Текст книги "Кортик. Бронзовая птица"
Автор книги: Анатолий Рыбаков
Жанр:
Детские остросюжетные
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Миша читал. В комнате было тихо. Только жужжала с перерывами швейная машина. Отблески солнца играли на ее металлических частях, на стальном колесе и золотых фирменных эмблемах. Предстоящий разговор, конечно, неприятен, но мама все равно заговорит, и лучше уж поскорей.
– Где ты с ним познакомился? – не оборачиваясь, спросила она наконец.
– На рынке. Деньги у меня украл.
Мама остановила машину и обернулась к Мише:
– Какие деньги?
– Лотерейные. Я тебе рассказывал. Мы с Шурой краски покупали.
– И вернул он тебе деньги?
Миша усмехнулся:
– Еще бы! Я его догнал.
– Так и познакомились?
– Так и познакомились.
Она покачала головой:
– Красивая картина: на улице дерешься с беспризорниками.
– Я его так, прижал немного.
– А зачем ты его сюда привел? Чтобы он и здесь что-нибудь украл?
– Он не украдет.
– Почему ты так думаешь?
– Так думаю.
Снова молчание, равномерный стук машины, потом вопрос:
– Что все-таки побудило тебя привести его сюда?
Миша пожал плечами:
– Я ему оторвал рукава, надо их пришить.
– Да, конечно… – Она снова завертела машину. Белое полотнище ползло на пол и волнами ложилось возле стула.
– Ты недовольна?
– Малоприятное знакомство. И ты чуть было не предложил ему остаться у нас.
– Жалко его.
– Конечно, жалко… – согласилась мама. – Теперь многие берут на воспитание этих ребят, но ты сам понимаешь, я не имею такой возможности.
– Вот увидишь, скоро беспризорность ликвидируют! – сказал Миша. Знаешь, сколько детдомов организовали!
– Я знаю, но перевоспитать этих детей очень трудно. Они испорчены улицей.
– В Москве есть такой отряд, – сказал Миша, – называется “Отряд юных пионеров”. Там ребята все равно как комсомольцы, зажимаются, с беспризорными и вообще, – он сделал не определенный жест, – проводят всякую работу. Мы с Генкой и Славкой решили туда поступить. Это на Пантелеевке. В воскресенье мы туда пойдем.
– На Пантелеевке? – переспросила мама. – Но ведь это очень далеко.
– Что такого! Теперь ведь лето, времени много. А когда нам исполнится четырнадцать лет, мы в комсомол поступим.
Мама обернулась и посмотрела на Мишу:
– Ты уже в комсомол собираешься?
– Не сейчас, конечно, сейчас не примут, а потом…
– Ну вот, – вздохнула мама, – вступишь в комсомол, появится у тебя куча дел, и меня, наверное, совсем забросишь.
– Что ты, мама! Разве я тебя заброшу?
Миша смотрел на мать.
Она склонилась над машиной. Туго закрученный узел ее каштановых волос касался зеленой блестящей кофточки с гладким воротником.
Миша встал, подошел к матери, обнял, прижался щекой к ее волосам.
– Ну что? – Мама опустила руки с шитьем на колени.
– Знаешь, мама, что мне кажется? Только ты честно ответишь: да или нет?
– Хорошо, отвечу.
– Мне кажется, что ты на меня не сердишься…
Мама тихонько засмеялась, разжала его руки и поправила прическу.
– Не сержусь. Но все же не води сюда слишком много беспризорных.
– Миша-а!
Миша выглянул в окно. Генка стоял внизу, задрав кверху голову.
– Чего?
– Иди скорей, дело есть! – Генка скосил глаза в сторону филинского склада.
– Чего еще? – нетерпеливо крикнул Миша.
– Иди скорей!.. Понимаешь?
Всякими знаками он показывал, что дело не терпит никакого отлагательства.
Миша спустился во двор. Генка тут же подступил к нему:
– Знаешь, где тот, высокий?
– Где?
– В закусочной.
Ребята выскочили на улицу и подошли к закусочной.
Через широкое мутное стекло виднелись сидящие вокруг мраморных столиков люди. Лепные фигуры на потолке плавали в голубых волнах табачного дыма. В проходах балансировал с подносом в руках маленький официант. Белая пена падала из кружек на его халат. За крайним столиком сидел Филин.
– Где же высокий? – спросил Миша.
– Только что здесь был, – недоумевал Генка, – сидел с Филиным… Куда он делся?..
