Текст книги "Емеля"

Автор книги: Анатолий Чупринский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Анатолий Чупринский
Емеля
Литературный киносценарий

Когда Господь создал Емелю, то по завершении, плюнул в него. И не промахнулся. Так уж у Них повелось. Чтоб способностями, или какими талантами наградить, надо в свое творение плюнуть. Создатель явно пребывал в тот день в хорошем расположении духа. Наградил Емелю внешностью, ростом, добротой, смелостью и прочими иными достоинствами. Не забыл, разумеется, главного качества для русского человека. Щедро одарил ленью. Между прочим, быть ленивым, еще не значит быть плохим. Типа, как бы, отрицательным. Ведь если ничего не делаешь, лежишь себе на печке, стало быть, ничего скверного не сотворишь. В лени тоже есть свои плюсы. Ведь если б все законы, указы и постановления русский народ исполнял дотошно, как немец какой-нибудь, давно бы вымер от непомерной нагрузки. Стало быть, русская лень – это, как бы, типа, инстинкт самосохранения. Когда надо мы, все как один слезем каждый со своей печи. Развернись плечо, размахнись рука. И все такое.

Вообще, самые сложные и запутанные дела стоит всегда поручать лентяю. Он же, разумеется, исключительно из лени, найдет самый простой и короткий путь решения любой проблемы. Но мы отвлеклись.

Короче, жил да был мальчик Емелюшка. Ну, очень ленивый. Лежал он в основном на печи. Или на берегу речки. Или в чистом поле. И философски созерцал окрестности.

Деревушка, в которой он проживал, всего-то ничего. Три-четыре избы. И все на ладан дышат. Покосившиеся, того гляди, завалятся на бок. Оно и понятно. Мужиков в деревнях уже вовсе не осталось. Кто спился, кто в город подался.

Короче, был наш мальчик Емелюшка единственным мужчиной в деревне.

Матушка с ним измучилась.

– Емелюшка! Принеси воды из колодца!

Нет ответа.

– Емелюшка! Наколи дров!

Ноль внимания, фунт презрения.

– Емелюшка! Почини, калитку! Перед соседками стыдно.

Никакой реакции. Перед соседками, действительно, было очень стыдно.

– Емелюшка! Помоги матери хотя бы белье повесить!

Не слышит. Хоть кол ему не голове теши.

– Пофигист вырос! – качали головами соседки.

Емелюшка, в самом деле, был беспробудно, где-то, принципиально ленивым. Но очень симпатичным. Даже красивым. Белокурые волосы, улыбка в сорок два зуба. С раннего детства девочки и девушки поголовно на него заглядывались. И вздыхали. Фантазировали себе, известно чего.

Мамаша их гоняла от избы с утра до вечера.

А Емелюшка в основном смотрел в небо. То-ли, галок ворон считал, то-ли, мечтал летчиком космонавтом стать, никому неведомо.

В царстве государстве, в котором явился миру мальчуган Емелюшка, на другом противоположном конце социальной лестницы, если так можно выразиться, проживало еще одно прелестное существо.

Девочка царевна Яна. Веселая, хохотушка. Была она наполовину сиротой. Мать ее, Царица, при родах отдала Богу душу. Яна об этом пока не очень задумывалась. Ей до поры вполне хватало общения с иностранной воспитательницей Кларой.

Клара всегда читала какую-то толстую книгу, ни на кого не обращала внимания. Казалось, по-русски знала единственную фразу:

– Наш рейбенок райзвивайса гармонишно!

Торжественно произносила её в любой ситуации.

Еще Клара играла на кларнете. Ходили слухи, на родине она свистнула кларнет у жениха Карла. Тот, вроде, на ней отказался жениться. Вдобавок украл у нее кораллы. Короче, была в ее прошлом какая-то детективная история.

То-ли, она украла, то-ли, у нее украли.

О своем прошлом Клара говорила неохотно:

– Подлый Карл украл кораллы! Все музчины подлесы!

Словом, Яна была предоставлена себе самой. Ее веселый звонкий смех колокольчиками разносился по всем залам и коридорам дворца.

Куклы, мячики, прыгалки, скакалки. Все у нее было как у всех. Точнее, больше, нежели у всех. У царевны было все. Даже то, чего вообще не бывает. Папа ведь был у нее не кто-нибудь. Авторитетный царь. Царь в законе. За глаза его так и звали:

– Наш-то! Авторитет!

– А-а, который весь в законе.

