Текст книги "«Пассажир» из Сан-Франциско"

Автор книги: Анатолий Бальчев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Ишь, какой прыткий лабушок, – начал он тихим монотонным голосом. – Погодь-ка! Ты в школе топчешься, там и маркуй. А не хватит – мы тебе подсыплем…

– Да вы что, мужики, – вся бравада мигом слетела с Марк-Антона, – в школе в два счета заметут!

– Кому ты на фиг нужен, Марк-Антон? Кстати, кто тебе такой звонкий псевдонимчик заман-дячил?

– Марк-Евангелист, библию писал, – от страха на полном серьезе принялся объяснять Марк-Антон. – Антон Павлович Чехов – пьесы…

– Ты нам фуфло не вкручивай, не ты один в школе маялся!

– Я и не думаю, – лебезил пианист, – то и другое в одном флаконе. Для куража песни пишу…

Объяснение вышло совершенно невразумительное, и тот, что стоял у зеркала, решил, что лабух над ними насмехается.

– Что ты тут гонишь? – в руках он вертел коробочку с тональным кремом. – Пьесы… Песни… Здесь тусуешься… Ты нас, похоже, кидаешь! Ты на кого работаешь, сука?..

Крем полетел с такой изуверской силой, что пластиковый тюбик треснул, и его содержимое осталось на стене, сплошь залепленной разномастными афишами и фотографиями, тошнотным мозговым потеком в районе бакенбарда Филиппа Киркорова. Во избежание подобной участи Марк-Антон вздрогнул и отшатнулся.

– Ну, вот что, лабух! Иди, трудись пока, а закончишь – мы с тобой по-другому потрещим… – сказал другой бандит и посторонился, выпуская Марка на сцену.

Стоит ли говорить, как игралось Марку весь оставшийся вечер?..

Медленно и печально переминались на площадке несколько пар. Мартин склонился к Алевтине:

– Леди не желает потанцевать?

Алевтина покачала головой.

– Леди при делах. А джентльмен ее отвлекает, – она тревожно смотрела на Марк-Антона, пытаясь понять, что с ним произошло.

– Неужели леди… обычная проститутка? – разочарованно спросил Мартин и слегка отодвинулся.

Девушка улыбнулась.

– Леди не может быть проституткой. Только незаурядной шлюхой…

Она вдруг вскочила со стула, потянула Мартина за руку, увлекая на танцевальный пятачок. Закинула ему руки на шею, прижалась плотно, всем телом.

– Незаурядной шлюхой? Чем же она отличается от заурядных? – подхватил игру Мартин, продолжая муссировать тему.

– Сейчас почувствуешь…

Алевтина увлекла его ближе к эстраде, пианист кивнул ей едва заметно. Мартин взял это на заметку. «Надо бы с ним побеседовать, – решил он, – но это как-нибудь в другой раз…»

Алевтина прижалась к Мартину еще плотнее.

– Кажется, я начинаю чувствовать…

– Вот видишь! Заурядная шлюха имеет мужиков без разбора, а моего класса – выбирает с претензией…

– Значит ты претензионная шлюха…

Она взглянула на него с интересом:

– Ты быстро схватываешь суть…

– У тебя хороший вкус, – теперь уже Мартин прижался к ней всем, чем можно.

– Не возбуждайся, – Алевтина слегка отстранилась. – Я тебя еще не выбрала…

– Я смотрю, вы коварная леди… – они продолжали кружиться в медленном танце.

– Леди живет в коварных джунглях, – прошептала она, вновь придвигаясь ближе некуда.

Мартин демонстративно огляделся по сторонам.

– Но эти люди совсем не похожи на монстров…

– Джентльмен не знает России, он слишком трезв для этого…

Внезапно Алевтина прервала танец и буквально подтащила Мартина обратно к столику, наполнила фужер до краев непонятно откуда взявшимся черносмородиновым «Абсолютом», протянула своему кавалеру:

– Попробуйте, таким образом…

Тот сделал несколько пустопорожних глотательных движений:

– Я должен все это выпить сразу?..

– Да, залпом…

Он отрицательно замотал головой:

– Может, есть другой способ?

– Любовь? – она маняще улыбнулась. – Или кокаин? Что предпочитаете?

