Текст книги "Перед лицом закона"

Автор книги: Анатолий Акимов

Соавторы: А. Рекунков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Теперь обыск в Куравлеве. С той же тщательностью.

– С каким чемоданом приехал ваш муж?

Варейко показала на синий. В ее светлых глазах нет удивления, одна тоска. Она не была в курсе его афер. Не посвящал.

Инспектор отпарывает подкладку. Открывает замок. Отгибает наугольники. Нет, нет, нет. Осталась только ручка.

Он снимает ее. Разбирает.

Тоненькая трубочка целлофана.

Разворачивает... Лотерейный билет: серия – 33900, номер – 159. «Волга».

И вот следователь Раев разложил на своем столе все вещественные доказательства по делу. Получилась целая криминалистическая выставка. Главный экспонат – лотерейный билет Вилкова лежал в центре, рядом с поддельным.

Первым ввели Варейко. По взятой им привычке он уже хотел было небрежно развалиться перед следователем на стуле, но, увидев билет, вытянул шею и выкатил глаза. Не ожидал. Правой задрожавшей рукой стал нашаривать за собой стул, чтобы подвинуть и сесть, – вдруг почувствовал большую слабость в ногах. Левой потянулся к билету. Но пальцы застучали по стеклу. Оно надежно прикрывало билеты. Ни схватить, ни порвать.

Взгляд его прошелся по столу, фиксируя останки синего чемодана, разломанную ручку. Сел. Унимая дрожь, сказал:

– Торжествуете.

– Когда торжествует истина, и на нашу долю кое-что приходится, – сказал Раев просто. И подал Варейко лист бумаги с машинописным текстом и круглой печатью в правом углу. – Ознакомьтесь и распишитесь.

Варейко взял лист рукой, продолжавшей дрожать. Прочитал: «Постановление о заключении под стражу». Побледнел.

– Съели меня, – сказал и тяжело вздохнул, подписывая бумагу.

...Когда билет показали Вилкову, тот посмотрел на него с сомнением, будто не узнал.

Билет лежал под стеклом, недосягаемый, совсем чужой, и Вилков подумал: чей же он теперь, кому достанется? И поднял глаза на следователя.

Раев понял его немой вопрос, но не хотел отвечать. Тоже молчал, чего-то ждал.

Потирая влажные чугунные ладони, опущенные между колен, Вилков почувствовал, как его лицо, плечи, все тело заливает жгучая волна стыда, – давно такого не ощущал, отвык. Потому что чуть не спросил, вернут ли ему билет, да осекся. Но когда еще раз посмотрел следователю в глаза, один лишь раз взглянул, а свои, казалось, горели, услышал следователя, который все понял:

– А если вернут тебе билет, Павел?

– Э-эх! – выдохнул тот и смахнул с лица капли пота, а может, другое что.

– Деньгами возьмешь? – спросил следователь.

– Нет, товарищ капитан. Ни за что! Если отдадут, – еще не верил он, да и не в билете было дело, – машину. Пить окончательно завяжу. И, честно, уйду с этой работы. Я ведь по специальности электрослесарь. Вернусь на завод, на котором раньше работал. Честное слово даю.

– Что ж, Вилков, если так решил, значит, выигрыш твой все равно будет больше.

...– Нашли?! – вскрикнул Бугров, увидев билет. В голосе было не только удивление, но и невольное уважение, даже восхищение, хотя это доказательство подвело под обвинение и последнюю черту. И без гнева, но с горечью добавил: – Связал меня черт с этими химиками... Ну, что я получил со всего этого марафета? Еще один срок... Гарантия, говорил... Козел проклятый... Гражданин начальник, дайте, пожалуйста, сигаретку, мои все кончились.

Он закурил, затянулся. Выпустил колечко дыма. Следил, как оно медленно расширялось, таяло. Пустил второе, третье. Он словно прощался с какой-то ведомой только ему, никаким следствием не раскрытой туманной мечтой, голубой, как этот дымок.

– Колесико... Колеса. Задавили меня «Волгой», – сказал он.

