Текст книги "Зелёные небеса [СИ]"

Автор книги: Анатольевич Короленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Взаимно, Алексей! – и граф исчез между деревьев.

Глава двенадцатая.

Я уже пытался заснуть, ворочаясь на своём втором "этаже" койки, к явному неудовольствию соседа снизу, как ко мне кто-то тихонько подошёл и потрепал за плечо.

– Алексей, – услышал я шёпот графа Соснова. – Тебя Данила зовёт.

Ну началось, подумалось в тот момент. Открыл глаза и в полумраке казармы увидел стоявшего рядом в одних трусах Аркадия.

– И что? – раздражённо спросил я его.

– Как что?.. – удивлённо зашипел тот. – Не испытывай судьбу, лучше подойти. Ведь так или иначе, но он будет нашим начальником, и это без вариантов. Вставай, Алексей!

– Да идите вы на хрен оба! – психанул я. – Ему надо, пусть сам подойдёт!

– А как же я? – с обидой произнёс граф. – Он же ведь меня изобьёт, если вернусь без тебя...

И его глаза предательски заблестели.

– Твою ж коромыслу! – разозлился я, и рывком сорвав с себя одеяло, спрыгнул с койки. Полностью оделся, повернулся к Соснову:

– Веди, где он там?

– В кладовке! – с облегчением ответил тот, и засеменил спереди, показывая путь.

Кладовка находилась в дальнем углу нашего огромного спального помещения, шагнул в услужливо распахнутую графом дверь.

При тусклом свете слабой лампочки под потолком, увидел просторное помещение, в котором были стопками сложены части коек, одеяла, и прочее имущество. На большой куче матрасов в позе падишаха возлежал Туманов, окружённый сворой прихлебателей. Рядом с ними несколько бутылок, с явно алкогольным содержанием, тарелки с картошкой, что была на ужин. По раскрасневшимся лицам курсантов и горящим глазам становилось ясно, что парни уже порядком приняли "на грудь".

– О, Мартынов! – нахально изрёк Данила, с издёвкой смотря на меня. – Что-то долго шёл, не уважаешь меня что ли?

– Чего звал? – спокойно спросил я его, уверенно глядя прямо в глаза.

– Ты только посмотри, – Туманов, пьяно покачиваясь, поднялся с матрасов и подошёл ко мне. – С норовом петушок -то оказывается... С ходу гребень набок и в бой? Ну давай, – Данила театрально развёл руками, мол, потрясён, и тут же встал в боевую стойку. – Посмотрим, какой ты в деле...

... Совершенно спокойно увернулся от двух молниеносных удара в лицо, резко отпрыгнул в сторону. Метнулся к стоявшим у стены массивным табуреткам, схватив одну, и запустил её в Данилу. Тот успел уклониться от моего снаряда, но вторая табуретина метко ударила его седушкой в лоб, бах, и свирепый князь лежит на полу, ошалело вращая глазами. Схватил ещё один стул, рывком преодолев расстояние до противника, перехватил своё оружие за ножки, и со всей дури приложил пытающегося встать оппонента по голове.

Мысленно охреневая с самого себя, силой воли удержался от дикого желания разбить в дребезги голову Туманова,откинул табуретку в обалдевшую "свиту", стоявшую с раскрытыми от удивления ртами. Бросил взгляд на поверженного князя, тот лежал в полном отрубе, кровь текла с рассечённого лба, но живой, его бычью голову за раз не прошибёшь, хоть уроком будет дураку.

Нагнулся, и подобрал бутылку с надписью "Коньяк Петровский", будет компенсацией за причинённые мне неудобства. Приложился от души к горлышку, а оставшиеся полбутылки сунул в карман.

– Пошли спать! – сказал оторопевшему Соснову, и борясь с нарастающей дрожью во всём теле, направился к своей койке.

– Ты его что, убил?! – и без того большие глаза графа расширились чуть ли не на пол лица. – И как так быстро двигался? Видел бы ты свои глаза в то момент...

– Да нет, оглушил просто, – ответил я ему, старая не лязгать зубами, ибо колотило и трясло меня вовсю. – Скоро очухается, всё нормально будет.

Не раздеваясь, забрался на свою "шконку", сняв с себя ремень, и намотав его на руку по "морскому", как учил Виталик Лаптев. Он, по его рассказам, вовсю орудовал подвернувшимися под руку предметами во время своих разборок при службе на "коробке". И прослыл натуральным психом.

