Текст книги "Заберу тебя у отца (СИ)"
Автор книги: Анастасия Бельская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Это мой выбор! В конце концов, куда еще мне идти работать?! И между прочим, благодаря тебе я отпахала там впустую!
– Благодаря мне тебя там не трахнули!
Бах.
Ну вот и все – он сказал это. Бросил мне, как последний камень, пробивший стену смелости и гордости, и теперь я ощущаю в уголках глаз предательскую влагу, стискивая изо всех сил зубы, и отворачиваясь к окну.
Я не просила.
Это правда, но говорить это – словно признавать, что его помощь там была лишней. А я слишком хорошо помню касание ножа к своей коже и панику, что сейчас со мной сделают, что угодно, и никто меня не спасет…
– Ладно. Поехали, – мягче и ровнее произносит Роб, заводя двигатель. Я по-прежнему смотрю только в окно, и молча выпускаю из глаз дорожки слез, – не думай, что я злюсь только на тебя, Софа. Я просто… Я просто очень боялся не успеть.
Машина мягко трогается с обочины, и всю дорогу я мысленно пробую фразу с разных сторон, стараясь найти там смысл. Она прозвучала так, будто ему не все равно. Словно этот большой, сильный и решительный мужчина испугался за никому не нужную меня.
Ладно. За именно ему не нужную меня.
Это слишком пронзительно и быстро для моей наращенной брони, которая на деле оказывается лишь куском фанеры. Одна простая, ничего не значащая фраза – и меня почти пробивает насквозь.
– Где ключи?
Кажется, Роб понимает мое состояние даже лучше меня самой, и неспешно паркуется, пока я трясущимися руками достаю из кармана связку ключей. Протягиваю ему – и мы на мгновение соприкасаемся пальцами, отчего я поспешно одергиваю руку.
Горячо и близко.
Я хочу продлить это ощущение насколько модно дольше.
И прекрасно понимаю, что желать подобного не стоит.
– Поднимешься сама?
Киваю, и, сунув руки в карманы, молча иду к подъезду. Напрягаюсь, спиной чувствуя взгляд Роба на обшарпанный подъезд, в котором вечно воняет мочой, грязные перила и хлипкую входную дверь. Мы входим в квартиру – и Роб присвистывает, включая свет.
А я устало сбрасываю обувь, и иду к своему продавленному дивану, чтобы лечь и наконец-то прикрыть глаза от происходящего ужаса.
– У нас, бывало, и в отрезвителе теплее, – слышу голос Роба совсем близко, но лишь крепче сжимаю веки, не желая встречаться взглядом.
– Сообщи, когда появится местечко, – безразлично отвечаю, и поворачиваюсь на другой бок, – будешь выходить, хлопни дверью. Спасибо… За помощь.
Грубовато для того, кто только что спас мою жизнь? Возможно. Но радость от его появления потихоньку сползла, и обида за прошлые слова ужом вворачиваются в грудь, находя там кнопку включения гордости, и наконец всем весом ложась на нее.
Я не буду перед ним пресмыкаться.
Даже если сердце ноет и болит, зачем-то снова вытягиваясь к нему и выделяя из общей толпы.
– И оставить тебя тут за картонкой, которую ты зачем-то запираешь на ключ?! Не смеши! Софа.
В его голосе – практически требование к вниманию, и я поворачиваюсь, распахивая глаза. Больно видеть его таким, каким запомнила, и так близко, словно мы не чужие друг другу люди. Вот только он разъяснил мне все в последнюю встречу, и так доходчиво, что в памяти врезалось каждое слово.
– Что? – как можно безразличнее переспрашиваю я, отводя глаза в сторону.
– Это все, – он обводит убогую комнату рукой, словно тут итак все ясно, – стоило ссоры с отцом? Я понимаю, он не идеальный папа, но и ты не подарок… Давай-ка соберем вещи, и я отвезу тебя домой. Вы поговорите, и, вот увидишь, он будет рад тебя видеть. Он волнуется за тебя, Софа.
Медленно-медленно я принимаю вертикальное положение, и смотрю на Роба, который, кажется, искренне верит в свои слова. Мне с первого дня нравилось в этом мужчине все – но сейчас, после этих слов, я словно заново разглядываю оказавшегося неидеальным Роба.
