Текст книги "1991 год - Дневник помощника президента СССР"

Автор книги: Анатолий Черняев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Хорошо. Допустим, я попадаю в Москву. Дальше что? За мной наверняка будут следить.

– Да, конечно. Мы обсуждали это с М. С. и Р. М. и договорились. Вполне естественным будет, если вы зайдете к моей жене. Я напишу письмо ей... такое, как из тюрьмы, вероятно, шлют: мол, все в порядке, не беспокойся, скоро вернусь, обстоятельства... и т. п. – на случай, если будут обыскивать в самолете ли, в аэропорту. А "комочек" с пленкой придется вам запрятать действительно в "укромное" местечко. Дальше так: если удастся его довезти до Москвы, вы приходите на ул. Веснина ко мне домой. Передаете жене письмо и эту штучку. Скажите, чтоб она позвонила Лене – жене Бовина, они знакомы. Та придет. Именно она, а не сам Бовин: слишком заметная фигура, да еще на подозрении, особенно после его вопросика на пресс-конференции Янаева и К°.

Ей жена передаст эту вещь, она – Сашке, а гот догадается сразу, что надо делать.

Ольга засунула пленку все-таки в джинсы. Там "комочек" постоянно выпирал. Я посмеивался, указывая пальцем на это местечко...

Теперь предо мной была задача добиться от Генералова, чтоб он ее отпустил в Москву. Я и до этого, еще 19 августа, начал на него давить: как не стыдно, он – офицер, допускает такое издевательство над молодой матерью. У нее – больной сынишка. Родители ничего о ней не знают. Не вечно мы будем тут сидеть. Пытался шантажировать: ему придется ответить за такое по отношению к женщине, которая вся изошлась, не имея возможности ничего узнать о том, что с ее сыном. И далее – в этом роде.

Однако он продолжал твердить: у него только односторонняя связь – ему могут звонить из Москвы, и начальство звонит, а он отсюда им звонить не может. Врал, конечно.

Обговорив с Ольгой "план", я решил еще раз "надавить" на Генералова. Кстати, ничего не дали мои прежние попытки "качать права", ссылаясь на то, что я народный депутат СССР и он, Генералов, удерживая меня фактически под домашним арестом, нарушает еще и Конституцию, попирает мой парламентский иммунитет. Я пригласил его опять. Он и на этот раз соблаговолил прийти. Стал опять стыдить его насчет Ольги. Но он обыграл меня, предложил отвезти ее в Мухалатку, где пункт правительственной связи, чтобы она оттуда позвонила домой в Москву.

И произошло следующее. Спустя некоторое время после того как Генералов предложил этот "вариант", срывавший наши планы передать на волю информацию о Горбачеве, ко мне в кабинет явился шофер "Володя". Беру имя в кавычки, поскольку его имя на самом деле могло быть иным – он из КГБ. Но это был тот самый парень, который до 18 августа возил нас с Ольгой и Тамарой между "Зарей" и "Южным" по два-три раза в день.

Не поздоровался: "Где тут Ланина? Велено отвезти ее на телефон". Я встал, протянул ему руку... Он помедлил и вяло подал свою. Я заметил в нем перемену, еще когда он за чемоданом моим ездил. Для него я уже преступник, заключенный. Ольга, когда вернулась, говорила: он от меня как от прокаженной отодвигался в машине. Сопровождал ее еще один из ГБ – связист. И сидел против нее, когда ее соединяли с Москвой, чтоб мгновенно отключить, если что-то лишнее начнет выдавать. "Я, – говорит, – разрыдалась. Брат кричит в трубку: "Что с тобой?" – а я в слезах захлебываюсь. Одно расстройство. А вашей жене не разрешили позвонить" (я просил ее об этом).

В общем, дали еще раз понять, кто мы для них такие.

Кстати, о нашей изоляции. Когда Ольга вернулась, спрашиваю у нее: что видела по дороге. "Шоссе закрыто для движения, – ответила она, – никаких машин, кроме военных. На каждом шагу пограничники. И сверху (шоссе метров на 20–25 выше территории "Зари") видно, что на рейде уже не два фрегата, как было до 18-го числа, а штук 16 разных военных кораблей.