Лежал, чувствуя, как коньяк постепенно снимает дрожь в теле. Проанализировал свои действия во время схватки с Данилой, и понял, что действовал как на автомате, словно выполнял рутинную работу. Что же со мной? Второй раз а сутки сам себя удивляю, сначала язык отказывает, затем веду себя как "файтинг" герой из видеоигры, неужели это дело рук Безопасности? Раз смогли использовать мой мозг, как тетрадку, для какой-то информации, не исключено, что в состоянии накрутить чего ещё... И не сказали ж ведь ничего, суки.

Проснулся о того, что кто-то грубо ряс меня за ногу. Поднял голову и увидел троих вооружённых автоматами солдат во главе с офицером средних лет, в камуфляжной форме, на груди несколько золотых орденов, стоят, хмуро смотря на меня.

– Курсант Мартынов! – рявкнул офицер на всю казарму. – Встать!

Не спеша опустился с койки на пол, и вопросительно посмотрел на визитёров.

– Курсант Мартынов! – вновь гаркнул их старший.

– Я.

– Вы арестованы и сейчас будете доставлены в карцер до дальнейших выяснений, – офицер презрительно сузил глаза. – Взять задержанного!

Тут же двое солдат подхватили меня под руки, и потащили к выходу под удивлённые взгляды ребят моего взвода. Те смотрели с коек сонными глазами, ничего не понимая.

– Остальным спать! – рявкнул на них главный патрульный. – Спать, я сказал.

Вышли во двор, уже светало, первые ленивые лучи солнца пробивались через далёкие горы. Красота, да и только, всегда любил встречать рассветы где-нибудь на речке с удочкой, на душе благодать и какая-то детская радость... Но не сегодня, сейчас было точно не до рассветов.

Через пять минут я уже сидел на нарах в тесной камере, осматривая испещрённые надписями стены. "Не падайте духом, братья. Котов", а рядом ещё оптимистичнее "Жандармам не сломить меня вовек, я срал в их кепки, братья привет!".

Да уж, похоже, что много весёлых ребят томилось в этой клетке, вспомнилось, как неоднократно попадал в Лазурское отделение милиции за драки на дискотеке, раз пять, наверное. А кто виноват, что парни из села Горелое возомнили себя центром вселенной? Те же симптомы, что и у князя Туманова. Ну и лечили их подобающе, сколько челюстей было сломано, да рёбер, во век не сосчитать. Обычное дело в сельской местности. Мне тогда самому пару раз неслабо досталось, отлёживался на койке неделю. Хорошо, хоть "сутки" не дали, хотя был полностью этого достоин, даже удивлялся потом, что так легко отделался.

Дверь открылась, и в камеру вошёл взводный, лейтенант Сандалло. Уже свежевыбрит, пахнет дорогим одеколоном, ботинки блестят, как зеркала, при его появлении я встал с нар.Тот мрачно посмотрел на меня и спросил:

– Смотрю, не живётся тебе без приключений, князь?

– Не дают, господин лейтенант, – ответил я ему не менее хмуро. – Курсанту Туманову место в зоопарке, за двойной решёткой, настоящее животное.

– Ну это уже не твоё дело, где ему место, – лейтенант прошёлся по комнате, подошёл у зарешёченному окну, из которого открывался тоскливый вид торца второй казармы с закрашенными краской окнами. – И не моё. Ты о себе думай, потому что если о вашей драке узнает отец Туманова, то головы тебе не сносить. Слишком уж он печётся о Даниле, единственный сын, а это, сам должен понимать, хреново. Советник уверен, что его отпрыск чуть ли не образец для подражания...

Лейтенант с досадой оторвал взгляд от красот за окном и уставившись на меня произнёс:

– Начальник училища даёт тебе шанс, Мартынов. У него был разговор с курсантом Тумановым, и тот сказал, что инцидент буден исчерпан, когда ты принесёшь извинения перед строем.

– Чего? – я не поверил своим ушам. – Как так?

– Или извиняешься, – повторил Сандалло. – Или поедешь на каторгу, а трибунал на срок точно не поскупится. Так что выбирай, любитель зубасток.