– Пожалуй, – Мартин тоже улыбнулся, – начнем с чего попроще…

– Это не ко мне!

– Тогда я выбираю любовь… – он потянулся к девушке, но та выскользнула из его объятий. Протянула ему визитную карточку:

– Да, старик, с чувством юмора у тебя плоховато. Типичный янки. Позвони, ходок…

Она направилась к выходу, кинув прощальный взгляд на Мартина и еще один – на Марк-Антона.

Мартин посмотрел на удаляющуюся девушку, ее плавно покачивающиеся бедра и рассыпавшиеся по плечам светлые волосы, поднял фужер, сделал маленький глоток и поморщился, уткнувшись в счет, любезно предоставленный на серебряном подносике подоспевшим официантом:

– И это они называют чувством юмора…

Он покачал головой, расплатился и тоже направился к выходу.

Успел заметить, как Алевтина садится в машину с неровно посаженой синей мигалкой на крыше. Номер он запомнил автоматически и с чувством выполненного долга отправился в гостиницу. Спать. Разница во времени – самое сильное снотворное…

По ночной Москве мчался уже известный нам старенький БМВ, за рулем которого сидел Маковский. Он был полностью погружен в какие-то непонятные мысли. Пролетел на красный свет, подрезал чей-то черный «Мерседес». То ли вспомнил, что в Москве, если ты смелый и у тебя есть, что предложить ментам, правила дорожного движения соблюдать необязательно, то ли просто очень спешил. Встреча ему предстояла важная, но думал он не о ней – то вспоминал Наташу, то собственную семью. Постепенно воспоминания переносились все дальше, к тому времени, когда умер сын и все в жизни пошло по-другому Лицо Фила становилось все мрачнее, скорость старенького автомобиля – все быстрее. Фил достал телефон:

– Привет, Кот… Я сейчас еду в «Луксор», знаешь, где это?

– Найдем…

– Подстрахуйте меня.

В полном миноре закончил программный вечер Марк-Антон.

«Трещать» с братвой, знамо дело, не хотелось. Он-то что, он человек маленький, ему дали – он продает. А кому сколько – это пусть там между собой разбираются, ему бы себе на «дурь» заработать и всех дел. Так нет же, нашли стрелочника…

А мы эти стрелки возьмем и переведем! Точно – переведем. Вместо того чтобы вернуться в гримерную, Марк спустился в зал и пошел к выходу. Он был почти у крутящейся как нарядный детский волчок двери, вечно дающей под зад коленкой улыбающимся входящим и хохочущим выходящим, когда грозный голос окликнул его:

– Эй!

Он и не подумал обернуться, только ускорил шаг, а, достигнув вертушки, бросился бежать со всех ног. Преследователи не отставали, устрашающий топот их тяжелых ног отдавался неведомым до сей поры ревматизмом в ежесекундно ожидающей удара спине. До стоянки, где Марк припарковал свою машину, было еще ой как далеко. Марк-Антон совсем потерял голову от страха и сделал то, чего не делал еще никогда: выхватил пистолет, который выменял в лучшие времена за пару доз у окончательно сошедшего с катушек бывшего афганца. За те же деньги к нему прилагалась краткая инструкция: достал – стреляй. Круто развернувшись на ходу, изо всех сил пытаясь удержаться на предательски подгибающихся ногах, чтобы не схлопотать в придачу «асфальтовую болезнь», он трясущимися руками направил его на набегающую братву:

– Не подходи! Убью! Стоять всем!

Его истерические крики были слышны не только преследователям, но и всем в округе. Охранник у дверей клуба бросил недокуренную сигарету и неохотно направился в их сторону.

– Стоять всем! – орал обезумевший Марк.

– Стоим, братишка, стоим, – примирительно произнес один из братков и даже поднял руки. Откуда ему было знать, что стрелять Марк не умеет, а пистолет вообще не заряжен?!

Дуло черное всегда.

Марк, уловив, что чувство страха присуще не ему одному, слегка успокоился и начал медленно отходить, грозя всем окружающим подрагивающим пистолетом. Охранник, который и так был на расстоянии выстрела, подумал-подумал и вмешиваться не стал. Марк отходил к своей машине, братки, как намагниченные, неуверенно продвигались за ним. Пятясь, пианист достиг компании байкеров, мирно покуривающих у своих мотоциклов и с нескрываемым интересом наблюдавшим за всей этой катавасией. Самый азартный из них даже крикнул ему:

– Да пальни ты по ним, чего тянешь кота за яйца!

