Текст книги "Электрическое бессмертие (СИ)"

Автор книги: Анатолий Матвиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Объясняю в пятый раз, если с четырёх неясно. Я понятия не имею, где могут храниться документы. Какой-то шанс есть, только когда посмотрю записи отца последних лет.

Красного перекосило.

– Где я их тебе соберу? Что-то в Минске, что-то в Петрограде, главная часть в Москве.

– А вы только сегодня задумались, что документы могут понадобиться для поисков тайного архива? Вам, товарищ, всё равно – выживет или сдохнет вождь. А мне не безразлично, нужно к экзаменам вернуться в Краков.

– Твою мать!

По лицу сотрудника ГПУ было заметно, что на советской территории он не потерпел бы подобного тона. Прибил бы заносчивого шляхетского отпрыска. Он раздражает безмерно, тем более в его словах имеется доля здравого смысла.

– Ладно. Поступим так. Едем в Над-Нёман, там тебя будет сторожить верный человек. А я посмотрю, что смогу сделать.

– Теряем время. Лучше я вернусь в Краков, вы подготовитесь и свяжитесь со мной. Скажем, в июле.

Костусь уловил издёвку и стерпел из последних сил.

– Нет уж!

А Генрик не счёл нужным сдерживаться.

– В нашем имении был работник Илья. Он снимал тележные колеса, мазал руки и дремал. Как услышит шаги – главное быстрее вскочить и показать, как он устал и трудился. Вы доложили, что меня везёте и дело делается, так?

– Заткнись, выродок! Переедем границу, я тебе покажу…

– На здоровье. Клад сами будете искать?

Кастусь, электризованный настолько, что сгодился бы в гальванических опытах вместо лейденской банки, купил-таки билеты до Минска и кинулся отправлять телеграмму. Генрик забился в угол зала ожидания, тоскливо оглядывая путешествующих и станционных служащих. Послевоенная Польша так и не обрела черты родного дома. Минщина, где хозяйничают большевики, давно их утратила. Он, затерянный не только между двух стран, но меж двух эпох, несётся куда-то по воле событий. Ну, смог повлиять на товарища из ГПУ… А дальше?

Глава 6

Глава шестая

Республика Беларусь, 2013 год

Олег лежит на спине, обратив к потолку бледно-восковое лицо. Едва заметное колыхание простыни над грудной клеткой и ломаная зелёная линия на мониторе свидетельствуют, что он ещё жив. Точнее – существует.

Игорь выглядит не намного лучше. Тоже бледен, не бритая с десятого мая щетина украсила щёки, придав брутальный, ныне модный вид. Он уснул прямо в кресле возле больничной койки в неврологическом отделении Минской областной клиники в Боровлянах.

Нервный сон не успокаивает, не даёт отдыха. Наркевич вздрогнул, услышав тихие шаги. Рука непроизвольно дёрнулась к подмышечной кобуре.

– Доброе утро, босс. Можно? – Антон без приглашения уселся в кресло напротив. Походные условия позволяют не слишком придерживаться этикета. – Как он?

– Без изменений. Подтвердили диагноз, который поставили токсикологи.

– Хреново. Какие будут распоряжения, Игорь Владимирович?

– Уже никаких. Возвращайтесь в Москву.

– Ясно… Оставлю человека с машиной на всякий случай.

– Да. Спасибо.

– Если что, мы сразу…

– Хорошо. Езжайте. Антон!

– Да?

– Забыл сказать. Спасибо! Если бы не твоя гонка и запоздали чуть-чуть, вообще хана.

– Обращайтесь, шеф, но лучше не по такому случаю.

– А без него можно ехать девяносто.

Следующим появился опер из областного ГУВД. Если оперуполномоченный по особо важным делам лично прибегает к представителю потерпевшего, чтобы рапортовать о ходе расследования, значит – из Москвы дёрнули за какую-то чрезвычайно сильную ниточку.

