Текст книги "Первый Император. Дебют (СИ)"

Автор книги: Анатолий Логинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Незаметно пролетело Рождество. Переболела простудой императрица, вернулись в Ливадию дочери, отосланные на время недуга царя в Ялту. Сандро, планировавший встретить Рождество в Петербурге, по настоятельной просьбе Николая остался и продолжал часто беседовать с царем о флоте, временами поражаясь неожиданным вопросам своего, казалось бы, хорошо ему известного родственника. Например, некоторые изменения в кулинарных пристрастиях царя. Никогда раньше Николай не ел столько студня, и не пил столько водки вместо коньяка. Александр даже занес сей факт в дневник, отметив, как причудливо меняются вкусы после болезни. Впрочем, неожиданно открывшиеся ему другие стороны натуры царя нравились ему все больше и больше.

Российская Империя, Крым, Ливадия, декабрь 1900 г

Николай-Петр сказал, что хочет пройтись один. И пошел прогуляться, несмотря на то, что Аликс явно обиделась. Но на желавшего составить ему компанию Сандро императрица посмотрела так, что тот сам отказался от своего намерения, лишь напомнив о возможной «слабости организма после болезни».

– Ничего со мной не случится. Так хорошо я давно себя не чувствовал, – возразил Николай.

Прихватив с собой монтекристо и десяток патронов, Николай-Петр неторопливо отправился вверх по тропинке. Шел, поглядывая по сторонам и размышляя обо всем понемногу. Несмотря на божественное послание, на заимствованное тело, имеющиеся жизненные навыки и память своего предшественника, временами ему хотелось исчезнуть из этого странного будущего мира. Вернуться назад в свой, пусть хлопотный, кровавый и болезненный, но такой родной восемнадцатый век. И тогда он запирался в комнате или как сейчас, гулял в одиночку. И ностальгия постепенно отступала, и он мог думать о другом…

О том, например, что первый камешек в создание его личной команды положен. Сандро, конечно, преследует свои цели, но так как именно с его помощью может их достичь, то и будет верен именно ему. К тому же Петру-Николаю импонировал интерес Сандро к новой технике. Как у Нартова… А что удалось понять, будто корыстен несколько – то и не беда. Алексашка не меньше этого великого князя любил путать казенный карман со своим, но и дело делал. И этот, похоже, таков.

Размышляя, что надо и министров переставлять, да других людей государевых проверить и перепроверить, он остановился передохнуть. А заодно и покурить.

Из тех министров, с которыми он уже познакомился, ему пока больше всех понравился Витте. Хитрый и скупой, как и положено министру финансов. И с деньгами в Империи по первому впечатлению хорошо. Налоги новые пока вводить не надо, разве что с займами разобраться и с расходами на армию и флот…

Перекурив он пошел дальше, вспоминая три вопроса, которые он, в конце концов выделил, как требующие первоочередного неотложного внимания.

Первым, как он полагал, был дальневосточный вопрос. Аннексия и колонизация Маньчжурии, где, по всем описаниям, климат был более подходящим для крестьянских хозяйств, чем на российской территории. Это устранит зависимость тамошних российских земель от снабжения с европейской части. Но присоединение маньчжурских земель грозило если не конфронтацией, то серьезными осложнениями с европейскими державами. Что вызывало настоящий священный ужас у его министра иностранных дел. Нет, царь его понимал – про Крымскую войну он уже прочел и осознал, что стоило Империи поражение. Но он понимал и разницу в положении России тогда и теперь. В разделе Османской Империи никто из европейцев не был заинтересован. Зато раздел Китая, как заметил император из прочитанных докладов министерства иностранных дел, привлекал многих. А если смотреть непредвзято, этот раздел фактически уже начался. Поэтому высказываемые соображения о том, что в едином Китае нам будет легче противостоять своим конкурентам, он считал недалекими и просто смешными. При известной всему миру продажности китайского правительства надеяться, что только русские будут диктовать свою волю, можно было не больше чем на летнюю погоду в январе на Соловецких островах. Подумав, он решил, что у молящихся об этом монахов надежд может быть поболее. Неизвестно, как Бог на сие посмотрит. Еще одной тревожной нотой в этом вопросе была позиция Японии, войну с которой Сандро уверенно пророчил не далее, чем через три года. А усилить флот и войска в этих отдаленных местностях было сложно. Как из-за невозможности их снабжения из скудных местных ресурсов, а также ремонта оружия и кораблей из-за слабости промышленности.

