Текст книги "Чичерин"

Автор книги: Анатолий Сергеев

Но и этого было недостаточно. По указанию Ленина в самом НКИД создаются специальные курсы по подготовке таких работников. «Мы теперь стали заниматься политическим воспитанием молодых сил, – пишет Георгий Васильевич, – организуем курсы, втягиваем молодежь в политическую работу, ибо надо думать и о завтрашнем дне. Легче находить технических исполнителей, чем политических…» На наркоматских курсах преподавали старшие опытные сотрудники НКИД. Здесь изучали иностранные языки и другие предметы. Многие известные советские дипломаты начинали свою деятельность с этих курсов, и некоторые прошли путь от солдат охраны НКИД до генеральных консулов и полпредов.

Состав НКИД, его структура, разработанная Чичериным, сохранялись в течение многих лет, ибо они были созданы не в результате каких-то отвлеченных прожектов, а с учетом опыта работы и потребностей определенного исторического отрезка времени.

Но пока такая система не действовала, Чичерину и его ближайшим помощникам приходилось выполнять огромную работу. В одном из своих писем он признается: «Я могу смело сказать, что наша борьба с затопляющей нас страшно ответственной политической работой за последние месяцы, при развитии сношений с массой государств, была героической. Мы в состоянии с этим справиться только потому, что я с т. Караханом абсолютно спелись, так что на полслове друг друга понимаем без траты времени на рассуждения и без труда распределяем работу, абсолютно привыкнув делить ее друг с другом… Вся дипломатическая работа между нами, таким образом, распределяется, но пока у нас не будет аппарата, будут по необходимости на каждом шагу чувствоваться дефекты».

Усилия Чичерина и всего коллектива советских дипломатов дали положительные результаты. Постепенно сложился хорошо спаянный, дружный коллектив, в котором господствовали твердые партийные убеждения, высокая идейность и простые дружеские отношения. Ленин высоко ценил НКИД, считал его образцовым советским учреждением. В статье «Как нам реорганизовать Рабкрин», говоря о соединении Рабкрина с ЦКК, Владимир Ильич, как известно, писал: «…Рабкрин получит таким путем столь высокий авторитет, что станет, по меньшей мере, не хуже нашего НКИД» [30]30
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 384.


[Закрыть].

В другой раз Ленин указывал, говоря о НКИД, что «этот аппарат исключительный в составе нашего государственного аппарата. В него мы не допускали ни одного человека сколько-нибудь влиятельного из старого царского аппарата. В нем весь аппарат сколько-нибудь авторитетный составился из коммунистов» [31]31
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 361.


[Закрыть].

С большими трудностями пришлось столкнуться при организации сети загранпредставительств Советской России. Дело было не только в кадрах. Почти все представительства не имели дипломатического статуса. Это вызывалось отсутствием признания Советского государства де-юре. И хотя Чичерин и писал Красину 6 июня 1920 года, что «по-прежнему мы мало обращаем внимания на внешние формальности и можем поэтому обходиться без формального признания, если, по существу, положение будет такое же, как при таком признании», отсутствие такого признания сильно затрудняло работу советских дипломатов. Нарком понимал это. Но пока по совету Ленина он разрабатывает и 6 февраля 1921 года коллегия НКИД на своем расширенном заседании с участием прибывших в Москву полпредов принимает решение, которым советским дипломатам вменяется в обязанность решительно бороться за скорейшее восстановление фактических отношений (торговых и политических) с западноевропейскими странами и Америкой с признанием за советскими представителями минимума дипломатических гарантий и привилегий. Формальное признание остается постоянным требованием, однако отказ в формальном признании не должен служить препятствием к восстановлению фактических отношений. Решение ясно и четко разъясняло цель советской внешней политики – разъединение капиталистических государств и недопущение создания ими единого фронта против Советской России.

Капиталистические правительства чинили всяческие препятствия для работы советских дипломатов – отказывали в предоставлении дипломатического иммунитета, чтобы произвольно, без оснований высылать их когда вздумается, задерживали выдачи виз, отказывали во въезде советским дипломатам и т. д. «Между тем, – отмечал нарком, – только лица, долго бывшие за границей, долго присматривавшиеся к иностранной политике, только они могут шаг за шагом разоблачать все те махинации, которые каждое правительство ежедневно выставляет против нас».

