Текст книги "Унижение России: Брест, Версаль, Мюнхен"

Автор книги: Анатолий Уткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 48 страниц)

И теперь Брокдорф-Ранцау, сидя, выразил надежду, что «возможно, будет выработано нечто, что сможем подписать мы все».

Клемансо спросил: не желает ли министр что-либо добавить? Жестом указательного пальца Брокдорф-Ранцау дал понять, что ему нечего добавить. Клемансо объявил: «Таким образом, заседание закончено». Делегаты начали подниматься, но Клемансо умолял не спешить. Сидя в своих креслах и на своих стульях, политики и дипломаты союзников наблюдали уход немцев. Дойдя до двери, граф Брокдорф-Ранцау развернулся лицом к союзникам и закурил сигарету.

НЕМЕЦКИЕ «НИ ВОЙНЫ, НИ МИРА»

Непредвзятым наблюдателям было очевидно, что веймарские вожди Германии, помимо прочего, хотели нажить политический капитал за счет простой формы использования патриотизма – протеста против суровых условий Версальского мира, согласно которому Германия отдавала в пользу соседей 13 % своей территории и 10 % своего населения. В тот момент немцы едва ли могли разобраться в оттенках американо-франко-английского конгломерата отношений; в противном случае они, видимо, должны были играть не против, а за Вильсона. Вильсон от лица «тройки» писал, после выпада Брокдорф-Ранцау, «ответ на ответ»: «Совет не может опуститься до дискуссий о своем праве настаивать на условиях представленного текста мирного договора. Он может рассматривать лишь практические предложения полномочных германских представителей».

В последовавшие дни стороны обменялись нотами. Последовали недели страстных дебатов. Немецкие эксперты прислали свои комментарии к переданному им тексту. Союзные эксперты отказались изменить согласованные между собой условия. Курьеры сбивались с ног, принося немецкие «поправки» и союзные отказы. Большинство германских критических замечаний исходило из того, что данный пункт не согласуется с «14 пунктами» президента Вильсона – или с обещанием государственного секретаря Лансинга.

Союзники же ссылались на «варварские разрушения, совершенные германской армией», или на «германскую агрессию и ее последствия». Подавляющее большинство нот касалось Польши и германо-польских границ. 29 мая 1,919 г. немцы прислали в Париж небольшую книгу, в которой давалось описание того, что произойдет с миром в том случае, если текст предложенного союзниками договора не будет значительно ревизован. В книге достаточно детально рассматривались вопросы репараций, территориальных изменений и вопрос о «виновности за войну».

Немецкий ответ от 29 мая 1919 г. на подписанную Вильсоном ноту западных держав вызвал панику даже у претерпевших все. Даже Ллойд Джордж всерьез теперь опасался, что Германия возобновит военные действия. В Вашингтоне и в Лондоне, как и в штаб-квартирах американцев и англичан в Париже, стали задаваться вопросом, не перегнули ли союзники палку в своем обращении с Германией. Лишь Клемансо упорно полагал, что суровость условий мира недостаточна, и 2 июня заявил своим американскому и английскому коллегам, что любая уступка Германии вызовет падение его кабинета и приход к власти во Франции еще более жесткой в отношении Германии политической коалиции.

Могла ли Германия реально изменить условия мира? Эти дни и недели едва не привели к новой войне.

ГЕРМАНИЯ В АГОНИИ

Трудно передать то ожесточение, которое охватило Германию после раскрытия условий мира. Германская делегация в Версале разместилась в прежнем доме мадам Помпадур – отеле «Резервуар», совсем неподалеку от отеля «Дворец Трианон». Германская делегация, ознакомившись с текстом, единодушно проголосовала против принятия подобных мирных условий. Они потребовали фундаментальной ревизии условий. Прозвучали предложения немедленно отбыть в Германию. В телеграмме президенту Эберту германская делегация докладывала, что предложенный договор «невыносим и его невозможно выполнить»[603]. Телеграмма настаивала на том, чтобы президент Эберт, обращаясь к германской нации, употребил именно эти слова.

Многие в Германии не уделяли должного внимания Парижской конференции – в стране шла Гражданская война. «Фрайкоры» бились на улицах Мюнхена, и невиданная республика, созданная независимыми социал-демократами, теряла свои баварские позиции. Несколько тысяч человек погибли в уличных боях. В Берлине крушение Баварской советской республики отметили военным парадом. В Веймаре ликования не было – Национальная ассамблея была 15 апреля распущена на пасхальные каникулы. Итак, в Германии существовали особые условия – парламент отсутствовал, а гражданская война продолжалась. Собственно, это была стандартная ситуация для всего периода после ноября 1918 г.

