Текст книги "Созвездие Антура"
Автор книги: Анатолий Белозерцев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
Глава 19
СОВЕСТЬ УЧЕНОГО
«20 марта 1964 года
Дорогие мои мама, Коля, Славка и Танюша!
Вышли мы в океан на четыре месяца. Столько же буду писать эти письма.
Мама, накануне экспедиции отправил вам еще 25 рублей – «ребятишкам на молочишко».
Коля! В письме ты намекнул, что собираешься бросить учебу. Ни в коем случае! «Смерть или учеба! И – никаких гвоздей!» – вот что должно стать твоим девизом. За свои знания надо драться! Вырастешь – сам поймешь, а пока слушай тех, кто кое-что испытал в жизни.
А теперь просьба ко всем вам, ребята. Не ленитесь, пишите, что нового дома. А я буду рассказывать о зверях, птицах, китах, которых мы встречаем в океане. Договорились? Давайте начнем с меня.
…Из Владивостока отплыли 8 марта. Как раз в женский день. Утром с Люсей и Вовкой отметили праздник, а вечером – в море. И сразу попали ему в немилость. Наша «Крылатка» то проваливалась между водяных гор, то еле-еле, кряхтя, взбиралась на их вершины. Тут только два выхода: или добровольно помирай, или становись моряком. Почему-то все предпочитают последнее.
Но у нас бывает и прекрасная погода. Думаю, спокойное безбрежное море очень бы понравилось маме. Ведь она любит русское равнинное поле, потому что в нем «далеко-далеко видно». Океан – то же поле. Только без конца и края.
Мы подошли к Курилам. Какая это красотища! Как в сказке.
Но прибыли мы сюда не любоваться этой сказкой. Обследовали первые лежбища. Островной пока не щенился. Неужели все-таки новый вид?.. Но нужна проверка и еще раз – проверка! Наука не прощает оплошности. Каждая неуточненная деталь ставит под сомнение: отдельный ли вид островной?
Но мой «островитянин», я уверен, не ларга. Причем его немного на Курилах. Его надо непременно сохранить для науки, для того, чтобы увеличить потомство. Вот почему я дерусь за него! Вот почему намерен добиваться, чтобы его включили в Красную книгу редких, охраняемых Законом животных.
За несколько дней до экспедиции получил от Серебровского стенограмму выступления на совещании. Он просил срочно выправить ее и выслать обратно. Обещал представить на визу академику Евгению Никаноровичу Павловскому – патриарху нашей зоологии. Но при этом оговорился: «Не нашли ли Вы в себе мужество отказаться от сенсации с открытием нового тюленя и описать его как островную разновидность ларги?» Нет, такого «мужества» я в себе не нашел! Неужели Серебровскому не ясно, что дело совсем не в сенсации? Вопрос стоит так: быть или не быть этому тюленю? Я описал его отдельным видом. Да, пока у меня нет всех доказательств, но я их представлю. Обязательно представлю!..
А еще раньше, в феврале, в наш институт пришло приглашение за подписью директора ВНИРО Алексея Сергеевича Богданова принять участие в работе Международной комиссии по морским котикам. В Москве собрались зоологи США, Японии, Канады и Советского Союза, т. е. тех стран, в водах которых обитает этот тюлень.
Я был с Галей Паниной. Познакомились с зарубежными коллегами, статьи которых встречали в научной литературе. Японцы и американцы устроили в своих посольствах прием в честь нашей делегации. Говорили на английском. Вот где пригодились наши каждодневные утренние «тренажи».
28 марта
На скале Пещерная обнаружили сивучей. У них еще не началась щенка – они рожают только в июле. Мы выяснили: самка сивуча кормит детеныша не три месяца, как полагали до сих пор, а один-два года. Следовательно, она приносит малыша не каждый год.
Прошлой осенью на совещании в Ленинграде Серебровский рекомендовал «некоторое зондирование промысла сивуча». Я был с ним солидарен. Но ведь в то время не было известно, что эти тюлени размножаются так медленно. Теперь по возвращении из экспедиции думаю уговорить директора ТИНРО обратиться с докладной запиской в Правительство, чтобы норму отстрела сивучей на Курилах сократили. Иначе мы истребим все запасы этого ценного зверя.
