Текст книги "Электрическое бессмертие (СИ)"

Автор книги: Анатолий Матвиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

На лица учёных-медиков и практикующих врачей наползла откровенная скука. Подобную заумь с восторгом глотают неофиты эзотерических кружков – чем непонятнее, тем глубже пропасть между невежеством толпы и заоблачным интеллектом просвещённого гуру, поэтому долой сомнения и падём ниц перед его святейшеством. В медицинском обществе приняты иные правила – описание симптомов недуга, его характеристика и методы лечения, опробованные докладчиком. Врачевание запертой в теле пациента частицы «мирового духа» как-то выходит за пределы тематики Императорского института.

Между тем, герр Штейнер перешёл к конкретным медицинским вопросам. Не имея врачебного образования, он бойко сыпал научными и наукообразными терминами на немецком языке. Очевидно, что из доклада Наркевича-Иодко, сделанного по-русски, «теософ» не понял ни слова, руководствуясь вторичными источниками – европейскими публикациями, к тому же содержащими вольный пересказ электрографической методы.

Австриец тем временем перескочил на медицинскую тему, возвестив, что собирается основать новое направление, именуемое «антропософская медицина», согласующееся с пантеистическими теософскими воззрениями.

У Якова Оттоновича вскипело в груди. Нередко выезжая в Санкт-Петербург и западные европейские столицы, он по натуре оставался большей частью провинциальным помещиком. Возмущение от понимания, что какой-то недоучка выкручивает наизнанку данные электрофизических опытов для обоснования оккультной галиматьи, выбила из колеи. Приписывать, что он, добрый католик, электрографией доказал единство индивидуальной и «космической» души?! Будь здесь Конрад, он бы без политесов подкараулил пустобрёха в коридоре и надавал пощёчин. Потом завершил жизненный путь наглеца с помощью дуэльного пистолета.

Пока наднёманский исследователь лихорадочно перебирал варианты достойного ответа, при котором нельзя задевать принца Ольденбургского, слово попросил главный физиолог института, в лукавых глазах которого сверкнули недобрые огоньки. Принц разрешил задать вопрос докладчику, с неодобрением глядя на профессора, известного эксцентричностью.

– Обращаюсь по-немецки, так как доктор Штейнер явно не говорит по-русски.

Присутствующие постарались скрыть улыбки. «Теософ», проникшийся «высшими космическими» истинами, не владеет языком учёных, которым принадлежат величайшие открытия и изобретения XIX века, в то время как русские прекрасно понимают немецкий. Разница в образовании была несомненна, но иностранец не понял насмешки. Возможно, космический разум начисто выдавил у него останки чувства юмора.

– Я-я, данке, – пророкотал он, наивно воспринимая павловское вступление как знак уважения. Веселье в зале начало понемногу выплёскиваться наружу.

– Не могу судить о высоких материях, увольте, к вселенским истинам не приобщён, – Павлов изобразил смущение и лёгкую скорбь. – Только в Российской Империи правило принято: прежде чем обывателей пользовать, надо бы на ком другом сие новшество испытать. Кого не жалко. На собаках, например. Или же на австро-венгерских подданных. Нам, провинциалам, мировой дух в качестве подопытного кобеля непривычен, знаете ли.

Грянул смех, принц яростно грохнул молоточком по столу, призывая к порядку и наливаясь гневом. Какой бы политический смысл ни скрывался за приглашением Штейнера, дело провалено. У врачей, ежедневно созерцающих плотскую жизнь в самых натуралистических подробностях, несколько особое мироощущение и своеобразный стиль, будь они прокляты.

А Наркевич-Иодко взглядом поблагодарил профессора Павлова. Тот саркастической тирадой защитил честь соотечественника лучше, чем вызовом на дуэль.

***

Республика Польша, 1922 год

– Дзенькую бардзо! Чувствую себя помолодевшей лет на пять, – пани бальзаковского возраста оторвалась от зеркала и не опустила вуаль на шляпке. Увиденное понравилось ей более, нежели результат посещения лучшего парикмахерского салона в Кракове.

