Текст книги "Лихоманка"
Автор книги: Анатолий Чупринский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)
Анатолий Чупринский
Лихоманка
1
Жизнь стала лучше. Богаче, сытнее и веселей. Достаточно бросить взгляд из окна электрички на проплывающие мимо особняки, коттеджи и роскошные загородные дома, как мухоморы после дождя выросшие по всему Подмосковью, чтоб убедиться в справедливости этого утверждения.
Улицы писательского дачного поселка вблизи Истры неподалеку от деревни Алешкино, обозначались без затей. Первая, вторая, третья… десятая. Центральная, рассекающая поселок ровно пополам именовалась, разумеется, Бродвей. Как же иначе. Справа северные улицы, слева южные. Хотя, вполне могли бы обойтись без этих американских штучек. На каждой улице обитал в настоящем или жил в прошлом какой-нибудь заметный писатель. Или спортсмен. Или просто яркая личность. Вроде Феликса Куприна. Но о Феликсе Куприне чуть позже.
Шестой южной, к примеру, вполне можно было бы присвоить имя прославленного хоккеиста Владимира Сидорова. Неоднократный чемпион мира и Олимпийских игр. Чем не достойный человек? Первая северная могла бы носить имя поэта Фатьянова. Кто станет спорить с подобной кандидатурой?
С четырех сторон сосновый лес. Тишина, чистейший воздух. Идеальные условия для творчества, приготовления шашлыков и взращивания зеленых помидоров. Любители рыбной ловли и водных процедур тоже не обделены. В полутора километрах Истринское водохранилище. Для совсем ленивых при въезде в поселок пожарный котлован, с годами превратившийся в миниатюрное озеро. Только парочки белых лебедей до полной гармонии не хватало.
Рай, одним словом.
Писательский дачный поселок – мир замкнутый, своеобразный. Чихнешь на третьей улице, с девятой тут же услышишь:
– Что б тебе… ни тиражей, ни публикаций!
Все про всех все знают. Что было, что есть, что будет. И дело тут не только в отличной слышимости. Хотя и в ней тоже. Каждый круглосуточно под беспощадным оком соседских рентгеновских глаз. Не укрыться, не спрятаться. Нечего даже и пытаться. Любая новость передается неведомым образом из одного конца поселка в другой быстрее сотовой связи. Такова специфика.
Любой рай превратить в склочную коммуналку, раз плюнуть.
Нарушали хрупкую идиллию, лишали покоя и сна, разрушали и без того шаткое здоровье обитателей писательского поселка не столько бездарные соседи-завистники, сколько внуки. Точнее, уже правнуки, кои расплодились прямо-таки в геометрической прогрессии. К великому сожалению, правнуки не унаследовали культурного багажа своих прадедов. Чихали они на традиции хорошего воспитания и нормы человеческого общежития.
Поколение «Пепси», несчастные существа, что с них взять.
Внуки наезжали шумными компаниями каждую пятницу и субботу на шикарных иномарках. Жарили шашлыки, в немыслимых количествах поглощали пиво и вино. Золотая молодежь, «мутанты-мункурты», по выражению все того же Феликса Куприна, резвились обычно две-три ночи напролет. Визжали крайне аморальные девицы, гремела разнузданная порочная музыка, сходили с ума собаки, страдали от негодования и бессонницы коренные дачники из последних могикан.
– Помогите-е!!!
Взволнованный девичий крик метался над сонным поселком. Но ни одна из дверей дач или хотя бы уличная калитка, не хлопнула, не заскрипела.
– Люди-и! Помогите-е!!!
Надрывалась девушка в окне где-то на второй северной улице. Ответом ей была равнодушная тишина, прерываемая только недовольным лаем собак.
Маша мыла «Мазду». Обтягивающие, чуть приспущенные на бедрах джинсы. На груди тряпочка, эдакое подобие кофты, обнажающее спину и большую часть живота. Волосы сзади собраны в веселый белый хвостик. Она с пластмассовым красным ведром в одной руке и тряпкой в другой, порхала вокруг серебристой сверкающей иномарки, и что-то напевала себе под нос. По сторонам не смотрела. И так была уверена, на нее глазеют все дачники, гуляющие по центральной улице писательского поселка. И, разумеется, бдительные соседи из-за заборов.