«Часто бывает, весь день плаваем на боте вдоль берегов, порой и в неласковую погоду…»
5 апреля
Получил с Большой земли радиограмму. Панин извещает: статья об островном – в редакции «Докладов Академии». Ну, и молодчина! Знает, как это дорого для меня.
9 апреля
Экспедиция – это прежде всего работа. С утра до полуночи. Часто бывает, весь день плаваем на боте вдоль берегов, порой и в неласковую погоду, охотимся за тюленями, а вечером до самой темени возимся с ними. Снимаем шкуру, варим, очищаем черепа.
За день измотаешься так, что спишь, как убитый. Капитан ворчит: «Откуда у вас, чертей, столько сил берется?» Мы смеемся: «Вы сами называете чертями».
Ну, а если всерьез. Силы у нас берутся, наверное, оттого, что знаем: ради чего вкалываем. Ведь результатов наших исследований ждут! Ими будут пользоваться зоологи и промысловики всей страны…»
Глава 20
„ТЯЖЕЛА ТЫ, ШАПКА МОНОМАХА!“
«12 апреля 1964 года
Милая, здравствуй!
Врезаясь в гребни, как всегда вразвалочку, бежит наша «старушка» по океанским волнам мимо серых блинов-льдин, куда-то вдаль, на северо-восток.
Вчера нас навестил самый настоящий штормяга. В такой переделке мне еще не доводилось бывать. Ветер достигал ураганной силы: невозможно было ни смотреть, ни дышать. Нашу «Крылатку» бросало как яичную скорлупу.
В эти минуты я впервые затосковал по нашей комнатушке на Тигровой, 17. Там, во Владивостоке, она казалась мне тесной, незавидной, а здесь я представляю ее сказочным теремом.
Все чаще задумываюсь о своей судьбе. Где-то в больших городах под кричащую музыку модерн-джаза иные сверстники мои «утюжат» в ресторанах паркетные полы, а я с горсткой других фанатиков – на самом краю света, у черта на куличках. Тяжела ты все-таки, шапка Мономаха!..
Нет, я нисколечко не завидую тем, кто чуть ли не каждый вечер чахнет в ресторанном дыму. Пусть позавидуют они! Ведь за окнами ресторанов им не увидеть и сотой доли того, что удается нам.
Вот и сейчас море успокаивается. Я открыл иллюминатор. В кубрик ворвался свежий, чуть солоноватый воздух. Кругом солнечно, тихо.
«Таких сюжетов немало».
И вдруг – бой колокола. Один короткий. Это – мне. Наверное, опять дельфины.
…Я взял кинокамеру и – на палубу. У носа судна действительно резвились дельфины. Они устроили вокруг «Крылатки» такую беготню, что даже на палубу летели брызги. Отснял кассету. Вернусь – посмотришь, какой чудной народ – дельфины.
Кстати, увидишь и котиков. Они «сушат лапти», как шутят матросы. Высоко-высоко из воды показывают ласты, словно отогревают их на солнышке.
На пленке и ночной океан. Не представляешь, какая над ним луна. Огромная-преогромная, как в декорациях. И желтая, будто цветущий подсолнух.
Таких сюжетов немало. К концу экспедиции, наверное, наберется на фильм.
16 апреля, утро
Пишу эти строки, а из транзистора – «Сказки венского леса». Нежные, зовущие. Совсем как на нашей свадьбе. Обнял бы тебя и закружил в вихревом вальсе. Долго-долго, не отдыхая. Ведь здесь вся моя жизнь – переплетение походов на камбуз и за котиками. А до чего истосковались ноги по вальсу, руки – по твоим плечам, губы – по твоим губам!
Я вижу тебя во сне. Каждую ночь я вижу тебя во сне. Скоро ли эти сны сбудутся?..
