Текст книги "Ракетное утро России (СИ)"

Автор книги: Анатолий Матвиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Не преувеличивай, дорогая! – Георгий расцвёл, воодушевлённый похвалой.

В свете прожектора мелькнул зелёный клифт, Серёжа сбежал от ракеты, учинив последний контроль. Здесь он не боялся кислотных брызг и не кутался в резиновый плащ.

– Похоже, они приступают.

– Да, милый!

Прежние ракеты взмывали быстро, солидный «Казимир Семенович» позволил себе чуть замешкаться, нагруженный второй ступенью.

Сначала внизу ослепительно полыхнуло пламя зажигания, над полем пронёсся грохот, переросший в уверенный рёв четырёх сопел. Ракета, оседлав рукотворную звезду, взмыла отвесно вверх.

– Сейчас бы нам в ней быть! – Элиза вцепилась в пальцы Георгия, не скрывая чувств.

Второй обещанный бум-м получился вполне эффектно. «Семеновича» буквально разметало на куски, части первой ступени, кувыркаясь, отвалили в стороны, а маленькая звёздочка продолжала забираться всё выше и выше…

– Здорово! Спасибо, милый, что привёл меня!

А ракета взорвалась, сгинув в огненном облаке – по нему наблюдатели засекли угол подъёма и отклонения от вертикали. От мгновенного великолепия остался лишь густой дымный след, размываемый воздушными потоками в виде буквы S.

– Надеюсь, теперь ты не жалеешь, ма шер, что мы не внутри ракеты?

– Какие вы гадкие! Зачем было взрывать эту красавицу?

Пришлось объяснить. Потом Георгий метнулся к толпе наблюдателей и возвратился вполне довольный: «Семенович-первый» одолел высоту три с половиной километра!

Чтоб отвезти девушку домой, потребовалось взять таксомотор. Небольшие, но постоянные траты серьёзно обременяли бюджет, не имевший кроме инженерной зарплаты никаких пополнений.

Элиза пригласила подняться. Кровь ударила в голову… Неужели? А если что до свадьбы случится – не беда, венчание спишет все грехи.

Сердце едва не выскакивало из груди. Он поднялся на второй этаж, прожигая взглядом спину шагающей впереди девушки, старался удержать глаза, чтоб они не опускались к восхитительному вырезу на юбке, где мелькали стройные ноги в тонких телесных чулках.

– Ты так тяжело дышишь… Неужели подъём на три лестничных пролёта столь утомителен? В квартире попробуй вздыхать потише – Роза спит.

Не представляя, как и далее сохранять тишину, если дело дойдёт до воистину горячих вздохов, Георгий ступил в темноту прихожей. Но, вопреки романтическим ожиданиям, проследовали они не в спальню, а в крохотную кухоньку, по скромности обстановки ушедшую не слишком далеко вперёд от барака в Измайлово, разве что здесь царил образцовый порядок.

– Чай?

– Изволь…

Похлопотав, Элиза присела в деревянное кресло с противоположной стороны стола, недоступная даже для невинного стискивания пальцев, не говоря о большем.

– Я хотела с тобой поговорить. Серьёзно.

– Да, милая? Я весь внимание.

– Годы идут, мне нужно устраивать свою судьбу.

Тон её, совершенно деловой, обескураживал. Казалось, что в душу, раскалённую как металл в кузнечном горне, льётся узкая струйка холодной воды. Элиза пригубила чай.

– Да… Годы уходят. Скоро двадцать пять, а я – обычная пишбарышня-бесприданница в московской конторе, коих тысячи. Контор – тысячи, – добавила она. – А девушек десятки тысяч.

«Ты единственная и неповторимая!» – чуть было не воскликнул поклонник. Или, быть, может, он хотел выкрикнуть другую банальность, рискуя потревожить тонкий сон Розы, но счёл за лучшее промолчать.

– Помощник управляющего сделал мне предложение. Помимо прочего, он уверяет: душа моя, у вас никогда не будет потребности работать, всецело посвятите время своим удовольствиям и семье.

– И вы с ним… – у Георгия внутри что-то начало разрастаться, какое-то сильное и очень нехорошее чувство, будто сейчас прозвучат команды «ключ на старт» и «зажигание», он взорвётся и улетит крушить…

Но кого крушить. Элиза честна. Не давала ему пока никаких обязательств. Наверно – и сопернику тоже.