Посмотреть и вправду было на что. Изящная молодая девушка, порхающая вокруг изящной дорогой машины. Отец Александр Чистовский раз в неделю перед помывкой выгонял машину на общую улочку. Трепетно оберегал экологию своего обширного персонального дачного участка. Чем естественно вызывал недовольство, и даже сдержанный гнев соседей. Потому и сбагривал эту неприятную процедуру на свою семнадцатилетнюю дочь.
«Интересно! Куда она пойдет вечером?» – думал Валерий Шагин, наблюдая за ней из окна кабинета со второго этажа.
Он сидел за столом и, подперев голову рукой, что-то вяло черкал шариковой ручкой на листе бумаги. В основном рисовал чертиков и маленькие домики для гномов. Сбоку на столе по экрану старого компьютера на фоне голубого неба вяло плавали игрушечные самолетики.
Уже который день Шагину катастрофически не работалось, не писалось. Хоть башкой о стенку бейся. «Ни дня без строчки!», вертелся у него в голове девиз Юрия Олеши. Но ведь и по строчке в день тоже нельзя.
«Не иначе опять к своей подруге Кате на восьмую улицу».
– Где мои семнадцать лет? На Большом Каретном, – усмехнувшись, вслух пробормотал Шагин.
Но, вспомнив какой сегодня день, резко помрачнел.
Ровно два года назад на этой даче нелепо погиб его сын Андрей. Одногодок соседки Маши Чистовской. Погиб как-то обыденно и беспощадно. Вошел в душ, закрыл за собой фанерную дверь и… больше не вышел оттуда.
Когда, спустя минут сорок Валера распахнул дверь душа, он увидел у стены обвисшее голое по пояс тело и уже мертвое с чудовищно выпученными глазами лицо. Левая рука сына была задрана вверх, она судорожно стискивала выключатель. Очевидно, сильно вспотевший Андрей, войдя в душ, первым делом, естественно, решил зажечь свет. Протянул руку к старому, постоянно искрящему выключателю, да так и не смог больше ее оторвать.
Дальнейшее запомнилось урывками. Было как в каком-то липком густом тумане. Как в кошмарном сне…
Шагин помнил, как почему-то медленно отступил от распахнутой фанерной двери душа, не имея сил переступить этот проклятый порог, прислонился спиной к стене сарая и медленно сполз вниз, опустился на корточки…
Он мгновенно осознал тогда, сын мертв. Все! Он уже давно мертв! Его уже не воскресишь и ничем не поможешь.
Помнил, как дико закричала на весь поселок соседка Валентина… Помнил, как прибежал похожий на уменьшиную копию Льва Толстого другой сосед, бородатый Феликс Куприн, и начал названивать по сотовому в «Скорую помощь»…
Потом… еще какие-то дачники.… Кажется, промелькнул Саша Чистовский, отец Машеньки. Вроде, именно он вызвал из Истры милицию…
Перед глазами Валеры плавали разноцветные круги и кольца. Сходились и расходились в разные стороны. Сквозь белесую пелену он едва различал в тумане какие-то знакомые и малознакомые лица, слышал чьи-то голоса, но ни черта не понимал, о чем они говорят… В голове вертелась одна единственная мысль.
«Надо скрыть от Лиды. Она не должна знать. Она не выдержит».
Тогда Валере Шагину впервые в жизни стало плохо с сердцем. До того дня он и не задумывался, с какой стороны оно находится.
Тысячи раз потом душными бессонными ночами, Шагин казнил себя, что не поменял во время проводку, не уберег сына. Опасался чего угодно, наркотиков, дурных компаний, СПИДа, наконец. Только не электричества.
Несправедливо! Господи, как это чудовищно несправедливо!
Сыну только-только исполнилось пятнадцать. Жить бы еще, да жить!
Наблюдая за развитием его отношений с соседкой по даче Машей Чистовской, Шагин довольно часто глупо фантазировал. В один прекрасный день они, держась за руки, поднимутся к нему наверх в кабинет. Сын Андрей выступит чуть вперед и мрачно и решительно выпалит:
– Мы решили пожениться!