Вторым неотложным вопросом он решил считать изменения в управлении Империей. С удивлением уяснив, что никого, кто помогал бы его величеству в решении вопросов высшего управления, управлял комитетом министров и объединял деятельность правительства, в России нет. То есть, если брать за аналог большинство европейских систем, император российский был одновременно и главой страны, и своим собственным премьер-министром. В результате чего тратил основное свое время на решение вопросов повседневного управления страной. И не мог даже отвлечься, например, чтобы изучить вопрос с Великим Сибирским путем[9] и Дальним Востоком. К тому же, как среди образованных классов, так и среди правящих кругов, имелось стремление к созданию представительных органов вроде Земского Собора, а то и аналогичного английскому или немецкому полноценного парламента. Судя по реакции внутреннего собеседника, он категорически не принимал созыва таких учреждений в любом виде. А вот Петру казалось необходимым ввести что-нибудь подобное, не только в подражание цивилизованным европейцам, но и для создания отдушины для всех политиканов, демагогов и недовольных. «Пусть уж лучше грызутся между собой и принимают законы, – попытался объяснить он Николаю свои резоны в очередном внутреннем монологе. – Недовольные законами и решениями власти найдут себе виновных в том, что все идет не так, в этих говорунах. И будут бороться с ними, а не с Нашим правительством и не с Нами. Что пример Англии показывает. Однако полновластный, как в Англии, парламент вводить нельзя. Зело парламентом король их стеснен», – Петр еще припомнил Боярскую Думу, в которой старые бородачи грызлись между собой, не мешая ему проводить реформы. Впрочем, Петр и сам не был уверен в правильности своих мыслей, особенно после внутренних диалогов с Николаем и воспоминаний об англицких порядках, поэтому решил позднее проверить и отточить их в беседах со сторонниками этих перемен. С теми, с кем удастся встретиться.

Третьим вопросом, требующим решения, после изучения всей совокупности бумаг и литературы, Петр выделил крестьянский. Что-то его потомки напортачили с освобождением. И дворянство, как видно из прочитанной литературы, поддержать не сумели, и крестьян, похоже, загнали в тупик. Малоземелье, недоимки по выкупным платежам. Наконец голод, особенно такой, как в 1891 году… С этим надо было что-то делать. Переселение в Сибирь и Манчжурию могло помочь. Но оно не решало проблемы недоимок по выкупным платежам. Отменить их – сразу пробить в свёрстанном уже бюджете страны большую дыру. Не отменять – получить недовольство основной массы населения. Которое, если подумать и может стать причиной того апокалиптического видения перед воскресением в этом теле, в итоге. Поскольку из всех изученных исторических трудов следовало, что именно крестьянские восстания были самыми опасными испытаниями для Империи. Один Пугачев чего стоил… Но пока этот вопрос был, по мнению царя, именно третьестепенным. Хотя и важным, и требующим, по всем прикидкам, больше всего расходов…

Спустившись до Каприза, Николай осмотрелся и, зарядив ружье, несколько раз выстрелил в выдающийся на общем фоне белесым цветом камень. Попал. Удовлетворенно улыбнувшись, закурил еще папиросу. Пока курил, с моря налетел прохладный восточный ветер. Поежившись, он приподнял воротник пальто и неторопливо начал подниматься в гору…

Из газет:

«Чины сыскной полиции дознали, что в чайную лавку Краснова, в доме Черепанова, в Сущеве, пришли трое воров – Панасенков («Профессор»), Зюганов («Юзик») и Удальцов («Золотарик») с большими узлами белья и платья, кои и начали тут же распродавать. Часть продали арендаторше чайной, крест. Сойни. Конечно, воры были задержаны. Было выяснено, что белье похищено у А.Р. Карташева, управляющего заводом Эхгольма в доме Грустнова в Сущеве. Проданные вещи отобраны…»

«Московскiя вѣдомости». 23.12.1900 г.

