподаёшь мне урок хорошего тона?.. Что поделаешь, когда языком плохо владеешь.

– Я тоже плохо знаю ихние порядки, – согласился Иван. – Я бедный русский в этой стране.

– Вот об этом и речь: о твоём социальном положении. Оглянись на свою мастерскую, – мы уже прошли из дома через боковую дверь по коридору и оказались в низком просторном помещении, заставленном станками всякого назначения. – Да у тебя тут целый цех, Иван, во главе с подпольной электропилой. Я распознал твою душу, Иван: ты есть типичный мелкий собственник. А может, и не мелкий, это мы ещё проверим. У нас, знаешь, какие мебельные комбинаты!

– Я знаю, – с грустью отозвался Иван. – В нашей стране не разрешают собственников, даже мелких. Но я же сам работаю от зари до зари, я никого не эксплуатирую, а меня – все. Я работаю под нажимом.

– Звонок-то мы услышим? – спросил я, заглядывая в раскрытые двери мастерской, откуда видна улица.

– У меня тут стоит второй аппарат, – Иван кивнул на столик в углу, напоминающий конторку. – Вдруг позвонит заказчик?

– Кто же тебя эксплуатирует, Иван? Заказчики? – Интересно всё-таки, что он ответит.

– Я всеми эксплуатированный, – не задумываясь, отвечал Шульга. – Налог у меня кто отнимает? Эксплуататор. Цены кто повышает? Они, тоже эксплуататоры. А три месяца назад в Льеже открылась большая фирма, и все мои заказчики побежали туда. Скоро я совсем останусь без заказов и разорюсь.

– Четыре с плюсом тебе, Иван. Ты получил наглядный урок политэкономии на собственной шкуре. «Крупная буржуазия разоряет мелкую», – вот как должен ты был мне ответить. Тогда я поставил бы тебе пятёрку.

– Тут все друг друга разоряют, – с готовностью подтвердил Иван. – Каждый эксплуататор думает о самом себе, а не о других эксплуататорах. Никакой классовой солидарности. Они снизили цены на двери и рамы для окон, которые я делал.

– Можешь не объяснять, Иван. Крупное производство рентабельнее, чем мелкое полукустарное, вроде твоего. Усвоил?

– Они эксплуататоры, но я тебе скажу, что они дураки, – с усмешкой отозвался Иван. – Зачем они рассылают всем проспекты на двери и окна? Ведь это очень дорого стоит, красивые цветные проспекты, а они шлют их бесплатно, они только деньги теряют на этом.

– Пять с минусом, Иван, – я засмеялся. – Может, им как раз выгодно рассылать эти проспекты, иначе они бы их не рассылали. Не такие уж они дураки, Иван.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что с помощью этих бесплатных проспектов они и переманивают твою клиентуру. Они на тебе заработали, Иван, на эти проспекты.

– Вот я и говорю, что они меня эксплуатируют, – уныло согласился Шульга. – Тебе хорошо, ты понимаешь нашу экономическую политику, а я всегда работал по устному разговору, мне трудно, я малограмотный Иван. В России я рос в нашей деревне, и сейчас тоже живу – в ихней деревне. Мы тёмные деревенские жители и закованы в цепи капиталистических стран. Приедет человек из города и тут же обманет меня, тут есть такие коммерческие вояжёры, которые всех обманывают. Они любили нас во время войны, когда мы освобождали их от бошей, а теперь они нас только эксплуатируют.

– Зачем же ты тут остался, о эксплуатированный Иван, закованный в цепи?

– Потому что я был дурак и поверил в ихний капиталистический рай. Все уехали, а я остался. И, кроме того, я полюбил Терезу. Она вела среди меня ихнюю пропаганду и не хотела ехать в Россию. А я полюбил её в сильном виде.

– Расскажи же, Иван, как ты полюбил свою Терезу и как ты вообще тут оказался? В кадрах служил?

