Текст книги "Вторая планета"

Автор книги: Анатолий Димаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

Вот они рассыпались веером, двинулись прямо на нас.

Прикипев к стволу дерева, я не спускал с них глаз.

Фигуры приближались. Уже ясно видно, что одни из них высокие и массивные, а другие гораздо ниже, мельче, и те, мелкие, снуют впереди массивных, как охотничьи собаки, заглядывают за каждое дерево. У них в руках не видно оружия, а те, что идут следом, вооружены тяжёлыми дубинами и луками.

Тут я вспомнил про орангов. Про папу и Ван-Гена, которые отправились на поиски одичавшего племени и сгинули в джунглях без следа. Мне стало так страшно, что я не выдержал: кинулся к тёте Павлине.

Но стоило мне высунуться из-за дерева, как те низкорослые существа, что сновали впереди и очень походили на венериан, заверещали и кинулись ко мне. Они двигались так быстро, что перехватили меня на полпути, окружили, вцепились в руки и ноги. Они аж визжали от радости и тащили меня вглубь, к тем мрачным существам, которые, медленно подходили, наставив луки. Но тут на них вихрем налетела тётя Павлина.

Только теперь я своими глазами увидел, что такое каратэ: у тёти Павлины сразу словно выросло сто рук и сто ног. Бросив меня, существа накинулись на тётю Павлину и встретили такой град ударов, какого, должно быть, ещё не встречали никогда. Они отлетали от неё, как мячи, катились в болото, орали от боли, и ещё неизвестно, чем бы закончилась эта стычка, если бы не подоспели оранги.

Здесь уж и тётя Павлина была бессильна. Могучие лапы и ноги, толстые, как деревья, туловища, тяжёлые челюсти и низкие надбровья, ещё и страшные дубины и луки. Я боялся, что тётя сгоряча полезет в драку и с ними и они её тут же убьют, но тётя Павлина уже, должно быть, поняла, что ничего против них не сможет сделать: обхватила только меня за плечи, прижала к себе.

Один из тех великанов, видимо, старший, что-то коротко буркнул. С нас сразу же посрывали браслеты, закинули в болото. Потом связали за спиной руки, погнали вперёд. Они снова выстроились в походную колонну: впереди, ко всему приглядываясь и принюхиваясь, бежали существа помельче, за ними тяжело ступали оранги, а позади двигались мы с тётей Павлиной. Да ещё два охранника, не спускающих с нас глаз.

Куда же подевался Жорка? Что с ним случилось?

Я зря крутил во все стороны головой: Жорки не было видно. Спросить же у тёти я не отваживался: а вдруг оранги понимают наш язык?

Украдкой приглядывался к ним. Все они, кроме тех существ, на которых болтались короткие фартучки, были одеты в какую-то причудливую одежду: огромные ботинки и краги из чёрной кожи, чёрные мундиры, чёрные фуражки. Луки с колчаны со стрелами, также покрашенные в чёрный цвет, висели у них за плечами, а в толстых мохнатых руках – тяжеленные дубины из чёрного дерева.

И у каждого на груди – большая блестящая бляха: на белом фоне – мохнатая рука, стискивающая горло венерианина, а ниже какой-то странный знак, сплетённый из колючек держи-дерева… Я где-то его уже видел, этот знак, похожий на две паучьи ноги, уложенные одна на другую.

– Свастика, – тихо говорит тётя Павлина.

Её таки досталось в схватке: какое-то из существ цапнуло её зубами, и теперь из раны течёт кровь. Но тётя Павлина не обращает на неё внимания: с интересом рассматривает орангов. Она уже как будто довольна, что попала в плен.

Только теперь я припоминаю, где видел этот знак: в одной книжке на фотографии. И что ниже, под этой свастикой, написано, тоже могу сказать.

«Мы будем править миром» – вот что там написано.

Значит, мы и правда попали в лапы одичавшего племени. К орангам, которые провозгласили себя наследниками Гитлера, который сотни лет назад мечтал уничтожить целые народы. А кого собираются уничтожать эти? Кем править? Такими, как Ван-Ген, или как Жорка? Тогда кто эти существа, так похожие на венериан?