Получив союзные условия, президент Эберт решил устроить неделю национального траура вследствие «самого горького разочарования и невыразимого горя всего народа». Запрещены были все увеселительные мероприятия. Театры обязаны были иметь «только такой репертуар, который соответствует серьезности этих мрачных дней». Канцлер Шейдеман объявил, что предложенные условия мира являют собой «смертельный приговор» Германии. Специальная сессия Национальной ассамблеи была назначена на 12 мая 1919 г.

Бушевало возмущенное людское море. 15 мая 1919 г. вокруг рейхстага собрались 200 000 человек. Митинг открыл министр колоний Йоханнес Белл, возвестивший о том, что будущее страны лежит в африканских колониях. Президент Эберт заверил присутствующих, что правительство не намерено подписывать карфагенский договор.

На указанной специальной сессии доктор Вильгельм Каль, профессор юриспруденции, воззвал к памяти Иоганнна Готлиба Фихте, первого ректора Берлинского университета, который так воззвал к патриотическим чувствам немцев, что они вышвырнули Наполеона из страны. Шейдеман предсказал, что «отсохнет рука, которая создала такой позорный договор, условия которого «неприемлемы». Шейдеман особенно был взбешен созданием «польского коридора» – горький комментарий к принципу «самоопределения наций»[604].

Германская пресса приняла самый жесткий тон. Газеты пестрели оценками типа «неприемлемо», «нетерпимо», «неисполнимо». В своей официальной речи канцлер Шейдеман, по существу, повторил аргументы «сидячего» Брокдорф-Ранцау. Версальский корреспондент «Берлинер тагеблат» охарактеризовал душевное состояние присутствующих как «приговор Германии к смерти». Германская цивилизация взошла на плаху. «Антант кордиаль» готова задушить главную хранительницу культуры. Рабство, которое предназначено Германии, «во много раз более жестокое, более варварское, более позорное, чем рабство прежних времен; к примеру, немецкие военнопленные работают без оплаты своей работы. Германская торговля низведена до нуля. После пяти столетий конструктивной работы Пруссия вычеркивается с карты мира.

Как и в годы войны, германская пропаганда жесточайшим образом обращалась с Британией. В эту «неделю скорби» Англия осуждалась за продолжительный характер войны, за «балканизацию» Европы. «Фоссише цайтунг» писала: «Британия празднует триумф не только над Германией, но и надо всей Европой»[605]. Францию немецкие газеты называли не иначе как «гиеной». (К слову говоря, немцы совершенно неверно избрали главный предмет своего ожесточения. Как раз Ллойд Джордж объективно был почти союзником Германии в рядах «большой тройки». И карикатуристы рейха зря изображали Джона Буля с акульими зубами. Более тонкий подход, пожалуй, мог бы определенным образом оттенить более мягкую британскую политику.)

Германское правительство вернулось после каникул в тихий Веймар, куда 18 июня прибыл граф Брокдорф-Ранцау. Шейдеман заявил, что этот договор он не подпишет никогда, и ушел в отставку. Президент Эберт также пытался уйти в отставку, но лидеры большинства социал-демократов уговорили его сохранить свой пост – иначе в стране начнется хаос. Брокдорф-Ранцау также ушел в отставку. Эберт призвал сформировать правительство социал-демократа Густава Бауэра; тот сформировал коалицию с центристами Эрцбергера, выступил с заявлением перед Национальной ассамблеей и тоже ушел в отставку. Отчаявшийся Эберт призвал Бауэра вновь, и тот согласился. До начала новой войны на Западе оставались часы.

Было видно, что Германия агонизирует. Немцы сожгли трофейные боевые знамена французов. Что было более серьезно, 21 июня 1919 г. на Оркнейских островах, в северо-западной оконечности Скапа-Флоу, немецкие матросы начали бросать свои пожитки в пришвартованные лодки. Немцы начали топить свои военные корабли. Накренился на борт огромный «Фридрих дер Гроссе». «Брюммер» исчез под водой первым. На линейном корабле «Гинденбург» еще реял кайзеровский штандарт. Некоторые из офицеров надели белые перчатки и закурили сигары. Дольше других не мог пойти под воду «Зейдлиц».