Машенька будет смущаться и непременно покраснеет. Она всегда легко краснеет. В этом случае Шагин нахмурится, отложит в сторону рукопись, строго поглядывая обоим в глаза, начнет набивать трубку. Нарочито медленно, в три приема, по всем правилам. Где-то в глубине, в самом тайнике души слегка позавидует сыну.
Раскурив трубку, с удовольствием выпустит длинную струю дыма в потолок. И только потом, тяжело вздохнув, даст свое родительское благословение.
Несправедливо! Несправедливо!
Шагин уже второй год каждое лето жил за городом в полном одиночестве. Жена Лида, после смерти сына ни на какие уговоры не поддавалась, так ни разу и не приехала на дачу. Ее можно было понять. Здесь об Андрее напоминало все.
Приблизительно через полгода после похорон Андрей начал, чуть ли не ежедневно являться Шагину. Собственно, не совсем точно, «являться». В мыслях он всегда присутствовал где-то рядом. Просто когда отступила первая нестерпимая боль, ушла, глубоко запряталась внутрь и затаилась там, Шагин незаметно для себя, для окружающих, начал постоянно беседовать с сыном.
Давал советы, как следует мужчине поступать в тех или иных ситуациях, делился воспоминаниями о своем детстве, отрочестве и юности, в абсолютной убежденности, уж лично его-то опыт, «сын ошибок трудных» поможет Андрею избежать подобных. Расхожую мысль, чужой опыт никогда не становиться собственным, Шагин отбрасывал, наивно полагая, уж они-то с сыном являются исключением.
Чаще всего в этих фантазиях сын только иронически усмехался на все поучения, наставления отца и, как в реальной жизни, молчал. Партизан на допросе в гестапо, диссидент в кабинетах КГБ. Весь в Лиду.
Словом, в том, что сын продолжает жить, существовать где-то рядом в другом измерении, в другой жизни Шагин даже не сомневался.
После сорокового Валера Шагин с головой бросился во всевозможные халтуры, с остервенением кинулся зарабатывать деньги. Вовсе не потому, что был жлобом. Писательских и издательских заработков им с Лидой вполне хватало. Не шиковали, но и не голодали. Вели достойный уровень жизни. По их понятиям достойный. Бежать, задрав штаны за олигархами, магнатами, новыми русскими или просто за более удачливыми друзьями, подобное ему и в голову не приходило.
Хотя, если совсем честно, последние годы Валерий Шагин вел образ жизни бедствующего литератора-прозаика. В узких кругах популярного. Пять лет назад он неожиданно для всех кинулся в бизнес, зарегистрировал собственное небольшое издательство «Пумма», которое практически состояло из него самого и приятеля Игоря Перкина, художника иллюстратора. Выпустил несколько хорошо распроданных книг, но дальше дела в финансовом смысле покатились под горку.
Долги, кредиты, займы под частное слово… Занять, перезанять… Бедность схватила за горло костлявой рукой и медленно, но верно сдавливала все сильней. Выручала старенькая «Ока», безотказный ослик, маленькая, экономичная, неприхотливая машина. Мечты о чем-то большом, мерседесообразном, джипоподобном пришлось засунуть куда-то очень-очень далеко.
После смерти сына Шагин сознательно начал нагружать себя все большим и большим количеством дел. Бомбил направо и налево на старенькой «Оке». Подвозил одиноких вечно опаздывающих на работу женщин до метро. С двумя из них у него даже сложились неплохие приятельские отношения.
Потом дал объявление в газету «Из рук в руки» и начал издавал за счет авторов небольшими тиражами повести и рассказы начинающих, в основном молодых и зеленых. Даже зачем-то согласился встречать после школы соседского первоклассника Мишу. За символическую плату пять раз в неделю.
Только б не останавливаться, не задумываться, не оглядываться назад. Но и деньги, конечно, деньги проклятые.
«Небеса не помогают людям, которые бездействуют!», постоянно цитировала Софокла еще в детстве мать Валеры.