– Хорошо, – быстро проговорил Миша, – далеко он не ушел. Ты иди налево, к Смоленской, а я направо, к Арбатской.
Миша быстро пошел к Арбатской площади, внимательно всматриваясь в пешеходов. В конце Никольского переулка мелькнула фигура человека в белой рубахе, свернувшего за угол церкви Успения на Могильцах. Миша добежал до церкви, остановился, огляделся по сторонам.
Высокий шел по Мертвому переулку. Миша последовал за ним. Высокий пересек Пречистенку и пошел по Всеволожскому переулку. Миша нагнал его у самой Остоженки, проходивший трамвай отделил его от Миши. Когда трамвай прошел, высокого на улице уже не было.
Куда он скрылся? Миша растерянно оглядывал улицу. На противоположной стороне филателистический магазин. Он иногда покупает там марки для своей коллекции. И сюда, по словам Генки, зачем-то ходит Борька Филин. Миша перебежал улицу и вошел в магазин. Над дверью коротко звякнул звонок.
В магазине, никого не было. На прилавке под стеклом лежали марки, на полке стояли коробки и альбомы.
На звонок из внутреннего помещения вышел хозяин – лысый красноносый старик. Он плотно прикрыл дверь и спросил у Миши, что ему надо.
– Можно марки посмотреть? – спросил Миша.
Старик бросил на прилавок несколько конвертов с марками, а сам ушел, оставив дверь приоткрытой.
Вертя в руках марку Боснии и Герцеговины, Миша искоса поглядывал в помещение, куда удалился старик. Там было совсем темно, только стол тускло освещен электрической лампой. Кто-то вполголоса переговаривался со стариком. Прилавок мешал Мише заглянуть туда, но он был уверен, что там находится именно этот высокий человек в белой рубахе. О чем они говорили, он тоже разобрать не мог. Раздался звук отодвигаемого стула. Сейчас они выйдут! Миша наклонил голову к маркам и напрягся в ожидании. Сейчас он увидит этого человека. В глубине скрипнула дверь, и вскоре появился старик. Вот так штука! Тот, высокий, ушел через черный ход…
– Выбрал? – хмуро спросил старик.
– Сейчас, – ответил Миша, делая вид, что внимательно рассматривает марки.
– Скорее, – сказал старик, – магазин закрывается.
Он опять вышел, но дверь на этот раз не закрыл.
Лампа освещала край стола. В ее свете Миша видел костлявые руки старика. Они собирали бумаги со стола и складывали их в выдвинутый ящик. Потом в руках появился черный веер. Руки подержали его некоторое время открытым, затем медленно свернули. Веер превратился в продолговатый предмет…
Затем в руках старика что-то блеснуло. Как будто кольцо и шарик. Вместе со свернутым веером старик положил их в ящик стола.
Медленно возвращался Миша домой. Итак, он не увидел таинственного незнакомца. Этот человек ушел через черный ход. И старик вел себя настороженно. И Борька-жила сюда ходит…
Уже подойдя к своему дому, Миша подумал о веере. И неожиданная мысль пришла ему в голову. Когда старик свернул веер, он стал подобен ножнам. И кольцо как ободок.
Неужели ножны?
Взволнованный этой догадкой, Миша побежал разыскивать Генку и Славу. Он нашел их на квартире у Генки.
Слава линовал бумагу, а Генка что-то писал под диктовку Агриппины Тихоновны. Она диктовала ему с листка, который держала высоко над столом, на уровне глаз. На кончик ее носа были водружены очки в железной оправе.
– “…Рубцова Анна Григорьевна”, – читала Агриппина Тихоновна. – Написал? Аккуратней, аккуратней пиши, не торопись. Так… “Семенова Евдокия Гавриловна”.
– Гляди, Миша, – крикнул Генка, – у меня новая должность – секретарь женотдела!
Миша заглянул через плечо Генки: “Список работниц сновального цеха, окончивших школу ликвидации неграмотности”. Против каждой фамилии стоял возраст. Моложе сорока лет не было никого.
– Не вертись, – прикрикнула Агриппина Тихоновна, – весь лист измараешь! Написал?
– Написал, написал… Давайте дальше. И чего вы вздумали старушек учить?
Агриппина Тихоновна укоризненно посмотрела на Генку:
– Ты это всерьез?
– Конечно, всерьез. Вот, – он ткнул пером в список, – пятьдесят четыре года. Для чего ей грамота?
– Вот ты какой, оказывается! – медленно проговорила Агриппина Тихоновна и сняла очки.
– Чего, чего вы? – смутился Генка.
