Текст книги "Чичерин"

Автор книги: Анатолий Сергеев

Соавторы: Станислав Зарницкий
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Глава четвертая
НАСТУПЛЕНИЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

Договоры с Германией открывали новые перспективы. Существовавший до этого момента известный простор для империалистической политики захватов по отношению к России значительно сузился. Надо, однако, развивать успех. Теперь дипломатии, как никогда, отводилась самая активная роль в отражении натиска внешней и внутренней контрреволюции. Как можно скорее добиться урегулирования отношений со странами Антанты – вот задача дня. НКИД использует все средства, чтобы вывести Советскую страну из войны. Но Антанта оставалась глуха к призывам о мире. Больше того, «постепенно сгущались тучи антантовской интервенции, – отмечал Чичерин. – Происходил процесс постепенного замуровывания России, изолирования ее антантовской блокадой, так называемым «окружением» или «санитарным кордоном».

Многочисленные враги Советской России не собирались складывать оружия. Они готовили подрывные акции, пытались влиять на колеблющихся, эксплуатировали невежество отсталых слоев населения, провоцировали крестьянские мятежи. Каждый мирный день был драгоценен. Время завоевывало массы, оно выступало на стороне революции.

В самом начале сентября ВЧК раскрыла и ликвидировала заговор Локкарта. Вслед за этим в Петрограде в бывшем здании английского посольства было накрыто тайное совещание с участием русских белогвардейцев.

Антантовцы подняли невероятный шум, требуя немедленного вмешательства во внутренние дела Советской страны. Еще бы, заговор Локкарта преследовал именно эту цель! При аресте этого агента были найдены письменные свидетельства далеко задуманного шантажа, намечалось опубликовать фальшивую «тайную переписку» Советского правительства с представительством Германии, подложные тексты секретных договоров. Врагам хотелось спровоцировать столкновение РСФСР с Германией.

Локкарт заслуживал серьезного наказания. Но было решено, и об этом заявил 6 сентября Чичерин, что в случае, если русские граждане получат возможность выехать на Родину, английские и французские, а среди них и Локкарт смогут покинуть Россию. Английское, как и французское, правительство согласилось на это: на Родину вернулись советские люди, в том числе М. М. Литвинов.

Советское правительство проявило максимум выдержки, оно терпело присутствие послов стран Антанты и не предпринимало никаких мер к их выдворению. Сложилось оригинальное положение: на территории Советской России находились посольства государств, не признававших ее правительства, но которые тем не менее поддерживали с ним какие-то отношения и даже пользовались дипломатическим иммунитетом. Советская же республика была лишена возможности иметь свои представительства в этих государствах. Больше того, при покровительстве буржуазных правительств бывшие царские послы пытались сохранить права представительства в ряде иностранных столиц. Действовали они там во вред Советскому государству. После отъезда Литвинова из Англии у Советской России осталось всего лишь три представительства: Иоффе в Берлине, Боровский в Стокгольме и Берзин в Берне.

Как добиться открытия новых представительств? Этот вопрос постоянно заботил наркома. Изыскивались различные средства. Вот, например, из Петрограда упорно не желает переезжать в Москву голландский посланник Удендайк. Он демонстративно уклоняется от любых встреч с советскими представителями.

Однажды все-таки он появился в Москве, но вел себя по-прежнему непозволительно дерзко.

После безуспешных попыток образумить посланника было решено потребовать от голландского правительства немедленно отозвать его и разрешить приехать в Голландию русскому представителю.

Снестись с голландским правительством можно было только через Берлин. Но Иоффе, учитывая дипломатический этикет, медлил.

Тогда Чичерин твердо предложил незамедлительно предпринять необходимые шаги. Эффект не заставил ждать: 5 октября Удендайк примчался из Петрограда в Москву. От его прежней заносчивости не осталось и следа, перед наркомом появился вежливый, благовоспитанный дипломат.

Он сообщил, что голландское правительство готово принять русского посланника. Ему поручено детально обсудить все вопросы, которые возникли в связи с новой фазой советско-голландских отношений. В заключение Удендайк попросил не настаивать на его отозвании. Чичерин ответил, что если принять во внимание заверение господина посланника о желании способствовать развитию советско-голландских отношений, то Советское правительство готово взять назад свое требование. Удендайк горячо поблагодарил его и любезно распрощался. Этот случай показал, что нормализация и установление дипломатических отношений не такое уж безнадежное дело.