Английская эскадра возвратилась с торпедных маневров примерно через два часа. На следующий день британский адмирал Фримантл выразил свое негодование свершившимся. Германский адмирал фон Ройтер взял на себя всю ответственность за содеянное. Это совершенно вывело из себя Клемансо, рассчитывавшего на значительную часть германской эскадры.

Вальтер Ратенау поспешил обозначить новые горизонты. В журнале «Будущее» 31 мая 1919 г. он опубликовал статью «Конец». Он постарался подвести резюме германской дипломатии последних лет. Необоснованной была вера в подводные лодки, в сдержанность Америки, в вильсоновские «14 пунктов».

В состояние разбалансированности пришла германская армия. Сидящий в Кольберге генерал Тренер совещался с высшими лицами теперь уже социалистического рейха. 14 мая его вызвали в Берлин. С точки зрения Тренера, минимальной численностью германской армии был предел в 350 тыс. человек. Теперь для Тренера главным было сохранить единство рейха. По мнению Тренера, потеря Рейнланда или Баварии будет страшным ударом по рейху, но к подлинному коллапсу Германию приведет потеря восточных территорий[606]. Вооруженные силы Германии могут устоять против Запада или Востока, взятых отдельно. Но у рейха нет сил сопротивляться обеим сторонам. Тренер советовал высшему военному руководству отступить на Западе (рассчитывая, что западные союзники на некоем этапе в будущем потеряют солидарность). В то же время германские войска должны жестко стоять против поляков, защищая германские восточные земли.

В такой обстановке возникла тема «национал-большевизма». В начале марта 1919 г. Кесслер, поддерживаемый «фрайкоровцами» Рейнгарда, начал пропаганду коалиции, совмещения «традиционной прусской дисциплины с новыми, социалистическими идеями». Во время национальной «недели скорби» национал-большевизм стал главным предметом общественных дебатов. Так, доктор фон Унгерн-Штерберг обсуждает эту идею 13 мая 1919 г. в газете «Дойче альгемайне цайтунг»: «Сближение Германии с Советской Россией будет иметь в качестве немедленных последствий стабилизацию ныне порушенной ситуации. Мы в будущем должны иметь экономические отношения с Россией, наши отношения не должны быть скомпрометированы мирным договором… Только Англия и Франция могут противостоять нам»[607]. Германии следует просто отвернуться от Запада и построить империю на Востоке. Популярность этой идеи сразу стала необычайной. Единственные, кто откровенно были против нее, – германские либералы. Чрезвычайно неловко себя чувствовали с этой идеей германские социал-демократы – правительство Шейдемана. Орган социал-демократов «Форвертс» писал, что Россия слишком бедна, а состояние ее слишком хаотично, чтобы быть привлекательным. Но нужно отметить, и в «Форвертс» находилось место для аргументации идеи союза с Россией.

На кого же мог опереться Запад во внутригерманском раскладе сил? Прежде всего на политика, который первым перешел линию фронта, чтобы подписать перемирие, – на Матиаса Эрцбергера, лидера центристских сил. Эрцбергер был категорически против Брокдорф-Ранцау в его вызове Западу. Он и не разговаривали и игнорировали друг друга. Эрцбергер говорил, что политика отсылки нот западным союзникам никуда не ведет. Что произойдет, если Германия не подпишет мирного договора? Западные армии войдут в Германию и отделят юг от севера. Поляки войдут в Германию с Востока, и все дело кончится тем, что Берлин подпишет еще худший мир. Эрцбергер предлагал немедленно подписать имеющийся мирный договор за исключением статей 227–231 (об экстрадиции кайзера и его советников и об определении «виновника начала войны»)[608].

Но на Эрцбергере было несмываемое пятно – он был человеком, остановившим войну посредством германской просьбы о сдаче. Националисты – да и все прочие – не желали иметь с ним дело, он был конченый политик. Все – от пангерманистов до национал-большевиков – к Эрцбергеру испытывали если не ненависть, то глубокое подозрение.

РЕАКЦИЯ ЗАПАДНЫХ СОЮЗНИКОВ

Итак, немцы не разобрались в стратегической ситуации: они считали страной, способной их понять, Америку, тогда как все доступные ныне документы говорят о том, что Британия склонна была к модификации договора. Ее, а не вильсоновское окружение, стоило охаживать немецким дипломатам и политикам.