Царь, действительно, целыми днями писал Законы. Постановления или Указы. Другим ничем не занимался. До чего другого руки не доходили.

У Царя всегда по бокам маячили два типа. Черные костюмы, черные очки. То-ли, охранники, то-ли, референты. Короче, из одного ларца, одинаковы с лица. И в ушах у каждого миниатюрные наушники.

– Первый! Он вышел! Встречайте!

– Седьмой! Как у вас, чисто?

Царевна Яна по три раза на дню забегала к нему в кабинет.

– Папочка! Давай поиграем?

Как о стенку горох. Отец даже голову от бумаг не поднимал.

– Некогда, дочка. Восемь законов написать надо. Пятнадцать указов. И еще сорок постановлений. Голова кругом. Закон о крахе, закон о страхе, закон о прахе…

– Поиграем в козла?

– Как это?! – не отрываясь от бумаг, изумлялся Царь, – Домино, что ли?

– Не домино. Ты будешь козлом, я ковбойцем. Сяду на тебя верхом, и мы будем скакать, скакать по прериям.… Тебе нужна эмоциональная разгрузка. А то заработаешь этот, как он… гольфстрим!

– Ты хотела сказать, гастрит, дочка? Он у меня уже имеется.

– Поиграем в козла, папочка!

– Дочка! – строго, даже почти сурово, отвечал царь, – называть родного отца «козлом», нехорошо. Тем более, если он на высокой должности.

– Почему, нехорошо? Козлы очень даже симпатичные.

– Неэтично, дочка. Я все-таки, царь. Или не царь?

– Царь, царь, – вздохнув, соглашалась Яна, – Значит, не будешь козлом?

– Козлом быть никто не хочет! – тоже тяжело вздохнув, отвечал царь.

Девочка Яна долго не горевала. Развлекала себя сама. Как могла. Обычно, после разговора с отцом, вскакивала, (за неимением козла!), верхом на метлу, и, размахивая саблей, носилась по прериям дворца в поисках неразумных хазаров. Которых следовало наказать. Чтоб не портили ворота и двери дворца дурацкими объявлениями.

Обычно Царь тут же вызывал Клару. Та являлась, уткнувшись носом в книгу.

– Мало уделяете внимания дочери!

– Наш рейбенок райзвиваетса гармонишно! – отвечала Клара.

Захлопывала книгу. И шла играть на кларнете. Демонстративно.

Вокруг царского дворца небольшой городок. Столица. Миниатюрный мегаполис. На каждом из домов какая-нибудь вывеска. «Хлеб, да соль», «Курица и птица», «Накоси – выкуси!», «Купи – продам!», «Биг и Маг!», «Лиля и Брик», «Смит и Вессон», «Елки и палки», «Вишневый сад и топор», и другие.

Над дверью одного, например, красный фонарь. Ну, это… кто знает, тот понимает. Вывеска «Без проблем!» знакома многим.

А над центральной улицей кумачовая растяжка колышется. «Не разрешайте!!!».

Все резко изменилось в жизни нашей царевны Яны, когда она стала чуть постарше. Когда научилась читать. Читала она в основном стихи.

И стала наша Яна тихой и задумчивой.

Пару раз пыталась излить душу Кларе. В ответ слышала одно:

– Все музчины – подлесы! Я рассказывал, подлый Карл украл…

А потом…

Потом случилось то, что рано или поздно происходит с каждой девушкой. Вернее, девочкой. Она повстречалась с нашим Емелюшкой.

Бежала Яна как-то меж полей по тропинке. Непосредственно, к речке направлялась. Посмотреть, как там караси на отмели поживают. Не обижает ли их кто. Щука или кто. Яна с колыбели была озабочена проблемами экологии, сохранением окружающей среды, фауны и флоры. И все такое.

Решила Яна свернуть с тропинки, срезать угол. По высокой густой траве побежала.

И вдруг… девочка царевна Яна увидела мальчика по имени Емелюшка.

Точнее сказать, увидела она его позже. Сначала она со всего маху шлепнулась на землю. И даже очень больно ушиблась носом. Потому как Емеля сделал ей подножку. Вот она и шлепнулась. Когда поднялась, увидела…. его! ЕГО!!!

ОН лежал в траве, закинув руки за голову. И закинув ногу на ногу. Смотрел в небо.

Невидимый Великий дирижер, (сидевший на облаке!), взмахнул палочкой и…

…сразу в юной, даже детской, но все же, уже женской душе Яны зазвучал целый оркестр. Будто все музыканты со всего мира одновременно врезали по своим инструментам. Какие только были у них в наличии.