Деньги, деньги… Их вечно не хватало, даже на самое необходимое.
А надо было продолжать жить.
Шагин переменил позу. Он всегда на даче за столом сидел, сильно ссутулившись и закинув ногу на ногу. Какая-нибудь из них постоянно затекала. Приходилось чуть приподниматься из-за стола и перекидывать ноги наоборот. Чаще всего левую на правую. Компьютер по-прежнему демонстрировал самолетики.
Соседка Машенька за окном по-прежнему драила и без того сверкающую «Мазду» и что-то напевала себе под нос. Изредка, незаметно для окружающих, (только не для Шагина!), бросала на его окно быстрые взгляды.
В это лето работалось Валерию Шагину на даче особенно отвратительно. Почти не работалось. Хоть он и пытался убедить окружающих, да и себя самого, три-четыре дня в неделю за городом крайняя необходимость.
Теперь он и сидел за столом и самоотверженно пытался начать работать. Вернее, глазел на молоденькую соседку Машеньку Чистовскую. Она его не могла видеть, только догадывалась о его присутствии на втором этаже. Сквозь зелень деревьев и пыльное окно с улицы что-либо разглядеть внутри дома невозможно.
Вот Маша под окном закончила драить машину, окинула критическим взглядом кузов машины и сама себе одобрительно кивнула головой.
Вот бросила последний быстрый взгляд на окно Шагина и, выплеснув остатки воды из ведра в канаву, скрылась за воротами особняка.
Совсем недавно, вот так же хлопнув створкой, за этими воротами исчезла нескладная угловатая девчонка. Ушла навсегда. Чтоб в следующий раз появиться взрослой девушкой, молоденькой женщиной.
Это началось ровно два месяца назад.
Два месяца назад ранней весной, Валерий Шагин случайно встретился с сильно повзрослевшей за зиму Машей у калитки своей дачи.
И они встретились глазами.
До этого момента они, как-то так всегда случалось, внимательными взглядами не встречались. Привет, привет, все дела. А тут… он в то же мгновение вдруг почувствовал, на него накатывает какая-то волна щемящей тревожной боли.
Перед ним стояла и в упор, с вызовом и надеждой смотрела прямо в глаза влюбленная молоденькая женщина.
Ошибки не было! Такое ни с чем не перепутаешь. Машенька явно была неравнодушна к нему. Именно к нему. Не к его сыну Андрею. К нему.
Как он раньше не замечал этого? Где были его глаза? И весь так называемый жизненный опыт. Как вспышка молнии к Шагину пришло понимание, ясность.
Стало быть, с сыном Андреем она общалась только затем, чтоб быть ближе к нему? Именно к нему, молодому человеку «третьей свежести». Мысленно, Шагин называл себя только так. А после смерти сына периодами вообще чувствовал себя глубоким старцем. В сорок-то лет!
«Только этого не хватало!» – испуганно пронеслось в первое мгновение у него в голове. «Может, пройдет, рассосется как-нибудь?».
В тот день они, казалось, бесконечно долго стояли у калитки и вели какой-то пустой необязательный разговор. А когда он случайно коснулся ее руки, просто так, без всякой задней мысли, вообще началась какая-то виртуальная мистика. Между ними вспыхнула и засветилась ослепительным искрящимся светом вольтова дуга. Он почувствовал, все в нем перевернулось. Но и тогда еще не сразу не до конца понял, что это. Почувствовал только восторг и испуг.
Подобное с ним случилось только однажды. Но лишь что-то отдаленно похожее. В школьные годы. В восьмом или девятом классе. Ту девочку звали Лида. Возможно, он и на своей теперешней женился, только потому, что она напоминала ему ту девочку из параллельного класса.
И вот теперь…
– Почему у меня до сих пор нет вашего телефона? – спросила Маша.
Ее большие светлые глаза смотрели на Шагина строго и даже осуждающе.
– Диктуйте, забью себе в мобильник.
Недавно отец подарил ей одну из последних моделей, самую навороченную. Естественно, Мария не упускала случая продемонстрировать свой аппарат.
– Легко, – кивнул Шагин.
И скороговоркой продиктовал свой номер.