– Давай помогу…
– Тронешь меня или мои вещи – я сбегу, – ровным голосом говорю я, и сама поражаюсь, как жестко выходит каждое слово, – можешь отвезти меня домой к отцу, можешь насильно затащить в машину, или на пару с папой принудить меня жить так, как вам двоим кажется правильным. Но поверь – я найду способ сбежать так, что ни один из вас не отыщет. И тогда, возможно, я наконец смогу дышать свободно, пусть даже и меня прибьют с моей свободой в ближайшей подворотне. Но поверь – ваши «как лучше и правильней» мне сидят в печенках! Ты сам когда-то сказал оставить тебя в покое – и я оставила. Будь добр, сделай то же самое с моей жизнью.
Я отворачиваю лицо, но боковым зрением вижу, как Роб смотрит пристально, не отводя взгляд. Не знаю, что такого он увидел на моем лице, или услышал в моих фразах, но, кажется, его задело.
Потому что в следующий момент он присаживается напротив, так, чтобы оказаться перед моими глазами, и внимательно заглядывает в них.
– Хорошо.
Эм… Что?
– Хорошо, – повторяет Роб с удивлением, будто собственные слова его самого изумляют, – я тебя понял. Но тут ты тоже не останешься.
И что это, хотела бы я знать, значит?
– Я забираю тебя, Софа, – говорит Роб так, что я не верю сперва в то, что услышала, а следующей фразой вообще вышибает мое сердце куда-то к горлу, – забираю тебя к себе.
Глава 34
Глава 34
Роб
А что еще мне оставалось делать?!
Сперва я нахожу бледную девчонку под каким-то гандоном, а теперь она изо всех сил делает вид, что в порядке, когда я вижу, как она на глазах едва не теряет сознание!
Я знаю эти симптомы.
Уставший взгляд, красные лоб и щеки и вялые движение вкупе с слегка заторможенной речью. Она болеет – и горделиво пытается не показать этого, хоть ее организм кричит о помощи!
– Соф, – морщу лоб, потому что девушка после моей фразы смотрит так, что на ее лице буквально горят буквы «нет», – это не обсуждается. Я не оставлю тебя в этой халупе ни при каких обстоятельствах.
Я тяну руки, собираясь хоть силой выносить ее из квартиры, но Софа так вздрагивает и старательно отодвигается назад, что мне приходится тупо сжать кулаки.
– Выбирай, Соф. Или к отцу – или со мной.
Глаза девушки удивленно, недоверчиво расширяются, и я знаю, откуда там столько паники. Действительно, странно – после нашего последнего разговора вот так вот ставить ей выбор.
– Зачем тебе это?
Очень верный вопрос.
Проблема в том, что я и сам не до конца понимаю, но знаю наверняка, что не оставлю ее здесь одну и явно с температурой. Просто не смогу уйти, потому что мысли буквально рвет от этой девушки – как она, в порядке ли и чем вообще занята за практически картонной дверью.
– Я за тебя… Беспокоюсь.
Это, по крайней мере, самая близкая правда из того водоворота чувств, что крутится внутри.
– Почему?
А это – вопрос, на который я сам пока не могу дать ответа.
– Просто, блять, это так и я не могу по-другому, – жестко рублю то, что чувствую сам, и снова вытягиваю руки, – я знаю, что после последней встречи ты можешь послать меня ко всем чертям и будешь права… Но мне не все равно. И я уже сам сто раз пожалел о сказанном. Так что просто дай мне привезти тебя в свою квартиру, влить порцию горячего терафлю, и уложить спать. А с утра разберемся со всеми проблемами.
Я не знаю, какая из этих срабатывает – но глаза Софы моментально увлажняются, и она поспешно слезает с продавленного дивана. Пошатываясь, бредет к чемодану. Доставая из него в сумку пару шмоток, затем в ванной хватает зубную щетку с девчачьими принадлежностями – и с готовностью поворачивается ко мне.
– Я готова.
Класс. Потому что я сам не ожидал, что будет так просто…
– Но с условием, что ты ни о чем не скажешь отцу. Идет?
Что у них случилось такого, раз она настолько не желает с ним общаться? Я хочу знать, потому что предчувствие у меня не самое приятное.
– Идет.
– И еще.