– На что вы все-таки рассчитывали? – спросил следователь. – Ведь в любой сберкассе, куда бы вы ни предъявили билет, его бы задержали, и плакали для вас денежки. Лопнула бы затея.

– Мы не думали, что Вилков сразу побежит в милицию. Варейко сказал: если заметит подделку, все равно побоится заявить. А потом, мы сами бы не стали получать выигрыш. Сплавили бы билет подходящему покупателю, был такой у Варейко. А тот уж пускай сам со сберкассой воюет. Да и он бы не заявил. Такие не заявляют. Они же сами жулики. – Он вздохнул. – Сгубила нас, гражданин следователь, ваша быстрота.

Но Бугров не верил в удачу и тогда, когда смотрел, как ловкие пальцы Варейко аккуратненько вырезали бритвой зеленые цифирки из лотерейного билета, отданного соседом, слегка касались их кисточкой с клеем, а затем прикладывали к другому билету. Варейко приговаривал: «Это делается вот так». Не верил и после того, как ловко подсунул Вилкову фальшивку, и тот ушел с ней, не подозревая обмана. И потом, когда соучастник держал билет на ладони и напевал: «Ах ты, мой маленький, мой бесценный». И по дороге в Куравлево. И на пороге дома жены Варейко. Дальше его не пустили, И только в кафе, за кружкой пива, под музыку Бугрову вдруг привиделись проблески той райской жизни, которую посулил ему умудренный наставник, оглушив невероятно крупной добычей, идущей, по его словам, прямо к ним в руки. Но мечты были оборваны милицией.

Он стряхнул горькие мысли, как пепел с сигареты, потому что не умел не только долго грустить, но и вообще долго думать, и сказал залихватским тоном:

– Гражданин начальник, а нельзя пустить меня по делу потерпевшим... от автонаезда?

Борис Антонов.
ДЕЛО ШТЕРНА И КАМПАНИЯ КЛЕВЕТЫ

Кампания клеветы и давления на советское правосудие в связи с делом Михаила Штерна началась несколько лет назад с митингов и сборов подписей в защиту этого человека, которого обвиняли в том, что, заведуя поликлиникой Винницкого областного эндокринологического диспансера, он вынуждал пациентов платить за лечение, вымогал взятки, спекулировал лекарствами. Тысячи терапевтов, хирургов, стоматологов, отоларингологов и других медиков в США, Канаде, Голландии, Англии, ФРГ подписывали послания и петиции, которые пачками приходили в советские государственные инстанции. Многочисленные телефонные звонки будоражили днем и ночью работников советской юстиции. Это требовали освободить Штерна, утверждая, что он не виновен.

И даже сейчас, когда советский суд, приняв во внимание возраст Штерна, состояние его здоровья, первую судимость, исходя из высокогуманных соображений, снизил срок наказания Штерну и освободил его, сионисты на Западе продолжают твердить, что процесс Штерна с самого своего начала не имел никаких оснований и был попросту затеян «антисемитами».

Недавно в Париже вышла в свет пухлая книга о деле Штерна – тенденциозная н фальсифицированная интерпретация судебного процесса в Виннице. Сионистская пропаганда пытается приравнять дело Штерна к одиозным делам Дрейфуса и Бейлиса, закрепленным в мировом общественном мнении в выгодной для сионистов трактовке, проводит между этими процессами спекулятивные и ложные параллели. Дело Штерна хотят превратить в хрестоматийный пример «антисемитского акта» в Советском Союзе. Не случайно сионисты инсценировали в Копенгагене суд над Штерном, превратив его в антисоветский спектакль. Организаторы фарса заранее потирали руки, предвкушая, как будут глумиться над демократией и правосудием в нашей стране: освобождение Штерна они вознамерились выдать за признание неправоты суда, за поражение советского правосудия. Но это не так.

В судебном определении о снижении Штерну срока наказания особо подчеркнуто, что вина его была доказана полностью и преступлению дана верная квалификация. Однако суд счел возможным проявить снисхождение к Штерну, глубокую человечность. Все это извращает сионистская пропаганда, используя дело Штерна для идеологических диверсий против советского общества. Вот почему правда об этом деле замалчивается сионистами, и нужно дать его всестороннее и объективное освещение, чтобы исключить всякие кривотолки.