– К сожалению, ничего обнадёживающего, Игорь Владимирович. Через граждан, отбывавших административный арест на Окрестина вместе с вашим братом, и хозяина коттеджа мы установили практически всю группу последователей эзотерического учения Рериха и Блаватской. Собрались увлечённые люди, верящие в восточные сказки. Потом появился некий Рашид из Москвы, который превратился в гуру и подгрёб их под себя, убедив, что он – реинкарнация какого-то очень важного тибетского ламы.

– Эти оболдуи такие доверчивые?

– Мошенники умеют быть убедительными. А дальше всё как в экстремальных сектах – пожертвуй имущество общине, откажись от мирского суетного ради вечного и так далее. Начал давать им наркоту. Одна из девушек продала квартиру и улетела на Восток за великой мудростью. То ли к вам в Россию на Алтай, то ли в Индию.

– А сейчас?

– Пытаемся свести в кучу все данные, что получается здесь собрать. Москвичи отработали с другого конца – кто пробовал перепродать квартиру Олега. Говорят, она оценена в шестьсот тысяч долларов. Ради этого имеет смысл сорваться, бросить недоокученных прихожан и кончить потерпевшего. Мы прижали вероятного поставщика наркоты. Тоже «буддист», у него ничего не обнаружено, даже под стражу не взяли. Личность Рашида устанавливается. Есть фоторобот.

Московский конец оборвался. Мужчина, совершенно левая личность, на которого выписана доверенность, обнаружен в районе Подольска в состоянии, не способствующем даче свидетельских показаний. Как сообщил отставной генерал, причина смерти – ножевое ранение. Естественно, никаких улик, ведущих к Рашиду или иному субъекту, который поспособствовал уходу в мир иной. Не будь белорусского следа и вмешательства с Петровки, жмура списали бы в жертвы банального грабежа.

Наконец, ничем не помог нотариус. Хитрая тётка, заверившая далеко не первую сомнительную сделку с недвижимостью, опознала покойника и крайне расплывчато описала сопровождавшего его мужчину: под эти приметы попадает четверть Кавказа и каждый десятый из Средней Азии. При виде фоторобота надула ботекс на губах и заявила – может и он. Или кто другой.

Выслушав неутешительные вести от генерала, Игорь хладнокровно сказал себе, что быстрым задержанием урода ни полиция, ни милиция его не обрадуют. Пройдёт непродолжительное время – интенсивность поиска снизится, как ни понукай через связи в верхах.

Следы остывают. Можно не торопиться и завершить дела с Олегом, насколько здесь вероятно хоть что-нибудь поправить. А потом… Подумаем.

Он в бесчисленный раз посмотрел на осунувшееся лицо непутёвого брата. Человека растят долго и упорно, ограждают от тысячи детских болезней, опасностей и невзгод, берегут от дурной компании, учат уму-разуму, дают образование. Любят, без преувеличения вкладывают часть собственной души. А потом на его пути появляются двуногая нелюдь, без малейших колебаний готовая всё уничтожить ради желания заграбастать то, что этой нелюди не принадлежит. И уничтожает.

К одиннадцати больничное помещение заполнили медики в зеленоватых халатах. Эскадру возглавило светило солидного возраста, комплекции и с соответствующим выражением лица, в кильватере ординаторы, в эскорте – интерны и студенты. Кто-то с водоизмещением лёгкого крейсера подскочил к приборам и скороговоркой выдал порцию медицинской абракадабры, другой, известный Игорю как лечащий врач, зачитал результаты исследований, вклеенные в историю болезни. Таинственный вердикт – ОПГМ атипической этиологии – человеку непосвящённому не говорит ничего.Светило буркнуло и поплыло к выходу, за ним остальные, включая заведующего отделением и лечащего врача.

– Постойте! А как же…

– Обождите немного, – женщина из свиты удержала Наркевича от резких реплик. – Сейчас закончится обход, всё объясним.

Он опустился на кресло, нервно потирая щетину, и в очередной раз набрал московский номер. Диалог прервала та самая женщина.

– Вы ещё тут?

– Куда мне деться? – Игорь опомнился и прочитал имя на бейджике. – Извините, Светлана Михайловна. Пока не выясню, что с братом и какие у него перспективы, никуда не уеду.