Так, понятно, пощады не будет.
Я вопросительно приподнимаю бровь, и сажусь на колени перед прислонившейся к стене в прихожей девушкой. Игнорирую ее шокированный взгляд – и помогаю обуться, старательно зашнуровывая кроссовки.
– Так что там еще за пунктик?
Софа медлит, растерянно глядя на свои ноги, и следом на меня. Сглатывает, будто ей самой тяжело говорит все это, но все же продолжает фразу.
– Но с нашим договором покончено. Мы никто друг другу – как ты сам и сказал в тот вечер. И твое появление в баре ничего не меняет.
– Правда – ничего?
Софа хмуро смотрит, словно не понимает, о чем это я. Да я сам, блять, не понимаю – все между нами вдруг стало натянуто-сложно, и больше всего на свете я хотел бы, чтоб того злополучного разговора не было. Чтоб Софа не попала под мою несдержанность, чтоб я достаточно долго побыл наедине с собой после смерти матери, и взял себя в руки, а еще – чтоб у Софы и меня было больше времени на пообщаться в том легком и наикрутейшем формате.
А вместо всего – вот. Мы пришли к тому, что я мертвой хваткой вцепился в девушку вообще без всяких прав и оснований, а она едва стоит на ногах, но диктует условия.
– Идет.
Я первым выхожу, и жду, когда Софа осторожно последует за мной. «Идет» – потому что я реально согласен на любые условия, лишь бы забрать ее сейчас в свою квартиру. И действительно позаботиться о ее состоянии – потому что был далеко, когда был ей нужен. Оба раза – сперва эмоционально, когда прогнал от своего дома. А потом – физически, когда ей некуда было пойти от отца.
В своей квартире я быстро достаю пакет жаропонижающего, и успеваю навести чай с лимоном, пока Софа переодевается в ванной. С болью царапает воспоминание из тех дней, когда она не брала свою одежду – а довольствовалась моей, или вообще прижималась ком не голой.
Проебал все, как говорится.
И знаю, что не следует даже стараться вернуть.
– Выпей полностью, и постарайся заснуть, – ставлю на столик перед кроватью две кружки, и протягиваю градусник, – как ты себя чувствуешь?
– Устало, – зевает Софа, и мы молча ждем, пока она измерит температуру. – Черт… Тридцать восемь и три…
Я сжимаю зубы, и подталкиваю со всех сторон к ней одеяло. Вот ведь вечно уперта я и несносная зараза – наверняка всю ломало, но отказывалась от помощи до последнего. И как вообще Березнев мог бросить ее при таком характере одну?!
– Принести тебе еще что-нибудь? – спрашиваю я, пока она мелкими глотками пьет горячий терафлю.
– Нет.
Ее «нет» можно расшифровать как «ничего больше не спрашивай и иди к черту отсюда». Но я снова не могу просто так покинуть комнату.
– Соф.
– Что?
Присаживаюсь на край кровати, и накрываю ее закутанные в одеяло ноги. Слабый недовольный огонек во взгляде мог бы служить хорошим стоп-сигналом, если б я его не игнорил.
– Мне жаль, правда жаль за каждое сказанное тогда слово. С одной стороны, я рад, что ты почти сразу узнала, какой я несдержанный мудак. С другой – я бы хотел отмотать время назад, и не говорить тебе ничего из того, что могло бы тебя ранить. И быть рядом в нужный момент, чтоб предотвратить все это. Не знаю, поверишь ли ты мне или нет, но раз я сегодня делаю неподдающуюся логике хрень, которой не могу сопротивляться – то вот тебе то, что я просто не хочу держать в себе. Мне не все равно, и я волновался каждый день, что тебя не видел. Спокойной ночи.
Напоследок я стискиваю ее ступни под одеялом, в глубине души желая обнять Софу, но боясь, что причиню ей боль. Поэтому поспешно встаю, оставляя ее молча смотреть на меня пронзительно и долго, так, что ни один врун бы не выдержал.
Я не врун, и мне нечего бояться. Но пусть она сперва отдохнет и поспит – а все остальное потом.
Глава 35
Глава 35
Софа
Ему не все равно.