– И об этом в бумаге написали? -устало спросил я его, с каким-то отчаянием присаживаясь на нары.

– Барсук рассказал, – невесело улыбнулся лейтенант. – Друг он мой старинный, пока меня не комиссовали, служили вместе. Просил он за тобой присмотреть, Лёша, когда узнал, что я твой взводный.

Сандалло подошёл к двери и постучал, затем повернулся ко мне и добавил:

– Так что благодаря ему ты ещё не перед трибуналом. Знаешь, чего мне стоило уговорить Паскельмана? То-то... Так что давай извиняйся, и будем служить дальше.

И лейтенант вышел в распахнутые перед ним двери, оставив меня в состоянии полного "абзаца".

Как не крути, но на попадать на каторгу особого желания не было. А извиняться тем более, но другого выбора у меня не предполагалась, всё-таки придётся. Аж заскрипел зубами от злости и досады, вот ублюдок, побежал, нажаловался...

Ощутил острое желание ещё разок влепить Даниле табуреткой, да посильнее, чтобы башка лопнула. Вот она, опора местного крепостного строя, что Данила, он же ведь так и будет беспредельничать по жизни, что такие, как граф Соснов, лебезить перед этим уродом. И кому мне предлагают служить, а тем более за кого кровь проливать? Да не в жизнь, шли бы они лесом, помещики, не зря о них писали в учебниках, что эксплуататоры и кровопийцы. Ещё посмотрим, ещё поживём...

Между тем дверь вновь открылась и в помещение вошёл начальник училища, майорПаскельман. Осмотрел меня свирепым взором и надменно спросил, словно обращаясь к полному ничтожеству:

– Готовы ли вы, князь (слово "князь" вообще произнёс, словно коснулся куска дерьма, с полным отвращением), принести извинения курсанту Туманову?

– Готов, – со смертной тоской ответил я.

– Тогда извольте пройти со мной! – сквозь зубы процедил Паскельман, и сделал жест рукой, мол, давай, дуй вперёд.

Вышли вдвоём с ним из помещения карцера и направились прямиком к плацу. А там уже построено всё училище, ребята стоят повзводно, переминаясь с ноги на ногу под начинающим припекать солнцем, наверняка гадая, что за сыр-бор творится.

– Встать в строй! – рявкнул майор. – Бегом!

Пришлось галопом нестись по плацу, выискивая глазами своё подразделение, узнал его по горообразной фигуре Данилы, стоит в первом ряду с перевязанной башкой, хищно посматривая на меня, кулаки сжаты, что ж, я тоже рад тебя видеть, до скрежета зубовного рад. Встал в конце колонны, поймал недоумённые и откровенно косые взгляды парней, неужели и они меня в чём -то обвиняют? Даже очкарик, получивший вчера от задиристого князя смачный пендаль, и тот с осуждением косится на меня, тонкие брови сдвинуты, смотрит как на личного врага. Вот черти...

Тем временем на трибуну, выполненную из массивных мраморных блоков, залез Паскельман. Кивнул какому-то тощему офицеру в "парадке" с золотыми погонами и большой кобурой на боку. Тот козырнул, и выскочив на середину плаца заорал во всё горло.

– Внимание личному составу и курсантов! Становись!

Затем выждал пару секунд, пока приглушённый бубнёж на плацу стих.

– "Лезинка", равняйсь!

Все замерли, повернув головы чуть правее.

– Смирно! – гаркнул тощий офицер, и картинно повернувшись на каблуках, строевым шагом направился к трибуне. Остановился перед Паскельманом, и прижав ладонь к уху доложил:

– Господин майор, училище построено, жду дальнейших распоряжений!

– Встать в строй! – гавкнул начальник училища, и офицер бегом побежал к колонне со разновозрастными штабными служащими.

А Паскельман, прокашлявшись, начал:

– Сегодня ночью, в нашем училище произошло вопиющие происшествие!

Майор сделал паузу, и обвёл колонны пристальным взглядом.

– Курсант поднял руку на другого курсанта! Поднял, как на врага, без сожаления размозжил голову, словно это не его брат, с которым они буду биться спиной к спине с врагами нашего царя, великого Петра, и за отечество. Кто захочет служить с таким ничтожеством, кто доверит ему свою спину в бою? Думаю никто.

Опять театральная пауза, лишь слышно, как приглушённо загудели подразделения.