– Я присяду?

– Конечно.

Он бегло глянул на неё. Невысокая, худощавая, насколько вообще можно определить телосложение в медицинском халате и форменных белых штанах. Чёрные волосы аккуратно убраны под униформенную шапочку. Лицо правильное, черт которого сразу не разглядеть, потому что всё внимание без остатка захватывают глаза – строгие, серые и удивительно притягивающие, чьё действие не ослабляется очками с тонированными линзами. Не до амурных дел, но в поле зрения попали руки – без обручального кольца на правом безымянном пальце.

– Ваш лечащий сейчас кружится с профессором. Я прихватила историю болезни, просмотрела её. Случай редкий, возможно, заберу его. У меня диссертация была по похожей тематике.

– Не возражаю. Так что нам ждать?

Она поправила очки и раскрыла историю болезни.

– Сделали томограмму, анализы… Впрочем, не буду утомлять. Пациент получил токсическое повреждение тканей. Официально – органическое поражение мозга, и прогноз не утешителен.

– Он долго будет находиться в коме?

– Не хочу вас огорчать. Вы кажетесь мне сильным человеком, поэтому скажу прямо – шансы на то, что он придёт в сознание, невелики.

– Пятьдесят на пятьдесят? Меньше?

Она вздохнула.

– Много меньше. Откровенно говоря, если бы не ваше пожелание держать его подключённым к аппаратуре на платной основе, нам вскоре приказали бы отсоединить пациента.

– То есть убить…

– То есть признать, что мозг умер, и прекратить существование тела. Простите.

Безусловно, из отрывочной информации, капавшей от врачей, Игорь предполагал нечто подобное. Но всегда остаётся крохотная надежда… И её безжалостно прикончила эта довольно симпатичная дама.

– Тогда какого чёрта вам нужен мой брат? Для экспериментов и научной статьи?

Вспышка гнева не вызвала ответной реакции.

– Вы вольны предполагать всё, что заблагорассудится.

– И тем не менее?

Она помедлила с ответом.

– У меня есть теория. Предупреждаю – её не разделяет практически никто. Ваш случай идеален для проверки. В двух словах, я предполагаю, что электрическое поле вокруг человека несёт отпечаток его личности. Знаете поговорку – нервные клетки не восстанавливаются? Она не верна. Восстанавливаются, но медленно и трудно, если регенеративный процесс опережает дегенеративный. Предлагаю стимулировать регенерацию в его голове методом электротерапии. Чтобы у вашего брата появился шанс, нужно как минимум устранить последствия органического поражения.

Игорь сильно сдавил лицо ладонями, до боли.

– Два вопроса. Первый. Что за стимуляция? Второй. Допустим, ткань восстановится. Если у него повреждены мозги, он очнётся с интеллектом новорождённого? Или идиота?

– Минутку. У вас какое образование?

– Радиоэлектронное.

– Тогда проще. Вы слышали об эффекте Кирлиан? Нет? Это армянский изобретатель, ещё в 1949 году запатентовал метод фотографии биополя человека и любых других живых организмов. Так вот, он установил, что электронная оболочка «помнит» удалённые или омертвевшие фрагменты. Если применить электростимуляцию, иными словами – активное воздействие на зоны со сниженным потенциалом, заживление ускорится.

– Ну, пусть. А что вы говорили про отпечаток личности?

– Вот тут никаких патентов, терра инкогнита. У меня есть основания предполагать – в электрическом поле находится дублирующая запись самого существенного, что происходило в мозге. Говоря компьютерным языком – резервная копия, бэкап данных. Предупреждаю: девяносто девять и девять в периоде процентов нейрофизиологов сочтут это утверждение ненаучным бредом.

– Звучит обнадёживающе. Нужно подумать. Другие варианты есть?

Светлана Михайловна вздохнула.

– Наверно. Но я их не знаю.