В этой связи встали проблемы срочной подготовки кадров НКИД.

В течение еще многих лет Наркоминдел испытывал нужду в людях. Разве могли молодые, горячие, решительные парни оставаться кабинетными затворниками в стенах наркомата? Они рвались в бой, и, как только становилось известно, что производится очередная запись добровольцев в Красную Армию, НКИД недосчитывался многих сотрудников. Так ушел на фронт матрос Маркин – очень ценный, преданный делу работник, замечательный товарищ. Этот прирожденный боец отправился на Волгу, создал речную флотилию и к осени 1918 года уже громил белых. Под Свияжском он совершил легендарные подвиги. Во время разведывательного плавания на пароходе «Ваня-коммунист» Маркин героически сражался и погиб. Георгий Васильевич тяжело переживал смерть Маркина, и, пожалуй, гибель этого талантливого человека еще больше подтолкнула его к решительному сопротивлению против ухода сотрудников. Он даже выработал свой план возвращения в НКИД «беглецов»: звонил Дзержинскому, и по его просьбе ЧК находила и водворяла на место «дезертиров НКИД».

Существовали и другие «бедствия» – различные общественные кампании. Нет, Чичерин и в мыслях не держал, что эти кампании не важны. Он сам охотно выступал с докладами в рабочих клубах, красноармейских казармах, на всевозможных конференциях. Можно было видеть его и в подмосковных деревнях. Подробно и интересно рассказывал нарком о событиях текущего времени, не оставляя без ответа ни один вопрос. В печати часто появлялись его статьи, что тоже свидетельствовало о его интересе к общественному делу. Чичерин всегда считал, что дипломат – это активный политик-большевик, он должен выполнять обязанности пропагандиста и агитатора.

Но при острой нехватке людей и огромном объеме работы наркому приходилось считаться с каждым потерянным хотя бы на несколько дней человеком. Работу в НКИД он рассматривал прежде всего как партийную деятельность и никак не хотел примириться с тем, что «из-за трех деревень страдают важнейшие интересы республики». Нарком неоднократно обращался в ЦК и лично к Ленину с просьбами запретить мобилизацию коммунистов наркомата для различных агитационных кампаний без предварительного выяснения у наркома возможности оторвать сотрудника на несколько дней от основной работы.

Заботливо относился нарком к будущим дипломатам. Он не был суровым руководителем, никому не отказывал в приеме, попасть к нему было несложно. Весной 1921 года кто-то решил поменять весьма упрощенную систему охраны НКИД на более строгую. Накануне майских праздников, когда часовые в соответствии с новой инструкцией не допустили к наркому двух сотрудников НКИД, его гневу не было предела. Он тотчас написал суровое письмо управляющему делами НКИД: «Я ни в коем случае не могу поручить не связанному со мною бюро пропусков воспрещение доступа ко мне или в мою канцелярию. Только мои секретари, действующие в непосредственном контакте со мной, могут решить в положительном или отрицательном смысле вопрос о допущении какого-либо пришедшего к нам лица. Допущение посетителей должно поэтому быть чрезвычайно либеральным…»

Такой порядок прохода к Чичерину сохранялся в течение всего времени его пребывания на посту наркома.

К Георгию Васильевичу охотно шли посетители, шли и днем и ночью, нередко даже поднимали с постели. Но это не сердило его, ведь он и сам порой вызывал сотрудников в неурочное время. Чичеринский стиль работы походил на его беспокойный характер, так гармонировавший с характером бурного времени. Георгия Васильевича почти всегда можно было застать в кабинете. Многие считали, что он вообще никогда не выходит из него. Подперев рукой склоненную набок голову – привычка, выработанная ночной работой и частой бессонницей, – он либо читал, либо терпеливо вел беседу с посетителем. Когда не было времени на разъяснения, молча брал клочок бумаги и собственноручно писал нужный документ.

Георгий Васильевич был очень требователен в делах и сам подавал пример беззаветного служения Родине. Он не гнушался никакой работой. Почти все бумаги, которые касались НКИД, прочитывались, редактировались, а зачастую и переводились на иностранные языки самим наркомом. Многие ноты, заявления, радиограммы он собственноручно писал по-русски, по-немецки, по-английски, по-французски, сразу же набело, без поправок, так как на исправления не оставалось времени. Если можно оживить сухие канцелярские документы, вдохнуть в них человеческие чувства, то это удавалось ему больше, чем кому-либо. В них душа страстного борца, и не надо обладать богатой фантазией, чтобы по ним представить картину непрерывных сражений советской дипломатии.

