Текст книги "Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)

В сложившейся обстановке нетронутая американская мощь стала решающей, а позиция американского президента – определяющей. По сравнению с Францией и Британией ставки Америки в России были относительно небольшими. «С точки зрения безопасности, Россия представляла для Америки сравнительно небольшую угрозу. В свете того, что Америка является преимущественно военно-морской державой, а Россия – континентальная держава, она не представляет для Америки угрозу. В этом смысле главной целью Вашингтона является скорее изгнание Японии из Восточной Сибири, чем создание там зоны американского влияния»[615].

Мы склонны присоединиться к мнению американского историка А. Мейера: «Если бы Вильсон прибыл в Европу убежденным в необходимости фронтальной атаки против большевистской России, оба – Клемансо и Ллойд Джордж (не говоря уже о Соннино) – почти наверняка последовали бы за ним. Даже не призывая свои войска в крестовый поход против большевиков, Вильсон бы мог вызвать этот поход своей воодушевляющей идеологией, которая нейтрализовала бы оппозиции европейских левых, в то время как его страна предоставила бы необходимые материальные резервы для крестоносцев. Но произошло противоположное. С поражением Германии, фактическим распадом германского государства нерешительность президента в отношении интервенции лишь возросла. Эта нерешительность, появлению которой было много причин, вела Вильсона к охране скорее существующего положения, чем к немедленному употреблению силы и решительному наступлению».

В то время как Франция и Англия стремились восстановить свои предвоенные соглашения с Россией, Соединенные Штаты меньше были завязаны на Европу и Россию. В экономическом плане объем влияния Америки в России, быстро росший в 1917 г., все же не достиг британских и французских показателей. Американские государственные займы, как и частные капиталовложения в России, не достигли уровня капиталовложений союзников. Торговля США с Россией также не превзошла по значимости западноевропейскую торговлю с этой страной. США разыгрывали свои карты на других направлениях. В частности, они были более заинтересованы в установлении более тесных отношений с Китаем, именно в этом Вашингтон видел способ изменения «европоцентричного» мира. Если Лондон и Париж смотрели на Европу, то американцев стали больше интересовать берега Тихого океана.

В этой ситуации президент Вильсон пришел к выводу, что двусмысленности в отношении России следует положить конец. Пусть восторжествует здравый смысл. Вильсон рассуждал в терминах макрополитики. Война в России так или иначе окончится. Задачей становилось привлечение любого (будущего) правительства России в коллектив мирового сообщества – Лиги Наций, а не доведение Москвы до положения мирового изгоя. У Америки был исторический шанс – лишь она, растущая и крепкая, могла оказать экономическую помощь России в минуту ее отчаяния. Создание же более определенной структуры взаимоотношений между США и Россией укрепляло базис международного порядка, в котором западноевропейским метрополиям приходилось потесниться. Было ясно, что без России невозможно подлинное европейское восстановление и новое мировое перераспределение ролей.

Поворот интересов президента Вильсона, возобладание премьера Ллойд Джорджа над воинственным крылом своего кабинета, обращение Клемансо к формированию Малой Антанты и опора на Польшу (проявившую себя сильным противником России в 1920 г.) позволили многострадальной России выйти из поля непосредственного давления Запада. Наконец и для России мировая война закончилась.

УНИЖЕНИЕ РОССИИ

В результате последовавшей за Брестским миром Гражданской войны, интервенции и нападения Польши Россия потеряла Польшу, Финляндию, Эстонию, Латвию, Литву и Бессарабию, составлявшие в совокупности 15,4 % ее населения. Потеря 817 тыс. квадратных километров территории и 28 млн. подданных означала также потерю 10 % всех железнодорожных путей, трети всех индустриальных предприятий, использующих одну шестую часть всех индустриальных рабочих, производивших одну пятую всех индустриальных товаров[616]. Брест вызвал в России настоящий болевой шок. Не нужно обладать запредельной фантазией, чтобы увидеть реализацию планов германской Миттельойропы. Ведь Германия уже стояла кованым сапогом от Греции до Финляндии, от Бельгии до Грузии. И ее индустриальная мощь, организованная административная сила, военное превосходство получили многократное и наглядное подтверждение. Смогла бы Германия удержать эту невиданную зону влияния? Империя кайзера демонстрировала чрезвычайную эффективность, лояльность германского населения до 1918 г. не имеет параллелей, всеевропейское германское влияние направило бы историю в неведомое русло. Как жертвы этой невиданной силы, мы должны быть благодарны стойкости французов, решимости англичан и предприимчивости американцев – их жертвы и воля аннулировали самые жестокие положения Брест-Литовского мира, оторвавшего от тела России едва ли не половину ее территории.