Ах, какая это была такая симфония! Просто ком в горле и слезы из глаз! Бетховен с Брамсом отдыхают! И даже сам Моцарт, тоже!

Кстати, невидимый Великий Дирижер – существо инфернальное. Он для кого-то невидимый, некоторые его очень даже прекрасно различают. Во всех ситуациях.

Дирижер, как дирижер. Смокинг, бабочка, палочка в руке. Внешне смахивает на великого ученого Эйнштейна. Только замашки у этого самого Дирижера какие-то странные. То на облачке сидит, то на самом коньке крыши деревенской избы, то на спину корове пристроится.

И бесцеремонно вмешивается в самые разные ситуации. Еще привычку дурацкую имеет. Чихает и кашляет, когда ему вздумается. В очень неподходящие моменты. Достанет свой белый кружевной платок и… ка-ак чихнет! Окружающие только вздрагивают и оглядываются по сторонам. Большинство, естественно, ничего не видит.

Но, вернемся к нашим баранам. Пардон! В смысле, к Емеле и девочке Яне.

Емелюшка лежал себе на спине, нога на ногу, смотрел в небо и задумчиво жевал травинку. Девочку Яну, как бы, и не замечал. Может, просто не слышал эту замечательную симфонию? Или только делал вид, что не слышит.

– Извини, пожалуйста, – прошептала Яна, – Я тебе не помешала?

– Для меня бабы – пустое место, – глядя в небо, ответил Емелюшка.

– Я еще не… баба. Я девочка, – всхлипывая, пожаловалась она.

Со всего маху врезаться носом в землю, пусть и покрытой густой и мягкой травой, удовольствие не из приятных. Ее можно понять.

Но Емелюшке было не до Яны. Он осмысливал нечто крайне важное, глобальное.

Девочка Яна, потирая пальчиком нос, осторожно присела рядом на траву.

Емеля мельком глянул на нее, сорвал лист подорожника, плюнул на него и довольно бесцеремонно прилепил на носик Яны.

– Спасибо большое, – тихо сказала она.

– Не за что! Этим раны лечат.

– Спасибо! Меня зовут Яна, – на всякий случай, сообщила она, – А тебя как?

– Емельян!

– Емелюшка-а! – обрадовалась Яна, – Очень красивое имя.

– Без фамильярностей! – строго оборвал ее Емеля, – Мы вместе лаптем щи не хлебали. Емельян!

– Почему… лаптем? – удивленно спросила девочка Яна.

– Не мешай! – поморщился Емеля, – Я тишину слушаю.

Девочка Яна тоже прислушалась. Оказалось, очень увлекательное дело, слушать тишину. Тишина была, конечно, относительная. Гулко хлопая крыльями, порхали разноцветные гигантские бабочки. Оглушительно трещали невидимые миру кузнечики. Где-то высоко пел жаворонок. И даже куковала кукушка в дальнем лесу.

Казалось, во всем мире никого больше не было. Только эти двое. ОН и ОНА.

– Почему медведи не летают? – помолчав, спросила она.

Спросила просто так. Без всякой задней мысли. Вообще, без всякой мысли. Просто чтоб как-то разговор завязать.

Емеля только поморщился от подобной бабской глупости.

– Как же он полетит-то, сама подумай! – недовольно ответил Емеля, – Если у него хвоста нету!

Емелю с колыбели возмущала женская глупость и ограниченность. Отца-то у него не было. Неполная семья, как говорится. Одна только маманя. Поговорить по-мужски по душам не с кем.

– Разве без хвоста нельзя летать? – тихо поинтересовалась Яна.

– А поворачивать, как? Рулить, как? – снисходительно усмехнулся Емеля. И, вздохнув, рассудительно добавил, – Допустим, взлетел. Разбежался, как следует, лапы в стороны и… запорхал. Что ж, так все по прямой и лететь, лететь?

– Об этом я не подумала.

– Все бабы, дуры! – тяжело вздохнул Емеля.

Сказал, как отрезал. И даже от нее со спины на бок отвернулся. Но в небо смотреть не перестал. Задумчиво так смотрел, с некоторой грустью.

Лицо у него при этом было очень романтическое. Красивое и вдохновенное.

Яна так прямо об этом и сказала:

– У тебя очень красивое романтическое лицо.

– Дура! – пожав плечами, ответил Емелюшка.