– Но на то мы и есть одна семья, – продолжил начальник. – В которой можно дать шанс провинившемуся, ибо нет предела человеческому покаянию и совершенству. Потерпевший, курсант Туманов, проявляя настоящее смирение и человеколюбие, милостиво простил курсанта Мартынова, дав ему, тем самым, возможность исправиться. Больше таких поблажек не будет никому, так как это первый такой случай, пойду навстречу благим порывам потерпевшего. Курсант Мартынов, выйти из строя.

Выполнил приказ, и встал лицом к своему взводу.

– Курсант Мартынов, ваше слово!

– Я прошу прощения у князя Туманова за свой низкий поступок! – выдавил я из себя, мечтая провалиться под землю, лишь бы не стоять тут посмешищем перед всем строем.

– Громче! – крикнул майор.

– Прошу прощения! – крикнул я, сгорая от стыда.

– И впредь поступайте, как подобает офицеру! – вновь загремел с трибуны Паскельман. – Но это не всё, мы должны наказать негодяя, и пусть это будет ему уроком до конца жизни. Командиры подразделений, построить взвода в колонну по одному. И пусть каждый плюнет в лицо этому мерзавцу.

Послышались команды офицеров, вскоре подразделения вытягивались один за одним в одну цепочку, и каждый проходящий мимо меня курсант, под бой барабанов плевал в мою сторону. Девчат это не касалось, стояли поодаль, с тревогой наблюдая за экзекуцией, зато парни со злостью и остервенением от души харкали в меня, как на стрельбище из винтовки...

...Когда всё закончилось, меня вновь трясло, как в лихорадке, стоял, лязгая зубами, тело бросало то в жар, то в холод, поэтому не сразу услышал адресованную мне команду:

– Курсант Мартынов, покинуть плац, и привести себя в порядок. Живо!

Побрёл на непослушных ногах к расположению, где попал на глаза дежурному сержанту.

– Так это ты Даниле накостылял? – с насмешкой спросил тот. – Силён, а с виду и не скажешь! Пойдём, дам тебе форму на замену, пока свою не постираешь и не высушишь.

Прошёл за дежурным в ту самую кладовку, где накануне я так зверски "накернил" нахальному дуболому, и тот вытащил из большого баула старую замызганную курсантскую робу.

– Потом отдашь! – подмигнул мне сержант и протянул мне кусок мыла с щёткой. – Вали в умывальник, пока никого нет.

Благодарно кивнул, и направился к своей тумбочку, где в рюкзаке лежало полбутылки "трофейного" коньяка. Послав в душе всех к чёрту, порядком отхлебнул из посудины, затем убрал её обратно.

В умывальнике расстелил на полу заплёванную форму, и проклиная всех обитателей местного дурдома, принялся тереть её намыленной щёткой. Какой– то курсант было сунулся в помещение, но увидев мой дикий взгляд, спешно вылетел вон. Правильно, чеши отсюда...

Дикая ярость рвала душу, так ещё меня никто не унижал, я был зол на всех и вся. Дали бы мне в тот момент кнопку, сказав, что я могу уничтожить весь этот сраный мир одним нажатием – нажал бы без раздумий. Что ж, ладно, такое просто так, без "ответки", не оставлю, изыщу способ отомстить.

– Значит так, – в умывальник заглянул Сандалло. – Освобождаю тебя на сегодня от учёбы, в общем, давай, в помощь дежурной смене. С ними и на приём пищи сходишь, короче, суши форму и приходи в себя.

– Понял, – кивнул я. – Спасибо!

Тот ничего не ответил и вышел, а я в последний раз сполоснув одежду, выжал её на залитый мыльной водой пол.

– Давай помогу! – в дверях возник граф Соснов, схватил за другой конец брюк, и мы с ним свернули их в тугой калач.

– Я, Лёша, не плевал в тебя, рядом плюнул, знай это, – пряча глаза, сказал Аркадий. – Не правы они, совсем не правы, когда так с тобой поступили.