Чичерин считал, что на посты советских представителей за границей должны направляться люди, которые бы отвечали высоким политическим требованиям и отличались бы умением самостоятельно разбираться в сложной обстановке страны их пребывания, умением аналитически подходить к фактам. Когда в конце сентября 1920 года встал вопрос о назначении советского представителя в Италию, Чичерин особо подчеркивал, что «вопрос о кандидатуре нашего представителя имеет самое серьезное значение. Это должна быть крупная личность…».

Заботой о повышении знаний советских дипломатов проникнуты частые встречи, беседы, письма наркома. Он считал, что дипломат должен обладать широким кругозором и желанием еще больше расширить его. Н. Равич, бывший сотрудник полпредства в Афганистане, вспоминает об одной такой беседе накануне его отъезда в Турцию.

Чичерин детально познакомил его с положением дел в Турции. Потом задумался и спросил:

– Вы получили классическое образование?

– Да, я учился в классической гимназии.

– Гм… А кого вы предпочитаете из римских поэтов?

– Публия Овидия Назона.

Он наклонил голову несколько вбок, и круглый глаз его блеснул, как у птицы.

– Гм… Действительно, в «хорум поэтарум» первого десятилетия нашей эры он считался королем. Участь Овидия Назона была печальна. Благодаря интригам он был объявлен «обсцени доктор адультерии» и сослан Октавианом Августом в Добруджу. Вы помните эпитафию, написанную им самому себе?

И он прочитал нараспев и несколько картавя:

 
Здесь почиет Овидий, нежной
Страсти певец печальный.
Здесь несчастный страдалец
Забыт – погубил его собственный дар.
Путник! Если ты в жизни
Своей хоть однажды изведал любовь,
Не колеблясь скажи: «О Назон!
Пусть останки твои мирно спят!»
 

Чичерин не скрывал неодобрительного отношения к тому, кто ограничивал свое умственное развитие узкими рамками профессиональной деятельности. Человек, по его мнению, должен неустанно осваивать богатства мысли и не отмахиваться пренебрежительно от того, что кажется ему неясным и непонятным.

Георгий Васильевич поддерживал регулярную переписку не только с полпредами, которым разъяснял принципы советской внешней политики, но и с молодыми сотрудниками. Когда его личный секретарь Левин уехал с миссией Гиллерсона в Чехословакию и написал оттуда письмо, в котором сетовал на то, что в Праге его окружает непреодолимая скука, а работа в миссии неинтересная, Чичерин тактично посоветовал ему лучше приглядываться к даровитому народу с его многовековой историей, самобытной культурой и искусством, с его богатыми традициями.

В одном из писем к Левину 15 сентября 1920 года Георгий Васильевич вспоминает то время, когда он сам был в Праге, «когда «Народные Листы» считались революционным органом, а младочехи были действительно молодыми». Нарком не постеснялся привести в этом письме и историческую справку… о любимых фельдмаршалом фон Радецким кнедликах и очень теплые слова о славянских танцах Дворжака, «которые одни только чехи могут исполнять со всей подобающей легкостью, грацией и огнем». Нарком вспоминает подробности своего посещения Праги, хотя прошло уже около десяти лет. «Существует ли еще по ту сторону реки Navadopisnâ Vÿstava с образцами крестьянских домов разных славянских стран?» – спрашивает он.

Через четыре месяца Георгий Васильевич вновь пишет Левину: «Весь чешский народ отличается необыкновенной музыкальностью. Нет деревушки, в которой не было бы своих собственных прекрасных скрипачей… Никто, кроме чехов, не может с должной быстротой, подвижностью, блеском и огнем исполнять комические оперы Сметаны… Если вы ознакомитесь с очень популярными и блестящими беллетристическими очерками Неруды, вы увидите, насколько еще недавно чехи были исключительно крестьянской массой без буржуазии и интеллигенции. В исторических романах Ирасека вы можете познакомиться с первыми шагами чешской интеллигенции из крестьян, главным образом в рамках католической церкви и духовенства. Эта связь духовенства с их национальным пробуждением в сильной степени отразилась и на последующем развитии чешского национального движения… Нет сомнения, что та громадная энергия и тот бурный темперамент, которые так сильно отразились и в чешском национальном движении, в не меньшей степени отразятся и в чешском революционном коммунистическом движении. Признаки этого мы видим уже теперь».