Ничего не понимаю. И тётю Павлину спросить не могу: охрана не отстаёт от нас ни на шаг.

Мы долго шли по джунглям. Я очень устал, потому что ноги всё время разъезжались на скользкой глине, а связанные за спиной руки затекли. Молчаливая наша охрана бдительно следила за нами: стоило мне хоть на минутку задержаться, как толстая лапа сразу же толкала меня в спину и звучал угрожающий выкрик, похожий на свирепое рычание.

– Держись, Витя, джунгли скоро закончатся, – говорила тётя Павлина.

Она всё время меня подбадривала, хоть её и доставалось не меньше, чем мне.

Джунгли и вправду вскорости кончились. Болото пропало, началась возвышенность, деревьев становилось меньше. Вот они и совсем расступились, и мы вышли на опушку.

Впереди, сколько хватало глаз, лежала степь. Дул приятный ветерок, высокая, по пояс, трава катила шёлковые волны, повсюду паслись табуны антилоп. А совсем-совсем далего, километрах в тридцати, краснели горы. Это их мы, должно быть, видели со скалы над водопадом.

Мы не сразу вышли из леса: остановились под крайними деревьями. Оранги долго и подозрительно вглядывались в степь; мелкие существа возбуждённо метались у них под ногами. Вот старший отдал короткий приказ, и существа кинулись вперёд, нырнули в траву. Несколько орангов, положив на землю дубинки, достали из-за спин луки.

Я никогда не видел ещё таки жутких луков, даже на спортивных состязаниях. Они были изготовлены из толстенного дерева, должно быть, очень тяжёлого и крепкого, а тетивы были толщиной в палец. Чтобы пустить стрелу из такого лука, надо иметь нечеловеческую силу.

Оранги тем временем достали стрелы размером с копьё. С одного конца они были оперены, на другом торчал крепко привязанный острый шип.

– Держи-дерево, – потрясённо прошептала тётя Павлина. – Они приделали к стрелам ядовитые колючки держи-дерева.

Я аж содрогнулся, представив себе, как эти колючки впиваются в тело. Оранги же, наложив стрелы на луки, опустились на колени и поползли в траву. Расползлись веером, замерли.

Замерли и мы.

Впереди, метрах в двухстах, пасся табун антилоп. Животные щипали траву, не подозревая об опасности. Лишь одна из них, должно быть, самец, стояла поодаль, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Вот ветер, дувший из степи, донёс до ней подозрительный запах: антилопа содрогнулась, подала короткий сигнал. Табун тут же оторвался от еды и помчался вперёд. И тогда на противоположной стороне зашевелилась трава, и дикий визг прорезал тишину степи: облава началась.

Табун бежал прямо на залегших в траве орангов. Всё ближе и ближе подбегали до смерти перепуганные животные, и за ними с криком и воплями гнались мелкие существа. Большой самец, стоявший на страже, мчался впереди, и я поневоле залюбовался им: так легко он летел над травой, закинув назад длинные, закрученные винтом рога. Вот он будто на всём скаку налетел на стену: остановился, задрал передние ноги, а в его груди уже торчала та страшная стрела.

Табун остановился, смешался, антилопы падали одна за другой, поражённые стрелами, а между ними уже забегали мелкие существа. Возбуждённые погоней, они кидались на антилоп, катились в траву, сбитые копытами, сражённые рогами.

Охота закончилась так же быстро, как и началась. Добрый десяток антилоп остался на месте, существа, которым досталось в сутолоке, зализывали раны, а двое уже не могли подняться: одному антилопа повредила позвоночник, а другое получило рогами в живот. Старший оранг замахнулся дубиной и раздробил череп сначала одному, а потом другому.

Бросив трупы, оранги захлопотали вокруг добычи. Достали острые ножи, висевшие у каждого на ремне, начали свежевать антилоп. Мелкие существа тем временем стаскивали сухие ветки: на них, похоже, дикая расправа с двумя смертельно раненными не произвела никакого впечатления.

