Текст книги "Бонжур, Антуан!"
Автор книги: Анатолий Злобин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)
Луи забыл про кофе, схватил тетрадь. Я показал ему наиболее важные места, которые Антуан отметил карандашом.
– Интересно, интересно, – приговаривал Луи, листая тетрадь. – Значит, этот предатель и убил Альфреда. «П» и «Д», его зовут Пьер или Поль – это точно. А что означает «Д»? Таких фамилий очень много: Делакруа, Даладье, Дюма, Делон, Даррье, Демонжо… Тут придётся поломать голову. – Луи решительно отхлебнул кофе и поднялся. – Об этом мы подумаем по дороге. Мы должны ехать к президенту Полю Батисту. Мы пойдём к властям и передадим официальное заявление об убийстве.
– И они положат его под сукно, как положили после войны твоё заявление про Шарлотту? – Я невесело усмехнулся. – Да они сто лет искать его будут.
– Нет, нет, это дело серьёзнее, чем ты думаешь, – убеждённо сказал Луи, опускаясь на лавку. – Тут речь идёт о героях Сопротивления, которых предали и убили. И убийство Альфреда совершено в мирное время… – Он уставился в окно и сосредоточенно зашептал: – Дебюсси, Дега, Дантес, Древе, Дамбрей, Дьемен, Далу…
– Луи Дюваль и де Голль, – подсказал я.
– Дасье, Дидье, Дамремон… – шептал он не спеша.
Я засмеялся:
– Ты становишься настоящим Джеймсом Бондом, Луи. – Я услышал шум мотора и глянул в окно. Меньше всего я ждал этого человека, но больше всех мне был нужен он.
Пряча лицо, старик вылез из машины, огляделся, не закрывая дверцы и словно бы ещё раздумывая, сюда ли он приехал и стоит ли вылезать?
– Кто это? – спросил Луи у Сюзанны, та отрицательно и удивлённо замотала головой.
– Самый нужный человек! – крикнул я, бросаясь к двери. – Старый Гастон из лесной хижины. Но он же молчит! – Последние слова я выкрикнул уже на дворе, спеша к машине, и обращены они были только к самому себе.
– Бонжур, мсье Гастон, – ликующе крикнул я, подбегая.
Старик смотрел на меня как на пустое место и молчал. Он стоял передо мной в парадном чёрном пиджаке, при белой рубахе и галстуке, такой же кряжистый, с тем же страшным рубцом через всё лицо – и не желал замечать меня. Дверцу машины он всё же легонько прихлопнул и посмотрел при этом на дом.
Ладно, я тоже молчать умею. Посмотрим, кто кого перемолчит. Я молча достал сигареты, молча протянул ему пачку. Он буркнул что-то невнятное, то ли сказал, то ли крякнул, обогнул меня и зашагал к дому. Сюзанна и Луи стояли на пороге, поджидая его. Старик снова крякнул нечто похожее на звук «нжу»… и проследовал сквозь них в прихожую.
Я молча шагал за ним, показав рукой в гостиную. На этот раз он, похоже, заметил если не меня, то мою руку, потому что пошёл куда надо. Я молча отодвинул перед ним стул. Он с грохотом сел. Луи вошёл в комнату, быстро заговорил о «кабанах». Старик молчал.
Сюзанна поставила перед ним чашку с дымящимся кофе. Старик молча придвинул чашку и громко отхлебнул, пытливо глядя то на меня, то на Луи. Шрам стягивал кожу над правым глазом, открывая красное безресничное веко, и оттого взгляд старика делался жутко пронзительным.
– Я Виктор, сын Бориса, – произнёс я свой пароль, будучи не в силах отвести взгляда от его застывших всевидящих глаз.
Гастон едва заметным кивком дал понять, что слышал.
– Виктор прилетел из Москвы для того, чтобы… – начал по-французски Луи мне в поддержку, но старик и бровью не повёл.
Так дальше не пойдёт, это бесполезно, все равно он будет молчать как рыба. Надо его расшевелить. Я схватил заветную папку, вспорол замок, достал фотографию «кабанов» и положил перед Гастоном.
– Вот он! – сказал я, показывая пальцем.
– Борис, – скорее выдохнул, чем выговорил он, и рассечённые губы его с усилием растянулись в улыбку, напоминающую гримасу боли, – Борис Маслов, – проговорил он более уверенно, – он был настоящий парень. А это Альфред Меланже, он тоже настоящий парень. Он мёртв. И Борис мёртв! – Но до чего же странно он говорил, я даже имена разбирал с трудом.