– Выглядите превосходно, – поддакнул Генрик, принимая марки. – Вас ожидать как обычно, через неделю?

– Непременно! – в кокетливую улыбку мадам вложила всё оставшееся у неё обаяние. Приятная иллюзия, что после электромассажа она способна заигрывать с мужчинами моложе тридцати, стоит нескольких ассигнаций.

После возвращения из опасного белорусского турне и получения диплома младший из братьев Наркевич-Иодко уговорил Конрада сменить профиль. В итоге к обычной терапевтической практике прибавилось электролечение. Впервые в Кракове появились аппарат д'Арсонваля и трансформатор Теслы. Для пациентов с патологиями конечностей Генрик делал электрографические снимки, приводившие их в восторг и замешательство одновременно.

Конрад подал посетительнице пелерину и почтительно распахнул дверь на улицу. В ожидании следующего клиента, записанного на электролечение, тревожно шепнул младшему:

– Обратил внимание, как у неё усы растут? Скоро уланы обзавидуются.

Тот пожал плечами.

– Ещё д'Арсонваль заметил – электростимуляция ускоряет любые подкожные процессы, включая рост волос. Пусть обесцвечивает. Лишь бы не догадалась, что это – наших рук дело. Кстати, надо попробовать на лысых.

Конрад присел на кресло.

– Знаешь, брат, мы как слепые котята. Тыкаемся наугад, а у отца была стройная картина. Что ещё можешь вспомнить из тех его записей?

Генрик протёр тряпицей электрод высоковольтного разрядника.

– Больше уж ничего. Поверь, не меньше твоего желаю разобраться. Посуди сам – двадцать лет утекло с восстания песочанских, когда отец бросил изыскания. Изменилось многое, даже физическое видение этих явлений. Он представлял электромагнитные волны колебаниями мирового эфирного поля. Теперь твёрдо доказано, что его не существует. Повторить объём узденских опытов мы не сможем. Отец обследовал сотни крестьян и местечковых обывателей, не заботясь о деньгах на эксперименты и не боясь жалоб на неудачное врачевание. Мы же не имеем права что-либо испытывать на краковских пациентах. Первая же кляуза лишит нас заработка. Главное – нету здесь деда Михася, видевшего свечение тела безо всякой фотоэмульсии.

Конрад красноречиво приподнял руки, то ли в жесте «сдаюсь», то ли призывая Всевышнего в свидетели.

– Видит Бог, в Над-Нёман я не поеду и тебя не призываю. Однако отец умел излечивать глубоко больных, пусть исповедовал ошибочную теорию эфира. А дед Михась лет сто прожил, пока наведывался в подвал. Разве что всё вместе помогало: электричество, здоровая атмосфера, воды, моционы, свежие продукты.

Что бы ни говорил Конрад, смысл в его речах один – достать отцовские бумаги. Генрик слушал, но не менял решения – в Белоруссию ни ногой. Ни за что! По крайней мере, пока в ней правят бал большевики.

– Ясновельможны пан! Это здесь престарелых кобет превращают в юных красавиц?

Янина, вторгшаяся неожиданно и бурно, словно осветила своим появлением строгий терапевтический кабинет. Уж кому-кому, а ей бесконечно далеко до того времени, когда понадобятся омолаживающие процедуры.

Генрик на секунду потерял дар речи, а Конрад заметил:

– Оставайтесь с нами, прекрасная пани. Будем говорить посетительницам, что вам шестьдесят, а до нашего лечения выглядели на семьдесят.

Она шутливо и легко шлёпнула его по руке. Потом без спросу схватила электрографический снимок головы.

– Как же здорово запечатлеть недоступное взгляду. Мистика! Кстати, о ней. Приглашаю вас на спиритический сеанс. Талант видеть невидимое присущ не вам одним, братики.

Чётко уловив настроение младшего, Конрад кивнул в его сторону.

– Сходи. Пани нельзя отказывать. Оставшихся я приму один.

– Что вы! Настоящие медиумы работают в полночь, когда потусторонние силы особенно активны. Так что не смею мешать. Генрик, милый, в десять жду тебя на обычном месте.