«Вчера, в день Нового года, Москва с раннего утра разукрасилась флагами, и во всех храмах столицы были совершены торжественные литургии, а по окончании их – молебствия с коленопреклонением о здравии Их Императорских Величеств и всего Августейшего Дома. Особенной торжественностью отличалось богослужение в Большом Успенском соборе, где Божественную литургию совершал высокопреосвященный Владимир, митрополит московский и коломенский…»

«Московскiя вѣдомости». 02.01.1901 г

«Германия. Спущенный на днях на воду в Штетине броненосный крейсер «Богатырь», как сообщают газеты, по своим размерам является одним из самых больших судов нашего военного флота… Водоизмещение крейсера 6 300 тонн, машины – в 19.500 индикаторных сил должны давать ход судну 23 узла в час… Все орудия скорострельные…»

«Петербургскiя вѣдомости» 23.01.1901 г.[10]

[1] «Авиационный марш», слова П. Германа

[2] Подлинные записи из дневника Николая II за 26 октября и 6 декабря1900 г. Предложение действительно оборвано на предлоге «до»

[3] Сумасшедший дом

[4] Подлинная запись Николая Второго

[5] Екатерина Первая, вторая и любимая жена Петра Первого

[6] Евдокия – первая жена Петра. Софья – сестра Петра Первого и регентша над ним и его братом Иваном. Свергнута Петром и отправлена в монастырь

[7] «Посмертные записки Пиквикского клуба» – книга, довольно резко высмеивающая английские порядки. Напомню, что Александра воспитывалась в Англии и обожала эту страну. Реальный Николай Второй тоже был англофилом, поэтому выбор этой книги для окружающих должен выглядеть странным

[8] Мадлен (Магдалина) Занотти – старшая камер-юнгфера императрицы Александры Федоровны, приехавшая с ней из Дармштадта

[9] Название Транссибирской железной дороги в то время

[10]Даты в публикациях российских газет даны по старому стилю, в иностранных – по новому. Реальные заметки из газет того времени адаптированы к условиям альтернативного мира

Севастопольская побудка

Наш лозунг должен быть один —

учиться военному делу настоящим образом… [1]

Дневник императора Николая II

1 января 1901 г. Понедельник. Дай Бог, чтобы новый, нарождающегося столетия, год принес России и нам счастье, мир, тишину и преуспеяние.

Верю твердо, что Господь подкрепит меня и наставит вести нашу горячо любимую родину по правому пути – самоулучшения и самоукрепления.[2]

Российская Империя, Крым, Севастополь, начало января 1901 г.

Севастополь зимой беспечен, весел и несколько ленив. Уехали летние курортники, зато на улицах не протолкнуться от морских офицеров и матросов. На зиму все корабли, включая плавающую Практическую эскадру, становились на прикол, находясь в вооруженном резерве. Экипажи переселялись в казармы, а офицеры жили на квартирах. Традиция, оставшаяся со времен парусников, для которых рискованно было ходить по штормовому морю, а сейчас оправдываемая «экономией денежных средств» и «сбережением машин и механизмов». То, что от этого перерыва страдает боевая подготовка, никого особо не волновало, ибо – «так было принято». Но надо признать, что боеготовность Черноморского флота в целом все равно оставалась выше, чем Балтийского. Так было и во время недавнего Рождества и Нового года. Но буквально пару дней назад все внезапно переменилось.