Ллойд Джордж не любил поляков, и это сказывалось на его политических воззрениях. (Это было очень на него похоже – премьер эллинофил и не любил турок.) Это был сильный премьер и один из самых талантливых британских политиков XX в. Его неприязнь была страшной силой. Его энергию не мог в его время превзойти никто. Он вел Британию, ослабившую свою двухпартийную систему, твердой рукой. Начиная с 1916 г. он смело двигался в водах мировой политики.

В мае 1919 г. противоречивые чувства раздирали его. Прежний банкир мира оказался в сложной финансовой ситуации, когда его должники не могли ему платить, лишая Лондон возможности рассчитаться с американскими кредиторами. Кейнс выдвинул план «Оздоровления европейского кредита», согласно которому участники финансовой замкнутой кривой прощали друг другу свои военные долги. Для Лондона это было рациональнее, чем трясти пустые европейские кошельки. 5 мая 1919 г. президент Вильсон ответил следующим образом: «Наши экономические специалисты и финансовые эксперты здесь в Париже убеждены, что представленный план снабжения Германии работающим капиталом лишен здоровой основы. Как можно снабжать Германию капиталом, лишая ее собственного капитала полностью?» Англичане посчитали эти слова частью лицемерия янки, потому что растущие экономические претензии к Германии возникают именно ввиду отказа Вашингтона компромиссно решить проблему европейских долгов[609].

Во время, когда все прославляли британо-американскую дружбу, Ллойд Джорджу очень не нравился американский военно-морской бюджет, ставящий американский флот на один уровень с британским. Зачем он Америке, если не для подрыва британского мирового морского могущества? Британский премьер начинает выступать за всеобщее разоружение. Ему более всего необходимо американское разоружение. Американцы не без жадности смотрели на разделяемый германский торговый флот. Добавление 654 тыс. тонн германских судов делало США передовой мировой державой на морях. А ведь у нее не было четверти мира под своим флагом, надобности в связях с доминионами. А ведь Британия потеряла в морской пучине более семи с половиной миллионов тонн торговых судов (в то время как США – 350 тыс. тонн).

Единственное, что по-настоящему утешало Ллойд Джорджа, – это были мачты германского флота, покорно стоявшие в главной гавани британского флота Скапа-Флоу: одиннадцать линейных кораблей, пять тяжелых крейсеров, восемь легких крейсеров и пятьдесят эскадренных миноносцев разного типа. Эта армада в полмиллиона тонн водоизмещения обещала быть заметной прибавкой к морскому могуществу Британии.

Ллойд Джордж не менее кого-либо другого приложил руку к созданию текста мирного договора. Но ему не нравилось то, как пользуются ситуацией поляки, оккупирующие все, что плохо лежит. Раздражение росло среди рядовых сотрудников британской делегации. Многие из них просто не любили французов. Другие были плохо размещены, работали много, а получали мало. Повсюду витала страшная опасность познакомиться с «испанкой». Гарольд Николсон размышляет: «Не ужасно ли то, что счастье миллионов людей решается таким образом»[610]. (И это при том, что Ллойд Джордж лучше других организовал работу отдельных комиссий; британская делегация была самой организованной. И англичанин Хэнки – секретарь конференции – делал броуновское движение конференции осмысленным).

В последнюю неделю мая 1919 г. Ллойд Джордж начал инициативу, которая способна была эвентуально разрушить пресловутый договор. В качестве предлога он использовал последнюю (из многочисленных) ноту немцев – от 29 мая. Ллойд Джордж и лорд Риддель ужинали вместе и бросали взгляды на прибывший германский интеллектуальный продукт – 65 тыс. слов, величиной с договор или с роман средней величины. Ряд его советников был очень критичен в отношении договора. Всеми уважаемый бур – глава южноафриканского правительства Сметс – со всем присущим ему прямодушием указывал, что финальный договор не соответствует «14 пунктам» президента Вильсона, на которых базировалось согласие немцев прекратить боевые действия. Эту точку зрения разделял один из ведущих лейбористов – Джордж Барнс. Теперь в присланном немцами документе содержалось скрупулезное сопоставление «14 пунктов» и полученного немцами договора. Подсказка в нужный момент.