Девочка Яна только вздыхала. Очень безнадежно. Она уже почувствовала всеми фибрами своей юной женской души, что с первого взгляда трагически влюбилась в Емелюшку. На всю оставшуюся жизнь.

– Папа говорит, я умная.

– Не верь, – отрезал Емеля, – Обманывает. Он кем у тебя работает?

– Царем, – застенчиво ответила девочка Яна, – Нашим государством руководит.

– Это каждый дурак может.

Емеля задумчиво смотрел в небо. Девочка Яна смотрела на Емелю. Во все глаза.

– Давай с тобой, типа… дружить? – едва слышно попросила она.

Емеля скосил на Яну один глаз, смерил ее с ног до головы.

– Не получится, – мрачно ответил он, – Мы по разные стороны баррикад.

– Каких… б-баррикад? – испуганно спросила Яна.

– Общественно-политических, – строго ответил он, – Ты царская дочка, в сыре масле катаешься. Я – голь перекатная, босяк.

Емеля для наглядности повертел в воздухе босой ногой. И опять закинул ее на другую ногу. Девочка Яна только тихо-тихо вздохнула.

– Мир хижинам, война дворцам, – сказал он. Дал понять, разговор окончен.

– Я в политике не понимаю. Сыр с маслом терпеть не могу! Никогда не ем!

Довольно долго ОН и ОНА молчали. Слушали трели жаворонка.

– Я могу пригласить тебя в гости? – осторожно спросила Яна.

– Пригласить, можешь.

– У меня во дворце много всяких игр, – обрадовалась Яна, – Гольф, пинг-понг, заводная обезьяна…

– Только я не приду, – прервал ее Емеля.

– Почему?

– Лебедь курице, не товарищ!

Емелюшка поднялся с земли, подтянул портки, шмыгнул носом и, не оглядываясь, направился к своему дому. Напрямик через поле. Он шел, сбивая головки цветов.

– Значит, мы больше никогда не увидимся? Никогда, никогда? – уже не скрывая слез, с ужасом воскликнула несчастная Яна.

Ведь у нее никогда никого не было. Ни друзей, ни подруг. Единственный раз в жизни повезло, да как! И… та тебе!

– Не судьба! – не оборачиваясь, ответил ОН.

– Но ведь это… несправедливо-о!!! – в голос зарыдала ОНА.

Невидимый Великий Дирижер взмахнул палочкой и во всем царстве государстве, во всех его уголках и закоулках зазвучала очень трагическая мелодия. Не услышать ее мог только абсолютно глухой. Или совершенно бесчувственный человек.

В тот же день Яна без стука ворвалась в рабочий кабинет Царя батюшки. Хотя, она всегда входила к нему в кабинет без стука. Ей позволялось. Решительно встала перед столом, уперла ручки в худые бока. Глаза ее сверкали, щеки пылали. На носу красовался лейкопластырь. Крест-накрест.

– Папочка! Ты самый главный в нашем государстве?

– Самый-самый, – подтвердил Царь. И добавил, – Второй после Бога.

Он, как водится, разбирал бумаги. Законы, постановления, указы всякие.

– Тогда выполни мою просьбу!

– Любую, – не поднимая головы, ответил Царь, – Проси, чего хочешь.

– Напиши еще один закон!

– О чем? – удивленно спросил Царь.

Его рука с авторучкой, (с золотым пером, между прочим!), застыла над очередным законом. Или указом. Или постановлением. Это неважно. Важно, он поднял голову от бумаг и впервые за долгое время посмотрел в лицо дочери.

– Что у тебя с носом? – озабоченно спросил Царь.

– Он растет! – с вызовом ответила дочь.

– Понимаю. О чем закон? – удивленно и слегка насмешливо повторил он.

Дочери его, царевне Яне было не до шуток. Щеки ее по-прежнему пылали. Глаза еще пуще сверкали. От благородного гнева. Не иначе.

– Закон! Чтоб все были во всем равными! – выпалила Яна.

– «Мы днем и ночью во всем равны. На нас надеты одни штаны», – задумчиво пробормотал Царь, – Зачем тебе такой глупый закон?

– Вовсе не глупый! Он справедливый!

– Я – царь! – ответил отец, – Но не дурак! Хочешь, чтоб над твоим отцом народ смеялся? Сделать из меня посмешище?

– Объявляю голодовку! – звонко выкрикнула Яна.

И для убедительности топнула ногой. Два раза. И быстро вышла из кабинета.