В этом, как и в других многочисленных письмах, нарком стремится помочь молодому сотруднику разобраться в новых для него вопросах. Отсюда его широкие рассуждения об истории, философии, эстетике и политике в их неразрывной взаимозависимости.

Заботой о воспитании дипломата – представителя Советской страны продиктовано письмо Чичерина от 11 ноября 1920 года всем представителям Советской России за границей. «Скромность и простота образа жизни российских представителей должна соответствовать характеру нашего строя и нашего государства, являющегося государством рабочих и крестьян, – подчеркивает он в этом письме. – Ни в коем случае не следует среди заграничных наблюдателей вызывать представление, будто бы занимающие ответственные должности советские работники имеют возможность тратить большие суммы денег и пользоваться роскошью и удобствами, недоступными широкой массе советских граждан… Каждая деталь в образе жизни наших заграничных представителей должна внушать внешнему миру мысль о том, что ответственные советские деятели являются лишь работниками, исполняющими более важные функции, но никоим образом не привилегированным слоем, пользующимся благами жизни, недоступными другим».

Это было не просто некое правило нового дипломатического протокола. Нет, это был образ советского дипломата в понимании Чичерина.

Советский дипломат, по его твердо сложившемуся мнению, – это революционный боец за дело большевиков, коммунист, патриот. Для него не должно быть никаких интересов, стоящих выше интересов его пролетарского государства, его народа.

В этом смысле представляет несомненный интерес журналистская деятельность Георгия Васильевича.

Уже его первые выступления в печати отнюдь не диктовались горячей жаждой печататься, и в этом случае он был далек от мелких честолюбивых чувств. В период эмиграции, особенно в годы ожесточенной борьбы с политическими противниками, Чичерин использовал свое стило для утверждения принципиальных взглядов. Страницы газет были полями жарких сражений, здесь скрещивали свои шпаги непримиримые враги. Чичерин-Орнатский дрался за интернационализм, против предателей интересов пролетариата. Позже он выступал горячим пропагандистом советской внешней политики, интересов первого в мире пролетарского государства. С годами оттачивалось его перо, глубже и проникновеннее становилось публицистическое мастерство, шире и всеобъемлющей тематика его выступлений. Просто и доходчиво для широкой аудитории строит он свои выступления по оценке сложного текущего международного положения, остро, живо и непримиримо разоблачает он империалистическую политику, деятельность апологетов буржуазного строя. Его статьи метко разили «шайку профессиональных фальсификаторов» из среды буржуазных писак, подвизавшихся на клевете против советского строя.

Оптимизмом и верой в справедливое священное дело строительства, новой жизни наполнены страницы его высказываний. В тяжелый период гражданской войны и повсеместной разрухи, в ноябре 1919 года он писал:

«Внешнеполитическая история Советской России за эти два года есть трагическая и в то же время полная неистощимой бодрости и лучезарной надежды повесть о не прекращающейся ни на единую минуту борьбе против бесчисленных врагов».

В борьбе с недругами Чичерин без «страшных» слов образно мог пригвоздить их к позорному столбу. Когда появилась лондонская фальшивка о «письме Коминтерна», он сравнил авторов ее с иезуитами, которые в религиозных судах были всегда готовы выдвигать против своей невиновной жертвы самые ужасные обвинения. «Иезуиты требовали, чтобы им на слово верили, – писал он в марте 1928 года. – Но если исходная точка есть обязательство верить всякому утверждению без доказательств, если считается возможным кого угодно и как угодно произвольно очернить, то возможность хороших отношений с подобными иезуитами заранее устраняется».

Ленин высоко ценил публицистические способности Чичерина. Его глубоко эрудированный подход к историческим явлениям, точность в использовании фактического материала, научный классовый анализ событий и движущих сил – все делало его незаурядным талантливым публицистом. Однажды французская газета «Эко де Пари» опубликовала злопыхательскую статью об опасности распространения большевизма в Восточной Азии. Владимир Ильич по этому случаю обращается к Георгию Васильевичу:

«т. Чичерин! По-моему, это надо дать в печать, но толькос обязательным комментарием, который должен быть очень хитер,иначе наши редактора наглупят. Либо напишите такой обязательный комментарий,либо поручите кому-либо, но с Вашей цензурой» [32]32
  «Ленинский сборник», XXXVI, стр. 231.