– Он по-валлонски говорит, – сказал Луи.
По-валлонски, по-баварски, по-китайски – какая теперь разница, коль старый Гастон заговорил!
Старик достал из пиджака сложенную газету, не поспешая, развернул её, аккуратно разгладил ладонями, ткнул пальцем в меня, стоящего на фоне церкви.
– Чего тебе надобно, старче? – спросил я с улыбкой. – Это я, Виктор, сын Бориса, собственной персоной перед тобой. Не томи душу, выкладывай!
– Дай ордун, – потребовал Гастон. Я не понял, но Луи обратился к Сюзанне, и та поспешно взяла зелёную коробочку, лежавшую на буфете.
– Вот мой орден, старик, – я достал серебряного Леопольда из коробки и положил его на газету – орден Бориса.
Гастон взял орден, почтительно взвесил его на ладони.
– Леопольд наш король, – сказал он.
– Все верно, старик. Вот мои остальные верительные грамоты, – я выложил перед ним все своё богатство: указ на орден, грамоту на партизанскую медаль, удостоверение личности с фотографией. – Это Аэрофлот. Штурман второго класса Виктор Маслов. Пепел Клааса стучит в моё сердце. А теперь и ты выкладывай, старче. Где предатель? Ты же видишь, я поклялся его найти. Где он?
– Борис Маслов, – Гастон снова вернулся к тому, с чего начал. Потом положил орден в коробочку и приказал: – Пусть они уйдут. А ты сюда! – он ткнул пальцем в мою сторону и указал на стул. – Я буду говорить только с русским.
– Год фердом, – выругался по-валлонски Луи, подступая к старику, но тот не реагировал. – Он будет разговаривать только с русским! А мы кто – не люди? Я отсюда не уйду. Я партизан Армии Зет. Я коммунист, понимаешь ты, валлонская твоя башка.
Но старый Гастон оказался железным.
– Тогда я все сказал. Адьё! – И принялся неторопливо, но деловито складывать газету.
Луи пошёл на попятный:
– Хорошо, я уйду, но ты ещё пожалеешь об этом, старый валлонский баран. Ты перевёрнутый горшок, вот ты кто.
– Закрой за ними дверь! – приказал мне старик.
Я подошёл к Луи:
– Его ведь тоже можно понять, дорогой Луи. Он отвык верить своим соотечественникам.
– Мальчишка! – кричал на меня Луи, скрываясь в дверях, а я едва от смеха удерживался.
Мы остались вдвоём.
Я тут же как бы невзначай пододвинул фотографию. Гастон увидел её и ткнул пальцем в Мишеля.
– Кто это? – сказал он.
– Спроси что-нибудь полегче, старик. Мишель, разумеется, он же Щёголь.
Гастон посмотрел на меня с уважением.
– Мишель Ронсо, – продолжал он, доставая чёрный потёртый бумажник. Извлёк старую фотографию, обломившуюся с края. Двое мужчин стояли у какого-то дома. Одного я сразу узнал: носастого. Старик подтвердил: – Мишель Ронсо и Густав Ронсо, два брата, – он показал на пальцах и перевернул фотографию. – Видишь надпись: «Дорогому брату Мише… от Густава Ронсо. 15.08.38-го…» – Я внимательно разглядывал надпись, всё было так, как Гастон говорил. Краешек старой фотографии отломился, и оттого не хватало нескольких букв в окончаниях слов, надпись и без того была понятна. Гастон снова перевернул фотографию, теперь я и дом узнал, тот самый, с весёленькими занавесочками. – Густав Ронсо – хозяин «Остеллы», – продолжал старик. – Густав рексист, понимаешь? Альфред и Борис пиф-паф Густава Ронсо, они его убили. Мишель Ронсо отомстил за брата, он предал «кабанов» и получил за них денежки.
Вот и все. Очевидность тайны даже разочаровывала. До чего же все просто, только этой детали я и не мог ухватить: они были братья. В ней и мотив, и дальнейшая нить. Вот и ответ на вопрос, который томил меня вчера утром у родника, когда я вглядывался в его хрустальную глубь. Вот кто сказал женщине в чёрном, кто убил её мужа, – Мишель. Сошлись мои камни, главное имя начертано на могильной плите.