– Мои гены! – удовлетворенно кивнул Царь.

И опять углубился в бумаги.

Прошло время. Емеля и Яна подросли. Слегка. Юношей и девушкой в полном смысле еще не стали, но уже и не дети. Оба приближались к самому роковому возрасту. Оба изменились характерами. Что естественно. Стали нетерпимыми к окружающим и очень категоричными. Слова им поперек не скажи.

Емеля по-прежнему в основном лежал на печке. И смотрел в потолок. Мамаша, естественно, постоянно вязалась к нему.

– Емелюшка! Сходи за водой. Колодец рядом. В двух шагах. Мне уже тяжело.

– Достала, маманя!

Вздохнул наш Емелюшка, слез с печи и пошел к колодцу. Коромысла, ведра, все такое. Начал ручку крутить, бадью вниз опускать. Потом, как водится, в обратную сторону. Поначалу он как-то и внимания не обратил, бадья-то больно тяжела. А когда до конца ручку докрутил, все-таки очень удивился.

В бадье, как водится, Щука. Наш Емеля так и замер весь в неподвижности.

Больно крупная Щука. И морда у нее какая-то не очень рыбья. Что-то человеческое в ней явно проглядывает.

А Щука и говорит. Эдак, с некоторой укоризной в голосе. На чистейшем русском:

– Что смотришь? Щуку, чтоль, не видел?

Честно говоря, Емеля не очень удивился, что Щука разговаривать умеет. В данном царстве государстве и не такие еще чудеса приключаются.

Гораздо удивительнее другое обстоятельство. Зачем Щука в колодец забралась? Река, оно понятно. А тут…

– Каким Госфстримом тебя в наш колодец занесло? – спросил Емеля.

– Нужда заставит, в аквариум залезешь. Всю экологию извели, изверги! – тихо пожаловалась Щука, – Особняки строют, особняки. Все ручьи, озера и реки химией потравили. Куда податься бедным водоплавающим?

– Есть такая проблема, – согласился Емеля, – Царь батюшка новую программу по экологии разработал.

– Пиар это. Пустой пиар. Они только о рейтинге беспокоятся.

– Тоже верно, – опять согласился Емеля, – За чужой щекой зуб не болит.

– Оставь меня, Емелюшка, в колодце. В нашем государстве только у вас чистая вода и осталась. Даже в царском дворце привозную из бутылок хлещут. А я у вас буду на полном пансионе. Мне и жить-то осталось лет… двести. Не больше.

Емеля слушал внимательно, нахмурившись. Видно, проблемы экологии его тоже волновали. В полном объеме. Он так и заявил:

– Экология важный приоритет.

Щука, между тем, продолжала:

– Мы ведь долго не живем. Всего-то лет семьсот. В сравнении с вечностью, тьфу, мгновение. Так, как? Сговорились. Щедро награжу. Любое желание.

Емеля почесал затылок.

Есть у нас такая русская народная привычка. Прежде чем что сказать, либо что сделать, непременно затылок почесать. За другими, какими народами такой привычки не наблюдается. Но это так, между прочим.

– Думал, будешь проситься обратно в реку, – задумчиво сказал Емеля.

– Уж лучше сразу в ресторан на кухню! Под нож повара! – с неподдельной горечью в голосе, заявила Щука.

– Не знаю, как и быть, – продолжал сомневаться Емеля, – Зарегистрировать бы тебя надо. Заявку подать, экологический налог уплатить…

– Не думай, от меня рыбьего запаха никакого. Я ведь не простая щука, волшебная. В смысле, волшебства всякие творить умею.

– Знаю. Не маленький.

– Хочешь, ковер-самолет? Или скатерть самобранку? А может, печь самоходную? Мощностью сто сорок лошадиных сил. Электронный вспрыск, подушки безопасности. Автоматическая коробка передач, не хуже чем у людей.

– Своя печь имеется.

– Почувствуешь разницу. На твоей-то только бока пролеживать. Пироги блины печь. А я тебе предлагаю самоходную. Кати, куда вздумается. Ход плавный, весь на воздушной подушке.

Емеля вида не показывал, хотя у самого сердце забилось неровно. Кто откажется от самоходного аппарата на воздушной подушке. Отечественного производства. Стало быть, с запчастями проблем не будет.

– Топлива, небось, не напасешься, – недовольно сказал Емеля.

– Всего полтора полена на сто верст. По рукам?

Ударили по рукам. В смысле, плавниками по ладоням.

– Презентацию на завтра назначаю!