[Закрыть].

Закончив свою работу «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», Ленин просит Чичерина, как человека знающего и компетентного, «просмотреть мою брошюрку или главку об Англии и дать мне совет, нет ли у меня ошибок или нетактичностей. Практические исправления, если не затруднит, очень просил бы отдельно карандашиком записать» [33]33
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 51, стр. 186–189.


[Закрыть]. В этом обращении – все: и скромность гениального человека, каким был Ленин, и высокое признание им деловых способностей и публицистических возможностей Чичерина – историка, дипломата, журналиста…

И все же главная забота наркома – дипломатия нового советского типа.

Советское государство формально не признано, но это не значит, что можно мириться с попытками дискредитации его, – соображения престижа очень важны. Когда это диктовалось необходимостью, Чичерин требовал от советской дипломатии, чтобы она не находилась в плену «допотопного этикета» и «отбросила этикетную схоластику». Но, когда надо, нарком настойчиво напоминал о необходимости добиваться для советских представительств тех же прав, какие предоставляются другим.

«Нельзя допускать, – подчеркивает он, – чтобы наше представительство ютилось где-то под чердаком в гостях у чужого учреждения, даже без собственного официального помещения… Где же экстерриториальность, если делегация помещается у чужих людей».

Чичерин детально разрабатывает правила первого советского дипломатического протокола. В частности, он уделяет большое внимание строгому соблюдению формальностей официальной переписки. В сентябре 1921 года произошел весьма поучительный случай. Английский представитель передал советскому Наркоминделу ноту, в которой содержался необоснованный упрек, будто советская сторона нарушает советско-английское соглашение. Это было не ново, нарком привык к подобным мелочным уколам. Но он обращает внимание на тот факт, что нота не содержит ни заголовка, ни подписи и даже адресована «на деревню дедушке!». Он сообщает об этом Владимиру Ильичу и вскоре получает ответ:

«т. Чичерин!

По-моему, надо отучить от этой манеры. Нельзя ли отучить так: ответить формально и письменно с ссылкой на «ноту». Тогда они поймут, что мы будем (вскоре) публичноиздеваться над ними и gifler [34]34
  Давать пощечину, хлестать ( франц.).


[Закрыть]их за неподписанные ноты.

Ваш Ленин» [35]35
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 53, стр. 198.


[Закрыть].

Советская Россия требовала, чтобы с ней обращались как с равным партнером. Речь шла в данном случае не просто об общепринятых нормах дипломатического этикета, а о принципиальном признании за Советской Россией всех прав и привилегий согласно действующему международному праву.

В декабре 1921 года НКИД наконец получил новое помещение и переехал на Кузнецкий мост. Во время переезда Георгий Васильевич простудился, его хронический фарингит значительно обострился, стало трудно объясняться, при малейшей попытке говорить душил кашель и приходилось прекращать разговор.

Но наступили бурные дни, пришлось махнуть рукой на недуги, снова все личное отодвигалось на задний план.

Глава шестая
РАПАЛЛЬСКИЙ ПРОРЫВ

Все началось с того, что 6 января 1922 года во французском городе Канне представители Антанты решили созвать конференцию для обсуждения послевоенного положения в Европе. На конференцию предполагалось пригласить все европейские государства, в том числе и Советскую Россию.

В резолюции по этому случаю говорилось: «Нации не могут присваивать себе право диктовать другим принципы, на основе которых они желают организовать свою внутреннюю экономическую жизнь и свой образ правления. Каждая страна в этом отношении имеет право избрать для себя ту систему, которую она предпочитает».

Звучало это знаменательно: Антанта косвенно признавала банкротство капиталистической системы собственности и неизбежность существования наряду с нею системы социалистической собственности.

Антанта на самом деле отнюдь не хотела примириться с Советской Россией. Она была вынуждена считаться с ней. В Лондоне лорд Керзон отказался подать руку большевику Красину, а в переговорах с ним все же участвовал. То же было и здесь: Россию звали на переговоры, но с ненавистью и надеждой на отмщение. Против нее готовился заговор, с помощью дипломатического давления преследовали цель добиться того, чего не удалось с помощью интервенции, – задушить большевиков. Будущий министр иностранных дел Германии Ратенау учел обстановку и предложил создать совместный консорциум западных держав для экономического закабаления России. И Антанта и Германия надеялись, что Советская Россия на конференции выслушает приговор и подставит шею под топор палача.