Он не успел перевести дыхание, сбившееся с ритма от слова «милый», как объявился новый посетитель, из-за которого младший брат оставил очередного пациента на попечение Конрада и проследовал в крохотный кабинет, находящийся позади приёмного.

– Произведём омолаживающие процедуры, кузен? К выборам полезно выглядеть хорошо.

Витольд Иодко пристроил на вешалку зонтик, шляпу и плащ.

– Ёрничаешь, Генрик. И занимаешься чепухой. Привези ты отцовский архив, не пришлось бы зарабатывать фиглярством с престарелыми красотками.

Дипломат вытащил портсигар и ножик для обрезки кончиков. Он удобно устроился в кресле, подтянул поближе пепельницу. Генрик вежливо принял предложенную сигару. Несмотря на заработки, за кровные он бы не позволил себе натуральную гавану.

– Что-нибудь вспомнил ещё?

– Вспоминать нечего. Не было у него никакой волшебной палочки. Стимулирование точек с ослабленным свечением, выявленных через электрографические снимки, кумыс, кефир, минеральная вода, прогулки и свежий воздух. Кому-то изрядно помог, несколько человек умерло в течение одного-двух лет после терапии в санаториуме.

– Он их убил? – изумился Витольд.

– Нет же. Среди пациентов находились совсем больные, их исцелить было совершенно невозможно. Тем не менее, отца обвиняли и склоняли по-чёрному, подозревая в опасных опытах на людях.

Родственник выпустил густой клуб дыма и наставил сигару как пистолетный ствол.

– Но всё-таки что-то нашёл.

– Да. Там – личное. Ничего о медицине.

Генрик в который раз пожалел, что поделился со старшим братом. Зачем Конрад проболтался Витольду о наднёманской находке? Слава Господу, оба они не знают про местонахождение золотой утки.

– Тогда почему не забрал?

– Матка Боска, я же объяснял. Не хотел, чтобы и в этом рылись красные.

– А через Алеся?

– Подозрительный ваш Алесь. Я бы ему не доверял.

Витольд развёл руками. Людей, готовых служить Польской Республике по ту сторону границы, немного – выбор невелик.

– Значит, ничего путного. Жаль, – он затушил сигару и поднялся, давая понять, что аудиенция закончена. – Действительно жаль. А господин Ульянов поправился и на днях приступает к работе. Стало быть, товарищи комиссары нашли нечто, промелькнувшее мимо твоего носа, кузен. До видзення.

Встреча с Яной несколько развеяла неприятный осадок, оставшийся после родственного визита.

– Увидишь! Станислава Томчик – настоящая колдунья. Она никого не принимает, не даёт публичных выступлений, не берёт денег. Было очень сложно, но я объяснила общему знакомому, что со мной придёт сын того самого Наркевича-Иодко, и для нас сделают исключение.

Для Генрика было гораздо важнее, что узкая женская кисть в тонкой белой перчатке проскользнула под его локтем. В романтической темноте он шагает по краковским улицам под руку с самой красивой девушкой в мире навстречу таинственному приключению… Что может быть лучше?

[1] Подъём продаж перед 1 сентября.

Глава 12

Глава двенадцатая

Украина, 2013 год

В Донецке Игорю неожиданно понравилось. Выбравшись из фирменного поезда с поэтическим названием «Роза Донбасса», он попрощался с проводницей – розой купейного вагона. По местному времени не было и восьми утра, светило летнее солнце. В Москве к концу мая только появились намёки на лето.

На привокзальной площади, совершенно не пафосной и сильно отдающей советскими временами, не считая рекламы, он сговорился с частником, запросившем куда дешевле до центра, нежели извозчики с шашечками.

Из Москвы по совету знакомого Наркевич забронировал номер в отеле «Шахтёр-Плаза» на проспекте Германа Титова за шестьсот двадцать гривен в сутки – для областного украинского города приличная цена. Как бы ни были сложны дела у компании, никто не отменял аксиому: нельзя гробить здоровье в дешёвых ночлежках, на выходе получится себе дороже.

