Текст книги "Только одна ночь"

Автор книги: Анатолий Сульянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Как трудится летчик? – спросил маршал, оборачиваясь к сопровождавшим его генералам и офицерам.

– Работает хорошо, планы перевыполняет. Дисциплинирован. – Голоса командира части Женя не узнал, но все, что было сказано о нем, подбодрило, добавило сил.

«Спасибо, товарищ командир. Обиды на меня не затаили… хотя ругал крепко, когда я хлопотал об отпуске Паше».

– Разберитесь, – маршал обернулся к стоявшему с раскрытым блокнотом своему помощнику. – Надо помочь товарищу. Доложите после возвращения в Москву. – Маршал взглянул на Женю, замершего в ожидании решения, заметил, как он побледнел, тихо добавил: – Вам сообщат.

Группа двинулась вдоль строя. Женя долго еще смотрел на удалявшегося маршала, стараясь уловить в его походке, повороте головы, жестах возможные варианты решения. Взгляд теплый, располагающий, глаза внимательные, чуткие, жесты плавные. Значит – характер добрый, а раз так – отказать не сможет. Его слово – закон. «Надо помочь товарищу», «Очень надо, дорогой товарищ маршал, – мысленно повторял просьбу Женя. – Если бы знали, как надо мне, как надо маме, всем, всем надо. Должна же восторжествовать справедливость!.. Господи, неужели все возвратится на круги своя…»

– Вы что – не слышите!

Женя очнулся, поднял глаза и увидел стоявшего перед ним незнакомого офицера в застегнутой на все пуговицы шинели; его лицо было морковного цвета, правая щека подергивалась.

– Виноват. Не слышал.

– Кто вам разрешил обращаться к маршалу с такой мелочью? Вы за это получите! Нашел кому жаловаться! – Офицер резко повернулся, бросил на Женю колючий, раздраженный взгляд и заспешил на левый фланг, где находилась группа генералов и офицеров.

«Кто это? – подумал Женя. – Почему он разговаривал в таком угрожающем тоне? Разве судьба даже одного человека – мелочь? Как можно так разговаривать?.. Я же не обидел маршала вопросом, он выслушал внимательно, дал задание помощнику разобраться. Маршал есть маршал, но зачем же огораживать его от человеческих судеб. «Все хорошо, товарищ маршал. Как говорится – на Шипке все спокойно. Никаких проблем…» Ну, а в жизни не так. Сколько еще трудностей, невзгод, неустроенных судеб… Сколько ошибок, а их надо исправлять, кто бы ни совершал. И в данном случае – ошибка, люди перестраховались, проявили «сверхбдительность».

Глубокой ночью, когда все спали, Женя лежал с открытыми глазами и мучительно думал о своей такой незавидной судьбе. Слезы душили его, вспоминая прожитый день, он тихо постанывал, укрывшись одеялом с головой.

Утром он поднялся последним, едва передвигая ногами; обычно он вскакивал раньше других и спешил на зарядку; теперь же, когда бессонная ночь и горькие мысли погасили огонек надежды, не хотелось ни идти, в и бежать, ни думать. Женя все делал автоматически: умывался, одевался, завтракал. На настойчивые расспросы забеспокоившегося Паши ответил резко, давая понять, что разговора не будет. Потом подумал: «За что парня обидел?»

На стройке Женя надел фартук, принялся за работу.

К обеду выяснилось, что его кладка никуда не годится. Обругав Женю, бригадир тут же сбросил наземь верхний ряд кирпичей…

Женя подошел к старшему, помялся и рассказал о своем настроении. Тот ухмыльнулся и резко бросил:

– Если все, Седых, будут работать только по настроению, то мы коммунизма не построим еще сто лет.

– Не могу я сегодня, поймите вы. Трудно мне…

– Ладно, – согласился старший. – Пойдешь на погрузку. Там повеселее. Только за краном смотри, а то крановщик опустит на твою голову бетонную плиту.

– Так я пойду?

– Иди, иди. Скажешь там крановщику, что я послал.