***

Российская Империя, 1905 год

Когда прозвучали приличествующие скорбному поводу речи, часть приезжих убыла, остальные разместились в усадебном доме, пани Елена Наркевич-Иодко собрала детей в кабинете их покойного отца на втором этаже.

Пришёл даже маленький Генрик. Он слышал речи, заупокойную службу, видел папин портрет и не мог, тем не менее, понять – что же случилось с самым умным и сильным человеком на земле? Где он, почему собрались без него? Закрытый гроб никак не совместился в детском умишке со страшным известием, что отец больше никогда не войдёт в его комнату, не подхватит на руки… То есть рассудок понял сказанное, но душа напрочь отказалась принять очевидное.

– Мама, объясните – почему? – вопрос, больше всего мучивший старших сыновей, задал Конрад.

– У меня у самой в голове не укладывается, дети мои… Началось с осени третьего года, с бунта пещанских. Он занемог в январе. Мы купили билеты ехать домой, срочно на электротерапию… И тут пришли вести о расстреле рабочих в Питере.

– Из-за этого? – поразился Адам.

В уставших плакать и докрасна сухих глазах вдовы снова проступила слеза.

– Последняя капля… Даже не само чудовищное преступление русского царя. Больше – реакция европейских газет и венской публики. Он натурально кричал! Говорил, что русские свиньи убивают безоружных, а всем наплевать. Вы знаете, он никогда не делил людей на плохие и хорошие народы, никогда не поносил русских. Первый раз…

– Император, которому мы имели несчастье присягать, вообще-то германец. Хотя гвардейцы, стрелявшие в людей, нёсших образа к царскому дворцу, в большинстве своём русские, – Конрад вдруг взволновала одна деталь. – В Преображенском служит наш дальний родственник, польских кровей. Не знаю, убивал ли он в путиловских, так позорно… И из-за них отец решил?..

– Да, он решил, что мир не достоин электрического бессмертия, раз на Земле и в нашем Отечестве в частности продолжают твориться подобные мерзости. Не единожды заводил разговор об этом в прошлом году, теперь уверился окончательно.

– А сам? – снова подал голос Адам.

– Сам он тоже часть российского общества. Если всем отказал, не сделал исключения и для себя, – Елена печально обвела глазами детей. – Мы тоже умрём в положенный срок, отведённый природой и определённый Господом. Помолимся ещё раз за упокой его светлой души.

Часом позже Генрик, свернувшись под одеялом, пытался уснуть. Неужели папа больше никогда не расскажет сказку, не потому что уехал или занять опытами… Просто – никогда!

За день до последней поездки он рассказал про золотую утку. Давным-давно, когда Варшава ещё не была столицей Польши, жил в этом городе один ученик сапожника по имени Ясько. Ходила в то время легенда, будто бы в подземелье старого замка князей мазовецких находилось маленькое озерцо. По этому озерцу плавает золотая утка, на самом деле – заколдованная хозяйка этого замка. Однажды решил Ясько испытать свое счастье, много дней блуждал темными переходами и подземными коридорами. Обессилел, но отыскал утку. Дала она ему сто талеров и поставила условие: за день истрать их на себя, получишь все мои богатства.

Ясько купил красивой одежды, кутил направо и налево, вкусно покушал, и всё равно у него осталось десять талеров. Он отдал их бедняку, рассердив утку – та больше не дала ему ни гроша. Парень не расстроился, стал хорошим сапожником, открыл мастерскую. Он всегда повторял – не нужны мне богатства, которыми не могу поделиться с другими. А людское признание ни за какое золото не купишь.

Отец был как Ясько – трудился, не покладая рук, пока получал благодарность и уважение.

Младший из сыновей пана Якова натянул одеяло на голову и тихонько заплакал.

***

Советская Белоруссия, 1922 год

По дороге в Минск Кастусь и Генрик практически не разговаривали. После Негорелого и пограничной стражи большевик переменился. В поступках и жестах появилась демонстративная властность. Даже какая-то дополнительная уверенность. А ведь в Белоруссии он иностранец, гражданин РСФСР. Или это не имеет особого значения?