Пока «Дэу» грохотала убитой подвеской на колдобинах в асфальте, ставших причиной безвременной смерти амортизаторов, Игорь рассматривал Донецк, вполуха прислушиваясь к болтовне водителя. Промелькнули районы сталинской двухэтажной застройки, панели брежневских времён. Потом въехали в центр, странную смесь старого и нового. Особенно бросились в глаза два больших спорткомплекса рядом, один из них, на глаз, сравним с московскими «Лужниками».

До чек-тайма около четырёх часов, до вечернего собрания поклонников «Живой этики» – масса времени. Игорь отпустил «Дэу» и её кучера в двух кварталах от «Шахтёр-Плаза», завидев банкомат. Интересно, как в Беларуси должен называться отель с местным колоритом? «Бульба-Хилтон»!

Проспект Титова отделил гостиницу модерного типа от пятиэтажек полувековой давности. На паркинге приличные автомобили, а по бульвару между рядами тополей грохотали «Жигули», «Волги» и «Таврии», демонстрируя, что Украине не чужды социальные контрасты.

Игорь прошёлся вперед, к народного вида торговому центру. Потолкался среди людей, послушал разговоры, купил мелочь. Помимо воли включился анализатор позиционирования, о котором рассказывал Светлане.

В шахтёрской правобережной Украине преобладала русская речь. Здесь перед ударом арматуриной по голове не услышишь: що, москаль, приїхав? Наверно, могут и грохнуть, и ограбить, но ради толстого москальского кошелька, а не из ненависти к кацапам.

Объявления и реклама больше попадались по-украински. Очень много социальной: самая прогрессивная партия – Регионов, а Янукович – лучший вождь государства на планете. Ни в Москве, ни в Минске не увидишь столько президентских портретов. Наверно, Путин и Лукашенко больше уверены в устойчивости своей власти, соответственно – в победе на следующих выборах.

Нагулявшись и позавтракав, Игорь вернулся в отель. В номере, кинув рюкзак в шкаф, упал поперёк кровати. Планшет ухватил сигнал Wi-Fi гостиничной сети.

И так, донецкое общество «Орифламма» входит в состав мировой системы подобных рериховских структур. Кстати, а что означает это слово? Одноимённая картина С.Рериха, а ещё «поток света (пламени, огня), льющийся с созвездия Ориона – Духовного Центра Вселенной».

Вау! Вокруг миллиарды галактик, раскиданных на бессчётное количество миллиардов парсек, а Духовный Центр прямо рядом с Донецком.

Интернет без задержки предоставил следующие сведения: звезда Ригель из созвездия Ориона находится в 860 световых годах от нас, Беллатрикс – в 243 годах. То есть скопление звёзд видится сравнительно плотным, если наблюдать со стороны Земли. В галактическом масштабе – ни разу не созвездие. Поэтому говорить об этих светилах, случайно и кратковременно (по космическим представлениям) оказавшихся примерно на одной линии относительно нашей кочки обзора, по меньшей мере, наивно.

Игорь в раздумье потёр висок. Если господа буддисты имеют в виду условное значение Ориона в качестве красивого символа, то ладно. Если буквально – пора звать санитаров.

Желание позвонить в психбольницу имени Кащенко возникло ещё в Москве. Гуманитарные призывы к миру, добру, праведному образу жизни, сохранению культурных ценностей – да, очевидны и понятны. Но как только начиналось вещание про космические истины, рациональная натура московского бизнесмена вставала на дыбы. Заумные объяснения воспринимаются исключительно маркетинговым ходом: логического обоснования догматам не существует в принципе, так как логику можно побить другой логикой, а таинственные оккультные материи замечательно подходят для одурачивания паствы. Смешно? Не очень. С одной стороны, где-то оно достойно уважения, человеки пытаются жить и развиваться духовно. С другой – запутанные постулаты агни-йоги с безусловным авторитетом гуру, приобщённого к высшему знанию, идеально служат для прикрытия уродов по типу Рашида.