– Мы с ним ходили в Большой Императорский театр, в ложу, и пару раз ужинали в Павловской ресторации, – она не стала уточнять, что подобные удовольствия инженерский оклад не осилит. – Признаюсь, с ним несколько скучно. Ракетная романтика манит меня больше. Как ты говорил, белые лунные ландыши?

– О, это только фигура речи. На Луне нет ни атмосферы, ни цветов.

– Значит, и тут одни аллегории. Ими сыт не будешь. Дорогой, ты очень милый… Но выбор за тобой.

– Какой выбор?

– Мы едем во Францию, ты занимаешься делом своего отца и обеспечиваешь мне достойную жизнь. Или… В противном случае выбора не останется у меня. Такие оказии, как наш Филипп Аполлонович, попадаются нечасто.

Филипп Аполлонович! Зло, воплощённое в имени, начало сгущаться и материализовываться. Негодяя можно найти, поговорить по-мужски… О чём? О неспособности его, Георгия, без папенькиной помощи создать Элизе подобающие условия?

Она проводила кавалера до двери.

– Не затягивай с решением, милый!

Романтический вечер, обещавший продолжение в виде бурной ночи, вылился в фиаско.

Глава десятая. Изотта-Фраскини

Чиновник из городской Думы представился гражданином Зильмановичем. Как лицо выборное и перед избирателями ответственное, он принёс забавное письмо. Некий московский обыватель, по округу которого выдвигался упомянутый Зильманович, принёс в Думу письмо от деревенского родственника. Если бы письмо с изложением «гениального» технического прожекта попало прямо в Изамйлово, директор, наверно, сам бы разобрался с энтузиастами. Но депутат-чиновник решил предать народной инициативе огласку, даже объявил, что пишет книжицу о ракетных самородках, вышедших из низов избирательской массы.

В откровениях сельских дарований, в частности, предлагалось следующее:

«В последнее время в газетах часто пишут, что учёные изыскивают разные способы сообщения с планетой Марс. Читая газеты, мы, крестьяне нашей деревни, крайне заинтересовались этим вопросом и после долгих разговоров и споров, во время которых было высказано много разных предположений для осуществления вышеупомянутой цели, надумали несколько планов, которые мы решимся Вам сообщить. Может быть, они никуда не годны, но, принимая во внимание наши мужицкие умы и нашу необразованность, Вы нас извините.

Во-первых, если сделать громадный аэроплан. Но он, вероятно, не может полететь там, где нет воздуха. Для этого впереди пропеллера устроить две трубы или несколько труб, которые выпускали бы воздух и давали бы пропеллеру возможность работать. Для того чтобы воздух не улетучивался по выходе из труб, устроить такие аппараты, которые накачивали бы его обратно в тот же бак, где будет находиться запас воздуха. Это заключение от первого предложения.

Второе предложение. Возьмём пример с нашей планетой Землёй. Она движется в безвоздушном пространстве, но окружена воздухом, который она к себе притягивает. А что, если устроить такой воздушный аппарат, который бы удерживал вокруг себя окружающий его воздух в достаточном количестве для того, чтобы двигаться в безвоздушном пространстве?

Для этого нужно знать, какие вещества обладают наибольшей способностью притягивать к себе воздух. Извините, что плохо писали и нескладно…»

– Я дико извиняюсь, граждане. Однако нам за это «воздушное притяжение» ответ писать, чи шо? – возмутился Серёжа, когда Засядько зачитал вслух народную петицию. – На носу испытания, не ровен час – рванёт…

– Не накликай! – приструнил его директор. – Вот ты, как самый горластый, сиди и пиши ответ. Эти умники – из-би-ра-те-ли.

– Вижу! – пробурчал молодой человек, принимая бумажку. – Ум так и прёт, я вас умоляю, заметно по тому, какого пижона выбрали себе в депутаты. Уж я им напишу! Ох напишу, надолго запомнят.

Серёжа таки накаркал. Одна из ракет первой ступени «Казимира Семеновича» с изумительной точностью упала на ангар «Русского Витязя», проломив в крыше изрядную дыру. Фортуне было угодно, чтоб ангар стоял пустым, ущерб свёлся к латанию кровли и уборке мусора. Засядько получил строгое предписание из мэрии: больше никаких полётов рядом с городом.