Кончились наши заключения так. Около 5 вечера 21-го вбежали ко мне сразу все три женщины – Ольга, Лариса, Татьяна – в страшном возбуждении: "Анатолий Сергеевич, смотрите, смотрите, что происходит!" Выскочили мы на балкон... С пандуса от въезда на территорию дачи шли "ЗИЛы, а навстречу им с "Калашниковыми" наперевес двое из охраны. "Стоять!" – кричат. Машины встали. "Стоять!" – из-за кустов еще ребята. Из передней машины вышел шофер и еще кто-то... Чего-то говорят. Им в ответ: "Стоять!" Один побежал к даче Горбачева. Вскоре вернулся, и машины поехали влево за служебный дом.

Я вышел из кабинета, он на втором этаже. Прямо от моей двери лестница к входной двери в дом. Стою в помятой майке, в спортивных штанах, уже ставших портками. Мелькнула мысль – как лагерник!

В дверь внизу тесно друг за дружкой – Лукьянов, Ивашко, Бакланов, Язов, Крючков. Вид побитый. Лица сумрачные. Каждый кланяется мне!! Я все понял – прибежали с повинной. Я стоял окаменевший, переполняясь бешенством. Еще до того как они ушли в комнату налево, развернулся и показал им спину. Ольга стояла рядом, красная, в глазах торжествующие бесенята.

В кабинет вбежали Лариса и "большая" Татьяна. Она – вся такая степенная, сильная, спокойная – вдруг бросилась мне на шею и зарыдала. Потом нервный смех, всякие восклицания, незапоминающиеся реплики... Словом, ощущение: кончилась наша тюрьма. Подонки провалились со своей затеей.

Я оделся и побежал к М. С. Признаться, боялся, что он начнет их принимать... А этого тем более нельзя делать, что по телевидению уже известно было: сюда летит делегация российского парламента. Горбачев сидел в кабинете и "командовал" по телефону. Оторвался: "Я им ультиматум поставил: не включат связь – разговаривать с ними не буду. А теперь и так не буду".

При мне он велел коменданту Кремля взять Кремль полностью под свою охрану и никого из причастных к путчу не пускать ни под каким видом. Велел подозвать к телефону командира кремлевского полка и приказал ему поступить в распоряжение исключительно коменданта Кремля. Вызвал к телефону начальника правительственной связи и министра связи и потребовал отключить всю связь у путчистов. Судя по их реакции, они на том конце стояли по стойке "смирно". Я обратил его внимание, что в ЗИЛах, привезших гэкэчэпистов, есть автономная связь... Он вызвал Бориса (из личной охраны) и приказал ему "отъединить пассажиров" от машин.

Потом говорил с Джорджем Бушем. Это был радостный разговор. М. С. благодарил за поддержку, за солидарность. Буш приветствовал его освобождение, возвращение к работе...

Был у М. С. тут же разговор со Щербаковым (первый зам. премьера) и с кем-то еще – я не понял. Смысл: приеду – разберемся. До того, как я пришел, он говорил с Ельциным, с Назарбаевым, Кравчуком, еще с кем-то. Сказал мне об этом.

Мои опасения развеял с ходу: "Ну что ты! Как тебе в голову могло прийти. Я и не собираюсь их видеть, разве что поговорю с Лукьяновым и Ивашко".

Борис доложил, что на территории дачи появилась российская делегация.

– Зови, – сказал М. С., – пусть идут в столовую.

Через пару минут мы пошли туда. Последовавшая сцена запомнится на всю жизнь. Силаев и Руцкой бросились обнимать Горбачева. Восклицания, какие-то громкие слова. Перебивают друг друга. Тут же Бакатин и Примаков здороваются с депутатами. Среди них те, кто и в парламенте, и в печати не раз крыли М. С., спорили, возмущались, протестовали. А теперь несчастье мгновенно высветило, что они нечто единое и именно как таковое необходимо стране. Я даже громко произнес, наблюдая эту всеобщую радость и объятия: "Вот и состоялось соединение Центра и России, без всякого Союзного договора..."