Я промолчал, взял форму, и вышел из казармы, направившись к натянутым между деревьями бельевым верёвкам. Повесив тряпьё, уселся рядом на скамейку. Внезапно ощутил спиной чей-то взгляд, повернулся и увидел сидевшую неподалёку мою соседку по парте Лену Беликову. Наши глаза встретились, и она спешно убрала взор, но затем вновь посмотрела на меня. Эх, чего же я тебя в родном колхозе не встретил? Не отстал бы от неё ни в какую, хоть тресни, моя бы была. А тут при моих раскладах, кроме графа Соснова никто со мной общаться точно не станет, тем более такая сладкая девчонка.

Больше книг Вы можете скачать на – FB2book.pw

Отвернулся, и в у же секунду раздался крик дежурного:

– Взвод, становись!

Никак уже завтрак, и точно, соседние взвода уже пёрли в сторону столовой. Народ кинулся сооружать строй, подгоняемый сержантом, постоянно кто-нибудь с опаской косился в мою сторону. Скалой возвышающийся на всеми Туманов так просто пожирал меня глазами, но от той, былой наглости не осталось и следа, её место заняла неприкрытая ненависть.

– Пошли, Мартынов, перекусим! – ко мне подошёл дежурный. – Не бойся, твою форму никто не возьмёт!

Глава тринадцатая.

После завтрака выгладил утюгом высохшую форму в бытовой комнате, с час провозившись только со стрелками на форменных брюках. Оделся, и критически осмотрел себя в зеркале – ну вот и порядок, натянул кепку с эмблемой "Лезинки" на голову, да уж, могли бы и простые "камки" дать, а то похож сейчас на какого-то школьника.

– Готов? – в "бытовку" вошёл дежурный сержант.

– Готов! – ответил я, поправляя ремень.

– Ну, тогда на тебе уборка в умывальнике! – распорядился тот. – Навёл там слякоти, вот и давай, устраняй беспорядок. Краны натри до блеска ещё!

– Слушаюсь! – ответил я, и направился к умывальнику. Да, неслабо я тут наследил – всё в мыльной пене, кругом вода. Осмотрелся, и обнаружив тряпку с ведром в железном шкафчике в углу, засучив рукава, взялся за работу, вымещая на ней свою злобу.

Через час всё было готово, латунные краны блестели, как десятки крохотных солнц, а плитка пола и стен сияла чистотой.

– Отлично, князь! – усмехнулся дежурный, проверяя работу. – А то мои помощники привыкли к нянькам, все из высокоблагородных семейств, на первом курсе сопли себе вытереть не могут сами, не то, что полы помыть.

– А сам, что, не из дворян? – спросил я его.

– Из дворян, – криво улыбнулся тот. – Из тех, у кого состояние по ту сторону секторов осталось. Отец у меня был командиром штурмового полка, который погиб в полном составе при штурме Девятого сектора, пять лет назад. Вот меня и определили сюда, в память о нём.

Дежурный скривился, как от кислой конфеты, и протянул руку:

– Будем знакомы, я Иван, Иван Пустов.

– Леха! – мы обменялись рукопожатием. – Чего мне дальше делать?

– Чего делать? – нахмурился сержант. – Ну, полы и эти клоуны помыть могут, пусть учатся. Для тебя есть особое задание – покрасить скамейки на улице, закреплённые за нашим взводом, короче, все, что красного цвета. Пойдём, дам тебе старую робу, да кисть с краской.

Вскоре я уже сидел на прихваченной с собой из казармы табуретке, и не спеша красил первую скамейку. Вот это и вправду, блатная работа – краска совершенно не вонючая, как я ожидал, и по словам Ивана, была основана "на воде". Очень любопытно, в наших краях всё масляными красили – от стен в роддоме до оградок на кладбище.

Рядом лежала папка, полная бумажных листов, с отпечатанной на них грозной надписью "осторожно, скамейка окрашена". А то, как поведал Пустов, в прошлый раз вторая рота покрасила втихаря скамейки, не предупредив никого, и приключилась нехилая оказия – на одну из них уселся сам Паскельман, вероятно, устав после долгого пешего перехода через плац. В результате разборок, командир второй роты поехал продолжать службу на границу секторов, пытать счастья с захватом Установки. Правда, как уточнил Иван, на том итак числилось немало грехов – то пьяным на внеплановое построение придёт, то вообще под сипулином, аж китель наизнанку...