16 апреля, полдень
Сейчас из-за облачной пелены выглядывает тусклый диск солнца, но он далеко-далеко – его не достанешь. Там, где сегодня +16° C, есть у меня ты, милая моя девчонка. Но ты так же далеко, как это солнце.
16 апреля, вечер
Получил от тебя письмо. Спрашиваешь: вернусь ли к пятилетию нашей свадьбы? Едва ли. Но эта цифра поразила меня. За плечами уже пять лет совместной жизни. Как хотелось бы, чтобы к этой цифре прибавилась еще одна – 0, и все эти годы были для нас счастливыми и желанными.
Впрочем, пять ли? Ведь мы были вместе всего два-три года. Остальные – в разлуке. Мы совсем еще молодожены!
А между тем у нас такой большой мальчонка. Когда он подрастет, я ему обязательно расскажу, какой, милой и мужественной была его мама.
20 апреля
Хорошо знаю тебя, но не дает покоя «а вдруг». Есть же счастливые мужья, которые не любят своих жен – живут себе спокойненько.
А мне больно, очень больно. Думаю, когда-нибудь это плохо кончится – сердце не выдержит…
Извини, милая! Сорвалось…
23 апреля
Мы находимся в зоне течений «Куросио». Разве могла ты когда-нибудь предполагать, что твой муж будет работать в этих местах. Пожалуй, основательнее прочитала бы о них на уроках географии.
Спрашиваешь: получил ли твою посылку? Пока нет. Мы еще не заходили ни в один из солидных портов. Но не волнуйся! Не получу в апреле, в мае – непременно.
Люся, а зачем мне твоя посылка? Приезжай сама! Иначе меня чайки утащат. Самые красивые девушки, какие нас окружают, это дельфинки. Но и те такие кокетки! Никак не хотят с нами знакомиться.
1 Мая
Праздник для меня начался с того, что получил от тебя радиограмму. Спасибо за пожелание успехов, новых открытий. Постараюсь.
В эти минуты ты с Вовкой, наверное, идешь по залитым светом, музыкой, людским гомоном улицам Владивостока, а мы по-прежнему «утюжим» океан.
4 мая
Получил от тебя посылку и такое долгожданное письмо. Не представляешь, как радовался.
Жалуешься, сынишка опять разбил тарелку. Не жалей! Это он хочет чем-нибудь развлечь тебя. Заведи таблицу и отмечай: если тарелка бита, ставь очко, если нет – нуль. Вернусь, проверю. Чем больше у него будет очков, тем щедрее получит вознаграждение.
По секрету скажу: для Вовки воспитываю альбатроса Кузьму. А недавно на острове Анциферова поймал кайренка. Забавный такой! Вот сейчас сидит за подушкой и пикает – просит есть. Кормлю его камбалой. Ест с аппетитом. И вообще чувствует себя в обществе с Кузьмой превосходно.
14 мая
Закончил новую статью «Некоторые материалы по биологии островного». После работы, которая будет напечатана в «Докладах Академии наук», эта вещь должна лечь в основу дальнейшего изучения моего тюленя.
Получил запрос от Гали Клевезаль из Института морфологии животных: буду ли поступать в аспирантуру? Ответил согласием.
На будущий год уже не пойду в рейс – подыскал себе замену и получил «добро» от Панина. Наконец-то смогу заняться диссертацией!»
Глава 21
„КУРИЛЫ ПОЛНОСТЬЮ ИССЛЕДОВАНЫ!“
«17 мая 1964 года, остров Шикотан
Здравствуйте, дорогие мои Володя, Валя и Ленуся!
Если выйти сейчас на палубу, в уши ударит сильный шум. Кажется, идет он от самого неба. Непривычному человеку это может показаться жутковатым. Неутихающий гул в тишине штилевого утра как бы забирается вовнутрь тебя и ощущается всем телом. Так шумит океанский прибой. Несколько дней подряд работали сильные южные шторма. Они-то и подняли крупную зыбь, которая не успокоилась до сих пор. Тысячи тонн воды одновременно поднимаются, дыбятся и обрушиваются на уступы скал, песчаные берега, кекуры – им безразлично, лишь бы стоял шум. И они шумят, да так здорово, что даже привычное ухо моряка замирает, прислушиваясь.