– Я был угнанный в Германию в ихнем эшелоне, – с готовностью начал Иван. – Мне было семнадцать лет, когда Германия стала наступать на нас, я работал в колхозе конюхом, и мне было хорошо в нашей деревне. Потом я два года работал на немецкой ферме, и меня там только мучили. Это было недалеко от Аахена, у меня был друг Николай, мы с ним прослышали, что Германию уже разбивают и в Арденнских лесах имеются партизаны. И мы убежали туда с Николаем. Нам дали оружие, научили стрелять бошей, и я стал «лесным человеком». Тогда я был ещё русским, а сейчас стал маленько бельгийцем. Я сюда прибежал, как и был, даже пижамы не имел. Тереза не знала, богатый я или бедный, она боролась против своих родителей, но она любила меня. Когда я гулял с ней, то имел дисциплину нашей страны. И тогда я узнал о том, что её отец сопротивляется против русского. Он ударил Терезу с помощью сабо. Я пришёл в этот дом и сказал: «Почему вы сопротивляетесь против русского народа?» Он был хозяином, имел двадцать пять акров земли и дом. Он тоже много страдал во время войны, но он был приспособленный человек, он имел свои таланты до земли. Он говорит: «Я не сопротивляюсь русскому народу, но моя дочь – молодая девушка, а я её отец». – «Мы с вами вместе страдали во время войны, – сказал я ему, – я тоже русский крестьянин и буду пахать вашу бельгийскую землю, а сына у вас нет». Он стал со мной согласный и сказал: «А мне про русских говорили по-другому, мне говорили, что они отнимают землю». – «Вы хороший отец, я вас благодарю», – и мы пожали наши руки. Я ушёл, и Тереза любила меня ещё больше. Но я знал, что нахожусь в капиталистических странах, где нам не верят. Тогда я позвал друзей-партизан и сказал им: «Вы пойдите в тот дом и купите там яичек. Но заплатите ему денег, чтобы он думал, что русские из хорошего народа». Мои друзья-партизаны пошли туда, куда я им показал, и купили яички. После этого времени я имел значение в этом доме, её отец полюбил меня как сына, потом он дал мне знать, что я могу жениться на его дочке, хотя она имела только семнадцать лет. Мне нужно было иметь много разнообразных документов, чтобы сделать то, что я хотел. Прокурор отбросил мои бумаги, потому что в этих капиталистических странах русские были странные люди. Тогда я пошёл к товарищу Степанову, который возвращал наших людей на родину, он был наш советский кавалерист и лейтенант, мы пили с ним вино. Товарищ Степанов хотел мне помочь как друг и брат, и он сказал: «На российской территории тоже есть девушки». – «Это правильно, товарищ Степанов, – ответил я, – но мы тут скитались в лесах, и у нас образовались новые девушки. У нас с Терезой большой л'амур». – «Тогда я помогу тебе, Иван, потому что понимаю твоё сердце», – так сказал мне лейтенант Степанов, и он поехал со мной к судье ихнего правительства в иностранный город Уи. Судья просто отказал нам в плохом виде, он не хотел отдать бельгийскую девушку для русского партизана, но война ещё продолжалась в Германии, и русские здесь были крепкие и имели значение, все сволочи нас боялись. «Тогда мы пойдём к твоему судье», – сказал мой товарищ Степанов. Мы продолжали наше Сопротивление. Я обратился до ихнего суда, и мне оказали доверие, что русский может иметь бельгийскую молодую девушку. Так мы сражались за нашу любовь.

Рассказывая, Иван не оставлял ни на минуту работу: положил толстую дубовую плиту на верстак, подтянул блок, на котором в гибком шланге был подвешен шлифовальный круг в белой оправе. Круг заработал с гудом и дрожью, но Иван мощно жал его, ведя по плите, и гладкая полированная полоса выползала из-под круга, обнажая узор древесного среза. Рисунок дерева становился все более красивым и замысловатым. Иван пояснил:

– Это такой дуб. Он не в лесу вырос, а в поле стоял, ветры его продували, дерево крутилось во все стороны на ветру, и рисунок перекрутился вместе с дубом. Такое дерево дороже ценится, потому что в нём есть порода.