В тот день Женя едва доработал до конца смены. Все. Это конец. Вокруг темнота. Дальше – никакого просвета, никаких надежд. Пойти к дневальному в соседнюю казарму, к пехоте. Поболтать с дежурным – пехота любит рассказы об авиации, он часто бывал у них и каждый раз «расскажи да расскажи». «Дежурный уснет, у него ключи от оружия. Возьму ТТ. Тульский. Токарев. Холодная, вороненая сталь ствола. Медный патрон. Только один. В ствол… Что ж – неудачнику на этом свете делать нечего. Хотя – это в общем-то очень глупо. А мама? С кем она, моя бедная мама? Да, мама, трудно тебе, но и я не могу больше. Я лишен мечты. За что? Я не могу больше жить. Прости меня, моя бедная мамуля. Я, видно, плохой сын. Чего-то во мне не хватило. Жизненной стойкости, наверное. Рос без мужского догляда и вырос хлюпиком. Мужчин взращивают настоящие мужчины. Оставаться без мечты – без руля и без ветрил – нельзя. Я не смогу так жить».

Он не знал, что маршал сразу после возвращения в Москву потребовал личное дело бывшего курсанта Седых, прочел служебные и летные характеристики и написал на углу справки, затребованной по его указанию: «Вернуть тов. Е. Седых в училище. Завершить летное обучение с присвоением ему офицерского звания. 22.12.50 г.»

Решение отправили из Москвы почтой; среди обилия различных документов оно несколько дней «спускалось» с верхней ступени по множеству инстанций, обрастая резолюциями и указаниями.

…Дневальный оказался хорошим парнем, любителем послушать интересные истории, и Женя сразу же расположил его, рассказав о том, как первый раз поднялся в небо, как впервые прыгал с парашютом из кабины По-2. Дежурный стоял рядом и слушал. Женя изредка бросал на него короткие взгляды и мысленно торопил его: «Чего же ты торчишь здесь? Тебе уже отдыхать пора. Вон и глаза в штопор завалились. Иди, друг, иди в свою келью баиньки». Дежурный будто внял безмолвным советам Жени и отправился в комнату отдыха.

Новогодняя ночь длилась долго; большинство солдат, постояв возле установленной в казарме нарядной елки и послушав импровизированный концерт, отправились спать. Затихла радиола, погас свет в спальных помещениях, сник дневальный, опершись на тумбочку; из комнаты отдыха слышались легкий храп и посвистывание спящего дежурного. «Пора, – сам себе приказал Женя. – Скоро смена дневального. Тот, новый, будет бодрствовать до утра». Женя полистал для вида подшивки газет и незаметно прошел в комнату дежурного. Теперь осталось нащупать в его кармане связку ключей, вынуть, открыть стоявший у стены ящик с пистолетами.

Укрывшись за высоким, узким ящиком с оружием, Женя прижался к стене. В голове гудело, ноги подкашивались, ощутимо дрожали пальцы рук. «Как же я смогу залезть в чужой карман… Это же подло. Человека же потом засудят. Из-за меня засудят. Нет! Не могу…»

Он осторожно выскользнул из комнаты, постоял для видимости возле стенной газеты и, пройдя мимо дремавшего дневального, вышел на улицу и зашагал к своей казарме.

– Ты где был? Тут тебя искали! – встретил его дневальный.

– Кто искал?

– Командир. Ругался…

– Не знаешь, зачем искал? – Женя почувствовал легкий озноб. «Никому здесь не нужен и вдруг – искали. А, наверное, решил выговорить угрозы офицера из комиссии за обращение к маршалу… Что ж, пусть высказывает, не страшно».

Повернулся и застучал каблуками сапог по ступенькам. Его нагнал дневальный, когда он повернул за угол казармы:

– Постой, Седых! Тебя опять ищут! К телефону!

– Ну тебя к черту! – огрызнулся Женя. – Отстань! И не ходи больше за мной.

– Вот дубина! Там какая-то телеграмма тебе.

«Наверное, поздравительная, от мамы», – мелькнула затаенная мысль.

Женя повернулся и бросился бежать к казарме; схватил телефонную трубку, отдышавшись, крикнул:

– Курса… Военный строитель Седых слушает!

– Ты где, Седых, так поздно шастаешь? Тебя ищут, а твой след давно простыл! – загремел чей-то голос.

– Я был у соседей. У них елка новогодняя.

– Хватит врать-то! «Елка новогодняя»! Сидел у какой-то красавицы, наверное? Ладно, – примирительно сказали в трубке. – Тут телеграмма тебе.

– А кто это говорит? – спросил Женя на тот случай, если предстоит отпрашиваться и идти за телеграммой.