Трудно было не только из-за сложности условий, объема дел при нехватке кадров, но и из-за неустроенности быта.

В «Метрополь», куда НКИД окончательно перебрался в июле 1918 года, переехал по настоянию Ленина из какой-то захудалой гостиницы и сам нарком. Здесь жил и работал дружный и сплоченный коллектив, здесь даже не могли представить, что такое субординация, все были равны, и степень уважения зависела не от чина и занимаемого поста, а только от опыта и знаний. Молодые люди руководили отделами, и никто не считал зазорным советоваться с ними.

Лучшим другом наркома был его тридцатилетний заместитель Лев Михайлович Карахан. С ним Чичерин познакомился во время брестских переговоров, с ним создавал НКИД. За плечами Карахана были и тюрьма и ссылка, он работал в подпольных типографиях, вел революционные кружки, принимал активное участие в Октябрьской революции.

Эти два человека, по свидетельству современников, «были прямо-таки влюблены друг в друга». В «Метрополе» их квартиры находились дверь в дверь. В редкие свободные минуты Чичерин любил бывать в семье Карахана. Приходил, зачастую поднимая Льва Михайловича с постели, сидели за самоваром и беседовали порою далеко за полночь. Иногда нарком шел в соседнюю комнату, где стоял рояль, и играл, но такие минуты выпадали очень редко.

Пили чай без пайкового сахара, порой без хлеба. Даже когда он был, Чичерин не решался брать его. «Намажешь наркому бутерброд – съест, не намажешь – пьет так», – вспоминает жена Карахана.

Питались вообще очень плохо. В «Метрополе» выдавались скудные пайки. Хлеба от четверти фунта до фунта, иногда селедку или воблу, еще реже сахар. Голод усугублялся холодом, из-за дровяного кризиса «Метрополь» почти не отапливался.

Чичерин не позволял себе выделяться из общей массы, он вел очень аскетический образ жизни: получал совнаркомовский паек, но один стеснялся пользоваться им и делил его с семьей старого питерского рабочего Баумана, которая приехала в Москву вместе с НКИД и жила в одной из комнат «Метрополя»; зарплату получал немного больше зарплаты заведующего отделом – 800 рублей в месяц (фунт хлеба на Сухаревском рынке стоил 175 рублей). Но из этой суммы часть уделял семье брата.

С любой оказией Георгий Васильевич пытался отправить брату в Козлов хоть немного продуктов – самое ценное, что было в то время. Но мешала житейская непрактичность. Однажды Георгий Васильевич пригласил к себе давнего друга семьи Румбовицкого, который служил в Государственном банке, и сказал:

– Никола с семьей очень бедствует. Я не знаю, как помочь ему. Вот я получил в пайке около пуда пшена. Нельзя ли как-нибудь перевести его в Козлов через Государственный банк?

Румбовицкий был поражен таким удивительным проектом: переводить через банк пшено из одного города в другой?

Впрочем, такие рассказы о Георгии Васильевиче были не совсем точными. Он довольно практично решал дела, касавшиеся коллектива. В марте 1919 года по его инициативе при НКИД была открыта столовая, которая проработала до 1 июля 1919 года, когда появилась некоторая возможность улучшить снабжение. И хотя меню этой столовой было скупо и однообразно – чаще всего чечевица и котлеты из картофельных очисток, – многих она основательно поддерживала. По его же инициативе был открыт коммунистический клуб имени Маркина, создано общежитие «Кремль». Все это хоть в какой-то мере облегчало участь советских дипломатов.

О себе Чичерин никогда особенно не думал, а в условиях тягот первых лет Советской России тем более.

– Лев Михайлович, – часто обращался он к своему заместителю, – попросите для меня машину, нужно ехать, а не на чем.

Даже много лет спустя после создания НКИД он отмечал: «Когда мне приходится ездить в какое-либо учреждение, я принужден просить это учреждение прислать мне автомобиль, потому что у меня самого нет. Все наркомы имеют автомобиль, кроме меня». Но говорил об этом вскользь, так, между прочим.

