Текст книги "Вторая планета"

Автор книги: Анатолий Димаров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Теперь космодром похож на мяч, который всё время вращается, чтобы внутри была сила тяжести. А по бокам вмонтированы трубы, на которых висят корабли: огромные и совсем маленькие. Маленькие – это те, что летают между космодромом и Землёй, а большие – те, что стартуют к другим планетам.

Перед тем, как пустить нас на корабль, нам выдали специальную обувь с магнитными подошвами: ведь как только корабль отведут от космодрому, на нём настанет невесомость. Я потом, уже в каюте, специально выпустил фотоаппарат: он так и поплыл в воздухе!

– Мам, можно я разуюсь?

– Зачем?

– Хочу немного полетать.

– Тебя ещё тут не хватало! – Мама как раз пытается поймать вылетевшую из сумки расчёску. Пока её ловили, из сумки повылетало всё: и пудра, и зеркальце, и платок. – Да помоги же мне! – Это уже папе, который стоит и с интересом смотрит, как мама мотается по каюте.

Когда мы вместе всё переловили, я снова попросился:

– Я разуюсь, мам? На минуточку!

– Пусть парень разуется! – поддержал меня папа.

– Разувайтесь оба! – махнула рукой мама. – Хоть штаны с себя снимайте!

Я, понятное дело, штаны снимать не стал, а от ботинок избавился. И сразу же взлетел в воздух. Как в воду нырнул. Только в воде всё же тянет на дно, а тут висишь вверх ногами и на пол не падаешь.

Ух, как интересно!

Я плавал под самым потолком, чтобы не мешать маме и папе: они пытались пораспихать чемоданы, которые были, словно живые.

Потом, когда я вволю наплавался, папа меня поймал и опустил вниз. Я снова обулся, и мои ноги приросли к полу.

– Сейчас будем стартовать, – сказал папа. – Давайте посмотрим. – И включил телеэкран.

Одна из стен нашей каюты засветилась, и я сразу увидел наш корабль. Два буксира отводили его от космодрома всё дальше и дальше; вот они отцепились, отлетели, а наш корабль завис неподвижно. Как-то даже не верилось, что это – наш корабль и мы сейчас в нём. Корабль напоминал длинную стрелу: в остром наконечнике – пассажиры и экипаж, а далеко в хвосте – термоядерные двигатели. Вот из их сопел потекли тоненькие струи, похожие на пар, а стены каюты едва ощутимо завибрировали.

– Запускают, – сказал папа.

Сопла сразу же окружила туча. Она аж кипела, слепящие молнии пронизывали её, вырывались длинными огненными хвостами. Стены каюты завибрировали сильнее, а корабль сдвинулся с места. Папа нажал другую кнопку, и мы увидели удаляющийся космодром и огромную, во весь экран, Землю. В каюте забрякало, заскрипело, мамина сумка поползла по столу, упала на пол, раскрылась, и из неё всё снова посыпалось. Мама тут же кинулась всё собирать, а папа задумчиво сказал:

– Появилось тяготение. Полпути мы будет лететь с постоянным ускорением, другую половину будем тормозить. Так что тяготение будет всё время.

Тут в дверь постучали, и зашла тётя Павлина. Не в магнитных ботинках, а в обычных домашних тапочках.

– Ну, как вы тут устроились?

Мы все ответили, что устроились хорошо. Даже мама.

* * *

– Да чтоб те сгореть!

– Не ругайся! – говорит мама.

Папа на минуту замолкает. Сердито сопит, пытаясь запихать в рюкзак большой футляр с биноклем. Футляр никак не хочет залазить, и папа снова не выдерживает:

– Ч-чёрт!

– Ты можешь не ругаться? – Поскольку папа продолжает яростно толкать ни в чём не повинный футляр, мама подходит к нему:

– Дай я. И где такой уродился?

Футляр залазит в рюкзак, словно смазанный.

– Как ты сумела его запихать? – растерянно бормочет папа.

Заглядывает в рюкзак, будто не верит, что в нём оставалось место ещё и для футляра.

Потому что ты вечно спешишь, как на пожар. Мотаешься, хватаешься, а толку никакого… Ничего не забыл?

– Вроде ничего, – отвечает нерешительно папа и оглядывается вокруг.

– Смотри, – говорит мама, – там не достанешь.