В Минске их встретила пара товарищей в полувоенной одежде – гимнастёрках и защитного цвета штанах, поверх которых накручены ботиночные обмотки, и в кожаных куртках. На перроне прибавились двое в форме и без погон. Они обступили Генрика. Вроде не арестован, но под плотной опекой.

В последующие два дня не произошло ничего, хотя бы на шаг приблизившего к поиску тайного архива. Паныча поселили в рабочее общежитие около Немиги, в Романовской слободе, чтобы становился ближе к простому народу, оттого возненавидел пролетариат ещё более. Выслушал полдюжины лекций о грядущей победе мировой революции и всеобщем благоденствии по её окончании. Из развлечений – прогулки по городу, уныло-провинциальному по сравнению с Краковом и, уж кончно, Варшавой. Только вокруг улицы Советской, до большевистского переворота Захарьевской, да окрестности Соборной площади, отныне – «Пляц Волі», двух– или трёхэтажные кирпичные дома, каменные мостовые и тротуары. Изредка попадаются редкие автомобили глубоко довоенного выпуска. Далее – километры одноэтажной деревянной застройки, кривые грунтовые улочки, ухабы с лужами, покосившиеся заборы, полное отсутствие освещения… Объявленный в Москве НЭП, о котором столько разговоров, Белоруссии не коснулся. По крайней мере, в мае 1922 года он никоем образом не сказался на облике Минска. Может, где и открылись частные магазины да предприятия, Генрик их не заметил, а обсудить с соседями, сознательными рабочими, и присматривающим милиционером не мог. Большевики сочли НЭП ошибкой, уступкой буржуазной сволочи. Или же продуманной акцией: благодаря частным предприятиям вычислить оставшихся капиталистических недобитков, чтобы один прекрасный день превратить в Варфоломеевскую ночь.

Наконец, Генрику выделили небольшую комнату в милицейском здании на Подгорной улице. Товарищ Кастусь, обратившийся в Минске в товарища Михайловского, и это, скорее всего, тоже партийно-чекистская кличка, настоял, чтобы оставшиеся в Беларуси бумаги из Над-Нёмана были в неё перевезены и инспектировались под присмотром некого пламенного революционера.

– Как ваше имя, товарищ? – вопросил он сухонького и сгорбленного человечка в кипе, выделенного для ответственного задания, в результате чего завалившего папками стол и один из двух табуретов в генриковой комнатке.

– Гершель Аарон Моисеевич, будьте любезны.

– Из бывших? Мелкобуржуазный элемент?

– Как можно, товарищ! – возмутился кандидат в пламенные, уронив от возмущения очередную папку. – К большевикам социально близкий, да-а, царским правительством неправедно обиженный. Ой вей, ви знаете, таки совсем ни за что сатрапы закрыли мою бакалейную лавку. В народной милиции с семнадцатого, с самим Фрунзе служил, Михал Васильичем, будьте любезны, да.

– А в партии какой состоите?

– Так и записано в моей анкете – сочувствующий коммунистической партии.

Гершель выписал в воздухе неопределённый, но очень убедительный жест, который в зависимости от желания можно истолковать как угодно: клянусь бородой Моисея, вот те крест или честное коммунистическое. За неимением другого кандидата Кастусь-Михайловский сурово предупредил его о пролетарской бдительности и исчез на несколько дней.

Соглядатай старательно отсидел на скрипучей табуретке до конца дня, наполняя атмосферу кислым запахом немолодого тела и чесночным духом из его глубин. Назавтра, убедившись в отсутствии Кастуся, пламенно сочувствующий сначала на час, а потом и до конца дня исчез по своим делишкам и гешефтам, нимало не огорчив Генрика, который в бумажных завалах обнаружил кое-что интересное. Осталось придумать, как использовать находку. Размышлениям помешало новое явление Кастуся народу.

– Ну? Что нового?

– Кое-что, возможно, есть.

– Кое-что! – передразнил чекист. – Пока я не стою рядом и не подгоняю, ни черта не делаешь. Завтра же едем в Узду.