– Будем связаны радиоволнительными связями, – добавил он в своей обычной иронической манере.
– Ладно вам! Мы уже давно связаны, – сказала Маша, не поднимая головы.
Искрящаяся вольтова дуга светилась все ярче, расширялась. Теперь она уже окутывала этих двоих у калитки прозрачной белесой пеленой, как бы, отгораживала куполом от внешнего мира.
Дальше еще хуже. У Шагина внезапно мелкой дрожью затряслись руки. А на лице, наверняка, появилась испуганная виноватая ухмылка, как у первоклассника. Во всяком случае, именно так подумалось Шагину. Он быстро спрятал руки за спину, согнал с лица эту дурацкую ухмылку и нахмурился.
Вернее, попытался это сделать.
Машенька, казалось, не замечала этого, никак не реагировала. Продолжала нажимать на кнопки мобильника. И изредка поглядывала на него строго и требовательно. С открытостью и вызовом взрослой женщины.
– А ты уже совсем взрослая, – глухим голосом сказал Шагин.
– Заметили, наконец-то! – язвительно отозвалась она.
– А ведь я помню тебя еще вот такой…
Валера поднял ладонь где-то чуть повыше своего колена.
– Ладно вам! Без экскурсов в древность, – сказала Маша.
– А теперь…
– Теперь вы, наконец-то, обратили на меня внимание. Спасибо!
– Ты такая… совсем новая, незнакомая, – глупо отметил Шагин.
Вольтова дуга светилась все ярче и ярче. Заполоняла своим нестерпимым светом уже всю округу. Писательский поселок со всеми его обитателями и их заботами, окрестные леса и поляны, деревню Алешкино на возвышенности…
– Этой зимой я стала женщиной, – внезапно отвернувшись и поглядывая по сторонам, ровным голосом сказала Маша.
– Машенька! – выдохнул Валера.
– Конечно, я хотела, чтоб это были вы, даже мечтала об этом. Но так уж случилось. Вас не напрягает, что я так откровенно?
Белесый защитный купол с треском лопнул, как гигантский мыльный пузырь.
Именно, мыльный! У Шагина невольно начали чесаться глаза. Того гляди навернуться слезы. Вот только этого еще не хватало!
Но искрящая вольтова дуга между ними не исчезла. Она так же угрожающе гудела. И в этом мерном мягком гуле слышался зов любви.
– Машенька!
– Хочу, чтоб в наших отношениях с самого начала была ясность. Без лжи.
– Машенька!
– Ладно вам! Не удивляйтесь, сейчас другое время. От девственности надо избавляться как от гланд. Чем раньше, тем лучше.
Она говорила все это ровным спокойным тоном. Будто рассказывала о своих предстоящих вступительных экзаменах в МГУ. Только в ослепительном сумасшедшем свете вольтовой дуги можно спокойно и просто произносить подобные слова.
Шагин несколько раз невольно оглядывался по сторонам. В поселке, как известно, у каждого столба, у каждой калитки имелись длинные уши.
Но юную Марию Чистовскую это ничуть не беспокоило.
Короче, тогда в тот день Валера Шагин очень сильно испугался. Внезапно вспыхнувшая вольтова дуга кого угодно испугает. Она ведь и убить может.
Он никогда не испытывал ничего подобного. И теперь не мог ошибиться. Любящая женщина выдает себя с головой глазами. Достаточно проследить за любой из них, увидеть, как, какими именно глазами они смотрят на того или иного мужчину, чтоб тайное стало явным. Нет, он не ошибался.
Эту фантастическую вспышку тока высокого напряжения, искрящую вольтову дугу, белесое облако успели увидеть и зафиксировать многие в поселке. Иначе и быть не могло. Подобное невозможно было не увидеть, не заметить.
Уже через пару часов поселок загудел, наполнился слухами, домыслами. Как осы, шмели и шампанские мухи слухи множились, пересекались, сталкивались и заполоняли собой террасы, веранды, полутемные спальни и просторные гостиные дач и стандартных домиков писательского поселка.