Ллойд Джордж вызвал двоих членов своей имперской делегации. Заседание 1 июня 1919 г. было, по словам самого премьера, «одним из самых примечательных заседаний кабинета, когда-либо имевших место в Британской империи». Присутствовали почти все члены кабинета и премьер-министры доминионов. Заседание всеми характеризовалось как спокойное и рассудительное. Присутствующие потребовали ревизии договора. Премьер суммировал услышанное: определить фиксированную сумму репараций; период оккупации сократить до нескольких лет; Германию немедленно принять в Лигу Наций; на восточных границах Германии произвести изменения – слишком много немецких земель попали к полякам[611].

Вопрос о Польше и ее границах приобрел критическое значение. Кто собирается воевать за Польшу? По определению Ллойд Джорджа, «Польша являет собой хронологию исторической неудачи и всегда будет таким примером коллапса, а в этом договоре мы пытаемся изменить вердикт истории»[612]. Границы Польши может определить только плебисцит местного населения.

3 июня 1919 г. Ллойд Джордж представил новые английские предложения «группе четырех». Он снова сделал акцент на польском вопросе, вызывающем у немцев ярость. Помимо прочего, сказал премьер, «я боюсь, что поляки используют право экспроприации для преследования евреев». Вильсон неожиданно энергично выступил против: речь идет о сугубо болотистой местности, чрезвычайно редко населенной. Вильсон знал, что его внимательно читают в Мичигане и Иллинойсе миллионы его демократических избирателей-поляков.

Ллойд Джордж заметил, что шотландское Высокогорье тоже слабо заселено. Следует подойти с большей симпатией к жертвам перемены политических судеб. В немецкой делегации преобладают социалисты, которые отражают мнение большинства населения. Если продолжать оказывать давление, то можно «найти Москву вместо Берлина».

Президент Вильсон отрешенно сказал: «Уже поздно обсуждать все это». И немедленно нашел горячую поддержку Клемансо. Вильсон был близок к Клемансо в вопросе о репарациях. У них было изобилие солдат, и при этом они не спешили возвращать их обратно через океан. У американцев не было никакого желания идти на компромисс по вопросу о военно-морских вооружениях. Сближавший американцев и англичан вопрос о торговле уже был решен, а в остальном Вильсон не испытывал в отношении британцев никаких сантиментов.

Ллойд Джордж вел на договор атаку в течение недели. Решающий момент наступил, когда британский премьер в лицо сказал польскому президенту Падеревскому 5 июня 1919 г., что «ваша свобода оплачена кровью других народов». Единственный компромиссный шаг, на который согласился Ллойд Джордж, – это проведение плебисцита в Верхней Силезии. «Но при этом я не хочу скрывать от вас, что это решение будет воспринято нашим народом как суровое». Ради польских земельных магнатов Пилсудский и Падеревский кроили карту Европы. (Состоявшийся в марте 1921 г. плебисцит дал победу немцам в трех из пяти деревень и снова вызвал противостояние германской и польской армий.)

Итак, в договоре были сделаны следующие изменения: предложение о плебисците на восточных границах Германии; обещание плебисцита в Сааре после 15 лет пребывания его в составе Французской республики.

СОЮЗНИКИ В НЕВЕДЕНИИ

До сих пор американцы отличались примерной дисциплиной, тесно сомкнутыми рядами. Шаг немцев внес разброд. Ярче других видится позиция вернувшегося из Москвы Уильяма Буллита. Вильсон не собирался отвечать на мирные предложения Ленина, и молодой американский дипломат (будущий первый посол Америки в СССР) написал прошение об отставке. «Россия – это химический тест на доброту воли. Несправедливые решения на данной конференции по поводу Шаньдуна, Тироля, Фракии, Венгрии, Восточной Пруссии, Данцига и долины Саара делают новый международный конфликт неизбежным». Прискорбным Буллит считал и «маневрирование за закрытыми дверями»[613]. Хаузу Буллит пишет, что «ничего хорошего не выйдет из столь плохого».

Вильсон в эти дни всерьез думал о возможности новой мировой войны. «Я никогда не видел его (Вильсона. – А. У.) более воинственным», – пишет в эти дни Лансинг. Вильсон говорит об измене окружающих, о недостатке лояльности и союзнической солидарности. На европейской арене бессильный гнев президента вызывало то, что «новорожденные» государства вели себя не так, как он предполагал. Новообразованные страны, вопреки ожиданиям, не искали высокого американского покровительства, а вооружались, ссорились друг с другом, намечали военные союзы, и если смотрели на Запад, то скорее на Францию, чью поддержку они могли гарантированно купить проявлениями антигерманизма.