...Удар, и взрывной волной меня скинуло с табуретки, упал на траву, расплескав краску из банки на себя. Попытался вскочить, но что-то больно ударило по спине, и я рухнул вновь. Поднял голову и ошалел от увиденного – горела казарма второй роты, пламя пробивалось сквозь выбитые окна третьего этажа, вдобавок в каменной стене появилась большая пробоина, камни из кладки, бывшие на её месте, щедро валялись по территории плаца. Звон в ушах резко оборвался, и я услышал чьи-то дикие вопли, которые тут же заглушил нарастающий звук сирены.

– Всем учащимся и персоналу срочно спуститься в убежища! – перекрикивая весь хаос, с репродукторов громоподобно объявил тревожный мужской голос. – Всем учащимся и персоналу срочно спуститься в убежище...

А за высоким каменным забором слышались нечастые мощные разрывы, что же происходит? Поднялся с земли, стараясь не обращать на тупую боль в спине, стоял, растерянно озираясь по сторонам. А вокруг суета, взводные орут на спускающихся в подвалы казарм курсантов, несколько тел, как куклы разбросаны по плацу...

В мозгах что-то щёлкнуло, и я бегом понёсся к ним, за несколько метров перешёл на шаг, и меня вновь затрясло. Это были молоденькие девчонки – курсантки, лежали на асфальте, с остекленевшим взглядом одной я встретился глазами – в них какое-то изумление, изо рта кровь по щеке стекает. Посмотрел на другую, и стало дурно – живот разворочен, рядом кишки лежат, а сама судорожно сучит ногами, взглянул в лицо и холод пробежал по телу – это же Ленка Беликова... Закружилась голова, ноги подкосились, и я упал на колени рядом с ней, извергая наружу содержимое желудка.

– Врача! – замычал я, секундой позже придя в себя. – Врача, мля!

Хотел поднять её на руки, но не посмел, при взглядах на её рану итак дыхание перехватывало, не то что... Просто присел рядом, и глядя в её полуоткрытые глаза, прошептал:

– Не помирай, Беликова, а то замуж не возьму, – а у самого слеза по щеке катится.

Кто-то оттолкнул меня в сторону, и над Ленкой склонились три фигуры.

– Да что ты как каракатица, медлишь, она помрёт с секунды на секунду! – рявкнула одна из них зычным басом. – Кишки назад вправляй, да не бойся ты... Ай, иди на хрен, я сам...

– Дай "огонь", так... Мотай крепче, ещё крепче...

Повернулся и встретился взглядом с каким-то офицером, мордастый, средних лет, и с Чапаевскими усами.

– Подруга твоя? – спросил он хрипло.

Я лишь пожал плечами, а тот добавил:

– Жить будет, успели мы, теперь "зелёный" поставит её на ноги! Сам -то цел? Морда вся в крови, и одежда.

Провёл рукой по лицу – всё в краске.

– Это краска, – хрипло ответил я ему. – Я цел...

...Ещё один взрыв неподалёку, и офицера с силой кидает на меня, вновь звон в ушах, и кроме него ничего не слышно. Совершенно ошалев от происшедшего, напрягся, и скинул с себя мордатого, заметив краем глаза, что у того нет затылка, аж заорал от ужаса, отполз в сторону. Остальные тоже лежат, заваленные камнями, похоже им конец. Да что же тут происходит, в конце – то концов?

Совершенно не понимая, что делаю, поднял на руки Ленку и пошёл, шатаясь к казарме. Успели мужики перевязать княгиню, рана замотана бинтами. Вот только у самого в животе что-то огнём горит, всё сильнее и сильнее, да каждый шаг с трудом даётся, силы тают на глазах... Кто-то подскакивает ко мне, и забирают с моих рук девушку, не могу сквозь пелену в глазах рассмотреть лицо, узнаю лишь далёкий, как с другого берега широкой реки, голос Паскельмана:

– Тащите их в лазарет!

Ноги подкашиваются, и я валюсь на черноту асфальта, кишки горят адским пламенем. Кто-то суетится рядом, что-то орёт, но я уже ничего толком не понимая, постепенно проваливаюсь в пугающую темноту...

Очнулся от какого-то резкого запаха, открыл глаза. Передо мной сидит тётка лет пятидесяти в перепачканном кровью некогда белом халате, лицо серое от усталости, но искренне улыбается мне. Что за?..