Ну, счастливо ты, глупое сердце? Бьешься, как сумасшедшее, мешая гордости и заглушая ее крики о том, как больно мне было все это время…
Я обрываю себя, ругая и подчеркивая, что сказанное им не отменяет того, что было. Он прогнал меня! Вычеркнул из своей жизни, и кто знает, как бы все было, не подвернись ему информация, что я уже не живу дома. Возможно, мужчина, за которого я готова сражаться с собственным отцом и простить все его грехи, не стал бы даже пытаться встретиться и поговорить.
Да, я знаю, что он делал это все под лозунгом «Тебе самой так будет лучше».
Но пора уже перестать решать все за меня, и сделать, наконец, окончательный выбор.
Я делаю последний глоток лекарства, аккуратно ставлю кружку на столик, и соскальзываю в беспокойный, душный сон.
– Тише, тише. Я только тебя переодену.
Из сна я выныриваю, когда ранним утром меня осторожно переворачивают, и аккуратно стягивают одежду. У меня ломит все тело, даже, кажется, волосы болят, и мокрое постельное подо мной свидетельствует о том, что я сильно потела.
– Вот, маленькая. Тш. Градусник…
Голос Роба – обеспокоенный, тихий – дает мне каплю сил, чтобы открыть глаза. Я сосредотачиваюсь на его лице, и улыбаюсь, чувствуя, как трескаются губы.
– Вот так.
Он осторожно кладет мне на лоб прохладную ткань, и приподнимает, давая попить воды с лекарственным привкусом. Затем кладет обратно на подушки, уже сухие и чистые, и укрывает свежим одеялом.
И когда успел все перестелить? Кажется, у меня сознание сильно искажает реальность, потому что все вокруг как будто плывет.
– У тебя тридцать восемь и пять. Я дал тебе жаропонижающее и противовирусное. Сейчас позвоню на работу, скажу, что сам приболел, потом вызову врача… Есть хочешь?
Отрицательно качаю головой, и снова прикрываю глаза. Мне так плохо, что хочется немедленно уснуть, чтоб не чувствовать состояния каши с комочками – но дыхание все время прерывается, и потому сон выходит рваным и бесполезным.
Следующий раз меня будят, когда снова подносят к губам лекарство, и я уже выпиваю стакан полностью. Тело немного лихорадит, но жар явно стал меньше, и потому получается фокусировать взгляд.
– Как ты?
Роб, кажется, обеспокоен даже слишком. Он взъерошен, в помятой футболке и хмурится, пока помогает мне сесть в подушках. Затем берет за руку, и начинает мягко массировать пальцы – и даже это мне сейчас больно.
– Разболелась. Скоро приедет врач…
Буквально сразу после этих слов в дверь звонят. Приезжает доктор, который меня «слушает», смотрит горло и расспрашивает о симптомах. Затем выписывают антибиотик, и мы снова остается наедине, а у меня совсем пропадают силы после общения с врачом.
– Я до аптеки, а ты попробуй выпить чаю. Знаю, что тебе не хочется есть, но…
Но, видимо, надо. Я делаю несколько глотков горячего чаю, и обессиленно ложусь, закрывая глаза. Мне плохо, даже слишком, но становится в десять раз хуже, когда из прихожей раздается до боли знакомый голос:
– Рамазан, у тебя почему дверь не заперта? Ау, ты дома?
Нет.
Нет, нет, нет, нет.
Это не может быть отец, он должен быть на работе. Может, на фоне жара у меня слуховые галлюцинации?! Хоть бы так оно и было, боже, хоть бы…
– Роб?!
Моя слуховая галлюцинация превращается уже в самую настоящую реальность, потому что дверь спальни приоткрывается, и на пороге замирает одетый в форму отец. Больше всего на свете мне хочется исчезнуть, или хотя бы нырнуть с головой под одеяла – но от страха я не успеваю сделать ничего, и просто замираю.
– София?!
Кажется, такого шока обычно сдержанный и собранный отец не испытывал никогда. Не очень помню, что он говорил и делал, когда уходила мама – тогда я больше запомнила свои чувства, но сейчас, кажется, он готов был потерять сознание и решить, что увиденное – дурной сон.
– Привет, пап, – тихо отзываюсь я, и от скачка адреналина даже чувствую некое подобие бодрости в своем состоянии, – а что ты тут делаешь?