– Замэнша майор Козельский. Ты, наверное, подумал – праздничная телеграмма? Не, брат, служебная. Не падай – держись за потолок. Есть указание откомандировать тебя снова в училище! Завтра получай «бегунок», подпиши его у должностных лиц, сдай в штаб, и в восемнадцать ноль-ноль чтоб ноги твоей здесь не было! Понял, летун?

Замэнша – заместитель начальника штаба – говорил еще что-то, но Женя ничего больше не слышал; в голове шаровой молнией, испепелив все остальное, носился клубок слов: «откомандировать», «училище», «указание»…

Дневальный заметил, как расширились у Жени глаза, как вспыхнуло лицо, расслабленно повисли руки, и услужливо подставил табуретку. Женя опустился на нее, положил трубку на телефонный аппарат; перепугав растерявшегося дневального, вскочил, обхватил его, приподнял в воздух и принялся кружить по коридору.

– Отпусти, сумасшедший! – орал дневальный. – Я же при исполнений! Убьешь – отвечать будешь! Отпусти!

– Ты, ты принес мне радость! – кричал Женя. – Теперь, пока не упаду, будешь в воздухе! Хоть раз испытаешь, что такое вираж! Понял!

Из спальни помещения выскочили проснувшиеся строители и, увидев, как Женя кружит орущего дневального, удивились.

– Во, набрался парень!

– Силища, что у слона!

– Остановите его – он же убьет дневального! – крикнул прибежавший на шум Паша и схватил Женю за руки.

Тот остановился, бережно опустил дневального на пол и почувствовал, как силы покинули его; Женя качнулся, но устоял и, поддерживаемый Пашей, направился мимо растерянно смотревших на него ребят.

Он вышел в коридор и увидел, как дневальный испуганно попятился к двери.

– Чего ты в самом деле? – недоумевал Женя. – Я же пошутил.

– Хороши шутки! Так ведь и искалечить можно…

– Не боись. Давай, пехота, иголку с ниткой – будем авиационные погоны пришивать!

Женя уселся на тумбочку дневального и принялся пришивать не успевшие потемнеть золотисто-голубые курсантские погоны, снятые им в день прибытия в стройроту. Пришив погоны, он постоял перед зеркалом, улыбнулся. Впервые после отчисления из училища…

10

2 часа 13 минут 39 секунд. Время московское.

Прошли три четверти часа. Скорняков окинул взглядом сидевших людей, электронный планшет, оценил обстановку и направился в комнату отдыха. Вслед за ним вошел Лисицын.

– Проверил еще раз «Сапфир», – сказал он. – Помогла сегодня нам АСУ, товарищ командующий! – Лисицын вопросительно взглянул на Скорнякова, ожидая поддержки.

– По одному налету, Петр Самойлович, трудно судить о работе системы. – Скорняков встал, потянулся и, добродушно улыбнувшись, кивнул на самовар: – Чайком побаловаться не желаете? Люблю, знаете ли, чай. – Он налил стакан чаю и сел в кресло.

– Не откажусь, но предпочитаю кофе. – Лисицын отошел в угол, вынул из портфеля баночку, положил в стакан ложку кофе и залил кипятком из шумевшего электросамовара; в комнате ароматно запахло свежезаваренным кофе. Лисицын уселся поудобнее в кресло и принялся смаковать напиток. – Сей чудодейственный эликсир, товарищ командующий, сил прибавляет. Часто приходится ночами не спать, вот и взбадриваю себя кофе.

– Петр Самойлович, – нехотя заметил Скорняков, прервав свои размышления, – я просил вас вот в подобной обстановке называть меня по имени-отчеству.

– Спасибо, Анатолий Павлович, но никак не могу отказаться от прошлого. Ваш предшественник никому не позволял этого. И все-таки «Сапфир», – он снова заговорил об АСУ, – достоин похвалы. Полюбопытствуйте у Беловола. Он, как начальник ракетных частей, какую дает оценку «Сапфиру»? Наивысшую! Раньше, пока соберет данные о целях, распределит, уйма времени уходила. Теперь все делает АСУ, а он контролирует и утверждает решение.

Понятно, понятно… Скорняков потер лоб. «Кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». Вспомнилось одно из совещаний, в котором участвовали представители КБ, промышленности, управлений главкома. После вступительного слова первым поднялся Беловол. Поблагодарив тех, кто принимал участие в разработке и изготовлении «Сапфира», он долго говорил о преимуществах АСУ, о том, что ЭВМ «взяла на себя» все расчеты и что теперь ему, главному ракетчику, стало во много раз легче, и, видимо, недалеко то время, когда ЭВМ высвободит часть людей.