В гавань Севастополя, в которой отстаивались переведенные на зиму в вооруженный резерв броненосцы, вошла личная яхта императора «Штандарт». Так как по флагам было ясно, что самого царя на корабле нет, особого интереса ее прибытие не вызвало ни среди припортовой публики, ни среди зевак. Обычное любопытство, как к любому появившемуся зимой в порту пароходу. Даже когда с борта сошли великий князь Александр Михайлович и какой-то придворный чин, наблюдатели нисколько не взволновались. Ну, приплыли и приплыли, мало ли какие дела могут быть у командира броненосца «Ростислав» и его сопровождающего в Севастополе. Поэтому никто и не заметил, что великий князь и придворный чин сразу посетили дворец на Городском холме, в котором после их визита отчего-то поднялся переполох. И такое начиналось в тот день во всех местах, удостоенных посещением высоких особ.

Сам Александр Михайлович, посетив резиденцию главного командира Черноморского флота и начальствующего над портами, сразу же отправился в казармы своего тридцать пятого экипажа. А его сопровождающий, флигель-адъютант Его Императорского Величества Александр Мосолов, повстречался еще и с градоначальником контр-адмиралом Федосьевым, а также с местным главным жандармом. После чего убыл на яхту, немедленно поднявшую якоря и покинувшую без всяких дополнительных происшествий гостеприимную бухту. Зато великий князь остался в городе. В котором и началось неожиданная для всех и непонятная бурная деятельность.

Сначала по улицам, словно принесенные ветром, забегали озабоченные матросики, вызывая офицеров, оставшихся на зиму в Севастополе, в экипажи. Первоначально только в тридцать пятый, а потом и в большинство остальных.

Наконец обыватели получили новую животрепещущую тему для обсуждения. На стоящих в гавани броненосцах «Синоп» и «Ростислав», входивших в Практическую эскадру, а также на «Двенадцати апостолах» неожиданно появились команды и начались работы по расконсервации. Причем велись они авральными темпами, словно перед войной, к работам привлекли даже рабочих с заводов.

В городе сразу же поползли самые разнообразные слухи и среди жителей постепенно образовались три группы. Первая, самая малочисленная, утверждала, что это действительно подготовка к Высочайшему смотру и учениям с выходом в море. На это две другие отвечали с усмешкой, что такого просто не может быть, потому что такого никогда не было. А вот при угрозе войны, как в 1897–1898 годах, во время армянских волнений, Практическая эскадра была в кампании даже до мая. На резонные же замечания, что к походу готовятся только три броненосца и несколько малых судов, а не все, эти собеседники отвечали, что, скорее всего, просто не хватает возможности готовить сразу весь флот. При этом все сторонники угрожающего войной положения тоже разделились на две неравные группировки. Меньшая утверждала, что намечаются какие-то очень нехорошие события в Турции и флот готовят к ним. При этом самые отчаянные делали намеки на возможность решения проблемы Проливов. Но самая многочисленная связывала эти приготовления с событиями в Китае, где еще продолжались отдельные вспышки боксерского восстания, а заодно и переговоры о будущей судьбе этой страны. Эти с таинственным видом намекали, что «англичанка гадит» в Китае и Европе, а поэтому срочно готовят флот к возможной «демонстрации» у Босфора.

В салоне жены градоначальника, который часто посещали не только местные гражданские чины, но и офицеры флота, был намечен званый ужин, переходящий в прием «для своих». И сегодня его как раз посетили двое из них – командир «Двенадцати Апостолов» капитан первого ранга Вишневецкий и старший офицер «Ростислава» лейтенант князь Путятин. Поздоровавшись и оставив с разрешения хозяйки кортики на столике перед зеркалом в передней, они практически одновременно вошли в гостиную. Где их встретило приветственным гулом собравшееся общество.