Вскоре на опушке запылал костёр. Оранги насадили на острые колья огромные куски мяса и засунули их в огонь. Скоро от них пошёл такой запах, что у меня аж челюсти свело. Оранги же, зажарив мясо, принялись пировать: огромные куски один за другим исчезали в их животах. Мелкие существа сидели вокруг, не сводя с еды голодных глаз, и жалобно поскуливали. Время от времени кто-то из орангов кидал им обгрызенную кость, и тогда среди них начиналась драка. Они вырывали кость друг у друга, кусались, дрались, пока кость не оказывалась в руках самого шустрого.

Кинули кость и нам. Даже есть перестали: смотрели, что мы с ней будем делать.

– Не смей! – сказала тётя Павлина.

Словно я мог ту кость поднять! У меня ж руки до сих пор связаны!

Немного подождав, один из орангов подошёл ко мне, взял за волосы. Наклонил, ткнул лицом в кость. Я сцепил челюсти, сомкнул губы. Даже глаза зажмурил, чтобы не видеть того проклятого мяса.

Оранг отпустил мою голову, толкнул со всей силы: я так и покатился в траву…

Наевшись, оранги собрали оставшееся мясо, кинули на угли. Мелкие существа сразу же кинулись к костру. Хватали друг вперёд друга подгоревшие куски, жадно запихивали в рот. Оранги теперь их не отгоняли: смотрели и хохотали.

Когда мелкие тоже поели, оранги подкинули в костёр хвороста, взяли два куска мяса, которые отложили было в сторону, зажарили и положили перед нами. Они уже, должно быть, сообразили, что мы не сможем есть связанными, и освободили нам руки.

– Что ж, если так уже угощают…

Тётя Павлина подняла свой кусок и отряхнула его от пепла и угольков.

– Ешь, Витя, а то нам ещё немало идти.

* * *

Тётя Павлина угадала: мы шли весь день, почти не останавливаясь. Только когда солнце село за горы, оранги завернули под высокое дерево, стоящее посреди степи. Мелкие сразу же полезли на дерево обламывать сухие ветки. Наломали столько, что стало понятно: костёр разводится на всю ночь.

Огонь и правда горел до самого утра. Огромным кольцом окружил он дерево. Он отгораживал нас от ночной степи, где всё время рычали львы и выли шакалы, откуда долетал испуганный топот и стон животных, попавших на зуб хищнику. А мы лежали за огненной стеной, надёжно нас защищающей, и кто знает, дожили бы мы до утра без этого огня. Даже оранги не раз вскакивали и хватались за стрелы и луки.

А где-то среди ночи всполошились все: и мелкие, и оранги. Я проснулся от истошного вопля и долго не мог понять, что случилось. Оранги словно взбесились: кричали, ухали, метались по кругу, хватали пылающие ветки и швыряли их в траву. Хорошо, что трава здесь влажная, а то не миновать пожара. Мы с тётей тоже вскочили на ноги.

– Держи-дерево! – воскликнула тётя Павлина и схватила меня за руку.

Теперь и я увидел страшную картину: зелёная стена, размахивая плетьми, медленно надвигалась на нас. Она была уже совсем близко от огненного кольца – доставала до него самыми длинными из своих плетей, доставала и одёргивала, словно обжегшись. Вот она подползла почти вплотную, остановилась.

Оранги закричали ещё громче, швыряли в костёр охапки хвороста, выхватывали горящие ветки, бросали в жуткую стену. И как только пылающая ветка долетала до держи-дерева, оно тут же отшатывалось, отползало назад.

– Оно боится огня, – прошептала тётя Павлина.

Когда наваленный хворост разгорелся, держи-дерево немного отползло назад. Однако, кажется, и не думало занимать оборону. Застыло терпеливо, словно сама смерть, будто выжидая, пока прогорит костёр.

Тогда оранги начали хватать мелких. Одного, другого, третьего… Те даже не сопротивлялись – лишь испуганно повизгивали. Оранги же, подступив к самому костру, начали швырять их через огонь. Распластанные чёрные тела взлетали высоко в воздух, а по то сторону их уже встречали вскинутые вверх плети. Тысячи плетей с ядовитыми колючками. Сплошная до сих пор стена, обступившая нас со всех сторон, враз распалась, большие тёмные шары, сжимаясь вокруг добычи, стали один за одним откатываться в степь. Через несколько минут держи-дерево исчезло, словно его и не было, лишь оранги возбуждённо дышали да дрожали уцелевшие мелкие.