– Сокращение штатов начнем, пожалуй, с главного ракетчика! – под одобрение и смех произнес представитель главкома – седой генерал с множеством планок орденов и медалей на кителе. – Прошу извинения, продолжайте, пожалуйста.

Беловол дождался тишины и, вытерев лицо платком, неожиданно повернул тему выступления:

– Да, «Сапфир» позволил ускорить ведение расчетов, точнее определять наряд сил и так далее. Я бы хотел напомнить присутствующим о том, что при установке и наладке «Сапфира» потребовались большие усилия. Монтажники работали сутками и, благодаря их напряженному труду, труду тех, кто руководил наладкой и пуском системы, мы имеем сегодня возможность полностью использовать весь потенциал АСУ.

Вот куда заворачивает Беловол, молча удивлялся Скорняков. Фамилий не называет, но ведь и так все ясно-понятно. Не забудьте, мол, и о наградах для «наших товарищей». Все же знают, что за отладку и пуск «Сапфира» отвечал Лисицын. Вот тебе и простачок Беловол. Дела-а…

Скорняков с удовольствием грыз сухари, пил чай маленькими глотками, часто помешивая ложечкой…

– Как бы нам с вами не перехвалить «Сапфир», – хитровато подмигнул он Лисицыну. – Машина умная, возьмет да и зазнается. А, Петр Самойлович? Не обольщаетесь ли вы, как красивой женщиной? По-моему, обольщаетесь, а я пока дилетант в этом деле, там еще надо крепко поработать. Вещь нужная, дорогая и, как все красивое и дорогое, требует к себе особого внимания. Вернемся к случаю с Грибановым. Летчик оказался в сложной обстановке, включил сигнал бедствия, каждая минута на счету – топлива в обрез. Через сколько времени он получил помощь? – спросил Скорняков, наклонив голову.

– На шестой минуте.

– Поехали-полетели. Шесть минут – почти полтонны горючего! А если в автоматическом режиме с помощью АСУ – намного быстрее. Надо срочно браться за совершенствование «Сапфира»! Срочно!

– Вот так! Вы уже и АСУ критиковать начали! – Губы Лисицына выровнялись и побелели. – Люди старались, вкладывали в нее свой талант, достижения науки и техники. А вы ей, как говорил дед Щукарь, отлуп даете! То, что вы сейчас сказали о введении в ЭВМ особых случаев, – мелочовка! Полгода – и все в ажуре! «Сапфиром» академики и московские генералы восхищались!

– Пусть академики восхищаются. Может, они по-своему и правы, это их труд, а нам с вами, вам, кандидату наук, в первую очередь – надо больше думать над ее совершенствованием. Вы же сами недавно с трибуны очередного совещания призывала не «стоять на месте, двигаться вперед».

– Докатились, извините, до критиканства и до обвинения в несуществующих грехах! – Лисицын со звоном поставил стакан на стол и резко встал, приняв строевую стойку. Много лет командовавший частями и соединениями, он был приучен становиться по стойке «смирно» при первом же осложнении обстановки.

– Увольте, Петр Самойлович, увольте. – В глазах Скорнякова недружелюбно блеснул огонек. – Я вас не обвиняю. Я вас призываю к совершенствованию АСУ. Совершенствованию! И немедля! АСУ недостаточно испытана в работе на максимальном режиме, когда цели, перехватчики, ЗУРы пойдут косяками. И потом это ваше любимое: «Машина думает». Думает только человек – сознательное существо. Человек был и остается главным. АСУ только помогает человеку, выполняет его программы, решает сложные задачи. Это бесспорно. А то мы скоро докатимся до идеализма.

Скорняков отчетливо осознавал, что АСУ знает слабее Лисицына. После назначения командующим он сразу же засел за техническое описание комплекса «Сапфир», с помощью Лисицына и инженеров пытался читать сложнейшие схемы, стараясь сжать время на их изучение и освоение. Времени и до этого ему не хватало, а теперь и вовсе… Трудно говорить на эту тему с Лисицыным, очень трудно. Но что делать? Будем учиться и… будем учить.