– Федор Федорович, Николай Сергеевич! Ну наконец-то. Проходите, проходите, присаживайтесь господин капитан первого ранга, господин лейтенант, князь!

– Познакомьтесь – чиновник по податному ведомству господин Игнатьев.

– Очень приятно, очень!

– Господа, господа. Я думаю, мы наконец-то сможем внести ясность в наш безрезультатный спор!

– А о чем спор, господа? – удивился Федор Вишневецкий.

– О ваших же кораблях, господа офицеры.

– О наших броненосцах? И спорить не о чем, – удивился уже Николай Путятин, одновременно ловко заправляя предложенную ему салфетку. – Готовимся к практическим стрельбам и Высочайшему смотру.

– Зимой? Из каких соображений? Беспрецедентно! – удивилось сразу несколько гостей.

– Его Императорскому Величеству виднее, – ответил, как старший по званию, Вишневецкий. – Государь, как мне кажется, решил проверить нашу готовность к возможным внезапным изменениям обстановки на море.

– Наше дело стрелять и топить врагов, а зачем и почему – командиры знают, – попытался перевести разговор в шутку Путятин. Впрочем, ему это не удалось, но тут вмешалась сама хозяйка дома, по-простонародному предложив гостям «отведать, чего бог послал». В результате все разговоры о серьезных вещах на время утихли, сменившись обычными застольными переговорами.

Зато потом, удалившись в курительную комнату, спорщики опять вернулись к прежней теме.

– Нет-с и нет-с, господа. Ни за что не поверю просто в желание Его Величества. Это какой-то очень хитрый план-с, – модный адвокат и по слухам, почти миллионщик, говорил, словно в суде, напористо и убежденно. – Судите сами, господа. Англия-с, сейчас, не в лучшем положении. В Трансваале буры бьют их войска, как хотят-с. В Китае им получить особых привилегий не удалось, а потери были как бы не больше, чем наши-с. Так что именно сейчас англичане могут пойти на любые авантюры-с.

– Владимир Данилович, вы не правы, – возражал ему барон Нольке, чиновник по особым поручениям при градоначальнике. – Англия, ввиду трудности своего положения, наоборот – не будет рисковать никакими авантюрами. Им сейчас бы с собственными бедами разобраться. Так что виновник – Турция и только Турция. От османов всего можно ожидать, господа, всего. Не так ли, князь? – неожиданно обратился он к скромно сидящему в стороне Путятину.

– Не могу сказать ничего определенного, господа, – ответил лейтенант. – Меня сейчас заботы по корабельной части занимают почти круглосуточно. Ведь с трудом успеваем к назначенному сроку, ей богу. Матросики и мастеровые как загнанные лошади, а нам, господа, и отдохнуть в приятной компании за редкое счастье выпадает.

– Да, неслыханное дело-с, – согласился адвокат. – А что скажет нам Федор Федорович? – ловко сменил он фронт словесного наступления.

– А то и скажу господа, – оторвавшись от трубки, которую с наслаждением раскуривал, заявил капитан первого ранга. – Что ничего необычного на горизонте не видно, кроме необходимости ввести корабли в действие. Да и как правильно заметил мой коллега, у нас сейчас забот столько, что ни о чем постороннем думать не приходится. Причем Николаю Сергеевичу и его сослуживцам как бы не легче будет – они, что не говори, в Практической эскадре состояли. А мне и моим подчиненным корабль из длительной стоянки в вооруженном резерве готовить к походу приходится. Так что прошу извинить, но долго я с вами не задержусь. Если бы не любезное приглашение Екатерины Матвеевны, я бы и посейчас на борту броненосца находился.

И курительная опять загудела пылкими спорами. Уже не втягивая в разговор офицеров, спорщики по очередному разу приводили одни и те же аргументы, стремясь подтвердить свою точку зрения. Прервало спор только появление хозяина дома, наконец-то вырвавшегося из круговерти дел по подготовке встречи высочайшей особы.