Мы с тётей Павлиной уже не заснули до самого утра. Вокруг храпели оранги, съёжившись, дремали мелкие, и то один, то другой начинал тихонечко повизгивать: должно быть, им снилось держи-дерево; дремали даже сторожа, просыпаясь только для того, чтобы подкинуть в огонь хвороста. А мы с тётей не спали. Я никак не мог забыть распластанные тела мелких, летящие через огонь, тётя же Павлина смотрела в костёр и о чём-то думала.

– А что, если оно снова вернётся? – спросил я через некоторое время.

– Не вернётся. Иначе оранги не спали бы так спокойно. Наверное, держи-дерево, поймав добычу, долго её переваривает.

– Как удав?

– Может быть, как удав.

– А если другое приползёт? Голодное?

– Вряд ли, – ответила, подумав, тётя Павлина. – Скорее всего у держи-дерева, как у каждого хищника, есть свои охотничьи угодья, которые она ревниво оберегает от других… Так что вряд ли поблизости есть другое держи-дерево.

Потом мы долго молчали. Я всё думал, куда нас ведут и что с нами сделают. А ещё думал про папу: мне почему-то казалось, что мы обязательно с ним встретимся…

Выступили рано: до восхода солнца. Высокая трава было покрыта росой, и мы сразу же промокли, и я замёрз, хотя было довольно тепло. Не успели пройти и километра, как мелкие, которые бежали впереди, внезапно подняли шум, погнались за кем-то. Они то ныряли с головой в траву, то снова появлялись – травили какое-то невидимое отсюда животное.

Вот они наконец его догнали, сбились, покатились огромным клубком: животное, должно быть, отчаянно защищалось. Тогда старший оранг бросил короткую команду, и два оранга, тяжело ступая, побежали в ту сторону.

Разметали клубок, кого-то сгребли, закричали торжествующе.

– Жора! – ахнула тётя Павлина.

Жорка ещё сопротивлялся, цепляясь ногами за траву, но что он мог поделать против чудовищной силы орангов!

На Жорку нельзя было смотреть без жалости: покусанный, поцарапанный, он всё ещё продолжал отбрыкиваться, не понимая, должно быть, что любое сопротивление бесполезно. И лишь увидев нас, Жорка затих, опустил голову.

Столпившись вокруг, оранги долго его разглядывали. Потом о чём-то совещались, даже спорили, и мелкие подпрыгивали, радуясь удачной охоте. Я с ненавистью смотрел на них и уже жалел, что их всех не покидали держи-дереву.

Наконец, оранги пришли к какому-то решению: схватили Жорку за руки, подтащили к нам.

Теперь мы шли втроём. Жорка, немного придя в себя, стал рассказывать, что он делал после того, как нас захватили оранги.

Он успел тогда взобраться на дерево, и его не заметили. Дождавшись, пока мы отойдём, Жорка спустился на землю. Он сразу же решил идти за нами, чтобы выследить, куда нас поведут. Надеялся потом как-то добраться до дома и рассказать, что с нами случилось и куда нас увели.

– Где ты был сегодня ночью?

– Лежал в траве.

– Ты нас видел?

– Ага… костёр всё время горел.

– А держи-дерево?

Жорка пожал плечами. Держи-дерево он заметил только тогда, когда оно нас осадило, и сторожа подняли панику. А потом мимо него прокатился тёмный шар, и он долго лежал, скованный ужасом.

– Ну, твоё счастье, – вздохнула тётя Павлина. – Ты хоть ел что-нибудь?

Жорка ответил, что ел. Тот длиннющий банан, который нёс. Сегодня утром его и дожевал.

– Ну, хорошо… Главное, что ты жив остался.

Я смотрел на Жорку и думал: до чего же он внешне похож на тех мелких существ, которые бежали впереди! Только и разницы, что Жорка, хоть и в лохмотья, но был одет, а те почти голые: лишь забавно болтались впереди короткие фартучки. Да ещё у каждого был ошейник с блестящей бляхой.

– Жора, ты не знаешь, кто они?