– Вы только и знаете – погонять, – вздохнул Генрик.

– Может, и денег ещё заплатить? Не наши методы. Читай!

На стол хлопнулась брошюрка о трудовых армиях и трудовой повинности. Студент раскрыл наугад. «…Мы знаем труд вольнонаемный, который буржуазия называет свободным. Мы же противопоставляем этому труд общественно-нормированный на основе хозяйственного плана, обязательного для всего народа, то есть принудительного для каждого работника страны».

На обложке красным отпечатана фамилия автора – Лев Троцкий.

Глава 7

Глава седьмая

Республика Беларусь, 2013 год

Чтобы чувствовать себя уютно среди обстановки, включающей решётчатое окно, сейф, компьютер, графин со стаканами и стопки уголовных дел, нужно долго работать и привыкать к очень особенной и совершенно не романтической профессии. Игорь никогда не горел желанием воспитывать в себе привычку к таким интерьерам, но судьба распорядилась иначе.

– Предупреждаетесь об уголовной ответственности за дачу заведомо ложных показаний и отказ от дачи показаний, – следователь управления Следственного комитета по Минской области вытащил листик с анкетными данными из принтера и положил его перед Игорем. – Распишитесь.

Беларусь, страна МАЗов, тракторов и неугомонного Президента продолжала представать перед москвичом в прежней ипостаси – бесчисленными кабинетами и коридорами силовых структур. А ведь живут, наверно, люди, которые только изредка видят патрульных на улицах да рыцарей с большой дороги с жезлами, сами приходят в милицию разве что паспорт менять…

– Я повторю прежние показания, вы их запишете, и всё на этом?

– Уточним некоторые детали. В общем, да. Торопитесь?

– Какая разница, Пётр Викторович. Вы так или иначе будете меня держать, пока не оформите бумаги.

Следователь, одетый в штатское, поэтому без знаков различия, однако немолодой и властный, вдобавок имеющий в названии должности слово «старший», воспринимался кем-то на уровне майора-подполковника. Полноватое нездоровое лицо, отмеченное тёмными мешками под глазами, ранняя лысина и отдышка при перемещениях даже по лестнице СК засвидетельствовали, что он не разделяет культа здорового образа жизни и занятий спортом, внедряемого местным главой государства, заядлым хоккеистом. С другой стороны, гоняться за преступниками, заламывать им руки при задержании и стрелять в прыжке здесь найдётся кому. Мощные парни из ОМОНа, иногда дефилирующие по минским улицам, наверняка вызывают интерес у тренеров американских футбольных команд. Вот бы отправить за океан белорусского обладателя крапового берета… Хотя нет, не надо – негров жалко.

– Верно, Игорь Владимирович. Так что быстро закончим с формальной стороной и поговорим.

Быстро набрав протокол, следователь сунул его на подпись. Свидетель подмахнул каждую страницу, едва пробежав глазами.

– Вы обещали разговор. Как я понимаю, без протокола.

– Да. Сначала объясните мне, вы напрягли московских знакомых, они вышли на нас. Выходит, не собираетесь сидеть сложа руки. Что вы намерены предпринять?

Игорь качнул головой.

– Помогать следствию. И самому продолжить поиски.

– Думаю, не стоит напоминать – если первым выйдете на Рашида, не устраивайте самосуд.

– А смысл его мочить? У вас же смертную казнь не отменили.

– Верно. Тут есть важный юридический момент. Пока Олег подключён к аппаратуре, и его сердце бьётся, он считается живым, а действия Рашида – покушением на убийство или даже причинением тяжких телесных повреждений.

– Намекаете – остановить брату сердце ради высшей меры тому уроду? Пётр Викторович, вы сами себя слышите?

Следователь отгородился ладонью.

– Я ничего подобного не утверждал. Тем не менее, обязан информировать вас об этих тонкостях. Соответственно, и областной уголовный розыск получает по шапке за нераскрытие наиболее тяжких преступлений. Ваш случай, увы, по формальному признаку к ним не относится.

– Утешили.