На беду, они расположились как раз между Марком и его автомобилем.

– Пропустите! – не сводя глаз с преследователей, потребовал полуевангелист, полусказочник.

Байкеры подчиняться не спешили, им хотелось продолжения зрелища.

Браткам так бессовестно прилюдно бояться пистолета стало западло, и они в любой момент могли ринуться в атаку. Неизвестно, чем бы дело кончилось, но к клубу подкатила очередная машина – довольно хорошо и долго обкатанный «БМВ», водитель которой, по-видимому, не просек ситуацию и корячился, пытаясь припарковаться. В то же мгновенье Марк метнулся к нему, рванул на себя дверцу.

– Гони! – заорал Марк водителю, тыча в него пистолетом.

– Что, машина нужна? – спокойно осведомился тот, не обращая внимания на приставленное к виску дуло.

– Они меня убьют, – голос носителя культуры в массы стал просительным и несчастным. – И вас тоже. Пожалуйста, поедем!

– Разве, что убьют, – задумчиво произнес водитель. – Поехали…

«БМВ» сорвалась с места.

Униженные и обозленные преследователи рассыпались по своим тачкам и устремились в погоню.

Не в меру азартным байкерам любопытен был финал, и они решили, что Маковский обратился к ним не зря. Мигом вскочив на своих железных коней, они сорвались с мест и понеслись следом.

Охранник, наблюдавший, как кавалькада растворяется вдали, вернулся к своей брошенной сигарете.

Логика людей на мотоциклах была такова: тем, кого преследуют, всегда однозначно хуже, А старым знакомым, по мере сил, можно и помочь. Радостно гогоча, они подрезали «братковские» машины, и достигли полной эйфории, когда одна из них, неудачно увернувшись, врезалась в фонарный столб.

С чувством выполненного долга, не дожидаясь ГИБДД и ответной реакции «братков», натужно сак-софоня на все трубные лады, они дернули в ночь.

– От кого бежим? – спросил сидящий за рулем Фил Маковский своего негаданного пассажира.

– От мафии, – ответил тот.

– Значит нам не по пути, – констатировал Фил. – Я как раз ищу встречи с ней.

– Это всегда успеется, – оценил юмор осмелевший Марк и оглянулся – их БМВуха неслась по ярко освещенной набережной Москвы-реки в гордом одиночестве.

– Уф! – с облегчением произнес Марк-Антон, к которому возвращался былой шик, промокая со лба пот, бесцеремонно вытащенной из бардачка салфеткой. – Спасибо, спасли!

Маковский покосился на него, хмыкнул, ожидая, что его вот-вот снисходительно потреплют по плечу.

– Не за что. Неплохо повеселились. Куда дальше ехать-то?

– В Центр.

– В Центр так в Центр, – легко согласился Фил, без предупреждения закладывая вираж. Не снижая скорости, он резко ударил по тормозам, отчего вылупившего глаза, не пристегнутого к сиденью Марка-Антона неумолимая центробежная сила попыталась тут же вышвырнуть через лобовое стекло, и лишь изо всех сил вцепившись побелевшими пальцами в обивку, ему чудом удалось задержаться в салоне. Мушка, естественно, сбилась. Машина развернулась на сто восемьдесят градусов, застыла на какое-то мгновенье, переваривая собственную прыть, и устремилась обратным курсом.

– Может, расскажешь, – как ни в чем не бывало поинтересовался Маковский, – из-за чего мы тут каскадеров изображаем?

Пианист переводил дух. К чести его надо заметить, восстанавливался он весьма быстро, Маковский был бы очень удивлен, узнав, что в его маши-не сидит музыкант.

– Много будешь знать, – непритязательно сказал Марк-Антон, по-свойски и уже в окончательном варианте переходя на «ты», – на тот свет от-грузят… Молоденьким…

– Столько, сколько знаю я, на десять покойников потянет.

– Да хоть на двадцать, – совсем уже неучтиво прервал его Марк. – Ты лучше рули…

Неприятная мысль к этому моменту посетила Марка и серебряной пулей застряла в воспаленном мозгу: чем же он будет расплачиваться с прибалтом?! Ведь не за здорово живешь он с ним кочевряжится?!