Я вытащил из папки столовый нож, положил его перед стариком. Гастон коротко кивнул.
– Ещё не все, доблестный старче. – Прямо на газете я написал: М.Р. = П.Д. = X. – А такую задачу с двумя неизвестными ты можешь решить? Как бы лучше сказать: кроссворд, ребус, сфинкс – понимаешь?
Гастон пошарил в бумажнике и положил рядом с ножом пожелтевшую визитную карточку. «Мсье Пьер Дамере, – прочитал я, – отель „Святая Мария“…» Намюр, улица, номер дома, телефон – всё было как полагается, удобная вещь эти карточки, ничего не скажешь.
– Я «кабан», – с гордостью сказал Гастон. – Двенадцатый «кабан». А этот был свинья, он даже и тогда струсил, он переменил имя и стал Пьером.
– Старый адрес сорок шестого года, – заметил я, указывая на карточку, и опять старик поглядел на меня с уважением. – После этого Мишель-Пьер жил и в Монсе, и в Генте. Имя он тоже мог переменить в третий раз. Где же он сейчас?
Гастон сконфуженно головой помотал.
– Ты можешь не уважать старого Гастона, но этого я не знаю.
– Я тебя уважаю, старик, – я разлил остатки водки по чашкам. – Спасибо и на том, что ты открыл нам. «Святая Мария», неплохо придумано, ха-ха.
– «Остелла» принадлежит Пьеру, – заключил старик.
– Едем в «Остеллу»! – воскликнул я второй раз за нынешнее утро.
– Пьер там не живёт, – уточнил Гастон. – Но больше я ничего не знаю.
– Постой, старче, постой, – я задумался, пытаясь соединить свои данные с версией Гастона. Ещё не все сошлось у старого Гастона. Как же мог Мишель быть в «кабанах» под фамилией Ронсо? Ведь тогда бы Альфред узнал, что Густав и Мишель – братья. – Что-то у тебя не сходится, доблестный «кабан». Отвечай, старче.
Но старый Гастон снова впал в молчание и, видимо, надолго – на сей раз по мотивам выдающегося храпа.
ГЛАВА 20
Николь приехала на мотороллере. Я выбежал к ней. Машины Луи на дворе уже не было. Сюзанна сказала, что тот уехал в Льеж к президенту.
– Салют от Пьера Дамере.
– Кто это такой? – спросила Николь, слезая с мотороллера. Она была в сногсшибательных голубых брючках, жёлто-красном полосатом свитере – хороша моя сестрёнка. На плече висела дорожная сумка.
– Скоро его имя узнает вся Бельгия, – сказал я грозно.
– Он звезда экрана? – Николь покрутилась передо мной, красуясь.
– Пьер Дамере – предатель. Он предал нашего отца.
Николь сразу перестала крутиться.
– Ты уже нашёл его? – спросила она, и озабоченные складки набежали на её лоб. – Почему же этого нет в газете?
– Разве ты не знаешь, что газеты всегда опаздывают. Следуй за мной. Перед тобой главный арденнский следопыт, – мы уже вошли в дом. – Тс-с, кажется, он немножко спит.
Николь с интересом смотрела на громогласно храпящего Гастона, которого мы с Сюзанной уложили на диван, и ничего не понимала. Мы прошли на кухню, и я, как умел, рассказал ей все, что узнал от старика.
– Надо ехать в «Остеллу»! – пылко воскликнула она. – Едем на моём мотороллере.
– Не торопись, Николетт, не торопись, «Остелла» никуда от нас не денется. Прежде чем туда ехать, надо решить небольшую задачу: с чем мы туда поедем и зачем? Ты понимаешь, Николетт? – Она умела слушать, с ней хорошо думалось вслух. – Понимаешь: имя мы имеем, а что дальше? От имени до живого человека ещё далеко, а я должен его своими руками пощупать. А может, он и это имя переменил – что тогда? Нет, за «Остеллу» надо крепко зацепиться. И Тереза там сидит…
– Какая Тереза? – с невольной подозрительностью спросила Николь.
– Этуаль д'экран, – засмеялась Сюзанна, указывая на меня. – Виктор влюбился в эту звезду.