Относительные потери Германии от Версаля имели схожие пропорции.

Но Брест и Версаль не были похожи на Вестфаль 1648 или Вену 1815 г., они не создали долговременной системы. С подписанием Брестского и Версальского мирных договоров боевые действия никоим образом не прекратились. Вернее, они прекратились только на Западном фронте. Весь 1918 год прошел в России в боях по всем азимутам. А стоило Людендорфу дать слабину на Западе, как в ноябре 1918 г. показали свою уязвимость его кавказские и восточнославянские приобретения. Ничуть не добавил в этом краю земли стабильности Версальский договор. Интервенты уходили под давлением новых социальных идей и ощущая силу нового русского национального чувства.

Советская Россия призвала в ряды своей армии полководцев типа Брусилова, который определил в качестве своей главной задачи «возбудить чувство народного патриотизма». Десятки тысяч офицеров, презрев прошлое, вошли в русскую армию после взятия Киева поляками в мае 1920 г. Киев не только был отбит, но в июле того же года Красная армия начала стремительное наступление на Польшу. На II конгрессе Третьего – коммунистического Интернационала присутствовали делегаты со всех стран Европы и многих стран мира. Была вывешена огромная карта зоны боевых действий, и Ленин призывал пролетариат всего мира помочь России как жертве агрессии и как родине «униженных и оскорбленных».

На II конгрессе Коминтерна, состоявшемся в Петрограде в июле 1920 г., Ленин выдвинул два главных положения своей доктрины: 1) диктатура пролетариата – железный пролетарский централизм в партии; 2)постоянная пролетарская революция, ведущая к созданию всемирной социалистической республики. Выдвинутые им двадцать одно условие принятия в коммунистический Интернационал делали теперь уже ВКП(б) безусловным лидером мирового коммунистического движения.

Но фиаско оторвавшегося от основных войск Тухачевского похоронило надежды на выход русского коммунизма в Центральную Европу. Наступившие холода открыли старую картину: окопы и колючая проволока по всему фронту. Рижский мир, подписанный в марте 1921 г., завершил этап безостановочного кровопролития в этой части Европы.

Германия не встала навстречу частям Тухачевского, конникам Буденного, бронепоездам Троцкого, что решило бы иначе судьбу европейского мира. Но мира здесь не было. Организации типа «Консул» корректировали боевые действия немецких партизан в Верхней Силезии и в других частях развороченной восточной границы Германии. Во время плебисцита 21 марта 1921 г. более 700 тыс. высказались за существование в пределах Германии, а 480 тыс. – Польши. Немцы восприняли результаты референдума как право на всю провинцию, а поляки, возбужденные противостоянием с Москвой, готовы были отдать лишь две трети. Развернулись бои. Так Ллойд Джордж изменил германо-польскую границу практически в решающем месте – Лига Наций провела границу, которая никого не удовлетворила. К тому же возник «польский коридор» – незаживающая рана на карте Европы.

Оба договора – Брестский и Версальский – покоились на временном соотношении сил и на стимуляции малых национализмов ради ослабления России и Германии. Яд национализма отравил несколько поколений, и вся история XX в. оказалась историей, прежде всего, националистической безумной гордыни и слепой ненависти к иноплеменникам. Пострадали и Россия и Германия, но триумф разделительной политики Запада (которую они ни в коем случае не были согласны примерить к себе) вызвал в обеих странах поразительный по силе антивестернизм, оказавшийся подлинной причиной Второй мировой войны. Из Германии и из России начала исчезать та бесценная материя, которая называется любовью и уважением к Западу.

При взятии в сентябре 1921 г. Баку глава Реввоенсовета Троцкий объявил, что «дорога на Париж и Лондон лежит через Афганистан, Пенджаб и Бенгал»[617]. Эту идею обыгрывал на все лады Конгресс народов Востока в золотом бакинском сентябре того же 1921 г. Большевики помогли встать на ноги новой Турции в 1923 г.