В ноябре 1974 года я впервые увидел Штерна, посетив его в камере для подследственных Винницкой тюрьмы. Мы были вместе со старшим помощником прокурора области П. Лепшиным, который сообщил Штерну, что следствие по его делу закончилось и дело передано в суд. Он спросил затем Штерна, как тот себя чувствует и есть ли какие-либо жалобы.

– Жалоб никаких нет, – отвечал Штерн, экспансивный пятидесятишестилетний мужчина с черной густой бородой. – Здесь ко всем относятся вполне гуманно. Медицинская помощь оказывается каждому, кому требуется. Я в ней не нуждаюсь. Я не имею никаких претензий.

Когда представитель прокуратуры, побеседовав с другими подследственными (их в камере было несколько человек), собрался уходить, Штерн сказал, что хотел бы поговорить наедине. Его пригласили в отдельный кабинет, где он пространно и страстно стал доказывать свою невиновность (ну, подумаешь, брал червонец или два за прием – в качестве благодарности). Затем Штерн сообщил, что желает сделать заявление, которое просит передать председателю областного суда. В заявлении этом Штерн просил «в интересах Советской власти» отменить судебное разбирательство по его делу.

– За меня вступится заграница, и Советский Союз понесет большой пропагандистский ущерб, – так и сказал Штерн.

Ранее Штерн был согласен и на иной вариант. «В крайнем случае, мне может быть предъявлено обвинение в перепродаже дефицитных медикаментов по повышенным ценам, – писал он в заявлении в прокуратуру. – Как мне кажется, вышеизложенное дает основание предъявить обвинение в злоупотреблении служебным положением и спекуляции медикаментами... Мое условное осуждение будет свидетельствовать о советском гуманизме, терпимости, дальновидности и создаст благоприятную обстановку для полного переосмысливания моих ошибок и заблуждений». Это, повторяю, было написано ранее, когда следствие только началось. Теперь же, накануне суда, позиция Штерна явно ужесточилась, он стал говорить о «заступничестве заграницы».

Характер этого заступничества был к тому времени уже ясен из зарубежных петиций, телеграмм и звонков. Но апофеозом всего, вне сомнения, стала статья в лондонской «Таймс» от 28 ноября 1974 года, которую написал обозреватель газеты Бернард Левин.

«В предстоящий понедельник в маленьком украинском городе Винница, – писал Бернард Левин, – начинается судебный процесс, подобного которому цивилизованный мир. не видел в течение последних пяти или шести веков. Заключенный – еврейский доктор Михаил Штерн – обвиняется в намеренном убийстве младенца путем отравления... Все пациенты Штерна, которых он принимал в течение последних десяти лет, допрашивались специальной группой из 25 следователей. Эти следователи требовали подтвердить вину Штерна в детоубийстве».

В статье Левина утверждалось, что Штерн ни в чем не виновен, отвергалась сама возможность какой-либо его вины. Фактически Штерн объявлялся неподсудным лишь на том основании, что он еврей.

Публикация эта не оставляла сомнений в том, что сионисты решили раздуть, в общем-то, заурядное дело о мошенничестве и вымогательстве взяток для разжигания национальной розни, возбуждения на Западе недовольства внутренними порядками в Советской стране и для дискредитации социалистической демократии. Этим целям содействовали сам подсудимый и его родственники, которые думали повлиять таким способом на правосудие.

Процесс в Виннице проходил открыто и гласно. В зале присутствовали представители общественности, печати, родственники подсудимого. Приехали из Москвы и несколько активных добровольных помощников, которые после каждого заседания звонили в Лондон и передавали в сионистские организации, ведущие пропагандистскую кампанию по делу Штерна, грубо искаженную информацию о ходе процесса. В Англии и других западных странах эту дезинформацию публиковали, подстрекая общественность выступать в поддержку «невинного доктора, которого судят антисемиты на Украине».