– Тише, девочки, не отвлекайтесь. Продолжаю мысль. При чём тут влюбился? Просто мы не имеем права рисковать. Там же матёрый волк сидит. Если на этот раз ниточка оборвётся, то уж надолго, надо по-умному её тянуть. Вот видишь, наш отец ошибочно написал про Жермен. А почему, спрашивается? Почему отец не указал на Мишеля? Теперь ответ более устойчив. Да потому, что предатель был не в отряде. И синяя тетрадь это подтверждает. Но тут можно и другое предположить: этот Мишель так ловко замаскировался, что на него не могли подумать самые близкие люди. Значит, и мы должны быть сверхосторожными. А он замаскировался и сидит в своей «Остелле»…
– Хочешь, я туда поеду? – спросила Николь, морща лоб и стараясь вникнуть в смысл того, что я говорил. – Это далеко? И что я должна там делать? Ты хочешь передать записочку своей Терезе? – И губы надула. – Когда ты должен уезжать?
– Какова сестрёнка! Ты задала решающий вопрос. У меня совсем из головы выскочило. Сегодня у нас вторник, седьмой день в Бельгии. Значит, через два дня я должен тю-тю. Вот это номер. Вылет в десять двадцать, но надо приехать раньше. Что же в итоге? Четверг отпадает, у меня меньше двух дней. Негусто.
– Разве ты не можешь продлить визу? – удивилась Николь. – Я не хочу, чтобы ты так быстро уезжал от меня, – и снова губы надула, она вся была переполнена своими новыми ощущениями.
– Визу продлить – нехитрое дело. Но я же на десять дней оформился на работе за свой счёт. Кто думал, что тут такая каша заварится? Приехал на могилу отца, чтобы дальше было жить спокойнее, а оно вон как обернулось. В экипаж я должен вовремя явиться, меня ребята ждут.
– Что такое экипаж? – переспросила Николь.
– То же, что у вас. Экипаж – это моя семья. Это уже по-нашему.
– Ты знаешь, – продолжала Николь, у неё были свои проблемы, – сегодня утром я назвала его, как всегда, папа. И я почувствовала, что мне стало трудно. Отчего это? Ведь Ив с самого начала знал, что я не его дочь. Но я ни разу не почувствовала этого. Как он расцвёл утром, когда я сказала: «Папа». А я сказала и покраснела потому, что почувствовала в своих словах ложь. Как трудно мне вдруг стало! Ты должен всё-таки рассказать мне об отце. Как бы я хотела увидеть его живого!
– И все это сделал один человек, Николь, – ответил я, теперь мы были с ней едины. – Пьер Дамере, или как его там? Нет преступления худшего, чем предательство.
– Что ты с ним сделаешь? – Николь всплеснула руками. – Неужели ты убьёшь его? У нас очень строгие законы.
– А разрешать предателям разгуливать на свободе – какие на это у вас законы? Я поступлю с ним по закону своего сердца.
– Я слышала по телевизору, – сказала Сюзанна, подсаживаясь к нам, – что наш парламент скоро будет обсуждать какой-то закон о военных преступниках, я не помню точно, как это называется.
– Я не слышала, – отозвалась Николь, – а я люблю телевизор.
– Срок давности об ответственности за военные преступления. Сейчас переведу со словарём.
– О, можешь не переводить, все равно я этого не пойму. Я же не интересуюсь политикой.
– Чем же ты интересуешься, позволь спросить? – я посмотрел на неё, будто впервые увидел. – Как ты вообще живёшь?
– Через год я кончу институт, выйду замуж, и мы с мужем поедем по контракту в Африку или на Восток. Там мы будем хорошо зарабатывать.
– Всё-таки есть программа? Но это, так сказать, для себя. А для человечества ты что собираешься сделать?
– Я буду лечить больных. Что я могу ещё делать?
– И при этом хорошо зарабатывать. Да ты, я вижу, насквозь пропитана духом наживы.
– Что такое дух наживы? Разве это плохо, когда человек хорошо зарабатывает, имеет дом, машину или даже две – я тебя не понимаю.
– Естественно. Так всегда и бывает. Когда приходит пора признавать своё поражение, люди перестают понимать друг друга. Впрочем, я от тебя слишком многого требую, ты же выросла в среде буржуа. Мамочкин магазин…
– Я не люблю наш магазин, – живо перебила Николь. – Никогда не буду в нём работать.
– Отцовская кровь в тебе бушует, – я засмеялся, погладил её руку, – всё-таки ты ещё не совсем «загнила», сестрёнка.
Николь беспечально улыбалась в ответ, зная, что я говорю о ней что-то хорошее. Иван эксплуатированный возник в дверях.