АМЕРИКА

Что же касается Америки, то ее газеты писали в момент подписания советско-польского договора: «Из долины Миссисипи Европа невидима»[618]. Да и не стоило знать эту часть мира, где столь много осталось от феодализма. Когда президент Вильсон говорил о Европе с прочувственной симпатией, это означало, что он имеет в виду «страну озер» в Англии и шотландские взгорья. А вовсе не букет ее культурного разнообразия. Полковнику Хаузу удалось все же подготовить все для первого заседания Лиги Наций в Вашингтоне, где председателем был бы президент Вильсон. Предполагалось провести это заседание сразу же после ратификации сенатом Версальского договора.

Символом соприкосновения двух эпох была демонстрация рабочих на виду у направляющегося к «Джорджу Вашингтону» президента. Но вот все позади: эскорт военных кораблей окружил лайнер, взявший курс на Нью-Йорк. Наступили спокойные дни, когда можно было обдумать прошедший дипломатический ураган. Главные надежды Вильсон возлагал на создаваемый им первый в истории международный механизм глобального диапазона – Лигу Наций. Она сумеет создать арену, на которой экономическая мощь США проявит себя в полной мере. По существу, Вильсон предлагал создать некое буржуазное «сообщество» с Лигой Наций в качестве парламента. Но он при этом неуклонно стремился сохранить те преимущества, которыми владела американская экономика. Отметим, что экономическими советниками президента Вильсона всегда были крупные бизнесмены, а не какие-нибудь говоруны-реформаторы. Сам же Вильсон отличался органическим отвращением к миру цифр, статистики и графиков. И с самого начала работы мирной конференции президент постарался сделать так, чтобы экономические проблемы обсуждались в особом комитете, работающем, так сказать, в стороне от главных обсуждений. «Большая тройка» говорила о цифрах лишь в связи с германскими репарациями.

И когда речь зашла о степени слияния американской экономики с европейской, что могло бы (гипотетически) породить тесные узы, президент Вильсон оказался не на высоте своего глобального замысла. В послании новоизбранному конгрессу от 19 мая 1919 г. Вильсон вопреки логике создания любимого детища – Лиги Наций – говорит не о сближении экономик главных центров капиталистического мира, а, напротив, о создании высокой тарифной стены вокруг американской экономики. Он говорит о необходимости защитить американскую индустрию для сохранения военно-оборонительной системы США. Именно это должно было позволить Америке «принять меры возмездия», если какая-либо держава обнаружит стремление к дискриминации американских интересов. Это крайне важное противоречие. Вильсон-политик хотел интегрированного мира, где самая крупная единица была бы впереди по закону больших чисел. Вильсон-экономист отражал заскорузлые интересы самой «некосмополитической» американской буржуазии, которая, несмотря на все свое могущество, боялась пускаться в не ограниченное тарифами мировое плавание. Рискуем сказать, что это противоречие убило бы планы Вильсона, связанные с Лигой Наций, даже если бы еще раньше против них не выступил сенат.

Было очевидно, что в своей основе американская элита вовсе не намерена была сливать свои рынки и ресурсы с европейскими в той же мере, в какой неприемлемыми были планы военной интеграции. Напротив, все более работал эгоистический мотив – не снижать темпов роста торговли, привыкшей к максимально благоприятным условиям военного времени. Вильсон говорил, что США должны стать банкиром мира, но, тормозя интеграционную тенденцию, он объективно затруднял и финансовые операции американских банков в различных регионах мира. Получается, что Вильсон верил в американское экономическое могущество, верил в «естественную» силу торговли США и боялся открытой схватки на освобожденной от тарифов арене.

Осталось убедить сенат. В Восточной комнате, сидя на расстоянии вытянутой руки перед сенаторами Лоджем и Нок-сом, президент Вильсон изложил аргументы в пользу быстрой ратификации договора: «Почти все элементы нормальной жизни зависят от ратификации мирного договора. Я должен честно сказать, что неспособен понять, почему выдвинуты такие сомнения». Но он уважает искренность сомневающихся.