И случилось обыкновенное чудо. Довольно заурядное, по меркам данного царства государства. Стена емелиного сарая, бесшумно, как ворота супер современного гаража, снизу вверх приподнялась и во двор выехала самоходная Печь.

Конечно, специалистам сразу видно. Невооруженным глазом. Агрегат явно самодеятельный. Нет того блеска, шика и изящества, что наблюдается в иных иноземных аппаратах. Как вроде бы, «Запорожец» самой распоследней модели. Машина надежна, неприхотлива, для наших дорог – в самый раз.

Указатели поворотов, стоп-сигналы, молдинги, все чин-чинарем.

Первый же выезд Емели на трассу обернулся ДТП. На перекрестке проселочных дорог столкнулся со ступой Бабы Яги. Авария не Бог весть, какая. Так, помялись оба чуть-чуть. У емелиной печи один кирпич сбоку вылетел. У ступы Бабы Яги и того меньше, едва заметная царапина.

А как все хорошо складывалась поначалу! Мчался Емеля на своей печке! Аж дух захватывало-о! Побереги-ись, прохожий!!!

Только ветер свистел в ушах, да мелькали придорожные кустики. Что там впереди? Разве имеет значение? Главное – движение, почти полет! Чего и не хватает загадочной русской душе! Ощущения полета-а!

А потом, как водится, расплата!

ДТП! Крику было!

Ягу тоже понять можно. У нее ступа новенькая, последней модели. Заморского производства. Только что из салона. Вся из себя красная, молдинги белые.

Она, между нами, баба скандальная. Одно слово, Яга!

– Куда прешь, деревенщина! Не видишь, я еду!?

– У меня преимущество! Знак, какой? Уступи дорогу!

– Я женщина! Ты слепой или тупой!?

– На дороге все равны! Правила соблюдать надо!

Тут как из-под земли Леший гаишник вырос. Когда надо, их днем с огнем не сыскать. А тут здрасте, я ваша тебя!

– Та-ак! ДТП, стало быть? – улыбаясь от уха до уха, констатировал Леший. Улыбка у него и в самом деле такая, от уха до уха.

– Нарушаем, стало быть!

– Кто нарушает, кто нарушает?

– Обои нарушаете! Превышаете, не соблюдаете!

– Ты разберись сначала!

– Помолчите, женщина! И предъявите документы! И вы – тоже!

Это он к Емеле обратился. И все с улыбкой. Доброжелательной такой улыбкой.

Делать нечего. Яга и Емеля протянули Гаишнику свои корочки. Леший корочки взял и, по-прежнему, улыбаясь, внимательно их изучает. А сам все улыбается, как кот на масло. Или на сметану. Или на сардельки производства фирмы «Велком».

– Та-ак! Наина Киевна Горыныч! Вы, стало быть?

– Сам не видишь? Не признаешь? Меня любой первоклассник знает.

– Помолчите, женщина! На фотографии вы по-другому выглядите!

– Дык это когда было-то? Я права получала еще в позапрошлом веке!

Баба Яга, в самом деле, не соответствовала дурацкому сказочному представлению о нечистой силе. Эффектная молодая женщина, стильно одета. Деловая вумен! Кроме того, очень сексуальная. Даже где-то сексапильная. Это вам не кот начихал!

– Права поменять надо. А вы? Емельян Иванович Иванов! Так?

– Ну!

– Нарушаем! Превышаем! Не соблюдаем!

Тут, как бы, раздался гром небесный. На перекресток выехал Байкер. С ревом и визгами, все как положено. На самом супер навороченном мотоцикле.

Описывать двухколесное сооружение нет смысла. Одно слово, Харлей Дэвиссон. Харламов и Денисов, если уж по-нашему, по-российски.

Сам Байкер здоровенный такой. Не хилей Ильи Муромца. Только весь в черной коже с заклепками на всех местах. Да рыжие патлы до плеч.

Лешак гаишник, само собой, его тормознул. Палочку выставил.

– Нарушаем! Не соблюдаем! Превышаем!

– Фильтруй базар, папаша! Не тридцать седьмой год! А то засуну эту палку тебе в левое ухо, выну из правого. Мозги-то прочищу. Дай дорогу!!!

– Эй, добрый молодец! – вдруг обаятельно заулыбалась Яга, – Я за тобой давно наблюдаю. Носишься все мимо, как угорелый. Все мимо, да мимо. Заехал бы в гости…

Байкер оценивающим взглядом окинул Ягу с ног до головы. Одобрительно ухмыльнулся. Яга, покачивая бедрами, подошла к нему поближе.