7 января 1922 года по поручению инициаторов конференции итальянское правительство направило Советскому правительству ноту с приглашением на конференцию. Высказывалось пожелание, чтобы во главе русской делегации был Ленин. Советское правительство приняло приглашение, и началась подготовка. Владимир Ильич сам написал ряд записок. На основании этих записок было составлено выступление советской делегации в Генуе. 16 января Ленин согласился с предварительными предложениями Чичерина о составе советской делегации, месте встречи и поставил перед НКИД две задачи: вступить в переговоры с Германией об установлении контакта между немецкой и советской делегациями в Генуе и прозондировать почву у других правительств, «не согласны ли они начать с нами неофициальныесекретные переговоры о предварительномнамечании линиив Генуе?» [36]36
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 54, стр. 117.


[Закрыть].

Разработка указаний о тактике советской делегации проводилась в строжайшем секрете, было запрещено передавать за границу даже шифром какие-либо сведения о планах советской делегации, выдвинутые предложения не вносились даже в протоколы заседаний Политбюро. Каждому члену делегации поручалось составить свой конкретный план, с тем чтобы затем на совещаниях всей делегации выработать единый.

Георгий Васильевич много думал над общей линией поведения советской делегации на конференции и ее главных целях. Поначалу его смутило требование Ленина учитывать буржуазную аудиторию, которая ожидалась в Генуе, а посему ставить некоторые вопросы «с точки зрения буржуазной». Это вытекало из основной ленинской мысли – добиваться торгового соглашения, соглашения с пацифистской частью буржуазного лагеря.

«Как мы справимся с «широчайшей программой», не знаю, – писал Ленину Чичерин. – Всю жизнь я ругал мелкобуржуазные иллюзии, и теперь на старости лет Политбюро заставляет меня сочинять мелкобуржуазные иллюзии. Никто у нас не умеет сочинить таких вещей, не знаем даже, на какие источники опираться».

«Но где, кто, когда отрицал использование пацифистов… для разложения врага, буржуазии?» [37]37
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 54, стр. 171.


[Закрыть]– пояснял ему Владимир Ильич. Всесторонне продумав ленинские указания, Чичерин написал письмо, в котором, как отметил Владимир Ильич, прекрасно изложил пацифистскую программу.

В чичеринском письме Ленин отметил много превосходных мыслей, свидетельствующих о большом и глубоком понимании наркомом внешнеполитических задач Советского государства, о его умении творчески развивать и наполнять дипломатическим содержанием указания партии. Многие из этих мыслей звучат актуально и по настоящее время, например, мысль о том, чтобы «негритянские, как и другие колониальные народы, участвовали на равной ноге с европейскими народами в конференциях и комиссиях и имели право не допускать вмешательства в свою внутреннюю жизнь», или такая мысль – «одновременно мы предложим всеобщее сокращение вооружений» и т. д.

И если буржуазные представители не захотели бы пойти навстречу главному практическому предложению Советского государства – расширить торговлю и создать условия для ее дальнейшего развития, – все равно через Геную или мимо Генуи, – но цели большевиков были бы достигнуты.

Хотя инициатива западных стран не являлась неожиданной, НКИД был поставлен перед многими загадками. То была первая международная конференция с участием советских дипломатов, для ее подготовки оставалось мало времени. На беду заболевший в декабре 1921 года Чичерин все еще чувствовал серьезное недомогание, хотя и бодрился изо всех сил. Возникла опасность, что он вот-вот свалится. Владимир Ильич настаивал на отдыхе. Но предложения уйти в отпуск казались Чичерину неприемлемыми. Он считал, что отпуск политически несвоевременен, организационно неосуществим, лично ему физически вреден. Отпуск – дело будущего, сейчас врачи требуют 6–8 месяцев отдыха, а это недопустимо, так как надо будет подыскать нового руководителя НКИД.