Сенаторы выдвинули уже известные возражения: репарации, подмандатные территории, Шаньдунский полуостров. «Пиля собственный сук», Вильсон признал, что решение шаньдунского вопроса его также не устраивает. Это сразу же сделало Вильсона своего рода жертвой японского нажима. Ошибкой Вильсона было и то, что он по памяти начал отвечать на вопросы о весьма щекотливых соглашениях европейских держав между собой. Президент явно не был мастер действий в условиях перекрестного допроса. Когда сенатор Бора спросил президента, когда тот узнал о шаньдунской договоренности, мыслительный процесс Вильсона дал сбой, и он стал кивать на госсекретаря Лансинга: «Я узнал о нем только после прибытия в Париж». А европейские проблемы, о них Вильсон тоже узнал на последней стадии? Президент ответил положительно. Что о секретных договорах союзников? Вильсон не знал о них. Все это было динамитом для дела ратификации: осведомленный лишь в последний момент президент – жертва наивности, европейского макиавеллизма. Невежество на самом высоком уровне? Ведь большевики растиражировали тайные договоры, о них знает весь мир. Неловкость Вильсона дорого ему стоила. (Отвечая в 1920 г. на вопрос анкеты: «Хороша ли его память», он ответил: «Скорее хороша». Ведь он безусловно знал о тайных договорах задолго до отбытия в Париж.)

Сенаторы в большинстве своем решили сделать оговорки частью общего договора. 26 августа 1919 г. Комитет по международным делам американского сената принял примерно пятьдесят поправок, практически лишавших членство Соединенных Штатов в Лиге Наций всякого смысла.

Из Лондона полковник Хауз сообщал, что откладывание ратификации мирного договора препятствует закреплению американских позиций в Лиге: не имея согласия конгресса, американские дипломаты не могут занять свои места во влиятельных комиссиях. Полковник спрашивал, не поможет ли делу подталкивание других стран – Англии, Франции, Италии – к более быстрой ратификации договора? 21 августа Вильсон ответил, что ратификация договора союзниками желательна; каким же будет итог внугривашингтонской борьбы, он не берется предсказать. Вильсон полагал, что Совет Лиги Наций следует создать после одобрения договора по меньшей мере четырьмя великими державами и большинством малых стран. Иначе какая же это мировая организация?

Вильсон все больше начинает испытывать страх по поводу того, что, если Лига Наций будет создана без США, она будет во многом направлена против США. Более энергичные и предприимчивые англичане и французы найдут способ, как обратить к своей пользе его идею создания мировой организации. Страхи и опасения породили замысел «идти в народ» и через головы колеблющихся сенаторов призвать американцев к руководству миром. Достаточно робкие протесты против такого хода были заглушены. Разумеется, для трезвых глаз Тьюмалти предлагаемое было не чем иным, как попыткой «умереть с лицом, обращенным к врагам»: секретарь знал о состоянии здоровья Вильсона и его фактически исчерпанных ресурсах. Тьюмалти был против этого «крестового похода». Он видел, что прежний энергичный, стройный, активный, алертный политик на глазах превращается в пожилого бойца – седеют волосы, и мрачнеет решимость сражаться до конца. Лансинг тоже отговаривал Вильсона от этой отчаянной попытки переломить общественное мнение: это лишь ожесточит сенаторов. Эдит была против этой поездки; врачи категорически не советовали ее предпринимать. Грейсон: «Эту поездку невозможно предпринять без тяжелых последствий».

Убедить Америку принять на себя великую мировую роль – вот осевая идея турне президента. 4 сентября 1919 г. – Колумбус, штат Огайо; первая остановка и первая речь. Она удивила всех, кто видел в больном Вильсоне растерянного человека. Президент не нуждался в шпаргалках и говорил слушателям о сути дела без обращения к заранее заготовленным текстам: «Я желаю доложить своим соотечественникам о состоянии дел в мире, который нуждается в переустройстве». В Лиге Наций, говорил президент, Америка будет «опекуном мира». Его слушатели должны выбирать, желают они быть страусами или орлами, хотят ли они сыграть свою роль в истории «как члены совета директоров или как непричастные болтуны». Эдит пишет, что «речь была воспринята с грандиозным энтузиазмом». Но у Грейсона остались другие впечатления: «Небольшая толпа, ситуация весьма неблагоприятная». В общем и целом сторонники Вильсона все же были воодушевлены мужеством своего лидера и его прямым обращением к нации. Новая энергия президента их воодушевляла.