Сели за стол. Наперебой стали рассказывать, что в Москве и что здесь. Оказалось, – меня почему-то это удивило – они даже не знают, кто приезжал к президенту с ультиматумом и что вообще был такой ультиматум.

Силаев и Руцкой против того, чтобы Горбачев принимал Крючкова и К°, которые сидели, по существу, под охраной в служебном доме. Он сказал, что примет скорее всего только Лукьянова и Ивашко, которые вроде прилетели отдельно.

Разговор затянулся. Шел уже 10-й час. Вступил в дело Руцкой. Сильный, красивый человек – любо-дорого его наблюдать.

"Михаил Сергеевич, – говорит, – пора обсудить, что будем делать дальше... В самолет (президентский), на котором эти (!) явились, мы вас не пустим. Полетим в моем самолете. Он стоит на том же аэродроме, но вдали от вашего. Его надежно охраняют. Я привез с собой 40 подполковников, все вооруженные. Прорвемся.

Об этих подполковниках стоит сказать особо. Когда М. С. после ложного выхода из машины возле президентского самолета, согласно плану Руцкого, вновь быстро туда сел, и машины рванули дальше к самолету Руцкого (километрах в 3–5 от этого места), так вот, когда М. С. в своей шерстяной кофте, которую все увидели на нем по ТВ уже во Внуково, вышел к самолету, эти офицеры взяли автоматы "на караул" и так стояли, пока он не поднялся по стремянке в самолет. Я подумал, глядя на эту сцену: есть еще неподдельная офицерская честь в нашей армии. Есть и высокая интеллигентность в ее среде: достаточно пообщаться с тем же полковником Н. С. Столяровым, который тоже прилетел в группе депутатов спасать своего президента. В аэропорт мы ехали с ним в одной машине.

Потом был перелет. Распоряжался полетом Руцкой, который то и дело вызывал к себе летчиков.

М. С. с семьей расположился в маленьком отсеке, позвал меня. Там было настолько тесно, что девочки-внучки улеглись прямо на пол и вскоре заснули.

Когда я вошел, спрашивает весело: "Ну ты кто теперь?" А я: "Простой советский заключенный, но бывший". Все возбужденно смеялись. Пришли Силаев, Руцкой, Примаков, Бакатин, был тут и доктор Игорь Анатольевич Борисов. Р.М. рассказывала, что с ней случилось, когда узнали, что путчисты едут выяснять состояние здоровья Михаила Сергеевича... Теперь уже ей лучше, но рукой плохо владеет. Шел бурный разговор: о людях – как они проверяются в таких обстоятельствах, о безнравственности – источнике всех преступлений и бед. Были тосты за продолжение жизни... И впервые тогда М. С. произнес слова: "Летим в новую страну".

Многие журналы обошла фотография: Ира спускается по трапу (во Внуково), несет завернутую в одеяло дочку. Прошла мимо толпы, окружившей Президента: там, заметил, были и те, кто искренне рад, и те, кто, наверно, чувствовал, что для них лично лучше бы было "по-другому". Иришка пронесла дочку в машину, возле которой я оказался, в стороне от сгрудившихся вокруг М. С. людей. Бросилась на сиденье и вся затряслась в рыданиях. Я наклонился, пытался что-то говорить. Муж ее рядом, обнимал, гладил, стараясь успокоить, – безуспешно. Эта финальная для меня сцена на аэродроме останется символом трагедии, которая произошла не только там, на даче в Крыму, а со всей страной. Ирина, молодая русская женщина, которая перед лицом беды сама энергия, собранность, решимость и готовность ко всему, здесь, когда "это" кончилось, взорвалась слезами отчаяния и радости. Разрядка. Но потом все равно ведь наступают будни и надо делать дело. Увы, оно пошло не так, как тогда можно было предположить.

14 сентября 1991 года

Пора возобновлять дневник. После путча, после того как перестало существовать прежнее государство – Советский Союз и ликвидирована КПСС, после чудовищного всеохватывающего, но не неожиданного предательства, Горбачев стал, наконец, тем, чем ему следовало бы "стать" два года назад и чем он давно, 3–4 года назад, хотел бы стать, но не решался... А теперь "стал", но потеряв власть и авторитет.