Пучки света уже проникли в мою холостяцкую келью. Еще 6 утра, а я встал, умылся, поднялся на мостик, долго прислушивался к накату волн, всматривался в океан через горловину бухты. Там, кажется, тоже нет ветра. Правда, сильнейший накат. Но что с ним поделаешь? Нам приходится работать и высаживаться на лежбища и в такие накаты. Тут не зевай: кто – кого. Должна быть исключительная сработанность команды бота – моториста, рулевого и руководящего подходом…
Минут через 50—60 выйдем из бухты и направимся в район мыса Волошина, где обнаружили крупное лежбище островных тюленей.
Конечно, невозможно описать все мои приключения за утекший в прошлое промежуток времени. Были два месяца в океане, у берегов Японии. А пока работаю на южных островах. После этого пойдем на Курильские лежбища.
Программа работ (кстати, я ее и составил) требует колоссального напряжения.
«Уже пять дней у нас живет новорожденный островного – самое милое существо на свете».
Половину апреля мы провели на островах, с 10 по 17 мая так же находимся здесь. За это короткое время с помощью ближайшего помощника Григоренко Н. И. (вот он только что нарисовался в проеме двери: «Одеваться на бот?») мне удалось получить материал чрезвычайной научной важности.
С радостью сообщаю вам, что видовая самостоятельность новых тюленей полностью доказана. Мне как бы удалось провести грань между ними и ближайшим родственником – ларгой, или пятнистым тюленем.
Очень важно самому сознавать то, что делаешь. В этом – источник энергии, без которой тут ничего не изучишь.
…Приятно узнать, что у вас все в порядке. Представляю, как вы собираете Лену в школу. Смех и грех – моя племяшка идет в школу! Боже, как эти чертенята старят нас прежде времени.
Не помню, писал ли вам, что в Москве вышел сборник под названием «Морские котики Дальнего Востока». В нем моя большая (на 30 стр.) статья по коже. Получил коллективное письмо моих московских коллег. Пишут, эта статья может составить основу диссертации.
Торопят – команда поднялась. В путь! На боте – в океан, в неизвестность. Хорошо!
Мой будущий адрес: Сахалинская область, Северо-Курильск, до востребования.
27 июля, остров Парамушир
Уж так случилось, что я оказался первым советским исследователем, занявшимся изучением тюленей на Малой Курильской гряде. Мне посчастливилось стать на дорогу первооткрывателя. Еще недавно на зоогеографической карте Курильские острова представляли «белое пятно», а сейчас полностью исследованы. Один мой коллега – Берзин – утверждает, что это – подвиг. Ну, он хватил. Какой тут подвиг? Просто до нас никто этим всерьез не занимался – руки не доходили. А мы наверстываем упущенное – вкалываем, как волки. Вот и весь подвиг. Работается легко и с безмерным увлечением.
…Уже пять дней у нас живет новорожденный островного – самое милое существо на свете. Пытаюсь искусственно кормить его, хочу привезти во Владивосток. (Тайно мечтаю показать во время доклада – записал на магнитофонную пленку голос тюлененка.) Веду наблюдения.
Вернулся с берега, где выхватил из рук почтарей «слова родных» и чуть ли не вплавь кинулся на судно. Всего десять писем. Нужно сегодня же отправить всем ответы, так как ночью уходим – заход в бухту внеплановый, и о нем начальству не сообщаю. Поэтому постараюсь быть кратким (правда, не всегда у меня это получается).
Домочадцы мои живут неплохо. Сегодня получил от Люси письма. Молодчина! Думаю, другой такой – умеющей годами ждать возвращения мужа, который в это время залегает с тюленями на лежбищах, – мне уже не найти. Да еще в условиях Владивостока, который по своим нравам, ей-ей, не Челябинск.