Следующая война будет оплачена американской кровью и американскими деньгами – так говорил пророк. Выбирайте, кем вы хотите быть, страусами или орлами. Нужно либо принять огромные обязанности этого мира, либо уступить свое место. На всех станциях и полустанках Вильсон говорил о том, что он сделал для своей страны в Париже.

12 тыс. слушателей приветствовали его в Колизее Сент-Луиса. В торговой палате Сент-Луиса (третья остановка на крестном пути президента) Вильсон, войдя в лучшую свою форму естественного евангелического проповедника, задал присутствующим вопрос относительно того, как разграничить внутренние дела от внешних: «Кто может сказать, что наши интересы отделены от интересов остального мира в торговом плане, промышленном, финансовом? Разрешите мне быть практичным. Становясь партнерами других стран, мы будем главенствовать в этом союзе. Финансовое превосходство будет нашим. Индустриальное превосходство будет нашим. Торговое превосходство будет нашим. Страны мира ждут нашего руководства». Величайшим националистом является тот, кто желает своей стране быть величайшей нацией, а величайшей нацией может быть лишь та нация, которая наилучшим образом осуществляет свои обязанности в семье народов.

Возможно, Вильсон делал ошибку. Он сам в свое время описывал яростные речи президента Эндрю Джонсона, который, как писал сам Вильсон, «своими пронзительными речами лишь увеличивал число своих оппонентов к вящей радости большинства конгресса. Противники стали подвергать сомнению запретное – его мотивы. «Харви уикли» изобразила его «беснующимся дервишем», проделывающим свои трюки за счет налогоплательщиков. Распространились слухи, что он готовит для себя третий президентский срок.

После выступления в Сент-Луисе Вильсон мог жить не иначе как с непрекращающейся головной болью. После выступления он сразу же ускользнул вместе с Эдит и Грейсоном в городской парк для непродолжительной прогулки. При всех гигантских усилиях в июле он так и не отошел от прежних физических ударов. Весь июль он жил под дамокловым мечом инсульта и паралича. Этот стресс сказался на его речах, где нетрудно обнаружить и неточности и ошибки. Багдад он поместил в Персии, австро-венгерского кронпринца, по его версии, убили не в Сараеве (Босния), а в Сербии. Он перепутал даты тайных договоров союзников, и сенатор Норрис открыто упрекнул президента в искажении истории.

Слабость провоцирует, противники активизировались. Его ловили на слове. Вильсон сказал в Колумбусе, что происходит от предков – борцов за американскую независимость. «Нью-Йорк геральд» немедленно сообщила читателям, что мать Вудро Вильсона была рождена в Англии и в 1833 г. эмигрировала в Канаду. Все родители его родителей родились и эмигрировали в Соединенные Штаты после Войны за независимость. «Что заставило президента Вильсона претендовать на звание потомка отцов пилигримов, неясно». Тогда гордость Вильсона в отношении своих предков приобрела новый оттенок. «Я вышел из расы, которая, живя на голых и неплодородных холмах Шотландии, обязана была работать, и работать упорно, – и они демонстрировали свои лучшие качества именно тогда, когда работа была тяжелой».

Газета «Лос-Анджелес экземайнер» заявила об «усталости американского народа, о пресыщенности американцев «сентиментальным теоретизированием и блистательными общими местами». Американский народ устал от европейских дрязг, он желает хорошего питания, денег и присутствия своих сыновей в родных пределах. «Народ желает, чтобы сенат снял Версальский мир с повестки дня своих обсуждений, нанес этому миру прямой нокаутирующий удар, присоединился к палате представителей в декларации об окончании войны. Народ желает, чтобы Англия, Франция, Италия и все прочие сели в собственные лодки и положили конец всему этому безумию». Все более открытыми врагами президента (и мишенями его иногда анонимной риторики) были сенатор-республиканец Филандер Нокс (госсекретарь в правительстве президента Тафта), призвавший конгресс отвергнуть Версальский мирный договор ввиду того, что условия мира с Германией были излишне суровыми, что неизбежно поведет к следующей мировой войне, непримиримыми становились сенаторы Джеймс Рид из Миссури, Уильям Бора из Айдахо, Хайрэм Джонсон из Калифорнии.