Полуголодное существование, тяжесть огромной ответственности, напряженный труд подтачивали здоровье. Чичерин не выдержал и слег. Ленин, узнав о болезни наркома, вызвал к себе заведующую совнаркомовской столовой Воронцову и поручил немедленно обеспечить больного питанием. Это было спасением для Георгия Васильевича, поскольку единственный источник снабжения – продовольственная комиссия НКИД – давно ничего не имела.

Сохранилось письмо В. И. Ленина Е. Д. Стасовой:

«Чичерин болен, ухода за ним нет, лечиться не хочет, убивает себя.

Необходимо от ЦК написать ему любезное(чтобы но обидеть) письмо с постановлениемЦека, что Цека требует казенного имущества не расхищать, лучшего доктора (через Карахана хотя бы) вызвать, его слушаться,в случае совета доктора отпуск взять и в санатории пробыть необходимое время» [19]19
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 51, стр. 173.


[Закрыть].

В октябре 1919 года у НКИД, который все еще находился в «Метрополе», отобрали несколько комнат для нужд другого учреждения и потеснили сотрудников. Чичерин без колебаний приказал перенести вещи из своего номера в кабинет, а освободившееся помещение отдал нуждающимся. С этого времени рабочий кабинет служил ему также и квартирой.

Чичерин не мыслил себя вне единственной, всепоглощающей работы, он полностью растворился в ней ради идеи революции. Это не был аскетизм в примитивном смысле этого слова. Просто иначе для него было нельзя.

Племянник наркома А. В. Чичерин об этом времени вспоминает: «Его быт того времени столь же героически анекдотичен, как и тот быт, который был превосходно описан в мемуарах Майского. Я отправился сначала разыскивать Георгия Васильевича в гостиницу, где он жил. Какая-то очень захудалая гостиница! Там в полутемном коридоре уборщица мне сказала, что Чичерин приходит сюда только к утру, чтобы поспать. Здесь у него никого никогда не бывает, и видеть его можно только в наркомате. Так я и не видел этого его жилища. Но создалось впечатление, что номер должен был быть более чем скромный.

В наркомате очень редких родственников и знакомых он принимал по принципу «живой очереди» вперемежку с другими посетителями, даже если это были малозначительные иностранцы. Во всяком случае, я сидел как-то в приемной с какими-то восточными деятелями в пестрых халатах. Но, когда доберешься до кабинета, Георгий Васильевич никогда не имел вида торопящегося и чрезмерно занятого человека. Напротив, он беседовал неторопливо и любезно… Через кабинет был повешен красный плакат, который приглашал Чичерина покруче вести себя с западными буржуями. Комната была просторная и обставленная не хуже, чем у А. В. Луначарского в Наркомпросе, но не имела вида служебного «учрежденческого» кабинета, а совершенно жилой вид и облик домашнего ученого кабинета. Даже корочки черного хлеба. Здесь работал, здесь и закусывал».

А работы все прибавлялось.

Осенью 1918 года наметились изменения в отношениях между Советской Россией и Германией. Поступавшие сведения говорили о непрерывном распаде немецкой военной машины, о скорой победе стран Антанты, о назревавшей революционной ситуации в Германии.

2 октября 1918 года Свердлов и Троцкий получили письмо от Ленина (Владимир Ильич лечился под Москвой). Ленин предлагал созвать объединенное заседание ВЦИК и других советских и профсоюзных организаций и в связи с революционной ситуацией в Германии обсудить предложения об отказе от союзов с правительством Вильгельма, о помощи немецкому пролетариату, выступления которого Антанта неминуемо будет подавлять, об увеличении численности Красной Армии до трех миллионов.

Георгий Васильевич сначала растерялся, столь неожиданными были для него ленинские мысли. Когда его попросили изложить свою точку зрения, он высказал опасения: ленинская оценка событий в Германии напомнила ему позиции прежних антибрестцев.

3 октября состоялось объединенное заседание ВЦИК. Чичерин с большим вниманием слушал ленинский анализ текущего момента.