Еще через пару дней в гавань вновь прибыла яхта императора. Только теперь ее ожидала торжественная встреча, с выстроенными шпалерами войска и матросов, с оркестром и приветственными речами представителей местного общества. Впрочем, встреча надолго не затянулась, Николай, быстренько обойдя войска и поприветствовав встречающих, приказал закончить торжественные мероприятия. Собравшееся начальство и прибывшие на яхте споро расселись по коляскам и, в сопровождении почетного конвоя, умчались к железнодорожному вокзалу. Там государь попрощался с женой и детьми. Причем дочерям, как отметили многие зрители и, особенно, зрительницы, уделил больше времени, чем императрице.

Сразу же после проводов семьи, император, любезно извинившись перед градоначальником и отговорившись недостатком времени на развлечения, вместе с великим князем и главным командиром Черноморского флота адмиралом Тыртовым отправился в порт. Там Николай, оставив большую часть свиты на берегу, отправился на броненосец «Ростислав».

Черное море, эскадренный броненосец «Ростислав», январь 1901 г.

Проснулся… Николай… да, теперь он уже и мысленно привык называть себя этим именем, в великолепном настроении, пожалуй, впервые за прошедшее время в этом теле. Осмотрелся, со сна вновь привыкая к окружающему. Конечно, командирская каюта ему нравилась больше самых роскошных помещений в Ливадийском дворце. Ему вообще нравились небольшие помещения, но выселить командира корабля из собственных апартаментов было не в его власти. И его поселили, как положено в адмиральском салоне, большом и излишне, на его вкус, роскошно отделанном. Однако настроение это сохранялось во время утренних процедур, одевания и завтрака. Николай чувствовал себя почти счастливым. Ему уже давно хотелось посмотреть чудеса, придуманные потомками, вблизи. Пощупать руками, увидеть глазами, посмотреть на результаты. И вот он в море на одном из новейших броненосцев. В этот момент, совпавший с появлением его на верхней палубе, настроение стремительно сменилось на мрачное, готовое в любой момент сорваться в гневное. Он вспомнил вчерашний день и его результаты…

Еще собираясь устроить внезапную проверку состояния флота, Николай вспомнил, что в октябре прошлого года лично наблюдал за стрельбой Практической эскадры по берегу. Отстрелялись тогда моряки, по сохранившимся впечатлениям, отлично. Но флот создается не для борьбы с берегом, а для действий на море! Поэтому он приказал приготовить плавающие щиты нескольких размеров.

Оказалось, что щитов успели сделать меньше, чем он пожелал. Это не считая того, что корабли вооруженного резерва, которые должны выходить в море через трое суток в полной готовности к бою, опаздывали со сроками готовности. Из трех броненосцев и двух минных крейсеров к походу в заданные сроки успел изготовится только «Ростислав». Причем на нем тоже оказалась много мелких неисправностей, которые устранялись в хорошем темпе лишь благодаря своему августейшему командиру и старшему помощнику. «Синоп» опоздал на сутки, а «Двенадцать апостолов» аж на трое суток по сравнению с установленным временем. Об этом исправно доложил отправленный именно с этой целью Мосолов. Если бы Николай сразу не дал морякам для подготовки неделю, пришлось бы ему болтаться на рейде в ожидании опаздывающих.

А вчера случился очередной конфуз. По сигналу броненосцы застопорили свои машины и спустили за борт пирамидальные щиты. Построившись в колонну, бронированные гиганты увеличили ход и, отойдя от щитов на расстояние кабельтов сорок, повернули обратно. Последовательно ложась на новый курс, эскадра готовилась к стрельбе. Император, стоя на мостике, наблюдал за действиями командира и лейтенанта Веселовского. Но потом отвлекся, поднял бинокль и стал внимательно рассматривать на идущий впереди «Синоп» и флажные сигналы, поднятые на единственной мачте флагманского корабля.