Он объявил своей гвардии: коль летать не представляется возможным, будем ездить!

Академию осаждали заводчики с рекламными пропозициями, желающие пролить на свои изделия лучик света от ракетной славы. Поэтому идея ракетного авто родилась не у инженеров Измйлово, а у предприимчивого малого с берегов Невы, что приобрёл разорившуюся марку «Изотта-Фраскини» и намеревался продавать под ней российские автомоторы, причём – только для самой обеспеченной публики.

«Горшок» жидкостного ракетного двигателя Серёжа приворачивал к раме авто с грустным выражением на перепачканной мордочке.

– Ой вей, таки за что печать? – Георгий попытался передразнить его одесский говорок, вышло не натурально.

– А шо радоваться? Уезжаю.

– Ты ж мечтал – в Технологический.

– Та я ж по секрету тебе…

– А я никому и не разболтал, – возразил Георгий.

– Подержи ключ… Таж не дали стипендию в Техноложку. Петроградский военно-инженерный институт, артиллерийский факультет, что его в песи и в гриву… – молодое дарование выдало колоритную непечатную фразу, тут же спохватившись. – Объясняться там надо куртуазно или по строевому – ать, два, в дамки.

Георгий рассмеялся.

– Ну, дорогой мой, пора взрослеть окончательно. Одесский балаган солидному ракетчику не к лицу. Хотя представить тебя, марширующего в строю…

– Шо тельную корову в ракете. Как услышал про военно-технический, думал – ща, только разбегусь с Дерибасовской… Потом раскинул мозгами за это и понял – выбора-то нема.

Тут взгрустнул Георгий, вспомнив о своём выборе. Серёжа оказался единственным, с кем можно было посоветоваться по поводу Элизы.

– Шо тебе сказать… Помнишь нашего случайного знакомца Зощенко? Ещё про баб говорил – охочие до денег ему не бабы вовсе, а гладкое место.

– Которые без денег с дамами не ходют, – процитировал по памяти Георгий.

– Во-во… Теперь шланг. Хватай тут и держи. Нежно! – Серёжа прикрутил трубку подачи азотной кислоты. К ней устойчивы материалы, не обладающие достаточной механической прочностью. Всё стальное она рано или поздно разъедает. Чаще – рано. Двигатель разбирается по косточкам и собирается перед каждым запуском. А ведь мечтали когда-то, радуясь сравнительно небольшому числу узлов конструкции, что создают идеальный в эксплуатации агрегат, его только заполнил компонентами топлива – и лети.

– Так что – с дамами?

– Я тебе за мою Розу скажу. Дамочка не фонтан, но и не третий сорт. Тоже ищет фраерочка с бабосиками, но время на скуку на тратит. Знает – я моложе на семь лет, карман пустой, как ночной Привоз.

– То есть днём ловит жениха, а ночами тешится с тобой…

– И шо? Баба – она тоже человек, человеческие радости ей не помеха, – Серёжа с философствующим видом поднял отвёртку вверх. – Как найдёт себе «солидного», я отвалю в туманные дали. Разве что иногда забегу, на часок, ежели рогоносец куда уедет.

– Но Элиза…

– А шо Элиза? С другого теста слеплена? Про её Аполлоныча слышал? Дрыщ такой.

– И они уже?!...

– Шут их знает, – Серёжа подергал шланг, убеждаясь, что тот прикручен намертво. – Блестящие бусинки видел на шейке твоей мамзели? Брильянты, не хухры-мухры. Поверь, Жора, от брильянтов до койки путь ближе, чем от Французского бульвара до Малой Арнаутской.

– Они рядом? – машинально спросил Георгий. Его удлинённое от природы лицо вытянулось ещё больше и напоминало пропорциями скорей лошадиную морду.

– Пересекаются. Помоги керосиновый бак поднять.

Диковинная конструкция приобретала черты помеси спортивного автомобиля и самогонного аппарата со змеящимися трубками, баками и толстым горшком в кормовой части.

– Так что, дядь Жора, лови момент. Пока Аполлонович не надел ей узду и хомут, тащи её в спальню, не мешкай. Тем более, чует моя «мадам сижу», что дорожка протоптана.