Надо было бы вести каждодневный дневник с момента возвращения из Крыма... Это действительно сама история. Но перегрузки были неимоверные.

Теперь уже поздно... Кое-что буду помечать "по ходу"... Пока же опишу сегодняшний день...

Совещание у Ревенко по реорганизации президентского аппарата. Фантазируем... А надо бы поскромнее, чтоб как-то помочь Горбачеву дотянуть, раз он уж так... "любой ценой" хочет этого.

Остались после втроем – Ревенко, я, Шах. Ревенко кое-что порассказал, например, что всех нас во главе с президентом прослушивали Крючков и Болдин. Сейчас российские следователи расшифровывают пленки и просматривают то, что уже перенесено в стенограммы. Ну что ж, я даже доволен: по крайней мере увидят, как я собачился с генералами, как спорил с М. С. и что Шеварднадзе иногда выглядел со мной совсем не прогрессистом и т. д. А что касается интима с моими женщинами, то тут им мазать меня компроматом невыгодно.

Ревенко говорит, что весь Кремль во вкраплениях "жучков", потребуется месяц, чтоб их всех извлечь!.. То же, что с американским посольством в Москве. Сенат США прав: нейтрализовать невозможно, надо разрушать все здание. Мы сами недооценивали наши научно-технические достижения на этот счет.

Как-нибудь опишу эпопею изгнания меня 27 августа из здания ЦК. Тамаре только три дня назад удалось перевезти ко мне в Кремль бумаги из моего тамошнего кабинета, в том числе все "новое мышление" в записях бесед М. С. с инодеятелями. Я задумал по этим записям создать историю года (сентябрь 90-го – сентябрь 91-го) – сквозь мысль и оценки М. С. О том, как стал возможен переворот.

Кроме того, хочу сделать брошюру о двух неделях (точнее, с 23 августа по 12 сентября) – с его "собственным" анализом событий, опять же на основе записей бесед М. С. с десятками иностранных деятелей за этот период.

Вчера был у меня посол Испании. Сообщил, что хочет приехать в Москву Гонсалес: жест друга. М. С. согласен на 1 октября.

Посол Кубы – в связи с заявлением М. С. в беседе с Бейкером о решении вывести нашу бригаду (напутал: в ней 3000 человек, а не 11000, как он заявил). Кубинцы протестуют. Еще один символ крушения эпохи.

Дубинин (наш посол во Франции, который паскудно себя повел во время ГКЧП). Все-таки М. С. сжалился, не стал объявлять о его снятии... Я "заступился", но самому Дубинину сказал все, что думал: ваши оправдания достойны мелкого чиновника, а вы политическая фигура, вы же представляете государство, президента, хотя у нас не существует какой-то особой присяги для послов! И кроме того, вы же знаете о личных отношениях М. С. с Миттераном и Дюма1 Почему бы не прийти к ним и не "посоветоваться", что делать: вот, мол, какое послание от хунты, а я не верю... А вы, вместо того чтобы помочь Миттерану сориентироваться, подтолкнули его к тому, что он занял в первый момент такую позицию. И т. д. Жалок... А это ведь дипломаты нового мышления – теоретически... Но шкурность, корысть, привычка к комфортному положению, ужас перед тем, как бы его не потерять, сыграли с этими элитными персонажами злую шутку... В их числе – и Замятин, и Логинов, и Слюсарь (Греция), и Успенский (Норвегия), особенно пригретый Горбачевым. Впрочем, в поведении каждого из названных и многих других для меня нет ничего неожиданного. Пожалуй, исключение составляет Бессмертных. Он оказался действительно в тяжелой ситуации.

...Третьего дня у меня обнаружилась плохая кардиограмма, а я ничего не чувствую.

Измотался за эти послепутчевые дни больше, чем во время самого путча. Там сработала моя особенность, которую я очень хорошо изучил в себе во время войны: в моменты опасности для жизни – предельная собранность и спокойствие, ни тени страха: чему быть – того не миновать. И перед М. С. и Р.М. играл часто бодрячка, который нутром будто чувствует, что "все обойдется".