– Мог вам и не говорить. Однако посодействовать попросили люди, которым не могу отказать… Так, ещё одно. Заполняйте подписку о неразглашении сведений по уголовному делу. Копировать документы не дам, выписывать можете всё что угодно.

– Спасибо!

Игорь вцепился в папку. Через пару минут возникло непреодолимое желание достать смарт и сфотографировать несколько страниц. Но хозяин кабинета может заметить. Он и так делает гораздо больше, чем предписывают правила.

И так, Рашид, что о тебе известно?

Фоторобот показал лицо кавказского типа, худое, с короткими тёмными усами и мужественной щетиной. Обычный бомбила на тонированной жигулёвской шестёрке, если бы не глаза, выбранные послушниками-сектантами – самые пронзительные из возможных, что предоставил компьютер.

На изучение показаний лиц, знавших Рашида, и милицейских рапортов Игорь затратил около часа. Секту любителей агни-йоги основал минчанин, именовавший себя Домиником. По паспорту – Геннадий Ребрик, достаточно одиозная личность. Был активистом националистических оппозиционных организаций, оттого и взял себе псевдоним, считая данные от рождения имя и фамилию «паганымi расейскiмi». Мастер восточных единоборств в экзотическом стиле. Чудом избежал тюрьмы – экстремистскими лозунгами смущал даже самых крайних «ультра», призывал к установлению контактов с чеченскими сепаратистами для борьбы с общим врагом, по непроверенным данным – самостоятельно ездил в Чечню и Дагестан. Имел связи с русофобствующими радикалами из Западной Украины. К 2011 году внезапно успокоился, свёл к нулю общение с дружками по Грамаде, продал квартиру в Минске, переселившись в деревню Мончаки Логойского района.

С тех пор Доминик нигде не работал. Ездил в Индию и на Алтай, затем объявил себя последователем буддийских махатм и учеником Рерихов, собрал три десятка желающих приобщиться к оккультным техникам Востока, но не до такой степени продвинутых, чтобы лично слоняться по тибетским монастырям. Живёт на их пожертвования, но не наглеет, сведя персональные нужды до минимума.

Игорь задумчиво почесал затылок. Не имея опыта чтения протоколов, он почувствовал, что «спадар Дамiнiк» делился сведениями весьма неохотно. Ещё бы – на него первого падает подозрение в соучастии с Рашидом. Следователь подтвердил это предположение.

– Скользкий тип. Я, грешным делом, предполагал, что Ребрик работал на комитетчиков. Официально, естественно, они не ответят. Зато у меня есть контакты. Ребята из конторы тоже считают его подозрительным. Больной на всю голову, давно известен как потенциально опасный элемент, но ему нечего предъявить, чтобы привлечь к уголовной ответственности. Много слов, мало дела. Вербовать такого себе дороже. Представьте, от него в начале двухтысячных открестился даже радикальный Белорусский Народный Фронт, стараясь не ронять имидж перед западными демократами. В декабре десятого года не был замечен на Плошчы Незалежнасцi, там оппозиция промышляла массовой дракой с ОМОНом. Высокодуховные дела выше этой суеты.

Наркевич усмехнулся.

– Раз его действия, слова и взгляды становятся известны, значит – в окружении есть стукач, милицейский или гэбешный. Кстати, а почему бы уголовное дело не передать в КГБ?

– Никак. Наличие преступной группы, тем более угрожающей государству, не доказано. Банальный криминал. Даже сомнительное прошлое Ребрика недостаточно, чтобы Комитет принял дело к своему производству. Ну, а относительно внедрённого человечка вы вправе предполагать что угодно. Задумайтесь о другом. Мужик – экстремал по жизни, не признаёт умеренности и середины. Если против москалей – то бороться до последнего живого русского. Если перейти на сторону добра и духовности – то до перевоплощения в Будду. Теперь представьте уровень Рашида, который умудрился за какой-то месяц подчинить и Доминика, самого по себе достаточно харизматичного, и его стадо.