Особняк Международного центра Рерихов на Малом Знаменском переулке, вообще-то говоря, произвёл впечатление осаждённой крепости. Нет, там не нашлось баррикад, в окнах не торчали пулемёты. Рериховцы под постоянной атакой со всех сторон, но пули не летали. Их проклинает Русская Православная Церковь, не жалуют католики, секты восточного направления считают нежелательным конкурентом.

Очевидно, что если там и планировались некие акции, они глобальны: объединение всего человечества под рериховским знаменем и главным махатмой во главе. Руку на отсечение, что мелкотравчатая возня по образу отдельных тоталитарных сект, где призывают жертвовать имущество на махатмово дело, здесь не встретит отклика. Типов вроде Рашида отсюда изгоняют, чтобы не компрометировать «Живую этику». О самодеятельных белорусских сектах слышали, контактов не поддерживают. Естественно – отрицают приём пожертвований или получение предложений о финансировании. Так что сотня тысяч долларов с имущества Ольги ушла по другому адресу.

Поэтому Игорь спланировал вояж по областям России и стран СНГ в поисках менее щепетильных буддистов. Он обнаружил сведения о появлении всемогущего и всеведущего восточного мудреца в шахтёрском Донецке, датированном неделей после 9 мая, но без прямых контактов. Начать решил с ортодоксальных приверженцев «Агни-Йоги», то есть «Орифламма».

Собирание состоялось в обычной трёхкомнатной квартире в панельном доме на окраине города, жилой. К шести вечера её хозяева вместе с детьми, одетые в ставшие привычными балахоны, вышли в зал, лишённый мебели, с циновкой на полу и традиционной атрибутикой на стенах. Естественно, вокруг коптили ароматические палочки. Игорю показалось, что, начиная с дацана под Минском, он насквозь пропитался этим запахом, нельзя сказать – неприятным, но основательно надоевшим.

– Что привело тебя, брат?

Хозяин квартиры, коротко стриженный полноватый мужчина лет сорока-сорока пяти, глянул вопросительно и дружелюбно.

– Ищу поддержки. У меня брат в коме. Официальная медицина бессильна.

– Что же, в Москве не нашлось желающих помочь?

– Нет. Вы никогда не жили в Москве? Сплошь шарлатаны и фокусники. Я сходил в рериховский Центр, но они явно опасаются обвинений в незаконных практиках. Нашёл на форумах информацию про Донецк. Что, ошибся?

Украинец сдвинул брови. На лицо словно легла тень. Ничего похожего на белорусского гуру, пытавшегося демонстрировать невозмутимость.

– Сложно ответить. В «Орифламме» мы не врачуем. Каждый занимается развитием собственной души, очищением кармы. Есть другие…

– Но вы почему-то не хотите меня к ним отправлять. А в Интернете я не нашёл прямых контактов. Помогите. Добро содеянное тоже улучшает карму, не так ли?

– В том-то и дело, я не уверен, правильно ли поступлю. Тот, кто берётся помочь, человек очень не однозначный.

– Брат, у меня нет выбора, и хуже не будет. Я принимаю ответственность на себя. Если выйдет добро, тебе зачтётся перед космическим разумом. А коли не так – кармические последствия на мне.

Тот покачал головой.

– Даже не знаю. Указания махатм на сей счёт можно толковать по-разному. Пока присоединяйся к нам. Вижу, ты – не приверженец «Живой этики». Не страшно. Просто – отдохни, расслабься, откройся потоку света. От тебя никто и ничего не требует.

Игорь опустился на циновку в окружении дюжины последователей Рерихов и Блаватской. Ритмичные заунывные звуки действительно создали подходящее настроение. Потом он сидел спокойно, занимаясь самосозерцанием. И когда глава здешних агни-йоговцев начал читать отрывки из посланий махатм, они уже не показались таким откровенным бредом как раньше. Быть может, в этом учении есть зерно истины?

На прощание донецкий гуру сунул листок бумаги с адресом и телефоном.

– Иди туда с чистой душой и крепким духом, брат. Да пребудет с тобой высшая сила и высшая мудрость.