“Там» звучит у неё так, что сразу понимаем, про что речь. «Там» – это за много-много километров отсюда: сначала вертолётом, потом – пешком. По бескрайним джунглям, где из-под гигантских деревьев не видно неба, где дождь идёт почти каждый день. А что такое венерианский дождь, я уже знаю. Вода льётся сверху сплошной рекой, она яростно ревёт, а потом листья на деревьях сворачиваются, и ветви опускаются вдоль стволов. Потому что иначе дождь всё пообломает.

– Да берегитесь держи-дерева! – уже в который раз велит мама. – Одно облегчение, что Ван-Ген с тобой идёт.

Мама тяжело вздыхает: она очень переживает за папу. Глаза у мамы красные: должно быть, недавно плакала.

– Пеленгатор не забудь включить… Не забыл его?

Папа говорит, что не забыл. Закатывает рукав водонепроницаемой куртки, показывает крохотный кристаллик, вмонтированный в металлический браслет. А у нас во всю стену – карта того района Венеры, где будут идти папа и Ван-Ген. Пока что на карте нет ничего, только горы, леса и реки, но как только папа и Ван-Ген сойдут с вертолёта, углубятся в джунгли, так на карте две точки и засветятся. И куда бы они потом ни пошли, эти точки покажут их маршрут.

– Ну, присядем на дорожку, – говорит папа. И потом, когда мы примостились, кто где стоял, обращается ко мне: – Ты ж, Витя, смотри: помогай маме. Ты теперь единственный в семье мужчина.

– Скажи, пусть слушается маму!

– Слушайся маму…

– И чтобы не шлялся, где нельзя!

– Не шляйся, где нельзя…

Папе аж стыдно давать мне такие наставления. Но и он, и я хорошо понимаем, что всё это делается ради спокойствия мамы.

– Ты слышишь? – довольно спрашивает мама. —

– Слышу.

– Он у нас разумный парень, – папина ладонь ложится мне на голову, и у меня аж в горле перехватывает: так мне жалко его сейчас! Но я – мужчина, поэтому не плачу – держусь изо всех сил.

– Ну, пошли, – поднимается папа.

Я подхватываю его рюкзак, и мы выходим из дома. Всё небо в тучах, они обвисают, как одеяло – вот-вот прольются водой.

– Ливня не будет, – говорит мама, взглянув на венерианский опал в обручальном кольце.

– Всё равно влажно, – говорит папа, вытирая взмокший лоб.

Я тоже вытираю пот, хотя сейчас что, мы уже малость привыкли. А когда только прилетели – это было что-то! В первые дни на улицу носа не совали – сидели в комнатах с искусственным климатом. Потому что как выйдешь из дома, так на тебе всё и облипнет. А дышишь словно паром. И всё время хочется пить: сколько ни пьёшь, а во рту сухо. Венерианские субтропики, одним словом.

Сейчас мы уже акклиматизировались, хотя нам далеко ещё до Ван-Гена или его сына Жорки. Бежит за своим папашей, аж подпрыгивает. А ведь тоже несёт за ним рюкзак, ежё больший, чем у меня.

Ван-Ген здоровается, пожимает каждому руку.

– Как ваше здоровье?.. Как ваше здоровье?..

Даже у меня спрашивает. Он вежливый. И мне он очень нравится.

На Ван-Гене точно такой же костюм, как на папе: из биоткани. Крошечные лепестки на нём сейчас оттопырены: пропускают воздух к телу. А пойдёт дождь – лепестки разом опустятся, и ни одна капля не попадёт на тело. У меня у самого есть такой костюм, я уже летал в нём с тётей Павлиной к ближним горам. Это был наш пробный вылет, а скоро мы отправимся в настоящую экспедицию: искать держи-дерево.

Поздоровавшись, Ван-Ген спрашивает у меня:

– Ну что, Витя, не надумал ещё с нами лететь?

Я знаю, что Ван-Ген шутит, и даже не обижаюсь на него.

– Не надумал, – отвечаю. – Мы с вашим Жорой за держи-деревом пойдём. Правда, Жора?

Жора кивает головой – правда, мол. И при этом смеётся. Он часто смеётся, а лицо у него очень подвижное.

Мы с Жоркой дружим: уже успели даже подраться. Он меня укусил, а я ему пустил юшку из носа. Родителям про это не сказали ни слова – ни я, ни Жорка. Так что Жорка – товарищ на пять!