– И все-таки, Анатолий Павлович, – продолжал Лисицын, – мне кажется, что вы недооцениваете АСУ. За ЭВМ большое будущее. Недавно прочитал, что за рубежом начата разработка ЭВМ пятого поколения. В их основу будут положены сверхбольшие интегральные схемы, что позволит увеличить память в десять тысяч раз. Эти ЭВМ будут отличаться малыми размерами и способностью самостоятельно устранять неисправности. Компьютеры будут «понимать» речь и печатный текст на всех языках, осуществлять переводы и даже принимать жалобы на самочувствие и выдавать рецепты лечения. Я бы посоветовал вам побольше верить АСУ. Как человеку доверять! Не посчитайте меня назойливым, но я от всего сердца желаю вам побыстрее освоить АСУ, психологически перестроиться, если хотите, при выработке решения на ведение боя. К сожалению, не все поняли, что пришло другое время – полное доверие АСУ.

Это трудная перестройка психологии руководителя, но она необходима!

– Поехали-полетели! Кто сомневается в надежности АСУ? Я? Вы не правы! Я еще раз говорю вам: никакая АСУ не заменит человека. Действительно, человек с появлением кибернетики и электроники приобрел верного и надежного друга – ЭВМ. Да, человек стал сильнее. И тем не менее он остается самим собой. Человеку доверено принимать решение. Человеку, Петр Самойлович! Все мы и наши подчиненные верим АСУ. И эта вера налагает на науку, на людей, обслуживающих систему, высокую ответственность. Продукция «Сапфира» не подвергается проверке ОТК, она ложится в основу принятия решения соответствующим начальником. Наш с вами ОТК – совесть. Совесть тех, кто закладывает программу в АСУ, и тех, кто ее обслуживает, и тех, кто ею пользуется. Любая ошибка, малейшая неточность программистов невольно приведет к неверным выводам АСУ, к ошибочным рекомендациям, а, следовательно, все это может обернуться тяжелейшими непредвиденными потерями, приведет к невыполнению боевой задачи.

Скорняков принялся ходить из угла в угол, изредка останавливаясь, чтобы отхлебнуть глоток чаю. «Да, – размышлял он, – разговор давно назрел, и хорошо, что сегодня довелось и выслушать Лисицына, и высказать свое отношение к АСУ».

– Нельзя же так – «машина рассчитает», «машина выдаст», «машина не ошибается». Отучим людей думать, считать, решать задачи. Думать! Вот чего я опасаюсь. К чему этот особый клан «асушников» на КП? Вы правы, Петр Самойлович, машина не ошибается. Но точности выводов ЭВМ в целом должны предшествовать точные вводы в АСУ. Не ввели в АСУ два-три параметра, не учли внезапно появившиеся цели – АСУ выдаст ошибочные рекомендации. А мы верим АСУ! Верим, как надежным, честным людям. Ведь машина требует абсолютной честности, точнейших программ, впитавших в себя все, что известно на данную секунду. И тот, кто пренебрегает этими требованиями, должен рассматриваться не только как человек, допустивший ошибку, но и как нарушитель нравственного кодекса! Наша служба, как никогда ранее, немыслима без таких обязательных качеств, как добросовестность, исполнительность, гражданское мужество в признании ошибок, терпимость к замечаниям, к чужому мнению.

Подбором специалистов на АСУ занимался Лисицын, никому больше не доверяя. Как и следовало ожидать, среди хорошо подготовленных молодых офицеров попало несколько человек, не пригодных к работе. Казалось бы, нужно признаться в своей ошибке и отправить их к местам прежней службы. Лисицын же, закусив удила, встал на их защиту, – мол, люди окончили вузы по профилю АСУ и им-де замены нет. Потребовалось вмешательство члена Военного совета Снежкова, Лисицын признал, что был не прав.

В дверь постучали. В комнату вошел офицер связи с папкой для срочных телеграмм. Скорняков подал знак, и дежурный, положив папку на стол, бесшумно вышел.

– Садитесь, Петр Самойлович, – предложил Скорняков. – Посмотрим, какие новости на наши головы. – Он раскрыл папку, вынул несколько служебных бланков и углубился в чтение; на одних он писал указания замам и другим начальникам, на других просто расписывался. Два последних документа отложил в сторону и перечитал их. «Просим срочно сообщить ваше мнение на представление тов. Лисицына Петра Самойловича к государственной премии за активное участие в установке и испытаниях автоматизированной системы управления «Сапфир». Вон оно что! Интересно, знает ли Лисицын об этой телеграмме? «Срочно сообщить». Все срочно. Однако обсудить на заседании Военного совета, выслушать мнение специалистов. Успеется.