Жорка двинул плечами: про этих существ он ничего не знал. Про одичавших орангов слышал, а про этих – нет.

– Они даже разговаривать не умеют, – сказал Жорка. – Только визжат.

Это я заметил и без него: если оранги разговаривали между собой на каком-то непонятном языке, то мелкие только визжали и размахивали лапами. Однако они хорошо понимали приказы своих хозяев.

Равнина, по которой мы шли, постепенно переходила в возвышенность. Трава сделалась ниже и стала жёсткой, словно из проволоки. Вместо одиночных деревьев появились усеянные колючками кусты с огромными красными цветами; они так пахли, что кружилась голова. По этим цветам ползали золотистые насекомые, похожие на пчёл, только гораздо больше; я аж отшатывался, когда они проносились мимо. Укусит такая – враз отбросишь копыта.

А впереди уже было видно горы. Высокие-высокие, до самого неба, с неприступными вершинами и глубокими ущельями. Горы вставали над долиной, по которой мы шли, отвесным уступом. Гигантская стена высотой метров триста протянулась от горизонта до горизонта, на ней не могли удержаться даже кусты, лишь кое-где виднелись водопады. Вода даже не долетала до земли – разлеталась брызгами.

Я никак не мог понять, куда нас ведут. Ведь на эту стену забраться и мечтать глупо, а под ней ничего не видно. Никаких строений, только трава да кусты. «Может, оранги живут в пещерах, выдолбленных в подножье каменной стены? Ведь были у нас, на Земле, целые пещерные города!..»

Однако пещер тоже не было видно, как я ни приглядывался. Лишь росли густые, непролазные кусты, усеянные острыми колючками. И только когда мы подошли почти вплотную, я увидел хорошо утоптанную тропинку, теряющуюся в зарослях. Остановившись, старший приложил ладони ко рту, что-то выкрикнул, и сразу же мы услышали глухой, словно из-под земли, ответ. Старший снова что-то крикнул – такой же глухой ответ. Оранги заметно повеселели, и наш кортеж ступил на тропу.

Подошли к стене и у самого подножья увидели чёрное отверстие. Оно было похоже на могильный склеп – старое захоронение, как их изображают на музейных картинах. Мелкие с радостным визгом метнулись в склеп, а за ними полезли и мы.

Лезли долго, потому что склеп был низкий. Была такая темень, что я несколько раз больно ударился макушкой о каменный потолок, а Жорка беспрестанно наступал мне на ноги. Но вот впереди блеснул свет, потолок стал выше, и мы разогнулись.

Сразу же увидели двоих орангов. Над их головами пылали здоровенные светильники, и я мог хорошо разглядеть этих двоих стражей. Одежда на них было коричневого, а не чёрного цвета, и свастика на бляхах была не из колючек держи-дерева. К тому же они были вооружены не луками и дубинами, а плазменными пистолетами: я их сразу узнал, видел в военном музее. Подняв вверх правые руки, оранги что-то гаркнули, наши сторожа ответили тем же самым, и мы двинулись дальше.

Тоннель, по которому мы шли, начал подниматься вверх. Поднимался он так круто, что если бы не огромные ступени, идти по нему было бы невозможно. И повсюду, освещая путь, горели вмонтированные в стены светильники. Часто нас встречали часовые: было видно, что тоннель бдительно охраняется. Все они, как заведённые, поднимали вверх правые руки и выкрикивали какое-то слово, что-то похожее на «хайль», а что оно значило, я никак не мог понять. Возможно, это было приветствие, потому что наша охрана тоже задирала вверх руки и гаркала: «Хайль!»

А туннель всё тянулся вверх – я уже устал считать ступени.

Наконец, впереди замерцал дневной свет, и мы выбрались на поверхность.

На десятки километров вокруг простиралось огромное плато. Ровное-ровное, как стол. За нашими спинами оно обрывалось крутой стеной, а впереди, километрах в двадцати, не меньше, поднималась такая же отвесная стена.