В том, что он имеет дело с пригнавшим на продажу «БМВ» и решившим слегка развеяться литовцем или латышом, Марк не сомневался ни минуты. Захаживали к ним в заведение такие. Денег в кармане было с гулькин… Ладно, пусть будет нос. Может, дозу ему предложить? Прибалты падкие на это дело. А у него как раз кое-что завалялось. Черт с ним, используем не по назначению. Из какой передряги вывез.

– Не поделили кое-что, – неохотно признался Марк. – Притормози здесь.

«БМВ» вильнула к парапету и застыла в нетерпеливом ожидании.

– Кстати, мужик, у меня с башлями напряг, не успел сделать обмен товар – деньги. Может, дозой возьмешь в счет услуги? Хочешь, на пару оттянемся?

– По-нят-но, – по слогам протянул водила. – Не-а, братан, я не по этому делу. В следующий раз отдашь. Будешь должен…

Откровенное пренебрежение звучало в его голосе. И Марк-Антон взвился: и что этот занюханный чухонец себе позволяет?! Пренебрегает им, брезгует. Ну, погоди, сейчас я тебя раздрочу! Ты на минуточку не перепутал, у кого пистолет в руках?!

– Тогда извини за компанию, – сказал он. – Я, ей-богу, хотел по-хорошему. Ты не оценил. Пусть будет по-твоему. По-плохому, значит. С песней выметайся из машины…

Пистолет снова был у виска Маковского.

– И не ерунди! Одно движение…

Бедный неудачник Марк-Антон! Это же не гаммы играть. Одно движение сделал Маковский. Резкое и неожиданное. Был пистолет – и нет его… в руке музыканта. Зато вот он – полновесно покачивается на ладони Маковского. Дальше как по нотам. Тот передернул затвор и убедился, что патронник пуст. Сказал закрывшемуся ладонями от предполагаемого удара пианисту:

– Засунь в задницу свой муляж. И вали отсюда!

Повторять было не надо.

Генерал Соколов жил и работал по «детскому» времени.

Будь то десять или двадцать два.

Соколов смотрел на часы, которые, как и президент, носил на правой руке, – надо заметить, в отличие от некоторых, привычку эту он приобрел заведомо раньше президента, хотя свою первоочередность и не выпячивал, – и констатировал:

– А время-то еще детское…

Когда на ежегодных профилактических осмотрах, которые и по сей день именуются препротивнейшим словом «диспансеризация», врачи спрашивали его:

– Как сон?

Он неизменно отвечал:

– Регулярный.

Медики скептически хмыкали и помечали в своих талмудах:

«Сон сбит».

Сегодня ночью генерал был крайне недоволен американцами, которые беспардонно тянули со своим заокеанским телефонным звонком.

– И так сон сбит, – ворчал он, кляня почем зря несуразную разницу во времени. – А почему бы им самим не остаться на ночь в офисе и не позвонить, когда здесь рабочий день?! Вечно мы в какой-то заискивающей роли. Агента, вон, своего прислали! Мало их без него у нас пасется…

Генерал слыл человеком старой закалки и американцам не доверял. Ни раньше, ни теперь. Он был воспитан на лозунге:

– Янки, гоу хом!

Так по-английски, который ему с грехом пополам все же удалось осилить, звучало пожелание:

– Попутного ветра в сторону дома…

А по-другому и не скажешь. Времена изменились, наступила эпоха сотрудничества на основе взаимного уважения. Только они дрыхнут там, а ты карауль их здесь…

Он вздохнул, подошел к кофеварке, налил кофе. Кофеварка была старая, еще из стабильного прошлого. Да и вообще все в кабинете было еще из тех уверенных времен. Внешне мало что изменилось. Разве что портрет на стене – вместо Дзержинского, которого генерал, несмотря на все последние исторические изыскания, глубоко уважал, Путин висит. А вот кофе хуже стал – раньше секретарша Анечка такой напиток богов забабахивала, какой нынче и в ресторанах лучших не подают. Генерал сел обратно в кресло, откинулся на спинку и предался ностальгии.