Одной из особенностей внешней политики этих малых стран было их отношение к Австрии. Собравшись на секретном совещании 3 мая 1919 г., малые страны резко выступили против проекта (подготовленного «тройкой») договора с Австрией как излишне мягкого. Опасаясь очередной организационной и словесной трясины, президент Вильсон сказал слова, которые прежде он старался камуфлировать. Речь шла о роли великих и малых стран: «Главное бремя войны пало на великие державы, и поэтому в конечном счете именно военная и военно-морская мощь великих держав будет конечной гарантией мира в мире». Такое кредо отличалось от словесного идеализма прежних дней, от утверждений о равенстве больших и малых стран.

Более того. Теряя надежду на устойчивое равновесие в Европе, Вильсон начинает подумывать о возможностях союза всех англоязычных народов. Беседуя с английскими политическими деятелями, выросшими в условиях близкой ему политической культуры, Вильсон заговорил о необходимости американо-английского руководства Лигой Наций.

Версальский мир, его условия подчеркнули ориентированный на собственные интересы характер дипломатической кухни в Париже. Стал обретать значимость и социальный фактор. В июне 1919 г. тысячи французских пролетариев вышли на улицы с красными флагами, что заставило французское Верховное командование привести войска в состояние боевой готовности. 13 июня Ллойд Джордж пообещал присовокупить к французским военным приготовлениям британскую морскую блокаду. Социальная обстановка во Франции и во всей Европе была такова, что общим императивом все более становилось стремление поскорее подписать мир с Германией и обратиться к общественно значимым проблемам, приобретавшим исключительную остроту. Гиганты мира ощутили опасность и стали более склонными к компромиссам. В результате по самому острому вопросу – об оккупации Рейнской области – в июне с Германией были подписаны два соглашения. Американская сторона сняла возражения против плебисцита в Верхней Силезии. Вильсон вписал в договор строчку о том, что в близком будущем возможным станет прием Германии в Лигу Наций.

Что делать, если Германия и сейчас не подпишет мира? Ллойд Джордж выступал за полную блокаду Германии, а Вильсон – за военную оккупацию. На что Ллойд Джордж отвечал, что это отражает желание американцев продавать излишки своей пшеницы. 16 июня Клемансо изложил «последнее слово» союзников Германии, отведя на ответ лишь семь дней. Все участники «большой тройки» совещались со своими военными советниками. Главным вопросом было: что делать, если немцы ответят отказом, как сформировать такое немецкое правительство, которое подпишет союзные условия? Германский кабинет пал, и лидеры политических партий новорожденной Веймарской республики попросили отсрочки с ответом. Было видно, что Германия агонизирует. Немцы сожгли трофейные боевые знамена французов и, что было более серьезно, потопили свои военные корабли. Это совершенно вывело из себя Клемансо, рассчитывавшего на значительную часть германской эскадры. Перед лицом этих обстоятельств, этих проявлений германской непримиримости союзники 23 июня 1919 г. отказались продлить срок подписания мирного договора. Их заседание было прервано неожиданным известием о том, что Германия подчинится преобладающей силе и подпишет договор без каких-либо новых условий.

ФИНАЛ

Напряжение стало достигать предела. Но германская армия указала, что не может продолжать военные действия, и Берлин сдался. 23 июня в пятом часу дня пришла весть о германском ответе. Редкий случай, когда Вудро Вильсон при всех широко улыбнулся.

Утром 27 июня в Версаль прибыли два германских представителя, уполномоченных подписать договор. Несомненно, это сняло напряженность. В течение часа Вильсон, наконец-то оживившийся, беседовал с представителями прессы. Мало сомнений в том, что президент в значительной мере делал хорошую мину при плохой игре, говоря журналистам, что условия мира оказались ближе к его замыслам и принципам, чем он «имел право ожидать». Германия действительно получила суровый мир, но увеличивал ли он американское влияние в Европе? Не был ли этот мир миром скорее Клемансо, чем Вильсона? Впрочем, и с формальной стороны далеко не все было в порядке. Оставленные один на один с Японией, китайцы отказались от подписания кабального для них мира и удалились в буквальном смысле в слезах.