Вправо и влево плато тянулось до самого горизонта, и всюду, куда ни глянь, его покрывали поля. Это были, собственно, и не поля, а небольшие грядки, обкопанные рвами, и во рвах весело журчала вода. Одни грядки были покрыты растительностью, другие краснели недавно вскопанной почвой, на одних только всходило, на других уже дозревало. Вот гигантские арбузы, по центнеру каждый, не меньше, а вон кукуруза: на толстенных стеблях такие початки, что мне и не удержать.

И всюду сновали похожие на Жорку существа. Они то пололи, то копали, то сажали, то катили перед собой созревшие плоды, в одни рвы пускали воду, другие перекрывали. Они трудились, не разгибаясь, их ничего, кроме работы, казалось, не интересовало, даже когда мы проходили мимо.

Наш отряд двигался по прямой, как стрела, дороге, вымощенной белыми плитами. Часто встречались мелкие с огромными корзинами за спиной. Они шли по обочине, по красной грунтовке. Завидев нас, они падали на колени, низко кланялись. Оранги же проходили мимо с таким видом, будто их и не замечали.

Но вот разом замерли и они, выстроились вдоль дороги. По дороге, быстро приближаясь к нам, бежал целый табун мелких, несущих какие-то странные носилки, напоминающие паланкины, в которых когда-то носили китайских императоров. Носилки были позолочены и занавешены цветастой тканью.

Подбежав к нам, существа остановились, осторожно опустили на дорогу носилки. Оттуда медленно вылез толстенный оранг, коричневый мундир которого на нём аж трещал, а высокая фуражка с лакированным козырьком была надвинута на самые глаза. Наша охрана, ещё больше вытянувшись, выбросила вверх правые руки и заревела: «Хайль!»

Толстяк в ответ небрежно махнул рукой, буркнул: «Хайль». Остановился напротив тёти Павлины, впился в неё взглядом. Тётя Павлина разглядывала толстяка с не меньшим интересом; ему это, должно быть, не понравилось. Он вдруг что-то закричал сердито, охрана подскочила к тёте, стала гнуть её вниз, пытаясь поставить на колени. Тётя вырвалась, махнула ногой – один из орангов, завывая, покатился по дороге.

И тогда толстяк раззявил огромную пасть и залился хохотом. Охрана, которая кинулась было на тётю Павлину, остановилась, не зная, что теперь делать. Толстяк же, отсмеявшись, ткнул тётю Павлину пальцем в бок и что-то спросил.

Вперёд сразу же выскочил старший взявшей нас в плен группы. Почтительно согнувшись, он стал что-то рассказывать, а толстяк слушал его и важно кивал головой. Он ещё раз глянул на тётю, потом на меня, скользнул взглядом по Жорке и при этом гадливо скривился. Что-то приказал, показывая рукой вглубь плато, и старший почтительно склонил голову.

Отвернувшись от нас, толстяк поковылял к носилкам, а охранники снова заорали, как сумасшедшие. «Хайль» кричал даже оранг, которому досталось от тёти Павлины. Мелкие захлопотали, усаживая толстяка, а потом подхватили носилки и побежали дальше.

Скоро поля перешли в сады. Гигантские груши и яблони, абрикосы и цитрусовые росли по бокам дороги, и почва под ними была так обработана, что не было видно ни единого сорняка. Мелких здесь было ещё больше: они то хлопотали под деревьями, обкапывая и поливая, то висели на ветвях, срывая огромные плоды: всё это складывалось в корзины, и бесконечный поток носильщиков тянулся вдоль дороги. И ещё я заметил одну интересную особенность: те, кто нёс полные корзины, не падали перед нами на колени. Падали только те, кто шёл порожняком.

Наконец закончились и сады, вместо них начался настоящий розарий: столько цветов, собранных в одном месте, я ещё никогда не видел. Цветы словно соревновались между собой своей красотой, запахи стояли такие, что мне аж дурно стало. Летали большие бабочки, зависая в воздухе, трепыхали крылышками колибри, попугаи разнообразнейших расцветок перелетали с ветки на ветку. И здесь тоже были мелкие: они обстригали кусты, собирали цветы, разбивали новые клумбы.

– Кажется, пришли, – сказала тётя Павлина.

Я посмотрел перед собой и увидел дома.  Они поднимались сразу же за розарием, выложенные из красного кирпича, с островерхими крышами, похожие друг на друга, как близнецы.