По команде адмирала Андреева, который, чтобы не стеснять государя и его свитских, командовал сводной эскадрой с броненосца «Синоп», произвели прицеливание, продолжая заряжание орудий. Таким образом эскадра маневрировала в виду щитов до сближения с ними на дистанцию в тридцать кабельтов, все время определяя дальномерами расстояние для установки у орудий высоты прицелов.

На «Ростиславе» внезапно для него, заставив Николая вздрогнуть, выстрелила шестидюймовая пушка. И сразу же громыхнули орудия двух остальных броненосцев. Вслед за первыми выстрелами дробно застучали остальные шестидюймовки, а затем в их стрельбы солидным басом ворвались выстрелы главного калибра. Выглядело внушительно, вот только наблюдаемый в бинокль эффект от всего этого действа оказался ничтожным. Вокруг щитов поднимались всплески от падающих снарядов. Как заметил Николай, ориентироваться по ним у наводчиков получалось хуже, чем по взрывам снарядов на берегу. Снаряды тоже показали себя на самым лучшим образом. Пара-тройка из них, как пояснил сразу Сандро, из состоявших в боекомплекте чугунных гранат, развалилась неподалеку от кораблей, прямо в воздухе, едва вылетев из стволов. Несколько удачных попаданий в крепко сколоченные мишени было, но снаряды просто пронизали их насквозь, не взорвавшись. Потом вдруг рыскнул на курсе, словно норовистая лошадь, «Двенадцать апостолов». Едва не заскочив в сектор стрельбы «Ростислава», он все же успел развернуться. Но тотчас поднял какие-то сигнальные флаги, которые немедленно перевел наблюдатель, прокричавший:

– На «Апостолах» подняли «Не могу управляться»!

Почти одновременно вдруг замолчала кормовая башня главного калибра «Ростилава». Царь вначале решил, что это сделано специально, из опасения попасть в неуправляемый броненосец. Но тут же по невольно вырвавшемуся ругательству Веселовского (старший артиллерийский офицер) понял, что что-то сломалось. Позднее Сандро рассказал ему эпопею с системой отката орудий. Как случилось и в этот раз, часто срезались болты крепления. Были и другие неполадки. Об этом в Морской Технический Комитет уже докладывали, но пока действенных мер по исправлению не предпринималось.

Через несколько минут «Двенадцать апостолов» вернулся на свое место в строю. Стрельбы продолжались, по мере приближения к щитам огонь становился все точнее и точнее. Наконец все три мишени были поражены, причем первым справился все тот же броненосец с именем двенадцати святых.

А потом минные крейсера приволокли еще один щит, побольше, до того отстаивавшийся у берега. Теперь по нему пытались стрелять всей эскадрой. Тут же выяснилось, что одновременная стрельба не дает определить точное расстояние никому, даже на расстоянии пары десятков кабельтовых. Стрельбы задробили по приказу адмирала и потом долго тренировались в определении расстояния до щита на разных курсах и дистанциях, одновременно тренируясь в заряжании и разряжании орудий. Такая примерная стрельба производилась еще и на контргалсах и различных курсовых углах.

Ночь эскадра провела в месте проведения стрельб, причем под утро была сыграна внезапная тревога. Матросы и офицеры, негромко ругаясь, заняли места по боевому расписанию. Часа полтора тренировались в отражении минной атаки, условно обстреливая в свете прожекторов имитирующие ее минные крейсера.

Воспоминания о четких действиях команд ночью несколько успокоили императора. А утренняя церемония заставила вообще отложить размышления на потом. После же построения царь едва не столкнулся со спешащим куда-то офицером в форме серебряными погонами. Он, вытянулся во фрунт, словно молодой солдат и представился младшим инженер-механиком Гавриловым.

– А вы куда спешите, господин… инженер-механик, – улыбнувшись, уточнил Николай.

– Да, Ваше Императорское Величество, спешу! В машинное…, – замялся офицер.