Жорка гораздо ниже меня, а рюкзак несёт, как пёрышко. И совершенно не потеет.

– Тебе тяжело? – тихо спрашивает меня. – Давай понесу и твой.

– Пхе! – отвечаю с гордостью. Это для меня пустяки! – Хотя рюкзак всё больше и больше оттягивает плечи.

Вот и аэропорт, из которого улетают папа и ванн-Ген. Это, по сути, и не аэропорт, а небольшая площадка, вымощенная плитами. Из нетвёрдого материала. Здесь, на Венере, все дороги мостят такими плитами, потому что асфальт или бетон не продержался бы и дня – трава порвала бы в клочки. Венериане непрерывно воюют с ней: и перепахивают, и выжигают, а сады обносят сплошной стеной. Ещё и рвы копают с ядовитой жидкостью.

Вот такая здесь трава! Ляжешь на неё и не встанешь – так и прорастёт сквозь тебя.

Пока я думал про траву, папа уже попрощался с мамой. Взял у меня рюкзак, похлопал по щеке:

– Ну, держись, воин!

– Буду держаться, – пробормотал я смущённо: мне очень хотелось обнять папу, но я стеснялся Жорки и Ван-Гена.

Папа поцеловал меня и побежал к вертолёту: Ван-Ген уже там, машет ему рукой.

Мы стояли до тех пор, пока ярко-красная машина не исчезла за горизонтом. Потом мама грустно сказала:

– Пошли, Витя, домой.

Мне же домой не хотелось. Мы с Жоркой ещё вчера договорились: как только проведём родителей, сбегаем на стадион.

– Ты, я смотрю, совсем не скучаешь по отцу, – говорит с упрёком мама. – Ну бегите, раз вам так уже приспичило, а я зайду к тетё Павлине.

– Я недолго, мам!

– Знаю я ваше «недолго»! Да ноги не поломайте! – Мама почему-то больше всего боится за мои ноги. Она убеждена, что с головой моей ничего не случится.

Мама пошла к тёте, а мы рванули на стадион.

Там ещё никого не было. Мы погоняли мяч, но вдвоём было неинтересно. В конце концов Жорка предложил:

– Пошли на спортплощадку!

На площадку мне не очень хотелось: я уже знал, что Жорка там даст мен сто очков форы. Для него что турник, что кольца, что брусья – всё едино. Летает на них, как птица, такие сальто выкручивает, что все наши земные чемпионы позеленели бы от зависти. Я по сравнению с ним – тряпочка подвешенная, хоть и имею первый спортивный разряд.

Оно и не удивительно. Если бы мне такие же руки и ноги, я бы тоже не отставал от Жорки.

– Пошли лучше искупаемся, – говорю я ему; в воде Жорка против меня слабак. Он почему-то боится воды: как почувствует, что ногой уже дна не достаёт, сразу что есть сил выгребает к берегу. И плавает по-собачьи: молотит что есть сил руками и ногами, аж брызги летят. А чтоб нырнуть – про это и речи нет! Сколько я его ни уговаривал, так и не отважился.

Поэтому Жорка хоть и согласился идти купаться, но не слишком охотно.

Потом мы снова гоняли мяч, и я, понятное дело, опоздал домой, и мне влетело от мамы.

– Ты совсем отбился от рук! – сказала она под конец. – Обрадовался, что папа уехал.

Это меня больше всего обидело: папу я очень люблю. Весь вечер сидел неподвижно в кресле и думал про него: как они там с Ван-Геном? Продираются сквозь джунгли или спускаются по реке на плоту?

Потом пошёл в папин кабинет, глянул на карту. Сперва ничего не заметил, хотел было уже выйти, но внезапно на ней словно сверкнула какая-то крохотная искорка. Я аж дыхание затаил. Присмотрелся внимательнее – огонёк! Один, второй…

– Ма-ам! – закричал я что есть сил. – Ма-ам!

Вбежала перепуганная мама.

– Что стряслось?

– Папу вот видно!

Мама так и кинулась к карте:

– Где?

– Да вон, ты не туда смотришь!

Мама, наконец, увидела огоньки. И только увидела – слёзы из глаз. Смотрит и плачет. Ну с чего бы тут плакать? Тут радоваться надо, что папу увидели!