Приятные воспоминания нарушил американский звонок генерала Джексона:

– Добрый вечер! – сказал он с подчеркнутым американским дружелюбием.

– Добрый! – согласился Соколов. И не давая себе спуску, сразу перешел к делу: – Ваш агент очень неплохо поработал. Просто, о’кей! Кажется, мы взялись задругой конец цепочки. Машина, которую он засек, была предоставлена в распоряжение генерала Сатарова, важного таможенного чиновника из Душанбе. Мы начали его разрабатывать…

– Мы тоже не сидим на месте, коллега, – Джексон довольно хмыкнул. – Индус вывел нас на крупную разветвленную сеть. Скоро их можно будет брать.

– Давайте дождемся следующей поставки…

– Договорились. Кстати, что с Маковским? Как он себя чувствует?

– Отлично, – Соколов глубоко со смаком зевнул, прикрывая ладонью трубку. – Отслеживаем его контакты…

– Желаю удачи, держите нас в курсе. Ловко же устроился ваш «хоккеист»…

– Да уж…

На Соколова навалился новый приступ зевоты, которую не могла разогнать даже предполагающаяся улыбка генерала Джексона, все еще отдающая свежестью зубной пасты.

Еще раз расшаркавшись в космическом пространстве, генералы пожелали друг другу относительной доброй ночи. Как всегда не в точку: для Америки слишком рано, для России уже поздно… День пламенеет – как писал с детства любимый Соколовым писатель Джек Лондон. Он повесил трубку, с неприязнью посмотрел на ни в чем не повинный телефон и стал моститься вздремнуть пару часиков на узком казенном диванчике. В рабочем порядке, так сказать. Про себя отметил, что раньше диванчик был более удобным. И скрипел не так. С мечтами об Аннушке – только мечтами, поскольку генерал был примерным семьянином – он казался шире и мягче…

Черт бы побрал эту Америку с их разницей во времени…

Глава пятая

Начало 80-х прошлого столетия

Сегодня они все работали вместе – Маковский, Сатаров, Волков, Сергеев. Такое случалось не каждый день, по такому случаю после смены решено было это вспрыснуть – хоть здесь же, в ресторанчике в Шереметьево, или поехать в Архангельское – тоже дорога не дальняя…

– Вам лишь бы повод, – высказывала матушка Волкову.

И была права.

Смена обещала быть без напрягов, по крайней мере, никаких особых указаний сверху не поступало. У стойки Волкова уже битый час тыркался мексиканец в сомбреро. Не нравилось Борису, когда что-то делалось напоказ. Ну, на фига ты по дождю напялил свою хламиду?! Продемонстрировать, что тебе скрывать нечего?! А чего тогда ручонки пошаливают? Текилы в валютном баре перебрал? Или за неимением оной вчерашняя водочка колотун выстукивает? Как бы то ни было, для очистки совести пройдемся еще раз по кругу. До отправки самолета в страну кактусов время еще есть…

Мексиканец был немолодой, усатый, а из-под сомбреро выкатывал напористый живот. Он беспрерывно вздымал руки к небу и лопотал что-то по-испански – по-видимому, вымаливал у Пресвятой Девы Марии летную погоду.

– Не боись, амиго, – успокаивал его Волков, в очередной раз перетряхивая чемодан. – Улетишь со всеми или… несколько позже.

Внимание Волкова привлек кожаный жилет с подозрительным утолщением где-то в районе спины. Волков жилет вытащил, начал ощупывать, мексиканец побледнел.

– Хитришь, амиго?!

Игорь нашел небольшой потайной карманчик и извлек оттуда три маленьких флакончика без этикеток с мутной жидкостью внутри.

– Что это? – вопросительно-требовательно уставился он на мексиканца.

Тот сделал вид, что пытается объяснять, размахивая руками, как ветряная мельница.

– What’s this? – повторил Волков свой вопрос по-английски.

Мексиканец опять замахал руками еще энергичнее. Привлеченный шумом, к стойке подошел Маковский. Моментально вникнув в суть проблемы, он обратился к иностранному гостю на его родном языке. Мексиканец возблагодарил Деву Марию, что хоть кто-то его понимает, и разразился страстным монологом. Филипп слушал сначала серьезно, потом, едва сдерживаясь, и под конец расхохотался как ребенок. Мексиканец сконфузился, покраснел и полез в карман своей куртки. Долго там копался, вынимая то кошелек, то жвачку, то пачку презервативов. Наконец выудил нужную бумажку и предъявил ее Маковскому. Бегло просмотрев документик, Филипп от смеха согнулся пополам.