Для международной конференции СБСЕ по человеческому измерению (9–11 сентября, в Колонном зале) я Горбачеву "красивую речь" написал... Тут он, пожалуй, впервые публично выступал не только "без", но и в контрасте с "социалистическим выбором", который ему очень навредил в последние два года.

15 сентября

"Ухайдакался", чиня комод. Читал много газет. Союза, думаю, не будет, и Верховный Совет не соберется: зачем он республикам? Прав Гаврила Попов (сегодня в газете его статья "Сомнения"): за круглый стол Госсовета не каждого нужно сажать, а только тех, кто прием-лет минимум демократических правил.

С Н. Н. ходили на Крымскую набережную. Там тысячная очередь на порновыставку Романа Афонина(?). Стоять не стали. Рядом – под открытым небом – "скульптуры тоталитарной эпохи": сброшенные памятники Дзержинскому, Свердлову, Калинину, Сталину... "Народ" лазит по ним, фотографируется, хихикает. Противно – некрофилия. Чудовищно безнравствен "народ". И что самое ужасное – не сознает этого...

19 сентября

Вчера месяц, как нас заточили в "Заре". Но, между прочим, 16-го -гнуснейшая передача на ТВ – на фоне чучела Никсона в момент импичмента. Полтора часа Ольшанский, Буковский + еще два сопляка-подонка доказывали, что М. С. и есть глава путча. А наутро в "Правде" статья Овчаренко – о том же открытым текстом...

Вообще неделю назад пошла новая волна "затаптывания" Горбачева... Но Игнатенко устроил "круглый стол", где пытаются восстановить его имидж с помощью фа-мильярничания... Довольно, однако, неприятно смотреть, как Егор Яковлев, Лен Карпинский, Потапов (редактор "Труда") и другие, которых М. С. на ранних этапах перестройки спасал и поднимал, теперь "запросто" низводят его до "рядового гражданина".

Но потом, говорил мне Игнатенко, уже без ТВ был полуторачасовой интим-междусобойчик, с которого М. С. ушел "окрыленный".

Сегодня его посетил Брэйди (министр финансов США). Довольно высокомерно ставил условия помощи. А М. С. все тянуло на "воздуси": "историческая задача помочь великой стране, это позволит изменить весь мир" и т. д. и т. п.

Вечером был посланец короля Саудовской Аравии Фатха... Привез 1,5 миллиарда и без всяких американо-западноевропейских ужимок и скрытого "унижения" того, кому дают.

Сегодня закончил брошюру "Августовский путч" (причины – следствия), составленную из бесед М. С. Он жмется, не хочет вроде выпускать. А надо бы, чтоб заявить позицию – против новой волны дискредитации, политический смысл которой, скорее всего, убрать последний оставшийся символ Союза -президента.

Или просто бьют лежачего? Вот такова наша новая, перестроечная интеллигенция.

Может быть, у них вызывает подозрение, почему он не публикует статью, которую начал писать в Форосе и которой похвалялся на пресс-конференции 23 августа?

20 сентября

Отдал М. С. на 80 страницах брошюру "Августовский путч". На Западе с руками бы оторвали. Рекомендовал ему частями давать в газету и тут же издать отдельно. И включить в брошюру августовскую статью, которую уже назвали по ТВ инструкцией для введения чрезвычайного положения... Если нет, почему, мол, тогда скрывает?..

Трижды с ним по телефону сегодня общался: о брошюре ни слова, будто и не получал. Хотя знаю, что на стол ему положили поверх всех прочих бумаг. Такова его манера.

Приходил поверенный в делах США Коллинз. Принес памятную записку о создании совместной рабочей группы по анализу проблем нового качества советско-американских отношений. Я отдал ее М. С., убеждал, чтоб не тянул.

Предложил ему поехать в Киев на 50-летие Бабьего Яра... Еще в "Заре" до путча ему говорил об этом: ни ответа ни привета.

Корейский посол от имени Ро Дэ У еще неделю назад просил, чтобы М. С. не принимал лидера оппозиции. Все московское корейское лобби давит на меня который день, настаивая на том, чтобы принял. Но я даже не докладывал Горбачеву об этом. Ро Дэ У нам сейчас дороже этого "Жуна", хотя тот может на следующий год стать президентом.