На тот случай, если будет все-таки решено предоставить ему продолжительный отпуск, Георгий Васильевич подробно объяснял, кого лучше всего назначить его преемником, сколько времени потребуется, чтобы ввести нового человека в курс дела НКИД и текущей политики, поскольку внешнеполитическое положение Советской России чрезвычайно сложно, необходим человек, знакомый со всеми политическими тонкостями. Каждый неосторожный шаг может толкнуть к опасным авантюрам. Для введения в курс дела его заместителя, писал Чичерин, потребуется несколько месяцев. «В настоящее время отпуск, – утверждал он, – равносилен для меня полному уходу…» Пожалуй, нарком несколько драматизировал положение, на что и обратил внимание Владимир Ильич в своей записке 16 января всем членам Политбюро. Письма Чичерина о состоянии дел в НКИД, подчеркивал Ленин, доказывают, что он болен, нужно запросить врачей, вынесет ли он напряженную подготовку к Генуе.

Да и в Москве нужен был способный человек. Ленин писал: «Надо возложить на кого-либо (может быть, Литвинов + Боровский + Иоффе + П. П. Горбунов?) специальную ответственность за то, что при отъезде Чичерина и всей делегации в Геную, вседела НКидела будут сданы в полномпорядке таким-толицам.

Кого-либо из опытнейших дипломатов надо оставить во главе НКидела на весь период Генуи» [38]38
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 54, стр. 118.


[Закрыть].

В дни бурной подготовки к конференции не было ни одного сотрудника НКИД, который оставался в стороне; готовились многочисленные досье, писались разнообразные справки, из архивов извлекались необходимые исторические материалы. Почти ежедневно проходили совещания с участием экспертов, приглашенных из других учреждений. Чичерин с головой ушел в работу. Забыты все разговоры об отпуске, о болезни.

Нарком словно не ведал усталости. Его рабочий день начинался в 3–4 часа дня, когда в Москве у большинства рабочий день кончался, и продолжался до 10–11 часов следующего дня. Наркомат был открыт все 24 часа, секретари и стенографы работали посменно. Очевидцы рассказывали, как Чичерин, переходя от одного стенографа к другому, диктовал то по-французски или по-английски, то по-немецки или по-русски. Один из зарубежных корреспондентов, побывавших в это время в Москве, писал: «Все, что нужно делать в наркомате, делает Чичерин. Каждая бумага проходит через его руки, и это прохождение не является пустой формальностью. Если он дома, то он работает без пиджака, укутав шею старым серым шарфом. В десять часов вечера и в четыре утра он обедает, обед прост – суп и каша. Самовар кипит всю ночь. Из всех благ жизни он берет лишь крайне необходимое».

При всей напряженности труда и неустроенности быта нарком успевал сам составить нужные для делегации в Генуе выкладки о восстановлении хозяйства в стране, а также подробные справки о Персии, Афганистане и Средней Азии.

Много думал нарком над вопросом о том, поможет ли предстоящая конференция прорвать капиталистический фронт против Советской России.

– Наша задача – искать со всеми и каждым сепаратного контакта до конференции, – внушает он своим помощникам. – Надо, чтобы капиталистический мир не объединился, впервые в истории, на нашей шее. Не допускать консорциума. Равноправное взаимопонимание или превращение России в колонию – вот вопрос.

Вопрос не отвлеченный, если вспомнить о том, что совсем недавно Ратенау в Канне высказал сокровенную мечту – о колонизации России.

Позже некоторые упрекали Чичерина в каком-то германофильстве. Эти упреки носили отпечаток недоброжелательства и тенденциозности. Чичерин много сделал для установления дружественных прочных отношений между СССР и Германией, но он никогда не отказывался от установления точно таких же отношений с любой другой страной. Только бы имелись к тому реальные предпосылки.

Какую тактику избрать на конференции, как использовать ее, помимо разоблачения сущности империализма? Прежде всего надо закрепить внешнеполитические позиции Советской России. Все расчеты капиталистических государств на то, что в результате нэпа и голода наступило перерождение советского строя, – самоуспокоительные пилюли, не больше. Этим, кстати, и было вызвано предложение Ратенау. Но если западные страны предлагают расширение торговых связей, то должна ли Советская Россия отказываться от этого?

Должна ли она вместо этого выступать с «разгромными речами», как предлагали некоторые? Нет, обличительные фразы теперь не годились. «Не надо страшных слов», – советовал Ленин. И нарком полностью соглашался с ним.