Действительно, множество взрослых, состоявшихся людей обоего пола, с достаточно твёрдыми гуманистическими установками, проявило невероятную доверчивость. Многие отказались принять тот факт, что в кружке произошло убийство ради презренных материальных благ. Более того, одна из минчанок продала квартиру и прочее имущество, отдав деньги Рашиду для Международного центра Рерихов (МЦР) в Москве. На остаток она купила авиабилет до Нью-Дели в одну сторону с намерением отправиться на север в монастыри.

До этого дня Игорь не мог понять, как они захомутали брата. Пусть он художник, существо взбалмошное и склонное к эксцентрическим поступкам, но не идиот же. И на тебе – вляпался в экстремальную секту. Теперь кое-что становится ясным. Раз уж Доминик купился, шансов у Олега не было. Хотя… Наркотическое отравление и попытка убийства говорят о другом – у мелкого не съехала крыша настолько, чтобы уже через неделю добровольно жертвовать на «Живую этику» московскую квартиру. То есть бумаги он подписывал под наркотой. Видел ли это минский нотариус? Да и апостиль… Поздно причитать, никто из чинуш не признается, что заметил расширенные зрачки и неадекватное поведение, но не стал напрягаться и шлёпнул печать.

– Пётр Викторович, я вас отвлеку на минуту. Может, Рериховский центр тряхнуть?

Следователь отвлёкся от созерцания толстенной пачки документов.

– Я отправил письмо в ГУВД Москвы. Заранее знаю – толку ждать не следует. Деньги были наличные, наверняка там открестятся. И вообще не факт, что Рашид как-то связывался с МЦР. Говорил об этом пастве Ребрика – да, но они же у него не потребовали расписку о приёме денег в Москве. Верили на слово как бараны. Извините, не хотел обидеть вашего брата.

– Ничего. Правильно.

– Вообще, настоящие рериховцы – непростые ребята. Тоталитарной сектой их назвать нельзя, но некоторые черты определённо есть. Кстати, в Минске имеется филиал МЦР на улице Богдановича.

– Послушайте, а почему их не запретить? У вас же всё проще, чем в нашей говорильне. Достаточно Батьке издать указ…

– И всё заколосится, – усмехнулся следователь. – Наслушались баек про последнего диктатора Европы, который любые вопросы в стране решает одним взмахом руки.

– Ну, не только. Я разговоры слышу: чуть что – Президенту пожалуюсь, Президент порядок наведёт… Ну, или Президент не доглядел, если дорожка не подметена и урна перевёрнута. Не удивлюсь, если до революции Бога не столь часто поминали.

– Давайте не будем лезть в большую политику. Думаю, если прижать каких-нибудь свидетелей Иеговы и прочих экстремальных, начнутся вопли о религиозном притеснении. Нам нужны очередные проблемы с Евросоюзом? Тем более, в случае с Олегом надо выщемить конкретного злодея-одиночку, а не организацию.

– Вопрос на миллион. Как?

Пётр Викторович вздохнул и отобрал папку у Игоря.

– Мы отрабатываем круг знакомых Рашида, трясём секту Ребрика. Имеем волосы и иные микрочастицы для генетической идентификации, а также отпечатки пальцев, предположительно ему принадлежащие. Но, похоже, никаких ведущих к нему живых ниточек не останется. Хитрый и продуманный гад. Поэтому есть только один способ изловить. Если уж говорить откровенно, вы имеете шанс сделать гораздо больше, чем наши опера.

– Слушаю.

– Рашид – профессионал. Почуяв, что с квартирой Игоря он пролетел, а в Минске началась заварушка, он на время залёг на дно. Полагаю – уехал. Но через короткий срок вернётся к тем же методам.

И на средства налогоплательщиков его не разыщет ни российская полиция, ни белорусская милиция. А один-единственный человек, инженер по образованию и бизнесмен по профессии, призывается сделать работу за силовые ведомства двух стран. Как я вас обожаю, раздражённо подумал Игорь.

– Всплывёт на русскоязычном пространстве. Россия, Беларусь, Украина. С несколько меньшей вероятностью – Казахстан, Латвия, Эстония.