Вторая телеграмма была связана с начальником АСУ «Сапфир» подполковником Смирновым, его предполагалось забрать в главное управление. Скорняков молча передал телеграмму Лисицыну; тот скользнул взглядом по бланку и, не дочитав текста, вскочил.

– Ни в коем разе! Не отпускать, товарищ командующий! – У Лисицына глаза блестели, тонкий хохолок на голове поднялся и стоял торчком. – Учили, готовили, мучились – и на тебе! Забирают! А кто за АСУ отвечать будет? Смирнов – лучший асушник, пожалуй, единственный, кто знает систему до последнего винтика!

– На повышение, Петр Самойлович, забирают, грех не отпустить. Да и жена у Смирнова, как мне доложили, очень больна, часто в Москву ездит на лечение.

– У многих жены больны!

– Но у Смирновой какая-то редкая болезнь. Давайте отпустим.

– Нет, нет! – Лисицын замахал руками. – Развалим АСУ без Смирнова! У Смирнова большие потенциальные возможности.

– Возможности… Не по-людски это, Петр Самойлович.

– За КП и АСУ отвечаю я, позвольте мне решать подобные вопросы. Если прикажете, тогда… Тогда увольте меня от АСУ!

– Заместитель Смирнова подготовлен? – спросил Скорняков.

– Что вы, Анатолий Павлович! Заместитель не то, он вряд ли освоит систему так, как Смирнов. Самовлюбленный зазнайка. Нет-нет! Пусть Смирнов остается, а может, через год… Посмотрим.

– Кто же подбирал заместителя?

– Подсунули, знаете ли. – Лисицын виновато опустил глаза и, стараясь побыстрее заполнить паузу, сказал: – Хотим мы этого или нет, нужна система отбора людей. Я имею в виду прежде всего руководителей современных коллективов, ведущих деятелей науки. Да, нужен отбор. Психологический. Тестовый. Интеллектуальный, Наследственный.

– Опять гены?

– Да, гены. Недалеко то время, когда начнется «генетическое облагораживание» человека. Будет создана элита руководителей, без этого общество будет топтаться на месте.

– Вы согласны с Холдейном и его идеалом человека, созданного генетическими методами? – настороженно спросил Скорняков, наклоняясь к Лисицыну.

– В основе – да! Человек будущего станет рационально интеллектуален, менее подчинен эмоциям.

Скорняков поморщился, потер подбородок. Поехали-полетели… Конечно же, сегодня, когда наука и техника так мощно врезаются в жизнь общества, формируется новый человек… Он не знает войны, не ощущал голода, не скорбел по потерям близких. Он живет в материальном и нравственном комфорте, имеет возможность много читать, видеть, ездить, слушать; он знает гораздо больше, чем его предшественники. Технически подготовлен. Интересно, счастливее ли он, чем его предки, тех, кто жил двадцать, тридцать, пятьдесят лет назад? Ощущает ли он счастье вообще? А что, если он возьмет с собой в новое столетие те пороки, которые были до него и при нем? Нет, нет! Этого нельзя допустить! А как уберечь его от этого? Как, если молодые видят эти пороки, видят разрастающуюся, словно бурьян на пустыре, показуху, которая разлагает людей и мешает нашему великому делу – строительству нового общества, воспитанию нового человека…

– Мне представляется, Петр Самойлович, – Скорняков испытующе посмотрел на возбужденного Лисицына, – что вы несколько увлечены неограниченными возможностями науки. Позвольте один прозаический вопрос: почему вы кричите на людей? Сегодня в моем присутствии нагрубили оперативному дежурному полковнику Прилепскому. Он высказал дельную мысль, вы его оборвали. Несколько дней назад накричали на начальника АСУ. Что это за несдержанность? Вы – человек волевой, умейте держать себя в руках.

– Привык, знаете ли. В прошлом покрикивать приходилось частенько. Может, иногда и зря голос повышаю, но без этого не могу.

– А почему вы на начальников не кричите? На меня, например. Вас ведь иногда незаслуженно обижают, но вы молчите. Значит, можете? Давайте условимся – повышать голос с моего разрешения, я – с вашего. Договорились? Вот и отлично!