Мама долго смотрела на огоньки, которые едва заметно двигались по карте. Вот остановились.

– Что это с ними? – забеспокоилась мама.

– Наверное, остановились на ночь.

Мама взглянула на часы:

– И правда, поздно уже… Иди-ка, Витя, спать.

– А ты?

– Я тут прилягу, на тахте.

Я сразу догадался – мама и ночью не хотела отходить от карты. И утром, когда я ещё спал, мама легонько потрясла меня за плечо:

– Витя, вставай: папа уже встал!

Я, как был в трусах, бегом помчался к карте: два огонька уже двигались вдоль небольшой речки, терявшейся в джунглях.

– Давно они встали?

– Уже больше часа.

Мама, должно быть, не спала всю ночь: стерегла папин сон.

– Ты, Витя, позавтракай уж сам.

– А ты?

– Я уже завтракала. мне надо бежать, я на работу опаздываю. – Сколько помню маму, она всегда опаздывает. И часы у неё постоянно отстают.

– Ты в лабораторию?

– А куда ж ещё! – отвечает, хлопоча, мама: она как раз причёсывается.

Потом хватает сумочку, целует меня напоследок и выбегает из комнаты. Я бегу к окну, чтобы посмотреть на маму. На улице она строгая, собранная, на маму как-то и не похожая. Вот её нагнала ярко-красная машина, мама махнула рукой, машина остановилась, осела на землю: в ней двое венериан. Один из них выскочил, открыл дверцу, мама села; машина сразу же поднялась над дорогой, немного повисела на месте, потом полетела вперёд.

Теперь я не увижу маму до позднего вечера. Разве что по видеофону.

Позавтракал, сел думать, что делать дальше. Делать было что, стоит только свистнуть Жорке, но мне захотелось побыть одному. Вдруг вспомнил: я же обещал папе вести дневник. Записывать всё, что увижу без него и что со мной будет происходить.

Сне ужасно не хотелось садиться за писанину! Они мне в школе надоели, эти домашние задания! И по литературе пиши сочинение, и по истории, и по географии. А я что, писатель? Я буду космонавтом, буду водить корабли на другие планеты. или полечу к далёкой звезде – искать следы разумной жизни.

Но ничего не поделаешь: дал слово – держи. Потому что папа, когда вернётся, обязательно поинтересуется дневником.

Значит, так. Я прилетел на Венеру две недели назад и за это время уже увидел много интересного. Мы остановились в специальном научном центре, где живут только учёные, не менее выдающиеся, чем у нас на Земле. Все они носят белые костюмы, потому что в чёрных тут можно запариться, так печёт солнце. И ещё спасает защитный экран, который вокруг Венеры, а то температура могла бы подняться до ста градусов: вода закипела бы и всё живое погибло. Даже растения.

А растения здесь необычные, на Земле я таких и не встречал. Вот хотя бы чертополох. У нас он вырастает по пояс… ну, по плечи человеку. А здесь – словно дерево. Ствол – не обхватишь руками. А деревья – настоящие гиганты высотой до двухсот метров. Росли бы, наверное, и выше, но мешает сила тяжести: не выдержат стволы.

Мы уже привыкли к яблокам, которые весят десятки килограммов, к метровым огурцам и помидорам размером с ведро: принесёшь такой помидор и ешь целую неделю.

А на арбузы даже страшно смотреть: одним ломтиком можно накормить десяток людей.

Вообще мне здесь очень интересно, если бы только не было так жарко. В первые дни, когда выходил из помещения, то едва волочил ноги. И надевал специальный шлем с холодильным устройством. А теперь уже обхожусь без шлема: ношу шляпу из биоткани.

А Жорка вообще на голову ничего не надевает. И хоть бы что! Да оно и не удивительно: он же родился здесь, на Венере, и если бы попал на Землю, то, наверное, мёрз бы. Забавный он, Жорка: и минуты не посидит спокойно. И всё, про что ни подумает, прямо на роже написано. А видели бы вы, как он лазит по деревьям! Перелетает с ветки на ветку – аж дух захватывает! Вот бы мне так научиться!..

Он перешёл в восьмой класс, как и я. И мой папа как-то сказал, что у Жорки блестящие математические способности.