– Вот оно что… Тебе, значит, одному грамота?
– Я не…
– Не перебивай! Значит, тебе одному грамота? А Семеновой так темной бабой и помирать? И я, выходит, зря училась? Двух сыновей в гражданскую схоронила, чтобы, значит, Генка учился, а я как была, так и осталась? Асафьеву из подвала в квартиру переселили тоже зря. Могла бы и в подвале помереть – шестьдесят годов в нем прожила… Так, значит, по-твоему? А? Скажи.
– Тетя, – плачущим голосом закричал Генка, – вы меня не поняли! Я в шутку.
– Отлично поняла, – отрезала Агриппина Тихоновна. – И не думала и не гадала, Геннадий, что ты такое представление имеешь о рабочем человеке.
– Тетя, – упавшим голосом прошептал Генка, не поднимая глаз от стола, тетя! Я не подумавши сказал… Не подумал и сказал глупость…
– То-то, – наставительно проговорила Агриппина Тихоновна. – В другой раз думай.
Агриппина Тихоновна вышла на кухню. Генка сидел понурив голову.
– Попало? – сказал Миша. – Мало она тебе всыпала. За твой язык еще не так надо.
– Ведь он признался, что был не прав, – примирительно заметил Слава.
– Ладно, – сказал Миша. – Ну что, Генка, догнал ты того, высокого?
– Никого я не догнал, – мрачно ответил Генка.
– Так вот, – безразличным голосом произнес Миша. – Я видел ножны.
– Какие ножны? – не понял Слава.
– Обыкновенные, от кортика.
Генка поднял голову и недоверчиво посмотрел на Мишу.
– У старика филателиста, на Остоженке.
– Врешь?
– Не вру.
Миша торопливо, пока не вошла Агриппина Тихоновна, рассказал о филателисте, высоком незнакомце и черном веере…
– Я думал, ножны, а то веер какой-то, – разочарованно протянул Генка.
– В общем, – сказал Слава, – было уравнение с двумя неизвестными, а теперь с тремя: первое – Филин, второе – Никитский, третье – веер. И вообще, если это не тот Филин, то остальное тоже фантазия.
Генка поддержал Славу:
– Верно, Мишка. Может, тебе все это показалось?
Миша облокотился о край комода, покрытого белой салфеткой с кружевной оборкой. На комоде стояло квадратное зеркало с зеленым лепестком в верхнем углу. Лежал моток ниток, проткнутый длинной иглой. Стояли старинные фотографии в овальных рамках, с тиснеными золотом фамилиями фотографов. Фамилии были разные, но фон на всех фотографиях одинаковый – меж серых занавесей пруд с дальней, окутанной туманом беседкой.
– Если бы ты не ссорился с теткой, мы бы все узнали о Филине.
– Как так?
– Ведь она знает Филина. Хоть бы сказала, из Ревска он или нет.
– Почему она не скажет? Скажет.
– Она с тобой и разговаривать не захочет.
– Она не захочет? Со мной? Плохо ты ее знаешь. Она все давным-давно забыла, тем более я извинился. К ней только нужен особый подход. Сейчас увидишь…
Когда Агриппина Тихоновна вернулась в комнату и начала убирать со стола, Генка сделал вид, что продолжает прерванный рассказ:
– Я ему говорю: “Твой отец спекулянт, и весь ваш род спекулянтский. Вас, я говорю, весь Ревск знает…”
– Ты о ком? – спросила Агриппина Тихоновна.
– О Борьке Филине. – Генка поднял на Агриппину Тихоновну простодушные глаза. – Я ему говорю: “Вашу фамилию весь Ревск знает”. А он мне: “Мы, говорит, в этом Ревске никогда не бывали. И знать ничего не знаем”.
Мальчики вопросительно уставились на Агриппину Тихоновну. Она сердито тряхнула скатертью:
– Какие у тебя с ним дела? Сколько раз говорила: не водись с этим Борькой, не доведет он тебя до добра.
– А зачем он врет? Раз из Ревска, так и скажи: из Ревска. Зачем врать?
– Он-то, может, и не бывал в Ревске, – сказала Агриппина Тихоновна.
– Я и не говорю, что бывал, но ведь папаша-то его из Ревска. Зачем же врать?
– А он, может, и не знает про отца-то.
– Да ведь сам Филин тут же сидел. Смеется и говорит: “Мы, говорит, коренные москвичи, пролетарии…”
– Это они-то пролетарии? – не выдержала Агриппина Тихоновна. – Да его-то, филина, отец жандармом в Ревске служил.