Дзасохов привязался ко мне: оказывается, он, как ни в чем не бывало, функционирует в качестве председателя Международного комитета Верховного Совета, готовит ратификацию договоров по обычному вооружению и СНВ!! Вот тебе и недавний секретарь ЦК КПСС, редактор писем ЦК на места с требованием поддержать ГКЧП!

Сегодня следователи принесли запись моих показаний и стенограмму. Два часа я смотрел и слушал себя, сверяя с текстом. Я себе "понравился" больше, чем в ТВ-передаче с Ольгой и Тамарой. Вообще, отстранение я смотрюсь, как-то сильнее, увереннее, чем обычно в жизни.

На обратном пути в метро прочитал в "Известиях" беседу М. С. за чашкой чая... Это тот самый разговор по душам после "круглого стола", который устроил Игнатенко. Горбачев возвращается к своему человечному облику начала перестройки: без маски самоуверенности, возникшей от мировой славы и от "порчи" властью.

Хочется за город. Тамара зовет съездить в Снигири, где Дунаев меняет с ней дачу... А мне хочется – с Людой, на крайний случай – с Ирочкой, с Н.Н., наконец? Нет, я не запутался. Просто организм хочет полно жить перед уходом... Видно, скоро он состарится. Вера Валерьевна (мой доктор) объяснила: у меня "на сердце" что-то такое необратимо испорчено, раз профессор заговорил об операции...

Приходил Ожерельев. Мелкий, оказался на обочине. Говорит, что и Медведев в таком же положении невостребованности... Я "советовал" (как старший!) не суетиться: мы, мол, преувеличиваем место, которое занимаем "в жизни и деятельности" президента, а он вспоминает о нас, только когда "надобимся". Не сказал, но подумал: он не вспоминает даже о том, что я был с ним "эти три дня" в Форосе. Рассказывал охотно разным собеседникам о том, что там было, но взволнованно говорит только о семье...

Да и на "круглом столе" в "Известиях" третьего дня и даже потом за чашкой чая... разговор не раз заходил о "ближайшем окружении". Но обо мне никто не вспомнил – ни он, ни собеседники! А ведь был бы не я, кто другой в этой должности, новое мышление и сам Горбачев, его инициатор, выглядели бы не так, как это предстало перед всем миром: ибо форма тут, как нигде, очень содержательна. Плюс "облегающие" идеи вокруг главных, которые принадлежат, конечно, ему самому.

21 сентября

Зашел на работу... Шифровки. Ответы М. С. на мои текущие записки: согласился ехать на 50-летие Бабьего Яра, просит (без огласки) готовить выступление.

Дано "добро", чтоб Яковлев патронировал нашу часть совместной с США группы "по стратегическим размышлениям" – как строить новый мировой порядок... Яковлев сегодня зашел – не хочет предложенных мною в группу в качестве "рабочего" руководителя Мартынова или Кокошина. От американцев там будет Росс – помощник Бейкера.

Спросил меня:

– А что, Арбатова ты уже совсем не приемлешь?

– Да, с тех пор как он стал искать нового хозяина, чтоб остаться на Плаву. От Горбачева к Ельцину – "тушинский" перелет... Нюх...

– Я подумаю...

– Думай!..

М. С. согласился на договор с Чехословакией без требования – "не вступать во враждебные союзы", – на чем настаивал Квицинский.

"Независимая" совсем сегодня в ярости. Сам Третьяков кроет номенклатуру "четвертой власти" (пресса) на примере встреч М. С. за "круглым столом". А я грешным делом подумал о напечатанном в "Известиях" интиме за чашкой чая: "свои все ребята", жалится им. Выглядит бедолагой: все, мол, проиграл, а человек я хороший, сочувствуйте мне.

24 сентября

Сегодня М. С. мне сообщил: обнаружено, что его "тайный" разговор в Ново-Огареве с Ельциным и Назарбаевым, когда они просидели перед "9+ 1" до 2 ночи, "записан" Плехановым... А там ведь все "места" (должности) были распределены, и Крючков, Бакланов, Болдин и прочие, естественно, не предусмотрены. Это и явилось последней каплей... Видимо, тогда и был "завязан" заговор.