А ещё здесь страшные грозы. Особенно осенью и зимой. Хотя зимы здесь и не бывает, Жорка представления не имеет, что такое снег, а лёд видел только в холодильниках, но зимой температура всё же немного ниже, чем летом, и без конца льёт дождь. А что такое венерианская гроза, я уже видел не раз. Тучи наползают такие, что страшно смотреть: чёрные-чёрные и всё время перемешиваются… И аж полыхают от молний. И не одна молния или две, как у нас на Земле, а несколько сотен одновременно. Треск такой, словно вот-вот конец света. И весь воздух вокруг начинает светиться, а с пальцев, к чему ни прикоснись, искры так и сыпятся. И волосы на голове аж сверкают от искр. Деревья же, как по команде, опускают листья и ветви – только стволы торчат, а мы забиваемся в помещения. Застукает ливень на улице – потонешь в один момент!..

Только что говорил по видеофону с тётей Павлиной: спрашивала, как папа. Тётя Павлина вчера полетела в другой научный центр, на конференцию.

– Как там они?

Я смотрю на карту и вижу две искорки, которые упорно углубляются в джунгли.

– Двигаются! – кричу тёте Павлине.

– Скоро отправимся и мы… Твоя мама, надеюсь, не будет возражать?

Отвечаю, что пусть только попробует!

– Молодец! – хвалит меня тётя Павлина. – Я тоже такой в твои годы была.

– А можно взять Жорку? Он парень на пять!

Тётя Павлина говорит, что можно: Жорку она знает.

Ещё спросил тётю, долго ли продлится та конференция. Потом тётя Павлина передала привет моей маме, и экран погас. А я сел и записал наш разговор в дневник. Хоть и не знаю, всё ли надо записывать. Ну, это пусть папа потом разбирается, когда читать будет.

Ф-фу, устал! Аж рука занемела. Никогда не думал, что так тяжело их писать, эти дневники.

Спрятал тетрадку в стол, пошёл на махолёт. Полетаю, пока мама не вернётся. Вот только Жорку позову – вдвоём веселее.

Вышел на балкон: дома здесь низкие, не то, что у нас на Земле. У нас в одном доме живёт миллионов по тридцать, а тут душ по двести, не больше. Потому населения на Венере всего тридцать семь миллионов, а материков ещё больше, чем у нас, на Земле. Вот и города тут пока что такие, какие были у нас лет четыреста назад – больше расползаются в стороны, чем растут вверх.

Приладил махолёт, прыгнул, полетел. Всё выше и выше, пока дома не стали маленькими.

* * *

С вчерашнего дня мы с мамой не находили себе места: что-то случилось с папой. Уже четырнадцать дней они с Ван-Геном бродят по джунглям, и мы каждый вече выходим по радио на связь: разговариваем с ними по полчаса. Мама сразу допытывается, что они едят – ей всё время кажется, что они голодают, папа же её всё время успокаивает. Концентратов у них хватит на несколько месяцев. К тому же Ван-Ген находит в джунглях какие-то съедобные плоды, иногда очень непривычные и вкусные.

– Смотрите, ещё отравитесь!

Папа отвечал, что не отравятся.

– А тех ужасных существ не встречали?

Папа отвечал, что не встречали. Видели только их следы, один раз даже наткнулись на ещё тлеющий костёр – было такое впечатление, что оранги, заметив их, исчезли. Ещё у папы такое ощущении, будто за ними кто-то всё время наблюдает.

– Смотрите, чтобы они не наделали вам какого-нибудь вреда!

– Если до сих пор не наделали, то уже не наделают, – беззаботно отвечает папа.

Мама лишь головой покачивает в ответ на папино легкомыслие.

– Дай трубку Ван-Гену! – говорит она. – Ван-Ген, вы же там смотрите, будьте осторожны! – Мама почему-то считает, что у Ван-Гена больше здравого смысла, чем у папы. – Слышите, Ван-Ген.

Ван-Ген успокаивает маму, как только может.

– Я знаю, вы человек рассудительный, – льстит мама Ван-Гену. Положив же трубку, добавляет: – Оба они какие-то легкомысленные. – Мама твёрдо убеждена, что всё мужчины немного того…

Я, к примеру, в её глазах вообще «с приветом». Но я не обижаюсь: уже привык.

Посля каждого разговора с папой мама становится весёлой и очень доброй. Проси у неё, что хочешь…

А вчера с ними что-то случилось. Я первый заметил, совершенно случайно. Как раз собирался взять дневник и по дороге к столу глянул на карту: два огонька, которые до сих пор держались вместе, почему-то разлетелись. Один трепетал на месте, словно приклеенный к карте, а другой метался по кругу.