Отец медленно осматривает спальню, где сейчас скиданы все мои вещи, потому что Роб совершенно не утруждал себя наведением порядка. Он видит меня в майке, по пояс укрытую одеялом в постели своего коллеги, которого сейчас нет дома, и это худшее разоблачение, которое только можно придумать.
Хотя уже разоблачать-то и нечего. Мне просто плохо, а Роб обо мне заботится…
– Это ты меня спрашиваешь, что я здесь делаю?! А сама ответить не хочешь…
Отец лихорадочно дышит, делает шаг вперед, вместе с тем растерянно замирая и явно не зная, как дальше поступить. Я буквально вижу весь спектр сменяемых эмоций – от непонимания, перетекающего в ярость, следом в неверие, злость, желание что-то сделать и полной растерянности от того, что происходит…
Именно в этот момент хлопает входная дверь, и мне становится страшнее еще больше. Между нами с отцом воцаряется такая тишина, о которой обычно пишут, что ее можно резать ножом.
В моем случае напряжения и ожидания тут столько, что я бы вообще смогла смять ее руками. А секунды все идут, и мы слышим, как Роб разувается, и идет к спальне.
– Соф, не уснула еще? Я купил антибиотик, лучше выпить прямо сейчас…
Мужчина резко открывает дверь, и входит, натыкаясь на отца. Он стоит, сжав оба кулака и вытянув руки, и с кровати мне видно только часть жесткого лица, но и отсюда понятно, насколько сильно стиснуты у него скулы.
Роб замирает, сперва удивленно приподнимая брови, а затем находит глазами меня. Ощупывает, будто проверяя, все ли в порядке, и лишь убедившись в этом, снова возвращает взгляд к отцу.
– Александр Михайлович, – кивает он ему так, будто не в его постели сейчас лежит полураздетая дочь полковника, – разрешите, я дам Софе лекарство. У нее жар, и врач сказал обязательно пропить курс антибиотиков. А потом… Мы поговорим.
Глава 36
Глава 36
Софа
Это невероятно, но отец смотрит на Роба еще несколько секунд, а затем разворачивается, и быстро выходит из комнаты.
Мы с Робом провожаем мощную фигуру взглядом, а затем в полной тишине смотрим друг на друга, словно спрашивая «нам обоим это не показалось?».
– Ты как? – выдыхает мужчина на удивление ровным тоном, и подходит ко мне, распечатывая упаковку с лекарством, – выглядишь бледнее мертвого.
Вот уж спасибо! Всегда мечтала услышать именно от тебя подобное.
– Чувствую себя не лучше, – мрачно говорю Робу, и с беспокойством смотрю, как он протягивает мне две таблетки, – что… Что ты ему скажешь?
– Что ты болеешь, и я забрал тебя к себе, чтобы помочь, потому что не смог оставить одну… А ну стой! Куда собралась?!
Я замираю, уже наполовину встав с кровати, и смотрю на ставшего взволнованным мужчину. Странно, он так не переживал, даже когда встретил на пороге собственной спальни моего папу… А стоило мне встать, вон как беспокоится!
– Я просто пойду и скажу ему, что ты помог мне, когда нашел в том клубе в безвыходном положении, – выдаю ему свой план, и Роб хмурится, явно не понимая, куда я клоню, – а потом забрал домой, чтобы обезопасить, и я заболела. В принципе, так и было, и, думаю, папа тебе только спасибо скажет. Можно еще добавить, что после приема антибиотиков ты собирался позвонить ему, чтоб он меня забрал и…
– И что? – чужим голосом перебивает мужчина.
Я сцепляю руки в замок, чувствую нарастающую усталость, а еще – страх. Страх, что сейчас мне нужно будет уехать от Роба, когда что-то между нами начало таять, и снова все пустить на рельсы безызвестности.
Но так будет лучше для Роба. И хоть он выглядит так, словно готов меня стукнуть за эти слова, я не могу по-другому.
– И мы уедем домой с папой, – заканчиваю мысль, сама морщась на этих словах.
– Это то, чего ты хочешь? Странно, но до этого ты была непреклонна, и говорила, что уж лучше совсем на улице, чем к отцу.
Почему он так злится?
Нет, серьезно.