Между тем сенатская комиссия по иностранным делам методично дискредитировала глобальные планы президента. Ее председатель сенатор Лодж особенно доволен был показаниями У. Буллита, который представил все доказательства несогласия с президентом его государственного секретаря, по меньшей мере, отсутствие у Лансинга энтузиазма в отношении быстрой ратификации договора. (Повторим: в частной беседе 19 мая 1919 г. Лансинг сказал, что Лига Наций бесполезна для Америки, что эффективно преодолеть сопротивление других великих держав Соединенные Штаты не смогут и что, если бы сенаторы понимали, что означает Лига Наций для Америки, они безусловно отвергли бы ее.) Лансинг бросился к телеграфу, но его объяснения отнюдь не смягчили удара по политике президента. Стало ясно, что даже в высшем эшелоне власти участие США в Лиге Наций вызывает серьезные противоречия.

А президент сражался из последних сил. Вильсон все более терял в весе, его головные боли становились все более частыми, зрение слабело до таких пределов, что по меньшей мере однажды он вышел к толпе, не видя ее. У него постоянно двоилось перед глазами. Вудро Вильсон терял аппетит; доктор Грейсон питал его жидкой пищей, но нервное напряжение не позволяло переваривать даже самую малость. Президент лишился сна, а в Монтане, где воцарилась сухая и чрезвычайно жаркая погода, сел его голос. Оказалось, что это горловая инфекция. Развивалась астма, и всю ночь доктор вспрыскивал пациенту лекарства в рот и в нос.

Вечером 25 сентября его нервная система дала сбой. Массажистка была у Эдит, когда из соседнего купе – от президента раздался слабый стук. Вильсон сидел на кровати и пожаловался на свое состояние. Грейсон обратил внимание на опущенные уголки рта, особенно на левой стороне лица. Приступ длился почти всю ночь. В 2 часа ночи Вильсон едва дышал, мускулы лица дергались, неукротимая тошнота отпустила лишь к утру. Когда утром президент собрал силы к последнему броску, доктор Грейсон предупредил, что последствия будут фатальными. Возможно, в будущем Вильсон жалел, что не умер этой ночью. Но в напряжении данного дня, услышав слова Грейсона, Вильсон сказал: «Если вы так полагаете, я подчиняюсь». Секретарю Тьюмалти: «Я чувствую, что распадаюсь на части». И, отвернувшись к окну, постарался скрыть слезы.

То был безжалостный приступ атеросклероза, повторение примерно того, что уже имело место в Париже. После семи утра Вильсон появился тщательно выбритым и одетым, но всем было ясно, что мучению следует положить конец. Решение всех окружающих прервать турне он воспринял стоически. Собравшимся у Уичиты людям Тьюмалти сказал об отмене выступления. Дочерям послана телеграмма, что Вудро Вильсон возвращается в столицу, – он послал успокоительные телеграммы дочерям, чтобы газетные сообщения не перепугали их. Вильсон продиктовал сообщение жителям Уичиты: он сожалеет. Поезд бросился на Восток. Два дня и две ночи Вильсон сидел, глядя на мчащиеся пейзажи. То были руины его амбиций. Питался он только жидкостями, новости черпал из газет. Последние распоряжения президента говорят о его намерениях: послать эскадру военно-морского флота США в Адриатическое море, чтобы контролировать итальянцев, закусивших удила, – боевые корабли в Средиземноморье остановят амбициозных итальянцев.

Уже все американские союзники ратифицировали Версальский договор. Вашингтон стоял в одиночестве. Парализованный президент сражался со своей судьбой; первая леди отвечала на некоторые письма, но большинство (особенно от полковника Хауза) выбрасывала в мусор. Три группы сенаторов – сторонники серьезных оговорок (Лодж), республиканские сторонники «мягких» оговорок и более или менее лояльные президенту демократы. Это были три приблизительно равные части сената, а для ратификации договора требовались две трети его состава.

Теперь Вильсона мог спасти только полковник Хауз. Несмотря на осложнения с почками, полковник через своего помощника Бонсала связался с сенатором Лоджем. Они изменили в тексте договора примерно сорок слов и сделали пятьдесят вставок. Это был единственный вариант, приемлемый (по мнению полковника Хауза) для обеих сторон. Хауз в эйфории забыл о болезни. Он послал новый вариант в Белый дом, но о нем никто никогда ничего не слышал. Позже мы узнаем, что миссис Вильсон не сообщила мужу даже о самом возвращении Хауза из Европы. Начиная с сентября 1919 г. Хауз перестал получать корреспонденцию из Европы. И только в 1952 г. обнаружилось, что он подошел к конкретному решению проблемы с долгами.