Какие еще события случаются в поселке? Породистый дог Чарли с восьмой улицы покусал болонку Дуньку с четвертой. Делать или нет теперь ей уколы от бешенства? Усыплять или сажать не цепь волнолюбивого Чарли?
Пенсионерка Иконникова, вдова военного журналиста постоянно швыряет жуков и гусениц через ограду на грядки соседям. И справа и слева. Исключать Иконникову из товарищества или в последний раз строго наказать?
Молодежь, внуки и правнуки первых поселенцев совсем распустились! Каждую субботу и воскресенье привозят в поселок распущенных полуголых девиц. И вытворяют с ними, Бог знает что! А вокруг дети! Вызывать или не вызывать в таких случаях милицию из Истры?
А тут…
Писательский поселок замер в напряженном ожидании.
Перед самим сорокалетним Валерой Шагиным во всей своей неизбежной определенности возникло сложное уравнение жизни, с множеством неизвестных. Предстояло пройти по зыбкой грани между, как бы, моральным преступлением и обретением второго дыхания жизни. Познать то, чего скорее всего он был начисто лишен в предыдущие суетные годы, полные сомнительных успехов, ненужных встреч, знакомств и пустых развлечений.
Кто в этом виноват? И что теперь делать? Вечные русские вопросы.
Тут самое время сказать о Валере Шагине несколько подробнее.
Симпатичный, среднего роста, черноволосый с интеллигентным лицом и умными глазами сорокалетний парень. Или мужчина, как угодно. Люди этого типа до глубокой старости внутри остаются юношами. Такова уж их планида.
В меру практичен, в меру наивен, в меру силен, в меру слаб. Все в меру. Наверняка, Господь Бог, создавая Валеру Шагина, пребывал в хорошем расположении духа. Потому и получился очень гармоничный человек.
Шагин – типичный шестидесятник, со всеми плюсами и минусами этого обманутого поколения. Хотя, по возрасту, он скорее годится в сыновья этим самым шестидесятникам. Впрочем, большинству нынешних молодых вообще непонятна эта терминология. Характер у Шагина «умеренный, при порывах до сильного».
Есть в нем что-то от героев Джека Лондона.
Если б кто-то додумался снять Шагина в кино, Валера вполне достойно мог бы сыграть какого-нибудь научного работника из какого-нибудь секретного НИИ.
Но, увы! Подобный типаж сегодня не в моде. Физики и лирики безвозвратно канули в Лету. В наше подлое демократическое время мужчины, подобные Шагину выглядят, если не белыми воронами, то просто старомодными чудаками, с их детской верой в бескорыстную мужскую дружбу, с их джентльменским отношением к женщинам, пчелиным трудолюбием и бесполезной ныне личной скромностью.
Хотя, женщинам он, все-таки, всегда нравился. Несмотря ни на что. Спокойный, ироничный. На Джека Лондона смахивает. Самый что ни на есть, положительный тип. Бог их разберет, этих женщин. Стало быть, не до конца вытравили из нашего народа понятия о честности и порядочности.
Многих, при знакомстве с Шагиным, так и подмывает откопать в нем какой-нибудь скрытый порок. Или хотя бы на худой конец небольшую гнусность характера. Пустые хлопоты. Нет в нем ни скрытых пороков, ни затаенной зависти к коллегам, ни откровенного жлобства, которое ныне преподносится, как доблесть.
Не пьет, в смысле, выпивает, но в меру. Курит мало, в основном трубку. Хотя, по сегодняшним ценам это очень дорогое удовольствие. Фальшивых денег и документов не печатает. Взяток никогда не брал и не давал.
Человек из прошлого века. Уходящая натура, короче.
Дачу Валерий Шагин построил сам. В буквальном смысле этого слова, своими собственными руками. Вдвоем с сыном.
Обычно, если человек изрекает, «я построил дом», это еще ни о чем не говорит. Скорее всего, он и гвоздя в стенку своими руками забить не сможет. Просто имеет, (заработал или хапнул), мешок денег. Нанял работяг, они ему и возвели в зависимости от объема этого мешка то или иное строение. А владелец на каждом углу, лопаясь от самодовольства, вещает, «строю дом!», «я построил дом!».