– Ты же мастер, Иван, – не удержался я, наблюдая за сдержанными и сильными движениями его рук и корпуса. – Ты завоевал свою Терезу и стал мастером. Эх, Иван, тебе бы на нашем комбинате работать! Ходил бы в передовиках, висел бы на Доске почёта, слава тебе и уважение. Иван Шульга – ударник комтруда. Звучит! Вот тогда бы с полным правом мог говорить: моя родина. Ликвидируй свою мелкобуржуазную лавочку, станешь человеком.

– Я имел совет с Терезой, – глубокомысленно отозвался Иван. – Она не знает нашей страны. И я решил, что мы поедем в гости к моей младшей сестре в советский город Ленинград. Тереза должна посмотреть, как вы живёте.

– Ты что, мне не веришь? – удивился я. – Кто твоя сестра?

– Она стала нашим кандидатом в науку, мне интересно узнать, как она живёт.

– Вот видишь: она уже тебя обставила, пока ты тут позволяешь себя эксплуатировать. Жила в деревне, а стала кандидатом…

Зазвонил телефон. Я бросился вперёд. Иван степенно подошёл к конторке.

Антуан звонил. Я почти машинально засёк: за сорок пять минут обернулся верный друг и уже звонит из таверны на перекрёстке.

С обескураженным видом Иван повернулся ко мне:

– Николь в «Остелле» нет. Хозяйка ругалась и даже не захотела с ним разговаривать.

– Так я и думал, – бодро ответил я Ивану, хлопая его по плечу. – Неясно только, почему хозяйка ругается. Или Николь за бифштекс не заплатила?

Иван посовещался с Антуаном и ответил:

– Она заплатила. Но хозяйка все равно ругалась. Так честные девушки не поступают, это она на него кричала как на жениха. Больше он ничего не знает.

– Давно уехала Николь?

– Он думает, что недавно, потому что мадам кричала: «Я их догоню».

– Бедный жених, невеста от него сбежала, ускользнула прямо из-под носа, – я сделал стойку на верстаке, глядя на оторопелого перевёрнутого Ивана. – Оп, я вновь перед тобой, Иван. Передай Антуану мои «соболезнования» и скажи: пусть мчится к нам: его ждёт вино чести и заслуженный обед.

Шульга положил трубку, он ещё ничего не понимал.

– Это он её увёз, – заявил Иван, сокрушённо качая головой.

– Пьер Дамере? Не смеши меня, Иванушка.

– Да, это он увёз её, – упрямо твердил Иван, – теперь он спрячет её в скрытом виде по всей Бельгии.

– И потребует с меня выкуп? А не хочешь ли ты знать, что Николь сегодня заслужила партизанскую медаль Армии Зет, я уверен в этом. В меня уродилась сестрёнка, в меня!

– Я тебя не понимаю, о чём ты объясняешь? Зачем ты встаёшь вверх ногами на верстак, ты можешь свалиться.

– Терпение, Иван, терпение; пойдём в комнату, выпьем пивка, – мы прошли по коридорчику, и я наконец-то услышал шум подъехавшей машины. Щёлкнул замок дверцы, но дверца не захлопнулась. – Ейн момент, Иван, – продолжал я, проносясь по комнате и делая волнующие пассы перед дверью. – Начинается заключительный и решающий этап операции под кодовым названием «Кабан» – ейн, цвей, дрей. Сезам, откройся!

Дверь и не подумала открыться. Но там же стоял человек, я не только слышал, я почти видел его.

– Кто-то приехал, – сообщил мне Иван.

– Бонжур, Николь! – крикнул я через дверь и с силой дёрнул ручку на себя.

Передо мною возник президент Поль Батист.

ГЛАВА 23

– Вы, кажется, звали Николь? – с улыбкой молвил де Ла Гранж, переступая порог. – Это ваша дочь, мсье Шульга?

Иван засуетился: «Прошу в дом, мсье президент, какая честь, что вы прибыли к нам с визитом, это же гран шарман…»

– Николь – моя сестра, – ответил я по-французски за Ивана.