– Они неправильно написали в ихних газетах, – безмятежно сообщил он с порога.
– Что же они написали неправильно? – невинно полюбопытствовал я.
– Они не имели права давать тебе такой картбланш в заголовке, – отозвался суровый Иван.
– Теперь уж ничего не поделаешь, – продолжал я в том же тоне. – Прошу тебя, загляни в гостиную, там, кажется, есть небольшой сюрприз для тебя.
Иван не поверил, но всё-таки заглянул. Сидя за столом, я видел его удивлённое лицо перед раскрытой дверью.
– Там кто-то есть, – доложил он.
– Разве ты не узнаешь этого человека?
Николь и Сюзанна прыскали со смеху, глядя на Ивана.
– Это же старый Гастон, – наконец-то он поразился окончательно. – Что он тут делает?
– В самом деле, Иван, – откликнулся я, – что делает там старый Гастон?
– Он спит, – обрадованно догадался Иван. – И он говорил?
– Ты ещё сомневаешься? Иди сюда, не мешай ему отдыхать. Сейчас ты услышишь такое, что у тебя вмиг отвалится челюсть.
Сюзанна уже накрывала на стол второй завтрак: через пять минут, показала она на часах, приедет Антуан. Я рассказывал Ивану про Гастона. Николь задумчиво листала синюю тетрадь. Иван слушал и охал. Прошло семь минут – Антуана не было. Десять минут – Сюзанна начала нервничать, вышла во двор, чтобы загодя услышать гудок машины.
Антуан опоздал на десять минут.
– Чем ты оправдаешься перед членом месткома за своё безыдейное опоздание? – встретил я его. – У нас неплохие новости, Антуан.
– У меня тоже есть новости, – невозмутимо отвечал он. – Я заезжал к монаху. Но чья это машина? – Антуан оглянулся, изучающе посмотрел на гастоновский «фольксваген».
– Этого ты никогда не узнаешь, – с торжеством продолжал я. – Ставлю сто против одного. Пари, Антуан?
– Пожалуй, я могу рискнуть одним франком, как ты думаешь, Сюзи? – Антуан подошёл к машине, и походка его вмиг стала кошачьей. Мы с интересом наблюдали за ним. Антуан обошёл вокруг «фольксвагена», постучал носком по скатам, присел, осматривая их, привстал, провёл пальцем по чистому верху, посмотрел на палец, заглянул в кабину. При этом он как бы рассуждал сам с собой, зная о том, что мы его слушаем. – Машина старого выпуска, – говорил он, – и владелец очень редко ездит на ней. Резина совсем свежая, а дата изготовления говорит о том, что ей уже пять лет. К тому же я уверен, что никогда не видел этой машины на дорогах, а номер у неё местный. Это подтверждает, что она больше стоит в сарае, чем ездит. Очевидно, владелец её – старый человек, он не очень любовно ухаживает за ней. Кто же он? Кто мог принести в наш дом столько радости? Утром мы были убиты горем, а сейчас в доме радость. Мне думается, при этом «фольксвагене» есть ещё и трактор? – Антуан с усмешкой глянул на меня. Я полез в бумажник за расплатой. – Итак, это старый Гастон?
– Получай свои сто франков, – ответил я, протягивая деньги, – и отвечай, зачем ты заезжал к чёрному монаху?
– Я хотел показать ему синюю тетрадь: там есть кое-какие неясности, я хотел их уточнить у чёрного монаха.
– Как же ты опростоволосился, Антуан, – мстительно высказался я. – Нашёл кому показывать тетрадь.
– Да, я понял свою ошибку, – ответил он. – Но я её не совершил. Монаха не было. Он уехал.
– Куда же?
– Может, теперь ты попробуешь угадать? – улыбнулся Антуан. – Пари? Сто против одного.
– Принято. Чёрный монах помчался в «Остеллу». Как это тебе нравится, мон шер Антуан?
Антуан безропотно вернул сто франков.
– Как ты узнал? – несколько удивился он при этом.
– Монах и сейчас там? – спросил я.
– Очевидно, – Антуан пожал плечами.
– Скорей в «Остеллу»! – воскликнул я в третий раз за нынешний день. – Значит, и Пьер Дамере сейчас там.
– Пьер Дамере? – удивился он снова.
– Ну если ты угадаешь и это… Тысячу против одного!