«…пролетариат России не только со вниманием и восторгом следит за событиями. Он ставит вопрос о том, чтобы напрячь все силы для помощи немецким рабочим, которым предстоят самые тяжелые испытания, самые тяжкие переходы от рабства к свободе, самая упорная борьба и со своим и с английским империализмом. Поражение германского империализма будет означать на известное время и рост наглости, зверства, реакционности и завоевательных попыток со стороны англо-французского империализма…

Российский пролетариат поймет, что теперь от него потребуются вскоре величайшие жертвы на пользу интернационализма» [20]20
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 37, стр. 98–99.


[Закрыть].

А спустя месяц в Австрии началась революция. В Москве шли демонстрации солидарности. Придя в здание Московского Совета, Чичерин, стоя у окна, смотрел, как стекаются на площадь перед зданием москвичи. Ветер доносил в распахнутое окно многоголосый шум улицы. Гул нарастал, и наконец отдельные голоса слились в единый мощный крик восторга: от Кремля в автомашине ехал Ленин.

Чичерин в последние дни почти ежедневно беседовал с Владимиром Ильичем. После этих бесед туманные дали становились яснее, понимание сегодняшних дел, их влияния на будущее – глубже и шире.

Силы Германии были на исходе. После краха Германии Антанта наверняка двинет свои полчища против России. Равновесие, которое существовало между враждующими коалициями, будет нарушено, возникнет угроза утраты мирной передышки, рассчитывать можно будет только на собственные силы.

1 ноября поступили сведения о том, что в Черное море вошла антантовская эскадра, а немцы ничего не предпринимают, как бы подталкивая тем самым Антанту к активным действиям. Георгий Васильевич после обсуждения вопроса в Совнаркоме сообщил Иоффе, чтобы он немедленно вступил в контакт с берлинскими властями и сделал представление об уклонении от выполнения обязательств по Брестскому договору. «С какой стати мы будем им давать деньги, если они, со своей стороны, перестали соблюдать договор и открыто перешли на сторону тех, кто фактически ведет против нас наступательную войну», – разъяснял он полпреду.

3 ноября Чичерин принял консулов нейтральных стран и попросил их передать правительствам Англии, Франции, Италии, Японии и Северо-Американских Соединенных Штатов предложение начать переговоры для мирного решения возникших конфликтов. Консулы обещали выполнить просьбу. Но ответа не поступило. Сбывались худшие предположения.

У Антанты были свои планы. Бывший американский посол Френсис в докладе президенту Вильсону предложил план «обуздания» русских большевиков. Смысл плана был прост. Френсис возвращается в Петроград в сопровождении 50 тысяч американских солдат, которые должны занять здание американского посольства и нести его охрану; одновременно с ними должны возвратиться также французский и английский послы в сопровождении солдат, количеством 50 тысяч каждый; итальянский посол должен привезти с собой 20 тысяч солдат. Это на первом этапе.

На втором этапе Френсис как старшина дипломатического корпуса собирался объявить русскому народу, что «союзная», теперь уже почти 200-тысячная армия прибыла в Россию только для охраны посольств и для того, чтобы предоставить русскому народу «возможность» провести «свободные выборы в Учредительное собрание».

Фантастический план Френсиса заинтересовал Вильсона. Президент счел его вполне реальным и снесся с Ллойд Джорджем и Клемансо. Однако Лондон и Париж отнеслись к неуместным прожектам президента довольно скептически.

Ллойд Джордж ответил: «Если бы я приказал британским солдатам отправиться в Россию, они не только были бы против этого, но и отказались бы идти».

Еще более откровенно заявил Клемансо: «Приказать французским солдатам отправиться в Россию – значит вызвать бунт».

Между тем в Германии началось брожение масс. По вечерам, собравшись у наркома, его ближайшие помощники подробно обсуждали складывающуюся ситуацию. Все с нетерпением ожидали революционного взрыва. Тогда сами собой решились бы многочисленные проблемы и, главное, кончилось бы для Советской России одиночество. Советская Россия в союзе с революционной Германией в центре Европы представлялась гигантской силой мирового пролетариата, которая должна в короткие сроки обеспечить построение социализма во всеевропейском масштабе. Радовала мысль, что дни Брестского договора сочтены.

Чичерин теперь уже видел день, когда нынешнее грабительское правительство кайзера будет сметено и над Германией взовьется алое знамя. Как нужна информация, глубокая и своевременная! Сложилась своеобразная обстановка – в Европе развивались острейшие революционные события, и в то же время Советская Россия никогда не была в столь опасном положении, как в ноябре 1918 года.