Это он брякнул не вовремя. Георгий едва не упустил свою сторону массивного бака из нержавейки.

– Что-о-о?!

– То… Втирал же тебе за это, баба – живой человек. Ты который месяц ей пальчики мнёшь да газировкой поишь. Ей мужик нужен! С деньгой, ясное дело. Ну, на деньгу она-то и не особо надеялась, видели её глаза твой прикид инженерный и чёрные когти с мозолями.

От сборки «Изотты» Серёжа его отпихнул – от греха подальше. Выбитый из колеи, Георгий мог запросто что-то перепутать непоправимо.

На следующий день Засядько принял собранное ракетное авто. «Изотта» заняла место в начале бетонки аэродрома «Русского Витязя». Рама машины толстыми тросами крепилась стальным петлям в бетоне. Директор Академии с сомнением глянул на открытое всем ветрам кресло пилота, отделённое от двух алюминиевых бочонков с азотной кислотой только стальной перегородкой. По сравнению с этой едкой, всепроникающей жидкостью керосин в бачке для горючего казался детским компотом.

– Дозвольте, Александр Степанович! Напоследок! – взмолился Серёжа, но Засядько бы неумолим и доверил место за рулём Георгию, самому опытному военному лётчику. Тем более, что вообще могло произойти во время пробного пуска? Машина даже сдвинуться не сможет, пришпиленная к бетону.

Георгий вскарабкался на сиденье, надев предварительно резиновый плащ и шлем. Пристегнулся – всё должно быть как в настоящем заезде. Постучал по щиту перегородки. Когда, наконец, они смогут вместо азотной кислоты применить какой-то менее агрессивный окислитель?

Рядом копошились оба «золотых мальчика» – Ренненкампф и Бестужев. К запуску оба удалились на приличествующее расстояние.

– Ключ на старт!

Серёжа повернул ключ в замке магнето, ободрительно махнул рукой Георгию.

– Зажигание!

Донёсся пронзительный свист. Тончайшая струя керосина смешалась с азотной кислотой и породила робкий рыжий сноп пламени из дюзы. Георгий добавил газу.

Теперь «Изотта» уже не напоминала самогонный аппарат на колёсах, скорее – уродливого дракона, что выдохнул с рёвом и воём длинный язык пламени, не меньше, чем шагов на десять. Засядько включил секундомер, отсчитывая секунды устойчивой работы. На станке добились уже двух минут – более чем достаточно, чтобы изрядно разогнать аэроплан или ракету, не говоря о лёгком авто.

Тросы напряглись как струна и, наверно, издавали бы звон, если бы все звуки в радиусе полуверсты не заглушал бы рокочущий голос огня, усиливающийся по мере того, как экспериментатор толкал вперёд ручку подачи топлива. На пятидесятой секунде двигатель взорвался.

Повинуясь непонятному толчку изнутри или, быть может, заслышав странную ноту в ракетном грохоте, Серёжа успел отвернуться.

Левый бак с окислителем разорвало как бумажный кулёк. Сорок литров концентрированной азотной кислоты пролились на человека кошмарным всеразъедающим душем. Резиновая накидка, спасавшая от отдельных брызг, не уберегла… Едкая жижа попала между маской и накидкой. Шею пронзила неописуемая, невероятная боль!

Эта боль перекрыла все остальные ощущения. Сережа не почувствовал, как его сбили с ног, сорвали маску, сода с шипением облепила шею – она нейтрализовала кислоту, но, проникая в открытые раны, ещё больше усиливала мучения.

Толком он пришёл в себя лишь в Шереметьевской больнице, окружённый сёстрами милосердия, в белое облако их чепцов пробилась усатая физиономия Засядько.

– Ну? Живой? Это – главное.

– Та шо мне будет… Как в Петроград-то такой поеду? Пролетел…

– Не волнуйся. Я обещаю – тебя зачислят без экзаменов. В любой день.

На бледном лице одессита промелькнуло подобие улыбки.

– Тю! Шо ж я столько учил… Надо было на голову банку азотки вылить – и диплом в кармане. Как дядь Жора – не ожёгся?

– Нет. Двигатель сорвало с рамы. Он согнул бронеспинку, чиркнул над головой Георгия и улетел вперёд метров на семьдесят.

– Таки поздравляю!