Агриппина Тихоновна вернула скатерть и вышла из комнаты.
– Видали? – Генка подмигнул ей вслед. – Все сказала! Я свою тетку знаю. Теперь все ясно. Филин тот самый. Значит, и Никитский здесь и ножны. Чувствую, чувствую, клад близко!
– Не совсем ясно, – возразил Слава. – Ведь ты сам говорил, что в Ревске полно Филиных. Может быть, это другой Филин.
– Ладно, – весело сказал Миша, – может быть, не тот, а может быть, и тот. Во всяком случае, он из Ревска. Теперь узнаем, служил ли он на линкоре “Императрица Мария”.
– Как мы это узнаем? – спросил Генка.
– Проще просто. Неужели у Борьки-жилы не выведаем?
В воскресенье мальчишки решили пойти на Пантелеевку, в типографию, узнать про юных пионеров. По воскресеньям трамваи не ходили – не хватало электроэнергии. Мальчики поднялись чуть свет. Был тот ранний час, когда на улице никого нет. Даже дворники еще не вышли со своими метлами. Охваченные радостной свежестью утра, мальчики весело шагали по окутанному серой дымкой Арбату. Каблуки постукивали по холодному звонкому асфальту. Шаги гулко отдавались на пустынной улице. Маленькие фигурки ребят, отражаясь, мелькали в стеклах витрин.
“Как странно видеть Арбат безлюдным!” – думал Миша. Только теперь по-настоящему видны его здания.
Вот дом, где жил Александр Сергеевич Пушкин. Обыкновенный двухэтажный дом, ничем не примечательный. Даже странно, что в нем жил Пушкин… И Пушкин ходил по Арбату, как все люди, никто этому не удивлялся. А появись теперь Пушкин на Арбате – вот бы суматоха поднялась! Вся бы Москва сбежалась!
– Посмотрим, что за пионеры такие, – болтал Генка. – Может, в них ничего особенного и нет: сидят себе и цветочки вышивают, как девочки в детдоме.
– Ну да! – ответил Миша. – Это ведь коммунистическая организация, понял? Значит, они занимаются чем-нибудь серьезным.
– Как-то неудобно идти туда, – заметил Слава.
– Почему?
Слава пожал плечами:
– Спросят, кто такие, зачем пришли.
– Очень удобно! – решительно ответил Миша. – Может быть, мы тоже хотим стать пионерами. Разве мы не имеем права?
Мальчики замолчали. Невидимое, поднималось за домами великолепное утреннее солнце, заливая Арбат ярким, ослепительным и радостным светом.
Улица оживилась.
Из почтового отделения выходили почтальоны с толстыми кожаными сумками, туго набитыми газетами.
Гремя пустыми бидонами, прошли молочницы.
Проехал обоз ломовых лошадей.
Ребята свернули на Поварскую.
Вот и Кудринская площадь.
– Смотри, Генка? – Миша показал на угловой дом, изрешеченный пулями и осколками снарядов. – Здесь в Октябрьскую революцию были самые бои. Наши по кадетам из пушек лупили. Мы со Славкой видели. Помнишь, Славка?
– Я здесь тогда не был, – признался Слава, – и, по-моему, ты тоже.
– Я? Сколько раз! Мы сюда с Шуркой бегали. Один раз полную шапку гильз набрали. Правда, очень давно – мне тогда было восемь лет. А ты, конечно, не видал. Ты дома сидел. Тебя мама не пускала.
Мальчики пришли на Пантелеевку.
Через широкие окна типографии виднелись большие залы, уставленные машинами. В цехах было пусто. Над воротами висела вывеска: “Типография Мосполиграфтреста”. Мальчики вошли в проходную.
В тесном дощатом помещении за низким барьером сидел сторож и хлебал из большой миски суп.
Тут же вертелась девочка лет десяти с маленькими косичками, завязанными красной ленточкой.
Сторож поднял голову, тыльной стороной ладони вытер усы, вопросительно посмотрел на ребят.
– Скажите, пожалуйста, – обратился к нему Миша, – где здесь отряд юных пионеров?
– Пионеров? – Сторож опять взялся за ложку. – А вы откудова – из райкома или как?
– Да… мы… тут… – замялся Миша, – мы по делу.
Девочка с любопытством смотрела на мальчиков. Сторож доел суп, отодвинул миску:
– Есть у нас такие пионеры. В клубе они у себя.
– Вы не скажете, где клуб?
Девочка хмыкнула.