Я уже сообщал, работа моя подвигается. Думаю, в ближайшее время «родится» 6—7 новых статей.
Поскольку других вопросов нет, заканчиваю».
Глава 22
„Я – ИССЛЕДОВАТЕЛЬ, А НЕ ХОЗЯЙСТВЕННИК!“
Алексей пришел в институт, как обычно, к началу рабочего дня. В лаборатории уже были Панина и Косыгин.
– Как там, на Сахалине? – встретил его вопросом Геннадий.
– На острове – нормальная погода, – делая озабоченный вид, пропел Белкин.
– Это и без тебя знаю, – проворчал Косыгин. – Я о совещании спрашиваю.
– Ах, о совещании? – будто удивившись, переспросил Алексей. – Совещание как совещание – одна трата времени.
– Представляете себе, – продолжал Белкин уже без прежнего налета шутливости, – три дня болтовни! Это двадцать четыре рабочих часа! Помножьте на сотню праздно болтающихся. Получается: почти две с половиной тысячи украденных у государства человеко-часов. Я бы за такое сжигал виновников на костре. Как во времена инквизиции.
– В таком случае, Леша, одним из первых надо сжечь моего папу, – сказала Галя. – Ведь ему чуть ли не каждый день приходится проводить совещания.
– Кирилл Иванович не в счет, – заявил Алексей. – Он проводит необходимые совещания. Так что не рассматривай Белкина как тенденциозную личность. Я не против совещаний вообще. Я против совещаний пустых, бестолковых… Единственное светлое пятно на сахалинской сходке – окончательно и бесповоротно разошлись со Снегиревым.
– Почему? – не удержался Косыгин.
– Для вас, Геннадий Митрофанович, не является секретом мой принцип: или вкалывать до седьмого пота, или катись ко всем чертям. Во время последней экспедиции Снегирев, по-моему, только и занимался тем, что пинал воздух.
– Не забывай, Леша, и другое, – возразил Косыгин. – Когда Снегирев заведовал нашей лабораторией, помнишь, как он «выбивал» для нас шхуны, деньги на экспедиции, позволял ездить в командировки в Москву, Ленинград, на Камчатку, наконец, редактировал твои статьи…
– Когда он редактировал статьи, я говорил ему спасибо. А то, что «выбивал» суда, деньги на экспедиции, – это входило в его обязанности. Он же подавал это так, будто делал нам одолжение… Что ни говори, любит он загребать жар чужими руками. И когда в гостинице зашел об этом разговор, так ему и сказал: «Или, Снегирев, будешь работать, или нам придется трогательно расстаться».
– А он?
– Невозмутимо заявил: «Мне искренне жаль, Белкин, что ты уродился всего лишь ломовой лошадью».
– А ты?
– Ответил, что признателен за сравнение со столь благородным животным, чего, к сожалению, сделать в отношении его не могу. Снегирев с бранью выскочил из комнаты… Хорошо, если бы проветрил мозги и сделал правильные выводы, – задумчиво закончил Белкин.
– Ты погорячился, Алексей, – предупредил Косыгин. – Аркадий не такой уж безнадежный парень. И не по-товарищески это – унижать коллегу.
– А по-товарищески – выезжать за счет других?
– Но об этом можно было бы поговорить без всяких обид.
– Иногда пощечина полезней «тысячи тонн словесной руды». Это даже Макаренко не отрицал…
– Леша! Тут тебя гранки дожидаются, – после неловкой паузы сообщила Панина.
– Какие гранки?
– Из Академии наук.
– Чего же вы, черти полосатые, голову морочите?
Алексей поспешил к столу и среди десятка различных папок увидел ровные колонки текста. Быстро пробежал по ним глазами, что-то вычеркивая и вставляя уточнения на полях.
– Наконец-то! – перевел дух, когда вычитал текст до конца. – Пусть знают наших, «фока-антисеребровских»!
Дверь отворилась, в комнату вошел Берзин. Русые, почти пепельные волосы сползли на его широкий, атакованный веснушками лоб.
– Привет «ластоногим»!