– Может, наконец, переведешь? – сердито спросил Волков.

– Не поверишь… – захлебывался он. – Во всяком случае, я с таким еще не сталкивался… Это сперма русского медведя. Даже сертификат качества прилагается. На Птичьем рынке выдали…

Филипп протянул Борису бумагу, на которой черным по белому, пусть и коряво было выведено: «Качество гарантируют М. Топтыгин, В. Тамбовский и Л. Патрикеевна».

– Подписи имеются, сам посмотри…

Волкову ничего не оставалось делать, как тоже рассмеяться:

– Да, «Птичка» – фирма солидная… Жалко бедолагу. Интересно, на сколько же он налетел? И что собирался с ней делать? Кого оплодотворять? Ты хоть объясни ему, в рамках, конечно, что это туфта: русские хоть блоху и подковали, но медведя, насколько мне известно, еще не дрочили…

– Ну и что с ним теперь?

– Нет, ты выясни, что он с ней собирался делать, – сказал дотошный Волков, – чтобы знать на будущее, а я эту штуку на экспресс-анализ к Штейману закину: заодно узнаем, за что амиго деньги заплатил…

Штейман встретил приятеля нельзя сказать, чтобы радостно:

– Ну нет от вас покоя! Что на этот раз нарыли? – ворчливо произнес он вместо приветствия.

– Вот здесь, кажется, что-то есть…

– Тебе всегда все кажется. Особенно ближе к вечеру, – сказал Штейман, забирая флакончик. – Подожди немного…

В лабораторию заглянул Сатаров:

– Что-то мачо наш престарелый совсем приуныл, сидит пот с лысины утирает, – сообщил он. – Не иначе, с медведем экспериментировали на каком-нибудь секретном заводе…

– Ошибаешься, – Шурик поднял голову от стола с реактивами и провозгласил: – После анализа всемирно известной суперлаборатории имени Штеймана жидкость непонятного предназначения, которую контрабандным способом тайно собирались вывезти за пределы нашей Родины, является обычным конторским клеем…

– Руки прочь от наших медведей! – хохотнул Сатаров.

– Бедная моя Лиля, однажды возьмет и проснется с осеменителем медвежьего питомника, – вздохнул Штейман. – Ну, а сейчас кто со мной?

И жестом фокусника он вытащил из лабораторного шкафчика колбу с прозрачной жидкостью.

– Чистейший… – сказал благоговейно. – С₂Н₅ОН…

– Еще один стаканчик… – продолжил входящий, как всегда вовремя Маковский.

– Наш! – закончили все хором, преждевременно выдохнули и так же преждевременно задержали дыхание.

Чайник на плите давно уже вскипел, но Стас и Марк-Антон про него забыли. Судя по чайнику, это ему было не в диковинку – пригорал он неоднократно. Некогда уютная кухня сталинского дома давно заросла грязью по самые дальше некуда, в раковине громоздилась гора немытой посуды, покрытой вполне пенициллиновой зеленой плесенью. На этом многообещающем поле здоровья, никого не опасаясь, пасся выводок тараканов, которые прижились здесь не хуже, чем их сородичи в Катманду.

Серая полосатая кошка – хозяин готов был биться об заклад, будто самая что ни на есть камышовая! – подзаборной породы лениво смотрела в мутное окно, изредка отвлекаясь на увлеченных философским диалогом мужчин.

– Нет, Чехов на это не способен…

– А Достоевский?

– Достоевский…

– Вот Достоевский, точно смог бы! Он бы такое замастырил!..

Марк-Антон подтащил табуретку к буфету, по виду уже вполне антикварному, более точный год рождения и стиль которого при желании ничего не стоило определить, если бы, конечно, удалось отмыть от вековой пыли. Рукой до верхней полки низкорослый Марк достать не мог, а именно там, на верхней полке, за расписным самоваром, хранились остатки сокровища.

– Да ты, дядя, просто не врубаешься! – Стас, вольготно расположившийся на диване, подтянул к себе валявшуюся неподалеку гитару и начал тихонько перебирать струны.