– С чем? – понимая неуместность ругани в отношении раненого, Засядько всё же рассердился.

– Я вас умоляю! Мы запустили первую в мире жидкостную ракету и никого не убили! Чем не праздник?

Полковник только головой покачал.

– Выздоравливай, умник. Тебя Петроград ждёт.

– А новый запуск – когда?

– Как сварят более мощную раму. Но уже без тебя. Прощай!

Когда Засядько удалился, Серёжа пожаловался сестричкам только на одно:

– Ой вей! Мне скоро восемнадцать, а я – безработный.

После директора забежал Георгий – целёхонький и даже какой-то особо лощёный, запахи кислоты и гари перебил приятный одеколон. В руках посетитель держал пышный букет роз.

– На мои похороны принарядился, дядь Жора? Не торопись – вспотеешь. Я ещё не…

– Знаю! Просто подумал – на сегодня выбрал весь запас невезения. Надо последовать твоему совету. Пойду на решительный штурм.

– Та я вижу – принёс цветы на мои поминки… Думаю – шо же их пять, а не четыре или шесть.

Георгий смутился. Придти с цветами к постели больного и не отдать их – действительно моветон. Раненый выпростал руку из-под одеяла и поманил товарища.

– Я по-секрету скажу, слушай сюда. Знаешь, кого барышни кличут ракетчиками? Чересчур быстрых в койке. Удачи, Жора! Розе передай: пусть принесёт в больничку крендельков с мёдом. Лежу, захотелось сладкого…

Вообще-то Георгий даже не договаривался с Элизой о встрече, не звонил ей в машбюро. Сказал себе – пусть всё решится. Определил срок до нового года: или добьётся признания и достойного оклада на ракетном поприще, или действительно придётся уезжать в Париж. Не гоже солидному мужчине жить в бараке, и чтоб ему не по средствам было сводить даму сердца в хорошее заведение.

На звонок и стук в дверь никто не открыл, хотя время приближалось к обычному, когда обе барышни возвращались со службы.

Задержались на какую-то ерунду? Не беда! Ухажёр не тратил времени зря, сходил прикупить сладости и бутылку шампани. Повторный визит в подъезд точно также закончился у запертой двери.

Георгий сел за столик ресторана «Таврический», чьи просторные окна глядели через дорогу в окошки Розы и Элизы. Он вдруг подумал, что напоминает частного шпика, выслеживающего даму по заказу ревнивого мужа. Чтоб прогнать дурные мысли, начал в миллионный раз репетировать Самые Важные Слова.

Цветочно-шампанный набор – мелочь, главной изюминой должен был стать точный расчёт будущего семейного счастья. Элиза – порядочная (какие бы гадости не выдумывал Серёжа), при этом совершенно рациональная девушка. С повышением оклада до шестисот пятидесяти рублей Георгий способен снимать квартиру с ней на двоих, Элизе не нужно тратиться на меблирашку, и работать достаточно не на двести сорок рублей как сейчас, а на сто пятьдесят, что не сложно найти в любой мелкой конторе в окрестностях Измайловского проспекта.

С дальнейшим ростом заработков восходящая ракетная звезда вознамерилась откладывать на покупку дома, будущая мадам Тилль сможет оставить работу и предаться обычному женскому счастью. Немцы называют его Kinder, Kьche, Kirche, дети-кухня-церковь. Чтобы не ошибиться, женишок расписал монолог на салфетке.

Время шло. Подкрадывалась ночь. Окна остались тёмными. От нечего делать Георгий выучил салфеточный конспект наизусть.

Наконец, к подъезду подкатил сияющий чёрный лимузин. Из водительской дверцы выскочил смазливый и очень худосочный тип, чрезвычайно подходящий к серёжиному определению «дрыщ». Он мигом обогнул капот и распахнул другую дверь, оттуда выплыла Элиза, царственно подав руку «дрыщу». Несмотря на тёплую августовскую погоду, её плечи украшало белое меховое манто, неуместно яркое в свете уличных фонарей.

Мужчина подхватил её под локоть пошловато-хозяйским жестом, и они двинулись к подъезду. Через минуту в окнах на втором этаже зажёгся свет.

Можно было уже уходить, но Георгий буквально примёрз к креслу. На что он надеялся? Ну, например, что соперник выкатится наружу, добившись лишь чаю и делового разговора, как сам ракетчик три дня назад.