На тёмной улице, среди ржавых «Таврий» и пыльных тополей, Игорь стряхнул с себя наваждение. Траппер с «Ремингтоном» не имеет права поддаваться буддистским чарам. Иначе закрадётся мысль, что искать Рашида не стоит. Мерзавец и так испортил себе карму настолько, что в следующей жизни воплотится в скунса. Долой иллюзии, к этой следующей реинкарнации его надо приблизить как можно быстрее, не надеясь на правосудие космических сил.

***

Советский Союз, 1950 год

В подвалах МГБ всё нарочито громко: лязг замков, хлопанье дверей, грохот сапог, подбитых металлическими подковками. Если бы не дело чрезвычайной важности, лучше не ходить бы сюда, вздрагивая от каждого стука.

– У вас двадцать минут.

Короткую обыденную фразу чекист выдал, словно из чугуна отлил. Пожалуй, на двадцать первой минуте начнётся светопреставление. Или война с США.

За месяцы, прошедшие со дня, когда Гостехника решила засекретить опыты по фотосъёмке в электрическом поле, Семён Давидович Кирлиан в третий раз явился на площадь Дзержинского. Визиты в госбезопасность перестали его пугать как в первый раз. Просто неприятная часть работы. Однако краснодарский изобретатель не набрался иллюзий. Во время очередного вызова его статус сотрудничающего с органами запросто обернётся куда менее приятным. Поэтому нервный холодок носится по телу и в этот раз, несмотря на то, что встречу выхлопотал заместитель директора кинофотоинститута.

Дискомфорт усилился, когда вместо обычных рабочих кабинетов старший лейтенант отвёл посетителя в подвал. Быть может, осуждённых за тяжкие преступления не годится допрашивать наверху, но всё же… Каменный мешок без окон, яркие электрические лампочки, голый деревянный стол, намертво прикрученные стулья, а запах! Боже, какой запах… Престранный букет, в котором угадываются подгнившая кровь, тяжкий дух давно немытого тела, блевотина и целая гамма примесей. Не сильный, но отчётливый аромат страха и безнадёги. Офицера МГБ он не смутил. Просто работа такая, не привыкать.

Чекист властно указал Кирлиану на стул. Через минуту ввели невысокого пожилого мужчину с нездоровым цветом лица, на общение с которым и отведено двадцать коротких минут.

– Здравствуйте. Меня зовут Семён Давидович. Я из кинофотоинститута.

Арестант глянул в ответ с едва заметной усмешкой. Он прекрасно понял чувства человека, не привычного к застенкам НКВД-МГБ, и его замешательство.

– Заключённый Треппер, статья пятьдесят восьмая.

– Стоять не положено. Сесть! – гавкнул старший лейтенант.

Осуждённый расцепил руки, сомкнутые за спиной, и уселся на табурет.

– М…м, как вас по имени-отчеству?

– Лев Захарович.

– Э, понимаете, я открыл свечение органических тел в высокочастотном электромагнитном поле. То есть, не я первый открыл, были Тесла и другие, но пытаюсь… Слышал о неком поляке, который тоже… Вы знаете эту историю?

– Был знаком с его младшим сыном. Позволите закурить? Спасибо, – Треппер глубоко затянулся. Папироса от хозяев подвала – одна из традиций карательной и пенитенциарной системы. – В двадцать втором учился с ним в Кракове, в Ягеллонском университете.

– Что же он вам рассказывал?

– Не много, – изменник Родины обернулся к чекисту, тот кивнул – говори уж. – По заданию ГПУ я принял участие в вербовке Генрика Наркевича-Иодко с целью организации поездки в советскую часть Белоруссии и поиска тайного архива его отца, врача и изобретателя Якова Оттоновича Наркевича-Иодко. Поездка состоялась, но Генрик ничего особо ценного не обнаружил. По крайней мере, он нам так сказал.

– Никогда не слышал о таких людях.

– Не удивительно. Пожертвуйте ещё папироску.

– Забирайте всю пачку.

– Спасибо. А то если не принесу папирос уголовным… Не будем об этом. Так вот, державший со мной связь офицер ГПУ по кличке «Кастусь» говорил, что Наркевич-Иодко был очень знаменит до революции, умел делать снимки электрического поля человека и лечить от болезней, считавшихся в то время неизлечимыми.