– А ты, значит, врубаешься?

Даже стоя на табуретке, Марку-Антону было нелегко добраться до заначки. Табуретка покачивалась, дверца, за которую Марк-Антон судорожно вцепился одной рукой, нехорошо потрескивала.

– Я тоже не врубаюсь, но я убежден: за ними будущее…

– Да за ними – прошлое! Вот эти, кто подтянет, вот они будут гении. А я уже потихонечку отъезжаю…

Издав победный возглас, Марк-Антон соскочил с табуретки, благоговейно держа в руках небольшой сверточек. Подошел к кухонному столу и занялся необходимыми приготовлениями. Кошка спрыгнула с подоконника, потерлась о хозяйские ноги, посмотрела в глаза укоризненно.

– Брысь! Слушай, здесь и одному мало, может, я все вотру?

– Не надо так шутить, дядя. Юмор здесь не проходит. А ну, дай я первый!

– Нет уж… – Марк-Антон нашел вену и воткнул в нее шприц, потом передал шприц другу.

– «Прихода» никакого, но продержаться можно…

Стас укололся и опять откинулся на диван, и на некоторое время тишину в квартире нарушало только жалобное поскуливание подыхающего на плите чайника.

– Твоя, правда, дядя. Что же суки «фармацевты» так обламывают!? Ты же говорил, в пять будут точняк?!

Марк-Антон полез в карман за часами, которые вовсе были не карманными, а просто ремешок перетерся:

– Семь минут шестого всего. Они тебе что, «Красная стрела», по расписанию приходить?

– А вдруг кинут?

– Ну, никогда же не кидали…

Стас сплюнул через плечо и трижды постучал по буфету:

– Ну, дай бог, дай бог…

Он опять подобрал отставленную было гитару и принялся негромко напевать, видимо, на ходу сочиняя новый городской романс:

Просыпаюсь как-то утром рано, На подушке клоп большой сидит Он топает ногами, хлопает ушами. На меня заманчиво глядит…

– Он тебя разбудил, что ли? – подал голос Марк-Антон, на которого шедевр явно не произвел впечатление.

– Кто?

– Ну, этот… Клоп ушастый…

– Разбудил…

На второй куплет вдохновения Стасу уже не хватило, и гитару он вновь отложил.

– Вот так прямо взял и затопал? – Марк-Антон, хихикая, потопал ногами и даже изобразил что-то вроде кадрили.

– Ага, похоже…

– Батенька, столь необычные галлюцинации наталкивают меня на мысль, что у вас паранойя! – отплясав и отсмеявшись, Марк плюхнулся на диван рядом со Стасом.

– Любезный, мыслите вы правильно, но в поэзии ты, дядя, не рубишь. Что-то нехорошо мне, сейчас приду, – медленно поднявшись, Стас нетвердыми шагами направился в коридор, открыл дверь ванной и подставил голову под струю воды. Постояв так некоторое время, он встряхнулся и принялся рассматривать свое отражение в зеркале:

«А зеркало-то с трещиной. Не к добру. Когда это Марк успел его раскокать?»

Отражение и без трещины красотой не отличалось – кожа натянута, скулы торчат, а с трещиной и вовсе походило на порванную карту, изображающую вытертого Джокера. Подмигнув своему не шибко симпатичному двойнику и решив с завтрашнего дня взяться за себя всерьез, Стас, насвистывая, отправился обратно на кухню. Приятеля там не оказалось. Зато из коридора доносились приглушенные голоса, потом хлопанье дверей, и, наконец, радостный голос Марк-Антона:

– Ну что? Опоздание экспресса всего тринадцать минут тридцать восемь секунд. Причина уважительная – ремонт путей. Лифта то бишь. Состав подан на запасной путь. Груз получен мной лично и опломбирован. Тащи «баян», скептик. Гусары, радуйтесь!..

Марк прошмыгнул в комнату и Стас, забрав из кухни шприц, пританцовывая и улыбаясь, направился за ним.

– Да здравствуют питерские химики, самые гуманные химики в мире!

Антон торжественно водрузил пузырек на середину стола.

– Ну что, камень, ножницы, бумага?