В первый день суда согласно процедуре председательствующий на процессе В. Орловский огласил обвинительное заключение, в котором говорилось, что Штерн, заведуя поликлиникой Винницкого областного эндокринологического диспансера, использовал в целях наживы свое служебное положение. Он вынуждал пациентов платить ему за лечение, продавал лекарства по спекулятивным ценам. Эти действия квалифицировались как вымогательство взяток и мошенничество согласно статьям 168 и 143 Уголовного кодекса Украинской ССР. В свидетелях не было недостатка. Житель села Плиски Погребищенского района Семен Гужва сообщил суду, что его жена в октябре 1971 года была тяжело больна, перенесла операцию. Он привез ее в эндокринологический диспансер на прием к врачу. Штерн осмотрел больную, обещал вылечить, но потребовал магарыч. Семен Гужва тут же поехал домой и привез Штерну пятьдесят рублей. После этого Штерн дал направление в стационар. Семен почти каждый день навещал больную жену в больнице и часто встречался на территории диспансера с доктором Штерном. Тот зазывал его к себе в кабинет, говорил, что активно участвует в лечении больной, хотя не имел к этому никакого отношения – М. Гужву лечили другие врачи. Штерн же систематически вымогал у Семена Гужвы деньги и продукты питания. Семен полагал, что Штерн и вправду лечит его жену, достает ей «дефицитные заграничные лекарства». За это Семен регулярно давал Штерну деньги, приносил к нему домой уток, кур, яйца, масло и другие продукты.

После того как М. Гужва выписалась из стационара, ей требовалось пройти обследование в Киевском научно-исследовательском институте эндокринологии и во врачебно-трудовой экспертной комиссии для оформления инвалидности. За выдачу направлений на эти обследования Штерн также требовал взятку и получил от Семена Гужвы девяносто пять рублей.

Вызванная в суд свидетельница Анна Оверчук сообщила, что ее сын лечился у Штерна. За это Штерн выудил у Оверчук и ее мужа тридцать два рубля для «покупки заграничных лекарств».

Ампулы Штерн продал матери своего несовершеннолетнего пациента В. Лесового Анне Матвиенко. Она сообщила суду, что за коробку сустанона она заплатила Штерну двадцать пять рублей, положив деньги в открытый ящик стола перед ним. После этого Штерн еще дважды продавал это лекарство Анне Матвиенко по завышенной цене.

Свидетельница Н. Кондратюк показала, что Штерн рекомендовал ей фепранон, за который она тут же уплатила ему пять рублей, тогда как это лекарство стоит в аптеке пятьдесят две копейки. «Я знала, что цена завышена в десять раз, – сказала Н. Кондратюк, – но я знала и то, что, если не уплачу, Штерн меня в следующий раз не примет».

Михаил Сушко рассказал, что Штерн прописал его несовершеннолетнему сыну тиреоидин и тут же предложил купить у него два флакона за десять рублей. Сушко купил лекарство и обнаружил, что цена на этикетке стерта. Он пошел в аптеку, где узнал, что флакон тиреоидина стоит пятнадцать копеек.

Отец другого пациента, Николай Безкурский из села Слободники, показал, что, осмотрев сына, Штерн сказал: «Лечение будет стоить дорого» – и предложил лекарство за плату. Взяв из рук Безкурского двадцать пять рублей, а затем три килограмма рыбы, Штерн на собственной автомашине подвез его к своему дому в Виннице, откуда вынес коробку префизона (государственная цена два рубля тридцать копеек). Когда через некоторое время Безкурский с сыном вновь приехали к Штерну и заявили, что лечение не дает результатов, Штерн предложил прийти к нему на квартиру, пообещав другие, «еще лучшие лекарства». Получив семь рублей, Штерн дал десять таблеток тиреоидина.

Колхозница Т. Плясун-Сокур сообщила суду, что Штерн продал ей для лечения сына коробку хориогонина, взяв за нее сорок рублей, тогда как она стоит два рубля двадцать восемь копеек.

«Штерн у меня вытряхнул последние деньги, – сетовал свидетель П. Малишевский, отец больного ребенка, лечившегося у Штерна. – Дал две коробки инсулина, флакон тиреоидина, апилан – их цена шесть рублей шестнадцать копеек. Я набрал девятнадцать рублей, порылся еще в карманах. А Штерн говорит: «Клади шо маешь!» Я отдал последнюю пятерку».