– Когда ждать? – откровенно в упор спросила она.

– В четверг! – тоже улыбнувшись, ответил Байкер, – Сразу после дождя.

– Заметано. Нам дождь организовать, раз чихнуть! Уж не хуже Лужкова!

– Эй, господа хорошие! Может, сначала с ДТП разберемся?

– Закрой поддувало-о! – рявкнул Байкер.

Байкер взревел своим мотоциклом, как трехголовый Змей Горынович и скрылся за поворотом. Яга, мечтательно улыбаясь, смотрела ему вслед.

Не прошло и секунды, как вслед за ним, из-за леса на перекресток на лихом коне выскочил натуральный Опричник. Меч наголо, глаза горят, кудри развеваются по ветру. Конь у него под стать. Копытами так и бьет. Один в один Добрыня Никитич со всем известной картины «Три богатыря» всем известного художника.

– Демона не видали? Весь в черном такой! На двухколесном драконе!

– Проезжайте, гражданин! Проезжайте! Не создавайте пробки!

– Э-э-эх-х!!! – закричал Опричник.

Трое участников ДТП, как по команде, потрясли головами, сплюнули через плечо.

Леший вздохнул, повернулся к участникам ДТП. К Яге и Емелюшке.

– Будем составлять протокол! – с тоской в голове, заявил он.

– А то! – заявила Яга, – Что с него взять? Голь перекатная!

Короче, отобрали у нашего Емелюшки права на управления всеми транспортными средствами всех категорий. Загнал он самоходную печку обратно в сарай. В гараж, вроде. Сам на старую печку взобрался.

Старые сапоги не жмут, неказисты, да ног не испортят.

Во дворце все по-прежнему. Тишь, гладь, да размеренная жизнь. Звуки кларнета. Клара к международному конкурсу готовится. Словом, те же интриги, же вопросы.

– Как там электорат?

– Весь народ веселится и ликует!

– Указов, постановлений всем хватает?

– В самый раз!

– Может, каких законов не достает?

– Законов мало не бывает.

– Держим руку на пульсе.

– А с выборами что?

– Отменить надо! Одна морока! Все равно, альтернативы Вам нет!

– Что у нас за страна такая? Чего ни хватишься, ничего нет. Законов хороших нет, любви нет, Бога нет, альтернативы тоже нет, – искренне сокрушался Царь. – Клара! Как моя дочь? Что-то ее не видно?

– Наш рейбенок райзвивайса гармонишно! – ответила Клара. И перевернула очередную страницу очередной толстенной книги. Демонстративно.

А царевна Яна, чуть, что не по ней, хлопнет дверью и уходит в сад. Бродит там, среди яблонь, стихи какие-то туманные наизусть вслух бормочет. Может, классика, какого, может, сама сочиняет.

Переходный возраст, одно слово.

В один из дней случилось невероятное. О чем наша бедная Яна и мечтать не могла.

Наткнулась она в собственном царском саду на… нашего Емелю. Тот лежал себе под яблоней. На спине, нога на ногу. Наблюдал, как царские яблоки с веток падают.

И опять невидимый Великий дирижер, (кстати, сидевший в этот раз на яблоне, на ветке, на самой верхотуре!), взмахнул палочкой, и… зазвучала тихая мелодия…

…Яна остановилась прямо перед Емелей. Уперла ручки в бока и принялась его сверлить осуждающим взглядом. А Емеля, ну, никак не среагировал. Скосил одним глазом, смерил ее с ног до головы и опять уставился на ветки яблонь.

– Вы чего это разлеглись? В чужом саду.… На чужой траве…

– Сама приглашала в гости. Или забыла?

– Если думаете, вы такой неотразимый, и вам все дозволено, то глубоко ошибаетесь! – презрительно, (по возможности!), сказала Яна.

Емеля ничего не ответил, только вздохнул. Тяжело с этими бабами. Вечно у них претензии. Вечно они чем-нибудь недовольны.

– Носитесь на своей печке, нарушаете правила дорожного движения! – между тем, возмущенно продолжала царевна Яна.

– И что? – спросил Емеля.

– Это характеризует вас не с лучшей стороны! – достойно ответила Яна.

– Какой русский не любит быстрой езды?

– Дисциплинированный!

– Зануда, короче.

– Я… зануда!? – вспыхнула, как шведская спичка Яна.