6 ноября 1919 г. комиссия Доджа представила на рассмотрение сената Договор с четырнадцатью поправками. Вильсон передвигался в инвалидной коляске, но его мыслительный процесс стал более эффективным. Он стал соглашаться на некоторые поправки, но пообещал наложить на Договор президентское вето в случае изменения преамбулы и статьи 10-й. 19 ноября 1919 г. сенат США отверг Договор.

РОССИЯ

Ленин недоумевал: фантасту Герберту Уэллсу он говорит осенью 1920 г.: «Почему в Англии не начинается социальная революция? Почему вы ничего не делаете, чтобы подготовить ее? Почему вы не уничтожаете капитализм и не создаете коммунистическое государство?»[619] – этот вопрос занимал Ленина до конца его дней.

Две величайшие державы, вышедшие из Бреста и Версаля, несмотря ни на что, гигантами – Советская Россия и Соединенные Штаты, – руководились в этот решающий период людьми, воззвавшими к антимилитаристским, интернационалистским настроениям своего поколения. На день рождения 28 декабря 1923 г. Вильсону подарили специально сконструированный «Роллс-Ройс». У Ленина был такой же автомобиль. В дальнейшем оба они оказались фактически неспособными исполнять свои государственные функции. После инсульта 25 мая 1922 г. Ленин не мог участвовать в процессе управления. Вильсона не стало после четырех лет невообразимых мучений 3 февраля 1924 г. Ленина – двумя неделями ранее. Для обеих стран наступили новые времена.

Уже когда Москва в марте 1921 г. подписывала Рижский мирный договор и в Москве состоялся X партийный съезд, геополитическая перемена была видна всем. Уже никто не вывешивал огромных карт Европы и мира, все скромно склонились над внутренними задачами. Тем более что они были драматическими: голод на Юге; крах промышленности; губительные последствия отмены денег.

Ленин произнес трехчасовую речь, которая прозвучала похоронным звоном для приверженцев мировой революции. Категорически отвергая всякую оппозицию – а перед ним сидели многолетние борцы за мировой коммунизм, – Ленин потребовал перехода к улучшению условий жизни в одной стране. В России. Новая экономическая политика, объявленная вождем, предлагала мир крестьянству России как главную линию вместо прежней генеральной линии на союз с мировым пролетариатом (германским в первую очередь). Неумение пролетариата Центральной и Западной Европы взять власть в свои руки не оставило российскому пролетариату иного выбора, как союз с российским крестьянством. Теперь, выплатив свой фиксированный налог, крестьяне России могли остальное продавать. Самообогащение легализировалось. Немалое число революционеров приставили в эти дни пистолеты к своим вискам.

Чтобы сохранить свою власть, большевики повернулись к национальным элитам – в поддержку малых народов создавались школы, филармонии и академии. Особенно важными считал Ленин уступки таким частям страны, как Грузия. Созданные на местном уровне власти пошли по пути федерализации страны, апофеозом чего было создание в декабре 1922 г. Союза Советских Социалистических Республик. Все это означало драматический отход российских коммунистов от своей первоначальной идеи мировой коммунистической республики, ведомой софистичными германскими социал-демократами. (Драма этих социал-демократов вскоре, при Гитлере, была ужасающей; но на данный момент они считали, что остались на стороне цивилизации против варварства.)

Ленин надеялся, что его отступление имеет тактический характер («крестьянский Брест»). Рынок, создаваемый крестьянином, будет «социализирован». Но нэп будет длиться десятилетие, «возможно, дольше».

Решаемая одновременно «кронштадтская проблема» дала России первый концентрационный лагерь. 18 марта 1921 г. – день пятидесятой годовщины Парижской коммуны – на Соловецких островах был учрежден лагерь, в котором были размещены тысячи противников установившегося режима. В Северный лагерь особого назначения (СЛОН), побег из которого был практически исключен, были посланы представители самых различных политических направлений, несогласных с линией ВКП(б).