Вот он тоже застыл, а потом начал двигаться зигзагами, тычась то в одно сторону, то в другую, словно ослеп

Охваченный тревогой, я позвал маму…

С тех пор мы с мамой не отходим от карты. Нам уже сообщили, что в тот район вылетела поисковая группа. Группа та вынуждена была вскорости вернуться назад: приближалась гроза. Нужно было переждать, пока прояснится, и тогда только продолжать поиски. И мы с мамой ждали и звонили каждый час узнать, вылетели ли вертолёты.

Наконец, нам сообщили: вылетели.

Да мы уже и сами видели, что вылетели: десятки огней оторвались от нашего посёлка и двинулись в сторону джунглей. Вот они перевалили через горный хребет, облетели огромное озеро, а потом разделились: одна группа двинулась в сторону замершего огонька, другая начала охотиться за искоркой, которая беспорядочно металась по карте.

Догнали, накрыли.

Это был не папа и не Ван-ген, а пеликан. И браслет с пеленгатором висел у него на шее.

Второй браслет сняли с ноги антилопы. Чем-то ужасно напуганная, она неслась, не разбирая дороги, и попала в объятия держи-дерева. Пока долетели, от антилопы остался только скелет и браслет с пеленгатором.

Про всё это рассказал командир поисковой группы. Ещё он рассказал, что удалось разыскать место, где произошла встреча папы и Ван-Гена с орангами. Они обследовали широкую поляну, на которой папа с Ван-Геном остановились на привал. Вот на этой поляне оранги на них и напали…

– Напали? – бледнеет мама.

– Ну, не напали, а забрали с собой, – уточнил командир поисковой группы. – Встреча, должно быть, была довольно мирной, потому что мы не нашли никаких следов борьбы. Но ведь ваш муж как раз и рассчитывал попасть в плен к орангам. Вот он своего и добился…

– А пеленгаторы? Почему они сняли пеленгаторы?

На этот вопрос у командира тоже есть готовый ответ. Те существа в первую очередь заботятся о том, чтобы их не выследили. И первое, что они делают – снимают со своих пленников пеленгаторы и цепляют их на пойманных животных или птиц. Или закидывают в реку или озеро.

– Пленников? – переспрашивает мама. – Значит, они не впервые берут пленных?

– Такие случаи были, – неохотно отвечает командир.

– И они… вернулись?

Мама смотрит с такой надеждой, словно от того, вернулись те пленники или нет, зависит теперь и судьба папы. Я на месте командира ответил бы утвердительно – лишь бы успокоить маму. Но венериане просто не способны обманывать: ещё до того, как командир открыл свой широкий рот, ответ уже был написан на его лице.

– Они их, к сожалению, не отпускают… Но это ничего не значит: тех ведь увели к ним насильно, а ваш муж пошёл по своей воле.

– Это не меняет сути, – с отчаянием в голосе говорит мама. – Плен есть плен…

Она подходит к карте, касается того места, где ещё недавно горела неподвижная искорка.

– Здесь вы нашли антилопу?

– Здесь.

– А поляна – рядом?

– Да метрах в двухстах.

– Я должна слетать туда.

Командир пробует отговорить маму, но я уже знаю, что это безнадёжное дело: если мама что-то решит, то нет такой силы на свете, чтобы её остановить. Даже тётя Павлина. Она позвонила нам в тот же вечер.

– Летишь?

– Лечу.

– Когда?

– Завтра.

– Надолго?

– Не знаю.

– А Витя?

– Витя останется дома.

– Гм… – сказала тётя Павлина. – Тогда я завтра прилечу к вам. Побуду, пока ты не вернёшься.

– Спасибо, – сдержанно ответила мама: она и сама не любит, когда её за что-то сильно благодарят.

Мама улетела не на следующий день, а через день: не пускали туманы. Густющие, аж чёрные, в полуметре ничего не видать. Протянешь руку – и уже пальцев не видишь. Даже дышать тяжело – сплошная вода. Здешние жители, и те стараются не выходить из помещений.

Хорошо, что такие туманы бывают редко.

– А как же птицы и звери? – спрашивал я Жорку.

– Бегут в горы. Туда эти туманы не доходят.