– Ага. Мне тоже будет интересно там побывать. Не сопроводите меня и заодно не покажете, что там и к чему? – снова улыбнулся царь.

– Но, Ваше Императорское Величество, там… – офицер еще больше расстроился. – грязновато-с там, прошу меня извинить. Машины…

– Я понимаю, – мягко ответил Николай. – Думаю, что сменное платье для меня все же найдется, – и обернулся к словно бы случайно сопровождавшему его лейтенанту.

– Так точно, Ваше Императорское Величество! – если лейтенант и был удивлен неожиданно просьбой, то внешне ничем это не выдал.

В результате Николай вместе с Гавриловым оказался в машинном. Где внимательно понаблюдал за мелким ремонтом одной из машин, а затем посетил котельное отделение. Где некоторое время, к удивлению, и даже к ужасу сопровождающих, покидал уголь в топку вместе с матросами-кочегарами. Потом заинтересовался котлами с нефтяным отоплением и долго расспрашивал Гаврилова о их преимуществах и недостатках.

Российская Империя, Санкт-Петербург, Тверская улица, январь 1901 г.

Гостиная выглядела типично для петербургского доходного дома средней руки.

Неудобная мебель модного и непременного в последнее время, как снег зимой, стиля модерн с сероватой обивкой, расставленная с претензией на уютность. Угол занимало пианино. Которое, сейчас, надо признать, никого из присутствующих не интересовало, так как у них имелось более интересное занятие. Прибывший на днях из Москвы присяжной поверенный Извеков, Сергей Маркович, рассказывал последние новости и слухи о самодержце всероссийском. Сергей Маркович состоял в том слое людей, которые создают в империи скромный, но солидный фон для блистания звезд света и полусвета. Такие как он заполняли кресла в театрах, нижние трибуны во время скачек, ужинали и завтракали в модных, пусть и не всегда дорогих ресторанах, подписывались на популярные газеты и заказывали платье у дорогих портных, и в целом составляли то, что называлось «обществом». Манеры его были уверенны и свободны, взгляды – либеральны и даже где-то революционны, поскольку ныне это было модно, но все в пределах допустимого тем же обществом уровня фронды.

– … Да, господа, можете мне не верить, но сам Сергей Александрович в полном недоумении и раздрае чувств! – как «истинный демократ» Сергей Маркович опустил титул московского генерал-губернатора, но все и так поняли о ком идет речь. – После ужасного самодурства ЕГО, в Севастополе, никто не может знать, что воспоследует дальше. А ОН, говорят, сидит, как сыч, в Александрии и чего-то ждет.

– Сергей Маркович, а что на самом деле в Севастополе происходило? Расскажите нам, коль вы все знаете наверняка, – попросил его один из собеседников, тоже присяжной поверенный, но менее известный, чем Извеков.

– Да, да, просим – поддержали его еще несколько голосов.

– Как вы знаете, – горделиво заметил Сергей Маркович, – у меня есть знакомства в кругах…, – все промолчали, но кое-кто подтвердил слова юриста утвердительным наклоном головы, – так вот… они рассказывают, что ОН не только потребовал вывести зимой суда в плавание, что не имеет прецедентов. Но еще и заставил стрелять по мишеням в бурном в сию погоду море! А когда из-за этого случились поломки в орудиях… – он замолчал, нагнетая обстановку, словно на рассмотрении дела в суде. Дождавшись единодушной заинтересованности собеседников, даже дам, которых до того больше волновала новость об охлаждении между августейшими супругами, Извеков продолжил, – ОН вошел в неистовство и, как рассказывают, по прибытии в порт кричал на адмирала Тыртова, словно на мальчишку. И выражения при сем использовал, более подходящие извозчику, – переждав бурю удивления и негодования, юрист снова овладел вниманием слушателей. – Наблюдающих же за строительством «Ростислава» повелел понизить в должностях и штрафовать на суммы ремонта орудий.