Жительница одной из деревень близ Винницы Богуцкая рассказала, как привела сына-подростка на прием к Штерну. Врач осмотрел В. Богуцкого и сказал, что вылечит его, но нужно, чтобы «мать не скупилась». «Придется какую-то десятку потерять», – сказал Штерн. Богуцкая дала Штерну двадцать пять рублей, получив за это две ампулы сустанона (государственная цена два рубля девяносто копеек). Впоследствии, когда В. Богуцкий приходил на прием к Штерну, тот неоднократно требовал принести ему земляники, черной смородины и денег. Подросток вынужден был бросить лечение.

Похожую историю рассказала мать подростка С. Полищука М. Полищук. После приема Штерн пригласил их в свою автомашину «Волга», приехал вместе с ними к городской аптеке № 5. «Там он потребовал у меня сорок рублей, – говорила М. Полищук, – и сказал, чтобы мы ждали в машине. Из аптеки он вынес много медикаментов. Потребовал у меня еще пять рублей и дал два флакона инсулина, коробку сустанона двести пятьдесят и гонадотропина. После этого я еще отнесла на дом Штерну петуха и двадцать яиц».

Когда государственный обвинитель стал уточнять стоимость лекарства и продуктов, Штерн вскочил и в оскорбительной форме потребовал, чтобы прокурор не вмешивался в показания свидетелей. Председательствующий В. Орловский разъяснил, что обвинитель действует согласно закону. В перерыве Штерн в присутствии члена Московской коллегии адвокатов Д. Аксельбанта, который осуществлял защиту интересов подсудимого в процессе, извинился перед прокурором, сказав: «Я ведь не знал закона».

Свидетельница М. Коваль, которая лечила у Штерна сына Владимира, сказала суду, что привезла домой Штерну курицу, тридцать яиц, отдала деньгами пятнадцать рублей.

Савва Король рассказал, что 15 февраля 1973 года Штерн осмотрел его сына Николая и потребовал двадцать пять рублей. Король дал. Тогда Штерн выписал Николаю рецепт на бесплатное получение большого количества лекарств. «Все, что получите, принесите мне», – сказал Штерн. Король принес все медикаменты, полученные бесплатно в аптеке. Штерн забрал их себе, отдав ему лишь коробку сустанона и инсулина.

Мать больного М. Прибега сообщила в своих показаниях, что Штерн сначала принимал ее сына в поликлинике диспансера, а потом предложил продолжить лечение у него на дому. За это она заплатила Штерну пятьдесят рублей и отдала двадцать яиц. «А ты скупенька!» – сказал Штерн, получив все это (он израсходовал на П. Прибегу сустанона на восемь рублей семьдесят копеек).

В ходе процесса судом была назначена для участия в разбирательстве судебно-медицинская экспертиза. Требовалось определить, были ли у Штерна медицинские показания для освобождения от призыва на воинскую переподготовку жителя Винницы А. Гармасара. Заключение Штерна гласило, что тот болен тиреотоксикозом. Штерн, однако, отвел председателя этой комиссии. Тогда в Винницу прибыл для участия в деле новый эксперт – главный эндокринолог УССР профессор А. Ефимов.

Мать Гармасара Антонина Гармасар сообщила: «Когда Винницкий городской военкомат направил сына в эндокринологический диспансер для обследования здоровья, Штерн сказал, что освободит его от призыва, как говорится, авансом. За это мы будем должны его отблагодарить».

Невзирая на то, что лаборантка диспансера Л. Егорова правильно определила основной обмен у А. Гармасара, Штерн сам исправил в медицинском журнале эту цифру и дал заключение, что Гармасар болен тиреотоксикозом и подлежит освобождению от воинского призыва.

«Некоторое время спустя, – рассказала А. Гармасар, – Штерн приехал к нам на дом и потребовал магарыч. Мы дали ему двести рублей. Штерн сказал: «Маловато». Тогда я вытащила ему еще продуктов: лук, чеснок, яблоки, мешок картошки. Все это Штерн увез на своей «Волге».