Я внимательно смотрю на мужчину, который сверлит меня взглядом, и не могу понять, что не так. Я же предлагаю отличный вариант – папа не будет ни о чем знать, я вернусь домой, и все станет на круги своя. Так почему Роб выглядит так, словно это самый худший вариант из возможных?!
– Я не в состоянии сейчас бороться со всем этим, – тихо говорю я, и мой тон словно попадает куда-то в нужное место мужчины, который мгновенно переводит дыхание, и теперь смотрит искренне, без злости, – если нужно, я вернусь к отцу. Знаю, что мы не сможем ужиться на одной территории с его правилами, но, в конце-то концов, никто не помешает мне съехать еще раз.
К тому же с тем, как спас меня Роб, денег на дальнейшую самостоятельную жизнь у меня просто нет. Но это я, конечно, озвучивать не стану.
– Софа.
Роб осторожно берет мою руку, разворачивая ладонью вверх, и кладет в нее таблетки. Взглядом, полным каких-то совсем не подходящих для приема лекарства чувств, просит меня выпить – и я проглатываю пилюли, запивая остывшим чаем.
– Следующую дозу дам через четыре часа, – удовлетворенно кивает Роб, и, пока я удивленно приподнимаю брови, укладывает меня обратно в кровать. Мужчина спокойно укрывает меня со всех сторон одеялом, и затем приближает лицо, глядя спокойно и уверенно.
И так, что у меня буквально в лихорадке бьется сердце.
– Я разве говорил что-то на счет того, чтобы ты разбиралась с проблемами? – невероятно ласково шепчет он, и мне почти не верится, что строгий отстраненный Роб правда произносит такое, – все, что от тебя сейчас требуется, так это отдыхать и набираться сил. Выздоравливать как можно скорее. А все остальное я решу сам.
Он напоследок аккуратно касается губами моего лба, чуть беспокойно вздыхает от того, насколько он горячий, и встает, быстрым шагом выходя из комнаты.
Туда, где его ждет мой отец, который, я уверена, уже запланировал шестнадцать разных сценариев того, что тут происходит и не менее тридцати поводов убить мужчину. Абсолютно безнаказанных, между прочим.
И мне страшно от того, что конкретно решит сказать Роб, чтобы решить проблему. Правду? А какая она – эта правда? Я не знала, в каком мы сейчас статусе, но точно понимала, что не просто знакомые.
И явно не любовники.
Я прячу нос под одеяло, изо всех сил прислушиваясь, и пытаясь уловить крики. Но их нет – полная тишина, как будто мужчины просто пьют там молча кофе, а не обсуждает судьбоносные для меня вопросы.
Если бы мне не было так плохо, я бы стояла сейчас там, рядом с Робом. Однозначно – потому что это наше совместное дело, а не его одного. Но вынуждена сейчас лежа в теплой кровати с температурой, признаться себе самой – фраза «я сам решу все проблемы» – самая сексуальная, которую я когда-либо слышала.
И я точно запру в памяти его голос в этом моменте, чтобы открывать и смаковать эти ноты. Не важно даже, что между нами будет дальше – это мой личный кусочек полного экстаза, который уже никто не заберет назад.
Ну почему там так тихо?! Может, все не так уж плохо, и папа сможет воспринять информацию адекватно…
– Я тебя нахрен уволю!!! Тебя не возьмет ни одна вшивая контора после того, что ты сделал!!! – раздается из кухни зычный крик отца, и я застываю, не в силах даже вздрогнуть, – ты… Я тебе верил как самому себе! Обмануть так…
– Я никого не обманывал! – твердо и громко говорит Роб, не переходя на крик, – это недоразумение…
Недоразумение?! Он так про меня или про наши недоотношения?
Я прислушиваюсь, но кроме отборного мата отца разобрать ничего не в силах. Роб пытается вставить хоть слово – но отец рвет и мечет, и, кажется, это худшая реакция из всех возможных.
После этой мысли я слышу, как отец замолкает, а затем весьма четко раздается звук удара по телу, и еле слышное «о-ох». В этот момент я не выдерживаю, и встаю с постели, хоть в глазах все кружится и больше всего на свете хочется лечь.
Держась за стену, я двигаюсь в сторону двери, и успеваю увидеть, как отец шарахает входной дверью, выходя на улицу. Спешу на кухню, и вижу присевшего на стул Роба, который морщится, держась за бок.