– Побереги свои денежки, – лениво бросил Антуан, направляясь к дому. – Это Мишель! Тут и думать нечего.
Сюзанна захлопала в ладоши. Николь состроила гримасу. А Иван, Иван-то доконал меня окончательно.
– В синей тетради написано: «П» и «Д», – молвил он. – Это и есть Пьер Дамере.
– Слушай, Виктор, – сказал Антуан, доставая из моей папки схему боя у моста, начертанную Альфредом. – Тут написано одно слово, о котором я много думал. Вчера не успел тебе сказать, а сегодня даже с товарищами советовался.
– О чём голову ломать? – беспечно отвечал я. – Уравнение решено. П.Д. это и есть Пьер Дамере.
Антуан покачал головой.
– Он говорит, что такое слово имеет разное значение, – с готовностью перевёл Иван. – Оно может быть не только фамилией, но и прозванием.
– Каким таким прозванием?
– Дамере это значит дамере, так он говорит. Я не знаю, как это переводить по-нашему. Он говорит, что такое слово редко кто знает.
– Волнующе и непонятно, – засмеялся я, уплетая салат. – «Загадка Дамере», четвёртая серия, сегодня и ежедневно. Как же ты решишь сию загадочку, Иван?
– Дамере это дамере, – бессмысленно твердил Шульга. – Антуан говорит, что в его диксионере нет такого слова.
– Дамере означает франт, – вставила Николь, пытаясь помочь нам разобраться в новой загадке.
– Франт? – обрадовался Иван. – Это я знаю. Такое слово я уже переводил.
– Все же это не совсем франт, а дамере, – настаивал Антуан.
– Опять ты мои карты поломал, Иван. Дай-ка папку, – я достал свой словарь, изданный в Москве, и тут все запуталось ещё больше. – Дамере – это щёголь. Слышал про таких, закованный Иван?
– Щёголь – это наше слово, – охотно подтвердил тот. – В моей деревне такое прозвание делали ребятам, которые носили клёш.
– Как же ты Жермен переводил? – продолжал недоумевать я. – Ведь это же она первой сказала, что у Мишеля была кличка Щёголь?
– Она сказала мне «франт», а я перевёл тебе «щёголь». Разве это плохо звучит? – удивился Иван на русском языке.
– Сам ты франт несчастный, – огрызнулся я. – Это же синонимы. Или ты не понимаешь, что это все меняет.
– Не ругай его, Жермен сказала «франт», – подтвердил Антуан. – Иначе я сразу бы обратил внимание на это слово, написанное Альфредом.
– А как говорится в синей тетради?
– В тетради написано «дамере», – уверенно заявил Антуан, но всё-таки для страховки раскрыл тетрадь.
– Значит, совпадает? Это уже легче. В таком случае мы совершенно случайно угодили в десятку, – я рассказал об утреннем разговоре с черным монахом, когда тот пытался заморочить мне голову с кличкой Щёголь.
– Ешьте салат, – сердилась Сюзанна, – вы совсем не едите.
– Можно сказать вместо «дамере» и денди, – снова возвестила Николь. – У этого слова много значений.
– Денди тоже наше слово, – возрадовался Иван.
– Не путай нас, сестрёнка, сами запутаемся. Про денди я тоже кое-что слышал. Так прозывали, как говорит наш эксплуатированный друг и соратник Иван, покойного кузена нашего президента.
– Жермен могла забыть кличку Мишеля, – задумчиво продолжал Антуан. – Мы должны верить только тому, что писал Альфред Меланже.
– Визитная карточка – тоже неоспоримый документ, – сказал я. – Пьер Дамере, отель «Святая Мария», Намюр. Не можем же мы исходить из предположения, что Мишель, он же Щёголь, подсунул Гастону фальшивую карточку? Это чересчур сложно, правда, Антуан? Итак, схема боя, синяя тетрадь, визитная карточка – во всех трех случаях Дамере.
– Надо доказать, – ответил Антуан, – что во всех этих случаях речь идёт об одном и том же человеке.
– И докажем. Но что же тогда получается, Антуан? Черт те что получается. Выходит, Щёголь всегда был Дамере? И своего имени он не менял? А когда же он был в таком случае Ронсо? И как он мог быть Ронсо в отряде? О старый Гастон, рассуди нас скорее.