Суду было зачитано заключение медицинских экспертов, обследовавших А. Гармасара. Их вывод: «А. Гармасар здоров и никогда не болел тиреотоксикозом».

Когда суд приступил к допросу самого Штерна, тот ничего не говорил по существу, то и дело обращался к публике, сидящей в зале, и, энергично жестикулируя, вдавался в пространные рассуждения, обзывая всех, свидетельствующих против него, антисемитами. Председатель суда сделал Штерну замечание, подчеркнул, что Штерн избрал неубедительный и провокационный способ самозащиты, что национальная принадлежность Штерна ни при чем и его судят за вымогательство взяток и мошенничество.

Отчеты о ходе процесса, включавшие все свидетельские показания, агентство печати «Новости» направило по телексу в Лондон прямо в редакцию газеты «Таймс». Ее главный редактор сразу же понял, в какую лужу посадил респектабельную газету ставленник сионистов Бернард Левин. «Таймс» опубликовала отчеты советского агентства о процессе в Виннице и тем самым дезавуировала своего обозревателя.

Однако не дремали и сионисты. В разделе писем редактору «Таймс» появилось послание сионистского активиста из Англии Майкла Шербоурна. В его интерпретации свидетели, полностью изобличившие Штерна, превратились в хор, распевавший хвалебные гимны искусству «великого доктора». Судебно-медицинская экспертиза, раскрывшая обман при освобождении Гармасара от призыва в армию, была превращена в «комиссию», которая «оправдала» Штерна. Правда, в письме Шербоурна уже не утверждалось, что Штерна судят за отравление младенца.

На судебном следствии по делу Штерна были заслушаны показания 101 свидетеля. Такой объем свидетельского материала говорит об объективности следствия. Даже и неюристу ясно, что чем больше свидетельских показаний предъявляется суду, тем всестороннее и объективнее может быть рассмотрено дело.

Заместитель прокурора Винницкой области пригласил сына Штерна Виктора к себе на беседу Прокурор указал, что в то время, как суд публично и гласно ведет разбирательство дела, за рубеж при участии В. Штерна передается намеренно извращенная и клеветническая информация – для того чтобы из-за границы оказать политическое давление на ход процесса.

«У меня свой, субъективный подход, – оправдывался Виктор Штерн. – Важно любой ценой освободить отца».

Суд приговорил Штерна к восьми годам лишения свободы согласно статьям 143 и 168 Уголовного кодекса Украинской ССР. Этот приговор не представляет собой какого-либо исключения в советской судебной практике. Более того, Штерн был приговорен к минимальной мере наказания, предусмотренной законом за вымогательство взяток (статья 168 УК Украинской ССР предусматривает лишение свободы на срок от 8 до 15 лет с последующей ссылкой и конфискацией имущества).

Не без злого умысла дело Штерна с самого его начала западная антисоветская пропаганда пыталась притянуть к одиозным казусам средневекового мракобесия, связанным с обвинениями иудеев в ритуальных убийствах христианских младенцев.

Социальный вред преступления Штерна обусловлен не только размером полученных им взяток – Штерн, являясь врачом на государственной службе, использовал в целях наживы свое официальное положение. Право на бесплатное медицинское обслуживание – одно из важнейших прав человека, о нем мечтают, его добиваются повсюду в мире. Советские люди обеспечили для себя это право и рассматривают его как большое социальное завоевание.

Как известно, платная медицина зачастую более усердно служит наживе врачей, нежели здоровью пациентов. В западной прессе не раз писали о том, например, что перед тем, как поставить одну-единственную пломбу, дантист требует от клиента дорогостоящих рентгеновских снимков обеих челюстей. Английская «Санди таймс» писала об алчных хирургах, готовых для укрупнения счета за операцию вырезать у клиента абсолютно здоровый орган «заодно» с заболевшим. Гангстер со скальпелем едва ли не более страшен, чем бандит с пистолетом. Система советского здравоохранения организована так, чтобы заболевание ни у кого не пробивало бреши в семейном бюджете. Медицинское обслуживание у нас бесплатное.