– И ты тоже. Папина дочка! Жизни не знаешь!

– Маменькин сынок!!! – вскричала оскорбленная до глубины души Яна.

Емеля приподнялся из лежачего положения, сел. Скрестил руки на груди.

– Была б ты парнем…

– Что в таком случае? – с вызовом спросила Яна.

– Получила бы в глаз!

– Вполне в вашем духе. Когда нет достойных аргументов…

– Слушай, это… – неожиданно удивился Емеля, – А чего это ты меня «на вы» называешь? Я тебя обидел, когда или что?

– Или как! – ответила Яна.

В этот момент Великий Дирижер стукнул пару раз своей дирижерской палочкой по самому крупному яблоку. Спелое яблоко сорвалось с ветки и полетело вниз. Упало оно, естественно, прямо на голову Емеле. У него глаза сначала съехались к переносице, потом, вообще, разъехались в разные стороны.

Яна очень испугалась, бросилась к Емеле, опустилась рядом на колени.

– Вам не больно? Давайте, сделаю примочку?

Царевна достала из кармашка платок, смочила один конец духами из маленького флакончика, приложила к макушке Емеле.

– У меня… появилась… идея! – удивленно произнес Емеля.

– Какая… идея? – затаив дыхание, спросила Яна.

Конечно, она слышала про Ньютона. Нобелевская премия и все такое.

– Хотите сделать какое-нибудь научное открытие? Как Ньютон? Хотите получить Нобелевскую премию?

– Хочу… тебя… поцеловать!

Емеля и сам не ожидал, что из него выскочит эдакая идея. Ни о чем таком он раньше и думать не думал. И мечтать не мечтал.

Сказано – сделано!

Короче, притянул Емеля к себе за плечи царевну Яну и… поцеловал.

Прямо в губы. Долго-долго. Как в самом настоящем иноземном кино. Но самое удивительное, царевна Яна даже не сопротивлялась.

Естественно, невидимый Великий дирижер в это мгновение неистово размахивал своей палочкой, как сумасшедший. Симфония любви волнами гуляла и над царским садом. И даже над всем царством государством.

Вот так оно и бывает. Очень неожиданно. И очень закономерно.

Но рано или поздно все кончается. Даже подобные поцелуи.

Емеля отодвинул от себя Яну, поднялся с травы, поправил рубаху и… вздохнул.

– Ладно… пойду я… Дела у меня…

Царевна Яна смотрела на него широко распахнутыми глазами. Лицо ее было и счастливым, и испуганным, и растерянным одновременно. Все в одном флаконе. Она, прижав ладошки к щекам, во все глаза смотрела на Емелю.

– Что так смотришь? Делов-то! Тебя никто не целовал, чтоль?

– Никто… – едва слышно прошептала царевна Яна.

– Никто, никто? Никогда?

– Никогда…

– Ладно.… Не будем делать из этого проблему. Пошел я…

– Вы… невежливы!

– Сама этого хотела! Или не так?

– Вы… плохо воспитаны!!

– Мы за границей не учились. Гарвардов и Оксвордов не кончали.

– Вы… нетактичны!!!

Из глаз царевны Яны покатились слезы. Крупные, как яблоки на ветках. Емеля, не оглядываясь, уходил вглубь сада.

– Стойте! Немедленно остановитесь! Я вам… приказываю!!!

Но Емеля и ухом не повел. Так и скрылся из вида.

Царевна Яна плашмя лицом вниз упала на густую зеленую траву. Она колотила сжатыми кулачками по земле и, безнадежно рыдая, без устали твердила:

– Вы… невежливы! Нетактичны!! Неделикатны!!!

Вокруг градом падали с веток спелые наливные яблоки. Какого сорта, неизвестно.

После этой встречи залег наш Емеля опять на старую печку. Потому вдруг тоже осознал. Он трагически влюбился в царевну Яну.

Яна всем известно кто, царская дочь. Это вам не кот начихал. Тут с плеча рубить никак нельзя. Обдумать все надобно, обстоятельно. Одной стороны, она, такая как все. С другой, особенная. Вот тут и думай, ломай голову. Каждый сверчок, знай свой шесток. Так или по-другому можно?

Короче, впал наш Емелюшка в самую натуральную депрессию.

Угрожающее иноземное слово «депрессия!» гуляло по всему царству государству. Как бацилла, гриппа какая. От дома к дому, от улицы к улице, от избы к избе. Народ в массе своей сочувственно вздыхал и покачивал головами.