Антуан посмотрел на меня, как бы говоря: увы, от Гастона нынче не будет проку. Придётся самим выкручиваться. Антуан достал с полки толстенную книгу, в которую поместились номера телефонов всей Бельгии. Телефонистка быстро соединила его с «Остеллой». Антуан попросил к телефону Мариенвальда.
– Разве его нет у вас? – удивился он, выслушав ответ. – Вы уверены в этом, мадемуазель? Я только что заезжал к мсье Мариенвальду домой, и мне сказали, что он направился к вам… Ах так, он всё-таки был у вас. Если он появится снова, передайте ему, что звонил Антуан Форетье… Мерси, мадемуазель.
– Смотались субчики, – протянул я. – Ничего, далеко не уйдут. А что за мадемуазель? Она не назвалась?
– У неё весьма пикантный голосок, – заметил Антуан с улыбкой.
– Тереза шарман, – подхватила Сюзанна.
– Ты её полюбил, Виктор? – ревниво спросила Николь. – Я должна на неё посмотреть.
– Ох, Николь, до чего же все запуталось, – проговорил я с тревогой. – Может, мне самому позвонить, поговорить с ней по-немецки, как думаешь, Антуан?
– Но зачем? – ответил тот задумчиво. – Может, они вообще не думали там сходиться и встретились в другом месте, а нас нарочно наталкивают на «Остеллу», чтобы запутать следы.
– Поедим и распутаем, – пообещал Антуан, принимая свою порцию оранжада.
Но снова зазвонил телефон. Мадам Констант хотела говорить со мной. Иван неохотно оторвался от Гастона.
– Она спрашивает, нет ли у нас новостей для её газеты. Ихний редактор просит у неё материал на большую полосу, так она говорит.
– Поблагодари её, Иван, и скажи, пока ещё нет, но, возможно, будет.
– Она имеет интерес узнать, нашли ли мы Альфреда?
– Альфред убит двадцать лет назад. И хватит, Иван. Комплот! Она и так всё время вперёд лезет. У меня есть её телефон, я сам позвоню, может быть, даже сегодня вечером.
– Тогда она имеет сообщить тебе новость про архив генерала Пирра, – продолжал Иван. – Она туда звонила и сама ездила, это было вчера.
– Обнаружилось что-нибудь интересное? Архивные материалы нам бы не помешали.
– Она симпатически сообщает тебе, что папка «кабанов» пропала из архива. Всё время она лежала на полке, и вот уже целый год, как её никто не замечает. Папка «кабанов» исчезла.
– Это в самом деле становится интересно. Дай-ка трубочку, Иван, сам отвечу… Бонжур, мадам Констант, мерси вам за вашу помощь. Но дайте мне срок, завтра я сообщу вам, кто купил или выкрал эту папку. Переведи, Иван.
– Ты это серьёзно говоришь? – подивился Иван.
Я настоял. Он перевёл и тут же ответил злорадно:
– Она тебе заявляет, что ты некрасиво шутишь над ней. Завтра будет ихний праздник, и она поедет купаться на море. Папка «кабанов» – это слишком серьёзно, чтобы шутить над ней, такой демарш она тебе заявляет.
– Я не шучу, мадам Констант, – сказал я в трубку. – Слово Виктора, сына Бориса. А пока передай ей, чтобы поинтересовалась, если это возможно, прошлым барона Мариенвальда. Роберт Мариенвальд, семьдесят восемь лет, выходец из Прибалтики, владелец многих отелей, доходных домов и так далее. В годы войны сотрудничал с Интеллидженс сервис.
– Она это попробует за твоё мерси. И она готова оставить тебе свой морской телефон.
– Трудись, Иван.
– Слушай старого Гастона, – теребил старик Антуана, – Пьер – это такой негодяй, каких свет не видел. Он бандит и убийца.
– Пора, Антуан, – сказал я. – Закругляемся и едем в «Остеллу».
– Я вас не пущу туда, – решительно сказала Николь. – Они же могут убить вас, раз они такие мерзавцы. Я не пущу тебя, Виктор.
Я схватил её руку.
– Взгляни в окно, сестрёнка. Разве этот мсье похож на человека, который может убить кого-либо. Сколько интеллекта на его добром лице. Даже на бензин раскошелился. Как благочинно вышагивает! И какой наряд! Новую сутану надел для такого торжественного визита.
– Это поп вылезает из машины, – определил Шульга.