Договорился с Мэрдоком (приедет его представитель Белл) и с "Бертельсманом" об издании брошюры "Августовский путч" на английском и немецком. А с издательством "Новости" – об издании здесь. М. С. еще раз правил сегодня рукопись...

Фельд принес от М. С. (хотя была уже полночь) правленную окончательно (?) брошюру "Августовский путч" и ту самую статью. Значит, дело пошло! Жалко, что убрал некоторые ядреные места.

Я решил опубликовать свой "дневник" трех дней в Форосе. Договорился с Голембиовским ("Известия"). Хочу двинуть также в "Штерн" или в "Тайм".

Он предложил мне стать госсоветником по международным и внешнеэкономическим вопросам – в ряд с Яковлевым и некоторыми другими. Я отказался, сославшись на возраст и на то, что я "в принципе" устал. По инерции могу делать то, что делаю, но браться за работу, где главным будут оргдела, не могу. Не справлюсь и перечеркну тем самым то, что "наработал" за последние годы в роли помощника. В душе обидно было. А он обрадовался! Знаешь, говорит, я думал в том же направлении: взвалить на тебя еще эту ношу, с твоей совестливостью... Лучше останемся вместе, будем так же работать, как раньше, вместе ездить (это что – премия?!). И в зарплате не такая уж разница... А международным экономическим советником назначить Примакова. Я поддакнул, похвалил Женю... и подумал: доволен, что я отказался, потому что раздваиваешься – вроде бы стоит меня вознаградить, но кто будет делать то, что делает Черняев каждый день??? На том и порешили.

Были у М. С. сегодня Вайгель и Келер (германские министр экономики и "шерп"). Все они твердят одно и то же: с кем иметь дело, оказывая помощь? Были на Украине: там явно хотят отделяться. Как, мол, будете жить-то? Но М. С. – оптимист. Твердит об эффективности новых союзных органов. Верует в Экономический договор, убежден, что и Союзный договор будет.

27 сентября

Вчера Би-би-си снимала меня (Маша Слоним, оказывается, внучка М. М. Литвинова, знаменитого наркома) для сериала "2-я русская революция"... Два часа спрашивали о перестройке, Горбачеве. Отчасти и о нашем заточении в Крыму. Очень деликатная публика... И действительно хотят истины... И монтаж талантливый. Вечером Брейтвейт (посол) пригласил в свои роскошные шехтелевские хоромы. Показали 6-ю серию, которая кончается стоп-кадром -записью перед любительской камерой Горбачева в "Заре". Поразительное, обреченное лицо!

Были Яковлев, Лаптев, Шахназаров, разные англичане. Прекрасный вечер, потом умное застолье... Все вращалось вокруг путча. И я, оказалось, им интересен. Очень жалели кинематографисты, что не добрались до меня раньше, хотя добирались. Маша звонила в 7 утра: умная, точеная еврейка... Впрочем, умеет хорошо и честно зарабатывать. Я сидел рядом, распространялся на разные темы, распускал павлиний хвост... Но чувствовал, что она мысленно отфильтровывает только то, что пригодится для работы в Би-би-си (она давно британская подданная).

Хорошо посидели...

А сегодня "спроваживал" Явлинского к Мейджору и Колю, писал в связи с этим послания, мысленно отфильтровывая, Горбачева премьеру и канцлеру.

Переделывал материал, который позавчера еще поручил сделать М. С. к его встрече с египетским президентом Мубараком.

Параллельно писал послание М. С. для сбора в Бабьем Яру, куда он сам таки не хочет ехать, посылает Яковлева.

Принимал корреспондента "Time" и договаривался с ним о публикации моего форосского дневника. Одновременно отдам в "Известия". 23 страницы получилось.

Нервотрепка и напряжение. Заглянул в поликлинику: ЭКГ хуже, чем позапрошлый раз, но лучше, чем в прошлый, а нижнее давление ПО, никогда такого не бывало! Загнусь я.

Разозлился на М. С., когда он прошел мимо меня (будто я неодушевленный предмет или охранник) в комнату, где его должны снимать для ТВ.