Черт!
– Роб, он что…
– Чего встала? Брысь в постель.
– Тебе очень больно?
Я, наконец, добираюсь до него – и мужчина просто подхватывает меня, заключая в свои объятия, и не позволяя осесть на пол. Обнимает, пряча лицо где-то в районе груди, и, хоть мне кажется, что так ему больнее, не выпускает, крепко держа в своих руках.
– Еще и босиком, – выдыхает он, и усаживает к себе на колени, совершенно точно плюя на свои удобства.
– Папа тебя ударил. И уволил, – говорю то, что кажется самым важным, – что ты ему сказал? Что ты и я…
Роб поднимает голову, затем смотрит на меня, и… Улыбается?
Так, а у кого здесь вообще температура?
– Ты бредишь? – трогаю его лоб, но Роб отмахивается, и издает невеселый смешок.
– Нет, Соф. Просто я даже не успел сказать ему ничего про тебя.
Стоп, что?
А с чего он тогда…
– Все, до чего я успел добраться – это то, что женщина, которая приходила ко мне на работу – это не моя невеста.
Глава 37
Глава 37
Роб
Если до этого я думал, что понимаю хотя бы отца Софы во всей этой ситуации – то теперь и здесь эта семейка полностью сломала мой мозг, вообще выбивая из-под ног привычный сценарий.
Его дочь больная в моей постели.
А Березнев срывается и выходит из себя на фразе, что я не собираюсь жениться на Ольге. Да и вообще ни на ком не собираюсь…
Что так триггернуло отца Софы, что он унесся из квартиры, даже не дождавшись объяснения про дочь?! Я реально спотыкался каждый раз, когда в голове возникала хоть какая-то теория такому поведению, и отвлекало только одно.
Девушка, замершая на моих коленях.
Горячая, тяжело дышащая и явно нуждающаяся в отдыхе, а не вот это вот все. Но едва ли ее это заботит – она вжимается в меня, будто сама пытается утешить и дать поддержку, будто во всем случившемся есть ее вина.
– Тебе надо поспать, – я аккуратно отрываю ее руки, и заглядываю в покрасневшие глаза, – Софа.
– Надо позвонить папе, – ей не хочется, я вижу, и мне, если честно, тоже, – он сбежал в таком состоянии, точно сейчас подготовит заявление…
– Не думаю.
Мы пересекаемся взглядами, и девушка хмурится, явно не понимая.
– Соф, он же не прост так полковник. Твой отец – человека рассудка, а не поспешных эмоций. Ему просто нужно время, чтобы успокоиться, и мы снова попробуем обсудить все.
– Твою невесту?
Она произносит это с такой невероятной опустошенностью, будто здесь кроется какая-то трагедия, с которой она смирилась. Мне едва ли удается сдержать улыбку – вот чем она слушала?
– Ольга – не моя невеста. И никогда не была ей.
Снова недоверчивый, но полный надежды и мокроты глаза. Я бы и рад сейчас объяснить Софе все, и в том числе на деле показать, как я скучал за ее вечными вопросами. Но приходится напоминать себе, что ей нужен отдых, а с разговорами модно подождать.
По крайней мере до тех пор, пока я не решу все вопросы с ее отцом.
– Пойдем в кровать.
Встаю, подхватывая девушку на руки, и прижимаю к себе, стараясь не причинить боль. Мне нравится, как она жмется, будто ищет тепло и поддержку во мне, кто стал причиной ее слез. Это особое умение – даже злясь и обижаясь, находиться рядом. И Софа им, безусловно, обладает.
– Когда ты пошел туда, к отцу, – сонно произносит Софа уже в кровати, пока я укрываю ее одеялом, – я жутко испугалась.
– Потому что у полковника с собой оружие?
Моя попытка пошутить еще сильнее углубляет бледность щек Софы, и я поспешно ложусь рядом, обнимая ее через одеяло. Прикусить бы самому себе язык…
– Ну тише, тише. Не нервничай – я ведь сказал, что твой отец человек разума.
Мне немного смешно оттого, как переживает Софа, а еще просто дико приятно. Я не заслуживал – но получал то, на что и не надеялся после всего случившегося.
А еще с каждой минутой в голове мне все больше нравилась собственная мысль о том, что я забираю Софу. Походу, это реально самые правильные из сказанных мною слов.