– Алярм, Антуан! Гастона убрать, остальным оставаться на местах. Готовность номер один. Торжественную встречу беру на себя. – Я выскочил на улицу и картинно расшаркался перед черным монахом, который уже вылез из своего «ситроена» и плёлся мне навстречу, взвивая пыль сутаной и насторожённо озираясь по сторонам.
– Какой нежданный и радостный визит, Роберт Эрастович! – воскликнул я. – А мы как раз все в сборе и за столом. Только что звонили вам в «Остеллу», Антуан хотел спросить вас кое о чём.
– Приходится время от времени объезжать свои владения, – живо отозвался чёрный монах, останавливаясь передо мной. – Я подозреваю, что мой управляющий обкрадывает меня, иногда я внезапно проверяю его. Но вы упомянули об «Остелле». Прелестное местечко. Если у вас имеется время, могу составить протекцию, чудесно отдохнёте, побродите по горам.
Когда мы вошли в комнату, Антуана и Гастона там уже не было. Сюзанна показала глазами на дверь, ведущую в мою спальню, и радостно заулыбалась чёрному монаху. Николь сделала реверанс. Фон-барон узнал её, тут же прикинул, что это для него не опасно, и отечески потрепал её по щеке. Иван добродушно посасывал сигару.
– Какая красавица стала, – произнёс чёрный монах, отступая от Николь и оглядывая её. – И как она похожа на вас, Виктор. А где же Антуан?
Антуан вышел из спальни в несколько помятом виде, но там всё было тихо.
– Маман уснула, – сказал Антуан. – Есть подозрение, что она основательно простудилась, когда ехала ко мне, возможно, придётся позвать доктора.
– Антуан, – изрёк я, – Роберт Эрастович любезно приглашает нас в «Остеллу» отдохнуть, побродить по горам. А что? Возьмём ружьишко да поохотимся на зайцев.
– Я запрещаю тебе, Виктор, – брякнула Николь, но тут же поправилась: – Ты поедешь ко мне. Мама звала тебя.
Я развёл руками:
– Видите, что получается, Роберт Эрастович, буквально рвут на части.
Он сидел уже за столом. Сюзанна наложила шампиньонов, и фон-барон облизнулся.
– Большое спасибо за приглашение, мсье Мариенвальд, но мы с утра до ночи носимся по Арденнам. Вчера были в Намюре, Динане, Шервиле, искали командира «кабанов» Альфреда Меланже, но нашли лишь его могилу.
– Ещё одну ложечку, Сюзанна, – улыбнулся чёрный монах, на Альфреда он даже не клюнул. – Жаль, что вы отказываетесь от «Остеллы», Виктор Борисович. Встреча с вами произвела на меня самое неожиданное впечатление, – продолжал он. – Я уж не говорю о том, что проникся к вам поистине отеческими чувствами, я вдруг затосковал по родине. Не странно ли, дожив чуть ли не до восьмидесяти лет, я внезапно понял, что всю жизнь был лишён родины. Если там живут такие замечательные люди, как вы, Виктор, то какой же стала ныне она, моя Россия, моя бывшая родина, мною же самим отвергнутая. Хочу признаться, Виктор, после нашей встречи я заболел ностальгией. Я потерял покой и сон.
Куда он клонит?
Но зачем гадать, дадим ему высказаться, регламент – без ограничений. А может, как раз в регламенте-то и все дело? Пока он тут соловьём заливается, там… Нет, это было бы слишком просто. Антуан вопросительно поглядывал на меня.
– Прекрасно понимаю ваши чувства, Роберт Эрастович, – вставил я с улыбкой. – Но мне как-то неловко. Антуан слушает и не понимает нас. И Николь заинтригована, поглядите на неё. Может, введём их в курс?
– О, разумеется, простите мою бестактность, дело не так-то просто, каким может показаться на первый взгляд…
– Я переведу попа, – бухнул Иван, но тайного агента Интеллидженс сервис не так-то просто было пробить.
– Мерси, мсье Шульга, – отозвался монах, переходя на французский. – Я попробую сам объясниться с моими друзьями, – он все петлял, прежде чем подбросить наживу. – Человеческое существование на земле, увы, имеет свои пределы, – по-русски продолжал он. – Именно поэтому я решил обратиться к вам с некоторым деловым предложением, если хотите, даже с нижайшей просьбой, можно трактовать и так, ведь просьбы должны сообразовываться с предложениями, недаром в старину говорили: дай добро и жди добра.