Я подумал, что и те одичавшие существа, должно быть, подались сейчас в горы. И папу с Ван-Геном с собой прихватили.

Так что мама смогла выбраться лишь через день. А ещё через два дня я, Жорка и тётя Павлина полетели к ближайшим горам. «На денёк», – сказала тётя Павлина. И пилоту, который вёл вертолёт, сказала прилететь за нами часов через десять.

Мы высадились под горным кряжем, потому что держи-дерево встречается преимущественно на возвышенностях, на высоте тысячи метров над уровнем моря. Здесь уже кончались джунгли с почти непроходимыми лесами и болотами, с вечнозелёными деревьями, которые так густо сплетаются кронами, что внизу всегда царят сумерки. А если добавить ещё толстенные, с человеческое туловище лианы, которые обвиваются вокруг стволов, и колючие, с широченными листьями кусты, то остаётся только удивляться, как папа с Ван-Геном через такие джунгли продирались.

Перед нами были высоченные горы со скалами красного цвета, а ниже них тянулась узкая полоса лесостепи: зелёная трава по пояс, одиночные, похожие на баобабы деревья. Тётя Павлина строго-настрого наказала, чтобы мы от неё ни на шаг не отходили, потому как именно в такой траве и прячется держи-дерево: подстерегает легкомысленную жертву. Сама же она несла мачете: острый, как бритва, меч, чтобы отрубить хоть чуть-чуть от держи-дерева, если мы на него наткнёмся.

– Старайтесь ступать там, где только что прошли антилопы, – поучала нас тётя Павлина. – Вот, видите, какою они протоптали тропу.

Антилопы виднелись повсюду: одни паслись, другие дремали, сбившись в небольшие табунцы, третьи с интересом рассматривали нас. И не боялись нисколечко: подпускали почти вплотную. Здесь, как и у нас, на Земле, охота на диких животных была строго запрещена.

Мы долго брели по траве, но на держи-дерево так и не набрели. Тётя Павлина срывала то один цветок, то другой, чтобы потом положить в гербарий, а нам с Жоркой стало уже скучно. Нас так и тянуло к скалам, высившимся рядом: взобраться бы на одну, посмотреть с высоты.

Наконец и тёте Павлине надоело собирать цветы, и она сказала, что, так и быть, пойдём к скалам.

– К вон той, ближайшей.

Мы с Жоркой наперегонки помчались к скале. Жорка всё время отставал, потому что у него ноги короче, чем у меня, а руги длинные, аж до колен.

Зато когда мы начали взбираться на скалу, Жорка сразу же очутился впереди. Тут уж ни один альпинист не может с ним соперничать. Я ещё не добрался до середины, а он уже на верхушке. И аж прыгает от радости, что меня обогнал.

– Жора, сорвёшься! – кричит ему тётя Павлина.

Жорка заскакал ещё сильнее.

Выбрались наверх, отдышались, оглядываемся вокруг.

Ох и красота, я вам скажу. Внизу, куда ни глянь – джунгли, как море. А прямо под нами – трава, кое-где деревья и полно животных. Антилопы, жирафы, зебры, а вон и львы.

– Где? Где? – спрашивает меня Жорка.

– Вон, возле дерева!

Все эти звери были когда-то завезены с Земли, ещё до того, как появились венериане. И птицы тоже.

А ещё раньше были завезены растения – живые фабрики кислорода.

И рыб тоже завезли. Потому что воды на Венере хоть отбавляй…

Позади нас вздымаются скалы. Всё выше и выше – до самого неба. А небо серебристо-серое – аж слепит, если на него долго смотреть. Это защитный экран вокруг Венеры. Без него всё здесь испеклось бы в шашлык.

При этой мысли мне захотелось есть.

Тётя Павлина развязывает рюкзак, достаёт огромные бутерброды, тюбики с разными пастами, эластичный термос с горячим кофе. И мне кажется, что никогда я ещё не ел такой вкуснятины.

– Не торопись, подавишься! – замечает мне тётя Павлина.

И тут Жорка, не донеся бутерброд до рта, так и замер:

– Посмотрите, что там такое!

Я повернулся в ту сторону, куда указывал Жорка: внизу, почти под скалой, на которой мы сидели, увидел небольшую антилопу. Антилопа спокойно паслась, и я хотел было уже спросить у Жорки, что такого необычного он там увидел, как вдруг тётя Павлина ухватила меня за локоть:

– Держи-дерево!