Валерий Шагин совсем другая песнь. Таких личностей, как уже сказано, вообще немного осталось, но они существуют пока еще в нашей реальной действительности, хотя их впору в красную книгу записывать. «Шестидерасты», как обзывает их современное поколение «мутантов и манкуртов».
Шагин с детства привык расчитывать только на себя.
Когда получил от Союза писателей шесть соток, с самого начала решил делать все сам. От фундамента до последнего гвоздя. Вдвоем с сыном.
Самого Валеру всем премудростям строительного дела, (на любительском уровне, разумеется), научил отец.
Теперь пришла пора передать весь опыт сыну.
Сыну Андрею тогда было двенадцать. Самый возраст, когда надо городского парня приучать к физическому труду.
Копать, пилить, строгать, забивать, оттаскивать и с удовлетворением утирать со лба первый по-настоящему трудовой пот.
Лида не могла тогда нарадоваться. Ее мужчины уезжали в пять утра на первой электричке с Рижского вокзала, и возвращались поздно вечером. С ссадинами, синяками и перебинтованными пальцами. Она их кормила на маленькой кухне и с восторгом слушала их мужские вечерние беседы о премудростях строительства.
– Завтра сделаем второй венец.
– Пакля почти кончилась.
– Не беда, купим еще. Главное, с гвоздями затыка нет.
– Не забыть бы, вагонку перевернуть. Неравномерно подсохнет.
Отец с сыном поступали предельно просто. Ходили по соседним участкам, смотрели, как и что делают шабашники. Переносили их опыт на свои шесть соток.
Самое поразительное, у них все получилось. За лето на второй северной улице возникли два вполне приличных строения. Двухэтажный брусовый дом и хозблок в углу участка. Потом еще и сарай с кладовкой.
И душ с фанерной дверью.
Конечно, без посторонней помощи не обошлись. При возведении второго этажа, (стропила, обрешетка, рубероид и все такое), пришлось позвать на помощь друзей, благо их у Шагина пол-Москвы.
Приезжали, конечно. Большими компаниями, с девицами и выпивкой. Со свистом и шуточками на грани фола, с гиканьем и смехом возвели и второй этаж.
И даже обили крышу шифером.
– Ай да мы! Спасибо нам!
– У тебя из какого места руки растут? Кто так гвоздь забивает!?
– Не ори! Не у себя в редакции!
На стройплощадке вовсю бушевал творческий подъем.
В очередной компании помощников всегда находился кто-то наиболее опытный, кто хоть раз в жизни что-то строил своими собственными руками. В стройотряде или у себя на дачном участке.
Вот так и возникла всего за одно лето на второй северной улице дача писателя Валерия Шагина. Правда, фундамент был очевидно кривоват и потому весь дом слегка заваливался на правый бок, но эти «мелочи жизни» вполне можно было списать на неустойчивую торфяную почву. Участки на болоте всегда осваивать крайне сложно. Любой дачник это знает как таблицу умножения.
Получилось вполне приличное строение, можно жить все лето до поздней осени. Работать, принимать друзей по субботам и воскресениям и вволю дышать чистейшим сосновым воздухом, которого в бывшем образцовом и коммунистическом городе становится все меньше и меньше.
Отец с сыном вставили рамы и застеклили окна. Лида повесила симпатичные занавески. На втором этаже в своем кабинете Шагин повесил полки с книгами и свои афиши спектаклей по идущим тогда пьесам.
Живи и радуйся!
За то созидательное лето Шагин с сыном до такой степени наломались, что осенью на семейном совете Валера жестко поставил точку.
Все! Ни под каким видом больше на даче ничего не достраивать, не перестраивать, не улучшать, не модернизировать! Предела совершенству нет, ясное дело. Пора остановиться. Превращать дачу в вечную головную боль? Как там мои огурчики, мои помидорчики? Гладиолухи и хризантемы?
Не бывать этому!
В противном случае сами не заметим, как превратимся в рабов шести соток. Категорически ничего не сажать, не поливать, не окучивать, не цивилизовывать. Пусть будет на даче кусок живого леса, кусок живой природы.