– Здравствуй, «китообразный»! – ответил Алексей.
– Чего зубы скалишь? – бросил Альфред в сторону Белкина.
– Не видишь, что ли, радуюсь – академики гранки прислали, обещают скоро напечатать статью об островном.
– Это другое дело, а я подумал: выполняешь неизвестное мне упражнение йогов. Прими, старик, мое сочувствие. Скоро о твоем тюлене узнает весь мир, а его первооткрыватель станет популярным, как голливудская кинозвезда.
– Это ты загнул.
– Чего загнул? «Доклады Академии» выписывают на всех шести континентах. Срочно нанимай секретаря для приема отечественных и зарубежных корреспондентов. Бери меня, только давай на берегу условимся: соотечественников принимаю я, иностранцев – ты.
– Почему? – удивился Алексей.
– Язык «хромает», а ты в нем ас.
– Нашел аса. Ты, как всегда, переоцениваешь мои возможности.
– Не скромничай. Лжескромность не украшает. Признайся: если ты вздумаешь написать письмо, допустим, какому-нибудь лорду, тебе потребуется не более пятнадцати-двадцати минут?..
– Ты к чему это, Берзин? Снова какую-нибудь «свинью» решил подложить?
– Надеюсь, не откажешь в любезности настрочить полторы странички одному американцу. Причем надо сегодня отправить письмо. Честное слово, Леш! Ждал тебя, как бога.
– Чем ждать, скорее бы сам написал.
– Все равно не успел бы. Я слышал не раз, как вы тут с Галкой лопочете. Это у вас вместо физической разминки, что ли?
– Нет, мы – за гармонию физического и духовного развития. А ты?
– Теоретически «да», практически не получается.
– Давай письмо и выметайся. Делаю это исключительно из-за хорошего расположения духа. Завтра ни за что не соглашусь…
– На завтра у тебя запрограммировано плохое настроение?
– Я не программирую плохого настроения, но находятся такие словоохотливые люди, которые все-таки портят его.
– Гарантируешь, что сегодня переведешь письмо, – тут же исчезаю. Думаешь, у меня нет дел?
* * *
После обеда в институте заседал Ученый совет: утверждали темы и сроки защиты кандидатских диссертаций. Когда черед дошел до Белкина, он поднялся и неторопливо начал:
– Я познакомился с тематикой кандидатских работ, многие темы меня очень интересуют. В свое время опубликовал статьи по кожно-волосяному покрову морских котиков в эмбриональной стадии. Конечно, мог бы более глубоко заняться изучением именно этой темы. Но, как известно, я сейчас изучаю островного тюленя. Этой темы нет в предлагаемом списке, но думается, она не идет вразрез с основной программой научно-исследовательских работ института. Поэтому обращаюсь с просьбой – включить ее дополнительно и разрешить мне заняться ее разработкой. Тема островного меня глубоко волнует, работа над ней представляется наиболее перспективной…
– А если это только ваше, субъективное, мнение? – оборвал выступающего секретарь Ученого совета.
Белкин не ожидал такой реплики, но не растерялся:
– В каждом научном поиске сначала преобладает субъективное мнение. Это – гипотеза. Но после убедительных доказательств она становится мнением объективным.
– Против вашей гипотезы – доктор биологических наук Серебровский. Это – один из крупнейших специалистов по ластоногим.
– Я знаю заслуги Всеволода Сергеевича. Он – мой учитель. Но если мы будем довольствоваться лишь мнением авторитетов и ничего не предлагать своего, – спокойно возразил Белкин, – наука застынет на месте.
– Позвольте! – не выдержал секретарь. – Заниматься работой, в успех которой никто заведомо не верит, это же во-люн-та-ризм! На это Ученый совет не пойдет!..