– Похоже на готику, – сказала тётя Павлина: она увлекалась архитектурой. – Только почему у них такие чудны́е окна?

Окна и правда были необычные: узкие и мрачные, они напоминали бойницы в древних крепостях, и когда мы проходили мимо, то казалось, что кто-то так и целится в тебя из лука. А двери были большие, массивные, окованные железом.

– Настоящие крепости. Кого они так боятся?

Мы шли по узкой улице, стиснутой с обеих сторон домами, и навстречу попадалось всё больше орангов. Все они были в такой же коричневой форме, только самки носили не фуражки, а береты, а у малышни вместо тяжёлых широких ножей, что неизменно висели на поясе у взрослых, были небольшие кинжальчики.

Вот мимо нас промаршировала целая колонна: взгляды застывшие, тяжёлые челюсти стиснуты, руки и ноги поднимаются в едином ритме: р-р-ра! р-р-ра! р-р-ра! – бьют по брусчатке тяжеленные подошвы, а впереди, спесива надувая грудь, шагает увешанный странными значками оранг. И у всех висят плазменные пистолеты и ещё какое-то оружие, я и не видал такого.

Колонна идёт по середине улицы, и оранги, которые на тротуарах, останавливаются, кричат восторженно: «Хайль!», а самки бросают цветы. Дети же пристраиваются позади колонны и, копируя взрослых, пытаются так же размахивать руками и топать ногами по брусчатке.

– Они и правда тут все сумасшедшие, – бормочет тётя. – Сплошной военный психоз!

Мы также не остаёмся незамеченными: оранги останавливаются, показывают на нас руками, возбуждённо переговариваются. Некоторые идут рядом, пытаясь нас получше рассмотреть. Спрашивают про что-то охранников, кто-то даже пытается дотронуться до меня или тётя Павлины. На Жорку не обращают внимания. Уж не потому ли, что он так похож на местных мелких?

Улица внезапно закончилась, мы вышли на большую площадь. Посреди площади стоит памятник: огромный оранг, отлитый из чёрного металла. На низкий лоб начёсан чубчик, под широким приплюснутым носом с вывернутыми ноздрями – две полоски усиков. «Адольф Гитлер», – прочитала тётя Павлина надпись на цоколе и громко захохотала. Я тоже рассмеялся, глядя на этого орангутаногоподобного Гитлера, хихикнул и Жорка, и мы мало не поплатились за этот смех жизнями: охранники, разозлившись, накинулись на нас с дубинками. Лишь резкий выкрик старшего спас нас от возможной смерти, но все они ещё долго рычали, бросая на нас злобные взгляды.

Мы подошли к помпезному дворцу, который замыкал площадь. Мраморная лестница, высоченные колонны из красного гранита, та же готическая крыша, только ещё выше, а на самом верху, на островерхом шпиле, свисало тяжёлое знамя. На нём тот же знак, что и на бляхах орангов, которые нам встречались: мохнатая рука стискивает за горло силуэт венерианина, а ниже – фашистская свастика.

За колоннами видны двустворчатые двери: в них можно провести и слона! Оббитые отполированной бронзой, они ослепительно сияли, а по бокам замерли часовые: те же оранги в коричневой форме, вооружённые пистолетами.

Часовые были не только у дверей: вокруг дворца прохаживались вооружённые оранги. Они подозрительно оглядывали каждого, кто проходил мимо, а нас, должно быть, заприметили издалека. И едва мы приблизились ко дворцу, як в больших дверях открылись маленькие дверцы, и оттуда появился ещё один оранг.

Он был, должно быть, крупной шишкой, потому что часовые разом подняли руки и закричали «Хайль!» А наши охранники вытянулись так, что у них аж хребты затрещали.

«Шишка» медленно спускался по лестнице. Он тоже был в коричневой униформе, а бляха на груди была вдвое больше, чем у других орангов.

«Хайль!» – взревела наша охрана, когда «шишка» подошёл вплотную. «Шишка» небрежно махнул рукой, уставился на нас подозрительно. Потом, обращаясь к тёте Павлине, что-то резко спросил.