Нужно сказать, что «невинными жертвами» сионистская пропаганда систематически объявляет различных уголовных преступников, наказанных советским правосудием. Это и расхитители народной собственности, и мошенники, подобные Штерну. Преступления, совершенные ими, наказуемы и по законам западных стран. Тем не менее «Таймс» и другие буржуазные газеты настаивают на невиновности этих преступников, регулярно публикуют требования освободить их.

Доходит до курьезов. Возьмем дело Пинхаса Пинхасова, плотника из Дербента. В Нью-Йорке его именем даже нарекли условно авеню Беннет. Ему создали ореол «мученика за убеждения». «Убеждения» состояли в том, что Пинхасов собрал авансы за будущие работы и решил сбежать от заказчиков в Израиль. Узнав, что Пинхасов собирается уехать, не выполнив работы, заказчики всполошились и обратились в суд. Им повезло: у них были расписки Пинхасова на 1300 рублей. За мошенничество Пинхасов был осужден дербентским городским народным судом. Ни одна газета, печатавшая фамилию Пинхасова в списках «инакомыслящих», ни словом не обмолвилась об этой истории.

Супругов Анну и Юрия Берковских, живущих в Новосибирске, суд осудил условно. Они на свободе. Однако за рубежом их причисляют к «узникам за убеждения», их имена – в списке «диссидентов». Анна Берковская, работавшая преподавателем, занималась мелкой спекуляцией. Торговала из-под полы модными кофточками и другими вещами. Ее изобличили свидетели, да она и не отрицала своей виновности. На суде ее спросили, испытывали ли они материальную нужду. «Никаких материальных затруднений у нас не было, – отвечала Берковская, – просто хотела побольше денег». При обыске у Берковских обнаружили пистолет «вальтер» № 773211 и патроны к нему. Пистолет принадлежал Юрию Берковскому, который незаконно приобрел и хранил его.

Братьям-близнецам Аркадию и Леониду Вайнманам по двадцать четыре года. Они также числятся «страдальцами за убеждения» и «диссидентами». Их «инакомыслие» состояло в том, что пьяные они зашли в магазин «Союзпечати» на Сумской улице в Харькове, где продаются марки. Стали требовать у покупателя Юрия Щербова три рубля, чтобы купить еще водки. Тот не дал. Тогда Аркадий Вайнман выхватил у Щербова кляссер с марками и вышел на улицу. За Щербова заступился прохожий – Евгений Сурков. Братья Вайнманы жестоко избили его. Подоспела милиция. В свидетелях недостатка не было: все происходило в три часа пополудни.

В число «диссидентов» занесен Михаил Левиев, бывший директор фирменного магазина «Таджикистан» в Москве. Получаемые для продажи лучшие национальные таджикские шелковые ткани не попадали на прилавок, а распродавались тайно по спекулятивным ценам. Всего таким образом было реализовано 220 тысяч метров ткани на полтора миллиона рублей. За это Левиев получил 77 500 рублей взяток. Левиев скупал и перепродавал золото, занимался контрабандой и незаконными валютными операциями.

Советским судом к Штерну проявлен гуманный подход, он на свободе. Но клеветническая и провокационная кампания в связи с его делом на Западе не утихает. Например, стокгольмская газета «Дагенс нюхетер» отвела целую полосу для публикации письма Виктора Штерна, в котором он пробует оправдать своего отца и доказать, что осудили его несправедливо.

Кто-то заплатил за публикацию 10 тысяч долларов. Под письмом стоят подписи нескольких сотен шведских врачей. Одновременно это письмо было опубликовано в крупных газетах США, Великобритании, Франции. Кто-то заплатил еще несколько десятков тысяч долларов: под публикацию отведены страницы, предназначающиеся для рекламы. Почему врачи подписали письмо? До некоторой степени можно понять: врачу, практикующему в Швеции, Англии, Франции или США, не придет в голову считать преступлением получение платы от пациента. Наоборот, они скорее потянут в суд пациента, если тот не будет платить за лечение.

Истина же состоит в том, что Штерн был осужден в полном соответствии с законами Советской страны. Но благодаря своему провокационному поведению этот, в общем-то, заурядный мошенник был избран империалистической пропагандой как повод для дискредитации социалистического правосудия.