Каждое сообщение из Берлина нарком изучал с небывалой жадностью. Иногда, не сдержав нетерпения, он спешил к телеграфистам и там прочитывал ползущую из аппарата телеграфную ленту. Но вот произошло непредвиденное событие.

В ночь на 5 ноября 1918 года Чичерин, как обычно, забежал к телеграфистам. Привычно взялся за ленту и оторопел от неожиданности: 4 ноября на вокзале Фридрих-штрассе полицией был захвачен дипломатический багаж, предназначенный для Берлина, Вены, Швейцарии и Швеции, а следовавшие с ним советские дипкурьеры задержаны. Полиция распространила версию, будто из одного ящика, который «случайно сам рассыпался» при переноске, выпали листовки на немецком языке с призывом к убийствам.

Так началась очередная антисоветская провокация.

Невзирая на решительные протесты советского полпреда, 5 ноября статс-секретарь германского МИД Зольф сообщил, что германское правительство разрывает дипломатические отношения с Советской Россией, а на следующий день в пять часов утра полиция арестовала всех сотрудников полпредства, под конвоем, без вещей доставила на вокзал, погрузила в вагоны и отправила в Россию.

Позже лидер социал-демократов Ф. Шейдеман в своих мемуарах признался, что провокацию с листовками придумал и предложил канцлеру Максу Баденскому он, Шейдеман. Да и сам канцлер признался, что «ящик раскололся согласно плану».

Провокация против советского представительства в Берлине послужила сигналом: была выслана советская миссия во главе с Берзиным из Берна, а через месяц шведское правительство отозвало из Москвы свое посольство и предложило Воровскому выехать из Швеции. Перед советской дипломатией наглухо закрывались двери во внешний мир. Провозглашалась политика внешнеполитической и экономической блокады молодого социалистического государства. Империализм рассчитывал этим ударом ослабить Советское государство и оградить себя от социалистических идей. Но было поздно.

7 ноября, в день первой годовщины Октябрьской революции, Чичерин, выступая перед сотрудниками НКИД, говорил:

– Революция в Германии не за горами, скоро мы будем приветствовать социалистическую Германию. Товарищи, мы присутствуем при рождении мировой революции. Социализм победит!

Так было 7 ноября, а утром 10 ноября в кабинет наркома вбежал взволнованный телеграфист и положил листок бумаги с торопливо набросанными строчками:

«Привет свободы и мира.

Всем.

Берлин и окрестности находятся

в руках Совета рабочих и солдат.

Немедленно возвратите Иоффе и его штаб.

Адольф Гофман, депутат ландтага».

Новость мгновенно облетела весь НКИД: в Германии революция, монархия свергнута, германский пролетариат берет власть в свои руки!

Немедленно текст телеграммы нарком передал Иоффе, который с сотрудниками полпредства находился где-то за демаркационной линией. Чичерин телеграфирует в Минск германскому верховному командованию, что русское правительство намерено восстановить дипломатические отношения с Германией и просит возвратить миссию Иоффе в Берлин.

Все с нетерпением ожидают дальнейших событий. А Берлин молчит. Лишь перехватывая французское и английское радио, можно было что-то узнать, да и то нечто путаное.

Чичерин предпринимает попытку связаться с Берлином по радио. В радиограмме депутату ландтага Гофману передается: «Русское революционное Советское правительство с величайшей радостью приветствует последние события в Берлине, которые означают огромный шаг вперед, на котором, однако, движение не может и не должно остановиться».

Чичерин прекрасно знает германское социал-демократическое движение. Судьба начавшейся в Германии революции сейчас зависит от того, какое течение возьмет верх. Если Карл Либкнехт и его сторонники поведут за собою массы – ноябрьская революция завершится торжеством марксистских идей. Ну а если верх одержит любое другое течение?

Наконец-то Берлинский рабоче-солдатский совет извещает о восстановлении дипломатических отношений Германии с Советской Россией. Чичерин по указанию ЦК сообщает, что русский пролетариат, несмотря на исключительно тяжелое положение с продовольствием, посылает в подарок своим немецким братьям два эшелона с хлебом.