На минуту представил себе лицо Серёжи. Что бы сказал одессит? Посоветовал бы пару подлых приёмов шпаны с Молдованки и подтолкнул в спину. Неужели действительно надо с таким знанием наперевес ворваться в квартиру, вытряхнуть всю душу из ненавистного Аполлоновича…

От тяжкого выбора его избавил цокот женских каблучков. Наискось к подъезду дефилировала Роза своей тяжеловатой, но довольно завлекательной походкой.

Невидимый Серёжа ухмыльнулся и сказал: «Предпочитаешь, дядь Жора, чтоб всё решилось за тебя? Тогда останутся лишь приватные визиты в отсутствие рогатого мужа».

Георгий сжал кулаки. Роза не помешает его разговору с «дрыщём»… Но зачем устраивать грязную сцену в присутствии девушек? Серёжин опыт гласил: Роза никогда не приглашала остаться, если товарка дома. Значит, явление соседки спутает планы, если таковые и были. Нужно запастись получасом терпения. Как только соперник выйдет, ему предстоят не самые приятные минуты жизни…

Оставив цветочно-сладкий набор на хранение половому, Георгий выбрался из ресторации. Он накрутил себя так, что сумерки перед глазами подёрнулись красным. Надо успокоиться… Накопить сдержанности и объяснить, иначе Аполлоныч даже не поймёт, зачем его бьют… Сильно бьют! Сначала, с разворота – кулаком в нос! В корпус, в челюсть, свалить, долго месить ногами – в кровь, до хруста костей! Георгий уже рычал от ненависти, когда на втором этаже погасли все окна.

Что, они сейчас выйдут втроём? Что делать… Драться в присутствии обеих дам? Или просто крикнуть в духе девятнадцатого века: сударь, вы – подлец, я требую удовлетворения? Нужно импровизировать… Не важно, что скажет или предпримет. Требуется доказать Элизе – он человек действия! Он сметёт преграды, и плевать, если сцена выйдет безобразной. В решительности наша сила!

Шли минуты. Четверть, затем полчаса. Из подъезда так никто и не вышел. «Дрыщ» остался ночевать с Элизой. А выламывать дверь и выдергивать мужчину из постели любимой девушки было за пределами моральных возможностей Георгия.

Серёжа сказал – неумелых кавалеров дамы обзывают ракетчиками, если в пикантной ситуации мужчина быстр, как реактивный снаряд, и слишком поспешно удовлетворяется, не дожидаясь подруги. В таком случае, эта ракета взорвалась, даже не стартовав…

Вслед неудачнику смотрели блестящие фары-глаза чёрного лимузина. Словно в насмешку, поперёк радиатора тянулась хромовая надпись «Изотта-Фраскини».

Глава одиннадцатая. Золотые мальчики

Поверх баранки руля виднелась пёстрая толпа, норовившая протиснуться к бетонке через цепь охраны. На показательный заезд Засядько созвал прессу.

Испытанная несколько раз, ракетная машина заняла место там, где начинают разгон аэропланы. Казалось – приделай ей крыло, и она взмоет в воздух!

Каждый заезд был восхитительным кошмаром. Георгий едва удерживал аппарат на бетонной полосе. При скорости свыше двухсот вёрст в час руль вырывался из рук, реактивное авто норовило соскочить с взлётки.

Это были секунды невыразимых ощущений: секущего в лицо ветра, находящего щели в очках и кожаной маске, бешеной тряски, ибо стыки бетонных плит казались настоящими ухабами. Аэропланы взлетали и садились куда медленнее, чем носился маленький огненный зверь. Остроту чувств подогревала мысль о смертельной опасности. За спиной баки с азотной кислотой и керосином, если смешать мгновенно их объёмы, на лётном поле вспыхнет небольшое солнце, гром будет слышен до Кремля. А от смельчака не останется даже пепла.

Серёжа как-то сказал, что готов был руку отдать, чтоб только прокатиться за рулём.

Лишь одна деталь портила дело, и портила для Георгия основательно – витиеватая надпись «Изотта-Фраскини» поперёк панели, насмешливое напоминание судьбы о любовном фиаско.