– Вячеслав Аркадьевич! – вмешался директор. – Прежде всего прошу не горячиться. Во-вторых, почему вы говорите за весь Ученый совет? Я тоже член совета, но с вами не согласен. Я верю в перспективу поисков Белкина. Даже предположим худшее, а именно ваш вариант. Если Белкин не сумеет доказать, что островной – особый вид, и в этом случае не будет большой беды. Честный ученый не ставит перед собой задачу – во что бы то ни стало сделать открытие. В науке, как вам известно, даже отрицательный результат – тоже результат. И в этом отношении работа Белкина представляет несомненный интерес… Вот хочу спросить вас, Вячеслав Аркадьевич: что мы знаем об островном?
– Но программой института эта тема не предусмотрена, – не сдавался секретарь.
– Программа – программой, а жизнь есть жизнь – она неумолимо вносит свои поправки.
– Из Москвы спросят не островного тюленя, а выполнение утвержденной программы. Это вы знаете не хуже меня, Кирилл Иванович. Так кто же будет отвечать за ваши поправки? Не я ли как ученый секретарь?
– Не вы! – еле сдерживая раздражение, возразил Панин. – Как директор я отвечаю за все дела в институте, в том числе и за выполнение программы научных работ.
И, сделав глоток воды, чтобы успокоиться, Панин продолжил:
– Ставлю на голосование. Кто за то, чтобы утвердить предложенную Белкиным тему? Кто против? Кто воздержался?
При последнем вопросе поднялась только рука ученого секретаря.
– Таким образом, тема утверждается, – объявил Панин. И, обращаясь к сотрудникам института, приглашенным на заседание, сообщил: – Вы свободны, товарищи. Белкина прошу минут через десять зайти ко мне.
После шумного заседания в кабинете директора было тихо и уютно.
– Не стану, Алексей, морочить тебе голову вступлением – и так сообразишь, что к чему. Ваша лаборатория длительное время находится без руководителя. Сам знаешь, как это пагубно сказывается на работе… Короче говоря, нам нужен заведующий лабораторией ластоногих.
– Причем тут я? – удивился Белкин.
– А вот причем. Сейчас мы обсудили этот вопрос на заседании Ученого совета и почти единодушно решили – рекомендовать на эту должность тебя.
– За что, Кирилл Иванович?
– Ты меня спрашиваешь, словно тебя приговаривают к заключению.
– Хуже! – взорвался Алексей. – Поверьте, для меня нет более жестокого наказания, чем ваше предложение.
– Почему? – развел руками директор. – Парень ты деловой, энергичный, а главное – с головой. Я уверен, вполне с этой должностью справишься. Конечно, на первых порах будет туговато – помогу.
– Я не боюсь трудностей. Опасаюсь другого, – поделился Белкин. – Стать завлабораторией – значит «по уши завязнуть» в административных делах. А как мой тюлень?..
– Так уж «по уши»?
– Иначе не могу. Если начну халтурить, ведь сами погоните?
– Погоню, но давай попытаемся.
– Зачем эти эксперименты? Вы прекрасно знаете, что по своей натуре я – исследователь, а не хозяйственник.
– Выходит, я – не исследователь? – спросил Панин.
Алексей понял, что задел у старика больную струну.
– Нет, вы прежде всего – ученый. Но если бы не стали директором, сделали бы гораздо больше для науки. В свое время, видимо, вас точно так же, как вы меня, уговаривали.
– Это ты угадал, – Панин улыбнулся. – Только меня не уговаривали. Я, как и ты, отказывался, а мне: «Партийную дисциплину не хочешь соблюдать?» Я пытался возразить: «Партийная дисциплина должна совпадать с интересами дела!»
– Вот видите, Кирилл Иванович, все понимаете, а хотите так же поступить со мной.
– Нет, Алеша, ничего не стану делать против твоей воли. Но пойми меня. Мне нужны не вре-мен-щи-ки, а толковые помощники. Чтобы не перекладывали бумажки с места на место, а в науке разбирались, умели заглянуть в суть исследований, видеть их перспективу. Ты бы подошел…
– Спасибо, Кирилл Иванович. Считайте, уговорили. Я дам согласие на ваше предложение, только не сейчас.
– Когда же?
– Года через полтора. Закончу работу о своем тюлене, а потом можно попробовать…