– Дочь мадам Икс? – понимающе улыбнулся Поль Батист. – Вы делаете успехи во французском языке, мой молодой друг. – На нём был дорожный плащ, в руке портфель.

– С прононсом у меня ещё туговато, – сконфуженно признался я, нет, не его я ждал, не его.

И он прочёл это на моём лице.

– Я привёз вам кое-какие новости, мой друг, – улыбка не сходила с его лица, теперь она сделалась загадочной. – Известие о том, что Альфред Меланже был убит, потрясло всех нас. Вы совершили большую ошибку, что поехали в «Остеллу» без меня. Нет, нет, мой друг, – великодушно продолжил он, увидев моё смущение, – я вовсе не обвиняю вас, ведь это было сверх программы, а я отвечаю лишь за неё. Вы вольны поступить, как хотите, и ехать, куда вам заблагорассудится. Но если бы вы ещё вчера сказали мне, что собираетесь в «Остеллу», я сам с удовольствием поехал бы с вами и рассказал бы по дороге кое-что интересное. А мадам в чёрном преподнесла вам сюрприз, и пришлось посылать в «Остеллу», в это, как вы сами выразились, «волчье логово» бедняжку Николь.

– Она уже вернулась домой, – растерянно соврал я. Иван перевёл, глазом не моргнув, а может, и не заметил за суетой.

– О, разумеется, разумеется, – снисходительно отозвался Поль Батист. – Не думайте, что я читаю вам нотации. Мы живём в цивилизованной стране, и с Николь ничего не могло случиться в «Остелле», но можно представить себе, сколько она натерпелась там страху. Фрау Шуман так живо изобразила все это в лицах, рассказывая о вашем неудавшемся пикнике, что я не знал, что и делать: смеяться или грустить. Но особенно смешно она рассказывала нам про старого Гастона, мы с мадам де Ла Гранж буквально помирали со смеху, слушая его фламандские выражения, переиначенные по-валлонски. Не знаю, как у вас в России, но мы, бельгийцы, любим юмор и умеем шутить даже в печальные минуты.

– Зато мы узнали имя предателя, мсье Поль Батист, – перебил я его.

– В таком случае ваши новости важнее моих, – он буквально не давал мне передохнуть. – Я сам узнал лишь имя женщины в чёрном. Как только фрау Шуман рассказала нам про неё, я тут же позвонил в «Остеллу» и справился об имени хозяйки. Её зовут Мадлен Ронсо. Правда, кое-что сообщил ещё секретарь нашей секции мсье Рамель. Он вспомнил, что брат убитого Густава был в отряде «кабанов». По-видимому, это и есть искомый нами Мишель Ронсо, чей нож вы нашли в хижине.

– Мишель Ронсо превратился в Пьера Дамере, – тут же парировал я, теперь инициатива перешла ко мне. – Так сказал старый Гастон, и так написано в синей тетради. Теперь этот П.Д. предлагает мне взятку через барона Мариенвальда, который хочет сделать нас с Николь своими наследниками.

– Почему вы полагаете, что это связано с Пьером, как вы его назвали? Дамере? Возможно, что барон Мариенвальд действует из самых чистых побуждений. Он, правда, не состоит в секции ветеранов и не посещает наших мероприятий, но я никогда не слышал о нём ничего дурного.

– Это бы неплохо проверить, – я сбавил на всякий случай тон. – Если он действительно искренен, я выполню его просьбу. Подобная просьба достойна всяческого уважения, но его миллионы нам все равно не нужны – ни мне, ни Николь.

– Вы проявили себя замечательным следопытом, – с присущей ему обходительностью отозвался Поль Батист. – Пьер Дамере… Надо запомнить это имя. Мы сегодня же начнём поиски. Да, да, это замечательно! Мы счастливы считать вас почётным партизаном Армии Зет, вы заслужили свою медаль. Однако я тоже имею некоторые основания считать себя старым разведчиком и следопытом. Поэтому я хотел бы взглянуть на тетрадь, найденную вами в доме погибшего Альфреда Меланже. Вдруг мне удастся обнаружить там такие детали, которые ускользнули от вашего внимания.