Вечерело. Полковник о чём-то горячо рассказывал публике, явно тянул время – он убедился, насколько огненное представление эффектней смотрится в полумраке: рокочущее пламя на фоне сумерек.

Директор покинул гостей и отправился к Георгию. Позади пилота гремели гаечные ключи: у ракетного двигателя колдовали «золотые мальчики Академии» – Ренненкампф и Бестужев.

– Георгий… Не буду долго рассказывать, что для меня это значит. Богом молю, не рискуй понапрасну. Рукоять на полную, и тотчас назад, давай отсечку топливу.

– Не извольте беспокоиться.

Директору не понравилось минорное настроение пилота.

– Что-то вы смурны последнюю неделю. Осмелюсь спросить – в чём причина?

– Нет никаких причин, – соврал Георгий. – Разве что грустно, как Серёжа уехал. Привык к нему, балбесу одесскому.

– Свидитесь, – успокоил Засядько. – А сейчас, прошу, граждане, со всевозможной тщательностью проверьте нагнетатели и трубопроводы. Не ровен час…

– Си, синьор! – отшутился Бестужев. Георгию он шепнул: – Мягче двигай рычаг и за температурой следи.

«Золотой мальчик» старался казаться спокойным, но его выдавали усы. Нервничая, Евгений хватался за их тонкие щёгольские кончики и крутил немилосердно.

Попробовал бы сам уследить, когда начнётся тряска, приборы примутся плясать гопак, подумал Георгий. Но вслух этого не сказал – оба «золотых мальчика» при каждом удобном случае просились за руль в очередном опытовом заезде.

Перед пуском они шустро отбежали прочь. Георгий остался один на один с жутким детищем Академии.

Жёлтый!

Цвет команды «приготовиться к пуску» и одновременно цвет паров азотной кислоты – жидкой смерти в считанных сантиметрах от головы.

Загорелись две световых дорожки огней, они обозначили края бетонки. Вылететь за них на бешенной скорости – и конец…

Георгий надавил на тормоз и тронул рукоять управления двигателем, для краткости именуемую РУД. Сзади хлопнуло, зверь зарычал, пока ещё тихо, угрожающе. По корпусу пробежалась лёгкая вибрация.

Зелёный! Понеслась!

Он отпустил тормоза и двинул РУД вперёд, дав вырваться на волю адскому пламени.

Спинка вдавилась в спину, голову прижало к подголовнику сиденья.

Стояли ли люди вокруг полосы, Георгий не видел. Пунктиры огней по краям дороги слились в две оранжевые линии, отчаянно дрожащие перед глазами. Исступлённый рёв пламени перекрыл ураганный вой ветра!

Хватит! Рукоять на себя – до упора, включится отсечка топлива.

РУД ушёл назад без малейшего усилия, будто ни к чему не присоединённый. Георгий ударил по тормозам и едва поймал вильнувший в сторону аппарат. В нос плеснула вонь: моментально сгорели тормозные колодки, педаль беспомощно провалилась в пол.

Двигатель продолжал оглушительно греметь, а машина набирать скорость.

Промелькнул створ полосы, кончились огни. Тряска сменилась жестокими ударами. Что произошло с управлением, Георгий даже не пробовал понять, как и дёргать бесполезный РУД. Вцепившись обеими руками в баранку, он пытался удержаться на прямой, нёсся с ошеломляющей скоростью в сплошную темень, без фар, не разбирая дороги, а в мыслях колотилось только одно: быстрее бы кончилось топливо…

…Удар снизу был настолько силён, что ему на секунду показалось – позвоночник ссыпался в штаны. В следующий миг он понял, что сумасшедшая «Изотта-Фраскини» летит по воздуху…

…Вдруг умолк реактивный двигатель, остался лишь свист ветра. Георгий зажмурил глаза и как можно сильнее вцепился в руль в ожидании ещё более страшного удара, когда экипаж коснётся земли. Он почувствовал, что заваливается на спину – тяжёлая корма перевесила, сейчас баки с парами керосина и азотки врежутся в…

…Этот удар вышел чуть мягче, но машина подпрыгнула и перевернулась в воздухе, вторично грохнулась плашмя вверх колёсами. От невероятной перегрузки хрустнули рёбра и треснули привязные ремни. Неожиданно с головой накрыла холодная жижа, и уже под водой испытателя нагнал раскат взрыва. Теряя сознание, он пошёл ко дну…

…Свет показался ослепляюще резким. Тело выгнулось судорогой, лёгкие жадно втянули воздух, отчего всё туловище пронзила нестерпимая боль. Георгий закашлялся, от чего раскалённые иглы, пробившие рёбра, ввинтились ещё глубже. Но не было сил даже застонать!