Ох, ёлки-палки, резко вспоминаю, что со мной случилось и подскакиваю на кровати, бешено вращая головой. Нахожусь, судя по всему в больничной палате, рядом под простынёй лежит княгиня Беликова, вроде как голая, с беспокойством смотрит на меня. Посмотрел на себя, да я же сам в чём мать родила, лишь тканью тонкой прикрыт.

– Ты как? – спросил я её, не веря своим глазам. Из меня хреновый медик, но и моих познаний достаточно, чтобы определить, что с такими ранами, что была у неё, не выживают.

– Нормально, Лёша, – ответила та, покраснев, и спрятала голые плечи под простынь. – Хорошо себя чувствую, а ты как?

И вправду, а я как? Прислушался к себе – было состояние, словно хорошенько выспался, живот не болит, что-то напоминает... Да, точно, как после тех, зелёных таблеток, что спасли моё колено в заброшенном форту.

– Да неплохо, – ответил я, и спросил у врача. – А с чем я попал сюда?

–Проникающее осколочное ранение в брюшную полость, -пояснила та. – Не помнишь ничего?

– Кое-что помню, – задумался я. – Как второй раз бахнуло, как её тащил, а потом как отрубило.

Поймал крайне любопытный, быстрый взгляд Ленки, не помнит, что ли? Хотя куда ей, почти померла тогда, а сейчас уже живее всех живых. Лежит, ангельское личико румяное, простынь сползла с одного плеча, чуть обнажив высокую грудь, почувствовал, как сбилось дыхание и напряглось кое-что там, под покрывалом ткани. Стоп, остынь, Лёша, не будем удивлять никого таким крепким "стояком", тётка так точно не поймёт, отвернулся от девушки, улёгшись на правый бок.

– Отдыхайте! – сказала врач. – Зайду позже!

И вышла из помещения, оставив нас с княгиней наедине.

– Так это ты меня с плаца вынес? -тихо спросила Беликова за спиной.

– Я, – невозмутимо дёрнул плечом, мол, пустяки.

– Спасибо! – произнесла княгиня, и я вновь повернулся к ней. Эх, да какая же она красивая...

– Всегда пожалуйста! – улыбнулся ей, не в силах отвести глаз с её лица.

А ладно, будь что будет, пронеслось в голове и я ответил:

– Но с тебя прогулка в парке, идёт?

– Хорошо, Лёша, – кивнула та.

Смотрит на меня расширенными зрачками, улыбаясь, светлые волосы веером рассыпались по подушке. От предвкушения прогулки под моим покрывалом вновь кое что напряглось, а голова поехала кругом...

Но в чувство меня привело появление в палате лейтенанта Сандалло, в сопровождении того самого тощего офицера, что строил училище перед моей экзекуцией.

– Ну как вы, молодёжь? – участливо спросил нас офицер.

– Спасибо, хорошо, господин капитан! – ответила Ленка, а я добавил. – Отлично!

– Молодцы! – улыбнулся тот, и вышел из палаты, оставив с нами взводного, и бросив на прощание. – Не такой ты и плохой курсант, как кажешься, Мартынов!

– Ну и хорошо! – сказал Сандалло, присаживаясь на стул рядом с нашими койками. – А то мы переживали, слишком уж хреново вы выглядели вчера.

– Вчера? – переспросил я. -Это было вчера?

– Ну да! – пожал плечами взводный. – А ты что думал, сегодня? Ишь, какой шустрый. Вас "Зелёными огнями" лечили, там время требуется. Есть, правда, один побочный эффект – теперь у вас жизнь на Грязях завязана, так вот... Ну да ладно...

– А что случилось-то?

– Ракетный обстрел со стороны Шестого Саймоновского сектора, – мрачно изрёк Сандалло. – Он ближе всего к нам. Вообще-то крайне дурацкая и дорогая затея – воздух над грязями буквально кишит аномалиями, из ста ракет до цели долетают лишь три, и то, в лучшем случае, остальные взрываются в полёте. Но намедни наши доблестные противовоздушные силы, и без того расслабившиеся от спокойной и сытой жизни в тылу, проморгали пару вражеских беспилотников – детекторов. И пока эти мудаки чесали головы, что делать и как докладывать, саймоновцы успели обработать информацию, рассчитать курс ракет, ну и вдарить тяжёлыми "Свиньями" с разделяющимися боеголовками. Теперь головы посыпаются гроздьями, царь всех накажет со всей строгостью.