Впрочем, потом мирно сидели у него в кабинете вдвоем. Рассказывал, как они с Р.М. вчера "Мартовские Иды" смотрели – по случаю 38-й годовщины своей женитьбы. Вычленял актуально звучавшее: об убийстве диктатора, о поэзии и т. д.

Подписал письма Мейджору, Колю, Бушу и Обращение к читателю для брошюры "Августовский путч": завтра приедет от Мэрдока издатель Белл.

С Бовиным сговорились пойти, наконец, в кабак (в Марьиной Роще, на Октябрьской улице). Но я опоздал (из-за М. С.). Он не дождался. И я его уже не нашел в том самом армянском ресторанчике, где многие его знают. Обиделся, наверное.

Рекомендовал Горбачеву генерала Батенина в помощники по обороне, Петракова – взамен Воронина в ЕС и В.И.Щербакова – в советники по международным экономическим отношениям. Он мне: "Не примут – замазался в ГКЧП".

Примаков с удовольствием согласился быть начальником советского "ЦРУ", контора эта выделилась из бакатинской. А Яковлев все шляется по митингам -и ни дня без интервью! Я подозревал в нем непомерное тщеславие, но думал, что оно обуздывается интеллигентностью и умом. Оказывается, оно в нем сильнее всего и все подавляет.

Утром позвонил Коллинз: Буш хочет говорить с М. С. Но предварительно мне, мол, поручено проинформировать – о чем. Я звоню М. С. – в 11.00 у него встреча с Мубараком. В 10.30 он принял Коллинза. Тот передает "инициативу Буша", которая будет сегодня обнародована: одностороннее сокращение ядерного оружия, даже "Томагавков", на что США никогда не шли. Выгодно... Красиво... Тем более что по обычному оружию они нас сильно обгоняют. Но не в этом дело. М. С. пытается дозвониться маршалу Шапошникову: чтоб у него подготовили "позицию" для разговора с Бушем в 16.00. Но... увы! Так и не дозвонился. Ушел на переговоры с Мубараком, а мне поручил созвать генералов + Карпова и передать им, чтоб "отформулировали" наш ответ.

Пришли Лобов (начальник Генштаба) + какой-то генерал + Карпов. Полтора часа дискутировали... Они сразу начали копаться: сколько – чего -почему... как на многолетней бодяге в Женеве и Вене: тупиково и хлебно для переговорщиков.

Я им: "Вы считаете, что вся эта инициатива, чтоб нас "обыграть", обмануть, унизить, показать, что мы уже не сверхдержава? Давайте, мол, совсем разоружаться? Никакого начала новой политики США, новых отношений с нами, итогов нового мышления вы в этом не видите?! И как будет выглядеть наш президент, когда весь мир будет ошарашен этой инициативой, а М. С. Бушу станет толковать насчет того, что вот тут у вас больше, а здесь надо бы еще обсудить? И это – когда Буш прямо заявляет, что будет разоружаться односторонне, и призывает нас последовать примеру?".

Сбавили тон, пытались изобразить, что они "конечно, понимают". Но таким нафталином запахло... Опять М. С. нашел начальника Генерального штаба, которому, дай Бог, дивизией командовать. Не генерала-политика, какие у Буша...

Ушли. Я продиктовал Тамаре "подсказку" для разговора с Бушем: крупнейшая инициатива, под стать рейкьявикской, которую вы, американцы, тогда не приняли. Поддерживаю. Давайте начинать, а по ходу уясним детали: что "навстречу", что параллельно, что в переговорах.

Правда, к 15 часам Шапошников (он умнее моих давешних собеседников, современнее, политичнее) принес концепцию разговора, близкую моей...

Собрались у М. С. Пришедший позже Лобов пытался "давить": нам невыгодно, обманут, никакой односторонности не вижу и т: д. – вопреки тому, что М. С. тыкал ему пальцем в текст Буша, доказывая противоположное. Оставил генералов у себя в кабинете во время разговора с Бушем по телефону. Ход неплохой. Говорил в духе – "исторический шаг, приветствую, отношение позитивное в принципе, а остальное – обсудим и договоримся, как лучше".

Условились и о публичной оценке со стороны М. С.: он записался на ТВ.