– Доктор! Позовите доктора! Он приходит в себя…

Были какие-то другие голоса, глаза различили белый сводчатый потолок.

Вокруг суетились. Раненый видел мелькание лиц, слышал вопросы, чувствовал губами трубочку, из которой в рот попали тёплые струйки влаги. А потом снова провалился в забытьё.

Только через три дня к нему пробился первый посетитель. Как и следовало догадаться, им оказался Засядько. Не дожидаясь ответа на вопрос о самочувствии, полковник выпалил:

– Почему ты не отключил подачу топлива?

– РУД сломался… Болтался как… Тяга слетела или что…

– Твою растуды через колено! – витиевато выразился директор. – Ну, я с золотых мальчиков шкуру спущу. Особенно с немца.

Из эмоционального монолога начальника Георгий вынес, что своему неожиданному спасению он обязан исключительно Бестужеву. Как только реактивный снаряд проскочил торец полосы, тот мигом подбежал к «Руссо-Балту» и, не жалея дорогое авто, погнал вслед по просеке, проложенной Георгием.

Ракетный автомобиль просвистел через огороды, картофельное поле, пустыри и кустарник, чудом не задев никаких строений. Наконец, налетел на старый забор с покосившимися воротами, ограждавший большой пруд. Машина подпрыгнула вверх как на трамплине и упала в воду. Счастье, что в момент падения выработался керосин. Двигатель разорвало от перепада температур – с тысячи градусов от горения топлива до весьма прохладной температуры пруда. Азотная кислота потравила рыбу.

Евгений осветил пруд фарами и, не раздеваясь, бросился в воду, поплыл к бурлящему пятну на середине.

– Не побоялся химии…

– Отчаянный человек, – подтвердил Засядько. – Я уж не знаю сейчас на кого думать. Он или подвиг совершил, тебя выручая, или заглаживал собственную оплошность. Надо же, тяга отвалилась!

Значит, по останкам «Изотты» трудно что-либо понять. О благодетелях, предоставивших погибшее авто, вспомнил и полковник.

– Сейчас к тебе прорвётся Усачёв, потом вряд ли сдержат газетчиков.

– Усачёв?

– Ты что, олух Царя Небесного, газет не читал? – в минуты изумления кривоватое лицо Засядько искажалось ещё больше. – Это ж владелец «Изотты-Фраскини», миллионщик. Нам пеняет: мол, опасными опытами уронили его марку, а сам боится. Газеты уже начали ёрничать – плохие у вас, господин Усов, аппараты, вот если бы ракету ставили на «Руссо-Балт»… Понимаешь?

– Не совсем…

– Значит, крепко головой приложился. От твоих слов прессе многое что зависит – обругаешь или похвалишь «Изотту», Усачёву жировать или объявлять себя банкрутом. Сообразил теперь? Удачи! Завтра ещё забегу, – от двери он добавил: – Сергей этажом выше месяц назад лежал. Впору здесь, в Шереметьевке, палату за Академией бронировать.

Однако следующим визитёром, одолевшим редут из санитаров и строгой палатной нянечки, оказалась прекрасная дама. Георгий глазам не поверил, узнав Элизу. Они недели две не виделись после того как… Впрочем, он даже не соизволил снизойти до объяснений.

– Эскеземуа, месье испытатель! Не помешаю выздоровлению?

Вспыхнувшее было ядовитое желание спросить: «ты одна или с любовником», к удивлению самого Георгия, мигом улетучилось. Девушка выглядела настолько эффектно, что не захотелось портить встречу выяснением отношений. Шею украшала та самая бриллиантовая нить, но не она приковывала взор. До России докатилась легкомысленная западная мода. Свободные платьица укоротились ещё более, а когда барышня села на стул, закинув ногу за ногу, показались коленки. Смелый разрез на юбке, пару недель назад вызывавший нервные глотательные спазмы у ракетчика, рядом с этим фасоном можно считать монашеской рясой.