– Поговоришь со мной? – тихо, прикрыв глаза просит девушка, тесно прижавшаяся спиной к моей груди, и мы оба знаем, что это не простая просьба обсудить погоду.
Я должен сказать ей. Обозначить то, что сам только-только в себе нашел, и хоть это путь, которого я сам долго избегал, теперь он казался самым правильным.
Только бы для Софы он был еще актуальным.
– Ты сказал, что не собираешься возвращать меня отцу.
– А еще я сказал, что тебе нужно отдыхать.
Тяжелый вдох – и я тут же продолжаю, пока она не успела расстроиться.
– Я вообще много чего говорю. Правильного и не очень. До нашей встречи и твоих приставаний в прихожей первого было значительно больше.
Если бы она не болела – стопроцентно развернулась и сверкнула взглядом. Я почти вживую видел эту картину, и кайфовал от того, как скучаю по ее реакциям.
– Ты сам был не против, – тихо бурчит она, будто я и в самом деле говорю с претензией.
– Знаю. Правда, тогда я не знал, что ты дочь моего начальника, но сейчас это уже не важно.
– Правда?
Я бы даже закатил глаза от такого количества неуверенности в простом вопросе, но у Софы есть все основания мне не верить. Одно хорошо – я успел обидеть ее только словами, тогда как на действиях только слепой мог решить, будто мне на нее все равно. И словами я сейчас могу вернуть ей хотя бы часть былой уверенности.
– Правда. Я действительно не собираюсь возвращать тебя к твоему отцу. Только если ты сама этого захочешь. Слышишь?
Тишина в полную минуту позволяет мне подумать, что Софа уснула. Но это совсем на нее не похоже – упрямства тут не занимать – и спустя время она задает самый прямой вопрос, на который я уже готов ответить.
– И что, ты просто оставишь меня тут? Вот так, жить с тобой, в твоей квартире?
– Пока ты болеешь – однозначно да. Никуда не выпущу, пока не буду уверен, что ты снова готова влипать в неприятности. А вот потом…
Я мягко провожу по открытой шее девушки, и расстраиваюсь оттого, насколько она горячая. Разговор в полубреду – так, наверно, для нее выглядит сейчас происходящее. Но она сама просила правду, и я не имею права ей отказать.
– Мы посмотрим, Соф. Попробуем. Как тебе будет комфортно – если со мной, тут, то я не стану препятствовать происходящему и своим желаниям. Больше уж точно, потому что это приводит совсем не туда, куда нужно. А если тебе понадобится время, или ты захочешь пожить одной – то просто переедешь в квартиру моей матери. Но из-под своего взгляда я тебя не отпущу, и уж точно не заставлю переезжать к Березневу.
Ну вот. Вроде крайне искренне и настолько прозрачно, насколько это вообще возможно. Я правда хочу этой малышке свободу, хочу попробовать то, к чему она была готова сразу, а я сам бегал непонятно зачем. И в этот раз все будет зависеть только от нее, и наших чувств, которые во мне лишь разгорались ярче.
А я-то думал, что на расстоянии они гаснут. Наивный…
– Думаешь, мы уживемся с твоей мамой? – недоверчиво хмыкает Софа, а я понимаю, что не сказал ей.
Она ведь даже не знает, почему в тот злополучный вечер я вел себя, как последний мудак в жизни! И да, этот факт вовсе не оправдывает мое поведение – но я знаю, что все могло быть иначе, не будь я на предел нервов…
– Мама… Ее больше нет, Соф. Скоро уже месяц как. Я совсем забыл, что ты не в курсе, но теперь ты знаешь, и…
Она все-таки поворачивается, даже учитывая то, как крепко я обхватываю ее руками. С трудом фокусирует на мне взгляд, и тянется всей своей слабой фигуркой, чтобы тактильно показать то, что не выразит ни одна фраза.
Вот еще один бесконечно-прекрасный факт в копилку моей Софы – она чутко знает, как надо именно мне, и сейчас я выдыхаю, прижимаясь щекой к горячей щеке. Кажется, впервые после всего я чувствую себя в сто раз легче, и мы засыпаем рядом, на одной отдельной ото всех волне, и с четким ощущением единого целого.