– Наше положение заставляет нас, говоря словами Ленина, быть купцами и говорить «по-купецки». У нас свои взгляды, мы тут сходимся на деловой задаче и только ею и занимаемся. Если раввин и монах сойдутся торговать и вместо этого начнут спорить о талмуде и отцах церкви, они ничего не наторгуют, а только вырвут друг у друга бороды. Неужели нам полезно вернуться к изоляции и блокаде? – заявлял нарком в кругу своих близких сотрудников.

Одновременно Чичерин тщательно готовил центральный аппарат к большой работе, которая предстояла во время конференции. Его длительное отсутствие никоим образом не должно сказаться отрицательно. Временно исполняющим обязанности наркома был назначен Л. М. Карахан, был также подобран новый заведующий текущим архивом – толковый, энергичный и знающий иностранные языки человек, было полностью реорганизовано управление делами, которое, как считал Чичерин, за последнее время «превратилось в нечто самодовлеющее и в результате развивалось по пути безудержного бюрократизма», новыми сотрудниками был укреплен секретариат, а в отделах произведены перестановки с учетом выявившихся желаний и способностей каждого работника. До отъезда в Геную Чичерин сделал все, чтобы наркомат в его отсутствие оставался на высоте положения.

Тщательно подбирался и технический аппарат советской делегации на Генуэзской конференции. Его сотрудники, особенно переводчики, должны были удовлетворять самым высоким требованиям. Так, он требует включить в состав делегации сотрудницу НКИД Анжелу Нагель, которую знал еще по Лондону; когда он что-либо составлял по-английски, она угадывала его мысль и давала ей приличную английскую форму.

И все же оставалось много нерешенных задач. Среди них и такие, которые казались весьма мелкими. Долго обсуждались многочисленные варианты маршрута. Учитывались стоимость, протяженность пути, возможности отправки телеграмм в Москву с наиболее экономной оплатой. Важным был вопрос о статусе делегации. Вплоть до конца марта Боровский вел переговоры об этом в Риме. Итальянское правительство упрямилось и отказывалось давать гарантию неприкосновенности. А ни для кого не было тайной, что итальянские фашисты и белоэмигранты собирались встретить советскую делегацию отнюдь не цветами. Вот почему вопрос о статусе советской делегации приобрел такое важное значение. Ленин также говорил, не потребовать ли «особых гарантий против фашистов (напр., либо итальянское военное судно с радио в нашем распоряжении? имена ответственных лиц итальянских военных и полиции и т. п.)?» [39]39
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 54, стр. 117.


[Закрыть].

Но вот разработан наиболее экономный маршрут, получены гарантии дипломатического иммунитета и даже согласие на то, что советская делегация в Генуе будет поставлена в равные условия с другими делегациями.

Оставалось решить, кто будет руководителем советской делегации. Товарищи по партии считали нежелательным выезд вождя революции за границу из соображений безопасности. В адрес ЦК поступали резолюции с фабрик и заводов. Рабочие требовали не подвергать жизнь Ленина опасности. Высказывал свои сомнения в целесообразности поездки Ленина за границу и НКИД. 27 января 1922 года на чрезвычайной сессии ВЦИК руководителем советской делегации был избран Председатель Совета Народных Комиссаров, член ВЦИК Владимир Ильич Ульянов (Ленин), его заместителем народный комиссар по иностранным делам, член ВЦИК Георгий Васильевич Чичерин, наделенный всеми правами председателя на тот случай, если обстоятельства исключат возможность поездки Ленина. По предложению Ленина ЦК РКП(б) на случай болезни или отъезда из Генуи Чичерина предусмотрел замену его по очереди одной из двух троек: Литвинов, Красин, Раковский или Литвинов, Иоффе, Боровский. Характеризуя состав советской делегации, Ленин на XI съезде РКП(б) отмечал, что «в ЦК были приняты самые тщательные меры для того, чтобы создать делегацию из лучших наших дипломатов (а у нас теперь советских дипломатов порядочное количество, не так, как в начале существования Советской республики)» [40]40
  В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 45, стр. 69.


[Закрыть].

За день до избрания делегации Чичерин на сессии ВЦИК с глубокой убежденностью говорил, что власть рабочих и крестьян в России проявила свою жизнеспособность и это принудило капиталистический мир признать, что Россию нельзя больше сбрасывать со счетов, что международные решения, принятые без ее участия, оказываются несостоятельными. Капиталисты, подчеркивал он, желают экономического сотрудничества, желаем его и мы.