– Надо же! – вскинулся Кирлиан. – То есть я фактически повторил…

– Не обязательно. ГПУ срочно собирало сведения о новаторских медицинских методах, надеясь вылечить Ленина. Поэтому мы… – Треппер осёкся. Больше нельзя отождествлять себя с госбезопасностью. – Поэтому они пытались раскрыть его секрет. Генрик утверждал, что никакого тайного архива нет, а все документы отца в девятнадцатом переданы безвозмездно советским властям. Тогда ещё существовала Белорусско-Литовская республика.

Он сухо закашлялся. Табак – в дефиците на зоне. Два скуренных подряд «Беломора» крепко ударили по лёгким и гортани.

– Где же эти документы? – Кирлиан перевёл глаза на старшего лейтенанта, тот сохранил непроницаемое выражение. Где надо, там и находятся. Не твоего ума дело. Только время с вами теряю.

– Об этом лучше был осведомлён Кастусь. Я же понаслышке знаю, Генрику дали покопаться в части отцовского архива, что собрали в минской губернской милиции. Он дал пару советов по яичной диете и электротерапии, возможно, их применили в лечении Ленина. Когда вождь умер, начался поиск виноватых. Со слов Кастуся знаю, с самого верха пришло указание забыть о научных работах Иодко, оставить его в истории только как жестокого помещика, вызвавшего царские войска против бунтующих крестьян.

– А где сейчас Генрик и Кастусь?

Треппер пожал плечами.

– Генрик вроде бы снова уехал в СССР. Кастуся не видел с тех пор. Не знаю, пережил ли он конец тридцатых, когда почти весь старый состав ЧК и ГПУ…

– Это лишнее, – оборвал его наследник чекистских традиций. – Время заканчивается.

На самом деле, прошло меньше пятнадцати минут, но здесь хронометраж по часам старшего лейтенанта, с которым не поспоришь. Да и главное сказано.

– Чем Генрик занимался после поездки в Белоруссию с Кастусём? – наугад спросил Кирлиан.

– Сдал на врачебный диплом и лечил электрическими методами. Звёзд с неба не хватал, в Кракове жизнь трудная была. Вы, наверно, слышали о рабочем восстании двадцать третьего года? Тогда разгромили его кабинет, побили оборудование. Я после восстания уехал в Палестину. Так что – извините.

Офицер кликнул конвой и велел увести Треппера. Затем выписал пропуск Кирлиану.

– Как можно ознакомиться с остальными документами Иодко? – спросил тот, набравшись смелости.

– Вам – никак.

– А хотя бы встретиться с вашим сотрудником Кастусём?

Чекист внезапно разговорился.

– Бывший сотрудник ОГПУ Михайловский, оперативная кличка Кастусь, осуждён за участие в троцкистской группировке, занимающейся шпионажем в пользу иностранного государства, и расстрелян. С кем из врагов народа ещё желаете пообщаться, гражданин Кирлиан?

Армянин не заявил такого желания и срочно ретировался. На площади Дзержинского поднял воротник, укрываясь от пронзительного декабрьского ветра, норовящего засунуть ледяную крупу под тощее пальтишко, лёгкое даже по краснодарским меркам.

Значит, снова нужно выходить на руководство института, директору на Гостехнику, тем на Министерство госбезопасности. А где-то умирают люди, которых спасли бы методики, придуманные ещё до революции. Их описания погребены в бездонных архивах органов, засекреченные из идеологических соображений. При этом любая инициатива чревата подозрениями со стороны бдительных товарищей – из каких таких резонов понадобилось наследие польского пана, вызвавшего армию на расправу с белорусскими бедняками…

***

Республика Польша, 1922 год

Рекомендованная Яной женщина-медиум Станислава Томчик выглядела живым покойником. Сравнительно молодое лицо, черты которого можно назвать приятными, было лишено каких-либо красок, натуральных или наносимых перед зеркалом. Светлые волосы спрятались под платок, чёрное платье скорее драпировало, нежели подчёркивало фигуру. Не раскрывая рта, Станислава сообщала окружающем: я только гость в этом мире, присутствую в нём малой и неважной частию, душа находится в постоянном контакте с потусторонними сущностями.