– Кто для кого? – неоднократно вопрошал он с набитым ртом.
Чаще всего подобные разговоры происходили на кухне поздно вечером.
– Действительно! – сонно кивал сын.
– Человек для дачи или дача для человека?
– Само собой, – соглашался Андрей.
Дача для отдыха, для творчества. Для друзей и приятелей. А не наоборот. Пусть все так и останется запущенным и естественным. Эдакий кусок леса. С небольшим двухэтажным строением на поляне. С окнами на дорогу. И на соседний особняк. Хотя, особняка Чистовских тогда еще не было.
На том и порешили.
Но хитроумная Лида, стоило только Шагину умотать в командировку, тут же наняла рабочих, и их руками пристроила к дому со стороны двора буквой «Г» застекленную террасу. И веранду. К хозблоку то же самое. Террасу с верандой. И бетонную дорожку через весь участок от калитки до хозблока. Все свои тайные заначки ухнула на это дело.
По возвращению Валеры, помнится долго препирались:
– Зачем, зачем еще эта терраса? – злился Шагин.
– В жару чай пить! – отбивалась Лида. – Кстати, это не терраса, а веранда.
– А это что, в таком случае? – гневно указывал пальцем Шагин на вторую веранду. – Что это? Зачем это?
– Это как раз терраса.
– А это веранда?
– Нет, терраса!
– Чем эта веранда, по-твоему, отличается от этой террасы? Твоей дурацкой застекленностью!? Воздух нужен, чистый воздух!
– Не спорь со мной! Я все-таки окончила Архитектурный!
Помнится, консенсуса тогда так и не нашли. Хотя, очень старались, искали.
– Все!!! – жестким тоном опять ставил точку Шагин.
– Больше ничего! Никаких построек! Никаких клумбочек, грядок и прочей муры! Будем просто жить! Жить и радоваться жизни!
Тогда им было чему радоваться. Сохранилась фотография, на которой запечатлена молодая дружная семья. Шагин, Лида, между ними стоит юноша, совсем еще мальчик. Похожий одновременно на обоих родителей.
Все трое улыбаются. Впереди интересная, содержательная жизнь, полная радостей и приятных сюрпризов.
Встречи с юной Марией Чистовской у калитки, на тропинке ведущей к лесу, перед домиком сторожа Миши, на центральной улице у доски объявлений происходили все чаще и чаще. И каждый раз, встречаясь с Машенькой глазами, в груди Шагина поднималась эта волна страха, тревоги, радости и еще черт знает чего! И перед глазами ослепительным сумасшедшим светом вспыхивала проклятущая вольтова дуга, от которой вполне можно было ослепнуть.
– Машка у меня очень влюбчивая! – буквально через день после той встречи у калитки тревожно объявила ее мать Люба Чистовская.
Она пытливо всматривалась в лицо Шагина, как следователь по особо важным делам. В ее голосе звучала скрытая угроза.
Шагин понимающе кивнул головой, но промолчал.
Люба Чистовская каждый день, точнее, как минимум полдня ежедневно щеголяла по своему участку в облегающем красном халате. Даже при беглом взгляде любому становилось ясно. Под халатом у нее ничего нет.
– Безобразие! Возмутительно! Ты же голая!? – хотелось во гневе воскликнуть их соседу Феликсу Куприну, краем глаза ежедневно наблюдавшего Любу.
Он имел в виду, что под обтягивающим красным халатом на Любе, действительно, ничего не было. Даже невооруженным глазом видно, абсолютно ничего. Как тут не вскипеть!
Большинство соседей, преимущественно мужская половина, не разделяли возмущений Феликса. Молодая женщина. С хорошей фигурой. Почему надо скрывать, если есть что показать.
Феликс был тверд, как кремень. Оставался при своем мнении.
– Машка у меня очень влюбчивая!
Шагин хотел, было растолковать Любе. Мол, после смерти сына он решил быть фаталистом. Своеобразным фаталистом. Принимать все происходящее вокруг как есть. Если что-то случается, стало быть, так должно быть. Всегда происходит только то, что и должно происходить. Делай, что должно и будь что будет. Все давно предрешено и запрограммировано.