11 ноября в Москве произошло примечательное событие: германские военнопленные создали революционный совет рабочих и солдат, проникли в здание германского генерального консульства, арестовали консула и других чиновников, а затем провозгласили Московский революционный совет германских рабочих и солдат в качестве законного представителя интересов Германского государства. Это был, пожалуй, первый в истории случай, когда дипломатическое представительство было преобразовано революционным путем. Совет германских рабочих и солдат обратился к Советскому правительству с просьбой признать его в качестве представительства революционной Германии в России.

Получив эти известия, Чичерин поторопился в здание германского генерального консульства. Здесь его радушно приняли новые хозяева. К сожалению, они ничем не могли помочь: они сами пока безуспешно пытались связаться с Берлином.

В течение нескольких часов телеграфист переругивался с Ковенским советом. Наконец какой-то ефрейтор то ли по доброй воле, то ли по недоразумению соединил Москву с Берлином…

– «У аппарата Оскар Кон», – читает Чичерин телеграфную ленту.

Это тот самый Оскар Кон, с которым он познакомился в Берлине еще в 1904 году и который защищал его на процессе, устроенном берлинской охранкой. Кон работает ныне в германском МИД.

– «У аппарата Чичерин», – диктует в ответ по-немецки Георгий Васильевич и просит охарактеризовать нынешнее положение, сообщить состав правительства и отношение независимых и группы «Спартака» к этому правительству.

Оскар Кон со всей обстоятельностью сообщает, что кабинет нового социал-демократического правительства состоит из шести человек, которые осуществляют свою деятельность как народные уполномоченные и имеют равные права.

– 9 ноября независимая партия предложила создать правительство на три дня и только для подписания перемирия, – передает он. – Это правительство должно подчиняться рабоче-солдатским советам, которые осуществляют всю законодательную, исполнительную и правовую власть. Либкнехт был готов войти в такое правительство, однако он отклонил участие в нынешнем правительстве, когда партия Шейдемана отклонила названное предложение. Очевидно, часть спартаковской группы или спартаковских групп станет в оппозицию нынешнему правительству. В субботу спартаковцы заняли здание «Локаль-анцейгера» и издают его теперь как «Роте фане»…

Больше часа Оскар Кон описывал положение в Германии. В заключение он обещал добиться от правительства распоряжения разговаривать с Москвой ежедневно.

Георгий Васильевич попросил телеграфиста передать наилучшие пожелания Кону, его супруге и сыновьям, которых помнит еще маленькими детьми.

Первый разговор советской столицы с революционным Берлином закончен. Чичерин осторожно смотал непрочную телеграфную ленту и поспешил в наркомат.

События в Германии вызвали у всех в НКИД приподнятое настроение. Чичерин стал чаще отлучаться в Кремль, где вместе с Лениным тщательно обсуждал предстоящие дипломатические акции, имеющие теперь особо важную значимость и вес.

Все усилия должны направляться на слияние борьбы Советской России с борьбой советской Германии. Лозунгом дня становится союз всех советских республик, создание ими красных гвардий для совместной защиты, разоружения и ликвидации всех контрреволюционных отрядов и белогвардейских движений.

Германский фронт разваливался. Немецкие солдаты эшелонами отправлялись домой. Кайзеровская армия, несмотря на соглашательскую линию социал-предателей, вошедших в состав солдатских советов, доживала последние дни.

13 ноября 1918 года свершилось долгожданное событие – Всероссийский ЦИК торжественно заявил, что Брестский договор лишен силы и значения. Брестский мир насилия и грабежа пал под соединенными ударами немецких и русских пролетариев-революционеров. На место империалистического мира должен прийти социалистический мир. Нарком полон новых идей и прежде всего намерен добиться отмены решения бывшего гогенцоллернского правительства о разрыве дипломатических отношений с Россией.

В НКИД обсуждаются детальные планы эвакуации немецких войск с оккупационных территорий, намечаются задания для Иоффе после его возвращения в Германию. Чичерин пытается установить непосредственную связь с Карлом Либкнехтом, от которого можно было бы получить точную оценку момента. Но вызвать Либкнехта к прямому проводу не удается.

Московский революционный совет германских рабочих и солдат проявлял готовность помочь советским товарищам. Члены совета передали наркому пакет с документами, извлеченными из сейфа германского посольства. Документы свидетельствовали о том, что германские официальные представители в Москве пытались спасать русских контрреволюционеров, снабжая их фальшивыми паспортами. Они же переправляли в Германию имущество русских капиталистов.