Хихикая, они как дети разыграли право первого укола. Антон показал ножницы, Стас – бумагу.

– Так я и знал… – протянул он разочарованно.

– Зависть – скверное чувство, – наставительно произнес Антон, садясь в старое «вольтеровское» кресло. В былые времена, когда Антоном владела только одна страсть – музыка, в кресле этом любили посиживать очень даже не последние люди из музыкального мира, и даже сам Иосиф Виссарионыч Кобзон давал как-то наставления юному дарованию, попивая ароматный кофеек, сваренный Марк-Антоновой мамочкой. Конечно, каждый кулик хвалит свое болото, но руль за сто – никто во всей Москве не умел варить кофе так, как она. Собственно, на кофе и слетались в их квартиру всевозможные важные люди, а вовсе не затем, чтобы восторгаться музыкальными успехами тогда еще просто Антона. Мамы давно уже нет, светский салон прекратил свое существование, и даже кошка Фиона, кажется, доживает свои последние месяцы. По их, кошачьим, меркам, она давно рекордсмен – двадцать два года ей стукнуло. Давно на тот свет пора, да, видимо, не хочет Антона одного оставлять.

– Чего изволите? – спросил Стас, направляясь к проигрывателю и перебирая кипу раритетных виниловых пластинок.

– «Пинк Флойд», плиз… Намба фо… – Антон устроился поудобнее и приготовился к уколу. Шприц вонзился в вену как раз на первых аккордах… Антон застыл с блаженной улыбкой на губах.

Стас, выждав положенное для «прихода время», вобрал в шприц свою дозу и склонился над приятелем:

– Ваше время истекло. Не изволите ли уступить место страждущему, сэр?

Ответа не последовало.

– Имей совесть, дядя… – Стас нетерпеливо толкнул неподвижного Антона, тот завалился на бок. Какое-то время Стас просто бездумно стоял, не осознавая происшедшего, потом бросился к телефону:

– Алло, скорая? Человеку плохо… Очень плохо…

Положив трубку, попытался, уже предвидя результат, привести Марк-Антона в себя. Тот сидел в кресле уже чуть криво, блаженная улыбка не собиралась покидать его губ, в отличие от остальных признаков жизни. Стас попробовал нащупать пульс – пульса не было. Дыхания тоже. Стас в панике заметался по комнате, побежал на кухню, налил воды, потом, осознав тщетность своих попыток, обессиленно опустился на пол, обхватив голову руками и раскачиваясь из стороны в сторону. Потом резко вскочил и опять ринулся к телефону.

– Алло, Игорь? Помнишь, ты мне говорил про больницу? Ну что, там укрыться можно? Я сейчас к тебе приеду…

Он попытался наспех уничтожить следы своего присутствия, но, сообразив, что это пустые хлопоты – в таком бедламе чьих только следов при желании не обнаружишь, – Стас торопливо покинул квартиру, протерев заскорузлым вафельным полотенцем наполненный смертью шприц. Улыбающийся Марк-Антон остался дожидаться приезда «Скорой» в обществе Фионы и «Пинк Флойд», которые как раз приступили к исполнению одной из самых мрачных своих композиций.

Наташа чувствовала себя виноватой перед Волковым и от этого злилась на него еще больше.

Несколько дней, проведенных с Филом, пролетели, как в угаре. События наезжали на события, захлестывали ее, приноровившуюся к пресной жизни разведенки. Еще не до конца улеглись впечатления от байк-шоу и хоккейного матча, который Наташе неожиданно понравился, а Темку привел в полный восторг, а в субботу к вечеру они ног под собой не чувствовали, протолкавшись вместе с Темой от клетки к клетке и хохоча до неприличия в зоопарке. Казалось, полный финиш, до понедельника будет отлеживаться, а уже поздно вечером Фил позвонил и объявил, что у него для нее сюрприз и, если она не возражает, он сыграет побудку с утра пораньше.

Она не возражала, поражаясь собственной выносливости. А Темка был просто счастлив, еще бы – столько развлечений подряд! И они на весь день укатили в Михайловское на той же самой выносливой БМВухе, которая неслась по дороге, как резвый молодой олень, презирая то и дело появляющиеся на пути знаки ограничения скорости.

– Ведь ты же отмажешь меня, если менты тормознут? – только и спросил Фил.