– А что, раньше такого не случалось? – поинтересовался я.

– Такого? Такого, как вчера ещё не случалось. Город сильно пострадал, только в нашей "Лезинке" двадцать пять убитыми, половина из них девчонки.

Помолчали немного, я лежал, обдумывая информацию. Да уж, на самом деле просто полная жесть попасть под такой обстрел. И девчонок жалко, вспомнил глаза погибшей на плацу курсантки, и по телу пробежал озноб. В голове просто не укладывалось, зачем и кому это надо – убивать красивых девушек, им ведь надо рожать, дарить любовь, и радоваться жизни, а вместо этого всего сейчас лежат, страшные и окоченевшие в морге. Что за мир?..

Лейтенант с озорством посмотрел на Беликову и сменил тему:

– Знаешь, кто тебя спас?

– Знаю! – тихо ответила та.

– Вон, князь на руках до казармы тебя тащил, сам раненый. А перед этим привлёк внимание спасателей, успели "зелёного" прилепить, а то... – в глазах Сандалло на секунду промелькнула мрачная тень. – Теперь просто обязана Мартынову наследника родить! А ты как думала?

Девушка покраснела, а взводный встал со стула.

– Пойду, зайду к Паскельману, его тоже вчера осколком зацепило. Одежду вам скоро принесут, всё, до скорого!

Он вышел, но тут же в палату ворвались важного вида господин с дамой, похоже, что родители курсантки Беликовой, в сопровождении трёх офицеров из штаба училища.

– Девочка моя! – эффектного вида женщина лет пятидесяти, такая же светловолосая, как и Ленка, подскочила к койке с юной княгиней, и зарыдала, схватив и обняв девушку. – Ты цела, хвала небесам!

К ним подошёл Ленкин отец, высокий и могучий мужик в чёрном деловом костюме,поцеловал дочь в лоб, затем уселся на стул, на котором только что восседал Сандалло.

– Мы так рады, что ты жива, доченька! – приятным баритоном произнёс он. – Похоже, что идея с твоей учёбой была неуместной.

– Нет, папенька, – быстро заговорила княгиня. – Я хочу остаться здесь. Всё хорошо.

И бросила взгляд на меня.

– Даже так? – князь Беликов хмуро покосился на меня. – Говорят, что это ты её спас?

Кивнул ему в ответ, пытаясь выдержать тяжёлый взгляд в упор. Совсем, как у Ольгиного отца тогда, у дискотеке в Лазурска, неужели и я когда-нибудь буду так же смотреть на приятелей своей дочери? Ага, доживи ещё, ответил сам себе, до дочери.

– Благодарю тебя, юноша, – князь протянул руку. – Князь Беликов Олег Степанович.

– Алексей Мартынов. -представился я, и пожал протянутую пятерню. – Да пустяки!

– Нет, не пустяки! – запротестовала мамаша, вытирая слёзы радости с щёк. – Это настоящий подвиг!

– Держи, Алексей, – Беликов снял с пальца увесистый золотой перстень с каким-то гербом, и протянул мне. – Продавать не советую, ибо открывает многие двери. Понимаешь, о чём я?

– Вполне, – кивнул я. – Но это лишнее.

– Я так не думаю! – с напором изрёк князь. – И не терплю отказов!

Пришлось надеть украшение на средний палец правой руки, да и то, тот был слишком тонким для такого большого перстня.

– Мы так волновались, – глаза Ленкиной матери вновь налились слезами, а голос дрогнул. – И бабушка тоже так расстроилась, всю ночь плакала...

– Обеспечьте моей дочери надлежащий уход и отдельную палату! – тем временем давал распоряжения штабным её отец, кивнул на меня. – И его в отдельную, чтобы всё было в лучшем виде! Всё ясно?

– Так точно, господин генерал-майор! – заблеяли те. – Всё сделаем, не стоит беспокоиться!

Отвернулся в сторону, и закрыл глаза, нащупывая пальцами перстень. Было ясно, что я не особо пришёлся по душе этому властному папеньке. Наверняка пробил меня по своим каналам, что я за гусь и каких кровей. Остро захотелось увидеть родителей, ну где же вы? В душу вкралась чёрная тоска, лежал и чувствовал себя, перефразируя Карлсона с крыши, самым несчастным человеком на свете.