Из прихожей Генрика и Яну пригласили в обширную комнату. Диваны, кресла, настенные драпировки были выдержаны исключительно в тёмных тонах, окна укрыты за плотными шторами. Электрические лампочки выключены, вместо них горели свечи в четырёх массивных канделябрах.

Представительный мужчина, отрекомендованный хозяйкой как пан Войцех, теософ, поцеловал пальцы Яне и пожал руку Генрику. Он же усадил их рядом с собой за стол чёрного дерева, где из внутреннего кармана сюртука извлёк пару электрографических фото.

– Похвально! Удивительная детализация. Позвольте уточнить, какую фотокамеру вы используете? Кодак?

– Нет. В темноте испытуемый прикасается к пластинке с фотоэмульсией, – Генрика несколько смутила неожиданная похвала. – На самом деле, метод изобрёл мой отец. Он тоже снимал на камеру по примеру Теслы, но счёл чёткость недостаточной.

– Когда это было?

– Двадцать лет назад.

– Ну, за это время фотографическая техника изрядно усовершенствовалась. Не пробовали пользоваться современным аппаратом?

– Признаться, у меня не очень с деньгами, – Генрик украдкой скосился в сторону Яны. При девушке нехорошо расписываться в несостоятельности.

Пани Станислава подплыла беззвучно, как полагается настоящему духу. Она взяла в руку одну из карточек и близко поднесла к лицу.

– Эктоплазма.

– Вы уверены? Вы точно уверены? – живо переспросил теософ.

– Вполне. Люди без медиумических способностей несут свою душу, окутывающую тело словно кокон. От воздействия на неё материей астрального мира и вырабатывается эта субстанция, – короткий ноготь указал на светлый ореол вокруг электрографического снимка пальца пациента, бесцветный голос продолжил. – Я умею освобождать душу. Поэтому эктоплазма растекается вокруг. Скоро начнём сеанс. Надеюсь, вы всё увидите сами.

– И будете поражены, – добавил пан Войцех, поправляя бетховенскую гриву волос. – Пани Станислава войдёт в мистический транс, а мы станем свидетелями рождения эктоплазмических фигур.

– Признаться, я наслышан об иных медиумических сеансах, – заметил Генрик. – О столовращении, перестукивании с духами, перемещении указателя по доске с буквами.

– О да! Но на это способны многие. Кроме того, развелось достаточно шарлатанов и фальшивых медиумов, которых постоянно разоблачают. Тем самым оккультные науки низводятся в глазах обывателей до шулерства. Пани Станислава уникальна, вы сами убедитесь.

К полуночи собрались ещё пятеро желающих убедиться в особых талантах мадам Томчик: зрелая матрона из числа пациенток Конрада с двадцатилетней дочерью, отставной уланский полковник, солидный полноватый господин и взъерошенная личность поэтического склада. Все расселись вокруг стола. Пан Войцех задул свечи, кроме одной, водрузив её напротив Станиславы.

Женщина призвала всех к полному молчанию, закрыла глаза и начала шептать, практически беззвучно, едва шевеля губами. В сполохах единственного язычка пламени ясно различимой осталась только нижняя часть её лица под острым желтоватым носом.

В воздухе явственно повеяло чем-то жутким. Лиц коснулось лёгкое движение воздуха. Колыхнулась штора, небольшой сквозняк, или…

Генрик понял, что не ему одному не по себе, когда рука Яны стиснула его запястье. Мысли тотчас ускользнули от начинающегося таинства. Когда девушке страшно, она инстинктивно хватается за руку мужчины, которому доверяет. Молодой врач мысленно воскликнул: мне доверяет!

Тем временем шёпот Станиславы превратился в едва слышимое шипение. Голова запрокинулась назад, потом безвольно упала к правому плечу. Женщина замолчала. Из приоткрытого рта начал клубиться туман. Или чуть различимый дымок.