На следующий день чета Вильсонов посетила президента Пуанкаре, и два люто ненавидевших друг друга политика церемонно восславили друг друга. С орхидеей в петлице, президент Вильсон прибыл на заключительную церемонию в Версаль. В Зеркальном зале Трианона, где была в 1871 г. провозглашена империя Гогенцоллернов, теперь была провозглашена ее смерть. Вильсон вошел в зал последним, когда за столом, возглавляемым Клемансо, уже разместился Ллойд Джордж. «Тройка» повела процессию. По знаку Клемансо взмахнули клинками гвардейцы у дверей и прозвучала команда: «Введите немцев». На этот раз «большая тройка» не поднялась навстречу двум фигурам в черном, которые были подведены к столу с текстом договора.

Вслед за немцами поставил свою подпись президент Вильсон. Это была значительная минута. Еще пять лет назад Соединенные Штаты стояли в стороне от блестящих европейских канцелярий и без них решались судьбы мира. Теперь же улыбающийся президент США скрепил своей печатью документ, фиксирующий полноправное представительство США в дипломатии великих держав. Разумеется, еще больше изменился сам мир, в котором раньше правила Европа. Упиваясь своим всемогуществом, победители Германии не подозревали, что через двадцать лет их ждет еще одна мировая схватка.

А пока же вокруг гремел салют, и фонтаны Версаля работали впервые с начала мировой войны. Вильсон выиграл мини-войну с коллегами, настаивая на том, чтобы стенограммы их заседаний не подлежали ни публикации, ни даже цитированию. Отстаивая правила тайной дипломатии, американский президент убеждал коллег, что в пылу ссор они наговорили много такого, чего не следовало знать массам.

На платформе вокзала Клемансо, нарушая свой режим дня, провожал Вильсона: «У меня такое ощущение, словно я теряю одного из своих друзей». На самом деле расставались носители двух схем послевоенного устройства Европы. Франция стремилась к гегемонии в Европе, США посредством Лиги Наций – к преобладанию в мире в целом. Но вожди были любезны. Да и не знали они, что и те и другие стратегические планы окажутся погребенными неумолимым ходом истории. Мир жил уже в другом измерении.

РОССИЯ: ИТОГИ

Что касается России, то Западу вскоре в очередной раз пришлось убедиться в отличии русской политической почвы от западной. В июле 1919 г. в архангельских казармах войск генерала Айронсайда вспыхнул мятеж и были убиты английские офицеры. Это дало британскому командованию дополнительные аргументы в пользу отказа от наступления на Котлас. В результате сторонники интервенции среди британских министров оказались «в обороне». Их последним аргументом оставалась ссылка на общестратегическую ситуацию. Они напоминали кабинету, что упускается благоприятный шанс – основные силы большевиков вовлечены в борьбу с Колчаком и Деникиным. Хуже будет, если оба белых генерала будут разбиты. «Большевики, – писал Черчилль, – располагают примерно 600 тыс. человек, которые будут использованы для распространения их доктрин, для наступления против меньших государств, таких, как балтийские провинции, Чехословакия и Румыния, с интересами которых мы себя идентифицируем».

Но следует ли решительно противостоять этой огромной армии в будущем? Большинство британского правительства уже видело в возможности победы Красной армии не аргумент в пользу силового присоединения России к Западу, а скорее наоборот – аргумент в пользу отстояния от русских дел. Ллойд Джордж уже скептически воспринимал перспективу похода против красных из Мурманска и Архангельска. Ресурсы в Лондоне не были бездонными, а материальные расходы на русском направлении до сих пор не дали каких-либо позитивных результатов. По личным подсчетам Ллойд Джорджа, стоимость английского военного вмешательства в русские дела уже составила 150 млн. фунтов стерлингов. Для потрясенной мировой войной, влезшей в долги британской экономики эти расходы становились непомерными. В Лондоне маятник качнулся в сторону невмешательства. Английскому командованию на севере России было предписано начать эвакуацию.

«Ястребы» пытались сопротивляться. Выступая 21 июля 1919 г. в Британско-русском клубе в Лондоне, Уинстон Черчилль так определил текущий момент: «Россия является решающим фактором в мировой истории настоящего времени… Россия, как и все великие нации, неистребима. Либо она будет продолжать страдать и ее страдания приведут к конвульсиям всего мира, либо ее следует спасать… Решение российской проблемы является испытанием для Лиги Наций. Если Лига Наций не сможет спасти Россию, та, в своей агонии, сокрушит Лигу Наций… Вы можете оставить Россию, но Россия не оставит вас. Нельзя переделать мир без участия России»[614].