– Вы клуба нашего не знаете? – спросил сторож.
– Мы из другого района. Из Хамовников.
– А-а… – протянул сторож. – На Садовой клуб ихний, тут недалеко.
– На какой Садовой? Садовых много.
– Вот смешные! – захихикала девочка. – Клуб не знают!
– Ты много знаешь! – прикрикнул сторож на девочку. – Проводи их. Может, и в самом деле нужно, – добавил он с сомнением.
Девочка сполоснула под бачком миску и ложку, завязала их в салфетку и вышла с мальчиками на улицу.
– Я пионеров хорошо знаю, – болтала девочка. – Наш Васька там самый главный – он на барабане играет.
Миша насмешливо посмотрел на нее, но промолчал. Что спорить с мелюзгой?
– У них и труба есть, – продолжала девочка. – У них знаете как строго! Ругаться нельзя, на буферах кататься тоже нельзя. Руки в карманах держать нельзя, девчонок бить тоже нельзя. А драться можно только со скаутами. Только если драться, так галстуки снимать. В галстуке тоже нельзя.
– Не вертись под ногами! – сказал Миша.
– И девочек туда принимают, – опять затараторила девочка, – только не всех, только достигших возраста.
– А вашему Васе много лет? – спросил Слава.
– Четырнадцать, а может быть, и пятнадцать. Он серьезный! Приходит прямо на квартиру и все забирает.
Мальчики с удивлением посмотрели на нее.
– Как это – забирает? – спросил Генка.
– Очень просто, – ответила девочка, – для беспризорных детдомов. Пионеры ходят и вещи собирают. У меня кофточку отобрали! – с гордостью объявила она.
– Это, положим, не правда, – сказал Генка, – никто не имеет права отбирать.
– Они не сами, им маманя дала.
– А тебе жалко стало? – засмеялся Слава.
– И не жалко вовсе. Я им еще хотела прошлогоднюю шапочку отдать, а Васька говорит: “Не надо, а то, говорит, тебе в следующий раз отдавать будет нечего. Ты, говорит, не беспокойся, мы скоро опять будем собирать”. И правда: утром кофточку взяли, а вечером за шапочкой пришли. – Она вздохнула:
– Беспризорников ведь много – когда всех обуешь, оденешь.
Они подошли к большому красивому особняку на Садовой.
– Вот здесь, на третьем этаже, – показала девочка и заторопилась:
– Я пойду, а то Васька увидит.
Девочка ушла. Мальчики стояли у подъезда. Их вдруг охватила робость. Из ворот выглянул какой-то мальчишка, посмотрел на них и исчез, потом высунулась еще одна белобрысая голова и тоже скрылась.
Мише вдруг захотелось уйти домой. Кто его знает, еще прогонят…
Но рядом были Генка и Слава. Не мог же он обнаружить перед ними такое малодушие! Миша решительно двинулся вверх по лестнице, Генка и. Славка за ним.
Они поднялись на третий этаж, открыли резную дубовую дверь и увидели большую квадратную комнату. У задней стены на подставке стояло свернутое знамя с золотыми кистями и бронзовым овальным острием. Над знаменем, во всю длину стены, – красное полотнище: “Организация детей – лучший путь воспитания коммунаров. Ленин”. Рядом со знаменем на тумбочке лежали барабан и горн. По углам стояли маленькие флажки с какими-то изображениями. На стенах висели рисунки и плакаты.
В комнате никого.
На лестнице тоже.
В верхнем этаже послышался топот, и опять все стихло.
Мальчики вошли.
На флажках были изображены: сова, лисица, медведь, пантера. Рядом на стене – рисунки, вырезки из газет, большой лист с правилами сигнализации флажками, азбука Морзе.
На веревочках – тетрадки, озаглавленные: “Звеньевой журнал”.
Вдруг они услышали позади шорох. Они оглянулись, к ним подкрадывались мальчишки в красных галстуках.
Друзья мгновенно приняли положение “к обороне”.
Пионеры, увидев, что их заметили, с криком бросились в атаку…
Заняв неприступную позицию в углу комнаты, тесно сомкнув строй с Мишей в центре, Генкой и Славой на флангах, друзья отчаянно отбивались.
Пионеры бросились во вторую атаку. Ими командовал белобрысый мальчишка с нашивкой на рукаве. Он метался из стороны в сторону и кричал:
– Спокойно… так… спокойно… Не давай им уходить!.. Спокойно… растаскивай их… Спокойно!..