Антилопа подняла голову, насторожилась: до неё, должно быть, донёсся возглас тёти Павлины. Постригла-постригла ушами, потом снова принялась пастись.

Тут и я, присмотревшись, заметил какое-то движение в траве. Какой-то большой тёмный круг, постепенно сжимающийся вокруг животного, какое-то словно бы сплетение ветвей, которое ползло, подминая под себя траву. Сантиметр за сантиметром, беспрестанными конвульсивными движениями продвигались те ветви вперёд, и что-то в этом продвижении было такое неумолимое, такое жестокое, что у меня аж похолодело в груди.

– Спасайся! – крикнул Жорка изо всех сил.

Вскочил на ноги, замахал на животное руками.

Антилопа резко прыгнула в сторону, судорожно поводя боками. Она никак не могла понять, откуда доносится звук.

– Беги, дурная! – закричал и я, а Жорка, подхватив камень, кинул его вниз.

Антилопа сорвалась с места, помчалась от скалы. Но уже было поздно: не успела она пробежать и нескольких метров, как перед ней поднялась зелёная стена, и тысячи длинных, увенчанных колючками веток захлестали в воздухе. Антилопа шарахнулась, бросилась в другую сторону, но и там наткнулась на подвижную стену – всюду, куда бы она ни кидалась, вырастала эта чудовищная стена, маша колючими плетьми.

Мы кричали, кидали в держи-дерево камни, пытаясь хоть чем-то помочь несчастному животному, но колючие ветви неумолимо двигались вперёд; высокая зелёная стена сжимала кольцо.

Вот антилопа совсем выбилась из сил, остановилась. Она вся тряслась, её мокрые бока ходили ходуном, и тысячи гибких, длинных веток тянулись к несчастному животному.

– Отвернитесь! – сказала тётя Павлина.

Но мы всё равно смотрели, хоть нам было и страшно. Вот первые ветки дотянулись до животного, впились в него колючками – антилопа отчаянно рванулась и сразу же обмякла, упала на колени. Держи-дерево задвигалось ещё быстрее, навалилось на антилопу, обернулось вокруг ней сплошным шевелящимся клубком. Клубок запульсировал, сжимаясь что есть сил, потом быстро покатился от скалы.

– Всё, – сказала тётя Павлина.

– Давайте догоним! – воскликнул Жарка: его аж трясло.

– Не догоним. Пока спустимся, держи-дерева и след простынет. Теперь оно здесь не скоро появится: забьётся в чащу и несколько дней будет переваривать добычу.

– И мы его так и не отыщем? – спросил я разочаровано: после того, что я видел, мне страшно захотелось встретиться с держи-деревом.

Лицом к лицу. С мачете в руках. Я бы его так рубил, что щепки бы летели!

– Отыщем! – сказала тётя Павлина. Не это, так другое, но отыщем!

Ну, пусть оно мне только попадётся!..

Потом мы спускались со скалы. Только не знакомым путём, а с противоположной стороны: тётя Павлина заметила внизу, на дне глубокой расщелины, красивые цветы синего цвета. А если её что-то заинтересует, то она забывает про всё: не то что в расщелину – в самое пекло полезет!

Спускаться было ещё труднее, чем подниматься. Из-под ног всё время выскальзывали камни, и нужно было быть очень внимательным, чтобы не сорваться с кручи.

Наконец, спустились: мокрые, хоть выжимай!

Тётя Павлина сразу же ринулась к цветам, словно они не могли её подождать. Вблизи они оказались огромными, больше метра в диаметре, и синие-пресиние. А посередине каждого цветка по пять длинных усиков с жёлтыми шишечками. И вот, тётя Павлина пошла за цветами, а мы с Жоркой, немного передохнув, решили прогуляться по расщелине.

– Далеко не забирайтесь! – крикнула нам тётя Павлина.

– Нет, мы только посмотрим, что за тем поворотом.

За тем поворотом ещё один поворот, за ним ещё один… Мы взбирались выше и выше, перелезая через валуны, скользя по мокрой гальке, а расщелина становилась всё глубже и глубже, и всё теснее сходились высокие стены из тёмно-рыжей глины. А над ними высились скалы, и некоторые так нависали над нами, что мы вжимали головы в плечи.