Тётя Павлина пожала плечами.

– Не понимаю!

«Шишка» повторил вопрос.

– Да говорю же, не понимаю! – тётя Павлина начала сердиться.

Тогда «шишка» поднял руку, щелкнул пальцами. И тут же рядом с ним, мы не заметили, откуда, возник ещё один оранг. Угодливо склонившись перед «шишкой», он выслушал тот же самый вопрос, а потом обратился к нам:

– Герр штурмбанфюрер спрашивает, кто вы такие? Откуда вы прибыли?

– Мы учёные. А прибыли с Земли.

– «Шишка» выслушал, и его морда стала ещё подозрительнее.

– Вы шпионы? Вы пробрались сюда, чтобы выведать наши военные секреты?

– Какие там шпионы! – обиделась тётя Павлина. – Мы учёные! Понимаете – учёные!

«Шишки» будто бы и слышал: повторял то же самое:

– Вас послали наши извечные враги? Вы собрались устроить покушение на нашего божественного фюрера?.. Отвечайте, если хотите остаться в живых.

– Что за глупости! – обиделась тётя Павлина. – Какой фюрер? Какое покушение?

– А это тогда кто? – ткнул толмач пальцем в сторону Жорки.

– Это сын нашего друга, выдающегося учёного…

– Это – детёныш нашего извечного врага, – перебил тётю толмач. – Они только и мечтают о том, чтобы изничтожить нашу расу! но у них ничего не выйдет: мы их в конце концов победим и будем править миром!

Я ничего не понимал. Какие враги, какие ещё расы? Почему эти оранги так стремятся править кем-то? Что им, места на Венере мало? Не иначе, мы имеем дело с сумасшедшими…

– Мы вас бросим в тюрьму и будет держать там до тех пор, пока вы во всём не признаетесь! – разгневанно закричал «шишка».

– Нам не в чем признаваться! – запальчиво ответила тётя Павлина. – И не боимся мы ваших тюрем.

– Уведите! – гаркнул до предела обозлённый «шишка». – И не спускайте с них глаз!

Охранники сразу же ухватили нас за руки и поволокли прочь. Толкали в спину, угрожающе рычали, а в мрачных глазах была такая злоба, что я ждал или стрелы в спину, или дубиной по голове. Потому и не рассмотрел как следует, куда нас вели: опомнился только перед тяжёлыми чёрными воротами с колючей проволокой поверху. Ворота словно только нас и ждали: сразу же открылись, и из них выбежали оранги в коричневом. Зразу же схватили за руки и потянули внутрь.

Потом нас снова допрашивали: в комнате с чёрными стенами и потолком, с чёрным стеклом в узких окнах-бойницах. Требовали признания, что мы шпионы и агенты какой-то иностранной державы, которые хотели убить какого-то там фюрера. Так ничего и не добившись, повели в другое помещение: большой квадратный коридор, так ярко освещённый, что я сперва аж зажмурился. И слева, и справа в коридор выходили зарешеченные двери. Над решётками висели доски с какими-то надписями: знакомыми буквами, каким пользуемся и мы, только слова какие-то непонятные. На одной было написано «Ытнемелэ еынвырдоп», на другой «Икинпутсерп еиксечитилоп еынсапо обосо». Что означали эти надписи, я не мог понять, как ни вчитывался. Все камеры были пусты, только в той, над решёткой которой было написано «Ытнемелэ еынвырдоп», сидело несколько орангов. Вид у них был настолько убогий и несчастный, что мне их стало жалко, хотя я, честно говоря, всех их поубивал бы!

– Кто это? – поинтересовалась тётя Павлина: она даже здесь, в тюрьме, всё рассматривала так, будто её привели в лабораторию.

– Подрывные элементы, – буркнул тюремный переводчик.

– А что здесь написано?

Тётя ткнула пальцем в самую большую надпись.

– Особо опасные политические преступники, – прочитал переводчик. И мстительно добавил: – Как раз здесь вы и будете сидеть!

Тётя Павлина не сводила глаз с надписи. Она аж губами шевелила, читая что-то про себя.

Вот её глаза радостно блеснули, она показала в сторону таблички с надписью «Ытсихрана».