Вторая атака оказалась успешной. Противникам удалось оттащить Славу. Миша бросился его выручать. Строй разорвался, и друзьям пришлось сражаться в одиночку.
– Спокойно! – кричал белобрысый, вцепившись в Славу. – Спокойно… Применяй бокс! Спокойно… Сережка, общую тревогу!
Яростно затрещал барабан.
Мише удалось наконец отбить Славу, и друзья снова заняли свою позицию в углу.
Обе стороны были основательно потрепаны. Все тяжело дышали. У пионеров галстуки съехали на сторону. У Славы был разорван воротник. Генка ощупывал свои рыжие волосы, чувствуя, что они уменьшились в количестве.
– Чего вы? – тяжело дыша, начал Миша.
– Пленные, молчать! – закричал белобрысый. – Сейчас мы вас… двойным морским.
Барабан продолжал издавать отчаянную дробь.
В комнату вбежало несколько пионеров, за ними – еще и еще…
– Спокойно! – кричал белобрысый, продолжая метаться из стороны в сторону. – Не подходить! Это пленные нашего звена, больше никого… Медведи, лисицы… не ввязываться. Это не ваши пленные, это наши, мы их поймали.
В комнату вошел широкоплечий парень в майке, длинных черных брюках, тоже с галстуком.
Белобрысый отдал ему салют и, волнуясь, заговорил:
– Наше звено поймало трех скаутских разведчиков. Они хотели похитить отрядное знамя. Мы их заметили еще на улице. Они совещались у подъезда и все осматривались…
– Выпустите их, – приказал вожатый.
Толпа пионеров раздвинулась. Мальчики вышли из своего угла.
– Продолжай, Вася, – сказал вожатый, оглядывая ребят…
– Они все осматривались, – опять заговорил белобрысый, – потом пошли по лестнице. Мы – с черного хода, наверх. Они заглянули сюда, увидели, что никого нет, обрадовались и вошли, а мы их цап – всех в плен взяли.
– Вы кто? – обратился вожатый к мальчикам.
– Мы никто, – угрюмо ответил Миша. – Зашли посмотреть, что за пионеры такие.
Все рассмеялись. Белобрысый закричал:
– Не сознаются! Это скауты. Я вот этого знаю. – Он ткнул в Славу. – Он у них патрульный.
Слава покраснел.
– Не правда! Я никогда скаутом не был!
– Не был!.. Рассказывай! Я тебя знаю. Мы тебя сколько раз видели… Правда, Сережка?
– Правда, – не моргнув глазом подтвердил мальчик, бивший на барабане тревогу.
– А еще отпирается! – закричал белобрысый. – Я их хорошо знаю. Они на Бронной живут.
– Вот и не правда, – сказал Миша – мы живем на Арбате.
– На Арбате? – удивился вожатый. – Как же вы сюда попали?
– Пришли… Ведь только здесь есть отряд.
– Нет, – сказал вожатый, – не только здесь. У вас в Хамовниках тоже есть отряд, на Гознаке. И Дом пионеров организован на Девичьем поле. Почему вы туда не пошли?
– Да? – смутился Миша. – Мы не знали. Нам сказали, что в Москве только один отряд – ваш.
– Кто сказал?
– Товарищ Журбин.
– Откуда вы его знаете?
– Он у нас в доме живет.
– А-а… – Вожатый дружески улыбнулся. – Я знаю товарища Журбина. Так это он вам сказал? Только наш отряд не единственный. Есть в Сокольниках в железнодорожных мастерских и у вас на Гознаке. А ваши родители где работают?
– На фабрике Свердлова, – вмешался Генка. – У нас в доме клуб и драмкружок.
– Теперь все понятно, – засмеялся вожатый. – Вышла маленькая ошибка. Наши ребята, по старой памяти, все со скаутами воюют, вот вам и попало. Ничего, сейчас мы это уладим.
Он засвистел в плоский физкультурный свисток. Отряд выстроился вдоль стен, образовав квадрат, в центре которого стоял вожатый и рядом с ним Миша, Генка и Слава.
Мальчики завороженно смотрели на пионеров. Они стояли стройными рядами, по звеньям, с звеньевым флажком на правом фланге.
– Горнист, приветствие! – скомандовал вожатый.
Горн протрубил приветствие.
– Ребята! – сказал вожатый. – К нам пришли гости из Хамовнического района. Они тоже хотят стать пионерами. Попросим их передать ребятам Хамовников наш пламенный пионерский привет.
И пионеры Красной Пресни приветствовали будущих пионеров Хамовников троекратным “ура”.
